Церковь
В первую очередь, как это всегда бывало в старину, приехав в новые края, стали возводить колонисты церковь. Скорее это был деревянный «молельный дом», где службы лютеране и католики проводили по очереди. После создания лютеранского прихода в 1768 г. была построена Лютеранская церковь из дерева. В 1840 г. ее перестроили уже из кирпича, позже оштукатурили изнутри и снаружи.
Если бы мы с тобой, дорогой читатель, очутились в старом Екатериненштадте начала XX века, то могли бы с полной силой насладиться красотой немецкой Евангелическо–лютеранской церкви. Тогда еще высоченная колокольня (почти 80 м) пронзала синее небо окрестованным шпилем, еще цел был полусферический купол над центральной частью, а церковную территорию окружал кирпичный с чугунными решетками забор. С любезного разрешения пастора Клауса Артура Юлиуса (так звали последнего священника этой церкви) исследуем храм изнутри. Верх колокольни имеет небольшую крышу, под которой вмонтированы часы с колокольным звоном, подключенным к четырем циферблатам, ориентированным на стороны света. Часовые стрелки вмонтированы в большой колокол, четверть часовые висят на двух из трех меньших колоколах. «Бум» – звучит большой часовой колокол – по количеству времени от одного до двенадцати. «Бим–бом» – бьют меньшие колокола один раз – когда время показывает пол и четверть часа. Внутри здание устроено двухэтажно. Второй этаж не делит церковь потолком, а идет двумя широкими боковыми галереями до хора и поддерживается круглыми колоннами. С восточной стороны алтаря – позолоченная и украшенная резьбой деревянная трибуна для проповеди, с западной стороны – огромной орган. Надпись над алтарем гласит: «Славьте Господа в Его Святости!». Всю остальную центральную часть заполняют длинные лавки для прихожан под массивными люстрами на десятки свечей. Некоторые утверждают, что внутренне убранство Екатериненштадтского храма такое же, как и в Николо–Морской церкви в Санкт–Петербурге.
К середине ХIX века статус церкви повышается, она становится соборной церковью «Святой Троицы». Неподалеку строят приходскую школу. Наш город, как известно, являлся культурным и промышленным центром всех луговых колоний. Поэтому неслучайно в августе 1917 г. именно здесь пройдет конгресс Евангелическо–лютеранских поволжских приходов. Но наступало новое время. Советская власть все настойчивее усиливала натиск на религию. Пастора арестовали и сослали в Сибирь, а церковь закрыли. Это привело к массовому выступлению верующих 5 июня 1930 года, в основном женщин, пришедших на центральную площадь вместе с детьми. Сотрудники ОГПУ и милиции встали на защиту советской власти в городе и разогнали этот митинг, предварительно схватив активных участниц его, позднее отправив их за своим пастором в ссылку.
По прошествии нескольких лет, как гласит предание, у храма появилась группа озабоченных антирелигиозной борьбой советских начальников. За ними следовали конные подводы, грузовики и отряд солдат НКВД. Солдаты ходко стали выносить из здания разобранные части органа, церковную утварь, алтарные украшения, книги на погрузку.
Один из начальников, предварительно наступив ногой на упавшую библию, победно глянул в сторону небольшой толпы местных жителей.
–«Ну что, земляки, конец вашему Богу! Да и нет его вовсе!»
–«Кто тебе сказал, что его нет!»,– возразил пожилой горожанин, тяжело опирающийся на костыль. Толпа зевак испуганно отпрянула от старика. Но тот, не выказав и тени страха, внимательно смотрел на ретивого безбожника.
–«А вот смотри!»,– крикнул тот, хватая у проходящего солдата стопку церковных книг и бросая их на землю.
–«Смотри, старый хрыч!». И начал топтать их лаковыми сапогами.
Казалось, что он исполняет какой–то странный папуасский танец, трясясь всем телом от возбуждения.
–«Видишь, что я делаю! А где твой Бог!? Почему не наказывает меня!?»,– выкрикнул начальник, прекратив пляску и вопросительно глядя на незнакомца, посмевшего с ним спорить.
