Я не решил что делать с Человеком… (экстравагантный роман)
Главка 2
Джен Псоу проснулась в теплой незнакомой постели. Это было не в ее правилах. Это было впервые в жизни. Она ведь помнила ясно и отчетливо – вот она ведет очередной брифинг для прессы. Иногда она отвечала тонко и остроумно, иногда глупо и бестолково. Чаще не знала, чем знала. Чаще теряла, чем находила. Вот и теперь – абсолютно не понимала – где она и с кем?
Где-то работала кофе-машина. Танцевали в воздухе пылинки. Большая розовая роза изящно купалась в хрустальной вазе.
Где я? – опять с тревогой и легким ужасом спросила сама себя Джен. – Ведь я же государственное лицо!
В дверном проеме появился интеллигентный араб. Он тащил ароматный дымящийся кофе. Его ядреные зубы блестели. Улыбка была чарующей.
- Ай! – сипло и сдавленно заорала Псоу. – Где я? Кто вы?
- Ай лав ю, май беби! – пошутил арабский мужчина.-- Ты у меня в гостях, и я обожаю тебя. Ты прекрасна, и я от тебя без ума!
- В смысле?! – пыталась уточнить смысл Псоу.
- В смысле - потерял от тебя голову! Гормоны-то играют. Вот закон мужчины и женщины. Гормоны, приправленные эндорфинами.
- Но кто вы и где я? Почему здесь и с вами? – продолжила испуганно и неталантливо свою нескончаемую песню Джен.
Но мы вполне понимаем ее – Джен. Окажись мы на ее месте – уж не знаю, как и метались бы душой и телом.
Арабский интеллектуал поставил кофе перед Джен, продолжая улыбаться.
- Ты в Дамаске, возлюбленная моя, - высокопарно и торжественно произнес он. И подал ароматный кофе.
- Как? – яростно удивилась наша героиня. – Как?
И она все повторяла этот вопрос. А кофе – капля за каплей тягучей – неслышно переливался на открахмаленный пододеяльник. И расплывалось на белом, вытягивалось, светло-коричневое, пахнущее корицей и пряностями востока, пятно.
Да, друзья мои, – за окном колыхался знойный и многострадальный Дамаск.
И это сон – сказала Джен.
Но это был не сон, отнюдь.
И даже старый Мастер Чжен
не мог ни охнуть, ни вздохнуть.
Тут, кстати, выяснилась забавная подробность – и одежды Джен поблизости не было. Никакой. Абсолютно. Рядом и неподалеку.
«Вот тебе и экзистенциальная ситуация», - молнией проскочило в мозгу расстроенной девушки.
Голая Джен в Дамаске – забавно. Скажет нетерпеливый и вечно спешащий читатель. Я-то, впрочем, считаю, что читателя давно уже нет. А писатели где? Есть, что ли? В общем – голый человек на голой земле. И – полный Футбол Иваныч, как говорят в народе йоруби. Полнейший!
Так примерно госпожа Псоу мыслила, не находя начал и концов. Так трудно подчас соединить их воедино – закаты и восходы, причины и следствия, тайное и явное… Ведь я явно здесь! Но как я сюда попала – ведь это же абсолютная тайна?!
Будем же мы уважать чужие тайны, и не унизим их скороспелой пошлой разгадкой.
А парень напротив, вернее джентльмен, араб и прочее – счастлив был от вида рыжеволосой красавицы у себя в постели. Звали его Башир. Был он уже не молод первой золотистой молодостью, не очень удачлив, в меру одинок. Философ, поэт, дантист. Словом, романтик. Любитель роскошных увядающих атласных роз и футбольных матчей группового турнира на чемпионате мира в Бразилии. Романтик, словом.
Но стихи уже никто не читал, поэтому профессия дантиста выручала.
Башир был специалистом по кариесу. Классным диагностом. За это его и любили.
Кофе почти целиком перекапал на пододеяльник из чашки. Джен уже не задавала однообразных вопросов и как-то притерпелась к своему положению.
И Башир смял первую эйфорию. Стал привыкать к счастью. И не сошел с ума. К окну подошел, створки растворил. И хлынул гортанный солнечный свет утреннего, еще прохладного города. Большого восточного города. И, увы, военного. Здесь тоже шла война.
Над городом томились облака. Белые клочья нерукотворной ваты. Цвет и оттенок их был прекрасен. Но людей гнала злая воля действия. Приходилось вставать, бежать, соответствовать. Трудовые злые будни толкали. А облака ждали, ждали, ждали своих зрителей… и… уплывали.
Джен вздохнула, поправила яркие волосы, и попросила полуутвердительно.
- Надо домой, понимаешь? Надо. Меня ведь брифинг ждет!
- Но как же? Ты ведь без одежды! – взволновался Башир – Неудобно! Мне, конечно, нравится, но у нас, в Дамаске, не принято, понимаешь?!
- Но что же делать? – воскрикнула уже притерпевшаяся Джен.
- А, может, сделаем паузу? И посвятим эти святые минуты друг другу?!
- Да, но.., - вяло запротестовала Джен. – Я почти не знаю вас. И потом – у меня дома жених – роскошный лейтенант из Вест-Пойнта. Что он скажет, а?
- А мы не будем думать о нем временно!
- А о чем будем?
- А вот посмотрим на облака, и растворимся в них! И поймем их глубины, и святость, и обреченность. И нашу обреченность – на любовь. На любовь!
Черные глаза-маслины романтичного Башира ликовали. Он с детства был такой – словно малость с придурью. Поскольку стал поэтом. Поскольку был поэт.
Джен с грустью поняла, что этот сон не имеет конца. И решила покориться волнам сновидения.
«Облака так облака! – подумала она. – На фиг этот брифинг!».
И упала на крахмальную уютную подушку, и закрыла глаза, и стала думать о любви, которой у нее еще никогда не было. О первой любви, похожей на майские ландыши.
Где-то вдали гортанно запел муэдзин. И, словно в рифму ему, послышалась музыка Баха. Где-то в Дамаске играли Баха. Странное музыкальное занятие в осаждённом городе.
…Джен очнулась в глубоком кожаном кресле – у себя в департаменте. Над головой у нее висела карта мира. Россия была закрашена красным цветом, Америка – розовым.
Видения Дамаска исчезли, растворились, как дым. Она тряхнула рыжими кудрями – не в силах до конца осознать – где она. Зазвонил телефон. Ее приглашали на брифинг. А перед глазами у неё всё стояло большое коричневое кофейное пятно. И очертания этого пятна напоминали Америку.
Чтобы окончательно прочистить голову, она вышла на балкон. Чуть розоватое в дымке солнце благоухало. Словно источало тонкий морской аромат. Джен блаженно подставила лицо утренним лучам. И откуда-то сверху или из будущего донеслось отчетливо и непреклонно: я не решил – что делать с Человеком!