В выпускных классах много скучать некогда. Особенно, если тебе на финише среднего образования светит золотая медаль. И даже уже не столько ты её хочешь, сколько все вокруг этого ждут. Учителя во главе с директором, родственники. «Само собой! Медаль, и не иначе!»
Оля всегда была отличницей. Не то чтобы зубрила, не разгибаясь. Просто учёба давалась легко. А в последний год запугали. Мол, на этих ЕГ вопросы и задачи такие, что школьной программой не обойдёшься. Пришлось налечь на самые разные дополнительные источники знаний.
В том, что Оля получит золотую медаль, никто не сомневался. И она старалась. Времени, конечно, на обычные лирические отступления почти не оставалось. Но с отъездом Виктора привычный мир словно качнулся, потерял равновесие. Что-то в нём переместилось, поменялось местами, и появилась пустота. И дом с мамой, бабушкой и её вкуснющими пирогами стоял на месте. И школа никуда не делась. Но после школы теперь никто не встречал. Не звал вечером прогуляться до Жениховской. Или переплыть на лодке на Невестинский, куда они с Витей сотни раз плавали вдвоём. И тот деревянный столб с проводами, гулкую песню которого они слушали и у которого впервые поцеловались, стоял один-одинёшенек. Никому не нужна его неслышимая песня.
Было пусто и грустно. Часто Оля читала и останавливалась из-за того, что ничего не запоминает, а думает о Викторе.
«Как ты там? Где-то совсем далеко. Почему у тебя забирают телефон и дают его только на несколько минут в день? Какая нелепая армия. Как же тогда общаться? Тебе всё время некогда – такая тяжёлая служба. Как мне помочь тебе? Даже нельзя узнать, где и кем ты служишь. Скорее бы она прошла, эта армия. Я очень жду тебя, очень-очень люблю. Когда ты вернёшься, мы поженимся, и я буду твоей. Не забывай меня».
За этими грустными мыслями всё шло своим чередом, как и должно было идти. Прозвенел последний звонок. Отстрелялись на экзаменах. Настал день выпускного. К праздникам всегда готовятся, что уж говорить про этот. Прийти на него и выглядеть так себе – ну, как такое возможно? Действо довольно дорогое, но для любимого чада ничего не жалко. А чадо и не стеснялось просить побольше. Особенно во времена последние, когда деньги для большинства стали главным аргументом. Девушки в запросах, естественно, одноклассников своих перепрыгнули. Нашили и накупили красивых платьев – кто на что горазд. Парни, конечно, тоже подсуетились, не остались без модных костюмчиков. Словом, всё шло хорошо.
Актовый зал наполнился до предела – два класса на выданье, многодетный год. Ещё и у двери в коридоре толпился народ, вытягивали шеи, чтобы увидеть что-нибудь. Со сцены говорили от души - поздравляли, напутствовали, не могли сдержать слёз. Вручили аттестаты. Оле с особой торжественностью вручили золотую медаль (не каждый год в их школе случался медалист). Потом концерт был, тоже хороший. Постарались и ученики, и учителя, и родители. А как уж закончилось всё это, пришло главное – свобода. Столы накрыли в кабинетах выпускных классов, а дискотеку устроили в спортзале. Хотели сначала откупить местное кафе. Но даже лучшее из них не потянуло бы выпускного. Поэтому, как обычно – в школе. Бдительные наставники, конечно, очень старались, чтобы долгожданная воля не зашла совсем уж далеко и не предложила их губошлёпам лизнуть горячительного. Однако, парни нашли укромные места и рот всё же испачкали. Но не очень, только для настроения, и ровного хода сценария, написанного взрослыми, не испортили. Всё шло хорошо. Смеялись, обнимались, шутили, танцевали…
Оля в синем платье и с невероятно красивой причёской веселилась вместе со всеми. Её приглашали на все медленные танцы. Она не отказывала. И каждый раз ловила на себе взгляд Инны Жарковой. Подруга смотрела с улыбкой, а казалось, что в лицо летит едкий перец. И щёки начинали гореть. А один раз, оказавшись рядом во время танца, Инна сказала:
- Ты такая красивая. Жалко, что Витьки нет, посмотрел бы на тебя.
