Как я пошла в школу.
Моя будущая школа в 1964 году находилась, можно сказать, посреди Центрального рынка, или, как у нас говорят, базара. Со стороны улицы был решетчатый забор. Мимо проезжали автомобили, грохотали телеги, запряженные лошадьми. Тогда еще улицы в старых районах Ростова были вымощены булыжником.
Непосредственно перед школой я ещё посещала детский сад. Дети, дошколята, никуда не уехавшие на лето, продолжали ходить в садик. Наши постоянные воспитательницы ушли в отпуска и, на время, к нам направили работать учительниц младших классов, которых мы раньше не знали. Видимо, они так подрабатывали на школьных каникулах.
И была среди них такая добрая простая женщина – Мария Трофимовна. К детям она относилась доброжелательно, по-матерински. Это не значит, что она никогда никого не наказывала. Однако, детям было совсем не обидно, все равно чувствовалось, что она своя, добрая.
Этим летом, однажды, я гуляла в своем дворе с подружками. Вдруг, во двор быстро прошли женщины и поднялись по наружной лестнице к нам на этаж. Потом я увидела, как моя мама, с припухшими, покрасневшими глазами, спустилась вместе с ними и куда-то ушла со двора. Мне кто-то из соседок сказал, чтобы я подождала маму и вела себя хорошо, что мама скоро вернется.
Через какое-то время она пришла и сказала мне , что умер мой отец. Он давно с нами не жил, у него была другая семья, но все равно мне стало странно, неуютно, напряженно… Оказывается, мама быстро сходила на похороны попрощаться с покойным. Теперь мне никто никогда не привезет красивое заграничное платье. Все-таки, папа любил меня. Я всегда думала о нем хорошо, но с какой-то тревогой. Приходил он ко мне очень редко. Однажды, когда он появился во дворе, я в смятении помчалась предупредить маму, у которой в гостях в это время был один из ее поклонников. Но все обошлось хорошо, без скандала.
У мамы было высшее образование и строптивый характер, она была очень стройной и худенькой. А папа был красивым , сильным, добродушным мужчиной. Он окончил училище имени Седова и был штурманом дальнего плавания. Мама чувствовала себя более образованной, чем ее муж, и поучала его при случае. А папины друзья, наоборот, посмеивались над ним, за то , что он выбрал себе в жены худышку. Тогда, в послевоенные годы, худой быть было некрасиво, не то, что теперь.
У родителей часто стали возникать перепалки, обиды… Папа и дома-то бывал очень редко, все время в плавании по шесть , а то и по девять месяцев. Мама меня фактически одна растила. Я не имела ни одной бабушки, ни одного дедушки. Мамины умерли, а папины жили далеко на Украине, в Миргороде, и были страшно бедны.
Вскоре папа стал попивать в компании своих друзей-моряков. Пил он, как правило, без остановки, до тех пор , пока не упадет. Сильно напивался, хорошо, что не так часто. Хоть ни к кому в гости не ходи! Мама потом за ним убирала, стирала, полы замывала. Это притом, что на коммунальной кухне не было особых удобств – ни горячей воды, ни ванны… Полно соседей…
Однажды терпение ее лопнуло. И она не стала убирать за мертвецки пьяным отцом. Так он и лежал на полу в своих рвотных массах, пока не очнулся. Поверить не мог: « Неужели это я натворил!? Не может быть!». Он совершенно ничего не помнил. Наконец, стало ему стыдно.
В-общем, пошел у них разлад дальше. Возвращается он как-то из плавания. Полгода его не было дома. Он очень уважал пожилых людей. А соседкой нашей была донская казачка Наталья, которая годилась ему в матери. Характер, соответственно, казачий. Насмешливая, острая на язык, обидит – не заметит. Сама из очень бедных казаков, видно, хлебнула невеселой жизни. Двадцатилетней вышла замуж за сорокалетнего армянина, родила двух дочек. Жила их семья дружно, но бедно, в основном, питались рыбой. Наталья была домохозяйкой, всегда дома, на общественной кухне, всегда в курсе дворовых событий.
