Иное понимание природы-функции поэтического

Андрей Козлов Кослоп
Помните фразку "настоящих буйных мало". То же и о науке. Не так, что всё открыто. Всё что мы привыкли знать, всё как раз ровным счётом наоборот. Сейчас ведь , если "иное" или "неизвестное", "другое", то даже и модно. Но мы здесь не для удивления летающими тарелками, а действительно обнаружилось, когда пришлось задуматься, что всё не так.  Увиденное сложилось неожиданно, искали-изучали мы совсем другое, мы хотели просто прибраться в типах мышлениях, чтобы была законченная, аккуратная система, чтобы увидеть связанны ли как эти типы мышления с формой общественного строя. Но в ходе оказалось, что мы в тенетах путанок.
1. Поэтическое не есть эстетическое, или какая-то его разновидность. Искусствоведы и философы  мифов и эстетик это знают, но в обиходе ( в узусе) всё же считается, что худлит - это искусство слова. Но это не так. Музыка, архитектура, прикладное изо имеют совсем иную функцию, чем поэзия, проза и прочие нерукотворные памятники, к которым не зарастает народная тропа. Функция эстетического (музыка, например) - это гармонизация, композиционирование. Эстетическим мы должны насладиться, полюбоваться. В поэзия - нет. В ней другая функция. "Глаголом жечь сердца людей" - это не героическая специфика великого Пушкина, это именно природная видовая функция поэтического.
2. Иногда под поэзией понимают образное, которое не в строгих понятиях, а в художественных образах  как бы иллюстрирует подоходчивее умные смыслы.  Мол, есть асимметрия мозга на логическое и образное. Художественная литература (поэзия) - это картинки, правое полушарие. Но суть не в образном, а в возбуждении, генезисе личности, субъекта, который  мыслит-существует: "Аз есмь".
3. Поэзия - квазиобраз. То есть, образ в поэзии возникает с тем, чтобы его сбросить, отодвинуть и даже разоблачить. Лев Выготский в своем трактате "Психология искусства" блестяще расшифровал психологию поэтического, которое не есть искусство. В течение всего текста автор выстраивает всё прямо противоположное, не связанное, вуалирующее то, что автор в конце концов раскрывает.  Но исследование Выготского касается исключительно фабулы текста, а весь худтекст  несёт нечто ещё и совсем другое, нежели концовка-развязка.  Красивые образы - это профанное представление о поэзии. Строго говоря, Выготский тоже до конца не распознал поэзию, которую он по традиции понимал как форму искусства.
4. Поэзия -  сброс форматной вялотекущей рутины нашего мировоззрения. "Бушевание  африканца" Пушкина и его последователя Маяковского - не только темперамент. Это не стиль это суть функция. В эстетическом же плавно пиликают скрипки, все тихо, чинно  сидят в партере и  пьют нектар звуков. Про это же, видимо, хотел сказать Пушкин в его таинственной фразе "Вдохновение нужно в поэзии как в геометрии" (обычно лозунг висел в кабинете математики, но фраза о поэзии; смысл её в том, что "вдохновение" не есть вспышка эмоций и бурные излияния, это "точная", умная, скрупулёзная, осознанная деятельность).
5. Поэзия не есть некая демонстрация или пример творческости, умственной революционности, пассионарности духа. Поэзия - провокация, увлечение субъекта-читателя к творчеству (иногда к сотворчеству).  Про это творчество-сотворчество нередко говорят, это общеизвестно. Но это звучит как бы факультативно, но это, напротив, несущая функция.
6. Вспоминаю, как в детстве слушал песню Высоцкого "Охота на волков".  Как я воспринимал песню?  Я-мы должны сказать: всё, баста, хватит, время звенеть бокалами! Песня "глаголом зажигала", направляла личностный вектор к решительному действию. Причем, какое именно действие, здесь не обозначалось, кроме того факта, что действовать должен именно я (субъект).