«Что с подругой?- улыбнулась в ответ и почему-то вот так подумала Оля.- Словно болит у неё что-то».
Прошумев и протанцевав всю ночь, выпускники отправились встречать рассвет на Жениховскую. Может, устали от долгого веселья, или утренняя свежесть остудила горячие лица, только стояли они на берегу уже другими – притихшими и задумчивыми. От воды тянуло холодом, и пиджаки парней перешли на плечи девушек. Солнце ещё не показалось, но видно было, как за протокой расплывчато проступал Невестинский.
А для Оли в этот миг исчезли и одноклассники, и берег сегодняшнего, ещё серого утра. Утра выпускного бала. Она перенеслась в тот день, когда вот здесь же узнала от Виктора, что он уходит. Уходит в армию. По мутной, широко разлившейся Жениховской тогда медленно плыли редкие небольшие льдины. «Словно девушки танцуют в белых платьях»- вспомнилось Оле. И вода была ледяная.
Вот и всё, прощай, школа! Разлетелись одноклассники, каждый выбрал свои небеса. Оля отвезла документы в медицинский. Невозможно было забыть то зимнее утро на новогодних каникулах во втором классе, когда они пришли прощаться с умершим одноклассником. Он лежал у себя дома в маленьком красном гробу. Такой же хорошенький, как раньше, только с закрытыми глазами, неподвижный и очень жёлтый.
- Гепатит,- тихо слышалось среди взрослых.
Ребятишкам казалось, что мальчик сейчас откроет глаза, что никакой смерти нет. Если бы умер кто-нибудь старый, или хотя бы большой. А такой маленький – так же не бывает. Ведь дети дальше всех от смерти. Но он лежал, лежал и лежал. И в горло одноклассникам натекла смешанная со страхом горючая, удушливая жалость.
«Когда вырасту, стану врачом,- решила по дороге домой Оля.- Ни одному ребёнку не дам умереть. Нельзя умирать детям».
И за все годы решение своё не поменяла. В приёмной комиссии сказали, что с такими баллами и золотой медалью её обязательно возьмут на бюджет. Но нужно подождать, когда в начале августа на доске объявлений вывесят списки поступивших. А до августа – домой и спокойно ждать.
На неделю она осталась в городе у родственников. После школьных напряжений и переживаний так хорошо было беззаботно гулять по аллеям, никуда не спешить и слушать только собственные желания. В художественный музей, драмтеатр и филармонию Оля, конечно, сходила. Но это, хоть застыдите, не стало главной тратой времени. В каждом даже самом тщедушном городишке наставлено столько забитых разными товарами магазинов, что возникает банальный вопрос: «Кто всё это купит? Ведь людей меньше, чем магазинов!»
Женщины такой глупостью себя не заморачивают. Они входят в эту страну очарованных жителей, как в тёплое, ласковое море. И могут плавать в нём сколько угодно, напоминая радужных рыбок.
Оля выбрала шёлк, белый и нежный. Когда она взяла его, было ощущение, что не руки прикоснулись, а ткань сама обволокла пальцы, прильнула к ладоням. И сердце участилось в радостном предчувствии – это тот, который нужен. «Всё получится, и платье будет такое красивое, как ни у кого! Моё платье». Ещё взяла наборы игл и шёлковых ниток мулине для вышивания. И журналы с моделями свадебного платья. Покупки от лишних вопросов убрала в пакеты. Делала всё с такой свободой и радостью. Словно душа была в просторном поле среди трав и цветов, а над полем ни облачка.
Сильно расстраивало то, что связь с Витей только по эсэмэскам. Да и их – не сколько хочешь. «Ну, что же это за служба такая?! Спецчасть. И не узнаешь ничего. Пишет, что любит. А недавно спросил, почему я на выпускном с парнями танцевала. Но я же просто танцевала. Что здесь такого? Глупость какая-то. Кто же написал ему про это? Я очень скучаю. Даже не думала, что так буду скучать».
