Фрагменты детства

Валерий Чичкань
Этот старый еврей вечно был всем не доволен. Зато его внучка Адочка была красивой девочкой. Почему ей нравился Валерка со второго этажа, явно не принадлежавший к ее народу, было загадкой. Во всяком случае, она с готовностью шла на сговор с компанией сорванцов, игнорируя интересы семьи. Семья по тем временам была далеко не бедной: импортная мебель, богатые ковры, столовое серебро. Имелся телевизор «Рубин» – самый первоклассный из первого поколения советских телевизоров. Старый еврей в конце своей трудовой биографии умудрился поработать директором лакокрасочного завода. Как удалось Михаилу Абрамовичу в пору, хотя и хрущевской, но все же оттепели, выжить, – тоже загадка. В то время легко и просто под расстрельную статью попадали рационализаторы-изобретатели, совершенствовавшие производственные процессы и реализовывавшие неучтенную продукцию на рынке. Не добрались до старого еврея опричники из КГБ и ОБХСС, хотя, по большому счету, когда богатеет отдельно взятый гражданин, то богатеет и все государство. Государство же хотело, чтобы все были равны. Лукавило оно на счет равенства своих граждан.

Было, над чем задуматься старому еврею на склоне своих лет. Умудренный жизненным опытом, понимал он, что неразумно поступают народы, всячески притесняя его соплеменников и ограничивая их свободу. Соплеменников, которые дали миру столько гениальных и талантливых людей и внесли огромный вклад в сокровищницу науки, культуры и экономики целой эпохи. Что недаром Моисей свой народ сорок лет по пустыне водил, изгоняя из его души рабскую философию и наполняя ее гордым чувством собственного достоинства. Так почему, если Бог дал творческий талант его народу, этот народ нужно притеснять? Почему это мерзкое явление – антисемитизм – не изживет себя? «Зависть всему виной», – думал Михаил Абрамович. Знал старый еврей, что порождает она целую вереницу людских пороков.

Верховодил в компании Валерка. Сашка, сосед по коммунальной квартире, и Алька с первого этажа принимали его стремление к лидерству без возмущения. Они видели неистощимую фантазию приятеля и умение претворять задуманное в жизнь.

Веселое время – лето! Не надо рано вставать и, проглотив завтрак, тащиться в школу. Больше всего на свете Валерка ценил свободу, которая  начиналась летним утром мыслью: «Каникулы!». Когда у тебя мало лет за плечами, трудно разобраться, что свобода – понятие сложное. Что с ней надо обращаться бережно и осторожно. Что может выскользнуть она из рук мудрости и сострадания, и превратиться во вседозволенность и беспредел. Мальчишки еще не понимали, что выбор, который предоставляет свобода, должен нести с собой в этот мир добро, а действия, вытекающие из этого выбора, не должны причинять тревогу и неудобства окружающим и, тем более, подвергать их жизнь и имущество опасности.
 
В том возрасте, в котором пребывали друзья, школа им представлялась как неизбежное зло. И с этим злом, по принуждению родителей и учителей, приходилось считаться. А это и обязательная  стрижка наголо, и единая школьная форма, и поведение, соответствующее званию пионера Страны Советов. Не знали они еще, что система готовит их к безропотному пребыванию в лагерях: пионерском, спортивном, социалистическом, концентрационном. Однако чувствовали это интуитивно и всячески ему противились.

А пока можно поваляться в постели, глядя на солнечные блики, и придумывать занятие для себя и своих дружков на предстоящий день. Главное – после завтрака незаметно удрать во двор, пока мать не загрузила хлебобулочными и молочными поручениями. Идеальный вариант – выходить из квартиры не через парадную дверь, как все люди, а исчезать из кухни через черный ход. Дом был старый, дореволюционный, со стенами, способными длительное время противостоять любому натиску «монголо-татар», с черным ходом – металлической лестницей, предназначенной для передвижения прислуги, которая во времена его постройки еще существовала.

Между боковой глухой стеной дома и забором, ограждавшим участок отставного генерала, находилась их территория, на которую выходило единственное окно из спальни старого еврея. Беда была в том, что старый еврей имел обыкновение часами сидеть в своей комнате возле окна, предаваясь размышлениям о суетности жизни и несправедливости, сопутствовавшей ей. А мальчуганам это не нравилось. Хотя, по сути, еврею было все равно, чем они там занимались, если при этом ничего не горело и не взрывалось. Но в том-то и дело, что и взрывалось, и горело.
 
