Корнилов

ИВАН КОЖЕМЯКО



КОРНИЛОВ


© Кожемяко Иван Иванович
20 ноября 2014 года


Москва
2014 г.

Начальник штаба Черноморского флота Владимир Алексеевич Корнилов, в новеньких эполетах вице-адмирала, неспешно шёл Приморским бульваром.
Редко выпадала такая минуточка, и он её очень любил и дорожил теми мгновениями светлого человеческого счастья, на которые, казалось, за своей занятостью, и права не имел.
Бульвар в эти предвечерние часы был полон народу: здесь и молодые матери, с малышами, прогуливались вдоль нарядных дорожек, которые разделяли клумбы, засаженные цветами.
На скамейках чинно сидели старые ветераны, которые неспешно поднимались со своих скамеек и сердечно приветствовали вице-адмирала.
Он особенно тщательно прикладывал, им в ответ, руку к козырьку фуражки и тепло их приветствовал.
Даже женщины, и те, сердечно кланялись начальнику штаба флота и обращали к нему слова светлых пожеланий добра и благополучия.
Особо выделялись группы старых моряков, которые при виде Корнилова вставали, и, сдёрнув с головы бескозырки, кланялись ему и степенно произносили:
– Здравствуй, батюшка!
Храни тебя Господь!
Корнилов склонял свою голову в приветствии им в ответ, прикладывал руку к сердцу, и шёл дальше.
Повстречав молодых мичманов, и отдав им, ответно, воинское приветствие, заулыбался.
Вспомнилось, как к нему, в каюту, на славном «Азове», не вошёл, а ворвался командир корабля капитан I ранга Лазарев Михаил Петрович и не говоря ни слова растерянному молодому мичману, повыбрасывал в иллюминатор все французские романы, которых у Корнилова было множество, и тут же, как всегда, унёсся по своим делам.
А через несколько минут его верный душеприказчик, оруженосец Шаповалов, занёс в каюту Корнилову две огромные связки книг:
– Так что, Ваше Благородие, его Высокоблагородие Михаил Петрович приказали Вам доставить эти книги.
Именно с этого дня Корнилов стал упорно и даже упрямо учиться, ограничивая себя в праздности. И настойчиво постигал все премудрости военно-морской науки.
Даже характер его изменился – он стал менее словоохотлив, больше слушал опытных офицеров, но итог любого разговора ли, спора, который он подводил, всех ввергал в изумление: суть разговора при этом выражалась наиболее рельефно, полно, глубоко, и к его словам добавить, практически, никто ничего не мог.
Именно он, в скромном чине капитана II ранга, стал самым первым помощником Михаила Петровича Лазарева по строительству нового флота, его нового облика, выработке новой стратегии и тактики морских сражений и боёв.
Он отчётливо понимал, что будущие сражения будут происходить не только на морских коммуникациях, но и на суше, в прибрежных районах, поэтому, по-сути первым из военачальников ставил вопрос о координации действий флота с сухопутными войсками, создании первых формирований морской пехоты на Чёрном море.
Много сил было положено на строительство равелинов, артиллерийских батарей береговой обороны.
Самое же главное, что ему удалось создать, сплотить офицерский коллектив флота.
Великое счастье – ему удалось выстроить тёплые отношения с Нахимовым, который командовал эскадрой Черноморского флота.
Павел Степанович был старше по возрасту, производству в вице-адмиралы.