7. В поэзии, кстати, может присутствовать и прямой антиэстетизм. Пушкин просит простить "прозаизм", но он присутствует не случайно. В чем секрет успеха неуклюжего во многих отношениях романа "Что делать?" Чернышевского? Почему грубость стиха Маяковского (который и сам так оценивал свою "музу": "грубо, зримо")  помогла поэту овладеть умами. Есенинщина Есенина с его "или в морду  хошь" - это оговорки, маргинальные случайности-погрешности, или просто именно "отрыгивание" неуместной эстетичности? Примеров "антиэстетичности" в поэзии гораздо больше, чем нам может показаться. Самое "красивое" в поэзии нередко именно своеобразная ироническое кривляние-паясничанье,  как "ананасы в шампанском" Северянина. 
8.  Поэтическое разное по уровням.  Уже говорилось, что Выготский проанализировал исключительно фабулу.  Но чаще мы ощущаем поэтическое по тому, что для поэта лексика работает  не только смыслом и значениями, а маркировками, коннотациями, нередко поэт эти коннотации  выдавливает из обычных слов.  Возможно и сам автор не всегда понимает, что же у него получилось. Что-то может быть форматным, привычным, но юмор, ирония, какой-то новый необычный пафос могут взорвать устоявшийся пиетет. Инструментарий троппов самый разнообразный. Размер, рифма удивляли Льва Толстого, но большинство как раз удивляется удивлению Толстого.  "Современный стих" утвердился в России лишь в начале 19 века, до того русская поэзия  лишь примеряла размер, рифмы и не могла толком понять, зачем нужны ямбы и хореи. В неевропейских культурах и поэзия и проза  строятся совсем не так как в Европе и примкнувшей к ней русской литературе (которая при этом признано считается более глубокой литературной традицией) . Сам язык не позволяет порой разгуляться ямбам и хореям. Поэтический словарь нас познакомит и со всеми размерами, способами рифмовки, с аксессуаром метафор, гипербол и прочих поэтических фигур, но лирика может обойтись и вообще без них, как это случается хокку и танка.   
9. "Поэт в России больше, чем поэт", - как-то сказал один стихотворец. Конечно-конечно. Во времена Пушкина и Белинского (строителей русской изящной словесности) поэзией называли вообще всю художественную литературу. Во времена Евтушенко поэтами  уже звали  лишь стихотворцев. Но поэтический институт, если мы его определим как функцию, как особый дискурс, включает и лирику, и прозу, и драматургию с её театром и кино. Может быть, ментальность поэтического есть в комиксах, диафильмах, манга, в концептуальном и жанровом изо. "Больше", конечно же, означает, что поэзия не есть "иллюстрирование", "развлечение", "подспорье" философии, религии, научного мировоззрения. Поэзия - высший дискурс, стало быть она больше прочих геджетов и тех образчиков поэзии, которые меньше, чем функциональная задача изящной словесности. И прав наш поэт, что локализировал эту "большесть" поэзии именно в России, чего ниже мы  коснемся немножко подробней.
10.  Про литературно-поэтическое принято было мыслить, что оно должна нам раскрыть истины бытия не тенденциозно, исподволь.  Искусство поэтического, мол, незаметно преподносит мысль,  непрямо, иносказательно, подводно развивая тему. Но вообще, и не  в теме дело вовсе. Такой есть философ-филолог Гачев, у которого есть лихая мысль, широко популярная в филологической элите, что форма - тоже содержание и даже наиболее главное содержание. Умно обосновывается, приводятся аргументы. Но в поэзии  на самом деле и форма и содержание - всё форма.  Чтобы поэзия нам не рисовала, всё это "нас возвышающий обман", дружеская парадоксальность, так сказать.  Прямо или косвенно, но поэзия разоблачает, подтачивает расхожие штампы. И эти разоблачения - не частность, не один из жанров или пафосов, это функциональная суть. 
