Александру Сергеевичу перестала нравится его жизнь. Точнее даже не его личная жизнь, а та жизнь, которой приходилось протискиваться вперед по коридору времени, сквозь узкие рамки окружающего её социума, причем социум иногда очень сильно напирал на неё, прямо как во время болтанки в переполненном автобусе во главе с водителем-лихачом. Социум наваливался на неё всем грузом своего тела, то и дело отдавливал ботинки, колол острыми углами женских сумочек, пачкал одежду грязными пакетами, проникал безнаказанно в нос с помощью самых подлых и неуместных в данном помещении запахов, и раздражал слух популярными у социума мелодиями через звонки обязательных атрибутов современной цивилизованной жизни.
Казалось, произошла некая маленькая, но очень существенная поломка где-то глубоко в душе у Александра Сергеевича. И несмотря на то что в целом, функционализация его организма была в норме, поломка время от времени давала о себе знать с помощью маленьких, едва заметных покалываний в области совести и едва различимых голосов в области разума. Всю жизнь привыкший не обращать внимание на окружающий его мир, Александр Сергеевич, пропускал мимо себя любые мысли, относительно его общей «неустроенности», отдельные недаразумения которых, иногда невольно бросались ему в глаза. Он как и большинство, выросших в стенах инкубаторных детских образовательных учреждений, верил, в насильно вдолбленную в его невинную головку мысль-утверждение, будто человек находится на высшей точке планетарного развития, а это значит что рано или поздно, он достигнет как собственного совершенства, так и совершенства окружающего его искусственного мира. Но жестокая реальность, время от времени опровергала это смелое утверждение, тыча его чуть ли не носом в те недостатки, которые приходилось молча проглатывать вместе с остальными, так как в противном случае, его ждало ещё более серьезное наказание. Во всяком случае так утверждали так называемые «люди в черном», о жизни и деятельности которых, Александр Сергеевич предпочитал вовсе не размышлять, ибо глубины их социальных пластов, насчитывали не один десяток веков и сопровождались вполне банальными кровопролитными мероприятиями.
Отбывая свой необоснованный срок в школе, по вынесенному заочно приговору государства, он старался глубоко не размышлять над своей участью, и был занят обычным налаживанием быта среди сокамерников, стараясь занять стабильное место в образовавшейся по естественным законам иерархии. Строгие надзиратели, зорко следили затем, что в жизни каждого из юных сокамерников, не появилось свободных окон, буржуазное влияние которых, могло отрицательно повлиять на способность мыслить нестандартно. И лучшим способом выжить в этой враждебной обстановке, было смирится, и принять окружающую хмурость такой, какой она есть. Поэтому он покорно принял на себя оковы тюремной клички, без которой ни один из сокамерников, не считался «своим», а следовательно, автоматически становился изгоем и жил исключительно на правах «гадкого утенка». Утенком, Сережа быть не хотел, хотя в тайне он завидовал положительному финалу этой поучительной во всех смыслах сказки, и благодаря созвучию своего имени и отчества с именитым теской а также наличию кудрявой шевелюры на голове, быстро стал «Пушкиным». Выданная иерархией роль, в безумном театре жизни, пришлась Сереже по душе, и обязывало его знать творчество Александра Сергеевича на зубок. Именно благодаря чтению стихов, а также негласную обязанность заучивать самые популярные из них, Сергей смог быстро и незаметно для других развить свою память, которая в последствии ему не раз пригодилась в жизни.
Отношение к родителям у Сережи было двойственное. С одной стороны он их жутко любил и жалел, по причине их внешней как ему казалось ущербности. Папа был вынужден не только каждый день ездить на работу, поднимаясь задолго до того как Сережа успевал открыть глаза, но и получал за неё очень небольшую сумму денег, которой вполне хватало на обычную жизнь, но катастрофически не хватало ни на автомобиль, ни даже на мопед о котором Сережа тайно мечтал. Кроме того, Папа был вынужден почти каждый вечер читать отвратительно толстые книги без картинок, факты из которых он иногда оглашал семье за ужином, и этим самым вызывал у сына ещё большую жалость. Он искренне не понимал почему такой умный человек как Папа вынужден время от времени принимать у себя своих коллег и друзей, которые по своему интеллекту, культуре и воспитанию стояли на очень низких ступенях по сравнению с ним, но при этом все как один обладали такими благами, о которых можно было либо мечтать, либо смотреть на них через сверх выпуклый черно-белый экран семейного друга по кличке «Рекорд».
