Рецензия опубликована в журнале "Сибирские огни" № 7, 2014 г
Как и полагается победителю литературной премии «Национальный бестселлер», молодая писательница из Санкт-Петербурга Ксения Букша 2 июня 2014 года проснулась знаменитой. Ее роман «Завод “Свобода”», вышедший в издательстве «О. Г. И.», получил престижную награду.
В финал премии помимо Букши прошли Владимир Сорокин с романом «Теллурия», Павел Крусанов, «Царь головы», Сергей Шаргунов, «1993», Владимир Шаров, «Возвращение в Египет», и Марат Басыров, «Печатная машинка». Торжество планировалось на широкую ногу, спонсоры обещали увеличить призовой фонд в 3(!) раза. Победителю полагалось 750 000 рублей. Увы, не сложилось. Почему? Правду узнать не удалось. Спонсор отказался в последний момент без объяснения причин. Заявленная и весьма незначительная по российским меркам сумма не была найдена — и победитель, несмотря на шагающий по стране год культуры, довольствовался стандартными для «Нацбеста» двумястами пятьюдесятью тысячами. Впрочем, признание стоит гораздо больше…
Роман небольшой. Двести страниц плюс три десятка рисунков. Не рисунков даже, скорее черно-белых расплывающихся картинок. Иллюстрации автора. Букша рисовала сама. На мокрой бумаге, видимо, акварелью. И грифелем. Или углем. Мрачные серые безликие силуэты, рожденные серым безликим временем.
«Свободу» предваряют, как и полагается, краткие рецензии литературных мэтров. Юзефович замечает, что «читал просто с волнением». Быков — что это «первая книга, в которой осмыслена советская утопия». Правда, в его словах проскальзывает сомнение — «первая… может быть». Ну да ладно — Замятины рождаются не каждый год. Сомнение — не повод, чтобы не прочесть лауреата «Нацбеста».
Место действия романа — Ленинград. Год сначала и не поймешь. Да и не принципиально. Шестидесятые. Прошлого века. Хотя про позапрошлый век в книге тоже будет. Или про позапозапрошлый. Я в истории не очень силен. В первой главе романа (а глав, кстати, ровно сорок — символично, правда? Интересно, у Букши это случайно получилось?) почти про любовь. D и Q любят Оленьку. И хотят отметить Новый год вместе, то есть втроем. Треугольник. Кто-то лишний. Лишним оказывается Q. Трамвай увозит его в ночь, а двое остаются. Почему D и Q? Ответ: чтобы никто не догадался. Конспирация. Завод «Свобода» — секретный. D и Q на нем работают, производят военное оборудование. Для ракет, для самолетов, да мало ли еще для чего — все тайна. А раз работают, значит — никаких фамилий. Только буквы. Имена героев книги — V, N, Z, K, T, X, NN. Своеобразный авторский прием. Оригинальный, но сильно усложняющий чтение: привыкнуть к подобным «никнеймам» трудно. Сразу понимаешь, что в руках не производственный роман, как отмечали критики. «Свобода» — производственный роман 2.0. Апгрейд советского периода, перезагрузка социалистической матрицы. Перевод той, многим уже непонятной жизни на язык поколения NEXT. Этому поколению так читать проще. Другим сложнее. Наталкиваясь на очередную латинскую букву по ходу книги, начинаешь судорожно вспоминать, где ты ее уже видел раньше. Хочется выписать их столбиком и обрисовать через тире характеры, как в пьесе.
А еще время. Время течет в романе бурной рекой, за двести страниц почти пятьдесят лет. Меняются буквы, люди, должности. Тот же D проходит все ступени карьерной лестницы. Каждая глава — сама по себе, связь между ними относительная. Запутаться проще простого.
Незыблема социалистическая доктрина. Завод на подъеме. Работает в три смены. Заказы со всей страны. Вакансий — море. Вот девушка Тася пришла. «Я конструировать люблю… Конструировать? ... М-гм… У нас действительно есть такой цех. Называется — сборочно-механический… Товарищи, здравствуйте. Знакомьтесь: это товарищ М. Будет работать у вас учеником слесаря-сборщика. Да, она будет первой девушкой в вашем цеху…»
Приняли Тасю. Анастасию, то есть. А вот еще две подружки. «Танечка и Наденька робко стучатся в двери отдела кадров… Мы вот… на вечерний… я инженер политехнический, а моя подруга университет филологический». «Это вы — филолог? Будущий… Повторите за мной, девочка: МПР2413-Р-ЗУ-58… а теперь ТИУ-685-00-Р13… Из тебя выйдет прекрасный главный диспетчер…»
Радостно течет жизнь. «Выпускников нанимают сотнями. Станки закупают в Японии. Строят общежития». Партия ставит задачу за задачей. Ничто не предвещает беды.
