8 июня 2000 года состоялась защита диссертации С.Л.Романова “Проблемы и тенденции развития новых федеральных земель после объединения Германии”.
В июне я получил из Германии второй номер исторического журнала “Дойчланд Архив” за 2000 год с моей статьей “Советский Союз и германский объединительный процесс”. В июле Высшая аттестационная комиссия присвоила мне ученое звание профессора.
22 и 23 ноября при посредничестве центра общественных связей Службы внешней разведки в Москве состоялись съемки телевизионного фильма о суперагенте МГБ ГДР “Топазе”, Райнере Руппе, Я принимал участие в этих съемках вместе с последним начальником разведки немецких друзей В.Гросманом.
23 ноября состоялось мое выступление в качестве официального оппонента на защите диссертации Н.П.Сидоровой, посвященной отношениям между Россией и Украиной.
19-20 декабря участвовал в подготовке и проведении конференции по угрозе терроризма, выступал на ней с коротким сообщением.
В “Дипломатическом ежегоднике” 2000 года был опубликован мой материал “Размышления о продолжающемся расколе германской нации”.
Работа в первой половине 2001 года в значительной мере определялась подготовкой к защите диссертаций, научное руководство которыми было мне поручено. В январе состоялась защита кандидатской диссертации А,М.Макарова о российско-норвежских отношениях. В мае была поставлена на защиту докторская диссертация “Формирование новой внешней политики объединенной Германии: проблемы и перспективы” Л.М.Воробьевой, у которой я был научным консультантом. В июне защитил кандидатскую диссертацию В.Н.Марков на тему “Политика ФРГ в отношении России. Политологический анализ” Накануне защиты Марков в соавторстве со мною опубликовал брошюру на эту же тему.
Все эти месяцы я одновременно трудился в авторском коллективе, которому было поручено написать учебник по истории министерства иностранных дел нашей страны. Я успешно освоил раздел “Политика в германском вопросе в период с 1945 по 1955 год”.
В феврале 2002 года была опубликована моя статья “Размышления о германском объединении” в сборнике, посвященном юбилею Фритьофа Майера, одного из велущих авторов журнала “Шпигель.”
К юбилею Фритьофа Майера, февраль 2002 года.
И.Н.Кузьмин•
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ГЕРМАНСКОМ ОБЪЕДИНЕНИИ
В школьные годы я мечтал стать биологом и серьезно готовил себя к этой профессии. Но война сделала меня военным переводчиком и определила мою дальнейшую судьбу в качестве работника спецслужб СССР. Один из несомненных плюсов этой работы состоял в том, что, начиная с осени 1948 года, я стал постоянным читателем журнала “Шпигель”, который оказал существенное влияние и на мой кругозор, и на формирование моих взглядов. Правда, основа этих взглядов не изменилась, но восприятие действительности стало гораздо более реалистичным и критическим. Следует признать и то, что “Шпигель” сделал меня более образованным человеком.
Разумеется, “Шпигель” до сих пор является для меня эталоном политического журнала. Однако нужно сказать, что моему восприятию в наибольшей степени отвечали содержание и внутренняя форма этого журнала в 70-е, 80-е годы, когда особенно ярко проявился талант его политического редактора г-на Фритьофа Майера. И я воспринимаю приглашение опубликовать свой материал в связи с юбилеем этого выдающегося немецкого журналиста не только как большую честь, но и как возможность осуществить свое давнее желание стать в ряды авторов “Шпигеля” – пусть и не напрямую.
Мне довелось много лет служить в ГДР, в том числе в год ее рождения и в последние годы ее существования. На фоне советской действительности восточногерманский реальный социализм с широкими социальными гарантиями, относительным изобилием в магазинах, сносно функционирующим сервисом, низким уровнем преступности порождал надежды на лучшее будущее и у нас дома. В нашей среде подчас бытовало наивное мнение, что в ГДР осуществление идей перестройки, как они провозглашались в начале этого процесса в СССР, могло бы полностью снять социальную напряженность и обеспечить в долговременном плане стабильность и благополучие. Однако это мнение не выдержало соприкосновения с действительностью. Развитие в Германии привело к крушению ГДР и к восстановлению немецкого единства.
