-10-
Поездки в деревню были большим удовольствием не только для нас, но и для Жули. Она суетливо бегала по комнатам, тревожно наблюдая за нами, ведь ей еще было непонятно, возьмем ли мы ее с собой (как будто мы ее хоть раз оставляли). Мы нарочно переговаривались между собой:
– Жулю, наверное, не возьмем! Она непослушная девочка, пусть сидит дома и охраняет его без нас.
Жуля, наверное, считала, что я главная, от кого зависит, поедет она или нет, подбегала ко мне, становилась на задние лапы и передней лапой скребла мою ногу, жалобно скуля: «Ну, возьмите меня, ну, пожалуйста, возьмите». И стоило только мне взять из тумбочки ошейник и поводок, она начинала радостно прыгать, потом, вытянув передние лапы вперед, подставляла мне свою голову. С этого момента она снова менялась, она подгоняла нас, торопила, сердито лаяла: «Сколько можно вас ждать?»
Мы, выйдя из подъезда, обязательно обнаруживали, что забыли что-нибудь. Я возвращалась домой за этой вещью. Потом спустившись назад, получала от Жульки "нагоняй", и в этом деле я снова была «главная». Она отчаянно лаяла на меня, иногда подпрыгивала и толкала меня лапой. Но в машине всегда усаживалась рядом, тесно прижимаясь ко мне. Мы снова друзья!
Уже в деревне, едва перетаскав свои вещи из машины в хату, Лена тянет меня на поляну за домом.
– Мамочка, ну бежим скорее на гору! Ягода, наверно, уже созрела!
Лето в деревне удивительное время, столько оно дарит нам радостей! Каждую неделю природа меняется, удивляя нас своим разнообразием. Вот только на прошлой неделе шалфей еще не думал зацветать, а на этой уже вся поляна в сплошном фиолетовом цветении. То тут, то там зверобой распустил свои красивые желтые цветочки, пока еще изредка встречается душица, красные ягодки клубники так манят своим ароматом! М-м-м-м-м! Сегодня после бани будет самый вкусный чай на свете!
А в начале августа после дождей начинаются грибы. Вся наша семья – большие любители собирать их. Бабуля нам готовит корзинки, пакеты. Мы берем свои любимые ножи, у каждого свой давно облюбованный, наливаем в бутылку воды, а пакет с печеньем для Жульки напоследок вдогонку мне сует бабушка. Головные уборы берем не только себе, но и Жульке: Лена с папой в кепках, а нам с Жуликом я беру косынки. Конечно, это надо было видеть: Жуля в желтой косынке носится по лесу, пугая иногда нас, внезапно вылетая из-за каких-нибудь кустов. Мы, обычно, никого не встречали в лесу, но однажды чуть на смерть не перепугали деревенских женщин. Услышав крики и визги, мы побежали в сторону шума. Женщины сидели на полянке и смеялись, вытирая своими платками слезы. Такого они еще не видели.
– Господи, мы так напугались, когда она выскочила из-за кустов в косынке с высунутым языком. Думаем, что за зверь? А это ваша Жуленька!
– Приходится повязывать ей платок. А то мы потом дома колючки с ушей замучиваемся выдирать. Так хоть поменьше работы с ней, а с туловища как-то легче колючки снимаются, – объяснили мы женщинам.
Но деревенским жителям это все равно как-то в диковинку. Кто это будет собакам колючки вынимать, сроду этим никто не занимался, сами очистятся как-нибудь.
Вот столько лет, счищая с Жульки колючки после каждого похода в лес, мы, сидя на полу, думали: «Надо бы ей сшить на уши какие-нибудь чехлы». Иногда думаю про себя: "И не ленивая я вовсе, а вот некоторые дела у меня так годами и живут в голове только в проектах". Так и с этими чехлами для ушей. Пройдет неделя в каких-то заботах, а в выходной снова в деревню. И снова выбираем из ушей колючки у развалившейся на полу полусонной Жульки.
Но одно дело я все-таки для Жульки сотворила. Но об этом чуть позже.
