Эрих Хонеккер. Конец пути 2 Часть37

Кузьмин Иван Николаевич
В последний раз я видел  Хонеккера и имел с ним короткий разговор на территории советского госпиталя в Белице в марте 1991 года, за несколько дней до его отлета в Советский Союз.

Я приехал в Белиц со своей внучкой Марией, которой требовалось  сделать сложный гормональный анализ  Встреча с четой Хоненеккеров была случайной. Впечатление от нее осталось самое тягостное Унылую обстановку большого военного госпиталя не скрашивал даже яркий весенний день, выдавшийся необыкновенно теплым и солнечным. На обширной территории, прилегающей к трехэтажному больничному корпусу из красного кирпича, никаких намеков на клумбы или газоны, лишь местами торчал бурьян, уцелевший от прошлой осени. Единственным парковым украшением было панно высотой около трех метров, выполненное на листе фанеры местным художником, с изображением двух офицеров в полной парадной форме и с надписью внизу, призывающей дать бой пьянству и алкоголизму. Судя по выражениям лиц офицеров на панно, этот призыв воспринимался ими без энтузиазма. Общее впечатление усиливалось висевшим в воздухе сложным запахом солдатской кухни и дезинфекционных средств.

В ожидании врача я рассматривал панно, когда со мной неожиданно поравнялись Эрих и Маргот  Хонеккер, которые появились со стороны небольшого двухэтажного особняка, обнесенного забором из проволочной сетки, и направлялись на прогулку по пыльной дорожке мимо красного больничного корпуса. Я сразу же поздоровался: “Здравствуй, Эрих. Это я, Иван, который бывал у тебя  на Кроненштрассе”. Хонеккер поинтересовался, чем больна моя внучка и пожелал ей выздоровления. Затем, словно продолжая прерванную мысль, после некоторой паузы, обратившись прямо ко мне, сказал: “Слушай, Иван: нельзя предавать своих близких. Иудин грех не прощается  Мне стало нехорошо. Я почувствовал себя частицей огромной мощной державы, которая кинула на произвол судьбы своего младшего партнера, до конца сохранившего верность союзу.

Супружеская чета Хонеккеров продолжила прогулку. За ней следовали два солдата в застиранном летнем обмундировании с красными повязками на рукавах, словно конвойные за заключенными. Сидевшие на лавочках больные в коричневых пижамах не обращали внимания на проходивших мимо стариков и их охрану…Sic transit gloria mundi…

Через несколько дней в прессе появились сообщения, что 13 марта супруги Хонеккер прибыли в Москву. Обстоятельства их отлета из Германии можно реконструировать без особого труда. На закрытой санитарной машине они были доставлены из госпиталя на главный аэродром ЗГВ в Шперенберге, расположенный в сорока минутах езды от Белица. Здесь они сели в военный пассажирский самолет и через два часа полета прибыли в Москву. Какого-либо контроля со стороны немецких властей в Шперенберге в то время не существовало.

В последующем в Германии утвердилось мнение, что отлет Хонеккера в СССР явился нарушением суверенитета ФРГ и произошел по воле военных. На мой взгляд, такое мнение упрощает происшедшее. Решение по этому поводу могло быть принято лишь на уровне высшего руководителя СССР. Совершенно исключено, чтобы ответственность за подобный шаг мог взять на себя советский министр обороны,   а тем более – подчиненные ему военачальники. С учетом взаимных антипатий четы Горбачевых и супругов Хонеккер, можно предположить, что на подобный шаг советский лидер пошел, выполняя пожелание германской стороны. В пользу такого предположения говорит и принципиальная позиция  Михаила Сергеевича в этом вопросе: он оставил без ответа обращенные к нему просьбы о помощи некоторых членов бывшего руководства ГДР, в том числе письмо супруги тяжелобольного В.Штофа.

К этому следует добавить, что в Москве бывший лидер ГДР и его супруга не пользовались особым вниманием со стороны советского руководства. Уровень их обслуживания был невысоким: они в основном были предоставлены заботам КГБ. Даже на покупку немецких газет для Хонеккера не было выделено средств. Мне было поручено высылать из Берлина для бывшего генерального секретаря два раза в неделю обработанные нами газеты и журналы – “Шпигель”, “Штерн”, “Нойес Дойчланд”, “Вельт”, “Тагесшпигель”. Каждую неделю мы обычно направляли для него также видеокассеты с записью наиболее актуальных телевизионных передач.

Как рассказывал мне мой непосредственный руководитель в Дипломатической академии В.Л.Мусатов, в прошлом заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС, которому было непосредственно поручено заниматься этим делом, в самом начале августа 1991 года В.А.Крючков обратился к М.С. Горбачеву с предложением удовлетворить пожелание Э.Хонеккера и разрешить ему вылететь к дочери в Чили. Для этого, однако, требовался паспорт ФРГ, которого у Хонеккера не было. Горбачев согласился и дал поручение выяснить отношение руководства ФРГ к подобному шагу. Результаты предварительного зондажа в ведомстве федерального канцлера были положительными, поскольку в тот период Бонн вовсе не был заинтересован в раздувании ажиотажа вокруг бывшего лидера ГДР.

С Горбачевым был согласован и текст телеграммы послу в ФРГ В.П.Терехову с поручением обратиться к Г.Колю с соответствующей просьбой. Однако Терехов не смог выполнить это поручение, так как федеральный канцлер находился в то время на отдыхе в Австрии. Позднее же происшедшие в нашей стране драматические события, так называемый августовский путч, сделали невозможной реализацию этого плана.

Последующее пребывание Э.Хонеккера и его супруги в Москве было связано с предоставлением им убежища в посольстве Чили. Поведение российской стороны в тот период было поистине позорным и  не может вызывать иных чувств, кроме чувства острого стыда. Консилиум авторитетнейших московских врачей игнорировал, что онкологическое заболевание Хонеккера вступило в последнюю стадию и признал в своем заключении, что бывший  руководитель ГДР может содержаться в тюрьме и  предстать перед немецким судом. Вряд ли можно каким-то образом оправдать и хамское поведение  бывшего российского министра юстиции Федорова, который, появившись в сопровождении милиции, потребовал от супругов Хонеккер немедленно покинуть чилийское посольство  и следовать на аэродром для доставки  в Берлин.

Годы жизни Э.Хонеккера после падения режима СЕПГ были полны драматизма. Лишенный постов и привилегий, тяжело больной, подвергаемый судебному преследованию, разочаровавшийся во многих друзьях и соратниках, Хонеккер лишь с трудом ориентировался в происходившем. Тем не менее, он сохранил внутренний стержень, остался убежденным в собственной правоте, видя причину всех бед в ошибках и предательстве других.