В немецком плену, в годы Первой мировой.
В лагере старшего фон- Рихтгофена, который располагался в местечке Гнаденфрей, сидели пленные офицеры всех стран Антанты: и русские, и французы, и бельгийцы, и англичане. Причем комендант фон- Рихтгофен был ОЧЕНЬ суров и держал своих пленных в строгости.
Вот что вспоминает о нем его бывший узник, русский подполковник А. Успенский:
«…Лагерь состоял из 12 досчатых 2-х этажных бараков — «коробок», с плоскими из толя крышами. Кругом лагерь обнесен двумя деревянными заборами и колючей проволокой. У заборов снаружи и внутри часовые.
Эти легкие, дачной постройки, бараки летом от солнца накаливались, так что иногда было трудно
дышать, а зимой совершенно не держали тепла. Быть может, немцы построили такие холодные бараки, разсчитывая на скорое окончание войны, но я знаю, что многие пленные офицеры прожили в них от 2-х до 3-х лет…
Комендантом лагеря Гнаденфрей был, призванный из отставки старый майор фон-Рихтгофен, — отец двух знаменитых германских летчиков. Старший из его сыновей, ротмистр Манфред фон Рихтгофен во время войны сбил более 100 аэропланов у противника, пока сам не был сбит французским летчиком…
Портреты его сына во время войны видны были во всех витринах магазинов больших и малых городов Германии.
Отец его - комендант нашего лагеря — майор фон Рихтгофен, по наружности тип «скупого рыцаря» из Пушкина, суровый педант-фанатик по своей должности. «Скупого рыцаря» напоминал он в табельные немецкие дни, когда костлявую, высокую фигуру старика облегал старинного покроя кирасирский мундир, на его поясе — длинный, волочащийся по земле палаш, на ногах необыкновенно высокие ботфорты с раструбами и огромными зубчатыми шпорами, а на голове торжественно сияла серебряная каска с конским хвостом...
В первые же дни нашего пребывания в Гнаденфрей мы узнали, что это за человек?
Так, гуляя раз по нижнему корридору, где помещается караул, мы были невольными слушателями его «вдохновенной» речи к Wach'e.
Майор прямо истерически выкрикивал, обращаясь к солдатам, что «при малейшем неповиновении этих пленных» (показал на нас) вы, как честные патриоты-немцы, без всякого сожаления, должны разстрелять их, они - враги наши!»
Что это была у майора не пустая фраза, мы скоро убедились.
Раз, после поверки, на дворе комендатура производила новые распределения пленных по комнатам. Кто-то из молодых офицеров не стал сразу в группу, куда он был назначен, а переходил из одной группы в другую, желая попасть в комнату со своими однополчанами. Заметив это издали, майор стал по-немецки кричать на этого офицера, чтобы он стал в строй, Тот, не понимая по-немецки, продолжал ходить.
Тогда майор громко скомандовал: «Wache!» Быстро выбежал на двор караул. Майор скомандовал: «приготовиться открыть огонь!»
Караул взял на изготовку и быстро зарядил ружья...
Тогда старший в лагере полк. Рустанович громко приказал русскому офицеру скорее стать на свое место. Тот… быстро это исполнил.
Майор приказал караулу уйти…
Вообще, майор Рихтсгофен старался во всех просьбах нам отказывать. Мало этого, он любил поиздеваться над пленными, иногда очень зло, и скоро дошел до такой выходки.
Проезжала на фронт через ближайшую станцию немецкая пехотн. бригада, командир которой, очевидно, был приятелем нашего коменданта. Майор Р. пригласил его и всех офицеров бригады "посетить" наш лагерь.
Часа в 3 дня, после обеда, т.е. в необычное для поверки время, раздался у нас сигнал "на поверку".
По коридорам забегали фельдфебеля, громко вызывая нас скорее выходить на двор. Встревоженные вышла мы все на место обычной поверки, построились, как всегда, и ждем. Раздается команда фельдфебеля: "Achtung!" (якобы для команды наших деньщиков).
Открываются широко двери из замка, и к нам во двор, во главе с нашим "скупым рыцарем", входит большая толпа немецких офицеров, весело и непринужденно болтающих и курящих сигары.
Майор и эти господа, войдя к нам, нас не приветствуют...
Мы поражены, и вдруг, чуткое ухо наше улавливает, полную сарказма фразу коменданта: "Вот это, господа, мой зверинец!"
Впереди стоящие офицеры, услышав эту фразу, громко передают ее всем непонимающим по-немецки.
