Осенью 1965 года я в третий раз прибыл в командировку в Берлин , как
и раньше, на должность заместителя начальника группы информации, имея звание подполковника.
Руководителем аппарата КГБ в ГДР в то время был полковник Бескровный Т.Н., который вскоре получил звание генерал-майора. Тихон Николаевич был чрезвычайно осторожным человеком, склонным к перестраховке. И это сразу породило у меня проблемы.
Я приступил к выполнению прежних своих обязанностей, в том числе функций офицера связи в главном управлении “А”. Здесь, однако, выяснилось, что, согласно распоряжению Бескровного, о каждом посещении МГБ ГДР надлежало составлять подробную справку с изложением содержания состоявшихся бесед. Естественно, что такая работа была весьма обременительной, и желание общаться с немецкими друзьями резко сокращалось.
Внезапно возникла еще одна проблема. Мне поступила просьба от Лотара Рудольфовича Больца посетить его в ответ на гостеприимство моих родителей. Оказывается, Лотар Больц, заместитель председателя Совета министров и министр иностранных дел ГДР, который являлся известным коллекционером русской графики, сразу после нашего отъезда в Берлин был в гостях у моего отца и Т.А.Мавриной, которые сообщили ему мой берлинский номер телефона.
Когда я доложил об этом генералу Бескровному, он категорически запретил мне встречаться с Л.Больцом. – “А что может подумать об этом министр Мильке?”
Головную боль у генерала вызвал и следующий эпизод: на одном из общественных мероприятий, на котором присутствовал Э.Хонеккер, тот узнал меня в группе советских гостей. Он подошел ко мне, и мы обменялись с ним несколькими словами. Мой начальник всерьез раздумывал, следует ли сообщать об этом в центр.
Моим непосредственным начальником, начальником группы информации, которая насчитывала свыше двадцати сотрудников, являлся капитан Самуил Меерович Квастель, кандидат исторических наук. Это был ярко выраженный представитель министерской бюрократии сталинского времени. Всем своим поведением он постоянно демонстрировал, что является живым воплощением служебного рвения. Он ежедневно работал до девяти часов вечера, хотя рабочий день заканчивался в шесть часов. Руководитель аппарата КГБ, которого довольно часто вызывали на работу в неурочное время, естественно, пытался связаться с подчиненными, и оказывалось, что на работе присутствует только один Квастель. Такая ситуация повторялась многократно, и это производило нужное впечатление. Квастель постоянно давал понять, что он ни на минуту не забывает о работе. В доме отдыха, сидя на лавочке на берегу озера и даже катаясь на лодке, он обязательно имел подле себя стопку газет.
Как начальник Квастель был редкостным занудой. Его рабочий день начинался с того, что он по телефону справлялся у каждого работника, чем тот сейчас занимается, сколько времени еще потребует исполнение данного документа и нельзя ли ускорить его обработку. Затем он напоминал, что на исполнении у данного работника находятся еще такие-то документы и вновь напоминал об очередности их обработки.
Подобные беседы с подчиненными в течение рабочего дня повторялись неоднократно. Естественно, что это сбивало желание трудиться, и сотрудник шел в соседнюю комнату, чтобы подробно обсудить с коллегами несправедливость требований “этого еврея”.
В 1966 году генерал Бескровный неожиданно был отозван в Москву, а на его место назначен генерал-лейтенант И.А.Фадейкин. Иван Анисимович был человеком выдающихся способностей. Он сочетал в себе талант журналиста и способности крупного администратора, военачальника. Он безукоризненно владел словом. Его речь была предельно точной, чувствовалась великолепная журналистская подготовка (в 1939 году он окончил институт журналистики в Куйбышеве). После окончания института был призван в армию. Во время войны находился на фронте, занимая должности комиссара, командира полка и командира стрелковой дивизии. В 1949 году закончил военную академию имени Фрунзе и был переведен на работу во внешнюю разведку КГБ СССР. По манере поведения полностью соответствовал образу военачальника самого высокого ранга – был предельно строг и требователен, способен самостоятельно принимать ответственные решения.
