В своем выступлении я хотел бы остановиться на вопросе, который остается важным по крайней мере для людей старшего поколения. Это – вопрос о внезапности нападения гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года.
В прошлом году вышел в свет очередной выпуск «Очерков по истории советской внешней разведки» с материалами 1940 и 1941 годов. В частности, в нем воспроизведено содержание беседы начальника 5-го управления НКВД генерала Фитина с И.В.Сталиным в конце мая 1941 года. Фитин доложил Сталину донесение надежного и проверенного агента в Берлине, который сообщал конкретные подробности о подготовке гитлеровской агрессии и указывал срок планируемого нападения на Советский Союз – 20-е числа июня. Сталин этой информации не поверил.
В том же выпуске очерков рассказывается об оперативной игре, которую вел гитлеровский абвер, подставив агента-двойника советскому послу в Берлине Деканозову (Деканозов был генералом НКВД). Через этого агента до советского руководства доводилась успокаивающая информация, которая выглядела достаточно правдоподобно. Были и другие успокаивающие признаки. Так, немецко-фашистская армия не была готова к боевым действиям в России и в Белоруссии в зимнее время. Не было, в частности, теплого обмундирования и зимних горюче-смазочных материалов. Перед нашей разведкой в Германии была поставлена задача немедленно сообщить, когда для вермахта начнут шить полушубки и начнутся массовые закупки овчины. Но такой информации не последовало. Гитлеровское командование оказалось слишком самонадеянным, уповая на молниеносную войну – блицкриг.
О противоречивости информации, поступавшей Сталину, написано довольно много и есть серьезные исследования о мотивации его решений. Мне же хотелось бы коснуться вопроса о внезапности гитлеровской агрессии, рассмотрев его на более низком уровне.
В частности, по моему убеждению, которое основывается на личном опыте и на беседах со старшими товарищами, немало офицеров высших штабов и представителей высшего комсостава Красной Армии в мае-июне 1941 года понимали, что нападение немецко-фашистского вермахта должно произойти в любой день, а некоторые из них знали и планируемую дату нападения. Убедительным доказательством этого явились действия командующего Черноморским флотом адмирала Кузнецова, который в ночь на 22 июня вывел корабли в открытое море и встретил гитлеровскую авиацию огнем зенитной артиллерии. В отличие от Балтийского флота, Черноморский флот не имел потерь в первый день войны.
В конце 1944 года и в 1945 году, а затем с 1948 по 1953 год мне самому довелось служить в Генеральном штабе Вооруженных Сил Советского Союза. Я был вначале переводчиком, а позднее референтом и старшим референтом в информационном управлении 2-го главного управления и занимался непосредственно вопросами Германии. И мне хотелось бы сказать несколько слов о достаточно прозаических вещах, о которых не пишут в романах и в очерках о войне. Ведь в основе большинства стратегических и оперативных решений советского командования лежала кропотливая повседневная работа штабов, а наши военачальники имели для принятия решений не только донесения Штирлица и красиво заточенные карандаши, как это явствует из кинофильмов, но и солидную интеллектуальную и материальную базу.
Прежде всего следует сказать, что базовая информация для анализа обстановки и для оценки поступавших сведений, которой располагали офицеры штаба, в том числе перед войной и в начале войны была достаточно внушительной, даже по сегодняшним меркам. Об этом я могу судить достаточно предметно, поскольку после войны моему старшему товарищу, подполковнику Глазунову (впоследствии генералу и автору известной монографии по бундесверу) и мне в наследство от немецкого отдела военных лет достались шкафы со старыми справочными материалами, картами и разного рода словарями. В частности, уже до войны имелись многочисленные справочники по театру военных действий, по организации частей и соединений противника, по их тактике, по различным видам военной техники и по другим вопросам. Были переведены на русский язык основные уставы и наставления немецко-фашистской армии. Имелись аналитические разработки по действиям частей и соединений вермахта в различных видах боевых действий. (Например, танковый полк в наступательном бою и другие).
Были многочисленные словари, в том числе универсальный военный немецко-русский словарь профессора полковника Таубе и даже выпущенный в начале войны словарь жаргона и ругательных выражений, употреблявшихся в вермахте, доцента Ауэрбаха. Были имевшие характер энциклопедий учебники немецкого военного перевода О.И.Москальской и доцента Шванебаха. Имелся и биографический справочник на весь гитлеровский генералитет, включая высших чинов СС.