Всё для платья куплено. И сразу очень захотелось домой – попробовать уже кроить, посмотреть, как оно пойдёт. И Оля поспешила к себе в Калиновку. Приехала и показала своим городские покупки. Мама так была умотана работой и бесконечным женским одиночеством, что сил на большие эмоции не нашлось. Она вообще не очень-то поддерживала дочкину затею.
- Где они, женихи-то путёвые? Этот твой, Витёк-бугаёк? Что-то не верю я ему – смотрит всё время, словно мимо куда. Вон, папа твой, пятый раз уж женат, и всё мимо смотрит. Да, и лучше магазинного всё равно не сшить.
А бабушке и шёлк, и нитки – всё понравилось, порадовалась за внучку.
- Теперь фасон надо придумать.
- Ба, я же уже нарисовала платье, я же видела его во сне. И вот, журналы ещё привезла. Тут и модели, и крой.
- Ну, одно – во сне видела, а другое – как это в материи будет. Ещё посмотреть не раз придётся.
Сшить какую-нибудь юбку получится, скорее всего, у каждой девушки. Если надобность появится – подучится, постарается. А замахнуться на свадебное платье, да ещё самое красивое… Но так звала душа, так стучало сердце. Оля очень старалась. Перебирала свои платья, смотрела, как они сшиты. Листала журналы, высматривала детальки, фрагменты свадебных нарядов, хоть как-то напоминающих её задумку. Много говорила с бабушкой. Платье было их секретом. Мама, хоть и знала, больше помогала деньгами, чем советом – всё некогда. И тоже никому не рассказывала.
Постепенно, потихоньку увиденный во сне свадебный наряд становился явью. Хорошо, времени свободного было предостаточно. Небольшой огород – картошка с помидорами и две лунки огурцов – отвлекал мало. Жди да жди результаты зачисления в медицинский, да над платьем ворожи.
Июнь прожарил косогоры таким ярым солнцем, что народ уже в середине первой июльской декады вёдрами потащил домой краснобокую клубнику. Ягоды – усыпано.
«На Невестинском тоже, наверное, подошла ягодка. Надо бы сплавать» - решила Оля. Ранним утром следующего дня столкнула с берега деревянную лодку, направила её через Жениховскую. На той стороне вытащила смолёный нос на песок, сколько смогла, и пошла с ведром в рощу. Вот он – ковёр зелёный между берёзами. Здесь ягодник не такой, как на косогорах: листочек у него лопушистее, стебелёк заметно выше.
Оля скинула шлёпки, шагнула к буйным зелёным сплетениям. Обильные высокие листья коснулись босых ног, и словно стали обвивать их, подниматься ласковой прохладой к коленям. И берёзы снова, как тогда, во сне, протянули к ней тонкие косы и зашептали: «Ты с нами, ты с нами, ты с нами…»
- Оль, ты, то ли, стоя уснула?- вывел её из оцепенения насмешливый детский голос. Пяток девчонок-подростков приплыли на Невестинский следом за ней.- Рот открыла, а ведро-то пустое,- продолжали прыскать смешками озорницы.
- Задумалась что-то,- улыбнулась им в ответ девушка.- Пойдёмте ягоду собирать.
И они разошлись по роще, каждая со своим ведёрком.
Как есть, десять литров – до верхнего ободка – насобирала Оля ягоды, еле донесла. Клубника крупная, вызревшая, что тебе красный скатный жемчуг – бусы можно делать. А какой дух вошёл с ней в дом! Словами его не определить. Сказочная благодать волшебная, вот и всё.
- Ох, боженьки!- всплеснула руками бабушка.- Вот ты постаралась!
- Да, там её ещё – собирать и собирать. Уродилась.
- Ты свою собрала. С этой-то терпения сколько, сидеть перебирать.
- Я варенье хочу сварить, ба.