События эти и по сути своей, и по последствиям не имеют аналогов в мировой истории. Действительно: в сытой стране с образцовой системой социального обеспечения разразилась социальная революция. Потенциал социального взрыва и стремления немцев к объединению оказался столь огромным, что ему не смогли противостоять основные державы Европы, противившиеся этому развитию. Противоречат нормальной логике итоги германского объединения. Одним из его результатов стало разрушение производственных мощностей бывшей ГДР, сравнимое, разве, с последствиями опустошительной войны. Целое поколение восточных немцев – “осси” превратилось в маргиналов, словно они подверглись оккупации со стороны чужеземцев. Произошла трансформация и с героями истории. Канцлер германского единства, явившийся обществу как движимый чистыми помыслами борец за счастье своего народа, оказался ловким финансовым дельцом, действовавшим в обход закона, а последний советский лидер, манивший нас в “общеевропейский дом” все больше обретает черты Гамельнского крысолова.
Многие авторы, обращаясь к событиям, предшествовавшим объединению Германии и сопровождавшим объединение, говорят, что нужна историческая дистанция, чтобы правильно понять и оценить происшедшее. С этим нельзя не согласиться, однако минувшие годы, очевидно, еще не являются такой дистанцией. Конечно за это время опубликовано немало документальных материалов, которые раскрывают подоплеку событий, появились мемуары государственных деятелей, определявших в тот период развитие в Европе, в поисках исторической правды написаны сотни монографий и статей.
И, тем не менее, общая картина, складывающаяся к настоящему времени, все более отдаляется от реальной действительности, которая существовала в ГДР в канун ее имплозии и присоединения к Западной Германии. Такова ситуация на сегодняшний день несмотря на обилие публикаций о жизни в ГДР, а точнее – именно благодаря большинству таких публикаций. Объясняется это целым рядом причин и прежде всего той атмосферой, которая утвердилась в Германии после ее объединения.
Как известно, в период существования двух германских государств их внутренняя жизнь определялась в немалой степени деятельностью идеологических служб и учреждений, противоборство которых достигало крайней остроты и нтенсивности. После крушения ГДР ее идеологические службы канули в небытие, голоса их адептов почти не слышны. В противоположность этому, мощный анти-гдр-овский потенциал в ФРГ не только сохранился, но и оказался востребованным государственной властью для “проработки” и “преодоления” восточногерманского прошлого. Для выполнения этой задачи используются многочисленные государственные и общественные учреждения и центры, осуществлявшие в прошлом идеологическую борьбу с ГДР и сохранившие конфронтационный подход к оценке всех явлений в жизни второго германского государства. Наряду с этим созданы новые институты подобного рода, имеющие порой весьма высокий ранг. Активнейшим образом подключилась к решению задач по “проработке” истории ГДР и большая часть немецких СМИ.
В основе массированной идеологической кампании по “переосмыслению” лежит установка, согласно которой ГДР являлась “неправовым” государством, а поэтому все действия ее учреждений и общественных организаций были нелигитимными. Это – зеркальное отражение большевистской концепции в отношении царской России, когда вся история страны, за исключением борьбы против царизма, рассматривалась как “проклятое прошлое”. Правда, большевики были более последовательны: они не только прогнали с работы всех “бывших”, как это имеет сегодня место в Восточной Германиии, но и лишили их избирательных прав, официально оформив тем самым категорию людей второго сорта – “лишенцев”.
Подобный взгляд на вещи предопределяет, что легитимной в ГДР была только антиправительственная деятельность диссидентов. Что же касается жизни и работы обычных граждан, то она автоматически приобретает статус ненормальности, а сами “осси” легко становятся носителями штампа “пособников режима” или же, используя выражение В.И.Ленина, “полезных (для режима) идиотов”. При этом постулируется, что мотивация деятельности жителей ГДР, их чаяния и устремления могли быть только ущербными, поскольку такие категории, как любовь к родине, стремление защитить ее интересы, являются чисто западными ценностями и доступны только бундесбюргерам.