Взрывам этим предшествовала долгая и кропотливая работа. Она состояла из покупки у знакомых ребят целых частей кинопленки фильма «Ханка». Достоинство ее для экспериментаторов было не в художественной ценности, а в замечательной способности мгновенно воспламеняться.

Вторая по сложности задача состояла в том, чтобы увести из-под носа Ксены ее увеличительное стекло. Ксения Ивановна, Сашкина тетка, проживала в той же коммунальной квартире и очень дорожила своим увеличительным стеклом подарочного варианта. Будучи полуслепым, а по некоторым утверждениям, и полуграмотным преподавателем сельскохозяйственного техникума, она свято верила, что увеличительное стекло – панацея от всех ее зрительных затруднений.

Ксена, как и все люди, не обремененные большим умом, но пытавшиеся в глазах окружающих предстать в значимости большей, чем они того заслуживали, делила людей на хитрых и нехитрых.

Догадываясь, кто из соседствующих мальчишек был генератором идей, а кто – исполнителем, она безоговорочно относила Сашкиного дружка к очень хитрым. Однако весь фокус заключался в том, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Никакого резона у мальчишек не было нарушать сложившееся равновесие отношений между ними и теткой. Ребята ценили то, что негативная информация относительно их деятельности, доходившая до ушей тетки, не имела дальнейшего распространения. Немаловажным было и то обстоятельство, что на прошлый Новый год Ксена торжественно вручила им бутылку сухого вина, после распития которой они почувствовали себя самодостаточными мужами, готовыми на любой подвиг в течение первого получаса. А что было потом и на следующий день утром, – покрыто мраком. Не зная всего этого, тетка обещала, что и на следующие новогодние праздники сделает им такой же презент, если в течение года их дружественные отношения  не будут ничем омрачены.

Поэтому, изучив привычки Ксены, и зная, что, собираясь на работу, она обязательно проверит содержимое своего портфеля, – прежде всего, на месте ли увеличительное стекло, очки и кошелек с деньгами, – а затем его закроет, мальчишки решили в этот момент срочным порядком вызвать ее на кухню.

Один из них взял теткину сковороду, плеснул туда растительного масла и поставил на горящую газовую конфорку. Другой, дождавшись окончания проверки портфеля и увидев, что со сковороды повалил дым, что есть силы заорал: «Тетя, что у тебя горит на кухне?» Подхватившись, как солдат по тревоге, тетка, сломя голову, бросилась на кухню тушить пожар, причитая при этом, что возраст все-таки есть возраст, а с этими студентами совсем сдуреешь. Понятно, что увеличительное стекло перекочевало в карманы мальчишек. Ксена же, ликвидировав очаг возгорания и взяв портфель, отправилась обучать студентов, как с помощью химизации сельского хозяйства гробить чернозем, аналогов которому нет во всем мире, а заодно и грунтовые воды, и все остальное, что имеет какое-то отношение к окружающей среде.

Потом по квартире долгое время раздавались стенания о том, какой мерзопакостной стала нынешняя молодежь, особенно студенты сельскохозяйственного техникума, набравшиеся наглости украсть у преподавателя из портфеля увеличительное стекло.

Теперь для осуществления экспериментальных планов оставалась еще одна простая  задача: достать пустые флаконы из-под мужского одеколона. Проблема решалась просто – в мусорных баках этого добра хватало.

Страх – чувство, данное Всевышним, присутствовал в душах мальчишек. Ведь флакон из-под одеколона, начиненный мелко нарезанной легковоспламеняющейся кинопленкой, с наглухо завинченной пробкой, в случае загорания содержимого представлял собой гранату, взрывавшуюся с оглушительным треском. Детонатором служил сфокусированный увеличительным стеклом на кинопленке внутри флакона солнечный луч. Завидев дымок внутри, нужно было немедля, коротким взмахом руки от груди отбросить флакон как можно дальше, а затем следовал взрыв.

Подобное занятие, если бы слухи о нем дошли до ушей родителей, вряд ли бы им понравилось.

