Героям слава!

               

     Московский скорый прибывал на станцию раньше ленинградского, но на него не было билетов. Рудин  слонялся по грустному, простуженному вокзалу, стараясь путём движения сократить оставшиеся  минуты ожидания. Он не любил расставаний, не любил отъездов, и, тем более, долгих проводов. Никогда не оборачивался и не смотрел на окна. Переступил порог - значит убыл. Удобнее всего возвращаться в училище вечерним пригородным поездом,который прибывает аккурат перед вечерней поверкой. А теперь… Хорошо бы успеть добраться до экипажа к подъёму! Это у студентов - общежития, у "сапогов" - казармы, а у них, у флотских, - экипажи.   Рудин остановился у стеклянной двери закрытого ресторана и посмотрел на свое отражение. Три золотые курсовки на левом рукаве синей «фланки», «мица» с прошитым ллойдовским козырьком… Настоящий моряк! Вздохнув, он продолжил маршрут вот уже по третьему разу, стараясь передвигаться, как можно медленнее.Рядом с рестораном, над указателем "Выход в город", висел портрет героя гражданской войны - Григория Ивановича Котовского,именем которого назван город. Хороший портрет: командарм смотрел с него, как живой!
   Объявили прибытие поезда из Москвы, и через несколько минут, помещение вокзала заполнили встречающие, все военные, все в форме с голубыми лётчицкими петлицами. Здесь были представители разных званий, от лейтенантов до подполковников.Всем жителям города было известно, что неподалёку дислоцируется лётная часть. Туда ходил бесплатный автобус, но посторонним людям в городок не попасть.
   Вещей военные при себе не имели, а значит, никуда не уезжали. Да и уезжать из города гораздо удобнее днем. Ночных-то поездов всего два: вот этот вот из Москвы, да еще рудинский, ленинградский. Офицеры на перрон не выходили, а продолжали находиться в вестибюле вокзала, негромко переговариваясь.
   
    Мы летим над выжженной землей,
    Гермошлем застегнут на ходу!
    Вижу я, как Герберт с Бобом
    Понеслись на встречу с богом,
    Вижу ноль – семнадцать на борту»,- принялся напевать «Песню американского летчика, сбитого над Вьетнамом»  Рудин. Этой песенке научил его друг, Сашка Голованов, во время летней практики на морском судне, когда они везли оружие во Вьетнам. Рудину стало неловко в своём одиночестве, и он захотел выйти на воздух. Остановившись в зале ожидания, он стал наблюдать за прибытием московского скорого, но кроме ярких огней ничего не увидел - мешало отражение.
   Тут из вестибюля донеслись громкие крики и возгласы. Рудин обернулся и увидел, что всё помещение наполнилось парнями в новеньких парадных мундирах темно-синего цвета. Их загорелые лица сияли от счастья, а на плечах горели золотые капитанские погоны.
   «Надо же, целый взвод, и все – капитаны!», - подумал Рудин.
   В руках вошедшие держали одинаковые, небольшого размера коричневые чемоданчики, куда не положишь ничего лишнего; да и необходимое не все-то войдет. Молодые офицеры обнимались с встречающими, называя их по именам, смеясь и похлопывая по спине. Встреча носила стремительный характер, все повернулись к Рудину лицом и направились на выход. Тут-то он и увидел, что на новеньких, синих мундирах капитанов горят алые огоньки орденов Боевого Красного знамени. У всех! Ни с какими другими наградами их не перепутать, тем более, что такие же ордена украшали саблю и мощную грудь Котовского. Военные вышли и направились к поджидавшему их автобусу. Рудин заворожённо смотрел им вслед. Где можно в наше мирное время стяжать Орден Боевого Красного знамени? Летчикам?
   Словно ища ответа, Рудин еще раз внимательно посмотрел на портрет командарма. Григорий Иванович усмехнулся и подмигнул Рудину левым глазом: у него таких орденов было четыре: три - на груди, и один - на рукояти сабли!Он-то наверняка знал, в чьих поднебесьях летают его земляки.
    А произошла эта встреча в недосягаемо далёкой стране под названием Союз Советских Социалистических Республик.