Основу для кампании по “переосмыслению” восточногерманского прошлого обеспечивают избежавшие уничтожения и доступные для использования материалы из архивов МГБ ГДР. Благодаря этим материалам реализована уникальная возможность продемонстрировать анатомию механизма власти, существовавшего в тоталитарном государстве, раскрыты ряд преступлений, связанных со злоупотреблением властью. Однако “переосмысление” выплеснулось далеко за эти пределы.
Организующую роль здесь играет федеральное ведомство по делам МГБ ГДР, которое, в частности, целенаправленно работает по выявлению людей, сотрудничавших со “штази”, составляет на них справки и аналитические характеристики, снабжая своей продукцией государственные структуры и СМИ ФРГ. Разглашение закрытых в прошлом данных МГБ о гражданах ГДР, нередко касающихся интимных сторон их жизни, отравило и отравляет жизнь многих тысяч восточных немцев, особенно когда такие данные “сливаются” в СМИ. Конечно, ряд аспектов деятельности федерального ведомства определяются функциями защиты своего государства и являются правомерными. Трудно понять, однако, тот энтузиазм и то рвение, с какими к этой работе подключились широчайшие круги западногерманской интеллигенции, выступающие под знаменем морального и духовного очищения немецкого общества. Трудно отказаться от мысли, что здесь в рафинированной форме проявляется одна из черт немецкого менталитета – склонность к доносительству: очищение от денунциантов через денунциацию.
Утвердившееся ныне в ФРГ рассмотрение восточногерманской истории премущественно сквозь призму материалов МГБ ГДР исключает беспристрастность исторических оценок. Во многих случаях, в том числе и при описании осенней революции 1989 года, история ГДР подменяется историей МГБ ГДР. До тех пор, пока в ФРГ будет преобладать эта тенденция, объективности исторических исследований, касающихся ГДР, будет наноситься ущерб.
Другая причина, затрудняющая всесторонний анализ событий в ГДР - закрытость материалов ФРГ о деятельности ее государственных служб в канун социального взрыва в ГДР и на революционном этапе развития обстановки в стране. В результате создается впечатление об их отстраненности от процессов, протекавших в Восточной Германии. Правда, постепенно появляются конкретные данные, проясняющие действительную ситуацию. В частности, есть признаки, которые свидетельствуют о подготовке Западом массовых выступлений в ГДР летом 1989 года, о планомерной подготовке эксодуса “осси” через Венгрию, о руководстве со стороны западных центров деятельностью восточногерманских движений протеста в период их развертывания, об организации разведкой и контрразведкой ФРГ акции “Нового форума” против центрального объекта МГБ ГДР и другие. Когда такие материалы станут доступными для исследования, будут закрыты многие белые пятна. Тем не менее, необходимо сказать, что влияние специальных служб и иных учреждений ФРГ на развитие кризиса в ГДР, вплоть до начала 1990 года было лишь ограниченным.
Впрочем, большинство авторов, как западных, так и российских, не склонны анализировать конкретные причины, вызвавшие социальный взрыв в ГДР, и предпочитают обобщенные характеристики. На Западе все объясняют общей нежизнеспособностью ГДР: “Процветающая ФРГ включила в себя остатки обанкротившейся ГДР”. В России же преобладает мнение, что крушение ГДР явилось прямым результатом политики Горбачева: “Кардинальные изменения во внешней и внутренней политике СССР сыграли основную роль в падении “берлинской стены” и крахе восточногерманского режима“.