Дядя Коля, Сашкин отец, воевавший на фронте артиллеристом и вернувшийся оттуда инвалидом, всегда пребывал в состоянии легкого опьянения, переходившего довольно часто в сильное, в зависимости от которого у него и проявлялись различные черты характера: либо благодушие и доброта, либо озлобление и агрессивность. Вот и приходилось Сашке быть предельно внимательным, следя, не истощился ли винно-водочный запас отца, так как сильной степени опьянения как раз и соответствовали благодушие и доброта. Эти благородные качества души еще более проявлялись у дяди Коли от сознания того, что арсенал бутылок обеспечит ему хорошее настроение на ближайшие сутки. Если же ситуация в «винном погребке» была кризисной, то Сашка по любому поводу и без него легко мог схлопотать подзатыльник. Истощалось иногда терпение и у матери Валерки, что тоже могло грозить большими неприятностями.

Четко представляя ситуацию, которая могла сложиться в коммунальной квартире в случае, если родители проведают о предстоявших боевых действиях, мальчишки принимали меры превентивного характера.
 
Преклонный возраст старого еврея уже не позволял ему стойко переносить проделки сорванцов, участником которых была и его собственная внучка. Поэтому существовала вероятность, что дедушка Миша когда-нибудь доберется до их родителей с жалобами. Палочкой-выручалочкой была Адочка, в любой момент готовая отвлечь внимание дедушки от происходящего за окном. Именно поэтому девочка и вписывалась гармонично в их компанию. Часто, несмотря на запрет отца, она приглашала мальчишек к себе домой и во время отсутствия родителей и старшего брата Юлика угощала их деликатесами. При этом  Адочка ничуть не беспокоилась, что ее дед в это время может выйти из своей спальни.

Свою внучку старый еврей любил больше всех на свете. Вообще, в еврейских семьях отношение к детям трепетное. Мудро поступают они, с самого рождения закладывая в подсознание ребенка, что он особенный, талантливый, что его ожидает успех во всех его начинаниях и радостное будущее. А по мере взросления у ребенка воспитывается трудолюбие. А трудолюбие в союзе со способностями создает тот тандем, который и позволяет избранному Богом народу занимать достойное место в этом мире. Потому-то их государство и поставило всю свою мощь на защиту прав и свобод каждого своего гражданина, защищая и то, и другое в любой точке земного шара.

И не удивительно, что Адочка и Юлик посещали музыкальную школу и школу живописи, а в их квартире часто играли на пианино и звучала скрипка.

Однажды застал-таки отец Адочки в своей квартире всю компанию. Когда в комнату, где ребята угощались шоколадным тортом, вошел дядя Боря, там воцарилась мертвая тишина. Лица у всех, в том числе и у дяди Бори, вытянулись в предчувствии трудного разговора. Но разговора не получилось. Неожиданно в дверях спальни появился дед Адочки, который в упор смотрел на мальчуганов. И что-то в этом взгляде подсказало дружкам, что бояться нечего. Доброта, светившаяся в глазах старого еврея, была гарантией их безопасности. Возможно, в это время он увидел себя в их возрасте, такого же сорви-голову, готового пуститься в любые авантюры. Кивком головы он приказал сыну зайти к нему в комнату, Адочка же приблизилась к неплотно закрытой двери. Впоследствии она рассказала своим приятелям, как дедушка напомнил сыну про лихое для евреев время в годы гитлеровской оккупации. И про то, как рискуя жизнью, старенькая женщина спасла дядю Борю, уже юношу, его отца и мать во время облавы, спрятав их в подвале этого же дома, где они сейчас проживали. И как она не дала им там умереть с голоду, пока не удалось переправить всех троих в безопасное место. И как он, старый еврей, в своих молитвах просит Бога об упокоении души ее на том свете, и что ничего хорошего не ожидает человека, не помнящего добра, оказанного ему людьми, пусть даже другого народа.

По общеизвестному закону, неприятности приходят всегда оттуда, откуда их меньше всего ожидаешь. Дядя Боря мальчишек до зимы того года или не замечал, или делал вид, что не замечает. Вскоре все разом изменилось. С наступлением зимы и морозов во дворе заливалась водой горка, с которой вся детвора окрестных домов съезжала по блестящему льду на санках, коньках, стоя на ногах, а то и просто сидя.

