Юноша на лестничной клетке вежливо поздоровался, назвал своё имя и аббревиатуру зоозащитной организации, в которой состоял. Первое не говорило мне ровным счётом ничего, второе не так давно попадалось на глаза на каком-то сайте.
- Месяц назад Вы подписали в Интернете нашу петицию «Остановим уничтожение гимбр в Высокогорном заповеднике!»
- Припоминаю…
- Наши голоса, как Вы, может быть, знаете, не были услышаны. Депутаты парламента, чьи имена Вы видели в тексте петиции, всё равно собираются устроить охоту с вертолётов на гимбр в середине июня. Самое отвратительное, - парень вздохнул, - что они не трогают взрослых животных, а стреляют исключительно детёнышей! Я уже не говорю о том, что сам факт охоты на территории заповедника предосудителен, но такой подход, как у них – это первый способ уничтожить популяцию краснокнижных животных.
Парень сделал паузу. Я недоумевал, почему он рассказывает это мне, постороннему обывателю.
- Поэтому мы решили поступить по-другому, - продолжил он. – Если нас не слышат, мы сами поедем в высокогорный заповедник перед началом охотничьего сезона…
- И встанете живым щитом перед джипами охотников? – обыватель в моём сердце встревожился, что сейчас и от него начнут требовать неоправданных жертв.
- Они будут не на джипах, а на вертолётах, - вежливый парень притворился, что не замечает моего смятения. – А наш план таков: мы приедем перед началом их охотничьего сезона в заповедник и эвакуируем всех детёнышей. (Ведь у этих нелюдей трофеем считаются только детёныши). Какое-то время мы подержим их в других местах. А потом, когда опасность минует, снова выпустим в заповеднике. Гимбры, в отличие от многих других животных, не отторгают особей, контактировавших с человеком, а молодняк легко приспосабливается к новым условиям… Сотрудники заповедника нас полностью поддерживают.
Я слушал и рассматривал субтильную фигуру и потёртую одежду своего собеседника.
- Вы единственный из этого города, кто подписал нашу петицию, - убеждал парень. – Так получилось, что Стрейнджер, наш активист в этом регионе, неожиданно угодил в больницу… Нам потребуется как можно больше участников… Руководство не возражает против привлечения обычных неравнодушных граждан… Не беспокойтесь насчёт практических деталей: в назначенный день и час за вами заедут наши ребята на машине. Привезут, отвезут, проинструктируют. Кормить гимбру в домашних условиях несложно, им в пищу подходят многие обычные луговые травы…
Обыватель в моём сердце уже готов был дать волю резонёрству о том, что, мол, жать на всякие кнопочки в Интернете – одно дело, а брать инициативу в свои руки – это совсем другое, - но неожиданно над ним взял верх благородный романтик: поучаствовать в спасательной экспедиции с авантюрным налётом, да ещё без особых хлопот по части практических вопросов (привезут – отвезут)… Это ж будет, о чём в старости вспомнить!
- Вам, наверное, хочется спросить: А как же другие животные заповедника? - говорил мой собеседник, хотя мне такой вопрос не успел прийти в голову. – За них не беспокойтесь: у этих браконьеров ружья и вся техника ориентированы исключительно на гимбр… Итак, вот в этот день и час, - он достал блокнот, черканул пару строк и протянул оторванный листок мне. – Если в этот день вам нужно на работу – отпроситесь с работы. Да, всё должно держаться в глубочайшей тайне. Не подумайте, что мы сомневаемся в Вашей честности, но среди людей, услышавших об этой акции из ваших уст, случайно могут попасться любители поябедничать. Так что никому ни слова о том, что Вы берёте на попечение молодую гимбру. Жене, в крайнем случае, можно рассказать, но только если Вы уверены в том, что она не разболтает. Вы одиноки? Ну, тем проще. Ни с кем не говорите об этом, кроме участников нашей акции… Ясно? В назначенный день будьте готовы. За Вами заедут. Оденьтесь как для горного похода. Если у Вас есть переноска для мелких собак, возьмите её с собой. До встречи.