Маму Сережа любил и жалел по иным причинам. Во-первых он любил её просто за то что она была него мамой, и очень удивлялся тому, что в школе часто повторяли о том что маму нужно любить. Возможно такое утверждение подразумевало под собой некую иную форму любви, которая простому советскому школьнику была недоступной, и относилась к разряду космических сфер, но он внутренне догадывался о том, что его любовь была никак не меньше той что выдавалась в школе за образец. А жалел он её за усталый взгляд, который присутствовал в её глазах практически все время, за исключением тех моментов, когда обстоятельства требовали необходимого оптимизма. И нужно было отдать должное, Мама умела этот оптимизм проявлять, во всяком случае даже если он был поддельным, её актерские способности были видимо на высоте.
И тем не менее, было у Сережи и иное отношение к Родным. Особенно оно ярко давало о себе знать в те моменты, когда школьные надзиратели вступали с родителями в гнусную форму сотрудничества, передавая тем самым свои низкие полномочия по наказанию за плохую учебу и поведение на плечи родителей. Такая передача напоминала ему некий священный ритуал, с обязательным регламентом заранее заученных действий, примеры которого он не раз находил в изучении древней истории. В итоге так называемая «казнь», была для него более желанна чем момент её ожидания, когда над ним словно над обвиняемым довольно длительное время зачитывают приговор.
Он вообще не понимал, как может быть что бы родители, которые так любили его до момента предварительного заключения в детский сад, могут оказаться такими жестокими, занимая позицию исправительно-трудового заведения. Конечно, они не раз объясняли ему свое поведение, желанием сделать его будущую жизнь как можно лучше. Но именно тогда, он четко уяснил для себя значение выражения «благими намерениями, вымощена дорога в ад». Хотя что такое «ад», он до конца понять не мог. Точнее, он мог себе представить что там может происходить, но его совесть была спокойна тем фактом, что туда отправляются те, кто если и не верит в Бога, то хотя бы допускает себе веру в его противоположность. Тем временем как Сергею хватало ада и на земле, и он мужественно продолжал черстветь душой, как колобок, о твердую корку которого, лиса как последний главный босс жизненного пути развития, обломала себе острые как социальная сатира зубы.
Уже поступив институт, Сергей не только окончательно огрубел душой, но и успел установить внутренний прицел, на будущие достижения. К тому времени, в стране объявили всеобщую амнистию, под предлогом перестройки социальных ориентиров. Другими словами, многие вдруг решили, что в своем библейском путешествии к светлому красному будущему, они видимо ошиблись с
направлением, поэтому вместо восточной стороны, смело отправились покорять манящий к себе ласкающими слух сурового пролетария обещаниями о райской жизни, запад. И не нужно быть такими строгими, к тем кто наивно верил в лучшее. Ведь знай то поколение о всех истинных «прелестях» западной жизни, то оно выбрало из двух зол то что поменьше и роднее. А так, уверенным шагом наступить в неизвестность, и по уши вымазаться в ней способен далеко не каждый, особенно в наше так называемое «современное время», хотя каждое поколение уверенно называло свое время «современным», и было право в некотором смысле.
Новый мир великих возможностей встретил юного Сашу бурным гормональным ростом, удовлетворяющей его рост порнографией, иномарками, джинсами и новинкой отечественного телевидения — рекламными роликами с мужиком, который радостно кричал своему невидимому собеседнику о том что он наконец-то находится «в Хопре». Видимо что «в Хопре» оказался не не только он но и вся страна. Но этот вовсе не пугало третий мир отставшей от эпохи западных перемен, великой красной армии потребителей. Все стало возможно, и все казалось достижимым.
