Беляк

Анатолий Кострилевич
В канаве, завалившись на бок, застряла телега.  Рядом с ней валялись рассыпанные мешки с картошкой и разная хозяйственная утварь. Испуганный конь пытался продолжить движенье; он хрипел и дёргал передок, но транспортное средство не поддавалось.
Авария случилась на ровном месте. На секунду Еремей задумался и отпустил вожжи. Беляк понял команду и прибавил скорости, а тут камень в колее и мокрая дорога, телегу и занесло…


- Ты чё лупила, выставил? Забыл, как надо тянуть? Или дорогу перепутал? Дьявол, - ругался Еремей.

При каждом слове животное вздрагивало, натягивала удила и била передними копытами, как бы предупреждая хозяина, что такой разговор ни к чему хорошему не приведёт.

- Ну, ты и оборзел, Беляк, …не нравится ему, - ворчал Еремей. - А кто телегу перевернул? Я что ли? Два мешка картошки зараз в грязь вывалил и меня в придачу, - негодовал он, смахивая со штанов куски грязи, и продолжал: -  Вот заставлю  собирать...

Беляк косил глазом и испуганно хрипел, пытаясь вырваться на свободу, но хомут и оглобли удерживали его от бегства.

- Чу, дурак, стой не толкайся! Подожди, хомут ослаблю. Вот, дьявол навязался на мою голову…, да не крути башкой, - несвязанно ругался Еремей и клял себя: - Чёрт меня дёрнул в объезд поехать. Теперь ночуй тут.

Скоро он освободил Беляка из плена и, придерживая за уздечку, отвёл через дорогу и привязал за сук к одинокой берёзке.

****

Днём раньше,  Еремей приготовил продналог  – шесть пудов ржи и столько же пшеницы, с ведро чистого гороху, по мешку овса и семечек, чтобы отвезти на станцию. Зерно пересыпал в четыре мешка, горловины завязал жгутом. Рано утром запряг Беляка, поставил перед конём полведра овса и стал грузить мешки.

Загрузив и напоив коня, привычно подёргал хомут и проверил подпругу. Всё было в норме. После этого прыгнул на шубейку в телеге и потянул вожжи. Крикнул «но», и выехал за ворота.
До Узловой станции, где располагался приёмный пункт, было около десяти верст от дома.

Когда Еремей приехал, вся площадь перед зерновым элеватором была уже забита гужевым транспортом, поэтому  пришлось постоять целых пять часов.

Небо к тому времени затянуто свинцовыми тучами, из которых, с небольшими перерывами, шёл мелкий дождь.
Большинство мужиков, в ожидании разгрузки, прятались в телегах, прикрывшись от осадков куском брезента или клеёнки. Лошадей тоже жалели, прикрыв спину и круп животным, одеялом или попоной.

Еремей несколько раз закуривал, подходил к знакомым мужикам, и они делились новостями, но разговоров о  продналоге не вели, хорошо понимая безвыходность своего положения.

Однорукий приёмщик и одновременно весовщик, Степан Хмурый, то и дело выходил за ворота, когда возникал спор из-за очереди, и призывал к порядку, или выкрикивал фамилию очередника.

Подошла очередь Еремея. Выложив мешки на весы, он спросил у Степана:
- Не слыхал, служивый, сколько ещё с крестьян драть будут? Последнее выгреб, о-хо-хо, - выдохнул он и стал ждать ответа.

Кладовщик продолжал своё дело, не замечая вздохи и охи очередника, а смотрел на цифры и ловко записывал одной рукой в журнал. Потом попросил Еремея перевесить мешки в отдельности и тоже записал.

- Нельзя было сразу? – укоризненно спросил Еремей, уложив мешки в разные кучи, в ожидании квитанции.

- Сразу…, - замешкался кладовщик, но быстро сориентировался. - Надо общий вес узнать, а потом перевесить для точности. Так начальство указало. Всё по инструкции, - объяснил он и спросил: – Понятно говорю? На-ка…, - и протянул бумажку.

Еремей взял квитанцию и нехотя кивнул! Ему так и было непонятно: зачем он проделал лишнюю работу с мешками? С этими мыслями он и поехал домой.

****
 
На выезде из посёлка он встретил своего кума Фёдьку Гукова. Поздоровались и присели у обочины покурить.

- Тут недалеко, у Шумихинского лога, картошку копали, ну и клин не докопали, - рассекретил Фёдор, затягиваясь самосадом,  и добавил: – Вчера мужики Сколькинские там возились. У них получилось по мешку. Ну и я полмешка на самогонку нагрёб. Еще осталось…

- Не боишься, что тебя как картошку загребут? – спросил Еремей, едко прищурив глаза. - Продразвёрстка кругом. Рабочие отряды на каждом шагу. Туда-сюда ездют, покою никакого нет, - и он кашлянул от дыма. -  Вчера сосед рассказывал, - продолжил он, - как из отряда вычистили заимку Пашки Партизана. Говорит, «дочиста подмели!». Пашка сопротивление оказал – его  в кутузку. Евонова баба в сельсовет жаловаться, а председатель её под подозрение. Во как! А ведь Партизан за советскую власть воевал.

