Крепкий морозец ударил в канун Рождества!
Ленивое солнце нежилось в утренней дымке. Чистое небо сулило ясный холодный день.
Федька – завсегдатай помоек, бездомный, слегка поддатый, но безобидный мужичонка – тащил за собой до отказа набитую хламом сумку на колёсах.
Верно говорят в народе: тому, кто рано встаёт, Бог подаёт. Дозором обойдя близлежащие помойки, много добра набил Федька в заветную суму: застиранные до дыр мужские рубашки (видать, холостяцкие: была бы жена – зашила бы); два свитера (воистину удача!); тут же пара штопаных, но всё же пригодных рукавиц, штаны, засаленная, но тёплая ушанка. Какая-то добрая душа не выбросила вещи в мусорный бак, а аккуратно сложила стопочкой – разбирай, голытьба! А ещё с утреца разжился Федька пивком: добрые люди не допили, оставив возле урны полбутылки «Жигулёвского» (а ведь могли и вылить!). Обновки, выпивка. Славное Рождество!
Пушистые сугробы, по которым блуждал розоватый утренний свет, похрустывали под ногами. Впереди – последняя, самая щедрая помойка (вокруг - элитные новостройки, люди в них осели состоятельные; на хлебушек попросишь – никогда не откажут).
Подойдя к помойке ближе, Федька не поверил глазам. Возле бачка стояли настоящие зимние сапоги! Не разношенные, не затёртые. Крепкие добротные сапоги.
Федька, не мешкая, скинул холодные кроссовки и напялил на ноги обнову. Сапоги пришлись впору! У Федьки на глаза навернулись слёзы. Подумать только – зимние сапоги! В них – мягких, высоких, на толстой подошве – не страшны ни лютые крещенские холода, ни ледяная февральская вьюга.
Морозец пробирал до костей, пощипывал уши, но Федька уже хлопотал у бачков, деловито заглядывая под крышки. Радовался, как ребёнок, новогодней мишуре, остаткам хлопушек, рваным гирляндам. Дивился консервным банкам с заморс-кими плодами и обломкам дубовой мебели (важно живут нынешние господа!).
Чем больше копался Федька в бачках, тем больше радовался. Не за себя, горемычного, – за незнакомых ему людей, обитателей новостроек, несших на выброс походные рюкзаки, шерстяные носки, остатки новогодних трапез. Счастливые люди! Есть у них тёплые, уютные квартиры и множество всякого добра. Глядишь, от их щедрот и бедному человеку что-нибудь перепадёт.
Новый год и Рождество для бомжа – горячее, прибыльное время. Только успевай таскать всякую всячину, не ленись да не зевай, пока люди избавляются от старья. Вот – пиджачок твидовый и галстук при нём (последний очень хорош; какая-нибудь ревнивая женка выбросила в сердцах). Вот – газовый шарфик и кокетливая блузка (нехозяйственные нынче бабы – нет, чтобы кукле платьице состряпать или подруге отдать!). А вот – порезанная дамская сумочка. Дорогая, кожаная. Небось, какой-нибудь хулиган бритвочкой в час пик в общественном транспорте полоснул. «За дело бабу Бог наказал! – беззлобно подумал Федька. - Будет растяпе наука: не кичись богатством, не выставляй добро напоказ».
Федька с головой окунулся в море блестящего, яркого мусора. То и дело ему попадались упаковки от дорогой косметики, конфет, игрушек. Коробки от печенья и тортов. Бутылки из-под шампанского. Хоть и нет в них для бездомного мужика никакой пользы, а всё ж приятно. Потому что хорошо зажил народ, очень хорошо! На подарки не скупится, праздники справляет широко, с душой. И как бы ни плакались старухи, сидя у подъездов, на нынешние времена, он, бездомный неприкаянный Федька, точно знает: жизнь – занятная и очень хорошая штука.
Восседая на куче праздничного мусора - как царь на престоле - Федька жмурился от яркого солнца. Ноги, заледеневшие в дырявых кроссовках, отогрелись в новых сапогах; красные, минуту назад костеневшие от мороза руки нежились в шерстяном тепле.
Где-то играла музыка. Небо сияло. На мостовой ворковали голуби.
Федька глядел, как сбивается с ног разудалый народ – торопятся православные в церковь, в гости, в магазины. Тому, кто живёт по-божески, праздники в радость. Есть на что и Рождество, и Крещение справить: деньги у добрых людей не переводятся. Живут люди умно, сытно и красиво. Нет, что ни говори, а жить стало лучше, интереснее; жить стало веселей!