–«Да он уже тебя наказал. Разума лишил.», – печально ответил старик.
Раздосадованный богоборец хмыкнул в ответ, смачно сплюнул на одну из книг и побежал излишне бойко руководить погрузкой.
А потом…стали снимать колокола. И когда самый большой тяжелый колокол на толстых тросах поплыл вниз, то они вдруг резко оборвались, и большая бронзовая махина стремительно полетела к земле. Тот самый начальник замешкался у подножия колокольни, а когда рванул в сторону, было уже поздно. Колокол с чавкающим хлопком накрыл его и наполовину вошел в грунт. Не трудно себе представить, что нашли под колоколом солдаты, отрыв вокруг землю и перевернув его на бок.
А старик, перекрестившись, устало побрел прочь, провожаемый испуганными взглядами зевак.
Работы свернули, позабыв про золоченый крест на шпиле церкви. Да и позже его все никак не могли снять с колокольни. Дело в том, что один комсомолец, решившийся на это, сорвался с крыши и разбился. После этого добровольцев еще долго не находилось. Но, как известно, большевики народ упорный и смелый. В конце концов, перед самой войной символ христианской веры был сброшен. А в годы ВОВ, вы наверно знаете, что случилось с немцами Поволжья, и с жителями Екатериненштадта – Марксштадта в частности. Они были депортированы в Сибирь и Казахстан и пережили множество лишений и страданий. Такова история.
В дальнейшем судьба Лютеранской церкви повторила судьбу культовых храмов России. Церковь была превращена в клуб. В конце 50-х г.г. 20 века по стране прокатилась волна новых разрушений религиозных памятников – у церкви сломали колокольню с часами и купол. К счастью, остальное здание уцелело.
Богатство и смерть
Как часто в нашем сознании исторические события большого масштаба накрывают своей глобальной тенью события мелкие, бытовые, вроде бы не имеющие для истории никакого значения. Но именно они показывают нам полную глубину времени, помогают понять его, разглядеть все краски жизни прошлого. Именно, одно такое событие конца 19 века взбудоражило весь Екатериненштадт, породив разные слухи и сплетни среди горожан.
13 февраля 1899 г. на стол начальника Самарского жандармского губернского правления лег доклад унтер-офицера дополнительного штата Максима Батаева: «Дело о самоубийстве жителя села Екатериненштадт И.Л. Генина под №…»
«Интересно,– подумал начальник, – в этих немецких колониях редко что происходит. Народ там спокойный, работящий, ведет размеренный образ жизни. Не упомню, когда там последний раз что–то такое происходило».
Он пододвинул к себе папку, поудобнее уселся в кресле и с любопытством стал читать ровные чернильные строчки. «Поселянин–собственник села Екатериненштадт Иван Лукьянович Генин около 33 лет от роду первого сего февраля часов в 12 дня у себя в доме из револьвера лишил себя жизни. Богач–миллионер около 5–6 лет тому назад был женат на богатой лютеранке, взял с женой приданное в 500 тысяч рублей денег и богатый участок земли…»
«Ух ты, – мелькнуло у жандарма в голове,– вот это деньжищи. И с таким состоянием лишать себя жизни!» Даже он – крупный чиновник о таких доходах и мечтать не мог. Он вытер платком внезапно вспотевший лоб и продолжил чтение. «…Но жена собою некрасива, будто бы и слабоумна. Родные и знакомые упрекали Генина и посмеивались над ним по–всячески и говорили ему знакомые, что через его жену они не будут водить с ним компанию…» Начальник неожиданно подумал о своей жене, дочери богатых самарских купцов, далеко не красотке, которую выбрал в супруги совсем не по любви, и тяжело вздохнул. «…Кроме того, будто бы в прошлом году жена Генина родила девочку, лицо которой будто бы похоже на собачью морду, ввиду чего над ним местная публика будто бы начала еще сильнее посмеиваться, говоря ему, что от урода уроды и родятся…»
«Тьфу ты, дурачье. У меня вон детишки как на подбор – все пятеро». Он в сердцах оттолкнул от себя папку, достал из ящика стола папиросы и закурил, глубоко затягиваясь картонным мундштуком. По кабинету поплыли сизые клубы ароматного табака фирмы Господина Штаффа. «Кстати, из того самого Екатериненштадта». Ассоциативно пронеслось в мозгу начальника. Докурив, он затушил окурок в большой мраморной пепельнице и дочитал документ. «…Это будто бы и побудило Генина застрелиться из револьвера. После смерти его остались жена и две маленькие девочки, которые отданы на попечение сострадательным местным поселянам.» Рука захлопнула папку. Начальник встал и, грузно пройдясь по толстому туркестанскому ковру, остановился у высокого арочного окна. «Ну, что ж, преступления здесь нет, значит и делу конец». Еще некоторое время поразмышляв о чем–то своем, он вновь тяжело вздохнул и, вернувшись за стол, погрузился в изучение других, более важных и значительных для губернии и Российской империи дел.