Когда я доложил Ивану Анисимовичу о просьбе Лотара Больца, он сказал, что не видит причин против нашей встречи. Я действительно вскоре посетил со своей женой этого высокопоставленного деятеля ГДР, познакомился с его семьей и с принадлежавшей ему богатейшей коллекцией произведений русской графики. Супруга Больца Тамара Арнольдовна пожаловалась нам, что они и в Германии и в России из-за своего акцента в какой-то мере чувствуют себя иностранцами.
Лотар Рудольфович рассказал, что во время войны работал в седьмом управлении главного политуправления Красной Армии и сидел в одной комнате с сыном А.А.Жданова Юрием.
Мы были в гостях у Л.Больца несколько раз, и он всегда просил передавать привет родителям, а также свои пожелания коллекционера. К каждому их дню рождения он присылал поздравительные открытки, которые печатались специально для этих случаев.
Лотар Рудольфович познакомил нас с замечательными людьми – семьей крупнейшего в ГДР художника-графика Вернера Клемке. Клемке предложил нам, чтобы наши дочери Елена и Людмила дважды в неделю вместе с его детьми занимались в студии рисованием со специальным преподавателем. Мы с готовностью приняли это предложение и с большим удовольствием ездили к ним в Вайсензее. Семейство Клемке, в свою очередь, довольно часто посещало нас в Карлсхорсте. О встречах с Л.Больцом, а также с В.Клемке и его семейством мы, естественно, подробно сообщали Николаю Васильевичу и Татьяне Алексеевне.
Между тем мои отношения с генералом Фадейкиным складывались довольно непросто. Мой начальник С.М.Квастель пробыл в ГДР уже шесть лет и активно занялся подготовкой к своему возвращению в Москву. Занятый решением этой проблемы, он в конце 1967 года существенно задержался с возвращением из отпуска. Как раз на это время пришлась агрессия Израиля против арабских стран. Поток информации, поступавшей от немецких друзей, весьма существенно возрос. Я довольно легко справился с трудной задачей, отказавшись от системы постоянного понукания, которую практиковал Квастель. Это привело к значительному росту производительности труда. Однако после возвращения Квастеля генерал по-прежнему отдавал ему предпочтение.
Тем временем мои отношения с Фадейкиным заметно осложнились. Как председатель методсовета при парткоме я был ближайшим помощником секретаря парткома П.С.Богданова. Тот не сработался с Фадейкиным и вскоре убыл в Москву на должность инструктора отдела административных кадров ЦК КПСС. Богданов предложил мне перейти на работу в сектор ЦК КПСС, ведавший делами ГДР. Я хорошо знал руководителя этого сектора А.И.Мартынова и отвечал согласием. Назначенный в то время заместителем Фадейкина бывший начальник управления кадров КГБ СССР П.И.Васильев сообщил, что я дал согласие перейти на службу в ЦК КПСС, но он убедил людей из ЦК подождать до конца моей командировки. Фадейкин был явно недоволен моим намерением сменить начальника и утратил ко мне доверие.
Между тем моя жена Зина была вовлечена в конфликтную ситуацию. Она подтвердила соседке по подъезду, которая подозревала, что во время пребывания той в Москве ее мужа, майора С., посещала знакомая преподавательница-немка. Соседка выследила немку и публично избила ее. Она угрожала, что немедленно поедет в Москву и поведает там, какие безобразия творятся в нашем аппарате.
Руководители майора С. попытались возложить всю вину за конфликт на мою жену. Они организовали фальшивые показания своих сотрудников и их жен, что Зина якобы пыталась спровоцировать конфликты и в их семьях. Генерал Фадейкин принял решение откомандировать майора С. и меня в Советский Союз. Правда, он согласился отсрочить мой отъезд до окончания десятого класса моей дочерью Еленой. С.М.Квастель активно подключился к моей компрометации.
Обстановка несколько разрядилась в связи c пребыванием в нашем аппарате А.М.Сахаровского. Во время обсуждения с ним проблем трудоустройства сотрудников, у которых истек срок командировки, был задан вопрос: “А что делать с Кузьминым?” Александр Михайлович ответил: “Я возьму его к себе. Это грамотный и перспективный работник.”