Более полно и с меньшим разбросом мнений разработаны в целом вопросы, касающиеся внешних факторов, которые оказали влияние на процесс германского объединения, хотя и здесь остаются значительные пробелы. Весьма неоднозначной является, в частности, ценность мемуарной литературы. Одни из воспоминаний воспроизводят события, позиции сторон, подготовку решений с большой точностью и достоверностью. В этом отношении заметно выделяется книга “329 дней. Внутренний взгляд на германское объединение” Х. Тельчика, в то время ближайшего советника канцлера Г.Коля. Можно назвать также работы И.Ф.Максимычева и книгу В.И.Кочемасова “Моя последняя миссия”, хотя ее автор проявляет чрезмерную осторожность и нередко предпочитает не затрагивать особо острых вопросов. Другие воспоминания для правильного прочтения требуют подчас сопроводительного комментария. Это – книги Г.Коля, Г-Д.Геншера, Э.Кренца, послов Ю.А.Квицинского, В.М.Фалина, В.Уолтерса.
Наконец, третьи затрудняют понимание происшедшего и дезориентируют читателя. К числу последних относятся воспоминания не только Э.Хонеккера, но и М.С.Горбачева, особенно его книга “Как это было. Объединение Германии”. Здесь все подчинено тщеславному стремлению автора показать себя главным действующим лицом, оказавшим решающее влияние на исторический процесс в Европе и предвидевшим ход этого процесса. Нет честного рассказа о трудностях и сомнениях, убраны все острые углы. Остались без ответа узловые вопросы о мотивации решений высшего руководства СССР на главных этапах развития германского кризиса. Например, почему, заняв однозначно отрицательную позицию относительно конфедерации двух германских государств, советская сторона одновременно сигнализировала в Бонн о своей готовности рассматривать эту проблему? Почему во время советско-американского саммита на Мальте Горбачев уклонился от предложенного Бушем детального обсуждения германского вопроса? Чем объяснялось коренное изменение советской позиции в пользу ФРГ на переговорах с Г.Колем в феврале 1990 года? Как готовились важнейшие для нашей страны решения к переговорам с федеральным канцлером в Архызе?
Тем не менее, благодаря стараниям историков, можно составить достаточно полное и объективное представление о внешних аспектах восстановления германского единства. В немалой степени это стало возможным благодаря сборникам документальных материалов, опубликованным в ФРГ как государственными учреждениями, так и отдельными издателями. В ряду исторических исследований такого рода следует, в частности, назвать многочисленные статьи в журнале “Дойчланд Архив”.
Особого упоминания заслуживает фундаментальный труд американских историков Ф.Зеликоу и Кондолизы Райс “Звездный час дипломатии. Германское единство и окончание раскола Европы” С появлением этого всестороннего и завершенного исследования впервые стало возможным полное прочтение истории дипломатической борьбы за и против германского объединения, не вызывающее сомнений в своей достоверности и объективности. В этой книге наряду с огромным документальным материалом освоен большой массив мемуарной литературы и свидетельств непосредственных действующих лиц и очевидцев. С большой тщательностью сопоставлены аргументы различных сторон. Выводы безукоризненно аргументированы.
Американские авторы весьма деликатно и с большим тактом подходят к оценке внешнеполитической деятельности высшего советского руководства при М.С.Горбачеве. Однако это не мешает читателю сделать свои выводы, сопоставив приводимые в книге данные о концептуальных установках, системе принятия политических решений и даже о тактике ведения переговоров со стороны высших советских руководителей и их западных оппонентов.
Прежде всего, очевидным становится явное превосходство западногерманской стороны, которая не только заблаговременно и в деталях разработала концепцию восстановления единства Германии как неразрывной части объединения Европы, но и выступила в решающий момент с планом из 10 пунктов канцлера Г.Коля, убедительно подтвердив необратимость германского объединительного процесса. То есть, руководству ФРГ удалось, ссылаясь на европейский интеграционный процесс, нейтрализовать возражения своих западноевропейских союзников против восстановления государственного единства Германии и одновременно овладеть инициативой в этих вопросах.
Кардинальное значение имело также достижение государственными деятелями ФРГ полной поддержки со стороны американской администрации благодаря своим заверениям в верности союзу НАТО и трансатлантической солидарности, результатом чего стала координация их действий. В противоположность этому, советская сторона оказалась неспособной выдвинуть собственную убедительную концепцию. С ее стороны следовали лишь заклинания по поводу необходимости сохранять германскую двугосударственность как основу стабильности Европы и беспомощные призывы: “пусть германский вопрос решает история”, вопреки реальной ситуации, когда не могло быть уже сомнений в том, что история приступила к решению этого вопроса.