Может и тебя, дорогой читатель, эта история наведет на ряд мыслей. Вроде бы столько лет прошло, и что изменилось? Разве только никто не стреляется по таким причинам. А все сплетни и слухи обывателей перешли с языков на страницы «желтой прессы». Вот и все.
Звездный час Эллы Дортмани
Сразу по прибытии в Россию немцы–колонисты широко развернули деятельность по разведению табака. И надо сказать, с немалым успехом. Вскоре возникла потребность в переработке этого курительного продукта. В 1798 г. предприимчивый колонист по фамилии Штафф основал недалеко от берега Волги небольшой цех по переработке табака, в последствии превратившейся в крупную фабрику. Дела шли на лад. Табак обрабатывали двух сортов: грубый махорочный – для местного употребления и высококачественный виргинский сорт, поставки которого господин Штафф сумел организовать даже в Голландию на изготовление знаменитых тамошних сигар. В 1918 г. после установления в городе Советской власти фабрику национализировали, а Штафф с семьей укатил в Германию. В начале 1920–х годов фабрике присвоили имя великого теоретика коммунизма К. Маркса (как известно большого любителя сигар). Да и сам город Екатериненштадт в 1919 г. превратился в Марксштадт. Закончилась гражданская война, скончался В.И. Ленин. Начались времена великих преобразований – времена громадных строек и первых пятилетних планов развития народного хозяйства.
Здесь, читатель, давай сделаем остановку и пройдя с тобой через портал времени, окажемся в середине 1930-х г.г. – в периоде мощного стахановского движения по радикальному перевыполнению отдельными гражданами мыслимых и немыслимых производственных планов.
В те годы на Марксштадтской табачной фабрике работала Элла Дортмани – невысокая коренастая девушка с круглым добродушным лицом в обрамлении негустых каштановых волос, на котором «великий скульптор небесных чертогов» не очень аккуратно вылепил большой мясистый нос и чуть навыкате, карие глаза. В общем, не в упрек милой 25-ти летней девушке, не красавице. Зато какая старательная работница и даже ударница. Скажем так – звезды с неба хватала, но небольшие. Маленькие такие звезды – премии и грамоты. Но в тот ноябрьский день 193… г. случилось одно событие, указавшее Элле путь к крупной сияющей звезде.
