Тары-бары

Вадим Гордеев
               
-А чего супом завтракаете?

-В связи с общей мерзостью жизни,- откусил от горбушки черного художник Виталий и полез ложкой в тарелку.

На улице было сыро. Тучи и накрапывало. В избе тепло и топилась печь.
На тумбочке стояла купленная у местных трехлитровая банка клюквы. Из магнитофона пели битлы.

-А я вот решил из своей одиночки выбраться в люди.

-Прошу к столу!- компанейски махнул ложкой художник.

-А где подельник?

-Игорь? Со вчерашнего вечера всё ходит, погружается в простоту деревенской жизни.

-И как ощущения?

-Говорит противоречивые.

-А вот мой знакомый журналист все противоречия на пленэре снимает водкой. Он, если что, едет в деревеньку. Накатит с видом на огород, и идёт снимать закаты – хобби у него такое лиричное.

-Накатывать?

-Закаты снимать.

-А-а, правильный чувак твой журналист – тоже мыслит образами.

Позавчера с Виталием мы запекали на костре пару щучек, пойманных на спиннинг Игорем. Разговаривали, как водится, об искусстве. Они закончили Суриковский институт в один год. Оба стали живописцами. Один предпочитал красное сухое, другой водку. Один красил добротно, но без выдумки. Другой изощрённо и с подвывертами.

-А ты где вчера был, Вадим? Мы думали, зайдёшь вечером чайку попить.

-Напросился с Лёхой Тряпициным почту развозить по деревням, ну и поснимать пейзажи.

-А-а, кенозерский почтальон, он теперь на всю Архангельскую область первый парень на деревне. В местных новостях опять вчера показывали. Тут сосед Василич всё переживает - куда Лёха такую прорву деньжищ денет, что ему за фильм отвалили.

-Не знаю. Лёха говорит, что снимался абсолютно бесплатно. Кончаловский ему книжку свою подписал.

-А как ты с ним закантачил?

-Навели.

-По душам, как водится, поговорили?

-Не вышло «по душам» - он в завязке. Только чай с печеньем и культурная программа – сыграл мне на гармони.

-Ну, давай, излагай, как дело было! Представляешь, а вот жил бы ты во времена Гоголя, запросто стал бы виртуозом эпистолярного жанра. Покамест почешут в бороде да запрягут, покамест домчат с пересадками до нерезиновой, два пухлых тома писем настрочишь на постоялых дворах, ожидаючи самовар. И потом, хочешь - не хочешь, а пойдёшь в какие-нибудь «Отечественные записки» пристраивать свою нетленку – не пропадать же добру,- довольный Виталий разлил чай - мне в кружку, себе в стакан, упрятанный до половины в мельхиоровый подстаканник с мускулистым молотобойцем на фоне заводских труб.

-Где раритетом разжился?- завистливо разглядываю металлическую агитку времён индустриализации.

-Места знать нужно,- уклонился он от прямого ответа,- ладно, рассказывай давай.

-Пришёл, жду, смотрю, через площадь по диагонали идёт к лодкам Лёха почтальон. Примерно одного со мной возраста, но разных биографий и привычек. В руках сумки – одна с почтой, другая  пузатая, с разными заказами. Знаешь, народ  просит привезти кому карамелек, пряников к чаю, батареек для фонарика, порошка стирального, ну и так по мелочи. А в Вершинино не накатаешься – накладно выходит озером километров десять-двенадцать туда и обратно. А Лёха два раза в неделю почту возит, и бензин и лодка казённые.
 
Подходит.
 
-Здрассте, здрассте. Тебе про меня говорил Косичка,- напоминаю ему.

-А-а,- кивает.
 
Он совсем не похож на киноактёра. Носит обычную прическу, спортивки заправлены в резиновые сапоги, сверху кожаная куртка на тельник. Плечищи бугрятся, налитые. Он потом смеялся, говорит, Кончаловский уважительно за плечи потрогал: "Ого! Как из чугуна! На вёслах нагрёб?!"

-Не передумал?- смеётся почтальон.
 
-Нет,- говорю.
 
-Ну, тогда садись в лодку, поедем почту развозить.
 
Загрузились, тронулись. Волны застучали о дюралевый корпус «казанки» и запенились за кормой. Плывём, мёрзнем. Озеро. Лес. Облака. Потом деревеньки - избы, баньки, поленницы, дачники – всё как положено. Кое-где попадаются часовни и стога.
Пока Лёха почту разносит – получите, распишитесь - бегаю, как мышь в родах, пытаюсь успеть сфотографировать. Лёха на ногу ходкий. Я только пару-тройку кадров сделаю, а он уже у лодки меня дожидается, головой вертит. А тут ещё парень какой-то прилип: Ты кто?

