Первое русское серебро
В материалах забайкальских краеведов говорится о предании, что первым узнал о месторождении серебра на Аргуни Петр Бекетов. Прав-да, о результатах поисков им серебра в исторических архивах никаких сведений не обнаружено. Не писал об этом и он сам в своей отписке с Иргень-озера в 1654 году. Но, как говорится, дыма без огня не бывает.
В 1938 году в Харбине был опубликован исторический очерк “Князь Гантимур”. Его автор, русский эмигрант, бывший директор Иркутского краеведческого музея И.И. Серебрянников на основе документов и писем потомков князя Гантимура утверждал, что на аргунское серебро русских вывели люди рода Гантимура.
Попробуем выяснить, что скрывается за этими отрывочными свелениями.
Лишь к началу холодов, - 24 сентября 1653 года выгребли, наконец, казаки к Иргень-озеру. Бекетов писал позже в своей отписке государю: «... служилые люди едва дошли до Иргеня озера теми барками со всеми своими запасы, все обезножили и без рук и без грудей стали и опухли все, потому што Килка река мелка и кривлевата, и быстра добре…. А служилые люди шли без перемены все на барках человек по семь на судне… за бечевою вытить негде, всё шестовой ход. А в кривляках извороты лихи, всё рычагами изворачивались мало не во всяком плёсе…». Место для строительства острога было выбрано на месте слияния двух речек, вытекавших из озера и дававших начало Хилку.
Оставив 70 человек на строительстве острога под руководством Дружины Васильева, Бекетов направил на переноску припасов через волок к реке Ингоде 30 человек под началом пятидесятника Ивана Котельникова. Волок этот длиной около 20 верст (43 км.) проходил через горный перевал, а затем по Рушмалееву ручью. Люди сделали через волок не по одной ходке. Бекетов в своих «отписках» сообщал, что кроме своей ноши с запасами этим 30 человекам нужно было перенести за волок по два пуда муки тех 70 человек, которые ставили «государев Иргенский острог». Нужно было перенести еще и походное снаряжение, и боевые припасы.
Перевал через хребет, по которому шел волок, буряты называли «ябленни дабан» (в переводе - место, удобное для перехода). Казаки окрестили его Яблонным, а потом, с их легкой руки, и сам хребет стали называть Яблоновым.
На Ингоде, в районе правого её притока, - реки Каковой, казаки стали готовить плоты для сплава по Ингоде. Левый берег реки тогда был в сосновом бору. Сам Бекетов находился в это время с отрядом, подготавливающим сплав.
Закончив сооружение плотов и возведя Иргенский острог, 19 октября 1653 года Бекетов, несмотря на плывущую по воде шугу и крепнувший мороз, предпринял попытку сплавиться на Шилку. Но суровая забайкальская зима не позволила этого сделать. Удалось проплыть всего лишь около 10 верст. В районе устья речки Черновки плоты попали в ледяной затор, — впереди Ингода уже встала.
Отсюда Бекетов послал конным путем десятерых казаков во главе с десятником Максимом Уразовым на Шилку. В наказе Уразову Бекетов писал: “Пришед на великую реку Шилку, на усть Нерчи реки приискать крепкое и угожее место, где бы государеву острогу быть, чтоб к тому острогу по блиску были пашенные места и рыбная ловля…. А будет неможно у тергечинов хлеба купить на государевы товары, на сукна и на котлы, и на олово, то тот товар продать на соболи иным тунгусам и на те соболи купить хлеба яровова на семена”.
Выбор посланцев не был случайным. Уразов уже бывал на Шилке. Вероятно, пошли с ним и его спутники по тому походу — Иван Герасимов и Яков Сафонов. В 1651 году они, выполняя разведку Шилки, встретили там князя Гантимура и взяли с него ясак, — 73 соболя и 3 лисицы, который он дал добровольно без аманатов. Был ли это ясак в полном смысле этого слова, или всего лишь щедрый дружественный подарок по случаю знакомства, - неизвестно. Во всяком случае, в исторических материалах нигде не сказано, что Гантимур принял шерть быть “под рукой государевой”.
