Жизнь без горизонта

Позвольте представиться, Велихов Антон Петрович, швейцар элитного ресторана. Наше заведение расположено  в центре города,  глубоко опечаленного вредными выбросами алюминиевого завода, плохими дорогами, старыми домами, украшенными  мазнёй добровольных дизайнеров. С широким размахом, не мудрствуя, с претензией на высокое искусство разбрызгали они по стенам содержимое баллончиков с краской,  скрыв под сомнительными  шедеврами настоящую историческую ценность.

Поверьте, я не из тех, кто ругает родной город. Люблю тенистый парк у реки, величавой и медленно струйной,  люблю славную историю, запечатлённую в памятниках древнего зодчества и архитектуры. Не любить его - всё равно, что бить родную мать. Но и о том, что делает город хуже,  молчать не могу. Право имею.

Я прожил долгую сложную жизнь  и не уверен, что знаю о себе всё.  Люди знают ещё меньше, воспринимая чисто внешнюю сторону образа. Для них я чудаковатый старик с седой бородой, модной два века назад, и только. Седая борода - признак  старости и не всегда признак мудрости. Людям  трудно догадаться, каким я становлюсь, оставаясь один на один с собой.  Хочу признаться, что в этом случае далеко не всеми мыслями и поступками мог бы гордиться, а иным и оценку дать не могу.

В закоулочках моей нематериальной субстанции столько всего за долгую жизнь накопилось, что одной метлой не управиться - лопата нужна. Наверно, зря глупая и наивная душа угодила именно в моё тело. Упала, видно, с большой высоты, примяла вздыбленные извилины, свернулась клубочком возле сонной артерии. Вскоре поняла, что не в том оказалась теле. С тех пор и мечется в ожидании чистого четверга. А у тела каждый день - понедельник, который никто отменять не хочет.

В короткие минуты передышки, когда поток посетителей ресторана иссяк, я прикрыл дверь комнаты для обслуживающего персонала, присел на стул, с  помощью деревянной  расчёски разделил бороду на две части,  сделал прямой  пробор в густой шевелюре. Бросив в зеркало оценивающий взгляд,  остался доволен,  вынул из кармана старый,  потёртый на заломах галстук, доставшийся в наследство от прадеда.  Рассмотрел,  поднеся    близко к глазам, рассмотрел с расстояния  и собрался надеть поверх ливреи, чтобы вписать себя в какую-нибудь великую эпоху…

- Швейцар! Почему гостей не встречаешь? - прогремел в фойе голос хозяина ресторана и,  взлетев по лестнице вверх,  затих под сводами украшенного лепниной потолка.

Этот голос я слышал каждый день, но так и не смог привыкнуть к его модуляциям.  С трудом прогибая негнущуюся спину, сделал попытку  вернуться в прежнюю роль.

 
- А улыбка где? Где улыбка,   спрашиваю!?  Смотри у меня! - хозяин погрозил пальцем, выхватив взглядом необычную причёску.

Играть роль философа из прошлого века, планирующего историю, теперь не хотелось.  До конца рабочего дня я грустил в ожидании «кровавого» вторника, перебирая в памяти просчёты за неделю. Кажется, всё, как надо: двери перед клиентами распахивал, такси особо загулявшим вызвал, поддерживая под локоток,  дам  до машины провожал и даже помогал гардеробщице Нюсе подавать клиентам верхнюю одежду, вспоминая чеховское «надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто…» Честно признаться, в детстве я не был любителем чтения. Прочитал 5-6 книг и решил, что для понимания жизни этого опыта достаточно.

Последний посетитель ресторана исчез в темноте летнего вечера. Свободен! В отличие от многих я знал пределы отведённой свободы и  понимал, что нахожусь в зависимости от многого, даже от расписания автобуса, который через полчаса подойдёт к остановке, чтобы отвезти меня домой. С пакетом в руках, где в термосе бултыхались  остатки  чая, наслаждаясь прохладой и ароматом ночной фиалки, я устремился к заветной цели, по привычке предаваясь размышлениям о былом.

Со временем личный горизонт сузился,  и  я перестал разбираться в круговерти событий.  Наверстывая  упущения,  увлёкся зарубежной литературой, открыл для себя философию, психологию. Материального достатка увлечение не принесло, но интереса к жизни добавило. Работая спасателем, я научился любить людей, жертвовать собой  и, как ребёнок,  радовался простому слову благодарности. Выжить и спасти! Я перестал смотреть под ноги, где видел только пыль, застилавшую  глаза. Посмотрел вверх - открылось небо.  Я полюбил огненные закаты, когда солнечный диск опускается к линии горизонта и, окрашивая облака в невероятные цвета,  прокладывает по воде солнечную дорожку. Немного воображения, и вот уже по ней уверенно идёт человек в белом одеянии, а  над головой его сияет фантастический ореол. Всматриваясь в горизонт, я ловил себя на мысли, что думаю о чём-то большем, чем повседневные нужды. Мне была несимпатична идея равенства. Равенство - безответственность личности. Справедливость - да!  Это воздание по  заслугам. Но как справедливости добиться? Её не было, нет, и не будет.  Заезженное слово, такое же, как свобода, демократия…

Разглядывая человеческие характеры, я искал Человека и не находил по той причине,  что сам был далёк от совершенства.  Искал окно в другую реальность, где в совокупности процветали бы духовные свойства: совесть, честь, благородство, искренность, самообладание.  Не найдя,  решил жить с тем, что имею. Решение добавило оптимизма и желания найти свою нишу. Потянуло к семейному очагу, к продолжению рода.