Отвечаю: Конь в пальто – не видишь фоткаю деревню.
 
-Корреспондент? Про Лёху нашего снимаешь?

-Хуже, энтузиаст задушевник - по зову души!

-Как это?

-Бесплатно.

-И меня сними.

-Тебя только на телефон, но он здесь не берёт почему-то.

Настырный попался - я, говорит, сейчас домой сбегаю, свой принесу!
 
- А народ весь где?- начинаю выруливать к финалу.
 
- Так от водки давно обуглился!
 
-Прикинь, Виталик, «обуглился»!
 
Плывём с Лёхой дальше. Сижу, руки прячу в карманах, подбородок зарыл в воротник куртки. Чувствую, как ноги в сапогах стынут.

-Щас привернём во-он в ту деревню! Чайку попьём, а то неудобно, я с весны не заезжал. Подумает хозяйка, что загордился.
 
-А ты не загордился?

-Какое там! Просто всё некогда.

-А кто там живёт?

-Дачница одна с Мурманска. Они с мужем лет десять ездят. Тот года три уж как умер. Она одна теперь живёт с апреля и до холодов. Мы ей с Сашкой избу поднимали, крышу перекрывали.

Берег. Лес со всех сторон обступил здоровенную избу, рубленную должно быть,
ещё до войны. Обитая дерматином дверь на тугой пружине. Входим, здороваемся. Хозяйка самая обычная, в меру полненькая, улыбается доброй улыбкой.

–Сей год совсем ты у меня, Алексей, не был! Проходите, обедать будем.

Лёха протягивает ей газету: На, почитаешь потом.

-А кто это с тобой? Никак жениха мне привёз?

– Это ко мне с Москвы.

-Озеро у Вас тут красивое,- сделал я нужное лицо.

-Может водочки согреться ?!

-Грамм сто пятьдесят?!– подхватил Лёха.

-Не мой напиток,- увиливаю.

-А коньяк здесь не пьют! Кусается больно коньяк!- смеётся Лёха,- соглашайся! Водка вкусная!

Демонстрирую твёрдость духа. Сначала едим картошку с тушенкой, потом чай с румяным пирогом. Хозяйке любопытно. Она расспрашивает Лёху про кино. Лёха уже привычно, без кокетства, рассказывает. За пару дней до меня приезжал корреспондент из Москвы делать про почтальона материал для АиФ. С газетной настырностью расспрашивал и фотографировал.

-Всё боялись, что б я не запил. Кончаловский каждое утро интересовался: как там Лёха? В порядке?! Не напился?- Лёхе явно приятно было такое внимание.

-Ну, а ты?

-Что я?! Вообще не пил. Снимался на трезвую голову!

-Как же ты артистом заделался?- играет улыбкой хозяйка, и подливает нам чаю из пластмассового чайника.

«Тефаль» ты теперь всегда думаешь о нас. Позабытый самовар стоит для красоты на кружевной салфетке.

-Ну-у как, они сначала думали в Вологде снимать, тамошний почтальон понравился, но дело не пошло - он камеры стеснялся. Они узнали про наши места, сначала позвонили, представились. Поговорили, телефон оставили. Подумал – розыгрыш. С Колобком звоним, думаем проверить, там отвечают: Продюсерский центр Андрея Кончаловского. Нет, не разыграли. Потом приехали три человека, познакомились, попросились со мной проехаться, посмотреть как почту развожу. Вежливые, на камеру всё снимали, но сначала у хозяев разрешение спрашивали. Если те отказывались сниматься, камеру убирали. А недели через две с Москвы позвонили, сказали, что Кончаловскому материал понравился, и Андрей Сергеич летом будет у нас кино снимать.

-Трудно сниматься-то было?- интересно хозяйке.

-Поначалу непривычно. Вся группа стоит, смотрит на тебя, а оператор говорят куда мне смотреть в кадре, а перед этим объясняют, что делать и что говорить. Кончаловский многое на ходу придумывал.
 
Хозяйка с недоверчивой улыбкой слушала.

-Вечером в основном снимали,- вспоминает Лёха.

-Почему вечером-то?

-Свет хороший. Картинка получалась как на открытке.

-Ну ладно, нам пора!- Лёха отодвигает стул, поднимается. Я следом.

-Теперь куда?- интересуюсь на улице.

-Ещё две деревни осталось.

Наконец отточенным за годы движением, Лёха направил «казанку»  к косицинскому причалу напротив дома. Метров за пять сбросил газ, взял шест и стал отталкиваться на мелководье. Когда выгружались, Лёха ударил пакетом о причал. Внутри хрустнуло стекло и запахло водкой. Через дырочку в пакете заслезилась сорокоградусная.

