(предыдущая глава http://www.proza.ru/2014/11/13/924)
Автобус до Выборга шел примерно три часа.
Поселки и леса, занесенные снегом, мелькали за окошком. Сигизмунд сначала порывался о чем-то спрашивать маму, но увидел, что ей не до разговоров. Так и просидели всю дорогу, глядя на унылый пейзаж.
В Выборге, как проинструктировал мичман Пряхин, пошли искать военную комендатуру. Без пропуска дальше ехать было нельзя.
– Мандельблюм? – спросил дежурный по комендатуре. – В поселке Лесном? Знаю такого. А почему он нас не предупредил? Пропуска для родственников и гостей местные жители должны заказывать. Без этого не имею права.
– Он не знает о нашем приезде, – тихо сказала мама Сигизмунда.
– А вы кем ему приходитесь?
– Жена и сын, – мама Сигизмунда положила на стол паспорт и свидетельство о рождении.
– Дела, – протянул дежурный, полистав документы и внимательно посмотрев на сидящую напротив него молодую, кареглазую и черноволосую красавицу.
– Что-то не так? – побледнела мама Сигизмунда.
– Все не так, девушка, – буркнул военный. – Посидите, я к руководству схожу.
– Нас не пустят к папе? – шепотом спросил Сигизмунд.
– Не знаю, – нервно ответила мама.
Дежурный вернулся, сел на свое место и протянул небольшой листок бумаги с печатью:
– Езжайте, конечно. Раз жена и сын.
– Спасибо, – сказала мама Сигизмунда.
– Пожалуйста, – ответил военный. – Но я должен сообщить товарищу Мандельблюму о вашем приезде. Иначе никак. Он вас с автобуса встретить обязан. И сопроводить обратно.
– Обратно мы вместе поедем, – вдруг выпалил Сигизмунд.
Мама дернула его за рукав, а дежурный поднял удивленные брови:
– Да? Любопытно. Ну, не смею задерживать. Вам спешить надо. А то на автобус опоздаете и потеряете два часа.
Дорога от Выборга до поселка Лесного была еще однообразней. Слева и справа – леса и леса. За полтора часа пути только одно приключение, зато какое!
Автобус вдруг остановился. Задремавший незадолго до этого Сигизмунд подскочил, пытаясь понять причину.
А причина – вот она. Пограничники.
Двое с автоматами вошли в салон и тщательно проверили у пассажиров пропуска.
Сигизмунд сначала даже затаил дыхание. Настоящие пограничники. А вдруг в автобусе, где-то рядом с ним, сидит шпион. Он огляделся. Какая-то полная тетка, увидев вооруженных людей, побледнела и суетливо сунула под сиденье набитую сумку.
Когда пограничник поравнялся с ней, мальчик напрягся.
– Пелагея Ивановна, – сказал ей лейтенант, – опять спекулируете в пограничной зоне?
– Что ты, офицер, – залепетала тетка. – Сына проведываю. Он один там живет, всухомятку питается. А я ему горяченького сготовлю.
– Ох, Пелагея Ивановна, – покачал головой пограничник. – Ваши пуховые платки после первого снега линяют. Еще раз увижу, точно конфискую.
– Поняла, офицер, – взмокла тетка. – Перейду на шапки кроличьи.
И тут Сигизмунд почему-то испугался, что сейчас их с мамой высадят посреди леса и заставят пешком идти обратно в Выборг.
Но пограничник спокойно изучил выданный в комендатуре пропуск и вернул его маме вместе с паспортом.
Автобус тронулся и уже через полчаса благополучно доехал до Лесного.
***
Поселок Лесной был большой. Население почти в полном составе трудилось на целлюлозно-бумажном комбинате. И небольшая часть работала на обувной фабрике. Поэтому и понастроили в свое время штук шесть пятиэтажных блочных коробок для пролетариата. И Дом культуры свой имелся, и бытовой комплекс, и баня общественная. И магазинов несколько. Народу-то несколько тысяч, а в Выборг не наездишься.
Папа Сигизмунда уже с полгода, как перебрался на постоянное жительство в однокомнатную квартиру. А про общежитие в письмах продолжал врать нарочно. На жалость бил.