- А я свой налог давно сдал, чё мне бояться? Жалко картошка зазря сгниёт, - вздохнул Федька и, затушив самокрутку, спросил: - Как Беляк? Бегает ишо? Продотряд не беспокоит? Сказывали, за любую провинность забирают лошадей без разговоров, чтобы зерно в город возить, - предупредил кум.

- Ты же видишь, - ответил Еремей, с гордостью поглядывая на Беляка. – Он у меня уже пенсионер. Кому таков нужен? К тому же сбежать может. Одним словом, дьявол!

 – Вижу, - с завистью сказал Федька и потрепал Беляка за верхнюю губу и посмотрел на зубы. –  Хоть и старый, но крепкий. Зубы даже не истёрлись, - подметил он и сменил тему: - Картошка, в-о-о какая уродилась! - и сравнил: - Как брюква у тётки Настасьи. Помнишь? Заедь, посмотри.

Весь остаток пути, до сворота к логу, Еремей только и думал о картошке, но иногда в голове проскальзывал Федькин  намёк насчёт крепости Беляка.
А потом всё же решился, натянул вожжу и свернул в поле…

****

Закапали крупные капли дождя - издали послышались раскаты грома. На фоне пожелтевшего поля и скудной растительности,  местность, где случилась авария, выглядела унылой и безлюдной – чувствовались знаки надвигающейся зимы.

 Грозы в октябре в этих местах были большой редкостью. А когда случались выкрутасы природы, старики называли это явление божьей милостью, так как по многолетним наблюдениям, осень затягивалась до самого ноября и была тёплой.

За свою долгую жизнь Еремей пережил две таких грозы: в детстве, когда с отцом вывозил сено с покоса, и второй раз, когда сидел в засаде в партизанском отряде. И вот в его жизни намечалась третья гроза…

После второй грозы и прибился к партизанскому отряду четвероногий товарищ, неизвестно откуда примчавшийся, да так и остался под Еремеем.  Некоторые бойцы посмеивались над ним, обзывая его и жеребца Беляком. Поначалу он возмущался, и даже жаловался командиру за обидное прозвище, но потом привык, как и привык к нему конь.

После ранения Еремей вернулся в родную деревню, вместе с Беляком. Через время двоица сроднилась так, что когда кто-то из ребят звал лошадь по имени, Еремей первым выскакивал, чем вызывал бурный смех у подростков.

****

- Добился своего, - без злобы сказал Еремей и сочувственно посмотрел на Беляка. - Теперь точно промокнем или молнией убьёт. Что делать будем? – спросил он.

В небе сверкнула молния и раздался  гром. Беляк заржал и пугливо шарахнулся к телеге, оторвав с поводком берёзовый сук.

- Под телегой предлагаешь сидеть? – полушутя спросил Еремей.

Снова прогремел гром. Беляк испуганно кинулся к березняку, а Еремей крикнул вдогонку:

- Да не боись ты! Это не пушки бьют, стой чертяка, - кричал он, но конь был неудержим и скоро скрылся в густом перелеске.
«Домой убежал», - решил Еремей и полез прятаться от грозы под телегу.

Скоро редкие капли перешли в дождь, а потом и в ливень. Разряды молний вонзались в землю то справа, то слева от дороги, следом гремел гром, сотрясая землю и воздух. Потоки воды стремительно неслись к логу, смывая всё на своём пути. Вода клокотала, смешивая землю, листву и сломанные ветки в единую серую массу. И через час нельзя было определить: где дорога, и где поле?

Спрятавшись под телегой, Еремей, что было сил, сопротивлялся стихии. Забаррикадировав колесо одеялом и соломой, он не думал, что станет с картошкой, он с мольбой взывал к Богу, чтобы тот оставил его в живых.

За Беляка Еремей не беспокоился, хорошо зная его повадки. Много раз во время артподготовки его любимец убегал с поля боя,  и ему ничего не оставалось, как бежать вслед за конницей. А когда жеребец возвращался и ластился к хозяину, наблюдавшие сцену бойцы, переиначивали.

- Смотрите, Беляк, докладывает своему начальству, как сбегал к белым, - смеялись они и ржали на весь отряд. Еремею от таких слов было больно и обидно, и он уходил в чащу вместе с питомцем.

После очередного побега с поля боя Беляка перевели в обоз, а вместе с ним и Еремея. Но и в обозе «сослуживцы» провели недолго. Вскоре Еремея ранили в бок и комиссовали по инвалидности, а Беляка отдали ему за так, как подарок будущей Коммуне.

****

Через час дождь прекратился, и Еремей, промокший до нитки, выбрался из-под телеги. Осмотрелся и стал звать Беляка. Конь не появлялся. Подул холодный ветер, и в промокшей одежде стало невыносимо холодно.
Еремей разделся, повесил на оглобли штаны и рубаху,сюда же мокрый дождевик. Нашел в телеге овечью подстилку и завернулся в неё. Постепенно тело нагрело овчину, и дрожь в теле стала медленно уходить.

