Старушка

Ольга Сергиевская
В лихие 90-е, когда предприятия встали и людям не платили зарплату месяцами, многие выживали за счет гуманитарной помощи и шести соток.
Была весна, март. Все, что выросло на огороде в прошлом году и было заготовлено на зиму уже съели, до нового урожая еще надо дожить... Я стояла с коляской у дверей в подвал универмага на Васильевском острове. В коляске спал трехмесячный сын, дома ждала меня еще маленькая дочка. Муж уже полгода работал за "спасибо", зарплату ему не выплачивали. Я сидела дома с ребятишками. Когда удавалось - урывала что-нибудь из гуманитарки - одёжку секонд хенд, банку сухого молока, или пакет макарон...

В том году весна была ранняя на удивление, очень теплая и солнечная. Я стояла взмокшая в своей старой зимней куртке, другой все равно не было. Очередь передо мной волновалась - давали мясные консервы, сахар и импортное печенье. Говорили, что на всех может не хватить.

Из подвала с пакетом заветной гуманитарки вышла старушка... Забавная бабулька - такие были только в Питере, а сейчас их не осталось совсем. Пальтишко старенькое, но чистое и аккуратное, туфли с тупыми носами, шляпка с черной вуалью и брошка прямо под подбородком.
Интеллигентная бабушка. У меня она вызвала приступ раздражения и тоски - ну зачем этой бабке консервы... Почему эта старушонка, отжившая свой век, будет вечером жевать беззубым ртом размоченное в чае печенье, а мы с дочкой скорее всего ляжем спать голодными...

Бабка не торопилась, задрав кверху голову ловила она солнечные лучи стариковскими морщинками. Я подвинула вперед коляску, ребенок проголодался и начал ворочаться в кулечке из одеяла. Бабка заглянула в коляску. Я недовольно отодвинулась в сторону.

"Не бойся, деточка. У меня глаз хороший... Мальчик?"
"Мальчик."
"Как назвали?"
"Вовкой... Муж так захотел."
Бабка как-то съежилась и наклонилась над коляской, вглядываясь в личико младенца. Потом заморгала часто-часто, отвела взгляд, стала похожа на маленькую взъерошенную птичку.

"Вовка значит... Володенька. Как мой сыночек... Какая ты счастливая, деточка. Храни тебя Бог и Вовку твоего. А мой пожил только два года, да и то последние полгода жизни был не со мной." Бабулька замолчала, и снова стала быстро-быстро моргать выцветшими глазами.
Я не перебивала - мне стало страшно.
"Перед началом войны отправила я сыночка своего к сестре в Белоруссию погостить на лето. Я на заводе работала, тяжко было с ребенком, муж умер не задолго до этого... И больше не видела ребенка своего никогда. Сожгли их всех, всем селом... Согнали всех, баб, стариков и детишек в школу и сожгли, ироды... А я с заводом в эвакуации была. Сердце надрывалось до конца войны - ничего я не знала. В 45-м отпустили меня, приехала я к сестре в село, а на месте села поле, а на месте школы фундамент и несколько не догоревших бревен из земли торчат... Ездила потом каждый год, сидела на земле, выла да поминала сыночка, сестру и племянников. Все сгорели, вся семья..."

"Наборы кончились. Не стойте больше,"- крикнули из подвала. Конец очереди начал разваливаться, уныло расползаясь в разные стороны. Старушка встрепенулась: "Деточка, родная, возьми. Возьми, свари покушать. Мне старой не нужно уже ничего, а у тебя Вовка. Бери, деточка..." Бабулька сунула свой пакет в багажник под коляской, не взирая на мои протесты, потом покрестила мелко коляску, махнула мне рукой и пошла потихоньку в сторону жилого квартала. Больше я никогда ее не встречала.