Ветер

Песчаная дорога среди леса. Бесконечное разнообразие красок, звуков. Бутоны цветов у дороги склонились от тяжести, набирают силы, чтобы подняться повыше, распустить нежные лепестки перед птицами, деревьями, облаками. Цветы откроют сокровенную сладость нектара для пира маленьких шестиногих существ. Изящные насекомые в ожидании кружат над травой. Резкий вибрирующий звук пронесся рядом с бабочкой серебристо-синего цвета, и она оказалась в лапах стрекозы. Хищница приземлилась на крепкий стебель, смяла нежные крылышки бабочки и отправила хрупкое существо в жернова рта. У обочины мертвое дерево пронизывает зигзагами сухих ветвей густую зелень живых. Все вокруг, живое или мертвое, отсчитывает время. Живое отсчитывает время, что-то изменяя, приводя это что-то к смерти. Мертвое отсчитывает время, изменяя то, что было живым, приводя к изначальному состоянию, готовому к принятию жизни вновь.

Размеренная музыка во мне подтверждает непрерывное движение времени, отсчитывая свой такт. Если я побегу, время не побежит быстрее вслед за мной, но меня обманут чувства, мое восприятие увиденного и услышанного в большем количестве, чем, если бы я шла. Я бегу.  Дорога стелется под ногами  однотонной желтой полосой. Деревья быстрее меняют калейдоскоп форм и красок. Темп музыки все быстрее, и я бегу быстрее. Краски сверкают. В музыку вплетаются металлические звуки под стать флюоресцирующим краскам. Скорость делает мое дыхание легче. Желтая полоса подо мной суживается, поднимается спиралью над темно-зеленым лесом выше, выше к голубому небу, оставляя лес внизу, словно мохнатый лоскут. Все пространство вокруг меня искрится в такт ускоряющейся металлической музыке. Я достигаю звезд. Возле каждой из них музыка замедляет темп, и я могу говорить со звездами. Они встречают меня, как равную. Каждой хочется удержать меня рядом и много сказать о том, как нужно жить среди звезд, как много сложностей в жизни их круга. Мне жаль, но это звучит так скучно, я сочувствую их одиночеству. Звезды с огорчением провожают меня взглядом, простирают ко мне яркие лучи, пытаясь удержать, но я уношусь за ускоряющейся музыкой дальше, выше. Напряжение музыки становится непереносимым. Все краски соединяются в белый цвет, все звуки – в звон. В апогее – пустота, необыкновенное ощущение отсутствия времени, или равенства между секундами и столетиями. Я не могу удержаться в этой точке, на этой вершине и падаю, а  мое беззвучное падение с еще большей скоростью, чем бег вверх…

 Тихо. Нежный ветерок ласкает лицо. Надо мной ветвь утешающего меня дерева с сизыми листьями и белыми стыдливыми цветами. Закат слегка целует их алым прикосновением. Как хорошо в неге его ускользающего багрянца. Я больше не хочу торопить время, обманывать себя.
А как чувствует себя ветер? Также, как и я? Нет, ведь он не заключен в определенную форму, не испытывает ее ограниченность. Но разве я не защищена формой? Спрячься ветер за скалой,- почувствует защищенность, но перестанет быть ветром. Но когда я выхожу из формы, я перестаю быть человеком? Да, тогда я похожа на ветер.

Я лечу сквозь маленький лесок осторожно, над самой землей.  Я слышу музыку ветра высоко над собой, в ветвях старых деревьев-великанов и боюсь подняться к нему. В его музыке сила, которую я не смогу вместить, но он влечет меня к себе. Трава шуршит мягким подголоском в трепещущем узоре. Я лечу, слушая дивную музыку ветра над собой, музыку травы вокруг меня. И во мне звучит музыка, созвучная оркестру. Я такой же инструмент. Слышит ли трава, как я звучу? Она рядом со мной, значит моя музыка для нее… и для ветра.

Я слетаю с обрывистого берега моря на поверхность воды. Это звучание новых инструментов, новый танец цвета, трепет бликов на легких волнах. Я опускаюсь в воду. У меня нет формы, но мое движение в воде во множестве сверкающих пузырьков воздуха, который я увлекла с поверхности. Лучи солнца в воде с тенью волн образуют новый рисунок, новый ритм. Я снова играю в оркестре. Чем глубже я опускаюсь, тем больше вода хочет изменить небо надо мной. Внизу темно, я не хочу опускаться. Там должен быть другой темп музыки. Глубина огромна, малоподвижна. Ее музыку, боюсь, я тоже не вмещу. Маленькие травинки, нежные волны соизмеримы с моим собственным представлением о себе. Если я поднимусь высоко в небо, или опущусь на большую глубину, мне нужно будет отыскивать что-то маленькое, как я сама. А если не найду, я растворюсь в «большом». Непривычно без формы. Легко, чудесно, но еще непривычно. Почему я боюсь раствориться? Я перестану слышать свою музыку? Да, я перестану быть инструментом. Я стану только струной, только маленькой клавишей, только крохотным звуком, или…  паузой? Но я стану частью «большого», буду слышать мощь звучания, чувствовать силу единения с ним. Мне не надо вмещать это «большое» в себя, это я буду каплей океана, или неба, невесомой, ничего не значащей. Я желаю значимости в «малом» ради тщеславия. Я такая же, как и тогда, когда была в своей ограниченной форме. А мне казалось, что я смогу быть ветром. Моя оболочка преследует меня в моем сознании, мироощущении. Я вернусь в свою форму, ограниченный мирок, где звучит моя красивая музыка, буду утешаться своей значимостью в обозримом оркестре. Да, именно утешаться. Но как ничтожна моя музыка! Я уже слышала другую! Я никогда не смогу ее забыть. Это – сила звука, проникающая во все; гармония, покоряющая несовершенство; мудрость мысли обо всем; любовь малого и большого в равной мере. Как капля отличается от океана, так моя музыка от звучания «большой». Она делает меня пустотой, но она так прекрасна!

                2.
-Как твое имя?
-Почему ты спрашиваешь? Я ведь всегда с тобой.
-Я не всегда это чувствую.
-Мое присутствие не зависит от этого.
-Ты моя тень?
-Нет. Я производящий и посылающий тень.
-Тогда скорее я похожа на твою тень. Можно, я буду звать тебя Ветром? Летим к берегу моря!

Желтый песок и огромное сине-зеленое море. Завораживающая мелодия прибоя. Волна с силой набрасывается пенистым гребнем на поставленную ей границу - берег и, разбитая бессмысленной попыткой, смиренно отступает. Длинный шорох отступающей волны и короткий сильный набег новой и дерзкой – пунктирный ритм. Рядом другая волна с другим тембром, но тем же пунктирным ритмом. Следующие за ними волны смещают свой ход на полволны между предыдущими. Получается рисунок рыбьей чешуи. Огромное море, как маленькая рыбка.

- Ты рядом, мой Ветер. Ты для меня больше моря, песка, неба; всего, что я могу видеть и слышать, о чем могу думать; больше всего, о чем я никогда не подумаю. Мне так спокойно рядом с тобой. Я хочу стать всем для тебя: мягкой травой для твоих стоп – пройди по мне; хочу быть нежной волной – плыви; хочу быть солнечным лучом, чтобы ласкать теплом твои плечи; ветерком, чтобы взъерошить твои волосы. Я хочу целовать твои руки, твои стопы. Что это? Раны? Нет, я не хочу быть вокруг тебя. Я хочу быть в тебе, маленькой клеточкой в тебе, где твоя рана. Я хочу взять твою боль. Позволь быть так близко.

Но могу ли я достойно нести чью-то боль? Когда приходила боль ко мне, я видела свое бессилие. Только одно желание избавиться от нее владело мной. И я избавлялась, когда уходила из своей формы-тела, в которую заключена. Боль оставалась в ней. Но не всегда так было. Как будто кто-то дарил мне эти победы. Наверное, главное – понять, зачем приходит боль. Она никогда не бывает одинаковой. Каждый раз, когда я переживала боль, во мне что-то изменялось. Чем сильнее она была, тем больше были перемены. Они происходили во мне или в моей форме? Трудно отделить. Я должна желать боль, потому что вижу ее чудесное действие? Но она остается болью и не становиться наслаждением. Я не могу знать, какая боль мне нужна, сколько, в какое время. Кроме боли много других инструментов, посредством которых производятся во мне изменения. Инструменты расположены на пружине времени. По истечении определенного времени они включаются и что-то производят во мне. Все будет продолжаться, пока не раскрутится пружина. Следовательно, изменения должны происходить во мне, ведь форму-механизм, форму-тело я когда-то оставлю.

                3.
Мы спешим, я не спрашиваю ни о чем. Мне хорошо мчаться за Ветром, слышать его дыхание, дышать с ним. Но я чувствую его тревогу. На большом удалении от городов, деревень построены здания в окружении высокой стены с вышками по всему периметру. Только одна дорога через степь ведет к охраняемым воротам.

-Как попасть туда?
-Мы же ветер.

Я взлетаю вслед за Ветром на стену шириной в несколько метров. Множество вооруженных людей у нас на пути. Они в смятении, ничего не видят, но чувствуют Ветер, который вокруг них… или в них? Лестницы ведут во внутренний дворик, в центре которого колодец. Люди не понимают, что происходит. Разве может такой сильный ветер проникнуть за огромные стены? Их уверенность в защите пошатнулась. Они беспомощны и злы от своей беспомощности, мечутся, заглядывая друг другу в глаза, ищут опору хоть в ком-то, и не находят.
В колодце, на поверхности зеркального круга воды я вижу бледное лицо человека с прядью волос на глазах. Быстрее вверх из тесноты колодца, тесноты зловещего окружения! Ветер вихрем поднял расслабленное мокрое тело. Мы снова мчимся сквозь враждебный строй, зло теснит нас, оно в лицах, движениях, криках людей. Их оружие наготове, но где цель? Они жалкие в своем непонимании Ветра, в своей враждебности к нему. За стеной нас встречает вольная степь, радуются пестрые холмы, рассеченные реками и дорогами, деревеньки с нечаянной россыпью домов. Человек на руках Ветра открывает глаза, смотрит в небо, ничего не понимая, не пытаясь понять. Упрямая прядь соломенного цвета закрывает ему глаза, но Ветер отбрасывает ее, чтобы она не мешала видеть небо.

Мы достигаем владений Ветра. Его дворец расположен в центре огромной территории, но и с самой далекой окраины он виден тому, кто этого хочет. Тогда все, что расположено между желающим видеть и дворцом, становится маленьким и незаметным. Дворец построен из белого мягкого золота, кротко говорящего о совершенстве и чистоте, в отличие от желтого, кричащего с надменностью о своей ценности. А совершенство и чистота вызывают признание права власти над всем. От дворца исходит мягкий свет и необыкновенное тепло. Свет струится потоками пушистых звездочек. Они настолько малы, что не мешают все хорошо видеть вокруг, но не настолько, чтобы нельзя было рассмотреть их самих. В таком свете очертания предметов не четкие. Все кажется мягким и мерцающим из-за движения множества крохотных  источников света. Тепло же необычно тем, что невозможно пожелать, чтобы было холоднее или теплее. Само отсутствие этого желания удивляет. 

Вокруг дворца множество величественных строений, их легкие пастельные тона и кружевные очертания стен делают их чудесным обрамлением. Глаза не могут насытиться причудливостью форм, их сочетанием, соотношением между собой. Свет, исходящий от дворца, освещает или чуть затеняет что-то в линиях каждый раз по-новому, чтобы я увидела определенный замысел архитектора, как дополнение к тому, что я видела прежде. Каждый раз это происходит как ответ на ожидаемое, и в тоже время открывает новые ожидания, больше прежних. По мере удаления от дворца строения расположены вдали друг от друга и окружены садами. Еще дальше редкие поселения среди полей и лесов. Реки, озера ставят завершающие акценты в орнаменте владений Ветра, беря взаймы краски у неба.
Мы останавливаемся у дальнего поселения.

-Возьми этого человека, неси его дальше сама.
-Я? Он так тяжел. Разве я смогу?

Ветер нежно улыбается, уверенно передает свою драгоценную ношу мне и улетает во дворец. Я смотрю вслед Ветру, хочу лететь вслед за ним, но странное чувство его близости осталось со мной. Это лучи света наполнены его присутствием. Они освещают и обогревают все во владениях Ветра, за его пределами и далекие сооружения за укрепленной стеной, откуда мы только улетели. Как так? Люди живут в тепле и свете дворца, но когда пришел посылающий лучи, они не узнали его и готовы были убить.