Французы, (во главе с герцогом Шуазель), ближе всех стоявшие к этим "гостям" а за ними русские и англ. офицеры устремляются прямо к коменданту и громко кричат: "Это безсовестно! Вы неджентельмен! Вы сами зверь! Вы нарушаете международный закон о пленных!"
Майор пытается что то возражать, но ему не дают говорить. Все плен. офицеры с взволнованными лицами оставили свои места, смешались с немецк. офицерами, и все кричат.....
Майор растерялся…
Видно велика была его растерянность и конфуз перед своими гостями, что он даже забыл вызвать для порядка "Wach'y". Размахивая руками и пожимая плечами, скрылся он в комендатуру, сопровождаемый нашими нелестными по его адресу эпитетами!
Штаб-офицеры сейчас же собрались на совещание по этому поводу и, составив жалобу инспектору лагерей воен. пл. на незаконные действия коменданта, вручили (через старшего в лагере) эту жалобу ему же.
... сколько мы жалоб и претензий ни заявляли, и устно и письменно, не только ни одна из них не была удовлетворена, но ни на одну жалобу мы не получили до сих пор ответа!».
Подчеркнем, что это все происходило в немецком офицерском ПРИВИЛЕГИРОВАННОМ лагере, где содержалась высокопоставленная «элита», специально отобранная немцами среди пленных офицеров разных армий.
Так, вышеупомянутый герцог де-Шуазель был родственником самого австрийского императора Франца Иосифа.
А. Успенский вспоминал:
«Среди французских командиров отдельных частей в лагере Нейссе находился командир одного из самых старых пехотных полков французской армии, Colonel герцог де-Шуазель — родственник Австрийского Императора Франца-Иосифа...
Когда Император Франц-Иосиф узнал о его пленении немцами, то предложил через Кайзера Вильгельма герцогу Шуазелю, как своему родственнику, жить в плену в одном из своих замков, но герцог категорически отказался. Тогда немецкими властями предложено было ему помещение в одной специально для высших военнопленных чинов вилле; он опять отказался, заявив, что желает разделить участь в плену с офицерами своего полка».
В лагерь Рихтгофена-старшего с визитами периодически приезжали делегации Красного Креста, сопровождавшие разных высокопоставленных особ.
Понятно, что с ТАКИМИ военнопленными и в ТАКИХ условиях контроля немцы старались обходиться относительно «аккуратно», однако все же не могли удержаться от вышеописанных выходок.
А вот в «репрессионных» лагерях (где содержались те, кто пытался совершить побег, или нарушал лагерный порядок), ситуация для наших военнопленных была намного тяжелее и трагичнее.
Раз уж зашла речь о содержании наших бойцов, в годы Первой мировой в плену, посмотрим, что рассказывали об этом те, кто на себе познал все его «прелести».
Вначале подчеркнем следующие обстоятельства:
Любимым примером либеральных историков нынче стало утверждение о том, что в годы Великой Отечественной войны гитлеровцы так зверски относились к советским пленным только из-за того, что СССР не подписал соответствующие положения Гаагской (1907 года, «О законах и обычаях войны») и Женевской (1929 года, «Об обращении с военнопленными») конвенции, что, якобы, и позволило немцам безжалостно истребить миллионы наших людей.
Надо понимать это так, что если бы соответствующая подпись представителя СССР на этих документах была, то наши пленные просто благоденствовали в немецких концлагерях.
Тут уж и не знаешь чего больше: глупости, или подлого цинизма.
Во-первых, как раз Германия соответствующую конвенцию подписала, а значит, ОБЯЗАНА была её соблюдать в отношении ВСЕХ своих противников, в т.ч. и наших, советских пленных.
На Нюрнбергском процессе защита гитлеровских преступников выступила с заявлением о том, что Женевская конвенция якобы не распространяется на советских военнопленных на том основании, что СССР не является участником этой Конвенции.
Однако Международный военный трибунал отклонил довод защиты как несостоятельный.
Он указал при этом, что всегда и во всех случаях при обращении с военнопленными должны быть применены общие принципы международного права: содержание в плену должно преследовать лишь одну цель — воспрепятствовать военнопленному принимать участие в военных действиях. Убивать беззащитных людей или даже наносить им какой-то вред из мести — противоречит военной традиции.
Так что те, кто бездумно повторяют этот «аргумент» адвокатов гитлеровских подельников, просто не желают знать уроков истории.
Во-вторых: 17 июля 1941года СССР в правительственной ноте, переданной Германии через Швецию заявил, что присоединяется к Гаагской конвенции при условии взаимности.