То есть, для офицера советского Генерального штаба, занимавшегося вермахтом, не составляло труда ответить на вопрос, скажем, о тактико-технических данных немецкого 88-миллиметрового зенитного орудия и даже о том, какие нашивки должен был иметь на рукавах штандартенфюрер Штирлиц и что сии нашивки означают. Казалось бы, что этому офицеру при взгляде на оперативную карту не должно было составить труда ответить и на вопрос: зачем немецкие дивизии сосредоточены в Польше и Финляндии, в Польше и Румынии за сотни километров от дома, близ наших рубежей?
С 1948 по 1953 год я был референтом по вопросам ремилитаризации Западной Германии. Как и мои коллеги по службе, я в деталях знал обстановку в американских, английских и французских войсках в ФРГ, в военизированных немецких формированиях (бундесвер тогда еще не существовал). Имел отчетливое представление, какие части противника находятся в казармах, какие на полигонах, а какие на марше. Мог с уверенностью сказать, где они будут находиться на будущей неделе. Хотя при этом мне не приходилось обрабатывать непосредственно агентурную информацию. Прошло 50 лет, а я до сих пор помню десятки фамилий немецких генералов и их должности, помню тактико-технические данные оружия, организацию штабов и многое другое. И в этом нет и не было ничего экстраординарного. Ведь мне, как и моим товарищам, приходилось обрабатывать информацию по этому сравнительно узкому набору вопросов ежедневно по 8, а то и по 12 часов, из месяца в месяц, из года в год.
То есть, я не могу представить себе, что в мае-июне 1941 года офицеры высших советских штабов не имели реального представления о надвигающейся угрозе.
В 1951 году мы на политзанятиях изучали книгу И.В.Сталина «О великой отечественной войне советского народа». В ней, в частности, даются разъяснения по поводу временных и постоянно действующих факторов. Наши неудачи в первый период войны объяснялись прежде всего временно действующим фактором внезапности, неожиданности гитлеровского нападения.
И здесь у меня возник глубокий внутренний конфликт. Я, как и все молодые офицеры, буквально обожествлял Сталина и верил каждому его слову. Но сама работа в штабе подсказывала, что не могло быть подобной внезапности.
Со своими сомнениями я пошел к начальнику направления полковнику Головченко, который служил в генштабе и в канун войны. Я спросил его, неужели в 1941 году, глядя на карты с обстановкой, он не понимал с какой целью у нашей границы сосредоточены 190 дивизий гитлеровцев и их союзников. Ведь это совершенно невероятно. И о какой внезапности вообще может идти речь?
На это полковник ответил: «Слушай, Иван, мы все знали, а сам я знал и примерную дату нападения. Но об этом нельзя говорить. И если не хочешь попасть в беду, то не задавай таких вопросов и помалкивай». Это был 51-й год. И тогда у нас никто не знал ни о телеграммах Р.Зорге, ни о предупреждениях со стороны со стороны У.Черчилля, ни о других предостережениях, о которых стало известно уже после смерти Сталина.
Конечно, тогда мы не имели представления и о масштабах сталинских репрессий 1937 года и последующих лет – почти 65 процентов офицеров и генералов высших органов управления Красной Армии были репрессированы.
Понятно, что страх перед репрессиями сковывал волю людей, лишал их самостоятельности, но это не исчерпывает ситуацию. Ведь гитлеровское вторжение оказалось внезапным и для тех офицеров, которые заранее считались с его возможностью. Из пояснений старших товарищей следует, что это чисто психологический феномен. Никому не хотелось верить, что реальностью станет наихудший вариант. Все цеплялись за успокаивающие разъяснения высшего советского руководства и не ставили под сомнение правильность предостережений – не поддаваться на провокации.
Отсюда я хотел бы перекинуть мостик к нынешним дням. Сегодня наши СМИ изображают ФРГ как образец демократической страны, как правовое государство, где гарантировано соблюдение прав человека, отменена смертная казнь, а заключенные имеют возможность в тюремных камерах смотреть телевизор и читать иллюстрированные журналы и т.д. Но почему-то никто из журналистов и почти никто из политиков и военных не обращают внимания на весьма тревожное для нас развитие в федеративной Германии.
Ведь после объединения страны в ФРГ отменена прежняя оборонительная и принята новая наступательная военная доктрина, принята экспансионистская концепция национальной безопасности. Соответственно внесены дополнения в конституцию. Произведена реорганизация бундесвера, который и по боевому составу и по вооружению является чисто наступательной армией.
Нападение гитлеровской Германии было не только внезапным, Оно было и вероломным. Гитлер нарушил договор о ненападении с Советским Союзом. Но разве не является вероломством участие ФРГ в агрессии НАТО против Югославии. Тем самым нарушен основополагающий Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии, статья вторая которого гласит: «с германской земли будет исходить только мир».
Исторический опыт наших отношений с Германией учит нас, что мы не вправе игнорировать подобное развитие.