Но он сам, по братски, обнял Корнилова и тепло ему сказал:
– Владимир Алексеевич, голубчик. России, Отечеству нашему благословенному служим, и какие могут тут быть счёты – кто раньше чином отмечен, да возрастом старше.
Я признаю Ваше старшинство и как брату, товарищу боевому, с которым узы братства скрепили ещё на «Азове», под началом благословенного Михаила Петровича Лазарева, заявляю, что всегда и во всех делах Ваших – я Вам союзник верный, соратник надёжный.
И они крепко обнялись, дав обет верности друг другу навсегда, на всю оставшуюся жизнь.
Был один момент, который мог испортить их отношения, но тактичный Корнилов и в этой ситуации нашёл выход: Меншиков, Главнокомандующий всеми вооружёнными силами в Крыму, направил его принять под командование эскадру, которую вывел в море Нахимов и дать туркам бой.
Но Корнилов, энтузиаст парового флота, возглавил отряд паровых фрегатов и, так скажем, к Синопскому сражению опоздал.
Лавры победителя стяжал Павел Степанович Нахимов, и совершенно заслуженно, всё же он был лучшим командиром парусного, уже уходящего флота.
И, как сказать, смог ли бы Корнилов так умело распорядиться наличествующими силами в сражении с турками, как это сделал Нахимов. Всё же это было не его, Корнилова, стихией.
Нахимов заслуженно получил Георгиевский крест III степени, а Корнилов, преодолевая сопротивление Меншикова, сделал всё от него зависящее, чтобы достойно почествовать Героя и его чудо-богатырей.
Но они отчётливо понимали, что все главные испытания у них впереди, и не долог тот час, когда коалиция супротивных государств – Англия, Франция, Турция, непременно выступят против России.
И адмиралы старались сделать всё возможное, чтобы подготовить флот и город к борьбе с превосходящими силами противника. Навсегда, для всех офицеров флота, запомнилось совещание, которое проводил начальник штаба флота.
Именно здесь он произнёс крылатую фразу, которая дошла до самого последнего матроса:
– Не верь отступлению! Никто не верь! И если команду на отступление дам я – тут же лишите меня жизни.
Приказываю это сделать любому, кто услышит от кого бы то ни было приказ об отступлении.
У меня нет сомнений, что объединённые силы врага будут главным предметом своего интереса иметь Севастополь.
Это база, нерв флота.
Отмечу сразу, нам рассчитывать, сильно, на помощь… э… (чуть не вырвалось – Государя) не приходится.
А у нас самих сил явно недостаточно.
Поэтому прошу господ адмиралов, офицеров, всего начальствующего состава сухопутных сил – донести до каждого матроса, солдата, населения, что каждый из нас должен и сражаться за десятерых, и готовиться к предстоящим боям так, словно от воли каждого зависит судьба Севастополя.
Как был прав начальник штаба флота – Севастополь, как говорил старый матрос, оставшийся в живых по завершению войны:
«Мы не потерпели поражения, нас просто не стало. Истаяли мы…».
И это было правдой.
Из 11 тысяч защитников Севастополя, в живых осталось лишь шестьсот человек.
Крымская война началась 4 октября 1853 года.
Противник имел огромный перевес в численности войск. Против наших 11 тысяч человек, в Крыму высадилось 62 тысячи интервентов.
У наших войск было чуть больше 400 пушек, противник же имел, вместе с корабельной артиллерией, их более 1300.
А если ещё учесть, что в английском флоте, даже у французов и турок, было много кораблей на паровом ходу, преимущества интервентов были очевидны.
А Россия, как всегда, к войне была не готова.
Корнилов успевал повсюду – не было дня, чтобы он не объехал ключевые узлы обороны Севастополя, не вдохновил людей примером личного бесстрашия и отваги, не принял мер по усилению обороны переброской на угрожающие направления хоть одной роты, нескольких орудий.
И снова – щепетильность Корнилова.
Он пришёл к Нахимову. Как к старшему товарищу, и прямо спросил:
– Павел Степанович, Вы понимаете, что не жажда почестей мною движет, скажите мне прямо: кто будет единоначально управлять обороной Севастополя?
Я готов Вам, как старшему по производству, уступить эту честь– он горько при этом усмехнулся и продолжил:
– Но без единоличной воли и власти, Вы знаете, задач войны не выполнить.
Причём, единое руководство должно быть установлено над всеми войсками – и над флотом, и сухопутными.
Иначе никакого успеха нам не одержать.
Хорошо знаем с Вами, что у семи нянек – дитя всегда без глаза.
Дальше говорить ему Нахимов не дал:
– Глубокочтимый Владимир Алексеевич, почту за честь быть у Вас  в распоряжении на любом участке, который Вы определите.
И больше об этом говорить не будем.
У нас с Вами есть гораздо более важные дела, неотложные, которые надо решать незамедлительно, а не делить чины и посты.
И они склонились над картой района, определяя первостепенные задачи, которые не ждали промедления.