***
Зябкое июньское утро. Стылый чай. Хлеб и сыр. Походные вещи сиротливой грудой посреди комнаты. Ощущение – как бывало в детстве перед отъездом в летний лагерь: то ли на пикник собираюсь, то ли на фронт отправляют…
Звонок в дверь. Веснушчатая толстушка и темноволосый очкарик, одеты так же небогато и опрятно, как мой давешний собеседник. Называют свою организацию. Запираю двери; спускаемся к машине. Через пять часов будем на месте. Девушка уверенно ведёт. Оба наперебой рассказывают о повадках гимбр.
Чем охотников может привлечь гимбра, это довольно неказистое парнокопытное с плотной сальной шерстью неброских цветов и ассиметрично загнутыми рогами? А её детёнышей я видел на картинке в энциклопедии, они ещё невзрачнее, чем взрослые. Лопоухое, тупогубое, ростом чуть повыше болонки – что это за трофей? Но я стесняюсь задать этот вопрос своим попутчикам.
За окном автомобиля пронеслись последние городские дома-коробки, ветхие деревни… потянулись величественные синие хребты с куделью облаков на вершинах. Как странно: я живу в нескольких часах езды от этих мест, а вижу горы едва ли не впервые в жизни. Они кажутся мне живыми существами: исполинскими быками и ящерами, прилёгшими отдохнуть у горизонта.
… Поворот на крутом подъёме. Повеяло холодом. Грубый тёмный песок – и нежные травы, не такие, как в городах…
… Стоянка в узкой долине между двумя невысокими тёмными отрогами. С десяток машин разных марок и разной степени новизны. Раскладной столик, пёстрые куртки. Смех, болтовня, наливают кофе… Большинство собравшихся – молодёжь, но попадаются и люди средних лет с озабоченными лицами.
Рябая женщина в армейских ботинках и штанах, с самым встревоженным лицом, подзывает народ к себе.
- Гимбры пасутся на восточном склоне, - говоря, она теребит ремень бинокля у себя на шее. – Мы разобьёмся на несколько групп и подберёмся к ним с разных сторон… Каждый берёт одного детёныша и возвращается сюда… Без промедления… как только все будут в сборе, немедленно снимаемся… Вас, - жест в сторону той части толпы, где стою я, - поведёт Нина…
Вереницей идём по склону. Ветви и камни. Ветер и птицы. Ноги, до этого знавшие только городской асфальт и смирную пыльную траву на даче, уверенно ступают по мхам и валунам. Сегодня солнечно. Ландшафт непривычный, люди малознакомые, всё моё участие в этой акции – случайность, но я не удивляюсь, не волнуюсь – просто переживаю происходящее, будто фильм или сновидение.
Наша предводительница – жилистая девушка – подносит к губам палец. Стадо пасётся рядом; за кустами видны грязные палевые спины. Взрослые животные поводят ушами, объедают с кочек траву. Детёныши переступают белыми копытами…
Несколько молодых людей, судя по одежде, сотрудники заповедника, бросаются вперёд. Короткий треск ветвей, топот лёгких копыт, протяжные голоса маток… Чьи-то руки передают мне детёныша: «Неси обратно к стоянке!»
От грязной волнистой шёрстки исходит тепло и малознакомый горожанину летний запах, - очевидно, нагретых солнцем трав и навоза. Непропорционально длинные ножки неудобно торчат. Животное на удивление спокойно: то ли действительно гимбры не боятся человека, как мне рассказывали по дороге ребята, то ли у него шок… Я несу его вниз по камням и мхам в ту сторону, откуда, как мне кажется, мы начали подъём. Оказывается, спускаться с такого крутого склона сложнее, чем подниматься. Спустившись на более менее ровный уступ, я наконец перестаю смотреть под ноги, окидываю взглядом горы…
Справа лиловый утёс с белыми прожилками ручьёв, слева глубокая синева. В синеве пробирается тёмно-серый вертолёт. Я уже слышу торопливый лепет лопастей… Солнечный свет внутри меня сразу померк: охотники за гимбрами должны были прилететь именно на вертолётах! Неужели нас обнаружили, и всё погибло? На этот счёт мне не давали никаких инструкций. Прячусь в кусты; сучки царапают руки. Шум лопастей приближается; я прижимаю детёныша к себе, мы замираем. По склону проползает продолговатая тень… Вертолёт удаляется. Я пересаживаю животное в матерчатую переноску для собак с чёрной сетчатой дверцей на молнии и продолжаю спуск.