Скажете, улучшил условия жизни?
И в этом смысле тоже. Только в квартире этой до него уже проживала одинокая парикмахерша Зинаида.
Конечно, вдвоем жить гораздо веселее и экономичнее. За квартиру платить, обед на двоих готовить. Ну, и все такое. Чего ж не жить, если живется.
К тому же, весь поселок был уверен, что Мандельблюм холост. И приветствовал изменения в личной жизни популярной в народе Зинаиды троекратным «ура». Свадьбу, конечно, не играли, но водки выпили. И в парикмахерской, в мужском зале, и в цеху, в конторке счастливого начальника цеха. И в квартире, в узком кругу много пьющих друзей.
Вообще, в связи с климатическими условиями, пили в поселке практически все. Период холодов начинался в сентябре и заканчивался в мае. К концу этого периода комбинат не досчитывался обычно десятой части своих сотрудников, оформивших инвалидность. Причины были разные, но в основном хронические болезни внутренностей и ампутация отмороженных конечностей. Вот что водка, товарищи, с людями делает.
Теперь, после экскурса в недалекую историю, вернемся к тому моменту, когда перепуганный папа Сигизмунда получил телефонограмму из военной комендатуры.
С почты в цех, где на своем посту трудился Мандельблюм, прибежала почтальонша Мария, размахивая листом бумаги.
Работники цеха даже станки повыключали. Знали, что раз Мария прибежала, кому-нибудь телеграмма или звонок срочный.
– Ну? – нетерпеливо спросил кто-то. – Не тяни.
– К начальнику вашему жена едет! – радостно, на весь цех, крикнула почтальонша.
– А чего, Зинка разве уезжала куда? – поинтересовалась одна из работниц. – Я ее сегодня утром встретила.
– Не знаю, – пожала плечами Мария. – Вот, из Выборга сейчас звонили. Автобусом в шестнадцать тридцать выехала.
– Наверное, утром и отъехала, Зинка-то, – решили в цехе. – А сейчас возвращается. Только чего из комендатуры звонят? У нее же пропуск постоянный.
Из кабинета, не услышав шума станков, вышел Мандельблюм.
– Почему не работаем? – крикнул он.
– Сообщеньице вам, – хихикнул кто-то. – Зинка вертается. Соскучилась, видать.
– Не понял, – буркнул начальник. – А ну зайди, Мария. А вы работайте, концерт окончен.
Мандельблюм взял в руки телефонограмму из выборгской комендатуры и сразу все понял.
«Что же тебе не спится, мама дорогая», – спел кто-то папе Сигизмунда прямо в левое ухо.
Бывает, что мы слышим песни и слова, предназначенные только нам.
«Вот к тебе подкрался, дальше нецензурно», – спел Мандельблюму тот же голос, только почему-то в другое ухо.
Он внимательно посмотрел на радостно улыбающуюся Марию. Она явно не слышала этих очень личных песен.
– Спасибо, – сказал начальник почтальонше. – Иди, что ли.
Мария ушла, но это было еще не все.
Буквально через десять минут в цех вошла веселая парикмахерша Зинка. Она помахала работникам, которых хорошо знала, так как стригла каждого не по одному разу.
Что характерно, станки не выключил никто. Все так и стояли в ступоре, провожая взглядами Зинку до кабинета начальника.
Вопрос «Кто же едет к Мандельблюму?» висел в воздухе среди производственной пыли.
Зинаида спросила с порога:
– Ты скоро, милый?
– Ой, дорогая, я еще долго, – ответил папа Сигизмунда, стараясь не выдать волнение. – План горит. Может, и с ночной сменой придется остаться. Ты иди, не жди.
– Опять голодным будешь, милый, – расстроилась Зина. – Я принесу тебе поесть.
– Не надо! – крикнул Мандельблюм. – Я пообедал в столовке и на вечер пирожков взял. Иди уже, Зина! Мне работать нужно!
– Не волнуйся так, – опешила парикмахерша. – Язву заработаешь. Все, ушла.
***
До прибытия автобуса оставалось полчаса. Мандельблюм, переждав после ухода подруги пять минут, выскочил из цеха. Времени на подготовку к встрече жены оставалось мало.
