Начало июня - мое самое любимое время года. Оно было любимым тогда, много лет назад, осталось таким и сейчас. Это чудесная пора, когда солнце уже по-летнему греет, а ветерок еще по-весеннему освежает, ярко-зеленая «одежка» на деревьях выглядит как новенький нарядный сарафанчик, еще почти не ношенный, не испорченный пыльными ветрами и грозовыми дождями, птицы громко щебечут, опекая свое чуть подросшее потомство, а небо такого изумительно прозрачно-голубого цвета, который бывает только ранним летом и никогда больше. Одним словом - красота! Вот в таком, лирическо-романтическом, настроении я, юная фельдшерица, пребывала, сидя за столом на больничной кухне, рассеянно помешивая ложечкой сахар в стакане с горячим чаем, задумчиво глядя в открытое окно и мечтая о грядущих переменах в личной жизни - должны ведь они когда-то наступить?! Правда о том, что моим сказочным принцем окажется кто-то из местных лузинцев я даже помышлять боялась. Мой избранник представлялся мне каким-нибудь случайно заблудившимся в этих местах городским красавчиком. Но долго витать в облаках фантазий мне не дали.
Так получается, что самые тягостные события происходят, когда ты меньше всего это ожидаешь. Вот и я сначала не обратила никакого внимания на возбужденные крики, доносящиеся с первого этажа (при строительстве здания этой больницы в черт знает каком древнем году, люди видимо еще не знали что такое шумоизоляция). Через минуту, я поняла, что происходит что-то экстра-ординарное: возгласы не прекращались, более того, усилились. Я, с сожалением отставив стакан с недопитым чаем, встала из-за стола, собираясь спуститься вниз и узнать в чем дело, но не успела. На пороге кухни показалась медсестра, она выглядела испуганной и взволнованной и я поняла, что случилось нечто действительно важное. «Пришел мальчишка, говорит, что его матери нужна помощь врача. Срочно!» - выкрикнула она, слегка задыхаясь, видимо, быстро бежала по ступенькам, спеша меня оповестить о срочном вызове. Медсестра развернулась и понеслась обратно на первый этаж, я поспешила за ней. Действительно, в холле больницы стоял мальчуган лет триннадцати-четырнадцати, щупленький, низкорослый, с всклокоченными грязными волосами, которые давно требовали стрижки или, хотя бы, расчески, в грязных, неопределенного цвета, широких штанах с вытянутыми коленками и в старой футболке, которая была как-минимум на два размера больше, чем требовалось. Он выглядел растерянным, руками он беспомощно теребил край футболки и выжидающе смотрел на меня большими испуганными глазами. «Что случилось?» - участливо спросила я. Никогда не забуду его ответ и ту непередаваемую интонацию, с которой он произнес эти слова, буквально выдавливая их из себя по одному: «Батя мамку убил, а потом себя зарезал, пойдемте скорее, я провожу». Видимо я на пару секунд все-таки впала в легкий ступор, потому что очнулась от того, что медсестра совала мне в руки чемоданчик с медикаментами и всем необходимым для оказания медицинской помощи. "Иди, а мы в милицию позвоним, сообщим об этом," - сказала она. Вспомнив о том, что, как единственный врач в этом поселке, должна сохранять самообладание в любой ситуации, я подхватила чемоданчик, уже твердым голосом сказала мальчишке: «Давай показывай где твой дом!» и первая быстро вышла на улицу.
Мы шли настолько быстро, насколько это было возможно, учитывая, что асфальтированная улица в Лузино была всего одна и с нее сразу пришлось свернуть, так как нужный дом находился на самом краю поселка, примерно в километре от больницы. Мальчик шел молча, на мои вопросы отвечал односложно и неохотно, он полностью "ушел в себя" и мне удалось узнать только, что его отец сегодня утром вернулся из мест не столь отдаленных, за что-то разозлился на свою жену (позже я узнала, что банально приревновал) и ударил ножом сначала ее, а затем полоснул себя. Мне было очень жалко парня, но я не могла себе позволить раскисать - впереди меня ждала очень ответственная миссия по спасению человеческих жизней, поэтому я торопливо шла, собрав волю в кулак, и сосредоточенно вспоминая все, чему меня учили, чтобы правильно оказать помощь пострадавшим.