Казаки Уразова на конях с вьюками прошли путь от Ингодинского зимовья до Нерчи за восемь дней, и сразу же принялись за строительство малого острожка - палисада. Владетель тех мест - тунгусский князь Гантимур принял казаков миролюбиво, построению палисада не препятствовал и вновь добровольно, без аманатов, внес ясак, — два сорока соболей. Доброжелательное отношение к пришедшим, без сомнения, было вызвано тем, что среди них он встретил старых своих знакомцев, — Максима Уразова, Ивана Герасимова и Якова Сафонова. Таким образом, отношения с шилкинскими тунгусами на первых порах складывались вполне мирными и дружелюбными.
Виктор Балдоржиев в статье, посвященной Гантимуру, пишет, что дальнейшие события были спровоцированы Максимом Уразовым, который, будто бы, хотел взять князя в аманаты. После этого князь порвал с русскими всякие отношения и ушел со своими людьми в Маньчжурию.
Но, скорее всего, причина последовавших за этим событий состояла в другом. На своей родине - в долине реки Нонни, недалеко от Цицикара, Гантимур был самостоятельным князем, и дани никому не платил. Он ушел оттуда под давлением маньчжуров, не желая им подчиниться. Теперь же он увидел, что и на Шилке независимости ему не сохранить. К тому же с Амура от даурских людей дошли до него грозные известия, что пришедшие с севера русские свирепо расправляются с князьями, забирают их с сыновьями в неволю, грабят и разоряют улусы, захватывают в плен женщин и детей. Вероятно, знал Гантимур и о том, что его даурские родственники, - тесть и шурин Тыгичей, захвачены людьми Хабарова в аманаты, но, видимо, еще не знал об их судьбе.
Появление на Шилке небольшого отряда русских служилых людей, к тому же еще и знакомых, не вызвало у него особой тревоги. Однако, узнав о скором приходе большого отряда, поостерегся, - с 40 родовыми старшинами и их семьями откочевал за реку Аргунь. С Гантимуром ушло более 500 человек.
Может быть, у него еще были сомнения в правильности принятого решения, ведь он возвращался к маньчжурам, когда-то пытавшимся силой подчинить себе людей его рода, убившим его отца. Только этим можно объяснить, что, когда у реки Ган его догнали казаки Уразова, он не предпринял никаких враждебных действий и даже одарил их подарками. Но, видимо, вскоре ему стало известно о жестоком убийстве Хабаровым его тестя и шурина, о побоище, которое он устроил в Гуйгударовом городке, где было убито более шестисот дауров, почти три сотни женщин и детей захвачено в плен.
Можно ли сомневаться, что с этим известием отношение князя и его соплеменников к пришельцам резко изменилось. Тунгусы увидели в них жестоких и беспощадных врагов. И потому нет ничего удивительного в том, что вторично посланные Бекетовым вдогонку казаки пропали бесследно. Князь поступил с ними вполне в духе времени и существовавших среди его соплеменников обычаев, - кровь за кровь.
Еще зимой Уразов переправил Бекетову в Иргенский острог собранных соболей, сообщил, что “тунгусы охотно заплатили ясак, но отошли с тех мест”. Доложил о сооружении палисада, известил, что “земля способна к хлебопашеству, а Шилка рыбою изобильна”. Бекетов, в свою очередь, изложил все это в отписке Пашкову, заверив енисейского воеводу, что весной 1654 г. поставит на выбранном Уразовым месте большой острог.
*
Сам Бекетов, зимовавший в Иргенском остроге, тоже времени даром не терял, - собирал ясак с местных жителей, пошлину с промыслов охотников-промысловиков. Расспрашивал он местных князцов и о серебре. Могло ли быть иначе? Ведь такая задача ставилась перед каждым отрядом, отправлявшимся на разведку новых земель.