Считается, что если пудели – домашние животные, то они существа изнеженные, часто болеют, поэтому с ними гуляют минут по двадцать, а в лес и тем более не берут. Но к нашей Жульке это не относится. Летом мы, бывало, уходили в поход по окрестным лесам и наматывали по десять и пятнадцать километров. А у Жульки-то больше получалось! Она, как настоящий пастух, бегала от одного к другому, собирая нас в кучу. Дедуля, у нас вообще, только заходил в лес, как тут же направлялся в свои заветные места со словами:
– Я на минутку. Дойду до того места, посмотрю, нет ли там грибов.
И пропадал на час.
Мы же, зная его привычки, не волновались, ведь он знал все леса в округе. Но бедная Жуля была за всех в ответе, мало того, что она нас пасла, она убегала по следам дедушки искать его. Однажды Жуля пропала минут на двадцать, мы покричали, позвали ее и уселись на одном месте дожидаться, пока она не появится. Оказывается, дедушка ушел куда-то очень далеко, а Жулька нашла его, побегала вокруг и помчалась назад к нам. Наверное, если бы Жуля умела говорить, она бы нам доложила: «Не волнуйтесь, дедушка в порядке».
Зимой для Жули наступала лыжная пора, вернее, для моего мужа. Жуля же с удовольствием сопровождала его. Они уходили далеко и возвращались через два, а то и три часа. На лапах и животе Жульки болтались большие комья снега. Я с порога хватала Жулю и несла под горячий душ. Потом, завернутая в теплое одеяло, она лежала на диване. Естественно, мне думалось, что животик у нее мерзнет, это ведь не колючки летом.
Сначала я решила ей сшить комбинезон, но не представляла, как это можно сделать. Но так как у Жули к зиме отрастала такая теплая и густая шуба, я ограничилась только другой вещью. От куска старой шубы я отрезала прямоугольник, пришила две широкие резинки и перед походом на лыжах надевала эту конструкцию ей на живот. Резинки на спине утопали в густой шерсти, а живот был защищен, и она возвращалась домой с сухим и теплым пузичком. На лапы я ей связала сапожки, обшив подошву кусочками телячьей кожи. Но я напрасно потрудилась. Пройдя несколько метров уморительной, взбрыкивающей походкой, она уселась на снег и начала зубами сдирать ненужные ей сапожки. Лапы у нее никогда не мерзли.
А вообще, Жуля, глядя на нас, любила наряжаться. Лена часто надевала на нее разные свои детские костюмчики, и Жулька важная расхаживала по комнатам. Правда, ей быстро становилось жарко, она начинала шумно дышать, высунув язык, и приходилось снимать наряды.
Собакам нравится подражать людям. Вспоминается один случай, когда однажды летом ожидалось солнечное затмение. Ребятишки из нашего дома задолго начали готовиться к этому событию. Закоптили свечкой огромное количество стеклышек, собрали дома все затемненные очки, а у кого есть, еще и бинокли приготовили. В тот знаменательный день мы большой компанией забрались на крышу нашего десятиэтажного дома. Кто-то другой, может быть, и оставил бы свою собаку дома, но только не мы! Надев ей ошейник и нацепив поводок, полезли на крышу. Ой, Господи! Как смешно сейчас об этом вспоминать! Наверняка ведь Жуля и не обиделась бы, оставь мы ее дома, ну поскулила бы для виду немного и отправилась бы спать. Но мы ее затащили по железной лестнице на крышу, а потом еще и самые маленькие очки ей надели. Она, глядя на нас, не сбрасывала их и на потеху ребятне также смотрела вверх на небо.
Мне всегда было интересно, чем же Жулька занималась дома, оставшись одна? Не всегда же она спала. Но, судя потому, что покрывало на нашей кровати бывало собрано в кучу, а на кресле лежали очень часто мои тапочки, она явно не скучала. Помню, это было в первый год ее жизни, когда мы разрешили ей перемещаться по всей квартире, я ушла куда-то, а придя домой, увидела кавардак на своей кровати. Я спросила у нее, не надеясь, конечно, на ответ:
– Чем же ты, Жуленька, занималась тут без меня?
Моя собаченька запрыгнула на кровать и начала весело прыгать и потрошить покрывало лапами. Я начала стыдить ее, потом несколько раз подводила к кровати и говорила: «Нельзя!» В следующий раз, перед тем как уйти из дома, я также подвела ее к кровати, сказала "нельзя" и спокойно ушла. Домой я пришла часа через два, у порога меня встретила радостная Жулька.