Когда оставалось пройти не больше ста метров, со стороны железнодорожной станции к дому на большой скорости подкатил темно-зеленый УАЗик, из него выпрыгнули два вооруженных милиционера. Тот, который выглядел чуть постарше, строго посмотрел на меня, увидел в моих руках чемодан с красным крестом и сказал: «Ты куда это бежишь?» «Как куда? Там пострадавший, мне нужно помощь оказать, вот мальчик меня привел», - бойко ответила я. «С ума сошла, дура, куда ты прешь? Там же убийца!» - закричал он на меня. - «Стой здесь, на крыльце. Сначала мы зайдем, а потом позовем тебя». И милиционеры скрылись за дверью. Мальчик остался со мной. И вот тут до меня дошло! Я буквально почувствовала как зашевелились волосы на моей голове. Коленки задрожжали, а ладони предательски вспотели. В мгновение перед моими глазами пронеслись ужасные сцены возможных последствий моего необдуманного вторжения на место преступления. Но, к моей чести, надо сказать, что это состояние длилось недолго: я быстро напомнила самой себе, что мой долг - оказывать помощь и спасать людей, я врач и не должна поддаваться панике. Кроме того, у меня теперь есть защитники - бравые милиционеры. Я прислушалась к тому, что происходит за дверью дома. Мое воображение уже рисовало сцены из телевизионных боевиков и детективных фильмов. Но в доме царила странная тишина. Не успела я как следует обдумать с чем это связано, как дверь открылась (причем, в этот момент на моей голове опять шевельнулись волосы, а сердце пропустило как минимум пару ударов), в проеме показался милиционер, тот, что помоложе, и махнул мне рукой: мол, заходи. Я зашла, чеканя шаг, чтобы, ставшие вдруг "ватными", ноги меня не подвели, и страшась того, что я могу там обнаружить.
Картина увиденного до сих пор стоит перед глазами, как будто это было вчера. Сразу за дверью находилась большая просторная комната с низким потолком, до которого я, при желании, могла бы дотянуться рукой. Не смотря на яркий полдень, все окна были закрыты шторами, едва пропускавшими солнечный свет. Под потолком, слегка раскачиваясь, горела тусклая лампочка без абажура. В центре комнаты на полу лежал невысокий, лысоватый, худощавый мужчина, с лицом, изборожденным многочисленными морщинами. На вид ему можно было дать около пятидесяти лет, но, возможно, он был намного моложе, просто нездоровый цвет лица и морщины придавали ему возраста. Он был без сознания, на одной руке у него был закатан рукав мятой рубашки в крупную клетку. Рука эта была вытянута в сторону двери и вокруг запястья и локтя на дощатом полу блестели небольшие лужицы густой, темной крови. Слева, около окна, на широкой кровати, лицом кверху лежала женщина, до самого подбородка укрытая потрепанным цветным одеялом. Даже в полумраке было видно, что лицо у нее мертвенно-бледное, глаза закрыты, синие губы плотно сжаты. Женщина была до того худа, что под одеялом едва угадывались ее контуры, но было заметно, что руки у нее скрещены на груди. Около кровати стояло ведро с красной от крови водой, рядом валялась, скрученная жгутом, тряпка. А справа от двери я увидела то, что совершенно не ожидала здесь найти - там, испуганно прижавшись к друг другу, стояли дети, один меньше другого. Мой провожатый, оказывается, был самым старшим из них. Самой младшей на вид было года три. Всего их было пятеро. Я не помню во что они были одеты и какого цвета у них были волосы, но я помню их глаза - широко раскрытые, влажные они смотрели с одинаковым испуганным выражением. Они даже