Над Карпатами летели гуси. Их грустный гогот оглашал уходящую на отдых землю. Люди отрывались от дел, поднимали лица к небу и разглядывали одно из природных чудес – перелёт птиц.
В воздухе пахло свежевыкопанной картошкой, опадающими листьями; пространство светлело и становилось звонким. У маленькой речушки, извивающейся между огородами, росли два старых клёна. Они горели как два огромных факела, осыпая землю шуршащим багрянцем. Мальчишки бегали по этому багряному ковру, распинывая большие загорелые листья и целыми охапками высыпая их друг другу на головы. Они кричали и хохотали, катаясь и утопая в мягком огненном ковре.
В небе послышалась грустная гусиная песня. Мальчишки вскочили, задрав кверху носики.
- Смотри, смотри!..
- Гуси летят!
- Какие большие!
- А как высоко летят!
Я шёл по склону горы; поднимался, обходя камни и большие кусты вереса, которые с каждым годом всё плотнее и плотнее покрывали склоны. А над горами, над селом всё летели гуси. Я останавливался, разглядывал их и любовался.
Ребятишки, пасшие на склоне горы своих коров и овечек, тоже замерли, разглядывая сказочных птиц. Свойские домашние гуси вроде тоже птицы, но не очаровывают человеческое сознание как те, украшая небо стройным и только им понятным клином. Одна девочка сняла с головы платок и стала махать им. Женщина по прозвищу Дося стояла рядом. Заметив, что девочка машет платком, похвалила её:
- Молодец. Настенька, так и нужно с ними прощаться, чтобы возвращались. Когда я была маленькой. как ты, мы всегда махали белыми платками. Гуси думали, что на земле машут крыльями такие же птицы. как они, громко отзывались. Иногда даже сбивались в кучу, делали круг и кричали громко-громко. Наверно,звали за собой.
Я приблизился к пастушкам. Они меня не знали и с любопытством разглядывали. Я поздоровался:
- Слава Иисусу Христу!
Они дружно ответили:
- Слава Богу навеки!
- Ну, как, - спросил я, - дела? Сегодня в школу не надо идти?
- А мы уже были в школе.
- Мы теперь все с утра учимся.
- А вы кто такой, вуйку?
Пришлось представиться.
- Михайло, так это ты? – удивилась Дося. – А я вижу, что лицо знакомое. Как ты поседел!
- Седина у меня наследственно…
- Наверно?! Твой отец не седее тебя. Но, глядя на тебя, не скажешь, что ты плохо живёшь.
- Не знаю.
- А ты зачем на гору пошёл?
- Да хочу гусей поближе рассмотреть. Давно не видел. Да и вообще посмотреть…
- А почему без ружья? Ты же когда-то с ружьём ходил наверх (вершину), гусей караулил.
- Настрелялся, хватит. Пусть летят.
Мы ещё постояли несколько минут, побеседовали. Стадо ушло от нас и пастушки, попрощавшись со мной, под предводительством Доси, ушли за стадом. А я снова побрёл на гору. Тёплый октябрьский день ласкал меня лёгким ветерком. Почти из - под ног вылетали разные пичужки и тут же исчезали за стройными кустами вереса.
Через полчаса показался лысый горный хребет. Здесь когда-то были совхозные поля. Земля истощилась, совхозы развалились, подписав себе смертный приговор безжизненной экономикой и политической сутью. Сейчас землю покрывала скудная травка и лопухи мать-и-мачехи.
Собирая обувью глинистую пыль с почвы и с лопухов, я медленно двигался по плоскогорью в сторону леса; разглядывал склоны соседних гор слева и справа, и извилинами выстроившиеся вдоль речушек сельские дома. Вспоминались детские годы. Мне тогда казалось, что здесь всё такое большое, просторное, а сейчас как-то уменьшилось. Соседнее село Розлуч оказалось совсем близко, километра два, не больше. За Розлучем тянется горный хребет Венец, покрытый буковым лесом. Справа на хребте выделялась самая большая вершина. Как всё стало близко, казалось, только руку протяни.
А я всё шёл и любовался, вспоминал детство, как сам пас своих коров на этих склонах. Иногда с той же Досей. А почему Досей? Мне вдруг стало стыдно. Её же Екатериной зовут, Касей по-нашему. Вспомнил, как однажды она возмущалась;
- Господи, что за судьба у меня такая? С детства осталась без отца, без матери, без дома. И сейчас без своей семьи… Всё не как у людей. Все зовут меня Досей, а я Кася. И что я, хуже других или проклятая? Ко мне все обращаются на «ты». К остальным так на «вы», а ко мне на «ты».