В эти дни у Корнилова случился очень тяжёлый разговор с формальным командующим флотом.
Адмирал Берг, холёный и беспечный, предложил Корнилову, в виду явного превосходства противника, согласиться на его условия.
То есть – попросту сдаться и оставить Севастополь.
– А что, батенька, как у вас говорят – сила солому ломит. Деваться некуда.
Корнилов вспылил:
– Вы, Ваше Высокопревосходительство, мне, русскому моряку, предлагаете святые знамёна, осиянные славой Потёмкина, Ушакова, Орлова – сложить пред врагом?
Пока я жив – этого не будет никогда!
А Вам, Ваше Высокопревосходительство, лучше оставить Севастополь и нам не мешать.
Мы же – не посрамим славы и чести русского флота. И – или отстоим Севастополь, или все здесь погибнем.
Честь имею!
И он, в страшном гневе, вышел из кабинета Берга.
К слову, тот и не стал никого смущать своим присутствием – тут же ретировался из Севастополя и никто его не видел там более.
Ни разу не вернулся к этой теме и Государь.
Словно и не было начальствующего над флотом, пусть даже формального, в развивающихся, затем, драматических событиях.
Мало кто знает о встрече Владимира Алексеевича Корнилова, почти в последние дни его жизни, с командующим экспедиционными силами Англии адмиралом Джеймсом Кардиганом.
Англичане остолбенели, когда увидели коляску русского адмирала, направляющуюся в их расположение.
Адъютант Корнилова с брезгливой миной держал в руке большой белый платок, чтобы кто-то из интервентов, с дуру, не выстрелил.
Корнилов, на безукоризненном английском языке, обратился к первому же офицеру, который к нему не подошёл, а почему-то подбежал и вытянулся в струнку:
– Я – вице-адмирал Корнилов, как Вы, очевидно, знаете, командующий войсками осаждённого Севастополя…
У англичанина даже челюсть отвисла и он, вытаращив глаза, смотрел на Корнилова.
– Нет, сэр, вы не думайте, ключей от Севастополя я вам не привёз.
Мне необходимо встретиться с вашим командующим, адмиралом Кардиганом.
Англичанин, наконец-то, обрёл дар речи:
– Господин адмирал, я готов Вас проводить к адмиралу Кардигану, тем более, что он, со штабом, располагается недалеко.
И он тут же вскочил на лошадь, которую ему подвели, и уже молча, ничему не удивляясь, поехал впереди коляски Корнилова.
Как ни старался Кардиган скрыть волнение, выйдя из просторной палатки, но сделать этого не смог.
От досады, что Корнилов видит его растерянность, махнул рукой и заговорил в своей обычной манере:
– Три тысячи чертей, вот уж кого, но только не Вас, адмирал, я ожидал увидеть
Что, жарко у Вас от огня моих батарей?
– Сэр, – обратился к нему подчёркнуто официально Корнилов, – я не испытываю ни малейшего желания обсуждать с Вами бедственное положение Севастополя.
Оно действительно ужасное.
– Вот, – и он вынул из кармана небольшой пакет, развернул его и Кардиган отпрянул от стола, увидев содержимое пакета, – это платок с маленькой девочки, не старше трёх лет, убитой только что, когда мы ехали к вам, осколками ваших ядер.
Кардиган молчал, нервно пожёвывая так и не прикуренную сигару.
– Англия всегда тщилась господствовать не только на Чёрном море, – продолжил Корнилов.
Но этому, – он возвысил свой голос, – никогда не бывать, господин адмирал.
Я прибыл к Вам с единственной целью – предостеречь Вас от роковых ошибок.
Пока жив хотя бы один защитник Севастополя, хотя нас, вы это знаете, изначально было меньше в шесть раз, Андреевский флаг будет гордо реять над Севастополем.
Для Вас эта война тоже не прогулка.
Мы же видим, как прирастают кладбища, где вы хороните своих солдат. Скоро вам будет нечем и некем воевать.
(Владимир Алексеевич словно напророчил. И сам лично Кардиган скончается в муках от острого желудочного расстройства, дизентерии – И. К.).
Кардиган что-то хотел возразить, но Корнилов его перебил:
– Извольте выслушать меня, адмирал.
В этой войне Вы, против обыкновения, явились заложником честолюбивых планов французов.
Ваш вечный соперник, пытаясь взять реванш над нами за 1812 год, вверг и вашу страну в столь тяжкие испытания.
Что Вы забыли в России, адмирал, и неужели Вы думаете, что английские матери будут Вам благодарны за то, что их дети сгинули на чужбине?
Мы, адмирал, будем драться до последнего матроса, до последнего солдата, но Севастополь не оставим.
Так и доложите своему руководству.
Честь имею! – и он, не дожидаясь ответа, вышел из палатки и пошёл к своему экипажу.
– Трогай, отец, – обратился он к старому матросу.
И тут же продолжил:
– Надеюсь, ты не думаешь, старинный товарищ, что адмирал Корнилов милости у врага испрашивал?
И сам же ответил на этот вопрос:
– Нет, я предупредил предводителя неприятеля, что Севастополь будет держаться до той поры, пока там останется хоть один матрос, хоть одна живая душа.