Тройка дружков была инициаторами происходящего. Жаль только, что в этом случае интересы детворы не совпадали с интересами взрослых пешеходов: скользкий, как стекло, лед пересекал пешеходную дорожку. Когда впервые идея с ледяной горкой была претворена в жизнь, первым, кто поскользнулся и упал на раскатанном до блеска льду, был опять-таки дядя Боря. Отряхиваясь от снега, как пес, только что вылезший из воды, и потирая ушибленный бок, он, прихрамывая, отправился домой, чтобы через несколько минут вернуться с металлическим ломом и сокрушить весь лед, несмотря на отчаянные протесты  детворы. Трое друзей в угрюмом молчании наблюдали за разрушительным процессом.

У Валерки в голове тотчас возникла идея мести. Проигнорировав детский плач и требование малышей немедленно восстановить объект, приносивший столько радости, приятели дождались вечера следующего дня, когда дядя Боря с довольной ухмылкой прошествовал через искореженный лед. С чувством полной безопасности двинулся он по направлению к входу в подъезд, не подозревая, что дневные неприятности, связанные с добыванием хлеба насущного, еще не закончены. Сашка, спрятавшийся за кустом в кромешной темноте (двор в те времена еще не освещался), натянул под ногами врага веревку, загодя приспособленную для акта возмездия.

Все повторилось в той же последовательности, что и накануне, за исключением того, что Сашка умудрился себя обнаружить, и дядя Боря отправился не к себе домой, а к родителям друзей.

Главное – пережить первый удар судьбы, и немаловажным было принятие меры для всяческого его смягчения. Поэтому, когда накануне этого инцидента дядя Коля священнодействовал на кухне, превращая настоявшуюся брагу в доброкачественный самогон, мальчишки всеми силами оказывали ему содействие и помощь. Прежде всего, нужно было тщательно закупорить тряпками все щели, образовавшиеся в рассохшихся дверях кухни, чтобы специфический аромат не достиг носа любопытных соседей по подъезду, а то ведь могли и «настучать» по старой памяти сталинских времен. А память эта прочно укоренилась в сознании строителей развитого социализма. «Стучали» – то есть ставили в известность компетентные органы и вышестоящее руководство, массово. Жены на мужей – в парткомы, чтобы те не шлялись по бабам и не пьянствовали. Сослуживцы – друг на друга, расчищая путь к карьерному росту. Рабочие – на мастеров и начальников цехов, чтобы не вздумали лишить их льготной путевки в дома отдыха и тринадцатой зарплаты. Колхозники – на своих председателей, чтобы те закрывали глаза, когда навстречу им попадался передовик колхозных полей с мешком зерна за плечами с только что им же убранного колхозного поля…

И дядя Коля не питал  иллюзий. Знал он, что заметут менты проклятые, если дознаются и не примут во внимание ни инвалидность, ни боевые награды. Обидно было бывшему сержанту-артиллеристу, что жил он с женой и сыном в самой темной комнате коммунальной квартиры с окном и балконом, выходившими на мрачную стену научно-исследовательского института. Что его пенсия заставляла с подорванным здоровьем и искалеченной рукой ходить на заводик, выпускавший кухонную посуду, и дышать там вредоносными испарениями, сопутствовавшими процессу изготовления и покрытия эмалью этой самой посуды. А в это время отставной генерал, проживавший в соседнем особняке, имел возможность на свою генеральскую пенсию разъезжать в автомобиле «Победа», попивать армянский пятизвездочный коньяк и закусывать колбаской, изготовленной в спеццехах. Но нет ничего тайного, что не стало бы  явным, гласит народная мудрость. А народная мудрость в лице домработницы из генеральского особняка говорила старушкам, сидевшим на скамеечках возле заборов, что генеральское меню значительно отличается от их собственного.

И ведь еще неизвестно было, чей вклад весомее в Победу над фашистской Германией: сержанта-артиллериста, выполнившего свой солдатский долг возле противотанкового орудия, или сталинского генерала, посылавшего тысячи солдат на неразминированные поля, чтобы освободить от противника населенный пункт атакой в лоб и с криком: «ура!», потеряв при этом еще тысячи солдат, но зато высвободив райцентр к очередному советскому празднику.