 Ощущение тяжести человека ровно на сколько, настолько есть у меня сил, не покидало меня, пока я несла  его в дом, где живет любовь. Каждый, кто попадает туда, вдруг вспоминает этот дом, даже если не был в нем сто лет. Он вдруг понимает, что все дома, которые он считал родными, только жалкие подобия этого. Он погружается в любовь, которая так долго его ждала. Становится очевидной необыкновенно простая мысль: ничего в мире не нужно, только вернуться в дом, наполненный огромной, пронизывающей все и напитывающей все любовью. Разве только человеку это нужно? Когда попадает туда маленькая птичка, она теряет всякий страх, сопровождавший ее во все прошлые дни. Никакая сила не сравниться с силой любви, которая ее оберегает. Когда приходит туда злой волк, устрашавший всех, он понимает бессмысленность и бессилие зла перед любовью. Любовь говорит как он дорог для нее, как он прекрасен. Ей ничего не нужно, что принадлежит ему, ей нужен только он. Не надо было никому доказывать, как он силен, как он умен, хитер. Кто-то любил его силу, ум, красоту, богатство, положение в стае или то, что принадлежало ему. Но никакая любовь «за что-то» не сравниться с чистой любовью его самого.  Я ухожу, оставив сокровище Ветра в дивном доме. Любовь отпустит человека, напитав его собой.

На окраине поселения небольшая площадка, где мастера обтесывают камни для построек. На их лицах нет обыденности, озабоченности. Из-под век видна полоска света. Я подхожу ближе и хочу заглянуть им в глаза, разве могут излучать свет их глаза?

-Привет.
-Привет.

Глаза мастеров медленно поднимаются в ответ на мое приветствие. Но это не глаза, это открываются окна в небо. Я приближаюсь к глазам-окнам, за которыми бесконечное небо с плывущими облаками в мягком свете дворца Ветра. Я смотрю вверх. Надо мной такое же небо, как и в глазах-окнах. Как могут такие маленькие формы вмещать такое огромное небо? Небо внутри них, куда бы они ни пошли, среди какой бы темноты не находились.

Рядом, на изумрудном лугу передвигаются удивительным образом знакомые и незнакомые животные внутри прозрачных шаров. Овечка с медвежонком, козлята с обезьянками, других я никогда не видела и не знаю, как они называются. Они такие разные и такие одинаково радостные. Все они побывали в доме любви. Они несут с собой любовь в глазах, улыбках. Мягкое свечение в форме шара исходит от их веселящихся фигурок. Так чудесно, как будто кто-то рассыпал множество разноцветных прозрачных шаров, которые плавно отталкиваются от земли, друг от друга.

 Время от времени все малыши спрашивают меня взглядом: «Мы скоро будем кушать?» Как? Я должна их накормить? Но никто этого не говорил ни им, ни мне. Во владениях Ветра многое не говорится, но понимается так просто благодаря маленькому ветерку, витающему возле каждого поселенца. Его зовут Колеблющий сердце. Большой Ветер оставил его для всех обитателей. Говорит он, как если бы говорил Большой Ветер, только очень тихо и нежно. Он не виден, да и слышать его может лишь тот, кто хочет слышать.
 
Позади радостного окружения что-то темное привлекло мое внимание. Ничего нет рядом, что могло бы отбрасывать такую большую тень на группу чинно восседающих больших и маленьких зверей. Они говорят друг с другом, соблюдая субординацию по возрасту и величине, судя обо всем и обо всех. Самодовольные и надменные кабаны, носороги, медведи, павлины и другие сидят группой на стульях, которые выбирали себе сами. Старый петух в пестром оперении взобрался на высокий стул, поет сиплым дрожащим голосом: «Я самый малый в этом стаде, я ниже всех, я тише всех». Это строка песенки, которую все знают. Он с пренебрежением осматривает резвящихся маленьких животных, не замечая их света, не радуясь с ними и за них. Он выискивает что-то особенное, за что Большой Ветер принес их в свои владения и ничего не находит. «Ветер, наверное, ошибся», - думает он.

Как случилось, что группа этих зверей излучает темные лучи? Ветер отыскивал их во рвах, на болотах, в безводных пустынях, отнимал их у разбойников, спасал тонущих из глубины морей и приносил в дом любви. Проходило время, звери жили во владениях Ветра, много слышали и видели, многому научились. Кто-то им сказал, что они заслужили честь обитать здесь. Им понравилось услышанное. Их сердца не отличили любви их родного дома – «ни за что» от любви, на которую они способны сами – «за что-то». Они стали считать себя избранными и достойными быть в этом чудесном месте, достойными судить всех и все независимо от любви. Право судить, позволенное самим себе, возвысило каждого в своих глазах над всеми. Да и другие приняли их надменный вид как должное, утвердив их в своей самооценке. После этого их свет стал постепенно угасать. Колеблющий сердце каждому из них говорит, что они здесь, потому что их любит Ветер, а не за их заслуги. Но как можно хотеть это слышать? Если признать ошибку, думают темнеющие звери, всем покажется, что они не достойны, ведь сами они думают так о других и пренебрегают ими. И вот, света больше нет.

 Но если прилетит Большой Ветер и скажет темному поселенцу: «Ты ошибаешься! Без любви судить нельзя». Он скажет голосом властелина по праву, голосом, пронизывающим сердце, страшным и любящим одновременно. Тогда темный шар вмиг пропадает, поселенец становится светлым, как вновь прибывший, без заслуг в своих глазах. Он снова способен радоваться. Но и темнота подкрадывается к нему вновь, говоря: «Ты необыкновенный, ты так много знаешь, сам Большой Ветер говорил с тобой дважды. Знания, полученные здесь только для того, чтобы судить обо всем и обо всех. В них сила. Причем тут любовь, разве возможно любить так, как об этом говорят здесь – «ни за что?» Если поселенец примет этот голос снова, он начнет излучать темноту так, что она покроет его и проглотит. У каждого поселенца свой цвет света и цвет темноты, которые он излучает. Хорошо видны очень светлые и очень темные, в цветах же других трудно разобраться. А тот, кто хочет это сделать, сам начинает темнеть.

Слышится торжественный трубный звук, пронизывающий пространство владений Ветра и уходящий далеко за их пределы. Я вижу Ветер в белоснежной сияющей одежде посреди дворца. Я вижу все строения вокруг – Большой Ветер посреди каждого. Я вижу каждое поселение, и в нем Ветер. Как я могу видеть все одновременно? Но как может Ветер быть одновременно везде? Он рядом со мной и рядом с каждым. Я вновь слышу огромную музыку любви, которую не могу вместить, которая обжигает изнутри. Я боюсь услышать последние звуки совершенства, но они звучат.

Все вокруг смотрят на меня с вопросом: «Когда ты нас накормишь?» Мой Большой Ветер оставил меня здесь, в маленьком далеком поселении, для маленьких и больших, для светлых и темных, чтобы я их кормила и поила. Он доверил их мне. Но чем кормить? Где взять молоко для маленьких?

Колеблющий сердце поет мне чудную песню. Слушая, я понимаю что-то для меня удивительное, нет, шокирующее. Это я должна стать коровой и напоить всех своим молоком. Я? Такая маленькая и слабая? Как?.. А песня нежно звучит. Мне нужно возвращаться в свою форму-тело, где ждет меня боль и радость, надежда и отчаяние – все, что произведет во мне способность давать много молока. Все ждут и смотрят на меня с такой уверенностью, что иначе и быть не может. Я должна стать для них дойной коровой.

А песня все звучит. Она похожа на ветер пустынь. Ее переливы, как рисунок барханов, как узор на ковре, как зыбкий мираж на горизонте. Я улетаю за ветерком туда, откуда песня, качаюсь между горбами шагающего верблюда, смотрю на желтый песок, знойное, желтоватое небо и успокаиваюсь от размеренных шагов животного, от нежного голоса ветерка.

-Пора возвращаться.
-Когда мне будет тяжело, я позову тебя?
-Не зови. Я всегда рядом, даже если ты этого не захочешь.
-Разве может такое быть?
-Все может быть.

                4.
Кто я? Я – маленькая капля чистой прозрачной воды. Я вижу, слышу и думаю. У меня огромные глаза, они занимают почти все во мне-капле. Слышу я поверхностью, думаю, наверное, водой внутри, что не есть глаза. Вижу и слышу я больше, чем думаю. Мне пора возвращаться в свою форму. Как грустно. Когда-нибудь я избавлюсь от нее, стану частью неба, или частью океана. Пока же мне придется мириться с участью пленника. Как я раньше не замечала тяжесть и тесноту своих рук, ног и всего остального, из чего состоит моя форма-тело. Снова ощущение угнетающей зависимости от времени. Время пульсирует сильно, когда я в своей форме и ослабевает, когда я ухожу из нее.

Мне очень не хотелось бы привыкать к жизни в этом тяжелом панцире с рычагами. Из него я слышу и вижу по-другому, думаю по-другому. Я попадаю не только в зависимость от моей формы-тела, но и от других, таких же форм, как у меня. Общность отдельных форм составляет одну огромную, распластанную на поверхности пустыни. В ней все соединено паутиной ответственности за кого-то, обязательствами перед кем-то, нитями чувств, желаний. Эти нити пронизывают и опутывают каждую маленькую составляющую: чувство справедливости, долга, патриотизма, родственности, привязанности; чувство страха что-то потерять, бесконечные желания что-то получать, что-то делать, что-то узнавать. В огромной форме, как и в каждой маленькой, все расположено на пружине времени, но огромной, соразмерной форме. Все изменяется по мере раскручивания пружины. Мне трудно рассмотреть эти изменения, ведь я смотрю изнутри, как если бы клеточка на моем мизинце захотела рассмотреть мой живот и все, что в нем происходит. Как маленькая клеточка на моем мизинце рождается на короткое время, умирает, а мизинец живет новыми клетками, так и я, войдя в маленькую форму, становлюсь частью большой на короткое время. Когда же я оставлю форму-тело, огромная форма будет жить другими, пришедшими позже, или задержавшимися дольше меня. Огромная форма, как и моя, проходит разные возрастные периоды. Думаю, сейчас она в довольно преклонном возрасте. Но разве может судить об этом клеточка на мизинце?

Почему я меняюсь, попадая в свою форму-тело? Она изменяет мои глаза, слух, мысли, - то, из чего я состою. Она надевает на меня чувства, которые мешают мне оставаться собой, навязывает суждения. У меня и моей формы разные потребности. Потребности формы грубы, примитивны, подчинены ритму времени. Они заявляют о себе, как о самом важном для меня. Уступая голосу справедливости, я забываю о себе. И только дуновение Ветра, которого боится форма, в котором питающая меня любовь, влечет меня во владения моего возлюбленного, напоминает о моих потребностях слышать нежную песню Колеблющего сердце, насыщаться словами Ветра, полными света и тепла.

                5.
Я слышала совершенную песню. Как мне теперь петь? Как мне теперь слушать все, что не есть совершенное? Я могу только терпеть свою или чужую песню.
Я слышала совершенное слово. Как мне теперь говорить? Как мне теперь слушать что-то другое? Мне остается только терпеть, если что-то скажу я, или кто-то. Ювелир отличит поддельные драгоценности, потому что он хорошо знает настоящие. Я слышала драгоценные слова, которые излучают свет и тепло, я не хочу воспроизводить жалкое подобие этих слов, на что способна моя форма. Влечение к совершенству повергает меня в уныние.

Большие и маленькие, надменные и простодушные окружили меня. У меня горит лицо, как от пощечин. Как они гневно смотрят, их дыхание – осуждение.

-Опять молоко?
-Одно и то же. Каждый раз одно и то же!
-Почему ты даешь молоко со слезами?
-Почему твое молоко соленое?
-Это не молоко, а слезы, твои слезы.
- Ты темнеешь день ото дня.
- Ты должна улыбаться и радоваться.
-На тебя невозможно смотреть, как и пить твое молоко.

Мне очень тяжело дышать. У меня нет защиты. Моя форма не может защитить меня от этих ударов. Я изнемогаю, мне больно. Я поила их своим молоком, как детей своих, как мучившаяся родами носила их на руках своих. Что же мне делать? У меня нет сил слышать слова-бичи. Я не могу бежать, вокруг теснота. Я не смогу выйти из своей формы, тогда я спрячусь в ней глубоко, глубоко, чтобы не слышать и не видеть ничего. Еще дальше, еще глубже. Что это? Дверь? Быстрее внутрь и запереть за собой дверь!