Мог ли Бекетов за время своего короткого пребывания в Иргенском остроге узнать что-либо об Аргунском месторождении, и какого рода могли быть эти сведения? Вопрос это не праздный, поскольку интерес именно к этому району Забайкалья вскоре получит неожиданное развитие со стороны якутского воеводства.
Тунгусы, жившие по Шилке и у Иргень-озера, без сомнения, знали о старинных горных разработках на Аргуни. На первых порах, как видим, взаимоотношения между казаками и тунгусами были вполне открытыми и доброжелательными. Так что вряд ли они делали из этого секрет, тем более что горных работ там уже давно не велось, а сами тунгусы в делах плавки серебра не были искусны. Но что они могли рассказать Бекетову или Уразову? Разве лишь то, что пресловутая “Серебряная гора” это гора Култук, и находится она близ кочевий долотов, конуров и чипчанутов, - родов племени тунгусов-намятов, обитавших по правому берегу Аргуни.
Возможно, рассказали они и о приметах этого места, которое местные жители называли Трехречьем, места, где в Аргунь впадают реки Дербул, Хаул и Ган, а сама она круто разворачивается на север. Однако вряд ли Уразов или Бекетов побывали там лично. У них для этого просто не было времени. Да и был ли смысл в такой поездке по промерзшей, укутанной снегом степи? Ни увидеть признаков старых разработок, ни взять образцов руды в таких условиях было невозможно.
Почему же Бекетов не сообщил об этих сведениях, если он ими располагал, в своей отписке, отправленной с Иргень-озера весной 1654 года? Этому были веские причины. Ведь он был свидетелем безуспешного завершения серебряной экспедиции Якова Хрипунова на Ангаре, знал о его бесславной трагической кончине. Бекетов, конечно же, не хотел оказаться в положении, подобном положению Якова Хрипунова. Вероятно, он хотел сначала проверить эти сведения, взяв там пробы руды. С Шилки, куда он должен был сплавиться весной, путь до Трехречья вдвое короче, чем от Иргенского острога.
*
В мае 1654 года Бекетов отправил из Иргенского острога государеву казну из 19 сороков соболей с отрядом охраны в 31 человек во главе с Дружиной Поповым. Вместе с ним отбыл и Максим Уразов со своими людьми. В отряде остались лишь немногие служилые люди, “казачьи наемщики”, терпеливо ждавшие смены, да промышленники, т.е. в большинстве своем лица, не входившие в основной состав енисейского гарнизона. Из оставшихся 60 человек 18, пишут историки, Бекетов оставил в Иргенском остроге, а сам с отрядом в 40 человек в мае 1654 года сплавился к нерчинскому острожку-палисаду.
Кто были эти люди? По логике вещей, Бекетов взял с собой служилых людей, обязанных следовать наказной памяти енисейского воеводы и приказам своего командира, а в Иргенском остроге оставил примкнувших к отряду промышленников, предоставив им возможность свободно заняться промыслом, усилив их несколькими казаками.
Опустевшее место на Шилке заняли другие эвенкийские роды, теперь уже настроенные к русским враждебно и агрессивно. Казаки так и не успели построить острог, когда “приехали изгоном войной многие тунгуские люди”. Несколько раз они нападали на палисад, пытаясь уничтожить пришельцев, вытоптали конями хлебные посевы, отбили и отогнали казачьих лошадей. Запасы хлеба подходили к концу, рыбной ловлей тунгусы заниматься не давали, среди казаков начался голод. Бекетову в таких условиях было уже не до серебра.
Видимо, нечто подобное произошло и в Иргенском остроге. Не ожидавшие такого поворота событий его защитники, - в основном промышленники и охочие казаки, чувствуя свою слабость, недостаток вооружения, к тому же еще и не связанные воинской дисциплиной, решили, что единственный путь к спасению — оставить острог, выйти на Ингоду и на плотах сплавиться вниз на Шилку и Амур.
Так они и поступили. Задержавшись в устье Нерчи, беглецы посеяли “шатость” среди казаков, сидевших в уразовском острожке. Часть из них, соблазнившись посулами прибывших, тоже вознамерилась бежать на Амур.