- Ну, вот, я и говорю, переберём литра на три, а остальную так посушим. Потом в пироги или вареники.
Потрудились – перебрали, сушить рассыпали. Через неделю Оля спустила трёхлитровую банку клубничного варенья в подполье. Сама сварила.
В первых числах августа позвонила в медицинский университет. «Да,- ответили,- списки вывесили. И всем зачисленным иногородним необходимо подъехать, оформить место в общежитии». Оля не стала узнавать, есть ли она в списках. Всё равно нужно было кое-что докупить для платья. Да, и дороги - чуть больше часа. Села в автобус и поехала. С автовокзала первым делом отправилась в университет, волнение подгоняло. В главном корпусе в холле несколько досок объявлений, и списки зачисленных вывесили раздельно, по факультетам. Вот педиатрический, бюджетники. Оля сжала кулачки, зажмурилась на секунду и мысленно произнесла: «Помоги мне, Господи!» И потом, посмотрев на листочки, как-то сразу, не читая с начала, увидела в списке себя: Макарова Ольга Евгеньевна. Душа затрепетала от радости. Словно перед самым лицом распахнулись двери, за которыми было бесконечно много света и простора. Так бесконечно, что тянуло взлететь и улыбаться всем своим существом всем-всем людям.
С этой радостью, с оформленным общежитием и новыми покупками Оля вечером того же дня вернулась домой.
- Мама! Баба! Я – всё! Я – студентка!
- Умница ты наша!- вышли к ней мама и бабушка. Обняли, расцеловали.- И сама не звонила, и не отвечала! Сюрприз везла?
- Ну, конечно!
- Пошли, пошли, пошли,- засуетилась мама. Она была выходная и весь день готовилась.- Празднуем сегодня! Салаты в холодильнике, курица в духовке – только на стол поставить.
Накрыли в зале стол, открыли шампанское.
- Чтобы мечта твоя сбылась, дочка!
- Давай-ка, внученька, за тебя!
- Ура-а!- протянула навстречу свой фужер раскрасневшаяся счастливая Оля.- За меня!
- Конечно,- говорила позднее мама,- выгоднее сейчас юристом или менеджером стать. Врачам-то не платят совсем, да ещё засунут куда-нибудь совсем в глушь.
- Я хочу лечить детей. Они же не должны умирать.
- Да, знаю я, знаю мечту твою. Обидно только, что не ценят такой нужный труд. И за тебя, потому, переживаю. Ладно, давайте выпьем ещё. Чтобы у врачей, пока ты учишься, зарплаты нормальными стали. Чтобы в больницу хорошую устроилась. Чтобы ты счастлива была и жила, не как я – пластаешься, пластаешься, а денег – шиш. И вообще – шиш.
Мама помолчала, потом отодвинула свою горечь, улыбнулась дочери и выпила шампанское. Оля пригубила, поставила фужер и встала к ней.
- Ты моя самая лучшая, самая золотая,- целовала она мамино лицо.- И ты обязательно станешь счастливой.
- Да я уже самая счастливая, с такой-то доченькой. И хватит нам печалиться! Не тот сегодня день, чтоб мы в тоске сидели. Давайте-ка танцевать.
Они вдвоём включили музыку и танцевали, а бабушка подхлопывала им в ладоши в такт ритму.
- Ах, лоза гибкая,- любовалась она внучкой.- Под музыку-то как хорошо ладит.
Когда праздновать закончили и убрали со стола, Оля ушла в свою комнату. В телефоне уже второй день – пусто, никаких сообщений. «Что же он молчит? Неужели, и минуточки нет? Попробую ему набрать. Он в такое время отправлял мне эсэмэски.»
Набрала. После первого же сигнала - срыв вызова. Тогда написала: «Я поступила в мед. Твоя Оля».
А утром бабушка попросила достать из подполья картошки.
- Там уж мало совсем, остатки. Она задрябла и растёт, так ты с ростками сюда поднимай, в подполе не ломай. Потом под урожай место меньше чистить.