11. Поэзия творит личное, саму личность. Не рисует личность, а творит из имманентного меня- читателя, меня- слушателя-зрителя. Иногда личность сама  витийствует.  Если субъект есть личность, если рвётся быть-стать личностью, он неизбежно витийствует, ищет внутри почву для движения, для самоизменения, для такой самоидентичности, чтобы не было жалко и стыдно за бесцельно прожитые годы. Поэзия и Личность - близнецы братья. Новатор есть поэт (создатель), который посредством разрушения форматной, высохшей, зарапортовавшейся образной системы,  генерирует личностное начало в себе-субъекте.  Я так об этом подробно повторяюсь, потому что нужно чтобы нарисовалась топология, того, что есть поэзия, чтобы преодолеть расхожее, бытовое, то бишь, предрассудочное понимание литературной художественности.
12. Образ в художественной литературе - это не просто картинка. Например, мушкетер Дартаньян. Кто это? Картинка королевского воинства старой Франции? Нет.  Хотя устоявшаяся логика делить типы мышления на "визуальное" и "вербально-логическое", нас заставляет понимать поэтическое как именно картинку и мышление картинками, в картинках.  И асимметрию мозга тянут сюда в  подтверждение.  "Оппозиции" между образным и логическим вообще нет. Есть оппозиция между целостным и частным, формализованно сокращенным.  Дартаньян у Дюма выведен из категории исторического (хотя как бы и остается). Жалуются, что всё у Дюма  не так, не исторично, Решелье был гений и никаких Атосов-Партосов не было, и были они совсем другие. Но в поэзии это совсем  не важно, причем, скорее даже, как раз важнее, чтобы историческое было немножко квази. Пушкин как-то написал:  "Поэзия должна быть немного глупа". Дартаньян же - символ смелости, мужской дружбы, он - личность, то есть, он символ-образ личности. Иногда его приводят как пример холерика. Он не сдается. он помогает, ему помогают,  Историческое в "Трех му" сводится,  усекается до любовной интриги  королевы,  любовь  королевы  - до подвесок, а подвески - до приключений, гонок мушкетеров. В конце концов, королевская Франция вообще исчезает - в центре четыре мушкетера, которые сражаются против змеегорынычевого Кардинала.  Конечно, всё  увидеть  через голые функции Проппа - это куце.  Но Пропп - прав, правилен. Мушкетеры - это не исторические персонажи, это "протагонисты" Проппа, а Кардинал - "антагонист" Проппа. Но если мы говорим: протагонист, антагонист, то это наука, филология, семиотика, Ромка Якобсон с системой оппозиция Трубецкого.  Тогда шевелятся мозги, пишутся диссертации, но катарсиса нет. Когда Дартаньян скачет на лошади, расшаркивается с Атосом и Арамисом, тогда возникнет "катарсис", и читатель подобно оперному Пете перелазит через экран в бытие сказки  и сражается на стороне армии Чапаева. Дартаньяна нет исторически, но он есть экзистенционально. Таким вот образом, Есенин например, объяснил подлинность мифологического Ленина: "Он - вы".
13. Поэтическое отлично от иных дискурсов. Оно не есть все эти дискурсы, все эти институт гомосапиенсовой культуры, гомоспаиенсовой сигнальной системы. Язык (1) - особая, самая базовая система. Язык не равен поэзии. За языком выступает мифология (2), главным свойством которой является, скорее всего, традиционализм: повторять, копировать, ничего не изменять. За традицией приходит эстетическое (3) с его обрядами, церемониями, эпической обрядностью древлеписьменных саг.   Потом когда изначальные фараонические государства возмужали , обогатились, пришли к кризисам, междуусобицам, падениям, приходит монотеизм (4) Будды, Христа, Муххамеда.  На метафизике религий человечество произрастает до науки (5) и просвещения, а из науки вырастает мир, живущий на удивительных и вездесущих технических (6) новинах, приборах, системах и т.д.   Техника - это то, после чего хоть потоп, она последняя из "горизонтальных", внешних матриц. Чем больше человечество погружается в мрак технического, технократического, тем больше разрушаются все прочие типы, и главное, что разрушается принципиально - это личность. И все эти типы (мы насчитали семь) как-то локализованы в ойкумене. У каждого типа-дискурса есть своя точка-полюс.  Мир языка и языковой суггестии - на югах: в Африке, Полинезии, Новой Гвинее, Амазонии.  Традиционализм лучше сохранился в Индии. Эстетический урстаат - на Дальнем Востоке в Китае и вокруг Китая. Религиозная метафизика дышит на Ближнем Востоке от Мекки, Иерусалима, Истамбула до Ирана-Ирака. Наука-просвещение - бесспорно удел Европы. Царство технократической прагматики - США.  Для России осталась как раз поэзия. И ведь точно же, что это так. Здесь "Пушкин - наше всё". Здесь  "русский язык" - "велик и могуч".   Здесь "умом Россию не понять", потому что она вне форматных (понятных) форматов. Поэзия как знаковая система мягкая (она-то и есть дзен В.В. Налимова!!). Она-то и есть новое научное мышление Ф. Капры или  нелинейная механика, нестабильная динамика, синергетика И. Пригожина. Умные (научно-философские) европейцы-американцы , видя несовершенство научных парадигм,  творят нечто нелинейное, суперсложное, особые тренинги. Но всё это пустое. Целостным, "всеобщим учением всего" занимается поэтическое. 