не плакали, а просто стояли, сбившись в кучу, тесно прижавшись друг к другу и, глядя на взрослых, чего-то ждали. Наверное, надеялись на то, что вот сейчас люди в форме и в белом халате сделают то, что нужно и все станет как раньше. Все это я увидела буквально за пару секунд, а затем бросилась к кровати. К сожалению, помочь этой несчастной женщине я уже ничем не могла. Я констатировала смерть и повернулась в сторону мужчины. Но увидела, как милиционеры бесцеремонно одевают на него наручники. «Подождите, сначала я должна посмотреть что с ним и оказать помощь» - тоном, не терпящим возражений, сказала я и опустилась на корточки рядом с пострадавшим. Видимо, тон моего голоса впечатлил блюстителей закона, потому что они убрали наручники и встали по обе стороны от лежащего на полу мужчины, а тот, который постарше сказал: «Ты бы особенно над ним не ворковала, все-таки он преступник». «Сейчас он для меня прежде всего больной и я обязана выполнить свою работу. А у же потом вы будете выполнять свою». Сказать-то сказала, но, честно говоря, мне было страшно и у меня внутри все негодовало. Этот гад нанес жене несколько ножевых ранений в грудную клетку и живот, затем хладнокровно уложил ее в кровать, укрыл, вымыл пол в комнате, а затем пару раз полоснул себя ножом по руке. Все это происходило на глазах у его собственных детей! Раны он себе нанес поверхностные, небольшие, даже швы не пришлось накладывать - чувствовался опыт. Тем не менее, я произвела необходимые манипуляции и жестким, севшим вдруг, голосом сказала милиционерам, что они могут забирать преступника, его жизни ничто не угрожает.
Я закрыла чемоданчик, собираясь выйти из этого дома и бежать, бежать от него как можно дальше, чтобы не чувствовать этот приторно-сладкий запах крови и смерти, не видеть испуганных глаз детей, в одночасье ставших сиротами. Но путь к двери мне преградила та самая девочка, которая была младше всех своих братьев и сестер. Она потянула меня за юбку и звонко спросила: «А мама когда проснется?» Даже сейчас я пишу эти строки, а на глаза наворачиваются слезы, к горлу подкатывает ком. Но в тот день, много лет назад, растерявшись, я хриплым голосом грубовато сказала этой девочке: «Она не проснется», быстро, едва касаясь рукой, погладила ее по голове и выбежала на крыльцо, изо всех сил сдерживая подступившие слезы. Возможно, мне надо было сказать что-то другое, подобрать иные слова. Наверное, нужно было увести этих детей из комнаты сразу, как только я в нее вошла. Нужно было сделать еще что-то важное, чем-то их успокоить. Но мне самой исполнилось всего-то девятнадцать лет. И в моей врачебной практике, да что там в практике, в моей жизни - это была первая смерть, первое убийство. Мне тоже нужна была помощь. И я просто убежала. Девочка побежала за мной, но на крыльце ее подхватила какая-то женщина. Оказалось, - это соседка. Она о чем-то поговорила с милиционерами, стала причитать и подзывать детей к себе и я, не оглядываясь, зашагала прочь. Мне хотелось как можно быстрее уйти от этого страшного, мрачного дома. Хотелось забыть лица этих несчастных детей. Мне было страшно думать о том, что будет с ними дальше. Мне вообще не хотелось ни о чем думать. Вокруг все так же радостно щебетали птицы, солнце, по-прежнему, ласково дарило земле свое тепло, ветер нежно перебирал ярко-зеленую листву на деревьях. И все это летнее великолепие так не вязалось с тем кошмаром, с той трагедией, которую я наблюдала только что в доме, на окраине Лузино.