– Ну-ка, ну-ка, как себя вела сегодня моя собаченька? – с этими словами я прошла в свою спальню. – Молодец, Жуленька! Вот ведь какая умница, все понимает! – и направилась в комнату дочери.
Боже мой! Что там творилось! Подушки валялись на полу, покрывало свисало почти до полу. На кровати лежали тапочки.
– Жуля! Ну, ты даешь!
Но что я могла еще сказать, ведь про Ленину кровать не было указаний. Ну, пожурила потом, конечно, немного. Но с тех пор, уходя куда-нибудь, старалась закрывать обе спальни. Ну а если забывала, то получала то же самое, только у порога меня уже не встречала моя проказница. Она, чувствуя свою вину, отсиживалась под кроватью, пока я метала громы и молнии. Через некоторое время она выползала из своего укрытия, тихонько продвигалась в сторону кухни и, виновато опустив голову, сидела у порога.
– Ну, иди сюда, иди. Жулик ты, Жуленька! Хулиганка! Я ведь не могла тебя на рынок с собой взять. Понимать надо. А ты избалованная у нас. И так ведь с собой везде таскаем, одна-то редко бываешь. Понимаешь ты меня или нет?
Я ласково разговариваю, глядя в глаза Жуле, а она внимательно смотрит на меня и как-то слегка наклоняет голову то налево, то направо и, кажется, сейчас тоже заговорит:
«Я все понимаю, только мне было скучно одной, ну не ругай, пожалуйста».
– Сейчас кушать будем с тобой, что с тобой поделаешь, хулиганок ведь все равно кормят.
Тут раскрывалась еще одна черта Жулиного характера.
Обычно, когда ее звали кушать, она стремглав прибегала из любой комнаты, но как бы опомнившись, словно стесняясь своих плохих манер, делала вид, что не очень-то и хотелось, усаживалась посреди комнаты и ждала еще особого приглашения.
– Ну, ладно, Жуля, ешь уже, не воображай.
Жулька потихоньку, с остановками продвигалась к своей миске.
– Жулька, ну как будто я тебе отравы какой-то налила, ты бы так на улице кочевряжилась. Когда находишь там всякую дрянь – так не церемонишься.
Жулька, наконец, начинала есть. Ням-ням-ням. Ням-ням-ням. Ням-ням-ням, – мелодично получалось у нее. Наевшись, она снова усаживалась посреди комнаты, облизывая свои верхние губы, а я подходила к ней с салфеткой и вытирала ей подбородок, иначе эта аккуратница вытрет его об ковер. Собаки, видно, так устроены: умеют только верхнюю губу облизывать.
– Ну, как, Жуленька? Дома тоже неплохо кормят или все же на улице вкуснее?
Но дома это одно, вроде обязаны кормить, а на улице совсем другое. На улицу Жулька выходила, как на охоту, там она, когда мы зазеваемся, была добытчица.
Нюх у нее был идеальный. Зимой, бывало, гуляем с ней спокойно по аллеям, и вдруг она начинала вертеть головой и принюхиваться. Потом резко срывалась с места и, утопая в сугробах, не обращая внимания на мои крики, упорно пробиралась к своей цели. Быстро работая лапами, она разгребала снег, иногда почти полностью оказывалась в вырытой ямке, только хвостик выглядывал. Потом, достав оттуда промерзшую косточку, начинала тут же ее грызть. А что я могла сделать? Не полезу же за ней туда по сугробам. Иногда она, сделав упрямую мордочку, тащила эту косточку до самого дома. Я заходила в подъезд одна и наблюдала за ней из-за неплотно закрытой двери. А она, оставшись со своей косточкой, долго металась, то бросала свою добычу и подбегала к двери, то снова возвращалась за ней. Я открывала дверь только тогда, когда она окончательно определялась, рвалась в дом, жалобно попискивая. Ее можно было бы понять, если бы дома не было этих костей, ведь под каждой кроватью находилась не одна штука. И всегда какая-нибудь была самой ценной, которую она носила из комнаты в комнату, а когда приходил кто-нибудь в гости, она, вспомнив о ней, убегала в свое укромное место, выходила к нам с костью в зубах и бдительно охраняла ее. Мы часто шутили:
– Живем, как в пещере у людоеда!
Когда я делала уборку, старалась выбросить почти все косточки, конечно же, не трогая самую «ценную».
Вот так и чудили и мы, и она!
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/11/10/1270