Тем временем аудитории института расцвели бурным цветом мелкого и крупного взяточничества, а покрытые заслуженной сединой хранители древних кафедр, обзавелись личным автотранспортном с оцинкованным кузовом. Некоторые из однокурсников «Пушкина», уже перестроились на новую волну «дикого капитализма», и вовсю пробовали свои силы на ниве частной коммерции, работая то в ларьках, то в небольших фирмах, торгующих чем угодно. Конечно, со временем у такой бурной деятельности появились и свои «герои», одни заслуженно а другие посмертно. Но такое положение вещей казалось нашему герою вполне обыденным, так как суровая арестантская закалка школьного образования, научила его быстро подстраивается под любые возникающие на общем фоне жизни события, даже если последние несли в себе запредельно радикальный характер.
Я не стану подробно описывать всю ту цепочку последовательных духовных изменений, которые произошли с главным героем от периода его юности до начала его духовного кризиса, так как она более или менее известна всем, чьи годы взрослении пришлись на переломный этап жизни целой страны. Должен лишь подчеркнуть, что ничего необычного в этот период не произошло и не могло произойти, даже если учесть те не очень нормальные поступки, которые Сергей совершал под воздействием алкоголя и легких наркотиков. В конце-концов, у каждого из нас, в пыльном шкафу найдется добрая дюжина собственных скелетов в виде частной коллекции забавных воспоминаний. Однако, есть один нюанс, на который я хочу обратить ваше внимание. У каждого из нас, по наследству из далекой детской беспечности, достается одно, а иногда и не одно хобби. Это хобби как правило согревает нашу душу во время особенно сильных холодов социального одиночества, а иногда и вовсе становится целью нашей жизни, резко меняя повороты судьбы в сторону таких соблазнов как слава, всемирная известность, богатство и даже власть. Но на удивление, у Сережи такого наследства не было вообще. Как-то по радио, он услышал песню, в которой автор, находясь в лучах своей мудрости и народной славы, утверждал что человек — как дерево, он отсюда и больше нигде. А раз я дерево, подумал Сережка, то лучше пусть я буду декоративным, и желательно не плодоносным, иначе в противном случае меня могут пустить на дрова в виду моей внешней непривлекательности, либо наоборот будут трусить каждый год. Поэтому все эти лишние изгибы и плоды творчества, рождаемые в муках, мне ни к чему. И такое положение, было весьма удобным по сравнению с другими. Пока его ровесники в муках пополняли свои многочисленные коллекции, гоняясь за наиболее редкими экземплярами своей мечты, «Пушкин», пользовался случайно попавшими ему в руки «радостями детства» исключительно в развлекательных целях. К примеру, повезло ему разжиться настоящим армейским биноклем, и вдоволь наигравшись новой «игрушкой» он без зазрения совести менял её на что-то иное, тем самым успев насладится большинством благ против желания обладать чем-то одним. Причем его приятели всегда знали что у «Пушки» всегда есть что-то интересное, что-то что можно обменять на нечто иное, поэтому тащили к нему любые раритеты того времени. Естественно что при наличии таких преимуществ, желания выделятся наличием редких талантов, у «Пушки» не возникало. Если была необходимость нарисовать рисунок по «Изо» в качестве домашнего задания, он брал что-либо из своей собственности, и давал поиграть это, пацану который умел рисовать красиво, и получал желаемую пятерку. А благодаря вышеупомянутой способности своей памяти, а также используя в качестве железного аргумента народную любовь к творчеству Пушкина, он подбирал ключик к сердцу любого, даже самого тяжелого преподавателя. В целом, не имея никаких талантов, и не развивая их, «Пушка», производил впечатление разносторонне-одаренного ребенка.