Чувство стыда не покидало меня, и я решил, что обязательно извинюсь. Но встретиться, к сожалению, больше не пришлось. Через несколько лет после этой встречи узнал, что она умерла. Тяжесть стыда осталась на моей душе навсегда. Почему судьба бывает такой, почему человеку суждено нести такую жизненную тяжесть, и за какие грехи, нам неизвестно. А она, говорят, в юности красавицей была, любила, и её любили, но не судилось…
За этими мыслями не заметил, как дошёл до Гробов. Между могилами сидел заяц. Видя, что я приближаюсь к нему, он сначала как-то нерешительно, но потом, прибавив скорости, помчался поперёк поля к сосняку и там скрылся.
Я подошёл к могилам. Они были огорожены жердями, чтобы не заходил туда скот. Это были могилы русских солдат, погибших в 1914 году в бою с венгерскими. Такие места у нас почему-то называют Гробами. Через километр на этом же хребте находится ещё одно такое кладбище. К счастью, оно не повреждено, там землю не пахали, и его не коснулась рука человека-реформатора. А здесь несколько могил повреждены плугом.
Помню, как в семидесятых годах разразился конфликт из-за этих могил. Ограда, которая была установлена ещё до Второй мировой войны, обрушилась и совсем сгнила. Сельчане несколько раз обращались в сельсовет, чтобы разрешили нарубить жердей в лесу и огородить кладбище, но там нашлись умники, которые не считали это нужным, так как, по их мнению, это царские солдаты и они не заслуживают такой чести. Вскоре случилось так, что один нерадивый тракторист зацепил плугами могилы и человеческие кости забелели на свежевспаханной земле. Мой дядя Шекитка Николай устроил скандал в сельсовете, привлёк к этому делу членов церковного совета и многих сельчан. Но власть не сдалась, считая это дело антисоветским и, соответственно, антиморальным. Много проклятий тогда упало на головы представителей власти и того тракториста.
Кто-то собрал кости и закопал.
Если мне память не изменяет, то этот же тракторист, подкупленный властью, разрушил в селе несколько часовен и фигур. За эту услугу ему, наверно, неплохо заплатили: пировал же на что-то. Но пирушка кончилась печально для него и позорно для его родных! Пьяным захлебнулся в луже, как свинья.
Сейчас здесь была изгородь, ещё довольно прочная, несколько кольев были совсем новыми. Возле них на земле валялись стреляные винтовочные гильзы. Одну я поднял, протёр от глины. Время не пощадило её, под шейкой виднелось отверстие. Остальные были, наверно, такими же. Я их трогать не стал и эту положил на место.
В воздухе опять послышалось гоготание, и в небе с севера нёсся птичий клин. Нёсся на юг, к новой для большинства из птиц жизни. Я в юности, было дело, стоял недалеко отсюда с дробовиком, пытаясь выбить хотя бы одного гуся. Но, видимо, моя самокатка не доставала до гусей. Они даже строя не меняли после моего выстрела. Огорчённым я приходил домой и очень печалился, что не сбылась моя мечта – взять гуся. Да, при нашей бедности кусок мяса в семье не был бы лишним.
Сейчас всё обходилось без выстрелов. Птицы уверенно тянули в сторону Закарпатья, Венгрии, а вокруг стояла светлая тишина и в ней раздавались грустные, как мне казалось, тревожные голоса гусей. А можно бы представить себе и другую картину – какие здесь раздавались звуки во время боя. Как вспарывали землю снаряды, как осыпали её австрийская шрапнель и винтовочные пули, тяжёлые и тупые. Они рвали тела бойцов, ломали кости. Здесь был ответный грохот пушек и винтовок, здесь был стон.
Результатом боёв в окрестностях моего села являются несколько кладбищ русских и венгерских солдат, мужчин, которых природа сотворила для жизни, для созидания, а не гибели ради маразматической прихоти правителей.
Может, не зря здесь пролетают гуси, окликая своими голосами души русских и венгерских сыновей, которые покинули родные дома и сложили свои кости на чужбине, даже не зная за что.
А гуси всё летели и летели. Наверно из Печёрского края, из архангельской тундры, из Поморья. Может, из русского Севера кто-то и лежит здесь. Пусть птичьи голоса будут им приветом с родной сторонки. И над венгерской землёй пусть они покачают крыльями.
- Привет тебе, солнечная страна, от сыновей твоих, они к тебе никогда больше не вернутся.