14. Целостное, холизм, сборка , хилиазм, невозможность создать теорию всего, разговоры о диалектике и бесконечном развитии, жалобы на фундаментализм, на застой и формат, - всё это бунт, назревший в рядах ученых, технарей, любомудров. Но им "не объять необъятного", не постичь непостижимого, им не разрушить вульгарного, метафизического,  форматного. Потому что это не наукового ума дела. Это дело поэзии. 
15. Поэтическое, "сбрасывая" прочие дискурсы, вовсе их не атакует. Даже напротив. Поэт любит и Библию,  и Коран, и Фауста и геометрию с её полётами в космос, и всяк сущий в ней язык, и сумрачный западный гений. Поэзия - целостность  и "многоукладность".  Это может сбивать с толку и видеть в художественной литературе то эстетическое, то философско-метафизическое, то светского младшего брата науки. Эстетическое может и бывает в поэтическом.  И этическое, и революционная борьба с мракобесием, сатира на  душителей Коперника, - всё там.  Да и притчи Христа, чем не проза?  Кроме тго, несмотря на свою суперфункцию, поэзия (увы и ах!) в свои ряды собирает армии графоманов,  которые больше чем поэты, которые  как раз любят говорить красиво и плясать балеро словами. Но красивости поэтического - это молитвы многоуважаемому шкафу у Чехова. Это как раз констатация эстетического тупика, квазисмысла , "системной пошлости", китча,  трёх "гэ" (гламур, глянец, голливуд). Поэзия всё и вся  насобирывает, но ничего не приемлет всерьёз и на долго. 
16. Основным поэтическим приёмом Шкловский, например,  считает "остранение". Но это не приём-приёмчик, это суть поэзии. Находить интеллигибельные области, где мы опошлились, замшели, заиндевели, вульгаризировались, погрузились в официоз, формализм, стагнацию - это работа поэзии.  Где принимаем за истину-правду следы, тени, фрагменты.  былых открытий, там нужна поэзия.  Такой "застой" происходит часто и повсеместно. Вот она великая сладкая книга, мы, не касаясь её мыслей, боготворим буквы и запятые, цитаты и пергаменты этой книги. Вот так сказал Маркс, вот так равноапостольские Ленин и Кришна. Вот, вот и вот. А вот мы этот предрассудок устраняем. "Иконоборчество" при этом - лишь идолопоклонническая борьба с идолопоклонничеством.  Поэтому атеист Павлов говорил: "Бог есть, господи Иисусе, Аминь". Ибо Павлов был не доцент-кандидат, а "ученый божьей милостью", так сказать. Аватарки,  эмблемки не суть смыслы. Разоблачение штампов мышления - суть поэтического. Симплициус полагает, что эмблемки - это поэтическое. Но всё совсем-совсем даже наоборот.