Далее СССР дважды в нотах НКИД от 25 ноября 1941 года и от 27 апреля 1942 года заявлял о присоединении к Гаагской конвенции де факто и выполнении всех ее норм и требовал того же самого от Германской стороны
Гитлер тогда был уверен в скорой победе, и оставил эту ноту без ответа.
Немцы безжалостно расстреливали наших пленных по любому поводу и без всякого повода, надеясь, что победа рейха «все спишет».
Смерть пленных от голода, болезней и расстрелы вполне укладывались в программу Гитлера по сокращению численности славянского населения, на несколько десятков миллионов человек. Почти две трети наших пленных не дожили до конца войны и вина немцев в этом очевидна и бесспорна
Наши «демократические» публицисты и историки, стремясь взвалить на Сталина все грехи, ОЧЕНЬ не любят вспоминать об этих фактах.
Теперь посмотрим, в каких условиях содержались РУССКИЕ военнопленные в годы Первой мировой войны, когда Россией были подписаны ВСЕ возможные конвенции.
Сначала об офицерах, сидевших в особом, привилегированном лагере.
Подполковник А. Успенский рассказывает о таком эпизоде:
«…Из нашего лагеря Нейссе в одну летнюю ночь бежали два офицера: шт.-кап. Б. в поручик. С.
По тревоге в 4 ч. утра был поднят весь лагерь. Грубые немецкие фельдфебеля и караульные с криком и ругательствами выгоняли нас на плац чуть ли не прямо с постели, не дав даже одеться. Как раз в это время шел проливной дождь. Некоторые офицеры, не успев одеться, укрылись от дождя одеялами или скатертями…
дождь лил и лил, как из ведра! Мы все промокли до костей, но нам было весело!
Наконец, через добрый час, немцы окончили свою поверку, и комендант лагеря объявил нам такое свое решение: «пока не будут пойманы бежавшие два офицера, все военнопленные лагеря арестованы и должны безотлучно быть в своих Stub'ax, запрещается даже выглядывать в окна, и в нарушителей сего приказа часовые будут стрелять!»
Страшно возмущенные таким самоуправством коменданта и нарушением основного международного закона о военнопленных (право бежать военно-пленного и за побег наказывать нельзя), старшие в бараках, во главе со старшим всего лагеря, обратились к коменданту с протестом, но он на это не обратил никакого внимания. Единственно, что он приказал, это — «для арестованных офицеров поставить «параши» в самых бараках!!»
Угроза стрелять в выглядывающих из окон была буквально исполнена наружным часовым у нашего барака: когда один офицер открыл окно, — грянул выстрел и пуля просвистела на волосок от головы этого офицера, ударившись в потолок!...»
Как видим, в качестве репрессии за побег 2-х офицеров (напомним, что право на побег было ОФИЦИАЛЬНО закреплено в соответствующих конвенциях, подписанных Германией), комендант лагеря, «добрый» батюшка барона Рихтгофена, в 4 утра поднял весь лагерь и держал пленных под проливным дождем, а затем посадил всех г.г. офицеров на камерный режим содержания, запретив им не то, что прогулки, а даже (под страхом смерти) выглядывать в окна!
А. Успенский продолжает свой рассказ:
«Международный закон предоставляет право каждому военнопленному бежать и за побег (если его поймают) он не отвечал.
Но немцы нашли здесь обход этого закона.
Они предавали строгому суду не за побег, а за малейшую порчу при побеге какого-нибудь казенного имущества, напр. порча колючей проволоки, разбитое где либо стекло или сломанный замок и т. п., или за сношение и даже за простой разговор с местными жителями во время побега. За всякий такой мелкий проступок суд накладывал огромный денежный штраф, обязательно заменяемый содержанием в военной тюрьме.
После тюрьмы такого офицера ссылали в особый дисциплинарный («репрессивный») лагерь, где режим, и вообще, содержание было не лучше тюремного.
Несмотря на эти наказания, почти каждую неделю бывали побеги из разных лагерей военно-пленных в Германии, но большую часть беглецов немцы ловили.
Помогало ловить их само население немецкие власти, за укрывательство беглых пленных безпощадно предавали местных жителей военному суду, как за измену.
Самый трудный и опасный момент побега, обыкновенно, был «первый» из лагеря за проволоку. Бывали случая, что часовой, заметив перелезающего или крадущегося беглеца, тут же стрелял в него или колол штыком, убивая на месте, или тяжело ранив.