Раз — срочно: к Новому году четыре комплекта бомбового прицела «Лилия». Надо сделать для самолетов. Невозможно за такой срок. Как невозможно? А если Родина велит?! Ну, если велит, тогда сделаем. И делают. Живут на заводе. Спят в цехах. «Лежаки здесь положить, чтобы мы не отвлекались, значит… И шила графин чтобы всегда вот тут стоял! Полный!» Что за шило такое? Зачем полный? Лимонад, должно быть. Рабочим освежиться. И делают. Как надо делают. Как положено в Советском Союзе делают. Аврал. «Все кипит и все сырое… Кое-что вообще собрано с косяками. Да надо сказать, сами самолеты тоже сырее некуда. И оборудование на них все сырое». А как по-другому?
Два — новая вводная от руководства партии: четыре «Мимозы» теперь к седьмому ноября собрать. К празднику, стало быть. Чтобы те, кому надо, отчитаться могли. Тем, что выше. А те — тем, что еще выше. И так до САМОГО. А что есть — «Мимоза»? А это «двенадцать вот таких полных шкафов, колеса и провода. Это шестнадцать ракет из подводного положения на семь тысяч километров, каждая поражает четыре цели». Это вам не желтая веточка к восьмому марта. За месяц четыре штуки — приказ. А до этого за полгода три комплекта в три смены. И ведь «Мимозы» тоже делают! Вот она сознательность, обостренное чувство долга. На заводе народ живет, домой спать не уходит. Даже про шило ни слова. Да здравствует седьмое ноября!
Три — когда Чернобыль в воздух взлетел. Радиация вокруг. Ну да, сам Чернобыль закрыли. Припять тоже. Но жизнь не закроешь же. До начала учебного года всего ничего. «Это ж поезда придут. И самолеты. И грузовики. И пароходы… Им плевать, что весь Ленинград будет жрать радиоактивные яблоки… Короче, так — у нас неделя… Чтобы город защитить хоть как-то… Можно попробовать дозиметр сделать. Маленький портативный дозиметр». И опять делают. За сутки чертеж. Двое с лишним суток — опытный образец. За оставшиеся четыре дня — сто дозиметров. Почти серия. Что же это за люди такие?! Да обычные люди, советские. Что там про гвозди Маяковский писал? А потом «звонят из Москвы и говорят звенящим голосом: а вы можете… за неделю… еще и нам? Нам нужна партия… побольше… четыреста приборов… можете?» Могут!
Роман «Завод “Свобода”» — как транспарант. Словно красные полотнища с белыми буквами: «Правильной дорогой идете, товарищи», «Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть», «Заветам Ленина — верны», «Наша цель — коммунизм». Автор застала их, возможно, в детстве. Реют знамена. Будто первомайская демонстрация с ровными рядами колонн. Герои загримированы, напомажены, причесаны, речь нарочито выстроена, голос бодр, характеры запрограммированы, сценарий заучен наизусть, окружающая действительность утрирована. Искусственность сочится в романе. Хочется сказать — не верю. Такими нашим прадедам кажутся современные фильмы о войне. Да не так было, шамкают они беззубыми ртами, все у них не по-настоящему. Мы пожимаем плечами — да нормально, дед, уймись ты, это эффекты в 3D, для зрелищности. Да форма не та, звук от пули другой, и самолеты — таких не было тогда. Мы их не понимаем. Они воевали, мы — нет. Нам эти фильмы нравятся. Мы не видели того времени, нам о нем лишь говорили. Букша тоже не видела. Шестидесятые, восьмидесятые, девяностые. Они для автора уже в другом веке. Она из «нулевых». Букша сделала книгу по интервью с рабочими, инженерами, ветеранами завода. Ветераны говорили, Букша записывала. Что-то потерялось в процессе. Не всегда дух эпохи ложится в текст. Его нужно прожить самому, чтобы не было стыдно за бесцельно вымаранную бумагу. Впрочем, поколению NEXT роман может и понравиться. Букша написала для них. Она сделала апгрейд эпохи. Получилось карикатурно.
Бьет ключом общественная жизнь. Агитбригада. Старшие помнят. Надо так надо! «В Пиндубы. В Пиндубы!.. А чо?.. Там, в Пиндубах, народ такой… Вообще, в тех деревнях, там сплошные урки… Запросто может быть и драка…»
А еще дружина. ДНД. С красными повязками на руках. «Вчетвером они идут по серой и свежей, теплой улице. Пашка, а это правда, что ты бывший чемпион города по боксу? Спрашиваешь. Это все знают…»
А потом КВН… «Какие вкусные радиоактивные яблоки растут у четвертого корпуса! А серная кислота в ваннах такая крепкая».