Москва оказалась неспособной и к согласованию действий с европейскими державами, опасавшимися воссоединения Германии, прежде всего с Англией, Францией и Италией. И в этой связи нельзя не согласиться с мнением Кондолизы Райс и Филиппа Зеликоу: “Для Бонна было большой удачей то обстоятельство, что, хотя в Москве, Лондоне и Париже была единая точка зрения, однако у них не было политики”.
Как видно из названной выше работы, а также из работ германских авторов, прежде всего Х.Тельчика, система принятия важных внешнеполитических решений в их странах существенно отличалась от соответствующей системы в Советском Союзе при М.С.Горбачеве. Особенно это касалось решений в связи с развитием в Германии. В значительной мере это определялось простым и банальным обстоятельством: тогда как для американской администрация, а, тем более, для ведомства федерального канцлера германская проблематика безусловно стояла на первом месте и не заслонялась другими проблемами, высшее советское руководство находилось в состоянии постоянного цейтнота из-за бурного развития в собственной стране, которое чуть ли не ежедневно требовало безотлагательного принятия сложных и болезненных мер. (Достаточно напомнить драматические события в Тбилиси, волнения в Прибалтике, не говоря уже о все новых проявлениях политического и экономического кризиса в стране). То есть, если американцы и западные немцы могли регулярно и обстоятельно заниматься определением и корректировкой каждого своего шага в германском вопросе, то руководители СССР такой возможности не имели.
Согласно свидетельству В.М.Фалина, по его инициативе при М.С.Горбачеве был создан своего рода кризисный штаб в связи с обвалом ГДР, в который кроме самого Фалина вошли четверо членов политбюро ЦК КПСС и трое помощников генерального секретаря. Однако этот штаб собирался всего лишь два раза – вскоре после падения Берлинской стены и в конце января 1990 года. Многие же решения принимались Горбачевым и Шеварднадзе без основательной проработки и обсуждения. По словам Фалина, он не в состоянии рассказать, “как и где вырабатывались директивы для Шеварднадзе, почему оставлялись без внимания соображения Министерства обороны и мои записки“.
Суждение Фалина, безусловно заслуживает внимания, однако оно отражает лишь одну сторону ситуации. В течение 1990 года – не в последнюю очередь из-за необходимости получить многомиллиардный кредит у Запада (конкретно у ФРГ) – происходит переориентация Горбачева и Шеварднадзе на советников, занимавших менее жесткие позиции в германском вопросе. Одновременно с этим укреплялись позиции самого Горбачева – 15 марта он был избран президентом СССР и при нем создан президентский совет, правда, лишь с совещательным статусом, к которому фактически перешли полномочия политбюро ЦК КПСС. Стиль принятия Горбачевым внешнеполитических решений становится все более авторитарным. И здесь возникает парадоксальная ситуация. Эксперты по германским делам в МИД СССР, других ведомствах, в ЦК КПСС продолжали разрабатывать предложения к переговорам в традиционном русле. Их предложения получали внутри страны и за рубежом статус официальной советской позиции. А параллельно с этим М.С.Горбачев и Э.А.Шеварднадзе вели переговоры с американцами и западными немцами, не чувствуя себя связанными этой позицией. То есть, одновременно существовали две позиции: официальная и частная – на высшем уровне.
В воспоминаниях Горбачева и политиков из его окружения нет упоминания о коллегиальности в разработке позиций к переговорам по германскому вопросу после января 1990 года. Не называются и конкретные лица, участвовавшие в разработке таких позиций, скажем, к столь важной встрече с канцлером Колем в Архызе. Ясно лишь то, что традиционный состав экспертов из 3-го европейского отдела МИД и из ЦК КПСС на данном этапе утратил прежнее влияние.