Как тихо, спокойно. Знакомый мягкий свет струится от бело-золотого трона в центре комнаты. Чем больше я всматриваюсь, тем больше и величественнее становится комната, выше пьедестал, стены расширяются, становятся прозрачными и исчезают совсем, открывая бесконечное небо вокруг. Мой Большой Ветер в царственном величии восседает на троне. Потоки света и тепла спускаются по ступеням ко мне и укутывают меня. Мне так спокойно рядом с Ветром. Он знает, как я устала. Я маленькая и беспомощная, как мотылек. Я хочу замереть с распростертыми крыльями у огромного пьедестала. Здесь можно оставаться сколько угодно долго и спокойно обо всем подумать. Не нужно слов, Ветер видит мои мысли, а я не хочу их скрывать от него.

Мне было очень больно от обид, но эти обиды были нужны для того, чтобы я отыскала новый путь к Ветру. Все, что было до этого, только для того, чтобы произошло настоящее. Это прекрасно. Я опять должна быть благодарна боли. Я убегала от тесноты внутрь себя, или внутрь формы? И, главное,- дверь, за которой я нашла спасение, внутри формы, или внутри меня? Я остаюсь каплей, которая видит, слышит и думает, значит, перемещения могут происходить относительно формы.

Когда я выхожу из своей формы-тела, я оказываюсь в бесконечном мире Ветра. Но, когда я вхожу в ее внутренность, я оказываюсь там же. Снаружи и внутри те же владения Ветра. Это моя форма-тело подобна двери в пространстве. Я могу жить в двери, отождествляя ее с собой, становясь ею, привыкая к ней до такой степени, что трудно отличить свои мысли от мыслей, навязанных мне дверью-формой. Я привыкаю к тяжести жить в двери и, отдавая на это все свои силы, забываю, что можно из нее выйти!

                6.
-Твоя песня с восточных гор, мой Ветер. Среди вершин, окутанных туманом, она вздыхает и нежно поет о любви. Мягкий туман, бирюзовые с белизной склоны гор окрашивают звуки. Все твои песни о любви, но они такие разные.
-Ты слышишь их издали. Подойди ближе, войди в песню.
-Я слышу ее в тебе.
-Входи.
-Я могу войти в тебя?
-Стань песней и входи.
-Какой нежный свет. Я не чувствую опоры среди светящихся звездочек. Я плыву в них. Они обволакивают меня, как вода.
-Это и есть вода.
-Твоя песня – вода?
-Вода состоит из слов.
-Эти светящиеся звездочки - твои слова?
-Да, слова, которые я говорил или скажу.
-Я могу остаться навсегда в этой воде?
-Нет. Мне пора сказать слова о тебе. Они совершат круг и вернутся, …ты тоже.
-Все песни возвращаются в тебя?
-Да, и ты тоже. Не забывай, все мои песни только о любви.

                7.
Я в том, что мое… пока. Как странно находиться в такой тесноте снова. Я скоро привыкну, перестану замечать эту тесноту. Вокруг меня формы-тела, больше или меньше отличающиеся друг от друга. Они нелепо перемещаются, двигая все, что у них есть, нелепо говорят, непрестанно меняя лицо. Более всего мне кажется нелепым их смех. Я смотрю на них, сочувствуя, понимая, как им тяжело. Но они не замечают тяжести своих форм, пока в них что-то не сломается.

Какая чужая для меня эта форма-тело! Я еще вижу разницу моих мыслей и мыслей, которые проникают из нее. Я еще могу отделиться от ее чувств, которые меняют мои мысли. Но долго ли?

В больших или маленьких формах, которые вокруг меня, спрятаны капельки чистой прозрачной воды. Я не могу их увидеть, но глаза форм мне все время напоминают об этом. Каждый раз я хочу смотреть в их глаза, как будто могу заглянуть внутрь и увидеть чудесную каплю, но маленькие капельки спрятаны и за глазами, глубоко. Мы не можем говорить друг с другом, между нами две стены наших форм-тел. Они изменяют то, что мы хотим сказать, искажают своими чувствами, суждениями, страхом быть осмеянными, непонятыми. Да я и ничего не хочу говорить, кроме слов любви. Я знаю, что другая капля живет с таким же желанием.

И ко мне и к другой капле может проникнуть, минуя все преграды, только Большой Ветер и Колеблющий сердце. Он поет мне песню о пути странника. После зноя и стужи, радости и бедствий, крепости и болезней странник слышит голос, зовущий домой. Этот голос говорит, что тяжелый путь через пустыню пройден, его ждет родной дом среди многих вод, где он утолит свою жажду. Странник падает среди пустыни. Его поглощает сыпучий песок, он становится все меньше и меньше. Вдруг странник понимает, что становится меньше не он, а то, что ему принадлежало. Он – это открытые глаза, которые занимают почти все в нем, слух и мысли, свободные и прекрасные. У него есть только одно чувство – любовь всего и всех. Он – это маленькая капля чистой воды. Странник поднимается невесомой каплей и летит прочь от чужой для него безводной пустыни, она не в силах его удержать. В своем чудесном полете он оглянется и увидит пустыню, от которой поднимается множество капель, таких же, как он. Они полны света, как маленькие звездочки, как маленькие бриллианты. Они полны небесных звуков, которые не может извлечь ни одна форма в пустыне. Ничего и никогда он не видел и не слышал прекраснее. Все его лишения и страдания в пустыне обретают смысл. Все в нем наполняется дивным, светлым, совершенным покоем.

                8.
На мне старые башмаки, старое серое пальто. Я иду по улицам окраины города. Скоро рассвет. Я должна найти, где укрыться от холода. Звезды тускнеют над головой. Они удаляются от меня до следующей ночи, а я иду вслед за словами, сказанными обо мне. Высокие здания, нависающие серыми глыбами, бесцеремонно разглядывают меня черными окнами. Этот город красивый и величественный. Но его красота помпезна, она превозносится над всем. Если я долго буду жить в этом городе, если устроюсь в тепле и сытости, я должна буду видеть его по-другому из-за чувства справедливости и чувства благодарности. Они будут непрестанно напоминать о себе. Чувства определенности и защищенности будут заставлять меня гордиться этим городом. Но это будет позже. Сейчас меня угнетает воинствующий вид строений. Он чужой для меня, но не для моей формы. Форма, механизм, панцирь, тело – это то, в чем я нахожусь. Это то, что очень желает тепла, сытости, определенности, защищенности. Оно очень желает изменить мои глаза и уши.

Утро. Улицы города нехотя просыпаются, залитые лучами, наполняются все возрастающим шумом. А я погружаюсь в суждения моей формы обо всем, что вижу и слышу. На меня хлынул поток впечатлений, которые я не успеваю анализировать. Это значит, что я приблизилась к огромной форме, ощутила ее мысли, чувства, желания. Ритм времени рядом с большим количеством форм учащается, усиливается. Пульсирующее дыхание большой формы проникает через глаза, уши, нос, заставляя дышать вместе с ней в одном ритме. Ее радостно встречает моя форма-тело с распростертым чувством любопытства, увлекая меня невинными вопросами: «Что это? Почему? Откуда и куда?» Если я соглашусь с формой и начну искать ответы, на это уйдет много времени. Если я что-то пойму, найду ответ на вопрос, пружина времени сделает виток и все изменится. Все новые и новые вопросы будет задавать мне чувство ненасытной жажды знать неизвестное ради нескольких мгновений сладкой удовлетворенности, когда получен ответ.
Такие разные прохожие торопятся в суете дня. Но разные формы имеет и все вокруг. Все пришло вслед сказанным словам, все новые и новые слова приходят от Ветра и производят многообразие форм, звуков, движений. Я не слышу слова, но вижу и слышу то, что они произвели.

Навстречу мне идет женщина с двумя детьми. Она смотрит мне в глаза, улыбается.
-Матушка, благослови.
Странные слова. Почему она называет меня матушкой? Что это значит? Как я могу благословить ее? Только у Ветра благие слова. Я не знаю, что ей ответить и ухожу дальше, оставляя ее в смущении.

-Здравствуйте, матушка.
Голос донесся со стороны и снизу. Нищий сидит у обочины дороги, смотрит на меня ожидающими глазами и умиленно улыбается. Со мной что-то произошло? Моя форма изменилась? Почему я второй раз слышу это обращение? Мне неуютно, как будто на меня надели одежды с чужого плеча. Я успела разобраться в своих чувствах и не могу молчать.
-Наша мать – вода, что превыше звезд. У нее имя чудное, его может подарить Ветер. Проси, оно будет согревать тебя, пока не вернешься к матери своей.

 Нищий замер с широко раскрытыми глазами. Прохожие стали оглядываться. Только сейчас я заметила смятую штанину. У нищего нет ноги. Как я восхищалась всем вокруг себя, находя все красивым, и, вдруг, это увечье затмило всю красоту. Где же совершенное? Его здесь нет? А боль в моем сердце? А мое сострадание к этому человеку не есть ли совершенное? Оно умножается в других сердцах, где родились те же чувства. Они расширили и размягчили сердца. В таком случае, этот изъян произвел совершенное в ответ. Изъян виден, а сострадание нет. Но видимое совершенное может произвести невидимую зависть, корысть, надменность. Зыбкий меняющийся мир нижней воды. Да, здесь я так же среди воды, но эта вода – мать моей формы. Она тихо течет и шумно бурлит, весело журчит и грозно грохочет. Она искрится прозрачная и откровенная в источнике, темная и коварная в болоте; неподвижная в камне и трепетная в птичке; чистая в слезе и мерзкая в навозе – но это все вода. Вода бесконечно изменчива и многообразна. Одна и та же вода перетекает из высоты в низость, меняется из нечистоты в чистоту. Формы, состоящие из воды и составляющие огромную форму на поверхности пустыни, мечутся и успокаиваются, поднимаются и падают. Все это вода, и Ветер над водой.

                9.
Опираясь на палочку, впереди меня медленно идет старушка.  Холщовая сумка почти касается земли. Полукруглые плечи под темно-синим пальто не торопясь меняют  на нем складки.

-Можно, я помогу?
Старушка остановилась, пристально и долго осматривала меня, потом отпустила сумку в мою руку.
-Ах, милая, спасибо тебе. Мне тяжело и с сумкой и без нее.

Отдав сумку, старушка шла так же медленно, что-то бормоча о том, что все равно надо двигаться, если живешь еще. Мы проходим мимо слипшихся друг с другом домов, сворачиваем в арку. В маленький внутренний дворик выходят три двери. За одной из них, куда мы вошли, живет старость. Она в запахе, множестве ненужных, давно нетронутых вещей, что-то о себе напоминающих. Старость цепко держит все предметы, которые свидетельствуют о прошлом, наивно ожидая от них того же. Да, некоторое время они отвечают взаимностью. Хозяйка садится на стул, большие руки опускаются на худые колени. Тонкая кожа набросила морщинистую паутину на фиолетовые змейки вен.

-Я так устала жить. Новые дни память уносит быстрее, чем прошлые. Я живу в страхе конца. Но конец – это все, что есть у меня впереди. Что же мне делать? У меня нет сил что-то делать, чтобы не думать о конце.

Тусклые глаза смотрят сквозь меня. Да и вопрос сказан без ожидания ответа. Разве кто-то может ответить на такой вопрос? Разве кто-то имеет право отвечать на такой вопрос? Но меня наполняет что-то. Прозрачные звездочки с нежным светом перетекают от меня к старушке, обволакивают ее, приподнимают, образуя облачко под ней. Это серебристая песня утешения. Я слушаю мягкие, мерцающие звуки, впитываю тепло и свет песни.

-Какие мудрые слова ты говоришь! Спасибо.
-Что Вы? Я слушала песню вместе с Вами.
-Какую песню?.. Мне так нужны твои слова!
-Но это не мои слова. К Вам прилетела песня Ветра. У меня нет таких слов.
-Что ты говоришь?
-Я не могу принять благодарность за то, что не я дала Вам.
-Не понимаю, о чем ты.
-Прощайте.
-Какая ты странная, но то, что ты сказала…

              На улице много прохожих, но мне одиноко. Я переполнена огорчением. Как можно не узнать слов Ветра? Как можно подумать, что такая песня может принадлежать человеку? Мне стыдно за услышанные слова благодарности, как будто я несу что-то чужое. Мысли о Ветре наполняют меня его теплом. Мой прекрасный Ветер знает, что я не приняла благодарность, принадлежащую ему.

                В небольшом сквере собрались люди. Из середины собравшихся слышен призывный голос. Я подхожу ближе. Большой пожилой человек пристально смотрит в глаза то одному, то другому слушателю. В его интонациях желание сказать каждое слово к каждому уху. Сильный голос красиво призывает к добру и милости. Как голодные сердца внимают словам о добре!