Далеко отойти мне не удалось. Буквально через пару шагов меня догнал старший страж порядка и объяснил, что я должна поехать с ними в участок, чтобы дать показания. Ехать в одной машине с преступником, пусть даже находящемся без сознания, я наотрез отказалась. Клятвенно пообещала доблестной милиции, что обязательно приду и пешком направилась в сторону железнодорожной станции, где мы с ними договорились встретиться: убийцу нужно было доставить в районное отделение на ближайшем поезде. Когда я подошла к станции, все трое были уже там. Тот, который без сознания, лежал на боку прямо на пустынном перроне, руки его были скованы наручниками за спиной, ноги связаны какой-то веревкой, двое в форме - курили. Увидев меня, старший из милиционеров торопливо сделал еще пару затяжек, затем отшвырнул сигарету и достаточно бодро произнес: «Мы пошли договариваться на счет поезда, а ты побудь с этим», - и он мотнул головой в сторону преступника. У меня от изумления пропал дар речи, а глаза сделались огромными, как блюдца. А тот ободряюще хлопнул меня по плечу и добавил: «Да ты не переживай, мы быстро вернемся, а он все равно без сознания». «А если очнется?»- нашла в себе силы спросить я. «А если очнется, ты долбани его хорошенько по голове, а лучше не подходи близко и кричи», - с усмешкой ответил служивый и ушел вместе со своим напарником в здание вокзала. Мне было не смешно. Мне было страшно. А еще, я испытывала сильнейшее чувство ненависти и отвращения к этому телу, лежащему у моих ног. Я смотрела на него, а перед глазами стояло лицо маленькой девочки, в ушах эхом звучал ее тоненький голосок: «А мама когда проснется?», «А мама когда проснется?», «А мама когда проснется?»……
Стоило милиционерам скрыться в здании, как этот мужичок, которого я буквально испепеляла взглядом, внезапно открыл глаза и жалобно заскулил: «Наденька, Надюша моя, что же я наделал». Было понятно, что он давно пришел в сознание, но притворялся, выбирая "правильный" момент, чтобы себя обнаружить. Продолжая бормотать, он заерзал по земле и стал приближаться ко мне какими-то ползучими змеиными движениями, насколько это позволяли ему связанные конечности. Не знаю на что он надеялся и чего добивался, но его жалобный притворный скулеж не произвел на меня должного впечатления, наоброт, кровь во мне вскипела, в голове зашумело, чувство страха отошло на задний план, уступая место гневу, я размахнулась одной ногой и, насколько мне хватило сил и сноровки, ударила его в живот. К сожалению, удар не получился таким сильным, как мне бы хотелось, но хитрец посмотрел мне в глаза, увидел там что-то, после этого замолчал, отвернулся и стал спокойно лежать, глядя на безмятежное голубое небо, подернутое пеленой белых, нежных облаков. Начало июня. Чудесная пора.
Буквально через пару минут (по крайней мере, так мне показалось) подошли все те же милиционеры, что-то грубо сказали преступнику, вяло отреагировавшему на их присутствие, затем старший, внимательно посмотрев на меня, протянул мне какой-то пустой бланк и уже участливо сказал: «Ладно, подпиши мне здесь, я сам потом заполню и иди уже отсюда». Я, не выпуская чемоданчик из рук, где-то поставила свою подпись, повернулась и медленно, шаркая и, загребая пыль ногами, побрела в сторону своей больницы. Я шла и прокручивала в голове события последних двух часов. Да-да, с того момента как я беззаботно пила чай на кухне, прошло совсем немного времени, но мне показалось, что жизнь вокруг изменилась. Я изменилась. И так, как раньше, уже не будет никогда. Наконец, я дошла до больницы. Там меня, еле живую от пережитого, обо всем расспросили любопытные медсестры и санитарки, одновременно отпаивая чаем с валерианкой, и отправили домой, пообщав в ответ на мою просьбу (долг превыше всего!), что если будут еще вызовы, то они за мной сразу придут. Я пришла домой, легла на кровать и сразу уснула…. Вызовов в тот день больше не было.