Так вот, пришел отец мой с чемоданом и, прежде всего - к Наталье: «Как тут моя жена жила?». А она возьми и ответь: «Врать не буду и правды не скажу!». Понимай, как хочешь. Отец был слегка навеселе, кажется. Помрачнел, и стал ждать жену с работы. А когда она пришла, задал ей тот же вопрос. Мама, строптивая гордячка, возмутилась. Тут он сказал самую обидную для нее фразу, что она никому не нужна, никто, мол, на нее не польстится! Мама взвилась: «Нет, нужна! Нужна!» И понеслось…
Дошло до рукоприкладства. Мама убежала к Наталье в комнату прятаться. Та заперла дверь, не пуская к себе отца, который успел запустить вслед жене тяжелую литую пепельницу, которая просвистела мимо ее лица. Ярость должна была найти выход. Тогда отец вернулся в нашу комнату и стал методично крушить всю мебель подряд. А ведь сам же ее покупал!.. Бил-бил, стекла летят, весь изрезался, кровь разбрызгалась.
А где же в этот момент была я? Мне тогда было не больше двух лет. Много лет спустя я спросила про это у мамы. И, о, ужас! Оказывается, я находилась в своей детской кроватке, наблюдая, как падает, трещит, разбивается мебель, звенят стекла. И отец, наверное, при этом не молчал… «А ты не боялась, что и мне от отца достанется, что он может меня и убить?»- спросила я маму. « Нет, - сказала она,- Только твоя кроватка и осталась целой. Тебя он не тронул, я за тебя не боялась». (?!)
Так папа и ушел. Больше не возвращался. Осталась мама с разбитой мебелью и с ребенком одна.
И вот он теперь умер…
На следующий день я пришла в детский сад, неся в себе тяжелую тайну. Рассказать - не рассказать подружкам? Зашел у нас какой-то разговор. Кажется, заболел чей-то отец. Мы тогда дружили вчетвером. Четыре девочки и все Иры. По такому принципу сдружились. И вот, чтобы придать себе значимость, я сказала подружкам: « А мой папа вообще умер!». Эффект был… Меня девочки пожалели, и гораздо больше, чем ту, у которой папа просто болел. Я еще присочинила, что якобы на корабле случился пожар, мой отец стал его тушить, ослеп от огня и упал за борт… Эту версию я долго потом рассказывала, сама в нее поверила.
И вот, я собираюсь в школу.
Предварительно записывать в первый класс к нам во двор приходила учительница. Не помню, как ее звали, но она почему-то напомнила мне жабу. У нее было широкое лицо, большой рот, короткий нос, круглые выпуклые глаза и , самое главное, большая родинка на щеке. Голос был неприятный, скрипучий. Она записала меня в свой 1-А класс.
Первого сентября, я с цветами, с черным портфелем пошла в школу. Мама меня привела, распрощалась, а сама пошла на работу. Нас «Жаба» встретила, построила в шеренгу. Как-то скучно, тоскливо стало. И, вдруг… Я увидела во главе соседней шеренги Марию Трофимовну! Недолго думая, я к ней подбежала: «Мария Трофимовна, возьмите меня к себе!». Я смотрела на нее, как на своего спасителя… Она мне обрадовалась, присоединила меня к своим ученикам. Скоро мы пошли по классам. Там Мария Трофимовна велела мне спрятаться за шкафом. И не зря. Скоро пришла «Жаба». У нее пропала ученица. Она меня везде ищет. Громко назвала мою фамилию, никто не отозвался. А я, первоклассница-авантюристка, стою за шкафом, боюсь… Наконец, « Жаба» с неприятным чувством досады удалилась.
Как они потом между собой утрясли вопрос с моим обучением в 1-Б классе, не помню. Кажется, сделали обмен учениками. Кстати, « Жаба» была неплохим педагогом, но довольно строгой. Ее класс учился получше нашего, но дети были какие-то зашуганные, тихие.
Так я сама себе выбрала первую учительницу.