Заросли кончаются, открывается вид на долину. Оказывается, я сейчас нахожусь где-то в трёхстах метрах от того места, откуда мы начали подъём. Вижу стоянку: последний автомобиль выруливает на трассу. Я кричу (животное в переноске трепыхается), но они не собираются поворачивать. Тут я спохватываюсь, что не догадался обменяться с новыми товарищами ни телефонами, ни адресами, даже имена их едва знаю!
И мне хочется махнуть на всё рукой, выпустить животное в ближайшие кусты (вероятность, что охотники с вертолёта заметят одного-единственного отбившегося детёныша, ничтожно мала) и добираться домой своим ходом… Но с другой стороны, эти ребята могут хватиться меня позже; они ведь говорили, что я – единственный из моего города, кто принимает участие в акции, такое нельзя забыть просто так. Может быть, они ещё вернутся за мной с полпути.
Я поудобнее устраиваю на плече переноску, спускаюсь с горы и шагаю вниз по трассе.
Солнце над кудрявыми утёсами, ветер в тростниках, рассыпчатый гравий под подошвами… за три часа пути мимо пронеслась пара-тройка машин, но это не за мной, это облезлый чинёные колымаги местных жителей… На пути ручей; я спустился с дороги, зачерпнул в ладонь водицы с железным привкусом, напился сам и дал попить животному. Положил в переноску пучок травы: жуёт! Я решаю добраться до ближайшего населённого пункта – должно же тут быть какое ни есть автобусное сообщение! - а по возвращении домой забить в Интернет-поисковик: «Высокогорный заповедник», «спасение гимбр», найти в своём почтовом ящике эту петицию полуторамесячной давности (если она не отправилась в «Корзину») и посмотреть обратный адрес. Наверняка есть много способов разыскать этих зоозащитников в Сети…
… Утёсы из лиловых сделались тёмными, а небо всё ещё сияло. Низины, при солнце радовавшие глаз малахитовыми травами, сейчас пугали промозглым сумраком. Я помню, что утром мы проезжали в предгорье какие-то деревни – почему же вдали не видно огней?
Ропот шин по гравию. Свет фар в спину. Фура с длинной двухэтажной кабиной (у нас такие называют «американками») останавливается рядом со мной. За эти долгие часы одиночества в горах я, видимо, уже почти превратился в гимбру, потому что моя первая непроизвольная реакция – отпрянуть от беспощадного света и бензинового духа на обочину. Но затем я соображаю, что я весь день не ел, озяб, хочу поскорее попасть домой, и что не все встречные люди обязательно должны оказаться врагами. Курчавый крестец, виднеющийся сквозь сетку переноски, незнающий человек вполне может принять за болонку… Я поворачиваюсь лицом к фуре.
Из кабины выглядывает мужик: всклокоченные волосы, широкое одутловатое лицо. Мы обмениваемся приветствиями.
- А я думаю: что за чёрт, то ли примерещилось, то ли и впрямь по дороге кто идёт! Тут же место глухое: последние жители съехали в центр десять лет назад! - («Значит, все эти деревни нежилые», – подумал я). – А ты куда направляешься?
Я назвал свой город. Ему оказалось по пути. Пропахшая бензином теплота кабины. У водителя нашёлся термос с кофе и бутерброды. Я стал припоминать всё, что читал и слышал о путешествиях автостопом. Денег за проезд на трассе обычно не берут. (Мне сейчас это на руку: в кошельке, выпирающем из кармана брюк, наличных крайне мало). Зато пассажирам полагается рассказывать водителю истории, особенно во время ночных поездок, чтоб он не заснул. (С этим куда хуже: мне приходят на ум только старые-престарые сетевые анекдоты). Но водитель сам словоохотлив. На его вопрос, откуда я еду, я назвал первый пришедший на ум крупный город по ту сторону Высокогорного заповедника. На вопрос, как я оказался в нежилом месте в такой поздний час, я выдал полуправду о том, что, мол, меня везли одни люди, да и оставили на дороге. Мне даже не надо давать себе труд придумывать правдоподобное враньё: шофёр недослушивает мои ответы и сам начинает дополнять их своими подробностями.