Мы меняем тактику борьбы с врагом, и будем вести беспощадную войну на его полное уничтожение.
Как ты думаешь, отец, прав я?
– Владимир Алексеевич, надёжа ты наша. Мы промеж себя именно об этом и говорим.
Спасибо тебе, благодетель, за слово доброе, за волю, за то, что ты дух наш укрепил.
И старый матрос, сняв бескозырку, поклонился Корнилову, повернувшись к нему на козлах коляски.
Уже через час все участники обороны знали, зачем Корнилов ездил к английскому командующему.
И та ужасающая бомбардировка Севастополя, которая последовала 5 октября, и явилась ответом лорда Кардигана на гневную речь Корнилова.
Море кипело от разрывов неприятельских ядер, по всему берегу бухты шёл вал огня, которого до сей поры защитники Севастополя не видели.
Но среди этого кромешного ада вставали стройные ряды матросов и солдат и кидались на врага, который, отныне, пощады не знал.
И враг дрогнул и бежал, оставляя свои позиции и раненых.
Жаль, что не доставало сил, чтобы на плечах отступающего противника ворваться в его боевые порядки и повергнуть в бегство основные силы интервентов.
Севастополь весь горел, так как все здания были, в подавляющем своём большинстве, деревянными.
Даже Храмы были уничтожены до основания.
Корнилов, во время страшной бомбардировки, был спокоен и собран.
Почему-то он даже вспомнил, направляясь на Малахов курган, как в самом начале осады его призвал к себе Меншиков, Главноначальствующий над всеми силами в Крыму, и приказал затопить у входа в бухту пять старых кораблей, чтобы воспрепятствовать флоту врага войти в неё с моря.
Корнилов отказался выполнить его распоряжение, а предложил, напротив, используя беспечность и неразбериху в корабельном строю противника, напасть на него внезапно и попытаться причинить ему непоправимый урон.
– На этом же настаивает и Павел Степанович, Ваше Сиятельство, и готов вести эскадру супротив неприятеля.
Меншиков взбеленился и приказал выполнить именно его распоряжение, а когда Корнилов вновь отказался выполнить его приказ вторично, Меншиков отстранил его от руководства флотом и приказал отправиться в Николаев, ведать верфями.
– Ваше Высокопревосходительство! Но это никак невозможно, остановитесь и … образумьтесь, – ответил Корнилов.
Это самоубийство… то, к чему Вы меня принуждаете… Нет такой силы и власти, которая принудит меня оставить Севастополь, окружённый неприятелем.
Тем более я вижу, что Вы уже собрались, – и он указал глазами на снующих лакеев, которые собирали добро Меншикова.
И горько довершил:
– И хотя я убеждён, что корабли должны гибнуть в бою, я готов повиноваться Вам…
Меншиков лишь сверкнул, недобро, глазами, и сделал жест рукой, позволяющий Корнилову оставить дворец наместника.
Выйдя из дворца, и глядя на страшные пожары, вызванные бомбардировками неприятеля, ещё раз подумал:
«Нет, всё же и я, и Нахимов, и светлой памяти Истомин – правы, мы правы. Мы бы могли сорвать планы неприятеля, если бы ударили по нему всем флотом, да в подходящее время, когда он этого не ждёт».
Но это было уже несбыточным.
И оставалось, Корнилов это отчётливо понимал, лишь до конца исполнить свой долг.
В чём он состоит – Корнилов знал твёрдо и определённо: не отдать на поругание врагу город святой морской славы.
За этот первый чудовищный по силе обстрел города 5 октября даже соплеменники назовут Кардигана мясником.
Более 1300 орудий коалиции изрыгали смерть и огонь, словно Кардиган мстил гордому и непреклонному Корнилову за своё унижение и попранное чванство и спесь.
Во время этого налёта Кардиган метался по палатке и всё гнал и гнал адъютантов на батареи и корабли с требованием усилить огонь по Севастополю…
На Малаховом кургане стоял настоящий ад.
На один наш пушечный выстрел противник отвечал сотней.
Старый матрос метнулся к Корнилову, который спокойно расхаживал по взгорку:
– Батюшка, Владимир Алексеевич! Как же можно? Схоронись, просим тебя. Ты же видишь, что творится…
– Да, да, Карпыч, я сейчас, – только и успел обронить Корнилов.
Ядро разорвалось почти у его ног, и осколки искромсали его красивое и стройное тело.
И когда матросы, метнувшись из окопа, подняли его на руки, он опёрся на плечо того же Карпыча, что предостерегал его об опасности, и только успел сказать:
– Берегите же Севастополь!
И тут же бессильно опустился на руки своих моряков.
Жизнь была закончена. В сорок восемь лет…
Наверное, так было легче и ему, так как видеть умирающий Севастополь, его главную заботу, смысл и цель жизни, ему было бы ещё труднее.
Именем Владимира Алексеевича уже в 1890 году назвали крейсер.
В его честь была отчеканена медаль, которой , выше иных наград, гордились офицеры флота и те счастливцы, кому она досталась.
 