Бекетов не мог сдержать людей, наслышанных о благодатной “даурской землице”. Не помогли ни его увещевания, ни угрозы воеводского наказания. Ночью 30 человек, захватив струги, тайно бежали из отряда, забрав с собой часть снаряжения и жалкие остатки продуктов. В конце мая ниже устья Сунгари беглецы встретились с отрядом Степанова-Кузнеца.
Положение отряда в Нерчинском острожке стало критическим. С Бекетовым осталось лишь 20 человек. Негде было достать продовольствие, не осталось хлеба и соли. На исходе были и боевые припасы. Казаки стали роптать, требуя ухода на Амур. Мучимые голодом остатки отряда держались на Шилке до середины лета. Не видя другого пути к спасению, измученные лишениями, они вместе со своим предводителем сплавились на Амур на плотах вслед за беглецами и на дючерской земле соединились с отрядом Степанова-Кузнеца. Это произошло в последних числах июля 1654 года.
Уже сплавляясь по Амуру, увидев сожженные даурские городки и разоренные улусы, Бекетов понял, что явилось причиной внезапного проявления агрессивности тунгусов на Шилке, причиной ухода Гантимура. Это был ответ местного населения на бесчинства, творимые на Амуре отрядом Хабарова.
*
При сплаве по Хилку отряд Дружины Попова подвергся нападению людей монгольского князя Турукай-Табуна. Схватка продолжалась целый день. Казаки побили немало нападавших и тем, будто бы, отстояли государеву казну.
В исторических публикациях ничего больше не сказано о каких-либо других злоключениях этого отряда, сообщается лишь, что он успешно добрался до Енисейска. Но по косвенным данным на Ангаре из него бежали десять казаков под водительством Абрашки Парфенова. Об этом свидетельствует тот факт, что уже осенью они оказались на Лене, а к лету следующего года - в войске Степанова-Кузнеца, прибыв туда с отрядом якутского сына боярского Федора Пущина.
Что послужило причиной побега, - неясно. Проявилось ли в этом нежелание казаков вновь оказаться в подчинении воеводы Пашкова, уже известного им крутостью характера, намерение ли попасть на благодатный Амур, о котором было столько разговоров, или их толкнула на это наивная надежда выйти на Аргунь и поживиться там серебром.
Три года спустя, Пашков будет писать в Москву: “…во 162 (1654) году с великия реки Шилки, с Иргеня озера, покиня государевы остроги, енисейской сын боярской Петрушка Бекетов с ... служилыми людьми с 70 человек, збежали в Даурскую землю ... ”.
Сохранившиеся документы говорят о том, что с Шилки на Амур к Степанову тремя группами сплавились 59 человек. Еще двое, отправленные Бекетовым за Гантимуром, пропали без вести, то есть всего — 61 вместе с Бекетовым. Упомянутые Пашковым еще неизвестные десять, надо полагать, и есть бежавшие с Ангары Абрашка Парфенов с товарищами.
*
Отряд Степанова продолжал властвовать на Амуре и это не могло не беспокоить маньчжурских правителей. В качестве способа вытеснения русских с Амура наряду с военным давлением была использована древняя как мир тактика “выжженной земли”. По указу императора началось массовое переселение приамурских жителей в Маньчжурию.
В июне 1654 года цинские власти в Пекине получили, наконец, долгожданную весть, - доблестный Бэйхай-вань Шархода дал встречный бой русскому войску, пытавшемуся пройти по Сунгари в маньчжурские земли. Степанов вынужден был отступить на Амур.
В донесении Шарходы об этом сражении сообщалось, что русские позорно бежали с места сражения. В ходе преследования противника он еще дважды навязывал им бой, в котором русские потеряли немало своих людей. Эта победа вселила уверенность, что русские будут вытеснены с Амура. Специальным указом императора Шархода был награжден и назначен первым амбань-чжангином Нингуты.