Известен случай, когда убиты были на месте сразу четыре русских пленных, настигнутых во время их бегства из Германии уже возле Триглавских озер в Юлийских Альпах. В настоящее время этим 4-м военно-пленным воинам, на месте их разстрела, Словенскам Горным Обществом (теперь Югославия) поставлен памятник…
Кстати, здесь вспомнить русскую Церковь в Словении, недалеко от гор. Люблян (Югославия).
Церковь эта построена на костях русских военно-пленных: во время Великой Войны австрийцы заставили пленных построить стратегическое шоссе в совершенно дикой местности от Краинской горы (на высоте 1100 метр.), через перевал к итальянскому фронту; на постройке этого шоссе от несказанных страданий и погибло очень много русских солдат, причем однажды под снежным обвалом погребены были сразу несколько сот человек».
Помнят ли нынешние руководители нашей страны об этой русской церкви, построенной «на костях русских военно-пленных»?!
Посетили ли они ее хоть раз во время своих визитов в Словению?!
Ухаживают ли там наши посольские работники за могилами погибших русских пленных?!
Почему у наших начальников всегда хватает времени для того, чтобы, к примеру, возложить венок на могилу презиравшего Россию и русских Маннергейма, и нет времени поклониться праху своих замученных военнопленных?!
Нет у меня ответа на эти вопросы…
Отметим, что описанное подполковником А. Успенским «соблюдение конвенций» было тогда даже в отношении пленных элитного офицерского лагеря, где он сидел.
О том, что творилось в русских солдатских лагерях для военнопленных, Успенский вспоминает в своей книге «В плену»:
«Стало известно, что в Германию прибыли для посещения своих пленных три русские сестры милосердия, в том числе вдова трагически погибшего в Восточной Пруссии, генер. Самсонова (ком. II-й армии); она, между прочим, хотела разыскать могилу своего мужа и перевезти тело его в Россию.
Сестра милосердия, посетившая наш лагерь, была П. В. Казем-Бек. Ее сопровождал представитель Датского Красного Креста…
На наш вопрос; "долго ли продлится война? - П. В. Казем-Бек сказала, что, вероятно, долго: враг еще очень силен.
На наш вопрос: "Как содержатся в плену наши солдаты?" (она посетила уже несколько солдатских лагерей), - она с грустью ответила, что, помимо строгого немецкого режима и непосильных работ, кормят солдат очень скверно и что в некоторых лагерях солдаты умирают от голодного тифа сотнями, а во всех лагерях, вероятно, и тысячами!»
Узнав о таком голоде и бесчеловечном отношении немцев к пленным русским солдатам, Успенский попытался отправить своему подчиненному немного денег. И вот что из этого вышло:
«Я сейчас же отправил по почте своему унт.-офицеру 5 марок, при следующем письме на обрезке денежного перевода: "Дорогой Калинин, извести о получении денег. Где Афанасьев и Нагулевич? Искренно желаю всем вам доброго здоровья и благополучно вернуться домой. Кто с тобой 16-ой роты? Подполк. Успенский".
Но, каково было мое удивление и досада, когда, через несколько дней, я получил и деньги и письмо из солдатского лагеря "Арис" обратно. Комендатура разъяснила мне, что письменные сношения, а тем более пересылка денег между пленными офицерами
и солдатами - запрещена!
Таким образом, мы ничем не могли помочь своим солдатам, умиравшим в плену от голода.
Я лично не видел, как содержались и питались наши солдаты в плену, но то, что разсказывали мне посещавшие эти лагери священники и попавшие из этих лагерей в наш лагерь солдаты (денщики), - полно ужаса!
Вот сообщения священника, ныне заслуженного протоиерея о. Михаила Павловича, пробывшего у немцев в плену почти 4 года в разных солдатских лагерях.
В огромном солдатском лагере в гор. Черске он за 7 мес. похоронил более 5.000 солдат. Главная причина смертности - туберкулез от истощения.
В лагере было два больших лазарета: один общий, другой-для туберкулезных.
В один не прекрасный день последовало распоряжение лазаретам поменять свои помещения и, таким образом, в загрязненный, заплеванный чахоточными лазарет, попали больные из общего лазарета и, конечно, почти все они заразились чахоткой.
Смертность была ужасная, хоронить приходилось по 20-25 чел. в день!
