Л.Н.Толстой и В.В.Розанов - Вопросы о писательстве.
«Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?.."
(А.С.Пушкин)
"Я жил так года два, и со мной случился переворот,
который давно готовился во мне и задатки
которого всегда были во мне. Со мной случилось
то, что жизнь нашего круга - богатых, ученых -
не только опротивела мне, но потеряла всякий
смысл... Я понял, что искать смысл в этом нельзя.
...Я понял, что я заблудился и как я заблудился.
Я понял, что мой вопрос о том, что есть моя жизнь,
и ответ: зло, - был совершенно правилен...
Я жил паразитом и, спросив себя, зачем я живу,
получил ответ: низачем...
Я говорю, что это искание Бога было
не рассуждение, но чувство, ...
оно вытекало из сердца..."
(Л.Н.Толстой)
«Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, …
…Я твой – я променял порочный двор цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья. …
Я здесь, от суетных оков освобождённый,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещённой,
Участьем отвечать застенчивой мольбе…
…Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине. …
…О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?…» (1819).
(А.С.Пушкин)
"Тайна писательства в кончиках пальцев,
а тайна оратора - в его кончике языка..."
(В.В.Розанов)
"Литературу я чувствую как "мой дом".
Никакого представления, что я "должен"
что-нибудь в ней, что от меня чего-то "ожидают"..."
(В.В.Розанов)
"Писательство есть Рок. Писательство есть fatum.
Писательство есть несчастие.
...и может быть, только от этого писателей нельзя
судить страшным судом...
Строгим-то их все-таки следует судить"
(В.В.Розанов)
"...о чем писать?
Все написано давно (Лермонтов).
Судьба с "другом" открыла мне бесконечность тем,
и все запылало личным интересом"
(В.В.Розанов)
***
1.
Наверное, многим читателям (ну, если и немногим, то по крайней мере некоторым), которые читают сочинения писателей, интересно тО, чтО сами писатели думают и чтО вопрошают о своей (чужой) писательской жизнедеятельности. Несомненно, что жизнь писателя, как человека, парадоксальна, но еще парадоксальней в жизни писателя-человека то, что писатель ставит не только свою жизнь под сомнение, но и ставит под сомнение свое кредо творческой жизнедеятельности, вопрошая о творческом даре, о смысле жизни, наконец, вопрошая самого себя существующего в существовании, которое для него есть нечто инкогнито. Например, как:
«Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?.."
(А.С.Пушкин)
Кстати, вот Александру Сергеевичу Пушкину принадлежит интересное и загадочное высказывание, касательно степени образованности всей литературы:
«Состояние критики само по себе показывает степень образованности всей литературы вообще. … Как наша словесность с гордостию может выставить перед Европою Историю Карамзина…, – так и наша критика может представить несколько отдельных статей, исполненных светлых мыслей и важного остроумия. Но они являлись отдельно, в расстоянии одна от другой, и не получили ещё веса и постоянного влияния. Время их ещё не приспело» (А.С.Пушкин, с.150, 2008).
И как бывает парадоксальна жизнь человека, так и бывает парадоксальна и непредсказуема "жизнь писательская, литературная" со своими подводными течениями и камнями преткновения. Действительно, А.С.Пушкин, наверное, впервые в России поставил вопрос о самосознании русской литературы и критики, которое показывает "степень образованности" и "состояние" (по-моему, как духовно-душевное). И вот, "наша критика" ответила вполне дерзновенно, поставив под сомнение всё Дело писательства...
2.
Пределы сомнения. Каковы пределы, какова тьма? Таковы проблемы, поставленные ещё в 19-м веке Д.И. Писаревым и Л.Н. Толстым, ответы на которые можно найти в самих вопрошаниях и сомнениях критиков-мыслителей.