-Неси скорей кастрюлю!- соображаю на ходу и беру у него пакет.

Лёха бежит в избу, благо совсем рядом, выходит с белой эмалированной кастрюлькой, и мы аккуратно переливаем водку из пакета.

-Совсем чуть-чуть вытекло,- улыбается Лёха.

-Кому гостинчик?

-Колобку.

По единственной улице шёл с неторопливостью хорошо выпившего человека,  нахохлившийся мужичонка с глазами алкоголика.

-Здоров, Колобок!- кивнул мужику Лёха.

-Водку из кастрюльки пил когда-нибудь?- с ходу интересуюсь у Колобка.

Тот попробовал на меня посмотреть, но промазал.

-Зачем из… кастрюльки?!

-Выбора нет,- туманно поясняю в ответ.

Леха протягивает приятелю кастрюльку. Колобок, заворожено улыбаясь, берет, нюхает, и осторожно, на вытянутых руках, несёт её по деревне в сторону дома.
Лёхина изба крепкая, брёвнышко к брёвнышку. Крыша новая, недавно выкрашенная в красный цвет. Белый круг спутниковой тарелки на стене и антенна выше сосняка.
В доме нас встретил кот британец. Он сидел словно копилка посреди комнаты.

-Откуда у тебя эта экзотика?

-Киношники привезли на съемки двух котов. Одного потом мне оставили,- он налил в миску молока, в отдельное блюдечко насыпал «вискасу» с горкой.

Кот есть не стал и важно удалился гулять.

-Один живёшь?- огляделся вокруг.

-Один,- подтвердил Лёха.

В избе было идеально чисто, пол выкрашен, русская печка аккуратно выбелена,
на окнах занавески. На столе клеёнка в цветочек. Леха быстро отварил макароны, вывалил на сковородку банку тушенки, перемешал и поставил на стол, потом разложил по тарелкам.

-А ведь один раз я разыграл Кончаловского!- взял он вилку и покосился в мою сторону.

-Как?

-Мы в Плесецке эпизод снимали. Я в баре должен был водки выпить стакан.
Ну-у, наливали на съёмках, понятно, воду. Я заранее договорился с реквизиторами, будто выпью настоящей водки. Беру стакан, выпиваю на камеру. Потом говорю: Ещё! Снова выпиваю и притворяюсь бухим. Кончаловский вскакивает, кричит: Лёха?! Ты что?! Охренел??? Кто Лёху напоил??!!! Вся группа смеётся и тут он понимает, что я его разыграл. Тоже захохотал и говорит: Ну-у, Лёха! Так меня развёл! Редко кто меня разыгрывал, а тебе удалось!

-Чай чаёвничать будешь?- ставит чайник на плитку, кружки, печенье на стол, потом опускается на крашеный охрой стул.

Через минуту другую, чайник запел на конфорке. За чаем разговор перешёл на деревенское житьё. Лёха рассказал про Колобка. Детдомовец, приспособился жить в деревне. Работал дояром на ферме, пил много, наповал - надо же было себя чем-то занять. Жил один в маленькой избёнке, больше смахивающей на амбар, частенько впроголодь, потому что пенсию помогали пропивать компанейские соседи.

-Я тоже пил крепко,- признался Лёха,- представляешь, ещё и хозяйство держал: корову, овец, картошку сажал. Сейчас самому не верится – зачем?! Надо травы накосить, зимой  варить скотине, ещё и выпить успеть с мужиками. Так вот и крутился почти десять лет без продыху! У других жёны на хозяйстве, а я  всё сам – как развёлся, жена с сыном уехали.
 
-Сейчас не пьёшь?

-Какой там, здоровье уже не то. Зимой закодировался в Москве.

Потом Лёха играл мне на гармони, а его фотографировал.

У избы на лавке, с видом на озеро, дремал Колобок.

-Уже всё оприходовал?!- изумился я.

-Немного отпил - всё уже не потяну.

Мысль его работала вяловато, уже ничего не хотелось. Он иронично щурился на привычный  пейзаж. На губах полуулыбка. Немножко потрепались о том, о сём, без цели и смысла. Просто скоротали время.

-Вот такие, Виталик, весёлые картинки из деревенской жизни.

-Нет, надо всё-таки в Италию  съездить – вкусить иностранной жизни,- в лёгкой задумчивости жевал бруснику Виталик.

Растопыреный букет на подоконнике, который художники писали несколько дней, завял и начал осыпаться. За окнами незаметно и беззвучно пошёл дождь.

Таганка, ноябрь 2014

фото автора. сентябрь 2014