***
Не раз стоял я у чёрного мраморного креста в подземелье Владимирского собора.
Честь русской земли упокоена в каждом луче этого траурного знака.
И под одним лучом покоится неугомонный Корнилов, который вместе со своим учителем адмиралом Лазаревым Михаилом Петровичем, боевыми товарищами Нахимовым и Истоминым, мне кажется, и хранят сей благословенный город.
Не станет памяти о них, лихие времена ныне настали, даже здесь националисты, выкормыши бандеровцев голову поднимают, и истает Севастополь.
(Слава Богу, успели, не получился неофашистский реванш в Крыму, и он вернулся на отчую Родину, в Россию. А когда я писал эти строчки – угроза фашистского засилья была зримой и совершенно очевидной. Нашлись бы новые хозяева этих благословенных земель, тем более, что они никогда и не принадлежали Украине. А не своего, как известно, никогда и не жаль – И. К.)
Поэтому вспомним ещё раз сказанное Корниловым:
«Берегите Севастополь!»
Это к нам, ко всем русским людям обращено.
Забудем об этих вещих словах – всю землю русскую спустим, как на торжище, а сами по миру пойдём. Сиротами безродными.
Но никто не подаст, даже милостыни.
Расклюют и растерзают землю русскую, если не будем служить ей так, как адмирал Корнилов.

23 ноября 20134 года

***