Катю я увидел впервые во дворе дома. Тоненькая, хрупкая, словно из стекла, девочка в голубеньком платьице колокольчиком,  смущаясь, безуспешно боролась с ветром, пытаясь зажать  коленями подол.  При каждом новом порыве она делала шаг одной ногой, чтобы тут же приставить другую. Вальсируя на пару с ветром, девочка-колокольчик успевала бросать взгляд на часы,  поднималась на цыпочки, пытаясь заглянуть через головы прохожих, потом   на секунду замирала, чтобы оценить ситуацию, и продолжала удивительный танец. Она кого-то безуспешно ждала.   В последующие дни я видел её на том же месте в этот же час…

- Милая дурочка… - думал я, - она надеется кого-то дождаться.

А  она дождалась.   Меня.   Я легкомысленно распахнул сердце настежь -  в него вошло чудо… Обручальное кольцо оказалось на моём пальце ровно через месяц.

С этого мгновения жизнь напоминала вечное кружение на карусели, механизм которой  забыл выключить отошедший к дальнему ларьку за пивом безответственный работник парка аттракционов. В таком кружении почти не работает вестибулярный аппарат, плохо воспринимается действительность, всё вертится, кружится, прежние ценности кажутся смешными, нелепыми.  Я понял, что какие-то неведомые силы подняли со дна жизни на поверхность то, что было отвергнуто историей. Это был слой страшных,  тёмных людей, которые с успехом реализовались в новой жизни. Меня среди них не было, да и не могло быть.

Один за другим рождались дети. Подрастая, они требовали больше внимания, денег на обучение, но  повальная оптимизация государственных средств лишила меня работы. Возраст не радовал. Я оказался дома на старом пропылённом диване. Серая обыденность разучила мечтать, угнетало чувство одиночества и ненужности. Я мог превратиться в запойного алкоголика, усиленно сокращающего жизнь, в разбойника с большой дороги, но, к счастью, нашлась работа. Мой гренадёрский рост и окладистая борода впечатлили хозяина ресторана. Отныне я  лицо питейного заведения, его достопримечательность и реклама.

Летая в облаках воспоминаний, не заметил, как дошёл до остановки и уже готов был войти в притормозивший автобус, но  дверь захлопнулась. Раздосадованный, я ударил пакетом с термосом по боковой стенке. Повезло! Автобус остановился. Из кабины вышел водитель. Он приблизился ко мне. Помню  на его груди тату с изображением кровеносных сосудов,  горящие ненавистью и злобой огромные чёрные глаза, выглядывающие из-под жёлтой кепки, волосатые руки, сжимающие в пудовых кулаках биту. Он долго таскал меня за бороду. Наконец остановился, посмотрел на клок волос, зажатый в кулаке,  взмахнул битой, но не ударил ей, а кулачищем сбил с ног…

- Будешь знать, что такое частная собственность, гад! - сказал он, как плюнул.

Поджав ноги, я несколько минут лежал на асфальте, осознавая, что мои редчайшие возвышенные чувства преданы ужасающей низости на глазах  равнодушной толпы. Ни одного сочувствующего взгляда, ни одной попытки помочь мне встать.

Домой  добирался пешком. Было поздно.  Меня не ждали. Зеркальное отражение лица ужаснуло. Я смазал зелёнкой ссадины и, без сожаления, сбрил знаменитую бороду. «Лучше мужик без бороды, чем борода без мужика, -  пришла на ум чья-то примиряющая мудрость.

 На сон осталось полтора часа.

- А мы могли бы стать друзьями… - вздохнул я, вспомнив перекошенное злобой лицо водителя.

Утро «кровавого» вторника было безрадостным. Буркнув в ответ на молчаливый вопрос жены «всё нормально» -  самую распространённую в мире ложь, я спустился вниз... И хотя солнце, покинув горизонт, давно буйствовало на улицах города,  в наш двор оно ненадолго собиралось зайти только в полдень. Двор-колодец -  маленький кусочек улицы, потерявшийся  между стен четырёх домов,  доставшихся  людям в наследство от владельца доходных домов Заманихина.