В конце 1968 года Квастель наконец возвратился в Москву. Он согласовал, что на его место в качестве руководителя группы информации из нформационной службы ПГУ прибудет Г.Ф.Пушкарев. Георгий Федорович прибыл в Берлин без промедления. Он был превосходным специалистом, однако уже через полгода стало ясно, что он не способен справиться со своими обязанностями, поскольку основным иностранным языком, которым он владел, был не немецкий, а английский.
Генерал Фадейкин перевел Пушкарева в другой отдел, а меня назначил начальником группы информации вопреки моему пожеланию возвратиться в Краснознаменый институт КГБ, где мне предлагали полковничью должность заместителя начальника учебного отдела.
В этот период состав группы информации в Берлине был оптимальным. В ней трудились как сотрудники с многолетним опытом информационной работы А.С.Алексеев, А.А.Бажанов Э.М.Борич, В.Д.Лобанов, так и молодые выпускники Высшей школы КГБ СССР В.И.Картузов и В.А.Мурылев, работавшие с большим энтузиазмом. Заметным событием стало появление в группе информации В.В.Пустогарова, кандидата исторических наук, благодаря которому уровень аналитической работы стал гораздо более высоким. Впоследствии Владимир Васильевич защитил диссертацию на степень доктора юридических наук и стал заместителем директора Московского института государства и права.
Работа информационного подразделения аппарата КГБ в Берлине в значительной степени обеспечивалась успехами разведки немецких друзей, которые в этот период имели целый ряд ценнейших источников в ключевых ведомствах ФРГ, в западногерманских политических партиях, в бундесвере и в учреждениях Западного Берлина. Ведомство М.Вольфа имело надежную, проверенную агентуру в НАТО, учреждениях Европейского союза, в социалистических странах, в странах Ближнего и Среднего Востока, в ООН. По моим приблизительным оценкам, в тот период не менее 20 процентов исходящей информации советской внешней разведки основывалось на материалах немецких друзей.
В связи с чрезвычайно большим объемом срочной информации специальным распоряжением Совета министров СССР нам было разрешено печатать шифртелеграммы на пишущих машинках, а не исполнять их от руки.
В конце сентября 1969 года для комплексной проверки Берлинского аппарата прибыла авторитетная комиссия КГБ СССР, По моему разумению, организатором проверки был Г.К.Циневым, который являлся откровенным врагом Фадейкина. Члены комиссии вели себя напористо и агрессивно. В частности, они пришли к крайне отрицательному заключению о работе отдела по линии НТР. Работа группы информации не привлекла их особого внимания, были затребованы лишь общие статистические данные.
Между тем Фадейкин организовал блестящий тактический прием. Вместо ежедневной утренней информации по прессе и радио, на которой присутствовали и члены проверяющей комиссии, Иван Анисимович появился в аудитории в сопровождении посла П.А. Абрасимова и министра внутренних дел СССР Н.А,Щелокова. Министра попросили сделать сообщение об общей обстановке в стране и мерах ЦК КПСС по укреплению правоохранительных органов. Свое сообщение Щелоков начал такими словами: ”Вчера я был у Леонида Ильича Брежнева. Генеральный секретарь попросил меня передать привет вашему славному коллективу и личный привет вашему руководителю Ивану Анисимовичу Фадейкину.” При этих словах выражение лиц членов комиссии заметно изменилось.
Можно предположить, что заметно изменилось и содержание итогового доклада комиссии. Доклад заместителя председателя комиссии генерал-майора Григоренко, произнесенный в присутствии приехавшего накануне начальника ПГУ А.М.Сахаровсого, который являлся председателем комиссии, оказался довольно умеренным, однако содержал совершенно абсурдное предложение сбалансировать обмен информацией с немецкими друзьями, а для этого офицеры связи должны сократить количество получаемых ими у друзей материалов. Я выступил в прениях и разъяснил, что данное предложение неразумно. Не следует отказываться от сложившегося годами выгодного для нас порядка обмена информацией.
В своем заключительном слове А.М,Сахаровский поддержал меня. Он сказал: “Пора прекратить безответственную болтовню о неэквивалентном обмене с друзьями. Этот обмен вполне сбалансирован. К тому же мы прикрываем их своим ракетно-ядерным щитом, который не обходится нам бесплатно.”