- Хорошо,- подхватила Оля ведёрко и открыла в коридоре в полу крышку лаза.
Спустилась. Сначала было тихо, но скоро донёсся её раздосадованный голос:
- Ой-ой-ой! Ну, как же так?!- показалась она из проёма и осталась стоять на лесенке.
- Что там стряслось?
- Представляешь, банка с моей клубникой лопнула,- растерянно смотрела Оля.- Прямо целый бок вывалился, и варенье всё по полу растеклось. Что же я слепая такая, трещину в банке сразу не рассмотрела!
- Да, в банке ли трещина?- изменилась в лице бабушка.- Или другое что целым не было?
- Что другое-то, ба? О чём ты?
- Ладно, так я, глупости. Собери всё совком в ведро да на помойку теперь уже. Потом уж картошку.
Оля всё сделала.
- Ба, о чём ты говорила? Какие глупости – не глупости?- спросила она за завтраком.
- Ай, ерунда пустая, и говорить не хочу, голову тебе морочить.
- Скажи, ба, интересно же.
- А ты в ум потом возьмёшь и переживать будешь.
- Да, нечего мне в ум брать! Говори!- с нарошечным и смешливым нетерпением хлопнула Оля ладошкой по столу.
- Всерьёз-то не принимай это,- уже со спокойным лицом, но глазами не улыбчивыми, как обычно, а печальными посмотрела на внучку бабушка.- Присказка эта с годами к легенде добавилась. Вот, если так варенье утекает, то за женихом неверность есть. А к невесте если подозрения, должна она по спелой ягоде голышом, как по полу, покататься. Не оставит на ней следов ягода – значит, чиста она. Такие, вот, глупости.
- Ну, это не про нас совсем, бабуль,- отмахнулась Оля.- Витя в армии сейчас, я же сама его проводила. А я…А я – вот она вся. Не про нас всё это.
Наступили дни занятий. «Чтобы мне потом хорошо лечить детей, сейчас нужно очень хорошо учиться»- сразу решила для себя новоиспечённая студентка. Это было первым пунктом её новой жизни. Вторым стало невероятное удивление, когда совершенно неожиданно встретила на лестничной площадке в общежитии свою подругу Инну Жаркову.
- Инка! Ты как здесь?!- обнялись они.- Ты ко мне, может?
- Не-а,- смеялась Инна,- я тоже здесь, как и ты. Я – студентка меда.
- Ты??!! Но как?! Ты же никогда…Ты даже не думала…
- Ну, вот так. Открыли в этом году стоматологический, платный. Я и пошла.
- Но почему?
- А почему нет? Очень даже нормально. Мать с отцом после учёбы свой кабинет мне пообещали в городе открыть. Зубы людям всегда нужны, и я без денег не останусь.
- Значит, снова вместе будем! Но удивила ты меня – вообще! А на каком ты этаже?
- На втором, в двести четвёртой. Но это - так, на всякий случай. Мне предки квартиру сняли. А ты на каком?
- Я на третьем, в триста пятой. Ты куда сейчас?
- За мной подъехать должны. Да, Серёга Черемисин, наш, ты же знаешь его. Тачка у него – класс! Поехали с нами, покатаемся.
- Ой, нет, завтра я домой на выходные уезжаю, а тут ещё дела кое-какие надо успеть…В другой раз.
- А зачем в деревню на выходные? Там же скукотища.
- Да…мне надо…маме с бабушкой помочь.
- Ну, ладно, тогда – до встречи. Пока!
- До встречи!
Они так и проходили, день за днём, Олины студенческие денёчки. Решила же стать хорошим врачом, вот и не отступала. Сколько приходилось зубрить! Только латынь с анатомией чего стоили. И путь через эти тернии был один – часами вдалбливать в мозг названия сотен и сотен косточек, мышц…
Все будни Оля просиживала за учебниками. В магазины – бегом-бегом за необходимым, да пару раз в гости к родственникам на часок. И никуда больше, сплошная учёба. А на выходные с середины субботы уезжала домой. Её белый шёлк уже почти стал платьем, уже думалось, как начать узор. Но пока в ход шли старые белые тряпицы – наносила на них рисунок и вышивала простыми нитками.