Например, вот сомнения Д.И. Писарева:
«Если бы критика и публика … не ставили Пушкина на пьедестал, на который он не имеет ни малейшего права, и не навязывали ему насильно великих задач, которых он вовсе не умеет и не желает ни решать, ни даже задавать себе – тогда я и не подумал бы возмущать чувствительные сердца русских эстетиков моими непочтительными статьями о произведениях нашего так называемого великого поэта. … Мы надеемся доказать нашему обществу, что старые литературные кумиры разваливаются от своей ветхости при первом прикосновении серьёзной критики. … Основная тенденция всей критической школы Белинского… в тех двух положениях, что искусство не должно быть целью самому себе и что жизнь выше искусства. … Если Чернышевский, трезвейший из трезвых мыслителей, окажется поэтом по натуре и по призванию, то тогда надо будет признать поэтами всех умных людей без исключения. … То известное латинское изречение, что оратором можно сделаться, а поэтом надо родиться, оказывается чистою нелепостью. Поэтом можно сделаться, точно так же как можно сделаться адвокатом, профессором, публицистом, сапожником или часовщиком. Стихотворец или вообще беллетрист, или вообще художник – такой же точно ремесленник, как и все остальные ремесленники, удовлетворяющие своим трудом различным потребностям общества. Подобно всем остальным ремесленникам, поэт или художник нуждается в известных врождённых способностях… Затем всё остальное довершается в образовании художника впечатлениями жизни, чтением и размышлением и преимущественно упражнением и навыком. … Пушкин – просто великий стилист и что усовершенствование русского стиха составляет его единственную заслугу перед лицом русского общества и русской литературы… Современный поэт – не певец, а писатель и продавец исписанной бумаги. … Для чего же, в самом деле, по понятиям Пушкина, рождены поэты и для чего они не рождены? Если мы окинем общим взглядом теорию и практику Пушкина, то мы получим тот результат, что поэты рождены для того, чтобы никогда ни о чём не думать и всегда говорить исключительно о таких предметах, которые не требуют ни малейшего размышления. … В так называемом великом поэте я показал моим читателям легкомысленного версификатора, погруженного в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособного анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века» (Д.И. Писарев, с. 362-415, 1956).
Не знаю, вот в начале 21 века актуален ли взгляд Дмитрия Писарева на то, что "современный поэт – не певец, а писатель и продавец исписанной бумаги"?.. Современный поэт начала 21 века - певец иль писатель? Вопросы, вопросы...
Но есть и такие ответы, как:
"Неужели Пушкин виноват, что Писарев его "не читал". И Церковь виновата, что Бюхнер и Молешотт "ее не понимали", и христианство виновато, что болтаем "мы"..."
(В.В.Розанов).
"Что такое "писатель"?
Брошенные дети, забытая жена, и тщеславие, тщеславие...
Интересная фигура.
(засыпая)..."
(В.В.Розанов).
Л.Н. Толстой в статье «Что такое искусство?» пишет:
«Но каково же должно быть его (человек из народа – В.Г.) недоумение, когда он узнаёт, что Пушкин был человек больше чем лёгких нравов, что умер он на дуэли, т. е. при покушении на убийство другого человека, что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные» (Л.Н. Толстой, с. 204, 1964).
И вот, вновь, вопросы Д.И.Писарева, вновь вопросы о предельном, пограничном, как:
"Для чего же, в самом деле, по понятиям Пушкина, рождены поэты и для чего они не рождены?.." (Д.И.Писарев).
Именно, вопрос "ДЛЯ ЧЕГО" открывает человеку взор, одновременно, и в предельное, и в неизвестное, бесконечное, непостижимое. Чтобы понять нечто "тайное" личности и творчества писателя (например, А.С.Пушкина), первично необходимо исходить из апофатического постижения, т.е., проще говоря, рассмотреть вопрос "для чего поэты-писатели не рождены".
И для ответа на вопрос "для чего не рождены", мы обратимся к творчеству Л.Н.Толстого и В.В.Розанова и рассмотрим как диаметрально противоположные, так и схожие взгляды писателей на "писательское дело"...
3.
Например, наверное в 19 веке не было такого поэта и такого писателя, как А.С.Пушкин и Л.Н.Толстой, которые бы в таком предельном вопрошании спрашивали о смысле жизни и которые бы с такой силой отрицания своего ЭГО восходили к вершинам самопостижения. Именно, по-моему зрению, вопрос А.С.Пушкина, вопрошая "жизнь", как "зачем дана поэту", есть основной вопрос в "Исповеди" Л.Н.Толстого, как вопрос о Смысле жизни и вопрос о писательстве, как смысл иль отсутствие его...
И вот Л.Н.Толстой и его ход мысли в "Исповеди" (и читателю главное - не потеряться в лабиринте):
"Так я жил десять лет.
В это время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. Сколько раз я ухитрялся скрывать в писаниях своих, под видом равнодушия и даже легкой насмешливости, те мои стремления к добру, которые составляли смысл моей жизни. И я достигал этого: меня хвалили...