Через пару дней Сахаровский провел со мной обстоятельную беседу в присутствии Фадейкина. Вначале Александр Михайлович сказал, что почти каждый день читает продукцию моего подразделения и выразил удовлетворение ее качеством. Затем он подробно расспросил меня о структуре группы информации и о статистике поступающей информации. В частности, его интересовал порядок обработки информации по экономическим и по военным вопросам, объем которой является довольно солидным. Я сказал, что информацию, подлежащую обработке, определяю я, или мой заместитель. И этого достаточно. Сахаровский возразил: “Ты хитришь. Нужно, чтобы на этих участках работали постоянные специалисты”. Он поручил мне подготовить записку для руководства КГБ СССР с предложением расширить штаты группы информации берлинского аппарата.
Когда я докладывал Сахаровскому проект записки, он сказал, что заранее учитывал дефицит моей сообразительности и предложил дописать заключительную фразу: “В целях повышения уровня руководства группой информации установить для ее начальника потолок по званию – полковник”.
Одним из центральных событий этого периода был десятидневный визит Л.И.Брежнева на VIII съезд СЕПГ в июне 1971 года, первый визит советского руководителя к новому генеральному секретарю ЦК СЕПГ Э.Хонеккеру. В отличие от прежних визитов, на этот раз со мной постоянно поддерживал контакт помощник генерального секретаря ЦК КПСС А.М.Александров-Агентов, который высказывал конкретные пожелания относительно формы и стиля изложения наших справок, докладываемых Л.И.Брежневу. Он позвонил мне с заключительного приема в честь делегации КПСС, сообщил о состоявшемся решении продлить визит еще на три дня и попросил подготовить к следующему утру очередную партию документов, включая отклики на последнее выступление Л.И.Брежнева.
В самом конце пребывания делегации КПСС в Берлине западная сторона осуществила заметную провокацию. Вечером, когда на Унтер-ден-Линден проходило факельное шествие молодежи, на крыше одного из высотных зданий в Западном Берлине у самой границы со столицей ГДР был организован концерт популярной рок-группы “Роллинг стоунз”, который заранее широко рекламировался. У границы столпились несколько тысяч фанатов, которые вели себя довольно агрессивно. Полиция и силы безопасности Восточного Берлина применили специальные средства для разгона толпы. Сведения об этом инциденте широко комментировались западными СМИ, однако поступили к нам из МГБ с опозданием, и мы не включили их в материалы утреннего доклада главе делегации КПСС. Поэтому потребовались дополнительные объяснения с А.М.Александровым по телефону.
В последний день визита делегации КПСС от немецких друзей поступила большая партия документальных материалов - более сотни листов трудно читаемых фотокопий. В.Д.Лобанов проявил настоящий профессионализм, обнаружив среди этого массива документов один лист, на котором был зафиксирован план работы МИД ФРГ на предстоявшее полугодие в области развития отношений с СССР. Мы немедленно перевели этот документ на русский язык и доложили делегации КПСС.
Между тем истек пятилетний срок моей командировки и генерал Фадейкин, который в это время был весьма доволен моей работой, предложил продлить мое пребывание в Берлине. Я согласился, и Иван Анисимович переселил меня с семейством в комфортабельную виллу. Он пошел навстречу моему пожеланию и согласовал с центром возможность приезда в Берлин нашей дочери Елены, которая училась в Московском станко-инструментальном институте. Закончив летом 1970 года второй курс, она взяла академический отпуск и приехала в Берлин, где вплоть до нашего отъезда училась на отделении промышленного дизайна в высшей школе прикладного искусства в Вайсензее. Одним из наиболее авторитетных преподавателей в этой школе был Вернер Клемке . Мы продолжали встречаться с его семейством.
Дочь Людмила в 1966 году пошла в первый класс. К концу этого же года ее одноклассницы возвратились с родителями в Советский Союз. В отсутствие русских подруг она подружилась с девочкой-немкой Мануэлой, жившей в соседнем подъезде нашего дома. Отец Мануэлы был наборщиком в газете “Нойес Дойчланд”. Постоянно играя с Мануэлой, Людмила через год-полтора совершенно свободно заговорила по-немецки, что оказалось для нас полнейшей неожиданностью. Папа, а какая разница между “festgehalten” (задержан) и “festgenommen” (арестован)?