-Будьте честны, добры. Любите друг друга. Если не будете так поступать, прилетит Ветер, принесет бурю и всех погубит. Никто не останется в живых, только добрые и честные. А их будет очень мало, единицы. Любите же, чтобы остаться в живых.

               Что со мной? Словно резкий фальшивый звук перечеркнул мелодию. Кто-то рядом всплакнул. Кто-то тяжело вздохнул. Почему мне плохо? Поток красивых слов я слушала, как музыку. И вдруг… Что-то фальшивое в смысле слов. Что-то мертвое пронзило жизнь. Я не хочу оставаться в живых, зная, что почти все погибнут. Если не сохранит меня Ветер мой, если не вложит в меня доброе свое, есть ли оно у меня? Не будет в том моих заслуг, если я останусь жить. И мне не может быть хорошо среди погибших. Возможно ли любить людей с целью остаться живой посреди умерших. Вот фальшивая нота в песне о добром. Это не слова Ветра, это слова жалкой трусливой формы. В любви погибает форма, умирают ее потребности, желания. Любовь овладевает всеми чувствами, мыслями, действиями формы, направляет для жизни того, кого любит. Любовь совершенна, бескорыстна, чиста в своих помыслах, намерениях.

                Я не хочу слушать смутившего меня человека и ухожу по извилистым улочкам города дальше, дальше. За поворотом огромный лохматый пес преградил мне дорогу. Я не успею убежать, да и нужно ли? Размышления «что делать?» мешают мне думать о Ветре. Позади пса выбежал испуганный человек. Наверное, я должна была бы тоже испугаться, но мне не хочется прерывать свои мысли. Почему пес пятиться назад? Он же не может бояться меня. Почему он кланяется, пятится и кланяется? Как странно. Его хозяин, недоумевая, смотрит то на меня, то на пса. Я прохожу мимо, сама не понимая, что происходит. Все это не на миг не прервало мое ощущение, что я рядом с Ветром. Нет, это Ветер со мной. И совсем не я причина такого поведения пса. Я оглядываюсь. Человек и пес смотрят мне вслед. Они видят меня, но помнят чудесное ощущение близости Ветра.

                Я улетаю за песней Колеблющего сердце на цветущую поляну среди джунглей, где родилась песня. Пестрые диковинные цветы поют гимн любви. На поляну приходит девушка в яркой одежде, как нельзя лучше сочетающейся с яркими цветами. Восторженно внимая звукам и краскам вокруг, она начинает свою сольную партию великолепным глубоким голосом. Птицы, звери, насекомые, пересекая границы поляны, подчиняются замыслу Ветра. Движение, звук, цвет. Пересекают границы поляны только те, которые нужны Ветру для его песни, его рисунка, его танца на этом месте. Никто и ничто здесь не случайно.
 
        Я возвращаюсь на узкую улочку холодного города. Серые стены закрывают простор неба. Почему здесь нет песни Ветра? По-другому, - разве здесь нет песни Ветра? Это я не слышу ее ушами и не вижу глазами моей формы. Мне бы посмотреть на это место с высоты неба, мне бы проникнуть к каждой капле на этом месте. Здесь также гармония звука, красок, движения по замыслу Ветра, здесь также песня о любви,  которая наполняет капли. Разве в джунглях я обратила внимание на небо? Нет. Пестрые краски и движение всего, что под небом влекло меня. А здесь серые стены всего лишь огранка драгоценного неба. Среди серых стен люди с глазами, где должно быть небо. Среди людей и серых стен – я с глазами, где должно быть небо…

                10.
Возле небольшого дома растут молодые деревца. Седой человек взял лопатой навоз из тележки и уложил на узкую полоску земли вокруг неокрепших стволов. Молодые деревца сбросили листья, выставив напоказ тонкие ветви. Голые жалкие деревца возле голой стены. Совсем недавно зеленый убор нежной листвы украшал их кроны, восторженные взгляды прохожих ублажали их.  Хозяин одаривал их умиленной улыбкой. А сейчас?.. Он даже не смотрит на них. Как он не понимает, насколько неприятно и унизительно находиться таким тонким, нежным деревцам среди навоза. Как больно видеть закрывающих носы прохожих, самим вдыхать едкий запах. Как больно переносить этот позор! Ах, что он делает? Он лопатой ранит самые нежные корни, закапывая навоз. Больно и обидно. И это тот, кто их посадил?!

       Еще много времени пройдет прежде, чем деревца поймут, что они становятся здоровее, быстрее растут, крепнет главный корень от навоза и окучивания. Поймут ли?

Мужчина заметил меня, поздоровался, дружелюбно улыбаясь.
- Вы кого-то ищете?
- Мне хотелось бы работу найти.
- К себе бы взял, мне нужны работники в саду, но только  на сезонные работы. Приходи весной.  Да вот, у соседки в доме напротив работница съехала, может быть, возьмет. Ноги у нее больные, одной трудно приходится. Правда, характер у нее тяжеловат.
- Спасибо, я попробую.

            У дома напротив не растут деревья, только высокая высохшая трава. Я поднимаюсь на крыльцо, стучусь в дверь. Несколько минут спустя из-за двери выглядывает решительная раздраженная женщина. Слегка отечная шея и глаза выдают явную причину плохого характера.

- Что тебе?
- Здравствуйте, я работу ищу.
- Работу? Ты такая худая! Какая ты работница? А едите вы все много. Я бы взяла тебя, если бы кормить не надо было. Получится? А?
- Не знаю.
- Не знаешь – будешь есть или нет? Не люблю болтунов. Ты слов на ветер не бросай.
- На Ветер?
- Да. Что попусту болтаешь? Будешь работать и не есть, заходи. Нечего играть словами.
         Что я делаю? Зачем я захожу в дом? Разве я смогу? Но она сказала, что я бросаю слова на Ветер.
           Хозяйка, постояв минуту, пугая меня взглядом, захлопнула за мной дверь.
- Вот как? Что ж, посмотрим, надолго ли тебя хватит. Принимайся за уборку.

           Что со мной? Почему мне так радостно? Я чувствую – Ветер рядом. Я слышу песню торжества о колеснице победителя. Трубы играют победный марш. Под ликующие возгласы встречающих, под торжественный звук труб колесница въезжает в прекрасный город. Я слышу дивное имя этого города. Оно звучит в песне еще, еще.  Песня открывает мне тайну: имя города – это ключ от  его врат. Ощущение обладания огромным сокровищем наполняет меня радостным покоем.

      Я никогда так не работала. Мои руки такие умелые, послушные, но не мне. А я слушаю песню и радуюсь полученному богатству.
Хозяйка пристально следит за мной.

- Теперь приготовь ужин и ступай спать, поздно уже.

                На кухонном столе разложены продукты. Какой у них странный вид. Мне кажется, что они искусственные, несъедобные, словно муляжи, разукрашенные краской. Почему мне не хочется кушать? Я совсем недавно изнемогала от голода, а сейчас как будто никогда не знала чувства жажды и голода. Как я себя легко чувствую! Что это значит? Это одно из слов, сказанных обо мне Ветром?

                Поздно вечером, после удивительного дня я засыпаю в маленькой теплой коморке. Ночь прошла как один миг. Нежная песня Колеблющего сердце разбудила меня. Может быть, утром все изменится? Нет. Я полна сил и не хочу пить и есть. Только сейчас я почувствовала, насколько меня обременяла потребность питаться. Мне снова работа в радость и день проходит чудесно. Я смотрю на хозяйку дома с благодарностью. Это Ветер дал ей слова пререканий, после которых последовало мое чудо. Ее слова – одно из составляющих замысла Ветра. Она - такая же капля чистой воды, как и я, спрятанная в своей форме. Ветер мог сделать наоборот: дать ее слова мне, а ей – чудесное действие. Результат был бы тот же – восторг и признательность капли. Не важно – меня, или ее.

 Так прошел и третий день. Утром четвертого хозяйка подходит ко мне, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Глаза расширены больше обычного, крылья носа резко очерчены.

- Ты так и будешь издеваться надо мной?
- О чем Вы? Не понимаю.
- Может быть, ты ешь украдкой?
- Нет, мне не хочется.
- Что ты все время улыбаешься, как безумная?
- Мне радостно, что я кушать не хочу, а сил много.
- Что ж ты из меня злодейку-то делаешь?
- Да нет же. Все так чудесно!
- Садись, поешь. Нечего роль мученика играть. А разгрузочные дни для здоровья полезны.

       Все переменилось вмиг. Я почувствовала, что хочу кушать, но совсем немного, как если бы я ела несколько часов назад. Продукты стали выглядеть аппетитно, как обычно. Мое чудо закончилось. Пришло огорчение от утраты какой-то части свободы от своей формы. Но как я могла так хорошо себя чувствовать без пищи и воды? Самое удивительное было мое восприятие продуктов и воды как ненужное для меня. Этому предшествовала ситуация, слова, повлекшие действие. Все, что происходило за три удивительных дня, составляет законченную прекрасную композицию. Каждое слово и каждое действие всех участвующих, цвет и форма всех и всего вокруг, все звуки трех дней – это и есть совершенный замысел Ветра на этом месте. Три дня – это очень маленький срок. Я смогла увидеть начало и конец, последовательность, причины и следствия происшедшего. Но если бы сюжет длился три года, разве я смогла бы увидеть в каждом слове, действии, звуке, чувстве взаимосвязь, целостность всего происходящего в картине трех лет. Смогла бы я увидеть все совершенство замысла автора? Нет, это невозможно. Ветер подарил мне это маленькое чудо, чтобы я верила, что и в большом он остается таким же совершенным. Я не могу вместить большое, но я его часть.

Я стою в зеленом уборе листвы, мои молодые корни разрастаются во все стороны. Тот, кто посадил меня, радуется и поливает меня чистой водой. Но придет время, нужно будет удобрить меня навозом и обрезать поверхностные корни. Буду ли я слышать песни? Я буду стоять перед всеми прохожими, выставив голые жалкие ветви. Я буду стонать от боли раненых нежных корней, вдыхать зловонный запах навоза. Смогу ли я тогда благодарить моего садовника? Но пока я слышу песню, плывущую в бескрайний простор серо-рыжей степи и сизого неба.

Быстрая речушка убегает к морю. Веселая музыка воды среди извилистого берега и зарослей больших и сильных стеблей камыша, едва колышущихся. Они растут на мелководье, где течение спокойное. А посреди реки вода втискивается в глубокую узкую расщелину, бурлит и пенится в водоворотах. Чуть поодаль от густо растущих стеблей, но в зоне быстрого течения, на краю расщелины растет маленький стебелек камыша. Как он трепещет, извивается, наклоняясь верхушкой к самой воде! Затем подпрыгивает, выпрямляясь во весь рост, чтобы потом опять кланяться под натиском быстрой реки. Это его соло самых высоких нот я слышу в хоре теноров камыша, его пируэты и поклоны танца на фоне медленных движений множества крепких высоких стеблей. Он посажен и выращен на этом месте, чтобы исполнить свой танец, свою песню. Ценой каких усилий!? И, может быть, через минуту подводная струя воды вымоет корешок солиста и унесет.

                11.
            После сырой, холодной, затяжной зимы у земли отошли талые воды, и она скоро родила зелень, цветы. Небо удивленно смотрит на свое новое дитя,  улыбаясь теплой голубизной. Деревца у дома напротив день ото дня все шире и откровеннее раскрывают свои листья-ладони для всех. Упругие травинки протискиваются между тесными булыжниками на мостовой и дарят себя всем. Я ступаю по траве, а она ласкает мои стопы. Я сомну молодые стебельки, а они снова наполнятся соком жизни. Огромный хор Ветра поет песню любви.
Навстречу идет дочь садовника из соседнего дома.

-Здравствуй. Завтра наступит лесной праздник. Ты пойдешь с нами в поле?
-Не знаю.
- Будет очень интересно. Построят шалаши, навесы и будут веселиться в них несколько дней.
- Почему?
-Никто этого не знает. Праздник очень древний. Наверное, позабыли, когда и почему его стали отмечать. Есть странное поверье: если ты не придешь на праздник, твой дом разрушится или обеднеет.
- Я спрошу у хозяйки.
- Хорошо, а я зайду за тобой.

                Мои глаза и уши изменились. Я вижу город по-другому. Здесь живут спрятанные капли чистой прозрачной воды. Они драгоценны для Ветра, значит и для меня. Как научиться видеть только это сокровище сквозь мою и их формы-тела? Стать Ветром? Но тогда все, что важно для наших форм, становится малозначимым, не стоящим внимания. Пустыми кажутся слова и желания форм.

                Я спросила хозяйку, могу ли я пойти на лесной праздник. Она немного помолчав, ответила.

