Дело это давно было. Я тогда только из армии после сверхсрочной службы демобилизовался. Женат уже был. Два сына подрастали, а у меня ни избы своей, ни работы. Собирался в колхоз пойти, но тут как раз место лесника предложили.Природа у нас на Южном Урале сказочная: и поля есть, и холмы, и ручьи с форелью. А леса какие! А луга с разнотравьем! Мёд, грибы, ягоды, дичь – всего в избытке. В земле этой не одно поколение моих предков похоронено. И нет там во всей округе такой тропинки, овражка или поляны, о которых бы я не знал. И кому ещё как не мне охранять эту землю?
Жили вначале с родителями, а потом свой дом начал строить. Деревня наша небольшая, всего шестнадцать дворов. Избы в ней как ступеньки на
лестнице от леса к оврагу по косогору спускались. А я свой дом в начале
улицы прямо в лесу поставил. Дубы у меня вековые в палисаднике под окном росли. Овраг, в который нижний конец деревни упирался, километров на десять тянется. По нему ручей бежит, а противоположная сторона сплошь лесом покрыта. И лес этот, и деревня из моих окон как на ладони. И всё бы хорошо, да только со временем начал понимать я, что не от мужиков наших леса охранять надо, а от тех, кто наверху сидит. С каждым годом всё больше и больше леса под вырубку отводилось. В летнюю пору я домой только ночевать приезжал. С утра до вечера на отводах, да обмерах пропадал. И каждый раз обмеряю дуб или берёзку и себя на мысли ловлю, что в душе прощаюсь с ними.
При Брежневе ещё хуже стало. Машины от нас вереницей потянулись, а лес на той стороне оврага больше на шахматную доску стал похож –
кругом одни вырубки. И самое обидное, что ничего сделать нельзя. Под конец войны мне повоевать довелось. Так там проще всё было: вот ты, а вот враг. А здесь кого врагом считать: мужиков, которые этот лес валят, шоферов, что его вывозят? Понятно, что не по своей воле они это делают. И сколько бы не искал ты, нет такого человека, который бы один был виноватым - то решение райкома, то постановление обкома, то директива партии. Государству лес нужен – вот и весь разговор. А ты, вроде как, против всего государства. Мужик, порой, свалит осинку украдкой, чтобы избу или сарай подправить, так ему потом всю душу вымотают по судам, да разным собраниям. А тут под корень гектарами вырубают и хоть бы кто слово сказал!
Одно только радовало и успокаивало, что на месте этих вырубок молодняк
как на дрожжах поднимался. И стал я примечать, что чем больше становилось вырубок, тем больше в округе лосей появлялось. Для них молодой непроходимый осинник в зимнюю пору и укрытием служит, и огородом.
В то время в наших краях ни волков не было, ни охотников серьёзных.
В деревнях большей частью старики одни жили, а городов поблизости не имелось. Беспокоить лосей некому, так они людей совсем не боялись. Сам
сколько раз с ними нос к носу сталкивался. Постоим, посмотрим друг на
друга и разойдёмся с миром.
И вот как-то приезжает ко мне лесничий.
- Жди, - говорит, - Василич, гостей завтра из района. Первый секретарь
со всем начальством на лосей едет поохотиться. Смотри, не подведи, организуй всё как надо. Чтобы без хорошего трофея не уехали.
Деваться некуда. Отправили мы пацанов своих к старикам, а сами с женой
приготовлениями занялись. На следующий день к обеду, подъезжают. Самих девять человек и лесничий мой с ними. Люди солидные, не чета
нам деревенским. Вот только когда розвальни с их амуницией разгружать стали, заметил я, что они водки с собой привезли больше, чем патронов.
Зашли мы в дом. Жена стол накрыла. Подала всё, что для праздников берегла, да всё то, что летом растили, в лесу собирали, да солили – мариновали. Под такую закуску, да за знакомство, да за удачную охоту грех
не выпить. Смотрю, в гостях моих важности поубавилось, разговор легче
пошёл, непринуждённей.
А у меня ещё накануне, когда лесничий с известием приехал, мысль мелькнула, чтобы невзначай, как-нибудь, разговор завести о том, что если уж рубить лес, то, хотя бы, выборочно, не подстригая наголо, а прореживая: забирая старый строевой лес, оставляя середняк и давая свет молодой поросли.
И вот сидим за столом, а я всё ищу момент, как бы разговор этот ненароком начать. И только было заикнулся на эту тему, чую, лесничий меня под
столом ногой пихает, а сам голову опустил и пальцами по столу нервно постукивает. Потом вывел меня в сени и говорит: «Люди отдыхать приехали,
а ты тут со своими проблемами. Да и через голову не надо прыгать. Придёт
время, сам поговорю». Ладно, думаю, ты начальник, тебе видней.