- Поди непросто везти домашнее животное вот так, за столько километров, - он кивает на мою переноску. – Помню, мне пару лет назад попались такие: кота везли через полстраны. Без сумки, без всего, просто за пазухой. Всё уверяли меня: мол, не волнуйтесь, он у нас привычен к таким поездкам…
Я приоткрыл молнию, просунул руку внутрь переноски, чешу детёныша за ухом. Он умница, не привлекает к себе ненужного внимания… Это я виновен в том, что эта маленькая гимбра оказалась вырвана из привычной среды обитания, - а значит, мой долг теперь – ухаживать за ней как следует, пока ребята-зоозащитники не дадут о себе знать… Интересно, они совсем забыли про меня или всё-таки ищут? А может, не ищут, а ждут, пока я сам вернусь домой?.. Дома я ещё раз перечитаю этот раздел в энциклопедии «Жизнь животных», про гимбр, дорстану с антресолей старый справочник по ведению приусадебного хозяйства, там написано. Как сделать стойло для мелкого рогатого скота из подручных материалов. Нет, лучше я в Интернете поищу: «стойло для мелкого рогатого скота», «гимбры»…
Оказывается, я задремал. Когда я открыл глаза, горизонт розовел, асфальт стал светлым. Переноска была повёрнута дверцей к окну, водителю не должно быть видно, кто там сидит. Моя рука всё ещё находилась внутри, детёныш сосал мой палец… Надо будет во время остановки купить ему молока.
За окном были какие-то незнакомые поля. Это не та дорога, которой я выезжал из родного города.
То ли водитель вчера перепутал название, то ли я неправильно представил себе его маршрут, - но мы были на 50 километров восточнее, чем нужно. Я попросил высадить меня у первого же придорожного кафе.
Малоэтажный бетонный посёлок, утопающий в скуке как в дорожной пыли. Это кафе с криво выведенной от руки вывеской «24», - пожалуй, самое весёлое здесь место. Владелец этой хибарки, очевидно, намеревался придать ей вид заморского дворца из наисовременнейших строительных материалов, но декоративные башенки, замаравшиеся в пыли и копоти с шоссе, выглядели убого, пластик рассохся, искусственные камни поблёкли…
Около кафе автобусная остановка – серое полукруглое сооружение, навевающее мысли о пещерах неандертальцев. В углах сор и объедки, на стенках нацарапаны полустёртые имена – как будто последними пассажирами этого автобуса и впрямь были пещерные люди.
Я зашёл в кафе. Вальяжная синеволосая девушка за прилавком долго и путано отвечала на мои расспросы насчёт автобусов, попутно поделилась своими впечатлениями о работе общественного транспорта вообще; по всему выходило, что мне придётся ждать здесь полтора часа. Я отсчитал мелочь на черствеющую булку себе и пакетик молока для гимбры.
Туалет в кафе сверх ожидания оказался чистый, одноместный, с хорошим замком. Я вынул притомившееся животное из сумки. За время пути детёныш обмарался; я, как мог, вымыл его ляжки под краном и обтёр сумку внутри бумажными салфетками. Проголодавшийся детёныш жадно слизывал жидкое городское молоко… На одном из нижних углов переноски виднеется бурое пятно; его не удалось затереть. Впрочем, кому какое дело. Чем именно испачкана сумка постороннего путешественника?
Выхожу в зал. Интересно, заметили ли посетители кафе моё подозрительно долгое пребывание в туалете? Была ли им слышна сквозь музыку над прилавком наша возня?
Посетителей в этот час немного: в углу трое в разбитых ботинках и засаленных комбинезонах: не поймёшь, то ли рабочие, то ли местные алкаши. Возле прилавка две пышноволосые девицы в шортах и колготках кричащих цветов. Бабушка с рюкзаком дремлет в уголке (очевидно, ждёт автобуса, как и я). А за центральным столиком возвышается одинокая фигура: острый, заросший щетиной, подбородок, горбатый нос; одежда камуфляжная; из-под простой вязаной шапочки пронзительно глядят глубоко посаженные глаза. К стулу прислонён рюкзак, обвешанный охотничьим снаряжением. Мне кажется, этот человек смотрит в мою сторону. «Неприлично так пялиться», - думаю я.