Текст книги — сплошной поток. Текст — тоже апгрейд. Здесь нет диалогов или прямой речи в привычном для читателя понимании этих слов. Текст идет подряд. Нон-стоп. Разговаривают двое — их разговор слово за словом, без красной строки, тире, новых абзацев. А между ними еще текст от автора. Свободная подача речи. Отвлекся читающий на секунду — и в момент теряется нить, не понять, кто сейчас говорит — автор, Z или F? А еще ведь про Z и F помнить надо все время, кто есть кто, откуда они и кем были пять глав назад. Заблудился в латинских буквах — и опять надо возвращаться к началу. Когда двое разговаривают — еще ничего. А трое когда… Или четверо! Тут уж вообще не поймешь, где чья речь. Впрочем, похоже, что это не важно. Люди-то чаще в романе безликие. Z да H, R да T. Не лица, не характеры, не персонажи, одни буквы — как и полагалось в советской эпохе — серые все. Так, может, поэтому картинки у Букши — ч/б, размазанные… Биомасса — безликая, советская? Только читать все равно трудно. Не текст, а поток сознания. И предложения. Одни — короткие, как автоматная очередь. Тра-та-та. Другие без перекура не прочесть. Не Фолкнер, конечно, и не Лев Толстой, но от начала до конца — устанешь. Роман похож на карандашно-акварельные зарисовки, заметки путешественника, посетившего на машине времени те, брежневско-горбачевско-ельцинские годы. Машина двигалась быстро, съедая за полчаса езды целые пятилетки. С такой дискретностью трудно увидеть истину. Зато критики от Букши без ума. Раньше была «устаревшая форма производственного романа», а у Букши — «обновленная». Вот как!
На страницах новая эпоха. И директор новый. Восьмидесятые. Вторая половина. Завод работает еле-еле. Из последних сил. «Скоро тут все… пи-пи-пи, говорит Данила L. (матерные слова мы запикиваем, с первого же июля новый закон. — А. К.). Ходжа Z мрачно кивает. Только их цех ТНП (товары народного потребления, понимает читатель. — А. К.) может спасти «Свободу». «Рыночной экономике нужны радиоприемники, электромясорубки, спецустройства для прочистки канализации, блокнотосшиватели, калейдоскопы», — и так далее… «Только мы можем что-то сделать… давайте продавать! У нас есть портативные приемники “Джаз”, “Рондо” и “Поход”. Почему бы не организовать секцию радиоприемников в нарвском универмаге?» И они получают добро от директора. И начинают торговать. Покупатели ломают стойку. За три дня расхватано восемьсот штук. А потом шоколад. Давайте делать шоколад. Столовая переоборудуется под шоколадную фабрику.
Кстати, про пи-пи-пи… В «Свободе» есть мат. Правда, немного. Всего раз 7-8, может, 10. Обычно он в книгах нужен для усиления, подчеркивания, аутентичности характера. У Букши он, скорее, для моды. Кто-то сказал автору, что в романе должен быть мат… вот она и вставила. Мат Букши не аутентичен. Апгрейду он не поддается и смотрится словно костыль в горшке с петуньей. Вот вы слышали хоть раз, чтобы женщина искусно обращалась с матерными словами?! Я — нет. Букша не исключение.
Упс… спотыкается взгляд на непонятных строках. Что это?
«Говжея изводстху кюк ментальноинструе. Новньюсмгыпрурлением в увеличерументального цени мощнодрести инстха явлонотется внение станляв электлялфизичесляй оботки, лятжеые порицехозволяют...» Редакторская ошибка, сбой в компьютере, палец свело на панели? Чей палец? Редактора? Корректора?! Нет! Автора! «Гальхуничесляе плякизвтодов внутвого планилякхуния, и пеический учасии ннов дам плякизводстве…» Это цитаты из романа. Слово в слово. Впрочем, где тут слова? Только текст. Набор произвольно связанных букв, междометий. Четыре страницы. Глава двадцать седьмая. О чем она? Загадка. Спросите лучше автора. Интересно, что она ответит. Может, это тот же поток сознания, только на таджикском? Интервью с гастарбайтером? Затесалось среди других. Жаль было выкидывать? Или это и есть та самая «обновленность» производственного романа? Задавали ли Букше этот вопрос при вручении премии?
