Увядшие незабудки-1

Андрей Николаевич Хомченко
В поле ли выедут механизаторы пахать нашу жирную, - хоть на хлеб намазывай, - землю, или же, звеня ведрами, пройдут на вечернюю дойку бабы, не нарадуется их ежедневному подвигу Иван Тимофеевич, ликует его директорское сердце, колотится, будто колокол в праздник. Прыг в свою серую «Волгу», и в степь, к передовикам производства, вручать переходящее Красное знамя. Скажет пламенную речь, пожмет мужикам руки и тотчас на ферму, к дояркам:
- А что, девушки, кто больше всех надоил молока сегодня?
- Я, я, я, - так и хочется крикнуть каждой. Только против правды не попрёшь:
- Клавдия, - хором отвечают девушки.
- Ох, ты голуба моя, - растроганно прижмёт к груди ударницу, - Дай-ка я тебя расцелую… - и чмок в уста. Не для проформы прикладывается, с дежурной прохладцей, нет. По-настоящему лобызает, жарко и с искренним чувством. Будто Генеральный секретарь какого-нибудь хонеккера, - взасос.
- Как стакан самогонки махнула, - делится счастливица впечатлениями. – Аж дыхание спёрло…
Вздыхают в ответ ей подружки, иные мечтательно, иные и с завистью. И стараются пуще прежнего: с неподдельным энтузиазмом дёргают коров за вымя, до рекордных высот повышая производительность труда.
Гремит слава о совхозе, заслуженно и далеко гремит, до самого областного центра. Сам товарищ Годовась – начальник треста - отмечает на совещании:
- Учитесь, товарищи, у директора совхоза «Байбаки»… Вы только послушайте, каких замечательных результатов добился коллектив под его руководством, - и тусклым казенным тоном читает с бумажки цифры: сорок, пятнадцать, сто пятьдесят…
… как уютно…
Бог мой! как покойно и сладко дремлется под эти монотонные звуки: сорок, пятнадцать, сто пятьдесят, - будто дождь зарядил, грибной обложной дождь…
дружно куняют носами коллеги Ивана Тимофеевича, матёрые, видавшие виды хозяйственники и летят мимо их безразличных ушей цифры: сорок, пятнадцать, сто пятьдесят… -
А ведь их петь надо!
лучшими в Союзе баритонами и тенорами,
хором Ансамбля песни и пляски Советской армии исполнять, будто гимн:
Сорок центнеров пшеницы с гектара!
Пятнадцать литров молока от одной коровы в сутки!
- Скока, скока? – пробуждаются ото сна хозяйственники.
- Пятнадцать!
- Да ну, - не верят оне статистике, и едут в Байбаки перенимать опыт, жмут мужикам руки, целуют взасос доярок, - без толку: как было в среднем по тресту две тонны зерна с гектара, так и осталось. Как ни лапали на ферме баб, больше ведра из коровы не выжимали.
- В чем же всё-таки кроется секрет Вашего успеха? – выпытывали у Ивана Тимофеевича заезжие корреспонденты.
- Работать надо, - как на духу отвечал тот.
- И это всё? – удивлялись акулы пера.
- Чего же ещё? – удивлялся и себе директор… так он и жил, хлопотал спозаранку до позднего вечера, пока однажды на заре перестройки не выехал на перекресток на запрещающий сигнал светофора, да не помял бампером бок подержанной иномарке. Между нами, ей самое место на свалке, но
– к несчастью –
совершенно иначе считала братва, четыре крепких короткостриженых парня, -
все, как на подбор: в адидасовских спортивных костюмах, в чёрных кожаных куртках.
Они выскочили из салона своего раритета и стали загибать пальцы, рассказывать терпиле, что он попал, что сейчас ему отломают руки и ноги, отвинтят башку, натянут глаз на спину, чуть пониже… словом, сильно грозились. Тимофеевич разволновался и умер, инсульт.
- Да если б мы знали, разве б мы повысили на дедушку голос, - оправдывались потом парни, только чего уж теперь, словами горю не поможешь, поздно, ничего не исправишь: так и не узнаем мы, зачем Иван Тимофеевич взорвал церковь, - своевременно не поинтересовались, а ныне и спросить не у кого.
Знать, имел он на то причины, свои личные веские основания, коль приехал на шахтный склад, взял по-соседски взрывчатку и детонаторы…
… лично бурил шпуры, саморучно закладывал аммонит в кладку, поджигал фитили…
рвануло, будь здоров, - и следа не осталось…
только груда битого, искрошенного в пыль кирпича зарастает быльём, да народная вечная память, в которой стоит она на бугре, как на картинке: светленькая, чистенькая, нарядная, сияет луковицей купола в безоблачных небесах.
Небо над Байбаками, что характерно, всегда безоблачно.
Вокруг громы и молнии, брюхатые ливнями бродят в окрестностях свинцовые тучи, инда низвергаясь шумными водопадами, но здесь - в селе – сушь и вёдро.
Напрасно отец Александр бродил по околицам с Богородицей, истово крестил горни хляби, речитативом читал Псалтирь, - ни капли. Шибко озадаченный уходил батюшка в хату, с тягостным недоумением глядел на барометр, стрелка которого издевательски показывала «шторм»… переводил обескураженный взгляд в окошко, - там лыбилось солнце…
- Странно, - шептал священник, - очень странно…
- Ничего странного, - судачила меж собою паства, с серьёзным видом обсуждая на завалинках феноменологические потуги попа.
И впрямь, чего уж тут странного, если издревле так повелось, что живут в Байбаках ведьмы, в пропорции один к трём, откуда здесь быть дождю?
… но об этом я узнал значительно позже, - гораздо, гораздо позже, - так и не успев сделать соответствующую запись в заветную тетрадочку, с коей путешествовал пешим ходом по городам и весям нашей необъятной – тогда - страны,
Да! мне бы извлечь из рюкзака эту тетрадь в обложке из коричневого дерматина, задуматься, погрызть по привычке колпачок шариковой ручки, и сформулировать мысль, -
- глубокую содержательную мысль об этих серых от пыли пяточках, -
- порепанных девичьих пятках, торчащих из небольшого стожка, -
или опять-таки сосредоточиться на рифмах: пятки – жатки, сладки, куропатки, психопатки…
Но нет же, этот молодой человек, этой неопытный юноша, - я - выдернул из земли колосок и стал щекотать им подошвы и пальчики, столь соблазнительно высунувшиеся из сохнущей для нужд скота травы, что противиться искушению было немыслимо, - воистину невозможно!
Мгновенно, - выражаясь фигурально: тотчас – из сена появилась голова. Девушка! Белобрысая, сероглазая, - ух! - зазноба.
Она похлопала ресницами, просыпаясь, и сказала:
- После того, что между нами случилось, ты просто обязан на мне жениться,
- Позвольте, - опешил молодой человек. - Но ведь я ничего такого не сделал.
- А хотел бы?
… эти русые волосы, эти глаза… да и грудь, скажем прямо, весьма эффектно выглядывала из сарафана. В горле вмиг пересохло, с неимоверным усилием я выдавил из себя:
- Очень.
Красавица молвила строго:
- Ты эти городские замашки брось, до свадьбы ни-ни, не можно…
однако взгляд её – нежный и ласковый – намекал: неслыханное блаженство не заставит себя долго ждать.
Конечно, риск был.
Как-никак пропорция один к трём, вероятность не сто процентов.
Но я не прогадал, вытащил счастливый билет: в доме моём всегда лето, солнце, жара, кайф… - в Байбаках же, напротив, стали выпадать осадки.