В противоположность этому, “кризисные штабы“ или рабочие группы при президенте США и канцлере ФРГ, занимавшиеся выработкой рекомендаций в отношении германского объединения, были достаточно стабильными. Заслуживает внимания и то обстоятельство, что для выработки и координации совместной линии регулярно осуществлялись контакты между Вашингтоном и Бонном не только на уровне высших руководителей, но и на уровне руководящих работников внешнеполитических ведомств обеих стран, а также совета национальной безопасности США и ведомства федерального канцлера ФРГ. Это обеспечивало блоку США-ФРГ явные преимущества перед советской стороной.
Еще большее значение имело то обстоятельство, что Советскому Союзу, который переживал острейший политический кризис и подошел к грани полной экономической дистрофии, противостояли процветающие США и ФРГ. Финансовых усилий одной ФРГ было достаточно, чтобы обеспечить выполнение тех задач, которые правительство Г.Коля ставило по ходу объединительного процесса как в связи с внутренними, так и внешними его аспектами. При этом необходимость постоянно обращаться к Западу, прежде всего к ФРГ, за кредитами и материальной помощью подрывала позиции советской стороны на переговорах и побуждала ее идти на уступки.
Конкретное представление о развитии ситуации дает сопоставление следующих моментов.
Так, 8 января 1990 года советский посол в ФРГ Ю.А.Квицинский передал канцлеру Г.Колю от имени высшего советского руководства настоятельную просьбу о срочном предоставлении Советскому Союзу продовольственной помощи в больших размерах. Уже через две недели из Бонна последовал положительный ответ. Правительство ФРГ согласилось в течение двух месяцев поставить в СССР 52.000 тонн консервов говяжьей тушенки, 50.000 тонн свинины, 20.000 тонн сливочного масла, 15.000 тонн молочного порошка, 5.000 тонн сыра. Для обеспечения дружественной цены из федерального бюджета в качестве дотации были выделены 220 миллионов нем.марок.
В ответ на это советская сторона сообщила о своем согласии с предложением о визите Г.Коля в Москву, которое поступило за месяц до этого. Указанный визит, состоялся 10 и 11 февраля 1990 года и протекал в исключительно дружественной атмосфере. Горбачев не высказал ни одного критического замечания ни в адрес федерального канцлера, ни по поводу политики ФРГ. Необыкновенно резкие критические оценки в отношении плана Коля из 10 пунктов со стороны Горбачева, которые прозвучали в беседе с Г.-Д.Геншером 6 декабря 1989 года, были забыты.
Ключевое значение имели слова Горбачева о том, что он в принципе готов согласиться с германским объединением. Между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по поводу того, что вопрос о единстве германской нации “должны решать сами немцы и сами определять свой выбор, в каких государственных формах, в какие сроки, какими темпами и на каких условиях они это единство будут реализовывать“.
Далее, 4 мая 1990 года Э.А.Шеварднадзе посетил канцлера Г.Коля. и от имени президента СССР и Н.И.Рыжкова обратился к нему с просьбой о предоставлении Советскому Союзу крупнейшего в истории кредита. Ю.А.Квицинский справедливо отмечает, что направлять с подобным поручением к канцлеру именно министра иностранных дел “значило вольно или невольно намекать на взаимосвязь между решением германских дел и получением нами кредитов“.
Г.Коль положительно отреагировал на просьбу высшего советского руководства и направил в Москву для конкретных переговоров в условиях строжайшей секретности своего помощника Х.Тельчика, руководителя “Дойче банк” Х.Коппера и президента “Дрезднер банк“ В.Рёллера. 14 мая западногерманские представители были приняты Н.И.Рыжковым в присутствии Э.А.Шеварднадзе и Ю.А.Квицинского, а затем – М.С.Горбачевым. Перед представителями ФРГ был поставлен вопрос о возможности получения Советским Союзом в самое ближайшее время несвязанного финансового кредита на сумму 1,5-2 миллиарда рублей при общем объеме запрашиваемого кредита 15-20 миллиардов рублей со сроком погашения 15-20 лет. (В тот период официальный курс рубля по отношению к марке ФРГ составлял 1:1). От получения этих кредитов советские руководители ставили в зависимость не только платежеспособность страны перед внешними кредиторами, но и саму судьбу перестройки. Общая задолженность Советского Союза западным странам на тот момент была равна 23 миллиардам.