- Зачем тебе идти, ведь у тебя нет дома? Ему не грозит бедность.
- Да, Вы правы.
- А ты хочешь пойти?
-Не знаю.
- Когда ты рядом, мне кажется, что я на похоронах. Но после похорон я забываю о смерти, а ты мне все время напоминаешь о ней. Это мертвым ничего не нужно, ничего не интересно, ничего не хочется. Души у тебя нет, что ли? Если бы я так не нуждалась в помощи, я бы давно распрощалась с тобой. Приготовь сегодня и на завтрашний день, да ступай, посмотри на праздник. Я не могу пойти, ноги совсем разболелись. Да и от тебя денек отдохну. К вечеру возвращайся.
-Да.

Колеблющий сердце зовет меня за собой. Я лечу ввысь с невероятной скоростью сквозь облака, звезды, выше звезд. Там престол моего царя. У престола Большого Ветра огромный живой поток света в форме полукруга, обрамляющего престол снизу. Края потока уходят далеко, суживаясь к точкам, с одной и с другой стороны. Это поток светящихся капель, которые будут проходить, или уже прошли путь пустыни. Капли живут любовью, которая перетекает от одной к другим и обратно непрерывно, соединяя в единое существо. Почему я знаю, что всегда здесь была раньше? Мне так знакомо это тепло. Этот родной свет. Я прикасаюсь к ближайшим каплям, наполняюсь любовью, текущей в меня, через меня к другим каплям. Как рады мне все вокруг! Как все ожидали меня! Я оказываюсь одним целым с ними, мысли живого потока поглощают мои. Они несоизмеримы с моими, они огромны и тяжелы, что под силу только такому огромному существу. Все мысли потока только о каплях, проходящих путь пустыни, как о едином существе, его движениях, его болезнях, его бедах, радостях. Путь в пустыне маленьких капель – самое важное в мироздании. Я часть огромного существа - знающего, чувствующего, видящего на огромные расстояния, мыслящего земными столетиями. Я часть того, что больше неба, больше океана, и я так любима этим существом, я так важна для него и для каждой капли в нем, как и каждая из них для меня. Я не растворяюсь и не теряюсь в большом, а каждый миг ощущаю любовь «большого», живу невыразимой полнотой этого чувства.

Но, что это? Я отделяюсь от моего потока, моего дома. Я перестаю чувствовать течение любви, во мне осталась только ее часть, которую я способна вместить. Сила мысли потока света становятся для меня тяжестью, которую я не смею даже попробовать осмыслить.   Я с паникой смотрю на поток света, от которого все больше отдаляюсь. Я смотрю туда, где только что была. Поток снизу должен замыкаться мной, чтобы получился совершенный контур, а без меня – изъян формы! Колеблющий сердце уверяет меня, что у другой капли другая конфигурация и ни одна капля не займет мое место в моем доме, потому что для каждой существует только ее место с неповторимыми очертаниями. Это место всегда принадлежало мне, и всегда будет моим.

         Я не хочу возвращаться!.. Но слова, сказанные обо мне, еще не совершили свой круг. Мне снова нужно идти в пустыню. Я снова должна преодолеть отчаяние и разочарование от возвращения в свою ничтожную форму-тело. А воспоминания о доме со мной. Там всегда ждут, всегда любят, всегда думают обо мне и о таких, как я.

                12. 
                Горожане в нарядных одеждах выходят в поле на скошенный луг. Дети и мужчины несут из леса охапки ветвей, делают из них навесы, радостно разговаривают, предвкушая веселье. Женщины суетятся возле огня, готовят праздничное угощение в огромном чане. Девушки, собравшись в круг, поют нежную, спокойную, как туман, песню. Закончив незатейливые сооружения, безусые парни, мужчины постарше собираются вокруг девушек, вторят песню-туман. Она стелется по земле, очаровывает переливами голосов, поющих о том, что нужно всего несколько дней в году находиться в жалком подобии домов, чтобы сохранить свои крепкие каменные дома от бедствий. Если прольются дожди – люди стерпят, если опалит их зной – они укроются в тени шалашей, если укрытия разрушит буря –  они построят новые. Только бы дух лесного праздника оберегал их дома весь год. Песня затихла, все погрузились в раздумья, но ненадолго. Одно из предписаний праздника – веселиться в жалких укрытиях.

             Зачем я пришла сюда, ведь у меня нет дома? Как нет? Мой дом высоко над облаками, над звездами, у подножия престола Ветра. Значит, этот праздник говорит о моем доме. Мне нужно немного претерпеть все невзгоды и тесноту моей формы здесь в пустыне, чтобы вернуться домой, вернуться по праву, вслед возвращающимся словам, сказанным обо мне. Какой дивный праздник!
-Мой Ветер! Это ты повелел праздновать дни надежды! Я узнаю тебя во всем.

                Дочь садовника красивая, как распустившаяся лилия. Вечерние лучи выделяют ее светлые волосы, светлый наряд среди других, уже угасающих красок.

-Тебе нравится наш праздник?
-Это мой праздник тоже.
-Да? Я думала, что только у нас такие странные обычаи. Но это все сказки. Разве можно быть таким невежественным в наше время? Нужно реально мыслить, и всему найдется объяснение, нужно думать, как заработать деньги, чтобы не обеднеть. Все остальное, что касается дома и не только дома, нужно анализировать, предвидеть. Очень удобно всю ответственность перекладывать на вымышленного духа лесного праздника.
-Какой красивый вечер. Посмотри, там за рекой растут фиолетовые цветы, образуя орнамент с зеленой травой. Белый ковыль смягчает окраску изумрудной травы. В небе заката те же краски только в сочетании с оттенками синего цвета. А темная полоса леса вокруг поля, как витиеватая рама для картины поля и для картины неба. Ты смотришь на картину вверху, или на ту, которая внизу, а рама разделяет твои картины.
- Ты хочешь сменить тему?
- Я хочу сказать, что и те, которые верят в духа праздника, и те, которые не верят, являются частью обеих картин. Фиолетовый цвет есть и в картине поля, и в картине неба. На зеленом поле ты найдешь оттенки синего цвета, а в синем цвете неба – оттенки зеленого. И только обе картины составляют гармонию, полноту замысла художника.
-Твоей теорией можно оправдать любое преступление. Оно явится частью какой-то законченной совершенной картины. Так?
- Слово «оправдывать» из терминологии судьи. Я не смогу им быть. Это непосильная задача.
-Ты много раз оказываешься судьей, делая выбор каждый день: что делать, что говорить? Решения ты основываешь на своих суждениях.
- Да, каждый день, делая выбор, основанный на своих суждениях, я вижу бесконечное несовершенство результата.
- Но по твоей теории оно должно быть частью бесконечного совершенного.
- Это не теория.
- Пойдем, нас зовут к ужину. Мне очень нравится блюдо, которое готовят к этому празднику.
   После ужина мне нужно возвращаться в город.

                11.
                Камни на мостовой, камни стен домов говорят о долговечности, основательности. Многообразие форм и цвета можно рассматривать бесконечно долго, а можно отложить на потом, ведь камни не изменятся. Я, пожалуй, ошибаюсь. В утренних лучах камни с прозрачным слоем на поверхности. Среди дня цвет яркий, он на самой поверхности камня. На закате цвет таинственный, бархатный, уходит в глубину камня. На следующий день, как и небо не повторит свой цвет, так и камень отразит лучи по-новому.

                Хозяйка дома сидит у стола, вытирая слезы.
- Что случилось?
- Письмо от невестки получила. Сын мой болен, с постели не встает. У него детей полон дом. Как они жить будут?
- Может быть, выздоровеет?

              Какие банальные слова. Что нужно говорить? Не знаю. Самое лучшее, что можно сделать – просто быть рядом. Как хорошо просто молчать.
- Он один у меня, лелеяла его, растила. Уехал за купцами к иноверцам, да там и остался. Приезжал потом, звал с собой. А как мне жить среди чужих? Я его ругала, говорила, что землю свою не любит, что пусть там мать и ищет. А теперь жалею, что ругала, что не поехала. И что же, что чужие, привыкла бы. Ты вон живешь среди чужих, и ничего. Он мне опорой был бы, единственный мой.

                Мои глаза отяжелели, во мне звучит многолосие хора. Я в вагоне поезда. На полустанке пассажиры садятся в вагон. Мужчина и женщина задержались у двери, не решаясь войти. Женщина все же проходит к свободному месту, оглядывается. Дверь закрылась, на перроне остались провожающие вместе с задумавшимся человеком.
Я сижу недалеко от двери, которая ведет в соседний вагон. Кто-то нажимает ручку двери с обратной стороны. Я подхожу, открываю дверь. Между вагонами нет мостика, только соединение. Человек, оставшийся на перроне, оказался за дверью. Его ноги соскользнули с железного соединения, он держится руками за совершенно гладкий, отполированный проем, соскальзывая вниз. Глаза, полные отчаяния, просят о помощи. Конечно, я ухвачу человека за руку и помогу взобраться в вагон. Страшные просящие глаза приковали мой взгляд. Но, кто это справа?! Прекрасное лицо с совершенными чертами. Выразительные, большие глаза с неподвижным, спокойным взглядом. Белоснежная длинная одежда скрывает все, кроме лица. Я не могу понять, передо мной мужчина или женщина. Поезд мчится на огромной скорости, но Некто в белой одежде ни на что не опирается. Он недвижим в воздухе. Все вокруг сотрясается от быстрой езды поезда, в промежутке между вагонами земля быстро течет назад, но Некто пребывает в другом измерении, но в том же месте, где я, человек, который вот-вот сорвется вниз, поезд на огромной скорости и все вокруг. Никогда я не видела столь бесстрастное лицо. Некто смотрит прямо мне в глаза и говорит взглядом, не произнося слов, что он пришел из бездны, потому что получил право забрать этого человека и вернуться с ним обратно. Это право не может никто оспорить. А я имею право знать это.

                Сон или не сон длился между фразами хозяйки.
- Может быть, ты права,  и он выздоровеет.
- Думаю, нет.
- Почему ты так говоришь?
- Сон видела.
- Какой сон?

                Я рассказываю все, что видела в минутном сне, или не сне. Бедная женщина поднимает на меня заплаканные глаза, полные негодования.
- Если ты видела пришедшего из бездны, он говорил с тобой, может ты сама оттуда? В тебе злой дух. Ты поселилась в моем доме, чтобы свести меня в могилу. Ты сама как мертвая. Мне страшно.

             Меня никак не взволновали ее слова. Я вновь ощутила прикосновение к чему-то огромному, которое не могу вместить.
- Нет во мне злого духа.
- Уходи. Я не хочу, не могу тебя видеть. Я боюсь тебя.
- Вам будет тяжело без меня. Может быть, я останусь, пока Вы найдете замену?
- Нет, уходи сейчас.

                14.
                Чудесная ночь. Я ухожу из города, где живут маленькие капли чистой воды, спрятанные глубоко-глубоко от всех и от самих себя.

          Я люблю все, что твое, Ветер. А ты владеешь всем и всеми. Я хочу подарить тебе все, но у меня ничего нет. Я никогда не смогу сказать слов, достойных тебя. Все совершенные слова принадлежат тебе. Дай мне их, чтобы я могла вернуть тебе, но коснуться их самой… и почувствовать свою ничтожность, свою пустоту, свою смерть. Все твое совершенное здесь делает меня ничем.

                Огонь внутри сжигает меня. Звезды кружатся надо мной, вокруг меня, мерцая. Что наполняет меня? Это не слова, это другая вода. Она потушит мой огонь. Это мои слезы, которые наполняют всю мою внутренность, переливаются и наполняют мою форму, переполняют и ее, льются, льются наружу. Я выливаюсь со слезами из своей формы, падаю и протекаю между комочками земли. Что-то крохотное, твердое подо мной удерживает меня и медленно впитывает. Незнакомые чувства. Моя форма набухает. Это крохотное зернышко впитало меня. Оболочка снаружи моей новой формы не дает мне расти, сдавливает меня со всех сторон. Мне трудно, я изнемогаю от давления внутри клеток, от усилий вырваться из тесноты. Как долго продолжается боль! Я не могу больше переносить ее. Я задохнусь в этом склепе! А-а-а-а-а-а-а…

Оболочка лопается по тугому шву. Чуть легче. Мои клетки расправляются и снова разбухают, сбрасывая наружную морщинистую одежду. Как тяжело поднять землю над собой. Я знаю, где небо, мне нужно его увидеть. Снова чувство тесноты, давления и боли во всех моих клетках. Земля теснит со всех сторон. Моя верхушка протискивается, раздвигая землю. Мне легче, легче. Можно отдохнуть.