Взгляд на жизнь этих людей, моих сотоварищей по писанию, состоял в том, что жизнь вообще идет развиваясь и что в этом развитии главное участие принимаем мы, люди мысли, а из людей мысли главное влияние имеем мы - художники, поэты. Наше призвание - учить людей. Для того же, чтобы не представился тот естественный вопрос самому себе: что я знаю и чему мне учить, - в теории этой было выяснено, что этого и не нужно знать, а что художник и поэт бессознательно учит. Я считался чудесным художником и поэтом, и потому мне очень естественно было усвоить эту теорию. Я - художник, поэт - писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо.
Вера эта в значение поэзии и в развитие жизни была вера, и я был одним из жрецов ее...
Кроме того, усомнившись в истинности самой веры писательской, я стал внимательнее наблюдать жрецов ее и убедился, что почти все жрецы этой веры, писатели, были люди безнравственные и в большинстве люди плохие, ничтожные по характерам - много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней разгульной и военной жизни, - но самоуверенные и довольные собой, как только могут быть довольны люди совсем святые или такие, которые и не знают, что такое святость. Люди мне опротивели, и сам себе я опротивел, и я понял, что вера эта - обман.
Но странно то, что хотя всю эту ложь веры я понял скоро и отрекся от нее, но от чина художника, поэта, учителя - я не отрекся. Я наивно воображал, что я - поэт, художник и могу учить всех, сам не зная, чему я учу. Я так и делал.
Из сближения с этими людьми я вынес новый порок - до болезненности развившуюся гордость и сумасшедшую уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему.
Теперь, вспоминая об этом времени, о своем настроении тогда и настроении тех людей (таких, впрочем, и теперь тысячи), мне и жалко, и страшно, и смешно - возникает именно то самое чувство, которое испытываешь в доме сумасшедших.
Мы все тогда были убеждены, что нам нужно говорить и говорить, писать, печатать - как можно скорее, как можно больше, что все это нужно для блага человечества. И тысячи нас, отрицая, ругая один другого, все печатали, писали, поучая других. И, не замечая того, что мы ничего не знаем, что на самый простой вопрос жизни: что хорошо, что дурно, - мы не знаем, что ответить, мы все, не слушая друг друга, все враз говорили, иногда потакая друг другу и восхваляя друг друга с тем, чтоб и мне потакали и меня похвалили, иногда же раздражаясь и перекрикивая друг друга, точно так, как в сумасшедшем доме.
Тысячи работников дни и ночи из последних сил работали, набирали, печатали миллионы слов, и почта развозила их по всей России, а мы все еще больше и больше учили, учили и учили и никак не успевали всему научить, и все сердились, что нас мало слушают.
Ужасно странно, что теперь мне понятно..."
(Л.Н.Толстой "Исповедь").
Правильно ли сомневаться в искренности Л.Н.Толстого? Наверное, нет. Но бывает, что в своей искренности человек обманывает самого себя или играет с самим собой с помощью ума. Поэтому, это лишь преддверие в лабиринт ходов мысли Л.Н.Толстого. И, чтоб не запутаться в лабиринте мысли Л.Толстого, необходимо зеркальное отражение (писательское). И писательство В.В.Розанова - подходящий пример для такого зеркального отражения человека в своем "Я".
Так сквозь отражение зеркальной мысли В.В.Розанова:
"Малую травку родить - труднее, чем разрушить каменный дом.
Из "сердца горестных замет": за много лет литературной деятельности я замечал, видел, наблюдал из приходо-расходной книжки (по изданиям), по "отзывам печати", что едва напишешь что-нибудь насмешливое, злое, разрушающее, убивающее, - как все люди жадно хватаются за книгу, статью.
- "И пошлО, и пошлО"... Но с какою бы любовью, от какого бы чистого сердца вы ни написали книгу или статью с положительным содержанием, - это лежит мертво, и никто не даст себе труда даже развернуть статью, разрезать брошюру, книгу.
- "Не хочется" - здесь; "скучно, надоело".
- Да чтО "надоело"-то? Ведь вы не читали?
- "Все равно - надоело. Заранее знаем"...
- "Бежим. Ловим. Благодарим" - там.
- Да за чтО "благодарите"-то? Ведь пало и задавило, или падет и задавит?
- "Все равно... Весело. Веселее жить". Любят люди пожар. - Любят цирк. Охоту. Даже когда кто-нибудь тонет - в сущности, любят смотреть: сбегаются.