С тех пор прошло больше века. Дома казались тяжелобольными, не верящими докторам. Они уныло ждали конца. Двор - замкнутое пространство. Здесь темно зимой и жарко летом, и  даже утром воздух пропитан пылью, застревает  в носу, заставляя делать ещё более отвратительные глотки.  Серый свитер, серый день, серой рыбьей чешуёй блеснули булыжники, которыми выложен двор.

Полусонный город, потягиваясь, неохотно позволял людям топтать убранные с раннего утра улицы, бросать мусор мимо урн, швырять вёрткие вездесущие «бычки». Город тащился на работу. Я влился в людской поток.  Солнце протягивало за горизонтом луч надежды. Успокаивало оно зря. Хозяин, пригласивший обслугу ресторана на «планёрку», где никто ничего не планировал, остановил взгляд на моём лице.

- Где? Где твоя борода? - завизжал он на высоких нотах. - Если хочешь знать, я и терпел тебя только из-за бороды. Кому нужен ты, развалина? Вон! - резко выдохнул хозяин.

Я молчал. Я не узнавал себя. Я сам себе был противен и,  наконец, осознал трагедию своего существования: я маленький ничтожный человек, фронтмен, подставное лицо, ложный вершитель истории…

Пришлось возвращаться домой через тот же двор-колодец, над которым всё тот же кусочек голубого неба и никакого горизонта.  А в квартире стены почему-то косые, потолки очень низкие, окна перекошенные.  Встречать меня вышел кухонный стол, тарелки ритмично отбивали бодрый ритм, в гостиной распростёр объятия ненавистный диван. Отныне придётся только с ним делить свою больную философию.

Захотелось быть лицом выдающимся. Для начала я вообразил себя героем, автором грандиозных побед в Донбассе, хранителем тайны существования сверхмощного оружия,  но тут же одумался. Героев много не бывает. Если их много, это ненормально. Ими становятся по тайному указу, а имена скрываются до поры до времени. Конечно, можно совершить подвиг и со знаком минус…  Может, налить в большую бочку воды, поставить  у подъезда и сидеть в ней голым, время от времени изрекая какие-нибудь истины? Может, питаться из мусорного бака?

Неизвестно, к чему привела бы эта философия,  но, слава Богу, я быстро освободился от состояния изменённого сознания, вернулся на грешную землю и объявил жене об увольнении. Её брань пролилась на мою бедную голову проливным дождём. Обычно от него прячутся под крышей. Этот дождь выгнал меня на улицу.

Вниз! В  двор-колодец без горизонта и надежд! Воздух здесь застоялся до такой степени, что, казалось, его можно потрогать. Со  сломанным стулом, подобранным в мусорной куче  неподалёку, я подошёл к мужикам. Они  сидели  вокруг сделанного из металла дерева, украшающего своей нестандартностью двор. Цветы в замкнутом пространстве, несмотря на старания специальной службы, расти, а тем более, цвести не хотели. Зато расцветали на ветвях дерева пакеты из-под молока, кем-то потерянные ключи, презерватив, пластмассовые бутылки из-под пива и даже куски хлеба для закуски в помощь неимущим.

- В нашем полку прибыло! И ты в новую жизнь не вписался! Садись! Нашим будешь! - мужик, брюнет в прошлом, с распухшим веснушчатым носом на лунообразном лице, протянул бутылку с пивом.

Превозмогая отвращение,  я сделал глоток, закурил, почувствовал, как алкоголь и никотин завладели кровеносными сосудами,  и пожал присутствующим руки. Однако мужики смотрели на меня с недоверием. А кому доверяю я? А кто верит мне? Как преодолеть  порочный круг недоверия?

Сделать это здесь и сейчас не удалось. Чёрным облаком закружилось до сих пор спокойно сидевшее на крыше  вороньё. В стае переполох. Что-то случилось. Мне показалось, что  мудрые птицы,  оценив ситуацию, решили попросить помощи у людей.

- Жалуются птицы! Разобраться надо, - ответил я на молчаливое недоумение сотоварищей.

Выжить и спасти! Жизни моей, конечно, ничего не угрожало. Спасти! Причину переполоха я понял, когда по пожарной лестнице в сопровождении стаи забрался на крышу. Вороньё сосредоточилось у водосточной трубы. Оказывается, в ней застрял воронёнок -  беспокойный нрав едва не стоил ему жизни.

- Подожди, подожди, дорогой, У тебя есть я и твои сородичи.  Поможем…

 Раскачивая трубу, я смотрел вниз и после нескольких решительных движений увидел воронёнка, распластавшегося на асфальте. Вороны ринулись вниз и, склонив головы,  застыли в безмолвном молчании над погибшим.   Однако воронёнок поднялся на ноги, три раза подпрыгнул и встал на крыло. Радостно кружась в безудержном танце, крича, птицы, подняв тучи пыли,  покинули двор.

Я смотрел с высоты, захлёбываясь, большими глотками пил чистый воздух и  снова, как в молодости,  мне открылся неизмеримый горизонт. Оказывается, чтобы его увидеть, нужно три раза подпрыгнуть и взлететь…