 Тихо-тихо издали слышатся звуки, они приближаются ко мне. В темноте под землей я слышу сокровенную музыку рождения. Боль позади. Я быстро расту вверх. Надо мной показались звезды. Клетки напряжены, вытягиваясь то одной, то другой стороной. Я скоро привыкну и к этой тесноте моей новой формы. Почему я так быстро расту? Чем я питаюсь? Я не чувствую под собой воду, сухая земля, и только.  Я смотрю в небо, поэтому расту. Мне очень хочется в небо.

 Музыка заполняет предрассветную тишину, нежная, волнующая мелодия. Звезды вверху соединились лучами в круг, плавно двигаясь волнами то в одну, то в другую  сторону небосклона. Я в тоненьком ростке тянусь изо всех сил, раскачиваясь в такт их танца, протягиваю маленькие листочки к лучам звезд, а они затухают одна за другой. Прозрачными красками приветствует заря встречающих ее птиц, траву, цветы, меня и другие создания, просыпающиеся на поле. Как тепло, как чудесно! Я вдыхаю ароматы полевых цветов. Мой тонкий стебелек все тянется, тянется. Я еще не вижу цветы, они выше меня. Пение, жужжание, стрекотание под сводом безоблачного неба. Я слушаю, смотрю.

                На травинку повыше прыгает кузнечик и обгладывает ее. Я больше не слышу музыку и пение. Если он не насытится, то съест меня. Снова боль?! Я боюсь, я не хочу. Но кузнечик расправляет малиновые крылышки и улетает прочь. С ним улетает мой страх.

Я снова могу слышать музыку, смотреть в лазурь неба. Нет. Я стала настороженной, прислушиваюсь ко всему, не грозит ли мне опасность. Мой росток так нежен, так сочен. Он многим придется по вкусу, а я совершенно беззащитна. Я смотрю по сторонам, нет ли поблизости врагов. Становится жарко. Полуденный зной иссушает меня. Мне уже не в радость пестрые краски луга. Почему я не проросла в тени дерева, или у берега реки? Мои нежные клетки теряют упругость. Я не могу держать равновесие. Моя верхушка наклоняется. Какой нестерпимый зной! Еще несколько часов назад я радовалась всему вокруг, а теперь я погибаю от жары. Я хочу пить, желтею, сгораю от палящих лучей. Боль, которую я так боялась, снова пришла. Боль мешает мне думать. Я больше не живу. Я улетаю навстречу сжигающим меня лучам жестокого солнца. Но и лучи больше не жгут меня. Они сожгли мою форму с ее чувствами, мыслями.

Я забыла, что моя форма росла не благодаря воде, а лишь потому, что я смотрела в небо и стремилась к нему. Только это давало жизнь моей форме. Я умерла не тогда, когда высох мой росток. Я умерла, когда перестала тянуться ввысь, слышать музыку, видеть краски, верить в гармонию всего вокруг. Я обманулась нежностью, беззащитностью формы и не оградила себя от ее чувств, парализующего страха. Я озиралась вокруг себя и прислушивалась, не летит ли, не ползет ли мой враг. Зачем? Разве я могла кому-то или чему-то противостоять? Ничтожное беспомощное создание. Почему я не просила помощи у Ветра? Почему я не вышла к нему, чтобы укрыться. Я вышла, но только после смерти формы.

- Это твой маленький урок.
- Конечно, ты же видел все мои ошибки.
- Ошибка была одна – ты забыла, что я всегда рядом.
- Почему ты не говорил со мной, не напомнил о себе, чтобы я никого не боялась? Почему я забыла о тебе, мой Ветер? Как это могло случиться со мной?
- Тебе нужна эта ошибка.
- Не понимаю, зачем.
- Ты встретишь тех, кто ошибается, не суди их. Им также нужны их ошибки.
- Ты дал мне жалкий страх, который затмил мне память о тебе, потому что в будущем мне нужно будет не судить тех, кто ошибается?
- Да.
- Но, может быть, мне для другого урока нужна будет ошибка, и я осужу кого-то?
- Может быть.
- Тогда что зависит от меня?
- Ничего. Ты идешь вслед за моими словами.
- Даже тогда, когда говорю свои?
- Да.
- А как же мои размышления, желания, чувства, мой выбор решений?
- Твои, или твоей формы? Но это единственная драгоценная почва, на которой совершают круг мои слова.
- Все мое ничего не значит?
- Твое, или твоей формы? Любви не нужна значимость. Она просто любит. Если ты определяешь мою значимость для себя, в твоей любви нет полноты. Ты ограничила ее, когда определяла какая значимость, ее рамки. Ты разграничила ее, когда определяла значимость кого и для кого. Ты не даешь ей свободно перетекать через тебя.

                15.
                Я возвращаюсь в свою форму-тело человека, она набросила на меня хомут голода с требованием искать пищу. Поле пестреет множеством цветов. Я срываю сочные ростки с едва уловимым привкусом соли. У цветов я отделяю сладковатые лепестки, горсть за горстью насыщаюсь ароматной и красивой пищей. Я пью воду из реки, ложусь на мягкую траву у берега, смотрю на облака и слушаю музыку неба. Земля приподнимает меня ближе к облакам, я вот-вот прикоснусь к ним. Огромные глыбы, бесконечно меняющие очертания.

 Музыка настораживает меня, как и приближение туч, полных дождями, расплескивающих свою ношу вдали синими полосами. Ветер в волнах высокой травы просит меня поторопиться найти укрытие от дождя. Увертюра, доносящаяся с окраины леса, усиливает напряженность музыки. Небо все темнее. В кульминации пьесы раскаты грома. Я успею добежать до леса. Мой бег тревожными нотами ускоряет ритм музыки. Тучи нетерпеливо клубятся надо мной, угрожая все больше и больше. Но они не смеют разрешиться в дожде. Ветер повелел им держать неустойчивые ноты, пока я не спрячусь. Молнии пронизывают темное небо, открывая богатство красок грозы. В лесу мелодия раскачивающихся деревьев зовет меня под свой кров. Я прячусь под широкой кроной гостеприимного дуба. Наконец вступает партия дождя то громче, то тише. Музыка воды чуть затихает, потом усиливается потоками, подчиняясь незримой палочке дирижера. Все тише, тише. Гроза уходит, прощаясь затихающими раскатами грома. Лес устало вздыхает от слабых порывов ветра, сбрасывая нависшие тяжелые последние капли.

                Я жила в форме ростка, она погибла от страха быть съеденной. Я вошла в другую форму и наслаждалась, съедая ростки и цветы. И эта же форма боялась грозы. Только становясь ветром, я ничего и никого не боюсь, ничего и никого не хочу съесть, я люблю все и всех.

                16.
- Куда ты меня зовешь, Ветер, на свои дворы?
- Да, и там мои драгоценные капли. Люби их.
- Они не похожи на тебя, хотя говорят, что твои.
- Когда твоя форма владеет тобой, ты тоже не похожа на меня. Если бы это не происходило так часто с тобой, тебя это не беспокоило бы у других.
-  Почему ты не сделаешь мою форму совершенной, чтобы я любила всех и все, находясь в ней?
- Это должно вырасти в тебе. Совершенное должно вырасти в несовершенном и сбросить то, что стало чужим. Помнишь, как оболочка, хранившая семя, впитала тебя. Когда же семя начало прорастать, оболочка стала теснить растущие клетки, и семя сбросило ее. Форма человека впитала тебя. Когда ты возрастешь, форма будет тебя теснить, мешать расти дальше, и ты сбросишь ее. Но тебе будет тяжелее, чем семени.

        Я иду посреди двора. Мне холодно от настороженных взглядов. Поселенцы чувствуют, что я опасаюсь их. Если я люблю Ветер, то не имею право не любить тех, которые принадлежат ему. Здесь, во дворах Ветра, на приграничной территории, сталкивается темнота и свет с огромной силой вражды. Противостояние форм и капель чистой воды, заключенных внутри форм. Свет, исходящий от дворца Ветра, питающий капли, уничтожает форму, и темнота, проникающая из форм, противоборствует свету, чтобы погубить капли.

- Мы победим! С нами Ветер! Мы должны верить в это.
- Мы только говорим, нужно действовать.
- Нужно звать Ветер, чтобы он пришел и сказал, что нужно делать.
- Звать Ветер? А если он придет, ты готов к этому?
- Зачем звать, в свитках все написано.
- Нужно просить у Ветра силу, он даст нам, как и отцам нашим.
- Давайте просить Ветер о домах наших, о детях наших.
- Мы самые счастливые, мы получили спасение даром.
- Кто сказал, что мы спасены даром? За это заплачено жизнями погибших.
- Кто не с нами, тот безумен.
- Нужно просить Ветер излечить наши больные души.

      Ветер среди поселенцев. Но они говорят так, как будто его нет рядом. Как это странно. Я с удивлением смотрю на них, пытаюсь понять их противоречивые слова. Вдруг я обнаруживаю, что сама не вижу Ветер. Я всюду ищу его. Мне очень нужно его отыскать! Я уже не слышу, кто и что говорит. Мне больше ничего не интересно, меня ничего не удивляет. Я ищу Ветер… и нахожу его рядом.

- Почему ты уходил?
- Я всегда с тобой.
- Почему я не чувствовала?
- Ты хотела видеть поселенцев, понять их.
- Они ведь говорят о тебе, поэтому я хочу их слышать.
- Тебе не нужны слова обо мне, тебе нужны мои слова. Они приходят прямо к сердцу, теплые и светлые, полные любви. Потом к ним тянется разум. Не важно, кем и где они сказаны. Научись узнавать, отличать и отделять их от других слов. Все другие – это слова форм, твоей или другой. Более всего трудно отличить мои слова от слов умиленной чувственности, но они не разделяют тебя с твоей формой. Учись отличать построения моей музыки от построений другой. Все время сравнивай их, чтобы не ошибиться.

             Я слышу разговор капель изнутри форм. Они обращаются к Ветру. Я могу слышать каждую, могу слышать их вместе, тогда их голоса сливаются в шум воды. Я тоже хочу говорить с Ветром, но слышу песню. Ветер накрывает все капли покровом из лучей света и потоков музыки. Лучи фокусируются во мне, проходят сквозь меня и расслаиваются на лучи, направляющиеся к каждой капле. Я чувствую силу любви потока лучей. Он обжигает мою внутренность, чтобы ничего не мешало проходить лучам через меня. Капли загораются одна за другой, соединяясь в одно целое с Ветром, друг с другом. Во мне ничего не остается. Поток любви, проходящий через меня, предназначен только для других капель. Все формы уничижены силой, высотой происходящего. Они не смеют даже заявить о себе, все больше обгорая от огня. Ничтожные сосуды не смогут долго выдерживать прекрасный огонь. Они расширены огнем. Капли напоены любовью. Музыка и огонь затихают, присмиревшие формы остывают.

- Благодарю тебя, мой Ветер. Мне легче в этой форме после огня.
- Огонь расширил тебя. Ты сможешь теперь вместить больше моих слов.

                Поселенцы смотрят друг на друга, улыбаясь. Тихая радость на их лицах. Птица с зелеными глазами вытирает слезы, подходя ко мне.

- Ветер тебя прислал, чтобы ты своим огнем зажигала нас. Ах, как хорошо! Как давно я не чувствовала такого огня. Это все благодаря тебе.
- Это все благодаря Ветру.
- Да. Он же тебя прислал.

              Я мягко возразила птице. У меня нет желания доказывать ей, как она не права. Мне хорошо, легко. Я хочу уйти внутрь себя и быть рядом с моим Ветром. Дверь, комната, пьедестал и трон моего царя посреди комнаты. Но комната не расширяется, она становится тесной. Что-то не так, как раньше. Да это же я стала огромной, стою, согнувшись под потолком тесной клетушки. Какой маленький трон! Это трон моего Ветра? Не может быть! Значит, я приняла слова птицы и выросла в себе самой больше, чем мой царь. Как я могла не заметить этого? Как это уродливо! Скорее бежать отсюда, где все так исказилось.

- Это не так! Это не так! Только Ветер может давать огонь и для меня, и для вас. Только Ветер и желания полагает и мне, и вам.
- Почему ты кричишь?

   Птица вспорхнула и отлетела в сторону. Как неожиданно переменилось все во мне. Почему же я кричу? Разве птица сделала меня большой во мне самой? Не я ли сама возвеличила себя? Что же мне кого-то винить? Опять огорчение. Только мне покажется, что я чего-то достигла и могу отдохнуть, тут же мои вершины оказываются крутым спуском вниз, по которому я слетаю ниже, чем когда начинала карабкаться.