У-у-у…, послышалось вдалеке.

«Волки!» – первое, что мелькнуло в голове у Еремея.

Через некоторое время вой прекратился, и вместо него, послышалось грозное рычанье вожака стаи - в ответ ржанье и хрип лошади.
«Беляка кончают» - снова мелькнула страшная мысль, и Еремей готов был без промедления броситься на помощь…

В это время раздался выстрел, следом второй…, последовал волчий визг и всё. Через несколько секунд из перелеска выскочил Беляк и со всех ног кинулся к хозяину.

Неимоверная радость охватила Еремея. Он скинул овчину, и в чём мать родила, кинулся навстречу лошади.

- Беляк ты живой! А я думал, что тебя волки…, - кричал он, чуть ли не прыгая от радости.

Беляк, как подобает преданному другу, остановился в метре от хозяина и склонил голову. Еремей обнял её и тискал  товарища, приговаривая:
- Мы ещё с тобой повоюем, Белячок, - ласково говорил он и, не стыдясь, плакал.

- Эй, - послышался грубый оклик сзади. – Это твоя лошадь?

Еремей обернулся. В пяти метрах от него стоял красноармеец с винтовкой наперевес, чуть левее второй высокий в кожаной куртке и кепке и с маузером в руке, похожий на командира.

- Ты случайно не Еремей Сухов? – спросил второй.

- Еремей…, а что?
 
- Оденься, а то противно смотреть, - сказал красноармеец и кинул к ногам Еремея какие-то тряпки. – Лошадь твоя, мужик? – снова спросил он.

- Мо-я-я-я, - заикаясь, ответил Еремей, натягивая на себя поношенные армейские брюки и гимнастёрку.

- Мы за тобой, вот ордер, - и красноармеец показал исписанную бумажку с печатью.

 - Не грамотный я. За что меня? – вырвалось само собой у Еремея.

- Бумагу на тебя написали, что картошку народную воруешь. Показывай, где она? - спросил человек в кожаной куртке.

- Нет у меня никакой картошки! Надо будет, Беляк подтвердит, - возразил Еремей.

- Беляк? Какой беляк? – не понял командир.

- Лошадь моя! С самой гражданской так величают, – объяснил Еремей.

Беляк при упоминании своего имени, задрал вверх ноздри и грозно фыркнул.

- Учёный он у тебя или дрессированный? - спросил командир. – Волков не побоялся, а вот от выстрелов удрал. Умная животинка, - похвалил он и спросил: – Это как он подтвердит?

- А вы поищите картошку в телеге, вон она перевернутая лежит, - осмелел Еремей.

- Пошли Семёнов, посмотрим, - приказал красноармейцу командир.

Через пять минут они вернулись, измазанные в грязи.

- А ведь, правда твоя  Сухов, конь твой не врёт - нет там никакой картошки. Грязь одна, - полушутя сказал командир. - Поехали Семёнов, ложный вызов, - приказал он, и они пошли в сторону березняка.

- Спасибо вам за Беляка, что не дали на растерзанье волкам, и поверили ему, - крикнул им вслед Еремей, но мужчины даже не оглянулись.

Спустя несколько минут в направлении Узловой из перелеска выехала кошёлка с двумя людьми.
«Точно продотрядовцы!» - заключил Еремей, вспомнив, описание соседом командира продотряда - « высокого и в кожаной куртке».

***

«Это ж, кто меня продал? - заскребло в голове у Еремея, когда реальность стала возвращаться к нему. – Неужто Федька! – догадка, как обухом саданула по темечку.
– То-то он так складно агитировал за картошку…, а я, дурень, повёлся. Спасибо Беляку, что в канаву заскочил, и Богу, что ливень наслал».

Еремей покрутил головой,  ища глазами Беляка. Тот понуро стоял в стороне и тоскливо смотрел в его сторону.

- Беляк, ты почто такой хмурый, ведь обошлось! Спасибо тебе брат, что помог, что не бросил в трудную минуту, - искренне говорил Еремей, чувствуя, что в глазах наворачиваются слёзы.

- Иди, чего тут, - звал он. - Поди есть хочешь после скитаний. Я счас, - и заботливо суетился. – Ты прости, что ругал. Это я сгоряча… это я себя ругал. За свою корысть и жадность на чужое…, а ты выручил. Вот если бы не перевернул телегу, посадили бы меня за картошку, а тебя забрали дань собирать. Когда бы свиделись…

Еремей говорил и говорил, а слёзы сами собой текли по щекам…
 Беляк не понимал, почему плачет хозяин, но чувствовал его боль, поэтому и тёрся о плечо, словно успокаивая и жалея человека. 
К ночи они вернулись в село без телеги…

R. S. Беляк доживёт до коллективизации, но уже без Еремея. В один из августовских дней 1925 года  тело бывшего партизана и середняка Сухова найдут грибники, с прорубленной головой. Найдут рядом с участком, где он охранял свою рожь и пшеницу.
Через год следствие установит, что убил Еремея его кум Фёдор Гуков: из-за зависти и ненависти к удачливому крестьянину и доброму человеку.

Фото из интернета.