Этот же священник в лагерях Черск в Августабаде своими глазами видел следующие наказания пленных солдат, без всякого суда, властью фельдфебеля или унт.-офицера, заведующего бараком: "подвешивание", причем пленный, вися на столбе всей тяжестью тела на своих руках продолжительное время, снимался обыкновенно в полном обмороке; в лагере Черске в жаркий день на глубоком песке "бег" до полного изнурения и падания; в лагере Пархим - очистка отхожих мест и перевозка нечистот пленными (вместо лошадей).
Видел своими глазами о. Михаил, как конвойные солдаты кололи штыками тех голодных солдат (русских и французов), которые пытались из помойных ям доставать картофельную шелуху и т. п.
Во всех солдатских лагерях немцы организовали специальные "библиотеки" для пленных солдат: порнографические книги, подрывавшие нравственность солдата, или революционные, направленные против государственного строя родины пленного».
Так что НИКАКИЕ конвенции не помешали немцам, даже в годы Первой мировой войны, относиться к русским военнопленным с особой жестокостью.
Конечно, это ни шло ни в какое сравнение с истребительной политикой в гитлеровских концлагерях для советских военнопленных, но тенденция безжалостного и презрительного отношения именно к русским пленным немцами была заложена уже тогда.
Политика же царской России в этом вопросе была на редкость беззубой и безответственной.
Вот что пишет об этом известный русский историк и эмигрант А. Керсновский:
«Бесчеловечное отношение к русским военнопленным легло навсегда несмываемым позором на память австро-германских армий. Пленных заставляли рыть окопы на Французском, Итальянском и Македонском фронтах. Отказывавшихся подвергали пыткам. Самой распространенной было подвешивание за руки.
В Германии практиковалось распинание и членовредительство. Русских воинов, до конца оставшихся верными присяге и отказывавшихся работать на неприятельскую армию, расстреливали перед фронтом.
Производить казнь назначались кадеты — будущие офицеры императорско-королевских армий. Для этих немецких юношей расстреливать русских пленных было праздником — и количество желающих во много раз превышало число избранных счастливцев.
Имена измайловца Федора Лунина, дагестанца Николая Алексеева и память тысяч других богатырей, замученных среднеевропейскими дикарями, должны, подобно неугасаемым лампадам, светиться в русских душах, подобно именам Агафона Никитина и Фомы Данилова, замученных дикарями среднеазиатскими. Зверства австро-венгров превзошли зверства германцев.
А между тем российское правительство, имевшее в своей власти сотни тысяч пленных немцев и мадьяр, раз навсегда могло бы положить конец этому всемирному задушению русского имени, пригрозив репрессиями.
Но у нас предпочитали плакаться на нарушение немцами каких-то гаагских и женевских бумажонок, как будто эти жалкие ламентации могли хоть немного облегчить участь русских мучеников!»
А ведь именно у Германии (времен Первой мировой) нам стоило бы поучиться тому, как надо было отстаивать интересы своих военнопленных, в случае нарушения их прав.
Подполковник А. Успенский приводит такой характерный пример:
«В январе, в разрешенной для нас газете "Kurjer Polski" (17 stycznia 1917 г.) мы прочитали следующее официальное сообщение германского правительства, записанное мною тогда в свой дневник.
Ответные средства на содержание пленных, Berlin (W. А. Т.)
Бюро Вольфа официально сообщает:
"Не так давно писалось для всеобщего сведения о плохом обращении и содержании военно-пленных немцев в сфере огня французских операций: одновременно стало известным, что немецкое правительство предприняло шаги, с целью сменить это возмутительное положение.
Французскому правительству послан "ультиматум" с требованием, чтобы все военно-пленные немцы, находящиеся в районе военных операций, отправлены была назад, не менее 30 килом., за линию огня; также, чтобы разместили их в лагерях благоустроенных: относительно хорошего обращения с ними, почтового сообщения, возможности посещения их представителями нейтральных государств и обезпечили бы им такие же условия, в каких находятся пленные французы в Германии.
При этом объявлено, что в случае неисполнения этих требований, несколько тысяч пленных французов будут перевезены на тылы немецкого фронта в сферу огня, где они найдут такие же условия, в каких находятся немецкие пленные на тылах французского фронта.
Так как правительство французское до указанного срока, (т. е. до 15 slyczuia 1917 г.) не исполнили немецких требований, - указанные ответные меры приведены в исполнение и будут отменены только тогда, когда Франция удовлетворит требования немецкие".
Вот так действовало германское правительство в таких случаях: публично, жестко и адекватно!
В следующей главе продолжим разговор о действиях авиации на Западном фронте 1917-18 годах.
На фото: подвешивание, обычное наказание в плену.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/11/05/365