- Я рядом даже когда ты падаешь вниз. Вставай, пойдем, я помогу тебе.
- Ветер, если бы ты выбрал другого спутника, он был бы достойнее, чем я.
- Я выбираю рано или поздно каждого. Но и до и после моего выбора я рядом с каждым. Я полон любви для всех и хочу учить всех, пока мы в пути. Если кому-то тяжело, мне так же тяжело. Если у кого-то радость, мне радостно. Я очень хочу, чтобы каждый верил в мою любовь.
- Но веру даешь ты же?
- Да.
- Почему ты не даешь ее всем сразу и сполна?
-  Я даю столько, сколько нужно для роста капель. В разное время мне нужны разные капли, я строю из них город.
- Я увижу его?
-Все увидят, и тот, для кого я строю.

                17.
Журавль вышел вперед, склонив голову. Все вокруг зашумели.
- Почему ты не приносишь жертвы по обычаю?
- Я хочу понять смысл жертвоприношения. Я хочу верить в то, что делаю. Ко мне пришли поселенцы и сказали, что в древних свитках написано приносить жертвы по-другому. Я не смог им ответить, потому что не понимаю сам, как нужно.
- Кто посмел говорить об этом?
- Эти вопросы не должны касаться всех.
- Мы не можем ждать, пока ты что-то поймешь.
- Покажи нам этих поселенцев, которые посмели смутить тебя.
- Наши отцы и деды приносили жертвы так же, они не могли ошибаться.

                Журавль терпеливо выслушал, пока высказались все, кто хотел.
- Я только хочу спросить у Ветра.
                Нахлынула новая волна суждений.
- Такие вопросы нельзя задавать Ветру.
- Так можно всю жизнь прождать, пока заговорит Ветер.

                Я смотрю по сторонам, ищу Ветер. Поселенцы снова говорят, как будто Ветер далеко и ничего не слышит. Он ведь всем говорил, что рядом с каждым, даже когда его не видят, не чувствуют. Почему они не поверили ему? Ветер посреди поселенцев, он что-то пишет тростью на земле. Он - властелин, дающий все для жизни поселенцев, он спокойно пишет, слыша такие слова! Почему Ветер не скажет поселенцам то, что они заслуживают, не скажет так, как они заслуживают? Он даже не уходит от неблагодарных, чтобы не слышать их слов. Он не делает так, как сделала бы я.

- Ты помнишь, журавль, как мы поставили тебя над этим поселением? Ты должен думать о тех, за кого в ответе.
- Я хочу понимать то, что делаю.
- Может быть, мы подумаем о том, кто мог бы еще стать во главе поселения, если ты такой нерешительный.
- Не знаю.
-Иди и исполняй свои обязанности так, как тебе говорят.

                Тучные, самоуверенные, властные носороги, кабаны, медведи степенно расходятся, оставляя растерянного журавля. Ветер стоит рядом с журавлем, он не оставит его, но журавль смотрит вслед уходящим, размышляя над вечной дилеммой: как быть? Старая птица, опираясь на клюку, возвращается к журавлю.
- Времена пошли – все объяснить надо, понять. От надменности это. Делай, что тебе велят – и тебе спокойно, и в поселении мирно.

          Она оглядывает журавля с головы до ног, качает головой и уходит. В стороне от всех стоит жена журавля, плачет, не смея поднять глаз. Вокруг столпились их птенцы, испуганно озираясь по сторонам. И к ней подходили высокие чины, говорили ей о долге жены поддерживать мужа на правильном пути.

            Проходит несколько дней. Поселенцы собираются для жертвоприношения. Все происходит как всегда по заведенному обычаю, но над поселением нависла тень. Жертвоприношение превращается в ритуал. Оно перестает быть действом живых, оно только напоминает о жизни. Журавль надевает ничего не выражающую маску. Его глаза избегают других глаз.

                Со временем перья журавля начинают расти немного иначе, немного меняется их окраска. Еще позже в нем ничего не напоминает журавля. Он больше и больше становится похожим на грифа. Вытягивая шею из белоснежного воротника, он пристально оглядывает поселение. Ничего не может укрыться от его зорких глаз. Да и гнездо он построил выше всех в поселении, чтобы хорошо видеть, всё ли так спокойно и мирно, как должно быть, все ли так спокойны, какими должны быть.

- Ветер, почему ты молчишь?
- Я также огорчен.
- Почему ты не ответил журавлю?
- Он не вместил бы ответ, а расширить сердце он не захотел. Он испугался боли. Боль от унижений отделяет от других, но приближает ко мне.
- Почему ты не наполнил его силой нести эту боль?
- Пока он не может вместить значимость своего вопроса, чтобы ради ответа терпеть отверженность. Я открою  это тебе, а у него другой путь.
- Мне?..
- Тебе нужен ответ, ты сможешь заплатить за него.
- Отверженностью и болью?
- Да.

                18.            
        Старый каменный мост с полуразрушенными ограждениями перекинут через неглубокую речку. Прозрачная бегущая вода не скрывает причудливый подводный ковер. Зеленые узловатые нити водорослей разделяют поля бордовых и бурых. Маленькие волны монотонно вылизывают стопы валунов известняка, на которые опирается мост: «плюх», «плюх». На другом берегу меня встречает одинокий куст, выросший среди камней. Что-то зацепилось за его ветви и развевается на ветру. Подойдя ближе, я рассмотрела сброшенную кожу змеи. Еще виден узор на старой ненужной одежде, но скоро солнце иссушит тонкую ткань, а ветер унесет ее пыль без следа.

          Я слышу шаги позади. Человек поравнялся со мной и замедлил шаги.

- Здравствуйте, скажите – далеко ли деревня?
- Я не знаю.
- Как не знаешь? Ты не здешняя?  И не страшно такой красивой одной идти? – сразу перешел на «ты» незнакомец.
- Вы об одежде?
- Да нет. Одежда у тебя не очень. Я о лице говорю и обо всем остальном.
- Это тоже одежда, только из кожи.
- Одежда – это то, что снимают и надевают.
- Да, я когда-то ее надела и когда-то сниму.
- Странно говоришь. Лицо – одежда? А ты где?
- Внутри.

        Пение птиц, стрекотание кузнечиков, хоры множества мух просят оценить их неприметное искусство. Я прислушиваюсь к их исполнению,
и пытаюсь незаметно рассмотреть собеседника. Мужчина средних лет, среднего возраста. Густые  русые волосы колышутся от ветра как водоросли от течения. Обветренное лицо с правильными чертами, но тяжелыми квадратными скулами, глубоко посаженные глаза. Низкий мягкий голос как будто сразу опускается к земле от своей тяжести, весомости.

- Деревня где-то недалеко должна быть. Мне провизией запастись нужно, а потом – в город. Пойдем вместе? Тебе безопасней, мне веселей. А то как же ты одна?
- Я не одна, я с Ветром. С ним я ничего не боюсь.
- Так чудно говоришь, С каким ветром?
- С Большим.
- Ты юродивая, что ли? То-то одна и ходишь. Чего тебе бояться? Это таких, как ты, бояться надо. Не знаешь, что от тебя ожидать можно. Что не слово, то загадки. А просто нельзя разговаривать, по-человечески? А я и не разглядел тебя. У вас, у юродивых - глаза странные. Глаза, как глаза, а только не такие, как у всех. Чур.

      Я в недоумении останавливаюсь, не понимая, что происходит. Только несколько минут назад я смотрела на этого человека, как на защитника, опору. И что же?
- Что стоишь? Передумала идти? Ты иди, да только другой дорогой. Мне от людей стыдно будет за такую попутчицу.

 Человек ускоряет шаг, с презрением оглядывается и быстро уходит прочь. Смятение, боль, слезы. Звон вместо музыки, удары в висках. Зачем мне эта боль?

- Ты хотела опереться на человека?
- Ветер! Я так рада тебя слышать.
- Ты захотела меня слышать, потому что тебе больно?
- Да. Я захотела опереться на человека, а он стал как острое копье, пронзившее ребра. Ты испытываешь меня, Ветер. Ведь по твоей воле пришел этот человек.
-  Я же и ожесточил его. Твоя форма, или ты приняла решение опереться на человека? Вспомни свои намерения.
- Да, да, я подумала, что буду хорошо выглядеть рядом с этим человеком, как гордо пройду по деревне. Я хотела бы слышать еще его похвалы. Это мысли тщеславной формы. Ты их видел.
- Вспомни, не слышала ли ты другой голос?
- Я торопилась отвечать. «Прислушиваться к другому голосу нет времени», - так настаивала форма. К ее голосу прислушиваться не нужно, он громкий, грубый, уверенный.

                Нежный голос песни о чистоте любви капель, не ищущей угождать форме, приводит меня в смущение. Стыд за далеко не высокие желания и помыслы формы, овладевшие мной, снова разделяет меня с формой и делает ее чужой. Стыд, живущий во мне не зависимо от свидетельств других, стал моим другом.

                Но, если я буду любить человека, форма скажет мне: «Да, да, ты правильно делаешь. Посмотри, какие у него широкие плечи, какие красивые глаза, волосы». Но я не хочу любить за что-то! Если бы не было широких плеч, красивых глаз – всего, что принадлежит форме? Она бы ответила: «У него есть сила защитить тебя слабую», или: «Люби его, у него есть деньги, за которые можно купить все, что нужно и не нужно». Я бы пошла на такую сделку с формой? Нет, не хотелось бы. И тогда из-за корыстных целей формы я бы отказалась любить человека? Форма скажет: «Найди человека, у которого нет достоинств, ты будешь гордиться своей любовью к нему. Гордость стоит того». Моя форма отравит мою любовь. Я возненавижу себя за корыстные чувства, у которых нет ничего общего с любовью. Или возненавижу человека, у которого форма все равно будет отыскивать, за что его  можно любить, или за что его нужно не любить, чтобы воздать должное справедливости.

 Если человек будет ко мне добр, я буду чувствовать благодарность и желание ответить добром. Но мне нужно будет оценить его доброе, чтобы соответственно весу его добра отмерить свое доброе и не чувствовать себя в долгу. Но это же торговля, которая отпугнет чистую любовь прагматичностью подобных сделок. А если человек сделает мне злое, я смогу его любить под шипенье формы: «А где же справедливость?»? Я отвечу, что суть любви – покрывать зло. Форма восхитится и преподнесет мне самолюбование. Я в очередной раз почувствую себя проигравшей в этой игре с формой. Как же тесно в этом соседстве! Я не могу не слышать этот все отравляющий голос, от которого ощущение тесноты еще больше.

                19.
      Небольшая деревня жмется к краю темного леса. Что-то необычное в пейзаже. Деревня делится проселочной дорогой надвое. На одной половине крыши домов, постройки и заборы выкрашены в зеленые тона, а на другой стороне – в синие.

Я останавливаюсь у дома зеленой половины.
Низкая ограда подчеркивает очаровательный палисадник. Цветы только видом и запахом могут продемонстрировать свой характер. Прямые откровенные великаны, смотрящие вдаль, им нет дела до тех, кто рядом, но пониже, кого они теснят и заглушают, как бы красивы они не были. Но это до тех пор, пока великаны не начнут увядать. Тогда они становятся сентиментальными, оглядываясь вокруг, - рядом с кем упадет их семя? Цветы пониже взирают на них, зная себе цену. Они защищают и поддерживают великанов от ливней и бурь. Они определяют цветовую тональность клумбы, несмотря на недостаток почета. А в случае раннего увядания великанов цветы среднего размера долго еще будут главенствовать, пока не вырастет новый цветок повыше, затерявшийся среди ростков. Как только середняки узнают в нем великана, они попытаются его заглушить в интересах цветов своего роста. Но если не получится выполнить такую задачу, то им придется стать опорой новому предводителю и довольствоваться жизнью в его тени. Бордюрные малютки ценят больше всего сплоченность и не переносят плеши в своих рядах.  Они с раболепием смотрят на цветы повыше, как они распускаются, как они увядают. Их интересуют мельчайшие подробности в жизни больших цветов. Когда же великаны увядают, одни малютки скорбно плачут, а другие смеются над сморщенными венчиками, падающими ниже некуда.

           По садовой дорожке от дома идет женщина в ситцевом платье, как последний завершающий и определяющий штрих в прекрасной картине. Женщина крепкого сложения с черной тяжелой косой, выглядывающей из-под белой косынки.  Прямой добрый взгляд больших глаз.

-Здравствуйте. Я Вашей клумбой залюбовалась.
- Да, это моя гордость. А какие цветы Вам понравились больше всего?
- Они очень хорошо скомпонованы, трудно сказать - какие лучше.
- Вы правы. Вот этот, самый большой, с розоватыми листьями, я купила в городе очень дорого, но он стоит того. В нашей деревне ни у кого такого нет. А с этими маленькими пигалицами приходится возиться с ранней весны, но без них клумба как будто не законченная.
- Малютки здесь очень кстати.