И вот по достижению зрелого возраста, остепенившийся Александр Сергеевич, занимающий небольшую должность в одном из коммерческих предприятий своего родного города, проживающий в кредитной «двушке» со своей молоденькой супругой, неожиданно для самого себя заскучал. Конечно, скука посещала его не в первые, и он успешно боролся с ней с помощью так называемых «народных средств», так как официальные средства против скуки были доступны лишь в соответствующих профилю душевных заболеваний заведениях. Но в один из дней, ни одно из привычных средств не возымело своего обычного терапевтического эффекта. Пиво стало горьким и противным, диван жестким, телевизор тупым и не интересным, и даже секс с женой отчего то лишил его последнего спасительного оплота воображения, когда он мог представить себе на её месте свою новую сослуживицу.
Непонятно — думал Александра Сергеевич, как это вообще могло произойти? В церковь что ли сходить, свечку поставить? Но кому, да и как это сделать правильно? Сейчас многие подались в веру. Вон Анатолий Иванович, мой директор, утроил себе маленький иконостас в своем кабинете. Как не зайдешь, то вечно ладаном несет в вперемешку с травой. Миксы он что ли из него делает?
Но ведь живут же все нормально? Что со мной то не так? В Египет что ли махнуть? Так без Варьки не получится, а с Танюхой будет слишком дорого. Да и нет ничего проще, чем разругаться с ней, стоит побыть вместе хотя бы пару дней.
Всю следующую неделю, Саша ненароком пытался задавать шутливые вопросы о смысле жизни своим сослуживцам, на что получал не мене смешные ответы, которые к сожалению некоим образом не удовлетворяли его любопытства. Тогда он решил подключить к решению данного вопроса, более тяжелую кавалерию в виде своих друзей. Расщедрившись на халявное пиво, он затащил несколько приятелей детства, юности и зрелости в «Кружку», и чуть ли не с пристрастием, под звуки улюлюкающих болельщиков и запах чесночных гренок, допросил каждого. Оказалось что друзья, используют по борьбе со скукой одни и те же средства, и выбор их не отличается особым разнообразием и оригинальностью. Через все это сам Сергей давно прошел, и уже отчаянно начал понимать что в отношении его, они предательские работают. Нужно было что-то радикальное, такое что перевернет его чувства на 180 градусов, и заставит где-то глубоко в душе, всколыхнутся забытыми давно волнениями. Сначала в ход пошли прыжок с «тарзанки», корпоративное сражение в «пинбол» и поездка в Донбай где он потянул сухожилие. Но когда прыжок с парашютом, не оказал обещанного инструктором повышения адреналина в крови, он решил оставить все попытки.
Размышления по вечерам, привели его к горьким и неутешительным выводам. Это в институте ему казалось что он живет во времена бесконечных возможностей, а на самом деле, список самих возможностей оканчивался банальным столбиком с фиксированной ценой. Он даже автомобиль не мог приобрести, так как должен был оплачивать кредит на приобретение квартиры. И не то что он голодал, или редко вкушал то что ему больше всего нравится. Жизнь была такой же как у всех, с одинаковыми радостями и печалями. Но то, на что он по юности лет старался не обращать внимание, дало некоторую брешь в сознании. Его начали раздражать разные незначительные мелочи. К примеру, недавно установленный импортный унитаз, перестал набирать как положено воду в бачке. Вроде бы мелочь, но он уже заплатил за него приличную сумму, и теперь был вынужден тратить время на вызов сантехника, и выслушивать от него разные истории из жизни водопроводчиков, которые ему совершенно не хотелось слушать. В домовом лифте какой-то подонок сломал кнопку его этажа, поэтому приходилось либо подниматься на этаж выше и ловить на себе подозрительный взгляд жильцов верхнего этажа, либо ловить такой же взгляд на этажи ниже своего и подниматься вверх.