Вот в чем дело.
И литература сделалась мне противна"...
(В.В. Розанов "Уединенное").
И вот еще некоторые парадоксальные взгляды В.В.Розанова, которые в некоторых моментах схожи со взглядами Л.Н.Толстого в "Исповеди"...
"Чему я, собственно, враждебен в литературе?
Тому же, чему враждебен в человеке: самодовольству.
Самодовольный Герцен мне в той же мере противен, как полковник Скалозуб. Счастливый успехами - в литературе, в женитьбе, в службе - Грибоедов, в моем вкусе, опять тот же полковник Скалозуб. Скалозуб нам неприятен не тем, что он был военный (им был Рылеев), а тем, что "счастлив в себе". Но этим главным в себе он сливается с Грибоедовым и Герценом. (идя к доктору)..."
(В.В.Розанов "Опавшие листья").
"Кажется, что существо литературы есть ложное; не тО чтобы "теперь" и "эти литераторы" дурны: но вся эта область дурна, и притом по существу своему, от "зерна, из которого выросла".
- Дай-ка я напишу, а все прочтут?..
Почему "я" и почему "им читать"? В состав входит - "я умнее других", "другие меньше меня", - и уже это есть грех.
А вот это, уже совсем "иной Розанов"!.. Хотя, если задуматься углубленно и внимательно, то возникает вопрос: сколько "иных розановых" и "неизвестных толстых" в самом Л.Н.Толстом и в самом В.В.Розанове? А сколько "иных достоевских" в самом Ф.М.Достоевском?..
Так "иной Розанов"? или всё "тот же", как "вечно новый" (как сказано у А.С.Пушкина)?..
Например,...
"Совершенно не заметили, чтО есть нового в "У". Сравнивали с "Испов." Р., тогда как я прежде всего не исповедуюсь.
Новое - тон, опять - манускриптов, "до Гутенберга", для себя. Ведь в средних веках не писали для публики, потому что прежде всего не издавали. И средневековая литература, во многих отношениях, была прекрасна, сильна, трогательна и глубоко плодоносна в своей невидности. Новая литература до известной степени погибла в своей излишней видности; и после изобретения книгопечатания вообще никто не умел и не был в силах преодолеть Гутенберга.
Моя почти таинственная действительная уединенность смогла это. Страхов мне говорил: "Представляйте всегда читателя, и пишите, чтобы ему было совершенно ясно". Но сколько я ни усиливался представлять читателя, никогда не мог его вообразить. Ни одно читательское лицо мне не воображалось, ни один оценивающий ум не вырисовывался. И я всегда писал ОДИН, в сущности - для себя. Даже когда плутовски писал, то точно кидал в пропасть "и там поднимется хохот", где-то далеко под землей, а вокруг все-таки никого нет. "Передовые" я любил писать в приемной нашей газеты: посетители, переговоры с ними членов редакции, ходня, шум - и я "По поводу последней речи в Г. Думе". Иногда - в общей зале. И раз сказал сотрудникам: "Господа, тише, я пишу черносотенную статью" (шашки, говор, смех). Смех еще усилился. И было так же глухо, как до.
Поразительно впечатление уже напечатанного: "Не мое"..." (В.В.Розанов "Опавшие листья").
Кстати, увидим ли и услышим ли Вопрос В.В.Розанова, как про "чтО нового в "Уединенном"?..
Вопрос Розанова, исходя из самого слова и вИдения В.В.Розанова:
"Есть дар слушания голосов и дар видения лиц. Ими проникаем в душу человека.
Не всякий умеет слушать человека. Иной слушает, понимает их связь и связно на них отвечает. Но он не уловил "подголосков", теней звука "под голосом", - а в них-то, и притом в них одних, говорила душа.
Голос нужно слушать и в чтении. Поэтому не всякий "читающий Пушкина" имеет чтО-нибудь общее с Пушкиным,, а лишь ктО вслушивается в голос говорящего Пушкина, угадывая интонацию, какая была у живого. Кто "живого Пушкина не слушает" в перелистываемых страницах, тот как бы все равно и не читает его, а читает кого-то взамен его, уравнительного с ним, "такого же образования и таланта, как он, и писавшего на те же темы", - но не самого его..." (В.В. Розанов "Опавшие листья. Короб первый").
Именно, за целый век "наша критика" не уловили "подголосков", "теней звука "под голосом", - а в них-то, и притом в них одних, ГОВОРИЛА ДУША.