Утром, собираясь на работу, девушка наткнулась на газету «Правда», небрежно брошенную отцом на крыльце их небольшого кирпичного дома. Она уже хотела пробежать мимо, но какая–то внутренняя сила заставила ее остановиться, поднять «прессу» и раскрыть на первой полосе. С листа на Эллу смотрел молодой улыбающийся мужчина весь перемазанный черным и в шахтерской каске. Под фото надпись – Г.Стаханов – забойщик шахты «Центральное», Донбасс. Сверху листа крупные черные буквы прокричали Элле – «Г. Стаханов перевыполнил норму выработки угля в 14 раз». Девушка присела на крыльцо и, хотя время поджимало, стала внимательно читать статью. Из нее она узнала какой великий и замечательный товарищ Стаханов – настоящий советский рабочий и верный сталинец. Как он верно откликнулся на призыв коммунистической партии работать лучше и качественнее. Как он долго и кропотливо шел к своему рекорду. Короче, не спал, не ел, не пил, много думал и ударно работал, и прочие «Ура» и «Да здравствует!». В конце статьи отмечалось, что теперь товарищ Стаханов стал чем–то вроде советской реликвии – образцовым рабочим, депутатом, крупным чиновником и, что тоже не мало важно, первым частным автовладельцем в СССР. Резюмируя свой материал, авторы призывали всех передовых рабочих и работниц брать пример с т. Стаханова и активно принимать участие в великом стахановском движении.
Тут прозвучал фабричный гудок и Элла стремглав соскочив с крыльца и зажав газету под мышкой побежала на работу, благо, что недалеко. Она как ветер пролетела сквозь проходную мимо изумленного вахтера на ходу скидывая пальто и натягивая заплатанный рабочий халат, прямиком к своему родному набивочному станку. Мастер Фукс укоризненно посмотрел на девушку, но ничего не сказал – за многие годы Элла опоздала первый раз, да и всего–то на три минуты. Вот если бы на 5 минут, то это уже уголовное дело, считай вредительство. Элла, покраснев от стыда под взглядом старого мастера смущенно опустила глаза и излишне суетливо приступила к труду. В короткий обеденный перерыв Дортмани еще раз перечитала «Правду». Потом, на секунду прикрыла утомленные глаза и перед ней поплыла череда великих лиц: товарищей Ворошилова, Калинина, Бухарина, Кагановича, Ежова и, конечно, самого товарища Сталина. Лица умиленно улыбались ей, а Иосиф Виссарионович даже погладил ее по голове. На груди у нее красовалась большая золотая медаль героя, а за спиной призывно гудело белое авто.
– Не спи– замерзнешь! – Проходивший мимо молодой широкоплечий парень с гривой соломенных волос, дружески потрепал ее по щеке. Зардевшись, она проводила взглядом высокую фигуру комсорга цеха Саши Шмидта – ее давнюю и недостижимую любовь. Он оказывал внимание стройной шатенке из соседнего цеха Катрине Цвейг. Говорили, что они скоро поженятся. Элла снова прикрыла глаза и опять череда «великих», а между ними Саша Шмидт, тянущий к ней свои сильные руки с цветами и белой фатой. Она даже заулыбалась от удовольствия. «А почему бы и мне не стать стахановкой», – внезапно подумала девушка. Вот просто так – подумала и решила. И колесо истории для Эллы Дортмани вдруг завертелось быстрее, стремительно приближая ее к часу славы и, как ей казалось к любимому.
И вот вечер. Рабочее собрание фабрики в разгаре. Доклад закончен, начались прения. Элла собралась с духом и подняла руку. Она уже обдумала подробный план и теперь решила выступить и заявить об этом. Председатель собрания громко объявил: «Слово имеет ударница, товарищ Дортмани». В зале внезапно стало тихо. Элла не оратор и говорить не любит, тем более перед такой большой аудиторией. Она даже покраснела.
– Я буду работать на двух машинах, – как–то неожиданно прозвучал голос Эллы. Шепот прокатился по залу. В углу, где находились машинистки Дортхен и Каролина, послышался девичий смех, но Элла собралась с силой воли и продолжила:
– Только надо ближе сдвинуть друг к другу машины и все это пристроить к одному мотору.
– Это очень рискованная штука, товарищи, доверить такой молодой девушке две дорогие машины. Вы не забывайте, что каждая набивная машина стоит 24 тысячи рублей, – Это мнение мастера. Но Саша Шмидт полностью поддерживает Эллу, да и другие комсомольцы тоже. Дирекция сдается и обещает завтра же приступить к подготовке.
Ночью, на кануне будущего рекорда, Элла почти не спала. А если и погружалась в зыбкое небытие, то перед ней представало лицо Саши с огромным букетом цветов, изредка сменяющееся усатым портретом товарища Сталина.