Ездить на работу приходилось рано утром, так как она находилась на другом конце города. И дело тут вовсе не в потере личного времени, или дальности расстояния, вопрос был в транспорте так как достойная зарплата компенсировала все моральные потери сполна. Просто в том направлении ездило очень мало маршруток, и все они были традиционно переполнены. Приходилось почти всю дорогу ехать стоя. А когда он возвращался обратно домой, то несмотря на возможность занять почти любое место, он не мог из неё выйти, и протискивался сквозь толпу как мастер по греко-римской борьбе. На работе тоже хватало неприятностей. То и дело, в коллективе случались дни рождения сотрудников, на которые нужно было не только сдавать обязательные поборы, но и принимать участие в скучнейших формальных празднованиях. Другое дело корпаратив, там хотя бы можно наблюдать за тем как пьяный главбух бальзаковского возраста, клеит молодого клерка. А здесь сплошная тоска и формальность, хуже чем на поминках.
Карта в банкомате время от времени начинала заедать, и каждый раз во время такого душераздирающего момента, он вспоминал о том как однажды банкомат её проглотил и не отдал. И ему пришлось пройти долгую процедуру возврата карты. А потери документов удостоверяющих личность он боялся ещё больше, представляя о том что ему придется пройти чтобы их вернуть обратно.
Раздражал также и слабый выбор в одежде. Если с выбором летней или осенней одежды не было особым проблем, то с зимней одеждой, проблема была. Он ненавидел эти «болониевые» пуховики, которые словно в насмешку над советским прошлым теперь продавались на каждом углу и линяли своей пуховой начинкой, оставляя после себя след из перьев. Конечно, он мог бы купить себе хорошее теплое пальто, но ездить в нём по маршруткам, это все равно что отдать монахиню на поругание заключенным в переполненной камере.
Раздражали мелкие обязанности, которые сопровождают любого нормального человека. Он должен был периодически названивать родителям, родственникам и друзьям, что бы те не обиделись от недостатка формального внимания. Нужно было оплачивать разнообразные квитанции, простаивая в очереди с выжившими из ума старухами и вооруженными боевыми костылями стариками. Приходилось таскаться с тележкой по супермаркету, чтобы закупить продуктов либо на неделю, либо сразу на месяц. Естественно что месячный ресурс увеличивал время моральной пытки. Он удивлялся тому, как раньше, он радовался этому нехитрому занятию, покупая все что радовало его взгляд и вкус.
Взрослая жизни предполагала наличие свободы, во всяком случае так ему казалось в начале взрослой жизни. Однако чем взрослее он становился, тем больше был опутан целым клубком мелких и не очень обязанностей, рамок и прочих элементов социальной жизни. Список раздражающих факторов все время рос, хотя если говорить откровенно, он был таким изначально, и лишь со временем появлялся в поле зрения стареющего наблюдателя. В случае с Сергеем, старение имело глубоко душевный характер. Но парадокс заключался в том, что несмотря на откровенно провокационный характер, внешние раздражители буквально улетучивались, когда он возвращался домой и на их место приходила скука. Получалось что ежедневно он находился между молотом раздражающих его обязанностей, и наковальней скуки, меняясь от Александра Сергеевича, до Сергея Александровича. И решить данную проблему не представлялось никакой возможности. Он начал плохо спать, потерял аппетит и утратил либидо. Начальник отметил его рассеянность и пригрозил сводить в храм к знакомому священнику на покаяние и духовное очищение, периодически подливая ему в кофе святой воды. Мир Александра Сергеевича постепенно рушился как и стойкая вера в его естественную гармоничность.
Необходимо было срочно спасать положение, и он ударился во все тяжкие путешествуя по разного рода семинарам и тренингам личностного роста, надеясь обрести спасение. Но спасение, всегда оказывалось где-то на шаг впереди. Однажды он даже на полном серьезе попытался вступить в некую секту, где с помощью одного хитроумного приборчика у него измерили показатели жизненной силы, и уверенно предложили его поднять. Но видимо это был первый случай, когда горячее желание подопытного стать счастливым, вызвало у служителей культа подозрения, и он был вышвырнут ими с угрозами набить морду если тот попытается вернутся обратно. Чем больше Сережа испытывал мытарств, на пути так называемого «духовного очищения», тем чаще его посещала одна невеселая, и даже в некотором роде страшная мысль. Возможно — думал он, в жизни вообще нет никакого смысла, не говоря уже о счастье. Допустим я смог бы чудесным образом разбогатеть и что дальше? А дальше я занимался тем же, чем занимаются богатые люди, и делал бы то же самое что и большинство из них. И видимо, не так уж сильно они отличаются от меня, а значит? А значит... — этот вывод довольно болезненно ударил его по мозгам. Ему не нужно было договаривать эти страшные слова, так как он понял все ещё до того как успел произнести. Прошло довольно много лет с того момента, как Сережка заплакал в первый раз.