«Нацбест» мог получить и Владимир Сорокин. Голосов малого жюри он набрал столько же, сколько и Букша. Два. Все решил Председательствующий. Юзефович выбрал молодую, подающую надежды. Читайте Сорокина, сказала она в своем интервью. У Сорокина среди прочих есть два романа — «Норма» и «Сердца четырех», которые я не смог осилить до конца. «Сердца четырех» — не удержался и в 99-м, дойдя до сцены, где один из героев перекатывал во рту откушенную часть мужского достоинства, ту, что венчает его, сдерживая рвотные позывы, открыл форточку и выкинул на улицу. Была ночь — надеюсь, обошлось без жертв. Утром на снегу нашел след. Книги не было. «Норма» вызвала похожие чувства. Только рядом не было форточки. Или я стал толерантнее. В «Норме» есть главы, пересказать содержание которых нельзя. Это и не главы даже — своеобразный поп-арт, если я правильно применяю это слово. Словесный поток, который выливает Букша на читателя в 27-й главе, идентичен нормо-сорокинскому. Я бы даже назвал это плагиатом, если так можно охарактеризовать расставленные в бессмысленном порядке буквы алфавита. Впрочем, Сорокин пошел дальше. В «Норме» есть глава, где на нескольких страницах множится буква «а». И все. Других букв нет. А «а» много. Сотни, тысячи. Одна за другой. Но Сорокин почти классик. Ему можно. Он даже на финал «Национального бестселлера» не приехал. А вот Букше еще рано. У нее все впереди… А-а-а… или б-б-б…
Девяностые, инфляция, зарплату не платят месяцами. Меняется жизнь на заводе. Не узнать «Свободу». «Танечка S, профсоюзный филолог, сидит у себя в кабинете. Дверь распахнута. В день ей приносят почти по сто обходных листов. Это значит — двенадцать в час. Один лист в пять минут. Каждые пять минут с завода “Свобода” увольняется один человек. В месяц уходит две тысячи. Две тысячи человек в месяц увольняется с завода “Свобода”. И этот месяц не первый. Завод тает. Скоро от него ничего не останется».
Лишь бы выжить. Все площади в аренду. Все, что свободно. А свободно почти все. «Обучающие курсы для киллеров? Отлично. Производство пирожков с крысятиной? Окей, тоже бизнес. Кастинг б… (шлюх, — правка моя. — А. К.)? Добро пожаловать. Штампование поддельных документов? Оставайтесь с нами… такова жизнь». А следом уже братки, неизменный атрибут тех лет. «Они могут запугать… Могут просто взять завод силой. Проще простого: взять силой оборонный завод. Такое происходит вокруг сплошь и рядом. Это обыденность. Твоя жизнь тут ничего не изменит. Сколько месяцев не жрали твои рабочие? Ветераны труда, которые отпахали на это государство по полвека? Их предали. И тебя предали».
Братки требуют — подпиши, подпиши, а то подавим. Директор не подписывает. «Разбазаривать “Свободу” я не дам». Герой!
«Отрывать от себя, но нужно сокращать убыточные подразделения, ликвидировать их, структурное преобразование производства, начать работать и делать не мясорубки, а то, что наш завод умеет и должен делать, мы с F создали, преобразовали, много раз пришлось съезжаться в площадях, оптимизировать бесконечно, F стал начальником производства, я замдиректора, D затыкал все дыры и спасал завод от разрухи, мы организовали новую параллельную производственную структуру, а NN не, туру-туру, один ответ пустяк», — цитата уже из 32-й главы. Поток… поток… поток. Теперь уже на русском. Еще на четыре страницы. Забыт таджикский. Правда, здесь чуть понятней. Читайте чаще Сорокина.
Близится к завершению роман. А с ним и завод «Свобода». Кому в наше время нужны военные предприятия. Заказов с голубиный клюв. В романе сорок глав. Сороковая глава (вспоминаем опять — глав-то сорок) — поминки по «Свободе»? Не тут-то было! Новый инженер. Аш! Это фамилия у него такая. Как у водорода. Написана по-русски, латинские буквы ушли в небытие. Сороковая глава — поминки, но поминки по прошлому. Впереди новая жизнь. А тут еще и пацан появляется на страницах, сын уборщицы, пять лет, шесть, ходит, оглядывается. Может, он и есть будущее завода, его директор… еще лет через пятьдесят. И фамилия у него соответствующая — Соломаха, «от слов “соло”, то есть один, и “махач”, то есть драка». «Значит ты — это тот, кто в одиночку может победить многих», — объясняет пацану работник завода. Может, парень и победит всех, поднимет завод, наполнит его новой жизнью? Все должно быть хорошо. Поколение NEXT рулит. В том числе и премией «Национальный бестселлер».
Хэппи энд.
P. S. А вот почему спонсоры отказались выделить на премию деньги, надо бы разобраться. Семьсот пятьдесят тысяч победителю — невелика сумма. Дело, похоже, в другом. Каждый дающий хочет получать удовольствие от сделанного. А каждый дающий денежную премию «Национальный бестселлер» — от прочитанного. Может, спонсорам второй уж год не нравятся лауреаты? Может быть, не согласны они с членами жюри? Может быть, желания дающих не поддаются апгрейду? Эти вопросы пока остаются без ответа. Отвечать на них нужно не критикам, не денежным мешкам, а читателю…