И вот первое декабря. Часы только что пробили четыре, но Элла уже встала. Какая это была долгая и беспокойная ночь.
– Чего так рано встаешь, Элла? – спрашивает мать.
– Я больше спать не хочу,– отвечает Элла.
– Не заболела ли она? – думает мать.
На полчаса раньше обычного Элла идет на фабрику. В цехе она застала Сашу Шмидта, уже занятого осмотром ее машин. Он настолько был этим занят, что даже как–то небрежно ответил на «Гутен морген» Эллы. Она накинула серый халат и ближе подошла к Саше. Сердце ее трепетно билось. Цех постепенно заполнялся людьми. У нее было сейчас только одно желание – поскорее бы началась работа. Добродушные карие глаза блестели как лихорадки. Как острым ножом кольнуло в груди Эллы при неожиданном гудке, призывающем к началу работы. Она даже вздрогнула, как будто впервые слушала этот гудок. Но тут же выправилась и встала наготове у своих машин. Трансмиссия вздрогнула, и машины завертелись. В носу щекотало от табачного запаха. Пачки махорки, одна за другой, высовывались из транспортера. Все это для Эллы было не ново. Разница, оказывается, только в том, что напряженнее пришлось смотреть за обеими машинами, подавать бумагу и следить за механизмами. Через какое–то время она уже почти забыла, что сегодня первый день работает на двух машинах. Саша сказал ей несколько подбадривающих слов, и она заработала еще увереннее.
7 декабря, когда Элла вошла в набивочный цех, группа машинисток стояла у доски объявлений и рассматривали выработку и заработки.
– Девчата, смотрите сюда, на Эллу, – азартно говорила одна из машинисток и пальцем указывала на графу Дортмани. Все глаза уже и без того были устремлены на это место. Заработок Эллы за последние дни составил 16 рублей в день. Тогда как у других машинисток он был от 5 до 7 рублей. Но рабочие фабрики знают, что победа Эллы не в возросшем заработке, а в том, что она первая подхватила великое начинание, что она первая стахановка среди Марксштадтских рабочих и работниц, что она показала всем чего могут добиться люди, овладевшие техникой, выполняя лозунг вождя всех народов товарища Сталина.
Так пробил звездный час Эллы Дортмани – скромной девушки из небольшого немецкого городка на Волге. Статьи о ней были напечатаны в центральной газете «Правда», саратовской «Большевик» и немецкой республиканской «Нах Рихтен». Ее выбрали депутатом Марксштадтского совета. Автомобилем, правда, как товарища Стаханова не премировали, зато подарили огромную керамическую вазу с изображением товарища Сталина. «А Саша Шмидт?», – спросишь ты, уважаемый читатель. Он все таки женился на своей Катрине. Но Элла только чуть–чуть погрустила. Ей было уже не до любви, ведь впереди ждала бурная общественная и политическая деятельность на благо Советской страны.
Вот такая непечальная история.
ОСТРОВ СМЕРТИ
Маленькая волжская пристань. Погожими солнечными днями местные жители неспешно совершают свой променад вдоль одетых в бетонные плиты берегов Волги. Жаркой летной порой на небольшом пляжике у подножия берега десятки купальщиков освежают тела в волжской воде. Да и любителей «зеленого змия» частенько предпочитают вкушать там хмельные напитки, закусывая бодрящим речным воздухом. Действительно, с высокой пристанной возвышенности открывается изумительный вид на великую русскую реку. Река лениво катит зеленоватые волны, округлость которых иногда нарушают проходящие суда и легкие всплески рыбешек. Поток обтекает многочисленные острова, запятнавшие речную гладь лесистыми массивами и золотистыми пляжами. Чайки резкими криками дополняют музыку местной природы – шелеста волн, шума деревьев и еле слышную звенящую гармонию мира.
Обратим свой взор на большой лесистый остров напротив причала и послушайем одну печальную историю, связанную с ним.