Если бы Александра Сергеевича, кто-то из сотрудников увидел в таком виде, то любая попытка сочувствия с его стороны, вероятно обернулась бы бытовым убийством при невыясненном мотиве.
Сергей стоял около грязной стены неизвестного ему дома, и беззвучно рыдал от безысходности, впервые ощутив себя заключенным в общественной камере одинокой голубой планеты вращающейся вокруг безликого желтого карлика. Со стороны, он бы вполне сошел за наркомана, хихикающего от окружающей его абсурдности бытия. В наши дни, любой драматизм уже давно был перекован на орала фарса, благодаря которым мы пожинали редкие остатки питательной истины. Любого заключенного в суровых условиях его заточения, поддерживает спасительная мысль о возможности побега, которую он пытается материализовать если не с помощью рук, то хотя бы с помощью силы мысли. Но нет ничего более обескураживающего, чем горькая истина о невозможности побега как такового. Куда бы ты не смог убежать, везде тебя будет окружать сплошная тюрьма, причем она будет сопровождать тебя и после смерти.
Неожиданно, он ощутил прикосновение чужой руки у себя на плече. Обернувшись, он увидел худощавого мужчину в странном пальто ярко-желтого раскраса, обутого в шипастые ботинки космического вида и невообразимых размеров. Лицо его покрывала небольшая щетина серебристого окраса, а на голове был одет нелепый цилиндр с нацепленными на него темными очками, которые применяют электросварщики.
Что брат, ломает? - спросил он так, будто не только прочел все его мысли, но и сам находился при этом в глубокой печали по поводу неизбежности печальных философских выводов.
Весь мир тюрьма — обреченно произнес Сережа.
И это ты мне рассказываешь? - усмехнувшись спросил незнакомец.
Тебе что вообще надо? - спросил с растущим внутренним раздражением Александр Сергеевич.
Как что? Вытащить тебя из тюрьмы — ответил незнакомец. В общем так, знакомые меня зовут «Шукшин», для тебя просто «Вася». Вот тебе визитка, на случай если захочешь снова устроить побег, а вот отмычка — и с этими словами он протянул ему черную визитку где шрифтом Брайля был выбит номер мобильного и что-то ещё. К карточке, с обратной стороны, был приклеен скотчем небольшой пакетик с папиросой.
Это что такое? - спросил удивленный Сережа.
Это твоя индивидуальная отмычка, так сказать натуральный ключ свободы, для побега из общей тюрьмы. Но если тебя интересует официальное название то оно звучит как «S;lvia divin;rum». На первый раз дарю бесплатно, так сказать в знак новой дружбы и проверки качества. А в следующий раз, если понравится «дух свободы», набери меня по этому номеру и мы договоримся о цене.
А что с ней нужно делать?
Думаю ты и так догадаешься... и с этими словами, незнакомец быстро зашагал по улице.
Сережа долго смотрел в след исчезнувшему в городской суете «спасителю», думая над тем является их встреча случайностью или непознанной закономерностью. А вдруг, то что он предложил есть ничто иное как яд? Хотя, к чему тогда предлагать покойнику свою визитку? Впрочем выбора у него все равно не было, поэтому он достал из пакетика папиросу и подпалив с помощью зажигалки, крепко затянулся.