Во время беседы с Горбачевым Тельчик, опираясь на мнение федерального канцлера, подчеркивал, что успешное выполнение поставленной задачи возможно только в рамках “пакетного решения“, которое должно способствовать урегулированию германского вопроса.
Вопрос о предоставлении кредита Советскому Союзу занял центральное место на переговорах Г.Коля и Дж.Буша 17 мая в Вашингтоне. Коль рассказал о миссии Тельчика в Москве и о готовности правительства ФРГ предоставить Советскому Союзу гарантии под кредит в 5 миллмардов марок. Канцлер высказал предположение, что советские руководители обратятся с просьбой о предоставлении кредитов и к американцам. Действительно, во время визита Горбачева в США 31 мая – 3 июня 1990 года советский президент выражал подобное пожелание. В ходе переговоров с Дж.Бушем М.С.Горбачев выразил согласие с членством объединенной Германии в НАТО.
Принципиальное значение имел сигнал о готовности советской стороны к коренным уступкам, который был подан на встрече Э.А.Шеварднадзе и Г.-Д.Геншера 18 июня 1990 года в Мюнстере. Там ближайший помощник советского министра иностранных дел С.П.Тарасенко передал Франку Эльбе, руководителю бюро министра иностранных дел ФРГ, записку с соображениями руководства МИД СССР, в которой корректировалась наша официальная позиция. В записке были опущены положения о переходном периоде, устанавливаемом для объединенной Германии, которые составляли стержень советского документа “Основные принципы международно-правового урегулирования с Германией”, подготовленного к совещанию министров иностранных дел “два плюс четыре” 22 июня в Берлине и утвержденного политбюро ЦК КПСС.
Западные участники Берлинской конференции министров иностранных дел отрицательно отнеслись к советскому документу. Более того, они не восприняли его всерьез. Как отмечал Ф.Эльбе, - “Оглядываясь назад на события в Берлине, надо признать, что записка, которую Тарасенко неофициально передал в Мюнстере, имела свой тактический смысл. Это было успокоительное сообщение о том, что советскую позицию на переговорах в Берлине не следует принимать за чистую монету“.
1 июля 1990 года высшее советское руководство оказалось конфронтированным с новой серьезной финансовой проблемой. В связи со вступлением в силу валютного, экономического и социального союза между ГДР и ФРГ единственным средством денежного обращения в ГДР стала западногерманская марка. На повестку дня встал вопрос о финансировании содержания полумиллионной Западной группы войск в твердой валюте. Этот вопрос был урегулирован во время встречи М.С.Горбачева и Г.Коля в Москве и Архызе 15-16 июля 1990 года. Одновременно советская сторона полностью отказалась от главных положений своего документа “Основные принципы международно-правового урегулирования с Германией”. В частности, было зафиксировано согласие с полным и не ограниченным никакими условиями членством объединенной Германии в НАТО. Была отброшена идея переходного периода для Германии, который должен был обеспечить синхронизацию внутренних аспектов германского объединения с развитием общеевропейского процесса и построением общеевропейской системы безопасности. Был зафиксирован отказ от предложений о существенном ограничении численности бундесвера и о кардинальном сокращении войск трех западных держав на территории ФРГ. Распространение структур НАТО на территорию бывшей ГДР ограничивалось сроком пребывания советских войск на этой территории. Было принято обязательство закончить процесс “два плюс четыре” до ноября 1990 года (до саммита СБСЕ), что создавало для нас условия цейтнота и ухудшало позиции советской стороны на переговорах с ФРГ по финансово-экономическим вопросам, в частности, в связи с выводом советских войск.
Решения, принятые в Архызе, обеспечили быстрое завершение переговоров “два плюс четыре” и подписание 12 сентября 1990 года в Москве Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии.