Основная задача двух дружков в момент самогоноварения состояла в том, чтобы пристально следить за выражением лица дяди Коли, так как именно там последовательно отражались ощущения, испытываемые бывшим артиллеристом при очередной пробе горячительного напитка. Дядя Коля был твердо убежден, что качество произведенного продукта прямо пропорционально количеству совершаемых им проб. У тети Нины, его жены, все эмалированные кастрюли походили друг на дружку, как близнецы-братья, так как были позаимствованы с одного и того же заводика. Поэтому на определенном этапе проб существовала вероятность перепутывания кастрюли с охлаждающей водой с аналогичной емкостью, наполненной эликсиром бодрости. Так, однажды, по завершении тяжкого труда, дядя Коля все-таки вылил в умывальник самогон, а потом, хоть и едва держась на ногах, сумел попробовать сырую воду. Изумлению его при этом не было границ. Когда, после огромных умственных усилий, он, наконец, осознал, что произошло, то все члены его семьи, включая и сестру Ксену, разбежались по разным углам коммунальной квартиры.

На этот раз, благодаря бдительности мальчишек, кастрюля была благополучно наполнена живительным напитком, который был затем разлит по бутылкам и накрепко закрыт пробками. С большими предосторожностями все это было водворено в шкаф, ключ от которого хранился только у дяди Коли.

Легко себе представить, как Сашкин отец, кстати, тоже только что пришедший с работы и пребывавший в отличном настроении после первого стакана спиртного, встретил дядю Борю с его кляузами относительно поведения Сашки. Дяде Боре в нелицеприятной форме с применением ненормативной лексики было заявлено, чтобы шел он куда подальше, где имел бы возможность воспитывать собственного сына, который только и норовит залезть девчонкам под юбку.

Да, Юлик был еще тот фрукт! Старше наших ребят года на три, брат Адочки явно пребывал в поре полового созревания. Особое внимание он уделял Валентине, жившей по другую сторону улицы. Эта девочка была уже с довольно четко выраженными женскими формами и с независимым характером. Трое наших друзей нравились ей тем, что с ними скучать не приходилось. Вот с этой-то девчонкой Юлик и попытался пройти курс «молодого бойца», зажав ее в тесном углу подъезда. Да на его беду, в неурочное время появился дядя Коля, исчезнувший с работы перед обеденным перерывом, чтобы забрать из дома бутылку самогона, забытую утром в состоянии жесточайшего похмелья. Какие черты характера проявились у бывшего фронтовика, в чье горло с утра еще не попало ни грамма спиртного, когда он увидел отчаянное сопротивление девчонки и манипуляции Юлика, можно было только догадываться. Оторвав негодника за шиворот от пола, Сашкин отец мощным пинком отправил сына дяди Бори носом вспахивать землю.

Сашка и Валерка, соседи по коммунальной квартире, понимали друг друга с полуслова. Это были, что называется, родственные души. Третий, Алька, не всегда был ко двору. И дело даже было не в том, что его родители были преподавателями вуза, а бабушка прекрасно владела французским языком. Хотя, конечно, это наносило какой-то отпечаток на характер Альки: что-то в нем было мягче, терпимее, чем у его дружков. Дело было в элементарной зависти. Сашка и Валерка отчаянно завидовали и ревновали приятеля к его же родителям, которые для Алика были не просто отцом и матерью, – они были его друзьями. А другу, как вы понимаете, прежде всего можно и нужно доверять. А тому, кому доверяешь, как себе, врать не станешь. Вот и выходило, что не всегда его можно было приглашать к подготовке особых действий, правильность которых в глазах взрослых была сомнительной, а риск получить травму – достаточно высоким. К тому же Алька в этих случаях мог заявить, что подобное поведение его родителям не понравится, а обманывать их он не станет. Ну, никак не мог Алька нарушить ту атмосферу взаимопонимания, сложившуюся между ним и отцом, который и родным-то ему не был. Его родной отец, летчик-испытатель, погиб во время полета на истребителе нового типа. Ребята с завистью наблюдали, как сын и отец (ни разу не слышали они, чтобы он назвал его отчимом), выйдя во двор, собирали и склеивали планер или модель управляемого корабля. Но главное, главное-то было в том, что отец и сын работали, как два равных, безоговорочно уважавших друг друга человека.