 К дому подбежал мальчишка.
- Мама, я только на минутку прибежал, мне к ребятам нужно.
- Вы опять с синими воюете? Зови братьев домой, уже поздно.

    Мальчик забежал в дом, потом в сараи, что-то разыскивая.
- Поля убраны. Мужчины ушли межевать дальний луг, к вечеру должны вернуться. А у ребят все война, не сладить с ними.
- А почему у вас деревня разделена?
- Да уж, издали видно. Зеленая – это наши, а синяя – это синие. После войны с синими мундирами здесь много раненных пленных осталось. Наши девушки и стали за них замуж выходить, детей им рожать, своих-то мужиков мало было. Только они для всех синими так и остались. Я на синей половине родилась, а замуж на зеленую пошла. Вот и стала нашей. Муж, что не так, все меня синей зовет. Говорит, что я замуж пошла для того, чтобы нашей стать. Но я привыкла ему прощать.

Мальчик украдкой выглянул из сарая, что-то держа под рубашкой, выбежал и умчался по деревенской улице.

- А наши девушки больше на синих посматривают, - не без гордости заметила женщина.
- Где можно купить продукты в деревне?
- Заходите к нам, найду, чем накормить. И остаться у нас можно, не в лесу же ночевать, стемнеет скоро. Вы, неверное, на ярмарку в город идете? Тогда завтра нужно выйти на рассвете. Полдеревни пойдет, и мы собрались. Есть, что продать, посмотрим, что купить.

                Гостеприимная хозяйка проводит меня в дом. Чисто, приветливо в доме. Всюду ажурные белые скатерти, салфетки на столах, столиках, полочках. Пол устлан домоткаными половиками. Выбеленные стены. Пахнет пирогами.

- Садитесь к столу. Устали, проголодались?
- Да, спасибо.

                Женщина ставит на стол блюдо с пирогами, кувшин молока. В дом вбегает ватага мальчиков. Увидев меня, они притихли.

- Вот и хорошо, что прибежали. Спать пора, а вы голодные. Садитесь ужинать.
     Пятеро ребят, мал-мала меньше, садятся на лавки вокруг стола.
- Мама, ты же расскажешь сказку?
- Расскажу, ешьте.
    Говорит мать сыновьям о чудо-воинах, побеждающих злодеев, о девушках, сильных колдовством и хитростями. Дети внимают каждому слову.
- Теперь спать.
- Расскажи еще одну, маленькую, маленькую, - просит один из сыновей, протирая уставшие глаза.
- Нет, у меня на завтра не останется.
Мальчики с неохотой уходят спать. Женщина, убрав со стола, подходит ко мне. От нее веет спокойствием, уверенностью.
- Хотите на чердаке ночевать, мы только свежее сено туда сложили.
- Очень хочу, спасибо.

                Мы поднимаемся по крутой лестнице к чудесно пахнущей постели.

- Каждый вечер мне кажется, что я уже все сказки рассказала. Вам понравились мои сказки?
- Нет.
- Почему?- огорченно спросила хозяйка.
 - Ваши герои могут хитрить и обманывать, добиваясь победы. Симпатия слушателей все равно на их стороне. Ведь они герои, ведь они наши.
- Все сказки такие. А как иначе?
- Но Вы же ругаете сыновей, когда они хитрят, лгут.
- Да. Но, главное –  победить!
- Разве может терять значение сам путь, каков он?
- Каждый определяет, что для него важнее. Спокойной ночи, – с ноткой раздражения попрощалась добродушная женщина.
- Спокойной ночи.

                Теплый запах сена. Песня Колеблющего сердце о Ветре, зовущем капли к себе. Он научит их смело летать, как орел детей своих. Он научит их не бояться ловить порывы любви, как бы ни высоко был их полет. Но если кто и испугается высоты, Ветер успеет подставить свое могучее крыло. Чтобы удержать от падения дитя свое. Мой Ветер – опора моя.

    Моя форма тихо шепчет: «У меня есть уши, но я не слышу Ветер, у меня есть глаза, но я не вижу Ветер. Я рядом, а он где? Ты неблагодарная, не  ценишь, что во мне живешь, что я оберегаю тебя. Ты думаешь о том, кто далеко.  Есть ли он, или ты его выдумала? Я непрестанно думаю о нас с тобой, изнемогаю от работы для нас с тобой, но твои помыслы не со мной. Это предательство, это ветреность. Я сочиняю стихи, музыку для тебя, а ты ищешь слышать слова другого, песни другого». Форма возбуждает непомерное чувство справедливости к себе.

 Я замолкаю в смущении. Но я слышу снова тихую нежную мелодию, зовущую меня в мир Ветра из тесной двери. Ему не нужно доказывать право властелина надо мной, потому что его любовь совершенная. Я понимаю, что должна любить, как Ветер, покрывая несовершенство формы, своей и других.

- Это твой новый слой перламутра, моя жемчужина.
- Но совершенная любовь у тебя, Ветер. У меня ее нет.
- Бери, не меряя, но и не оставляя для себя ничего. Только тогда она не иссякнет.
- Брать, преодолевая противостояние формы, для нее же?
- Да, не ожидая ничего взамен.

                20.
         Дорога выходит к реке и сворачивает вдоль высокого берега. Другая дорога у самой реки повторяет ее контур. Обе дороги приводят приезжающих и приходящих в город, раскинувшийся на двух берегах. Впереди и позади меня, на обеих дорогах люди спешат, возбужденно переговариваются.

       Я слышу хор в вышине. Слов многоголосья я не понимаю, но торжественность звуков вызывает во мне трепет. То один, то другой голос приближаются ко мне, чтобы исполнить свою сольную партию. Хор поет тише, как будто расступаясь для голоса солиста, оттеняя важность его звучания, уводя рисунок мелодии вслед поющему, вокруг его мелодии, или повторяя ее.

               Город обволакивает реку и две дороги. Он втягивает людей с двух дорог, пьет втекающую в него воду реки с лодками и кораблями. Ближе к городу, на нижней дороге, едущие и идущие сливаются в сплошной поток. С вершины склона огромное скопление людей выглядит как один организм, двигающийся, говорящий. Единая форма, состоящая из множества клеток. Тропинки, ведущие к реке, с одной стороны, и лестницы, поднимающиеся вверх, с другой стороны, заполнены людьми. Эти ответвления похожи на лапки огромного существа. Множество людей на широкой дороге – его змеевидное тучное тело, скрывающееся за поворотом реки, за поворотом склона. Я чувствую страх моей формы, пронизывающий ее льдинками. Я вблизи чудовищного существа, слышу его дыхание, ритм его времени, веселость. Импульсивность огромной формы, не поддающейся моему пониманию, пугает меня. Войны, революции, бедствия и другие времена в прошлом, когда очищалась огромная форма от кровей своих, памятью о себе наводят ужас на всех, в ком течет кровь.

- Ветер, я боюсь!
- Я с тобой. Иди вниз, к людям. Загляни им в глаза, они, как и ты, проходят путь пустыни. Люби их. Даже если ты увидишь в их глазах тьму и зло. Смотри сквозь формы на мое сокровище – мои капли.
- Разве я смогу?
- Выходи из своей формы-двери. Она снова владеет твоим восприятием всего вокруг.

                Я спускаюсь вниз по лестнице, смотрю в глаза людей, которых все еще боюсь. Течение толпы подхватывает меня и несет, как щепку река. На обочинах дороги палатки со всевозможными товарами чередуются с потешными шатрами, где играют, поют, танцуют. Моя форма перестала бояться. Она уже хочет насытится весельем огромного существа, соединиться с ним в спонтанных чувствах. Многообразие проявлений веселящихся людей пробуждает ненасытное любопытство. Чувство справедливости и благодарности ждет восхищения всем происходящим. Упрощенные цветосочетания, слова, звуки тешат мою и другие формы. Им нравится то, что они могут вместить, понять.

- Ветер, как покрыть это несовершенство?
- Земледелец любит землю, которая выращивает хлеб. Он с почтением относится к ней. Сначала – земля, а потом – все из земли. Родителей тешит лепет младенца, потому что они верят, что младенец возрастет до мудрых речей. Сначала – форма, потом – то, что вырастит и наполнит ее. Ты судишь о несовершенстве других форм, разве твоя стала совершенной?
- Нет, учитель.

                Душно, нужно выйти из толпы. Мне нужно сесть. Ноги, словно чужие. Кружится голова. Краски вокруг, как размытая акварель. Звуки замедляются, искажаются. Я опускаюсь на ступеньки у самой реки. Мне нужно видеть небо, но и небо кружится, темнеет.

                Я выхожу из своей формы вверх, оглядываюсь на нее, словно на сброшенное перед сном платье. Как же легко! Люди внизу весело говорят, смеются, спорят, ругаются. Мне их очень жаль. Они втиснуты в свои одежды и не могут ощутить необыкновенную легкость, как я. Но как они удивительно прекрасны! Как они одинаково дороги мне! Почему я раньше не видела этого? Я не могу налюбоваться ними. Я всматриваюсь в лица людей вокруг, в их глаза.

- Ветер, ты внутри этого человека?.., и в том?.., и в том? Ты в каждом из них? Ты внутри этой огромной формы?
- Это только мое ребро.
- Я люблю их, Ветер!
- Это твоя суть. Это суть каждого, свободного от формы.
- Я хочу видеть их всегда такими глазами.

                Я смотрю глазами капли и вижу внутри форм мягкий свет, и чувствую их необыкновенное тепло. Мы все принадлежим Ветру любви!

- Возвращайся в форму, тебе нужен ответ.
- О нет, Ветер!.. Да, Ветер. Да, мой учитель.

                Я тяжело открываю глаза. Шум во мне, шум вокруг, хаос звуков. Почему во мне так много мыслей, чувств, они невыносимо тяжелы. Я не узнаю их. Они не из моей формы.

- Ветер! На мне разве не одна форма? Чьи-то незнакомые волнения, страхи, боль. Во мне чья-то злоба, хитрость, коварство, ложь. Это есть и в моей форме. Почему моя совесть изнемогает от всего, что не мое? Чужие тайные преступления съедают мою совесть, как черви. Как они отвратительны! Мне страшно!

- Я дал тебе нести такую крохотную часть того, что несу я. Раздели со мной эту ношу, прошу. Пока ты несешь эту тяжесть, капли, которые освободились, почувствуют легкость, почувствуют свою суть – любовь. Им так нужна эта свобода.

                Мне все тяжелее. Огромные глыбы вины на мне. Смысловые основы, на которые опирается мой разум, пошатнулись, сместились и вот-вот рухнут в бездну, которую я ощущаю под собой. Ужас переполняет меня. Я теряю ощущение границ своей формы от давления совести изнутри меня в ответ на надвигающиеся пороки и преступления извне. Ветер не допустит, чтобы я потеряла разум. Но это невыносимо – удерживать на себе столько зла, надменности, зависти и чего-то, чему я не могу дать названия, угрожающе темному, враждебному мне. Я даже не могу выйти из своей формы. Я соединяюсь с ней в совести и разделяю с ней эту жуткую ношу. Я не могу жить с этой болью! Я не хочу жить! Но это боль не формы, это моя боль!

- Ветер! Избавь меня, это невыносимо!
-  Да, довольно, ты еще очень слаба. Я снимаю с тебя эту тяжесть, но это и есть наше жертвоприношение.
- Это только малая часть того, что несешь ты?
- Да. Ты возрастешь и, быть может, сама захочешь разделить со мной мою ношу, мое жертвоприношение, мою часть, но только если ты будешь свободна от зла своей формы.
- Как я могу это сделать?
- Входи в меня не для радости жизни для себя, а для боли и умирания за других, тогда твоя форма соединится с моей в этом жертвоприношении.
- У тебя есть форма?
- Да. Она мертва. Мою часть могут разделить только капли, живущие в формах-телах, на которые могут возложить чужое зло, освобождая других.
- Я не могу вместить смысл твоих слов, он очень тяжел. Это знание разрывает меня, раздавливает мой разум.

                21.
                Безмятежные детские голоса слышатся совсем рядом.
- В этом дворце будут жить принц и принцесса. Перевернутый цветок будет платьем для принцессы, а длинные лепестки - плащ для принца.
 - А рядом будет озеро, там будут плавать лодочки из ореховых скорлуп.

            Маленький мальчик с девочкой постарше построили песочный дворец на берегу реки. Они выкапывают рядом с дворцом озеро, оно тут же наполняется водой.
Как прост их игрушечный мир!