После третьей затяжки, с миром произошло что-то странное. Нечто подобное он видел в психоделическом фильме-мюзикле «Стена», снятом по одноименному музыкальному альбому Пинк Флойд. Но сейчас, эта картинка начала воплощаться в реальности. Мир словно кто-то резал на продольные и поперечные полоски, ровно до тех пор пока они не превратились в окружающую его стену из кирпичей. Наконец он увидел истинное закулисное нутро окружающего его мира. Стена выглядела плотной, и удивительно четко отражала в себе весь пейзаж. Примерно также выглядел «хищник», в одноименном фантастическом фильме, когда находился в режиме прозрачной маскировки. Он видел прохожих, которые не замечая стены проходили сквозь неё словно фокусники, но только он видел её сущность. Не удержавшись от волнения, Сергей попытался дотронутся до неё, и неожиданно, стена развалилась как карточный домик, оставив его тело в парящем состоянии среди темноты бесконечного космического пространства, окруженный звездами. Космос несмотря на свою черноту, по ощущениям напоминал Сереже какую-то немыслимую колыбель, в которой он уже когда-то находился, причем неоднократно. От этого невообразимого воспоминания, на него внезапно нахлынула волна счастливого теплого чувства. Он ощутил себя вновь маленьким мальчиком, смотрящим на мир с нескрываемым восторгом и любопытством и наконец уяснил себе, что тюрьма под гнетом которой он находился все это время, была лишь его собственным сознанием. Стоило лишь подумать о ней, и даже здесь буквально за несколько секунд будут воздвигнуты новые стены.
Покой и радость впервые за много лет наполнили его душу, и он готов был оставаться в таком состоянии сколько угодно долго, но кто-то незримый беззвучно напомнил ему о том что время для вопросов подходит концу, и нужно будет снова вернутся обратно.
Как мне обрести свободу? - спросил он мысленно.
Просто сделай то, что ты давно хотел сделать — ответила немая вечность.
Очнулся Александр Сергеевич, судя по часам, всего минут через 10 после того как покурил, хотя ему показалось что прошло не меньше нескольких часов. Судя по собравшимся вокруг него прохожим, его поведение вызывало у них тревогу. И подчинившись чувству общественной морали, они решили что-предпринять в качестве первой помощи, и не нашли ничего более продуктивного, чем молча стоять вокруг него.
Сделай то что ты давно хотел сделать — тихо пробормотал Александр Сергеевич. Но что сделать? Раздеться что ли догола, и пойти по улице куда глаза глядят — со смехом подумал он, поднимаясь с асфальта, не обращая никакого внимания на вопросы случайно сочувствующих.
И тут он совершенно ясно представил себе то что он должен был делать. С широкой улыбкой на лице, он начал скидывать сначала верхнюю одежду, потом снял обувь, брюки, рубашку и затем нижнее белье. «Сочувствующие» тут же в спешке разошлись в стороны, высказывая удивленные возгласы, и тихо матерясь. Один из них даже стал раздраженно звонить кому-то, видимо не иначе как в полицию. Тем временем, с каждой отдельной вещью, брошенной на асфальт, Сережа, обретал легкость и покой, будто снимая с себя тяжелые кованные цепи и оковы, в которые его замотали с целью удержать на месте. Он пошел навстречу миру, в самом естественном виде, в котором только может находится человек. Границ больше не существовало, не существовало и раздражающих его обязательств. Он был свободен, свободен от мысли что знает как заполучить эту свободу.
Шедшие ему навстречу прохожие, вели себя по разному, но никто из них не был равнодушен к его виду. Несмотря на их попытки скрыть свои чувства за разными масками от брезгливости до удивления, он знал, что они ему завидуют. Они завидуют его чувству свободы. Они завидуют его знанию как эту свободу обрести. Ключи больше требовались, так как он сам был тем самым ключом.
Наконец он заметил двух белых ангелов, которые приблизились к нему с предложением проводить его в новый мир, гораздо более совершенный чем этот.
Это правда что я теперь окончательно свободен?
Конечно — хором ответили ангелы, мы всегда это знали!
И я могу делать все что захочу?
Непременно — ответили они. Только пожелай!
Карету мне, карету! - закричал Александр Сергеевич, закатывая от нахлынувших чувств глаза.
И белая карета с мигающими огнями на крыше, услужливо распахнула ему навстречу свои двери.
мистер вихлюн