Конечно же, и Валерка и Сашка очень любили своих родителей, но доверять им – не доверяли. Да и о каком доверии могла идти речь, если те использовали страх как основной инструмент в воспитании своих сыновей, подавляя инакомыслие и подгоняя их поведение под общепринятое. В отличие от Сашки, Валерку мать и порола-то всего несколько раз, а отец за всю жизнь и пальцем не тронул. И все же страх физического наказания незримо витал вокруг ребят, так как он преднамеренно культивировался в их сознании, как впрочем, и в сознании всех граждан их страны. А, как известно, ожидание наказания намного хуже самого наказания. Вот и приходилось мальчишкам врать направо и налево, чтобы иметь возможность жить собственной жизнью. От тоски сжимались их сердца, когда отец, накануне обещавший после работы отправиться с ребятами на Днепр искупаться и порыбачить, приходил домой нетрезвый, и рушились все их планы. Ребятам было неинтересно общение с человеком в таком состоянии, пусть даже и очень родным. От того, порой, и отправлялись они самостоятельно на речку, еще не умея плавать. Но как же изобретательно придумывали они ответы младшей детворы и, в особенности, Валеркиной сестренки, чтобы на окрик из окна второго этажа одной из матерей, где тот или иной приятель, те дружно отвечали, что только что были здесь и ушли в соседний двор. И это вождение за нос обеспокоенных родителей продолжалось, пока два друга не возвращались домой.

Днепр манил к себе беспрестанно. Водная гладь раздвигала перед ними горизонты, и в плеске волн рождались мечты, манившие к неизведанному. Накупавшись до одурения, ребята лежали на горячем песке, ощущая, как солнце проникает в каждую клеточку их тела. Но надо было возвращаться домой, хотя не хотелось до смерти.

Ранним летним утром Сашка и Валерка, проникнув на свою территорию незамеченными, поджидали Адочку. Просто золото была эта девочка! Всегда жизнерадостная, она на жизнь смотрела, как на прогулку в волшебном лесу. Ее выразительные глаза доверчиво взирали на мир, который еще не коснулся души обжигающим холодом. Наделенная природным умом, Адочка, порой, давала дельные советы своим дружкам, помогая тем выпутаться из очередной неприятности. Умела она ценить дружбу и свято соблюдала ее неписаные законы, часто принимая всю вину на себя и тем самым спасая мальчишек от гнева родителей. Чувствуя это, ребята всячески ее оберегали и не позволяли принимать участие в особо опасных проделках. Но каким же счастьем светились ее глаза, когда мальчишки позволили ей зимой прокатиться на коньках по укатанному снегу булыжной мостовой, ухватившись крюком за борт проезжавшего грузовика! В это время один из них был рядом с ней для подстраховки, так как тут требовалось определенное умение вовремя зацепиться за борт грузовика и вовремя от него отцепиться, согласовав эти действия с уменьшением скорости движения автомобиля…

Адочка задерживалась, чего прежде еще не бывало. Когда, наконец, девочка появилась, то смогла лишь сквозь слезы произнести: «Дедушка Миша умер». Впервые мальчики так близко столкнулись со смертью. То, что люди умирают, они, конечно, знали. Но это было так непостижимо далеко, что не стоило, как они считали, и задумываться.

Хоронили старого еврея на следующий день. Ребята искренне жалели свою подругу, но на похоронах не присутствовали. В это время они сидели на крыше своего старого дома, прислушиваясь к происходящему внизу. А потом долго молча смотрели в синее небо, где облака проплывали и исчезали, как человеческие жизни. Со смертью дедушки Миши мальчуганы ощутили, что что-то уже осталось в прошлом.
 
А время – неумолимо, его бег подобен течению реки: привольно и медленно несет она свои воды у истока и все сильнее ускоряется к концу своего пути. Глядя на прожитые годы, начинаешь понимать, почему в детстве так медленно тянулись дни: еще чисты порывы души, еще на сердце не накопилась тяжесть забот, а детские печали мимолетны, как сновидения, и каждый день встречаешь, как праздник, и хочется, чтобы этих праздников было больше, и чтобы приходили они быстрее. Мы подгоняем время, считая, что с возрастом придет  независимость, и глубоко в этом заблуждаемся.
Юные годы тем и хороши, что не дают печали долго задерживаться в сердцах.

Молчание на крыше прервал Сашка, объявив, что ремонтники сегодня утром завезли мешки с карбидом, чудесные свойства которого проявляются при соприкосновении с водой. На молчаливый вопрос друга тот пояснил, что при этом выделяется газ, который хорошо горит. Закрыли карбид в сарайчике, где навесной замок держится на честном слове. Он уже проверял. Опять воцарилось долгое молчание.

– Вот что сделаем, – наконец произнес Валерка…

Приключение, именуемое жизнью, продолжалось.