- Пробуй, Оленёнок, пробуй, - стояла за плечом бабушка,- чтобы шёлк не загробить. Ты стежок стежком, хоть и плотно, но не дави, не сминай, рядышком чуть. Но и не сильно отступай, чтобы ткань за узором не виднелась.
Учились всему, и контур обшивать, и настил делать, и объём. Всё домашнее время у Оли уходило на это – и стало получаться хорошо.
- Не спеши, внученька, не спеши. На пяльцах-то посильнее материю растянуть надо,- взялись они за платье.- Ткани, видишь, много, так и булавочками ещё подкрепить не худо. Чем ровнее шёлк натянешь, тем узор лучше получится.
«Хорошо было, когда люди писали друг другу простые письма»- думала Оля, глядя на последнюю эсэмэску от Виктора: «Времени совсем нет. Служба. Люблю. Виктор».
«В тех письмах могли поместиться рассветы и закаты над Жениховской, лодка, плывущая по ней к Невестинскому, свадебное платье, на котором уже появился узор, и о котором так хотелось рассказать. И ведь как чудо было то, что письмо сохраняло прикосновение любимых рук. И пальцы могли дотронуться до пальцев. А если приложить этот бумажный листок к губам – с письмом отправлялся поцелуй. Эсэмэски, конечно, долетают быстро и тоже говорят о любви. Но они похожи на уменьшившиеся скелетики, оставшиеся от тех писем.»
С Инной встреч, кроме как в университете, почти не было. Так всё, в коридорах между парами, мимоходом. Одним вечером в конце ноября она забежала на минутку к Оле в комнату – снова позвала покататься на машине, посидеть в кафе.
- Пойдём, повеселимся. Скучно же так сидеть.
Но и в этот раз не получилось, Инна ушла одна.
Что-то произошло. Оля не знала, что. Они не ссорились, но чуть слышимые фальшь и холодок в голосе подруги, едва заметная насмешка в её глазах отталкивали, останавливали. И уже казалось, что дружбы между ними нет. Она отстала от них, задержалась там, в школьных классах, а сюда на её место пришло что-то другое, совершенно незнакомое. И на душе от этого было очень неуютно.
Второй раз Инна пришла первого апреля, в День смеха и розыгрыша. Пришла поздно, когда в комнате уже горел свет.
- Ну, что ты, как монашка в келье? Сколько можно тут сидеть?! Всё, пошли ко мне, у нас там полная комната. И из Калиновки нашей есть. Сегодня же день розыгрышей, прикалываться надо. Пошли-пошли-пошли… - она буквально силой потянула Олю за руку.
- Ладно, ладно, пойдём,- высвободила руку Оля.- Ты меня так тянешь… Наверное, и правда, будет очень смешно. Никогда не видела розыгрышей.
- Вот, и посмотришь.
Они спустились на второй этаж и подошли к двести четвёртой комнате.
- Входи!- распахнула дверь Инна.
В комнате на кроватях и на стульях за двумя сдвинутыми столиками, заставленными винными и пивными бутылками, разместилось человек десять. Ещё кто-то сидел на широком подоконнике, кто-то на тумбочке. Полным-полно народу.
- Здравствуйте!- улыбнулась всем Оля.
Инна вошла следом и закрыла за собой дверь. И сразу погас свет. Темнота поглотила комнату. В этом чёрном безмолвии незнакомые цепкие руки схватили Олю за плечи, резко притянули к чужому телу, чужому запаху, чужому дыханию. Колючий подбородок задел щёку, и пахнущий сигаретами рот обхватил и втянул её губы.
Свет вернулся почти сразу, всё длилось несколько секунд. Только теперь вся комната с любопытством и ухмылками уставилась на них, целующихся. И полетели реплики.