– Шапку забыл, товарищ начальник! – крикнул кто-то, но шум станков поглотил этот крик.
А на улице было минус двадцать.
***
К тому времени, когда автобус остановился на привокзальной площади, уже стемнело.
Сигизмунд безуспешно пытался через нагретое дыханием и растертое варежкой окошко разглядеть отца. Они с мамой последними вышли из автобуса. Остальные пассажиры быстро, подстегиваемые колючим ветром, разбегались по домам. Только одинокая фигура мужчины без шапки и в расстегнутом пальто стояла посреди этого ветра и кружащегося снега.
– Папа! – крикнул Сигизмунд и подбежал к фигуре.
Мандельблюм взял сына за руку и нервно сказал:
– И тебя притащила? Пошли!
Мама, растерявшись, засеменила за ними.
Минут через десять они вошли в подъезд пятиэтажной хрущевки и поднялись на третий этаж.
Папа открыл дверь ключом. Он, похоже, делал это впервые.
Квартира была чужой. Мандельблюм-старший упросил кого-то из знакомых разрешить переночевать приехавшим родственникам.
«Сестра двоюродная с сыном, проездом», – буркнул он, отводя глаза.
Каким проездом? Куда? До границы рукой подать. Бред сивой кобылы! Но знакомым было не жалко. Надо, пусть ночуют. Мандельблюма в поселке уважали. Начальник цеха и общественный деятель, блин.
Вошли, разделись.
– Обувь не снимай, – сказал папа Сигизмунду. – Полы холодные. И спать ложись в штанах спортивных и носках.
Он обращался только к сыну, на жену стараясь вообще не смотреть.
– А мама? – спросил мальчик.
– Тоже пусть не разувается, – выдавил из себя папа. – Тут еда для вас.
Он отнес на кухню сумку и добавил:
– Сейчас чайник поставлю.
Мама присела на краешек стула и молча смотрела куда-то в стену, на которой висел слегка потертый ковер.
Вдруг, решившись, иначе зачем было тащиться столько километров, она сказала сыну:
– Посиди в комнате.
Сама же прошла за мужем и закрыла за собой дверь.
Сигизмунд прислушивался к голосам с кухни, но оба родителя говорили негромко. Расслышать ничего было невозможно.
Через полчаса папа, красный и злой, выскочил в коридор и, на ходу бросив сыну «спокойной ночи», выбежал из квартиры.
Парень осторожно вошел на кухню и остановился. Мама сидела, опустив голову.
– Я, – сказал Сигизмунд и замолчал, потому что увидел мамино лицо.
Описывать не буду.
– Сейчас будем пить чай, – сказала мама. – А утром поедем домой.
***
Дверной звонок разбудил их в шесть утра.
Мандельблюм-старший, нервно расхаживая в прихожей, просил поторопиться.
– Автобус через десять минут! – покрикивал он.
Мальчик и его мама быстро собирались. Здесь они никому не были нужны. Сигизмунд, видя в мамином лице что-то новое, какую-то решимость, что ли, ничего не спрашивал.
Они даже не поцеловались, не попрощались толком. На привокзальной площади толпилось десятка два желающих доехать до Выборга.
– Я напишу! – крикнул папа Сигизмунду и неуверенно достал из внутреннего кармана пальто конверт. Повертев его в руке и не зная, как передать уже сидящему в автобусе сыну, папа сунул конверт обратно.
Автобус тронулся. Сигизмунд сцепил губы и, пересиливая себя, стал смотреть вперед. Да и что было видеть сзади? Эту одинокую фигуру без шапки и в расстегнутом пальто?
В Ленинград они приехали засветло. Даже успели в выборгском привокзальном буфете выпить кофе с молоком из граненых стаканов. И с теплыми булочками.
***
– Не, Нинок, – сказал Николай Пряхин, выслушав короткий рассказ гостьи. – Ты как хочешь, а я сегодня без водки никак.
– Иди, Коля, – разрешила Нина, комкая мокрый носовой платок. – И сразу две возьми. И сока Сигизмунду.
– А ты, парень, как там тебя, – улыбнулся мичман. – Пойдем со мной в магазин, что ли.
(продолжение http://www.proza.ru/2014/11/15/1100)