Ведь мы, простые люди, считаем, что все те, кто над нами стоит, вроде как
святые. Что они чище нас, умней, благородней. Только понял я тогда, что не так это. К вечеру напились мои гости до безобразия, едва языками ворочают. Да, думаю, начальнички, мать вашу! Я тоже, порой, выпить люблю, но до такого состояния никогда не набирался. И с этими людьми я о серьёзных вещах говорить хотел?! Да что им там деревья, когда они ни своей честью, ни репутацией не дорожат!
Так три дня продолжалось. До тех пор, пока у них водка не закончилась.
На четвёртый опохмелил я их самогоном, рассадил по саням, взял еще кое-
кого из наших мужичков в загонщики и поехали. Знал я неподалёку вырубку одну, где уже месяц семейство лосей обитало. Бык, судя по следам, то ли
охотником каким, то ли во время гона, в заднюю левую ногу ранен был:
волочил её, не ступал почти. Думаю, пусть его отстреляют, зиму он всё равно
не переживёт, а матка с сеголетком потом к другому стаду прибьются. И место для загона как раз подходящее: с двух сторон овражки небольшие с мелким кустарником. Лось на открытое место при опасности вряд ли пойдёт. А выше от вырубки, между овражками густой лес, а за ним поле. Если обойти вырубку снизу, да пошуметь, то они, скорее всего, к опушке и выйдут, чтобы потом вдоль неё, прячась за деревьями, в соседний лесок перебраться.
Так и сделал. Горе–охотников цепочкой в глубине опушки большим полукругом расставил, а сам с загонщиками верхом на лошадей да в обход
вырубки. Там растянулись цепочкой и тронули потихоньку вверх по склону.
Лось не заяц. Его криками да бренчаньем пугать не надо. Он человека за
версту и слышит, и чует. Вот мы и едем не спеша, между собой переговариваемся. Уже вроде и вырубку миновали, а выстрелов что-то не слышно.
И вдруг как началось. Не охота, а артподготовка прямо. Вот только в кого стреляют не понятно. Для одного быка многовато будет. Подхлестнул я свою лошадку,
подъезжаю и глазам не верю: на земле телёнок лежит окровавленный, а неподалёку матка в судорогах еще бьётся. А быка нет нигде. Оказалось,
вышли они втроём на первого стрелка и после выстрела повернули и пошли
вдоль цепи охотников. А те, с перепоя, и давай палить в кого попало. А я так думаю, что этим людям и трезвым икону святую поставь, они и в неё стрелять будут. Что им телёнок?
Пошли мы по следам быка, гляжу кровь. Выходим на опушку, а он стоит,
огромный, как скала. Ноги свои длинные, словно ходули, в стороны расставил, голову наклонил, рогами в дуб упёрся, а сам храпит и покачивается. Ранен уже был смертельно. Обложили мы его, ждём. Думали вот-вот сам упадёт. А он всё качается, но стоит. Тогда кто-то выстрелил. Считай в упор. Так, что палёной шерстью запахло. Пошатнулся он, а из груди рёв, как стон вырвался. Но стоит, не падает. Стреляем ещё – стоит. Снова выстрел. А он опять выдохнет со стоном и всё. А на самом уже места живого нет. Смотрю, охотникам моим и то уже не по себе стало. На меня посматривают, что, мол, делать будем? Подошёл я к нему поближе, гляжу, а у него по ногам кровь сочится, а из глаз две дорожки тёмные вниз и по ним слёзы, как горошины, одна за другой стекают. Вот, думаю, люди – добить и то как следует не могут. Прицелил я тогда в шею, у основания головы и выстрелил. Дёрнулся он и упал замертво, как подкошенный. Так, как дерево срубленное падает – гулко и тяжело. А на меня, чувствую, опять волна накатывает, как на фронте бывало, когда нас в атаку поднимали. В такие минуты ни боли, ни страха, ни усталости не чувствуешь. Одна только ярость звериная. Вот и тогда, перезарядил я свою одностволку и пошёл на эту толпу. Хорошо, что лесничий вмешался, стрелять не дал. Зато всё им вспомнил: и Бога, и душу, и мать, и телёнка убитого, и лес наш разграбленный. Нашёл всё-таки свой момент. А потом сел на лошадь, приехал домой, выпил стакан самогонки и спать лёг. Думаю, будь что будет. Но ничего, обошлось. Видно есть ещё у этих людей хоть какая-то совесть. Вот только лесничего нашего вскоре понизили в должности и в другой район перевели. Так его больше и не видел. А мужик хороший был, стоящий.
(Иллюстрация взята из Интернет. Автор рисунка неизвестен)