Лето тысяча семьсот шестьдесят …года… Однажды теплым тихим деньком в колонии Екатериненштадт появился небрежно одетый бородатый человек с внимательными немигающими глазами. Откуда он появился, на чем приехал – никто не видел. Расспрашивать незнакомца жителям было неудобно. Он, узнав, где в колонии трактир, направился прямиком туда. Устроившись в углу зала и заказав пару кружек пива, незнакомец стал с интересом вслушиваться в разговоры постояльцев. А разговоры крутились вокруг одного: «Тяжела житуха на Волге», «Чиновники замучили», «Недалеко видели орду кочевников – наверно ждать нового набега», «Надо собираться и ехать на Родину в Германию», «Боязно бежать – поймают, да и дороги не знаем».
Впитав эту информацию и улыбнувшись своим мыслям, бородач встал со своего места и подсел к столу, за которым собралась большая компания. Те сразу замолчали, подозрительно глядя на чужака. Но тот стал что-то быстро и настойчиво говорить и уже скоро приковал к себе всеобщее внимание. Оказалось, что он готов за скромную плату помочь людям, указав путь на Родину и даже проводив их до границы. К их столу стали подтягиваться и другие постояльцы. Вскоре весь трактир возбужденно галдел, обсуждая животрепещущую тему. Как водится, одни всецело поддержали предложение незнакомца, другие же отнеслись к этому подозрительно. Завязался ожесточенный спор. Сам незнакомец, завершив свою речь, молча улыбаясь в перерывах между глотками пива, ожидал окончания дебатов.
В конце концов, «партия» его сторонников победила, а оказавшиеся в меньшинстве «оппоненты» покинули поле брани. Оставшиеся оговорили с чужаком условия как то: собраться сегодня поздно вечером у берега Волги и под покровом темноты переправиться на близлежащий остров, куда ранним утром «надежные люди» пригонят плоты и лодки, чтобы незаметно покинуть Екатериненштадт. Ударив по рукам, радостные «реэмигранты» разбежались по домам готовиться к путешествию. А незнакомец также незаметно исчез, словно растворившись в воздухе.
Все прошло четко по намеченному плану. Когда небесный владыка разжег на небе последний звездный костер, а от дневного светила не осталось совсем никаких воспоминаний, несколько десятков колонистов с семьями, отягощенные нехитрым скарбом уже ожидали на лесистом острове. Времени до утра было достаточно, и поселяне решили немного сомкнуть веки, отдохнув перед дальней дорогой. Вскоре импровизированный лагерь погрузился в мечтательные сны о будущем. Наступила необычно тихая глубокая ночь…
Ранним утром следующего, восставшего из ночи дня, местный рыбак притабанил свою утлую лодчонку к островному берегу, чтобы собрать раскинутые для просушки сети. Едва он ступил на песчаный пляж, взору его предстала страшная картина. Где начинался прибрежный кустарник, тут и там лежали мертвые тела – мужчин, женщин, детей и стариков - полураздетые, лишенные какого-то ни было имущества. У каждого на горле виднелся синеватый надрез, а трава вокруг кричаще рыжела засыхающей кровью. Бросившись к своему челну, рыбак быстро заработал веслами, огибая остров в сторону Екатериненштадта. Охваченный ужасом, он громко кричал, и волжский ветерок разносил над речной гладью слова: «Горе, люди! Горе!»
Ты, наверное, уже догадался, читатель, что произошло на острове и кем был тот бородатый незнакомец со своими подельниками.
…Убитых свезли обратно в Екатериненштадт и с великой скорбью похоронили на местной кладбище. Но еще долгие годы ни один местный житель не отваживался высаживаться на этом проклятом острове. Темными ночами екатериненштадтцы с испугом наблюдали на нем какие-то мерцающие огоньки и тихо шептались о неприкаянных душах убитых, жаждущих отмщения. А сам остров окрестили пугающим «именем» - остров Смерти.
Такая страшная легенда. Как пел в одной из своих трагических песен Александр Галич:
«Может все и было по-другому,
Только эта сказка вам не врет…»