- Ой, у нас, кажется, новая парочка образовалась,- первой изобразила удивление высокая девица с широкими плечами и ярко накрашенным ртом. Она-то как раз и держала руку на выключателе.
- Какая быстрая любовь!- весело поддержала остальная публика.
Олю словно стегнули по лицу огромным кустом самой жгучей, вырванной с комом земли крапивы. Её затошнило, и она с силой оттолкнула от себя прилипшего к ней парня.
- Сергей?!- не поверила глазам девушка, когда увидела перед собой Сергея Черемисина, их Черемисина, из Калиновки, которого знала уже сто лет.- Ты что?!
А тот наоборот смотрел так, точно не узнавал её, точно впервые увидел.
- Твои губы клубникой пахнут…- пробормотал он.
- Зачем же ты топчешь их? Может, я тебе плохое что сделала?
- Да я нет… я не думал…
Оля почувствовала, как тоскливое отчаяние настырно, не спросясь, хозяйкой заползло, забралось в сердце. Заныла, затревожилась душа. Будто не в комнате с людьми она сейчас находилась, а стояла одна в поздних сумерках на небольшой белой льдинке, плывущей по широко разлившейся Жениховской. Льдинка кружилась, тонула, и ноги всё больше погружались в серую ледяную воду.
А за теми, перед кем стояла сейчас в комнате Оля, за их спинами, за чёрным окном появилась вдруг большая красивая птица. Цвета была она переливов радужных. Разноцветная переливчатая грудь ударилась в стекло. Взмах крыльев унёс птицу в сторону. С пронзительным криком она вернулась к окну, снова ударилась грудью.
Девушка онемела от испуга – у птицы не было глаз. Народ в комнате тоже посмотрел на окно, но, пожав плечами, отвернулся.
- Ты чего так испугалась? Это же розыгрыш, с поцелуем.
Поздняя слепая гостья ещё несколько раз ударилась в стекло, а потом рухнула куда-то вниз, словно крылья перестали держать её.
- Не умирай,- прошептала Оля.- Не умирай!- тут же крикнула пронзительно, открыла дверь и выбежала из комнаты.
- Сумасшедшая какая-то,- усмехнулась широкоплечая девица у выключателя,- шуток совсем не понимает. Как будто умирает от этого кто-то.
- Оля, подожди!- кинулся следом Сергей Черемисин.
- Не бегай за ней!- схватила его за рукав Инна.
- Пусти,- отдёрнул он руку и ушёл.
- Ну, и проваливай! И не возвращайся больше!- кричала она вслед.- Ты только для розыгрыша и нужен был! Чтобы я не видела тебя больше!- с силой захлопнула дверь.
Взвинченная, готовая вспыхнуть, как порох, от малой искры, смотрела на остальных.
- Холодно,- вдруг обхватила себя за плечи и съёжилась,- как мне холодно!
- Где холодно-то?- вскинула нарисованные брови широкоплечая.- Теплынь такая…
- Да заткнись ты!- со злобой закричала на неё Инна.- Дура лысая! Что ты понимаешь?!
- Ты чё-о?!- опешила та.- Я же всё сделала, как с тобой договорились. Свет погасила…
- Пошла ты со своим светом!
- Да сама ты пошла! Сама лысая!- прорвало в ответ девицу.- Идиотка! Не знаешь, чо надо тебе! Кобыла тупая, щас дам в глаз!- и, выходя из комнаты, долбанула дверью так, что с косяков посыпалось.- Чао всем!
- Мне очень холодно,- всё больше ёжилась Инна,- так холодно. Налейте мне вина, красного.
Ей налили полный стакан красного вина. Она выпила до дна.
- Сейчас согреешься,- добродушно сказал кто-то из сидящих на кроватях.
- Не могу…не могу,- прижимала к груди руки Инна и твердила одно и то же.- Холодно, мне очень холодно…
- Ну, давай ещё нальём…
Она посмотрела на всех невидящим взглядом, сняла с вешалки свою куртку и вышла из комнаты.