А потом он передвинулся ближе ко мне, поманил меня пальцем…
- Гимбру везёшь? – полушёпотом спросил охотник. Я промямлил в ответ малоубедительное отрицание. – Не отпирайся, - говорил он, продолжая буравить меня своими глазами. – Я, молодой человек, в жизни таких зверей промышлял, которым и названия нет, что я, гимбры по запаху не узнаю? У тебя же, с позволения сказать. Вся сумка обдристана. Повезло тебе, что городские в этом не разбираются…
Охотник не был пьян, как можно было подумать по его тону. Его бесцеремонность и уверенность в своей правоте буквально выбивали собеседника из седла. Говорил он неторопливо, тем не менее, между его словами невозможно было вставить ни одной фразы.
- Скажи по-честному, где гибмру-то спёр? Да не очкуй ты, я не стукану… Не на толстопузых работаешь? Хотя нет, что это я: кто на них работает, те на здешнем автобусе не ездят… Или ты с этими, веганами? Это, я скажу, уже не первый год так: едва толстопузые начнут охоту где-нибудь в неположенном месте, веганы сразу туда, всех покрывают, всех прячут. Они ребята добрые, но зоологию плохо учили, плохо… если дикое животное временно поместить в квартирные условия, оно там, конечно. Будет в безопасности от всякой швали, но потом, когда его вернут туда, откуда брали, оно будет хуже стараться искать еду и выживать. Потому что всю жизнь будет надеяться, что кто-нибудь снова придёт, укроет и накормит…
Я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть эту теорию, ведь до вчерашнего дня мне приходилось иметь дело только с домашними животными, и то редко. Наверное, самым правильным было бы послать докучливого собеседника к чёрту, но он не давал игнорировать себя.
- Ты, небось, и понятия не имеешь, отчего гимбра такая ценная, - продолжал охотник. – Шкура так себе, рога никакущие, особой доблести при её добыче тоже не требуется… А ведь заметь, толстопузым взрослых не надо, они мелких молчат. Ну, с толстопузыми, я думаю, и мараться столько не стоит, судьба сама их покарает… а чтобы понять про гимбру, нужно знать легенды местных коренных народов. По их представлениям, детёныш гимбры – это символ самой абсолютной чистоты и невинности, какая только бывает на земле. И у этого самого невинного на земле существа очень вкусное сердце. Если человек его попробует – он уже не захочет никакой другой еды, а будет желать только его, пойдёт ради этого на что угодно, на какие ни есть преступления, а главное, у него не будет никаких угрызений совести. Ну понятно, какая совесть у человека, который решил разделать самое невинное в мире существо? Усёк? Вот толстопузые за ними и охотятся, потому что сладкого сердца хочется всем, а совести все боятся…
Мне было любопытно узнать: как лучше защитить гимбру от браконьеров; каким образом «судьба карает» тех, кто вознамерился избавиться от мук совести, съев сердце редкого зверя; что делать тому, кто оказался обладателем этого живого сокровища случайно… Но тут подошёл – с опозданием на двадцать минут! – мой автобус, а торчать в этой дыре ещё неизвестно сколько часов мне совсем не хотелось.
Я взгромоздился на потёртое дерматиновое сидение, приоткрыл молнию на сумке, положил руку на голову кудлатого существа – за эти сутки ставшего таким родным, - оказавшегося для этого мира почти священным…
***
Дома меня ждали спальня, стерильная, будто внутренне убранство музея, справочник по приусадебному хозяйству, с десяток сообщений от сотрудников Высокогорного заповедника, - и несколько недель тревоги: не пронюхал ли про мою гимбру кто-нибудь, кто считает совесть страшным зверем, а избавление от неё – благом?
ПРИМЕЧАНИЕ:
Эта история могла бы произойти в любой стране на карте Европы летом любого года последнего десятилетия.
Гимбра – название вымышленного вида редких животных, произведено от исландск. Gimbra - «молодая овца». Внешность и повадки описаны в соответствии с внешностью и повадками исландских овец. В этой связи становится понятно, почему детёныш гимбры – символ невинности.
4 мая 2014, Коупавог