Вот это у В.В.Розанова!.. "теней звука "под голосом", - а в них-то, и притом в них одних, ГОВОРИЛА ДУША"...
Разве, вот это, не есть нечто новое?..
"Шумит ветер в полночь и несет листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства... Которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что "сошли" прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья, - без всего постороннего... Просто, - "душа живет"... т.е. "жила", "дохнула"... С давнего времени мне эти "нечаянные восклицания" почему-то нравились. Собственно, они текут в нас непрерывно, но их не успеваешь (нет бумаги под рукой) заносить, - и они умирают. Потом ни за что не припомнишь. Однако кое-что я успевал заносить на бумагу. Записанное все накапливалось. И вот я решил эти опавшие листы собрать.
Зачем? Кому нужно?
Просто - мне нужно. Ах, добрый читатель, я уже давно пишу "без читателя", - просто потому, что нравится. Как "без читателя" и издаю... Просто, так нравится..."
(В.В. Розанов "Уединенное").
4.
От чего отрекается Лев Толстой в своей "Исповеди"? От веры в писательство и от веры в теорию писательства ("искусство для искусства"), веры в теорию, которую Лев Толстой подвергает предельному сомнению. В Л.Н.Толстом действительно случился "переворот души" как из глубины, отразилась некая изнанка её. Если учесть, что до написания "Исповеди" (1879-1881г.г.) Л.Толстой мыслил, исповедал и говорил совсем другое. Например, в «Речи» Л.Толстого ("Речь в обществе любителей российской словесности") 1859-го года сказано:
«Большинство публики начало думать, что задача всей литературы состоит только в обличении зла, в обсуждении и в исправлении его, одним словом, в развитии гражданского чувства в обществе. В последние два года мне случалось читать и слышать суждения о том, что времена побасенок и стишков прошли безвозвратно, что приходит время, когда Пушкин забудется и не будет более перечитываться, что чистое искусство невозможно, что литература есть только орудие гражданского развития общества и т. п. Правда, слышались в это время заглушённые политическим шумом голоса Фета, Тургенева, Островского… есть другая литература, отражающая в себе вечные, общечеловеческие интересы, самые дорогие, задушевные сознания народа, литература, доступная человеку всякого народа и всякого времени» (Л.Толстой, с. 7-9, 1964).
И вот Л.Толстой в "Исповеди" эту теорию (соответственно, и теоретиков) "чистого искусства", "чистого писательства" (что претендует на "учительство") подвергает сомнению, исходя из опыта самой жизни и наблюдения за жизнью (своей и других). Теория и жизнь не совпадают в проверке рассудка человека, который стремится постигнуть единый смысл, как смысл теории и практики, смысл Идеала и самой жизни как непрерывного опыта. Что же случилось в душе Л.Толстого? Он отрекается от писательства, от теории писательства, порывает с кругом писательского общества, но все-таки пишет и общается; он отрекается от писательского учительства, но сам учит с еще большим усердием. Л.Толстой что-то нашел, ему нечто открылось чрез отрицание самого драгоценного в жизни, чрез отрицание творчества и отрицание самой жизни, ему открылось нечто как обнаружение и постижение подлинного Смысла и творчества и жизни. И, казалось бы, отрекаясь от искусства и от творчества, Л.Н.Толстой, вновь, возвращается и к вопросам искусства, и к самому искусству, и к проблеме учительства, не переставая учиться и учить других. Но возвращение Л.Толстого к искусству после "Исповеди" - это уже был переход на совершенно другой уровень постижения, как постижения самого себя и тех задач, которые он ставит перед собой лично, как художником, и задач для искусства в целом.
Лев Толстой в религиозно-философской статье «Что такое искусство?» (1894) предвосхитил некоторые направления мысли и положительные задачи, что после в 20-м веке будут рассмотрены и решаемы мыслителями – Н.Бердяевым и Э.Фроммом. Так, по Л.Толстому: «искусство не есть наслаждение, утешение или забава; искусство есть великое дело. Искусство есть орган жизни человечества, переводящий разумное сознание людей в чувство. В наше время общее религиозное сознание людей есть сознание братства людей и блага их во взаимном единении. Истинная наука должна указать различные образы приложения этого сознания к жизни. Искусство должно переводить это сознание в чувство. … Искусство должно устранять насилие. И только искусство может сделать это. … Если нам кажется, что в обществе нет религиозного сознания, то это кажется нам не оттого, что его действительно нет, но оттого, что мы не хотим видеть его. … И потому религиозное сознание всегда было и есть в каждом обществе. И соответственно этому религиозному сознанию всегда и оценивались чувства, передаваемые искусством. … Задача христианского искусства – осуществление братского единения людей» (Л.Н.Толстой, с. 183-231, 1964).