Для полноты картины следует сказать, что в разгар советско-западногерманских переговоров по финансовым вопросам в августе месяце советская сторона вновь обратилась в Бонн с просьбой о предоставлении продовольственной помощи на сумму в 1 миллиард марок по льготным ценам. Правительство ФРГ дало на это согласие, преследуя одновременно цель оказать поддержку сельскому хозяйству пяти новых земель. В канун Московской встречи министров иностранных дел “два плюс четыре“ из Бонна последовало уведомление о готовности поставить в Советский Союз продовольствие, в том числе 255 000 тонн мяса и 60 000 тонн масла, уже в текущем году.
Конечно, переговоры в связи с германским урегулированием далеко не исчерпывались и отнюдь не определялись только этим аспектом. Горбачев, безусловвно, прав, заявляя: “Будто бы без этой финансовой помощи я мог сказать “Стоп!” процессу, который уже стал необратимым”. Справедливо, однако, и то, что выступая в качестве просителя, советская сторона делала более уязвимыми свои позиции на переговорах и побуждала тем самым западных партнеров проявлять большую настойчивость в отстаивании своих требований.
Хотелось бы обратить внимание и на такое обстоятельство. Слова в поддержку М.С.Горбачева и его политики, столь часто произносившиеся М.Тэтчер, Ф.Миттераном и другими западными политиками, никак не материализовались. Высказывания, в том числе и со стороны американцев, о необходимости в должной мере учитывать интересы Советского Союза оставались всего лишь словесным прикрытием. В действительности западные партнеры вели переговоры с советской стороной в самой жесткой манере, а нередко – с позиции силы. Готовность американцев, а с ними и западных немцев, считаться с пожеланиями советской стороны существовала лишь в начальный период социальных потрясений в ГДР. По мере удаления от состоявшегося в начале декабря 1989 года советско-американского саммита на Мальте эта готовность уменьшалась в растущей прогрессии. Уже к началу переговоров о германском урегулировании “два плюс четыре“ американская позиция в отношении Советского Союза обрела окончательные черты и в дальнейшем не подвергалась изменениям. Ее главной целью было осуществление немецкого объединения только на западных условий, вопреки интересам Советского Союза. Характеризуя американскую позицию, как она сложилась после конференции в Оттаве,
В полной мере это относилось и к переговорам по финансовым вопросам. Поэтому совершенно беспочвенным является получившее распространение в нашей стране мнение, что западные немцы якобы проявляли готовность выплатить Советскому Союзу баснословные суммы за согласие со своим объединением. Напротив, они упорно торговались за каждую марку и за каждый пфенниг. Достаточно напомнить, например, что руководители ФРГ начали торг о размерах их выплат в связи с выводом Западной группы войск с территории бывшей ГДР, назвав сумму в 8 миллиардов немецких марок, тогда как, согласно расчетам советской стороны, эта сумма должна была составлять 35-36 миллиардов. Да и окончательная сумма выплат ФРГ на эти цели – несколько более 12 миллиардов немецких марок – совершенно несопоставима с теми астрономическими имущественными потерями, которые наша страна понесла в результате своих уступок на переговорах и согласия на крайне неблагоприятные условия вывода войск ЗГВ.
И в заключение несколько слов о расширении НАТО на Восток. Со стороны американских и западногерманских руководителей был сделан целый ряд совершенно однозначных заверений, что такого расширения не последует. Однако здесь есть одно существенное обстоятельство, неприметное с позиций сегодняшнего дня. Ведь речь шла конкретно о нераспространении, или об ограничении распространения НАТО только лишь на территорию бывшей ГДР. В условиях сохранявшегося существования Организации Варшавского Договора, вплоть до ее роспуска в феврале 1991 года иного контекста здесь не могло быть.
Тем не менее, данное обстоятельство не может быть полной индульгенцией для Горбачева и его соратников. Уже в 1990 году отчетливо обозначились явления распада социалистического содружества и начавшаяся переориентация на Запад ряда стран-участниц Варшавского Договора. В подобных условиях более дальновидные политики могли бы хотя бы предпринять попытку увязать вопросы германского урегулирования с фиксацией восточной границы НАТО.