17. Если функция поэзии  - сброс, слом иллюзий, то какова "поэтика", как выглядит метод  этого важного дискурса? Получается, что главное для не неё не "что есть истина", а "что есть ложь". Философия, наука не могут  решать, не могут решить, у них есть естественные границы. Так что  никакой Эйнштейн, никакой Маркс, никакой  бодхисатва не поможет.  Ложь придумать легко: лягушка с петушиными гребешками с лепестками роз вместо лапок, вот вам и небылица.  Но нам нужна та ложь, которая правит бал , которая в моде, в обиходе. Нам нужно не создавать ложь, а обнаружить.  Нам нужна живая свежая сегодняшняя актуальная ложь. Чтобы с ней произвести катарсическую экзекуцию.
18. Бытует расхожая иллюзия, что знание-осознанине - это заглянуть, увидеть, измерить и сделать расчёты, выводы. Но реально перед нами зависло некое устойчивое представление, картинка, как раз то, что и нужно разбудоражить, которое есть сказка.  Ученые-вояки бросились разоблачать хождение Христа по воде. Нынче до этого никому нет дела. Да и раньше мало кто пытался ходить по водам.  Предрассудков и в науках, и в любомудриях выше крыши.. Опиум  фантасмагорий,  обскурантизм - в разного рода наукообразиях, научных заморочках.  О мы продвинутые, достигшие всеобщей компьютеризации европейцы! Это миф, дурь, инквизиция, нечто, похоже на сжигание ведьм.  Такие мисконцепты следует убрать. Не продолжать некую мифически "истинную" матрицу. а как раз найти ошибочную тему в сложившейся идейности.  И сжечь её огнём катарсиса.  Правда - это легко. Убрать ложь - работа.  Ленин заменил рабочих на союз рабочих и крестьян. Сколько было шума, склок, расколов, дебатов, предательств.  Но уже не классы как профессии или имущественные группы (как  материальный субстрат) , а как тенденции (социальная материя - культура механизм адаптации человек как вида) , векторы нам важны-нужны. Мы бьёмся за всеобщие интересы, они за свой элитаризм , свою избранность. Как наш противник мыслит-дышит?  "Я великий и хороший,  они чмо".  Но у "них" нет, конечно, не единого  преимущества. Они как раз ущербны. Хотя квалифицированное "их" большинство - совсем и не "богачи". Большинство либо хотят быть "богачами", либо хотят, чтобы богачи их не обижали, для чего они их "любят", в них "верят", на них "надеются".  "Классовость", как ориентация на тот или иной класс, не решает задачу социальной справедливости. Эту задачу решает лишь ориентация на социальную справедливость, на ... разотчуждение.  Боготворить рабочий класс, людей труда - не верно. Нужен инструмент, который позволил бы "людям труда" объединиться, достичь солидарности и прекратить своё рабство,. Что может делать "омеговый" класс  на деле? Или стремится покинуть свой класс "на лифте", либо "мирно" смиряется со своей рабской долей.  Такая "классовость" не отменяет рабства.  Инструмент - интеграция , она есть единственная задача субъекта-гегемона в её философском смысле.
19. Какова матрица скорректировано понятой поэтичности?  Везде во всём есть и функция, и матрица-инструментарий. Есть логика, а есть математика, семиотика, музыкальная грамота, есть правовые принципы, есть кодексы морали. У поэзии мы обнаружим поэтику, довольно сложную систему троппов, поэтических фигур, приёмов: метафора, эпитет, градация, гипербола, рифма, размер. То есть, поэзию вполне можно увидеть конкретно. Её давно изучают. Поэтики в разных культурах довольно разные, так что можно отыскать также и инварианты, не циклясь на поверхностной конкретности (вот вам стишки, во сказки, вот то-сё).  Но хотелось бы оговориться, что если все эти разные институты называют типами мышления (помните: научное мышление, художественное мышление), то это лишь фигурально. Лучше это называть дискурсами и институтами, чем типами мышления.   Знанием-познанием-мышленинем, строго говоря, занимается именно наука. Техника занимается строительством прибором и прочих конструктов. Религия с философией  выстраивают мораль и прочие общественные порядки. Язык - есть знаковая система, на нем изъясняются, и не более.  Поэтическое имеет и свою матрицу и свою особую функцию, не сведённую к  некому "вообще знанию".  Поэтическое снимает, сбрасывает, провоцирует "сомнение" к форматам, к их слепому следованию. И , видимо, в том же самом состоит существо личности - быть собой, вопреки правилам, форматам, прогнозам, привычкам, традициям, суггестиям, деньгам, угрозам и так далее.