И, чтобы в человеке пробудилось желание к мысли, прежде в нём должно возгореться религиозное сознание, которое и вопрошал, пробуждал в людях Лев Толстой.
И вот здесь интересны сопоставления задач, которые ставит, например, Д.И.Писарев и Л.Н.Толстой. Если Д.И.Писарев обращается к общественному сознанию человека, как к сознанию, которое обращено на общество и связанного с ним задачами, как общественной полезности (что полезно, а что вредно), то Лев Толстой обращается к религиозному сознанию, которое непосредственно обращается к каждому человеку и к обществу в целом в постановке задач, приводящих человека и общество к единому благу. Т.е. и в том и в другом присутствует потребность и претензия на учительство, которое только одно знает и решает вопросы "что полезно" и "в чем благо".
Процитирую лишь одно из глубоких и серьёзных вопрошаний Д.И.Писарева к общественному сознанию, которое, как ни печально, актуально и для современного российского общества.
«Что читает общество и как оно относится к своему чтению, то есть видит ли оно в нём препровождение времени или живое и серьёзное дело, – вот вопросы, которые прежде всего должен себе поставить человек, желающий внести науку в жизнь. Господствующий вкус общества и его взгляд на чтение зависят отчасти от общих исторических причин; но отчасти, и притом в значительной степени, они зависят также от личных свойств тех людей, которые пишут для общества» (Д.И. Писарев, с. 128, 1956).
При внимательном рассмотрении взгляды Д.Писарева и Л.Толстого во многих вопросах пересекаются и в чем-то даже совпадают, но в самом существенном расходятся. Ибо для Д.Писарева задача жизни заключена в общественной полезности ("Тот поэт, кто полезен" Маяковский), для Л.Толстого же первичен вопрос религиозного сознания человека, способного изменить себя изнутри для блага жизни народа и народов. Именно, исходя из этих схождений-расхождений и различий у мыслителей (Писарева и Толстого), взгляды на искусство также в чем-то сходятся, но и в существеннном различаются.
5.
(Продолжение следует...)
***
Вопросы Достоевского?..
Вопросы Достоевского?.. Исследователи говорят, что "Достоевский - тайнодуховидец, иль духовидец сердец человеческих. Громко сказано? Нет, можно сказать, не совсем сосредоточено, если увидеть потаенный, одновременно, и диалог, и диспут - Достоевский-Толстой. Достоевский УВИДЕЛ Л.Н.Толстого и предвосхитил его учение о непротивлении. Может ли быть противоречивее и парадоксальнее ("друг парадоксов" у А.С.Пушкина) писателя-мыслителя, чем Лев Толстой? Как такое может быть?..
НЕПОКОРНОЕ ПРОТИВЛЕНИЕ Льва Толстого, как человека-инкогнито, и его учение о непротивлении злу?.. Действительно, странно; и действительно, Л.Н.Толстой - странный человек, и странник (в жизни ли, иль в литературе)...
""IV. СОТРЯСЕНИЕ ЛЕВИНА. ВОПРОС:...
...Этим ли закончил Левин свою эпопею? Его ли хочет выставить нам автор как пример правдивого и честного человека? Такие люди, как автор "Анны Карениной", - суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их. Чему ж они нас учат?.." (Ф.М.Достоевский "Дневник писателя", 1877).
Итак, вопрос Достоевского в 1877 году:
"...Такие люди, как автор "Анны Карениной", - суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их. Чему ж они нас учат?.." (Ф.М.Достоевский "Дневник писателя", 1877).
Быть может, из Вопроса Достоевского случилось "рождение" "Исповеди" (1879г.) и "перерождение" Л.Н.Толстого? (А князь Мышкин "Лев Николаевич"?)...
Во всяком случае, в этом сопоставлении что-то есть, если верить слову самого Льва Толстого...
"Я жил так года два, и со мной случился переворот,
который давно готовился во мне и задатки
которого всегда были во мне..."
(Л.Н.Толстой "Исповедь").
***
(Продолжение следует...)
(7-8-10 декабря 2014г.)