20.  Не только "сказка ложь, а в ней намек", а весь поэтических дискурс таков.  "Нарочитая фиктивность" поэтического дискурса позволяет ему делать особого рода "мягкие", "открытые" обобщения.  Поэтическое заключение-обобщение почти всегда открыто и может использоваться так, как даже и не предполагал "автор". То есть, поэзия - это полный экстаз, нечто воистину бесконечное, абсолютное, немыслимое, удивительное. Но, конечно, в своей видовой функции. Реальный поэт немножко грешит толстоевщиной, тут-там может сграфоманить. Что дает художественное  мышление, которое и не мышление , а "причесывание", "переформатирование" самого мыслителя? Зачем-почему вместо милитаристов-фашистов - саламандры Чапека?  Затем, что тут происходит нечто, минуя "когито эрго сум", тут юзер сонетов, сказов, романов, пьес, кинокартин, становится "другим", как Иван-дурак в "Коньке-горбунке". Происходит поэзис и автопоэзис, рождение "Инновационного".  Рождается сама тема изменчивости, радикальной "мягкости". Небеса непостижимого Дао опускаются к нам на реки и на леса.
21. Поэзия - это очень сложно, потому что очень просто. Просто сфумато. Просто надо растворить акварельно  то, что мы говорим обычно, банально, конкретно, сухо и скучно. Конкретно: МАМА МЫЛА РАМУ.  Тут скука, букварь, тоска, прописи, зубрешка, руки на парту, школярство,.  Но если "Мама мыла раму, а папа мыл Кришну", то тут царство Кощея разрушается, и началось оно, "изящно словесное наше всё".  Герой в бытии и герой в литературе - разные слова-значения. Но их омонимичность не случайна. Именно герои литературы и лирические герои  лирики творят героев материально-историко-бытийственных базисов (это мы эдак для истматчиков-диаматчиков от социальной философии закрутили).
22.  "Вдохновение нужно в поэзии как в геометрии". Эту фразу от Пушкина я читал в детстве в кабинете математики. И долго не мог понять. Не мог понять, что за вдохновение там в геометрии такое. И почему предложение, посвященное поэзии, висит в кабинете Александры Александровны (гипотенуза на ножках) , хотя Нина  Константиновна (русичка) рассказывала, что Александр Сергеевич по математике учился на три с минусом.  Но с появлением интернета, когда стало получаться маленько гуглить в поисковиках, выяснилось, о чем толковал Пушкин.  Он сей фразой опроверг мысль критика, что вдохновение поэта (во времена Пушкина Поэт означало Писатель, состоящий из лирики, прозы и драматургии)  не есть кипяток ошпаренных эмоций, а там, в поэтичном, есть расчет, выверенность и строгое обдумывание, похожее на строгость геометрии.  Мы можем лишь добавить, что строгость, матричные стратегии-тактики поэтического посложнее геометрии. Даже великий геометр Гриша Перельман понял, что геометрия, хотя и требует глубоких, долгих дум, но с её результатами даже с девушкой в филармонию не сходишь.
23. Вот такие коврижки. Скажем прямо, Америку мы не открыли, Европу не удивили, людей которые считают , что поэзия - это всё, есть, и достаточно много.  Юрий Казарин, например, утверждает, что лирика-стихи всему всё. Но этот не так. Проза обладает более широким арсеналом, чтобы реализовывать видовую функцию изящной словесности. Товарищ Ленин считал что из всех поэзий (которые он по древнегреческой старинке называл искусствами) "для нас важнейшим является кино". Кино, оно,  конечно, так. Только вот глобализм и постмодернизм всё больше изымает из кина драматургию, заполняя свято место ходячими мертвяками, трансформерами  и прочими  3D эффектами. Портят (гады) наше всё из всех важнейшее. Но это не смертельно: один единственный фильм с хорошей или просто нормальной драматургией тарантинит легко всю прочую киноерунду.