В это время и состоялась встреча Бекетова со Степановым. Бекетов застал амурское войско в состоянии, мало чем отличавшимся от того, каким оно было при Хабарове. Существовавшие там порядки вряд ли пришлись ему по душе. Он не мог не увидеть и не понять из рассказов знакомых ему служилых людей, что войско внутренне расколото на два непримиримых лагеря. И, тем не менее, потомственный сын боярский, в недавнем прошлом стрелецкий сотник и казачий голова, без амбиций подчинился есаулу Степанову, поставленному во главе войска вместо Хабарова. В соответствии с обычаем казачьей вольницы, Бекетов “казачьему войску бил челом, чтоб ему жить на великой реке Амуре до государева указу”.
Почему Бекетов остался на Амуре? Ответить на этот вопрос можно лишь предположительно. Вероятно он, осознав назревавшие на Амуре события, решил, что его место, как военного человека, именно здесь. Что именно здесь, а не на Шилке, будет решаться вопрос, — быть, или не быть Даурскому воеводству.
Обстановка на Амуре складывались грозная, стало ясно, что зима 1654-55 года будет тяжелой. “… я, Онофрейко, - писал Степанов после боя на Сунгари, - со всем войском по великой реке Амуру идем вверх судами, и буде где хлеба на Амуре можем набрать, и тут мы зазимуем”. Такое место казаки облюбовали на правом берегу Амура в устье реки Кумары. Строительство Кумарского острога, пишут историки, возглавил Петр Бекетов, как наиболее опытный в этих делах человек.
Там, в этом остроге казакам пришлось выдержать нападение богдойского войска, поддержанного ополчением аборигенов Приамурья. Впрочем, это уже особая история. Скажу лишь, что острог маньчжуры взять не смогли. Убедившись в невозможности разрушить острог малокалиберной артиллерией, которой они располагали, и увидев, что взять острог штурмом – непростая задача, требующая больших сил и времени, богдойцы, уже и без того нуждавшиеся в продовольствии, вынуждены были отступить.
*
После боя был рассортирован и подготовлен для отправки в Москву государев ясак, трофейные образцы богдойского вооружения с соответствующими отписками, а в Якутск, - спасская (церковная) меховая и денежная казна для приобретения всего, в чем нуждалось походная войсковая церковь (ладан, свечи и проч.), образцы стрел с огненными зарядами и отписка якутскому воеводе с описанием состоявшегося сражения.
В начале мая все это было отправлено в Якутск и Москву с двумя небольшими группами казаков, в которые вошли оклемавшийся после ранения в лопатку Якунка Южак и прославившийся захватом «языка» Андрей Потапов. Они попадут потом в отряд Пашкова, направлявшийся в Даурию. Именно от них воевода узнает в деталях об «измене» Петра Бекетова, - "оставлении им государевых острогов и побеге на Амур".
*
Только лишь успел Степанов отправить в Москву своих посланцев, как в Кумарский острог, пишут историки, из Якутска подошло подкрепление.
Это не совсем так. Скорее даже наоборот, - в воеводской памяти Степанову ничего не было сказано ни о включении новоприбывщих в состав амурского войска, ни о посылке ему боевых припасов, - пороха и свинца. Воевода Михаил Лодыженский еще не знал о Кумаровском сражении, но он, как и его предшественники, был одержим идеей найти на Амуре месторождение серебра, о котором в ту пору было много разговоров.
К активным действиям в этом направлении его подтолкнула информация, принесенная на Лену енисейцами, бежавшими из отряда Дружины Попова. Чем другим можно объяснить тот факт, что, снарядив экспедицию, Лодыженский указывает цель похода, - Аргунь, а в отряде, который был сформирован для этой цели, оказались Абрашка Парфенов с товарищами, - енисейские служилые люди из отряда Петра Бекетова. Видимо, воевода, узнав от них о месторождении серебра, не преминул этим воспользоваться. Во главе отряда он поставил сына боярского Федора Пущина, дав ему еще 40 якутских служилых казаков. При этом воевода явно спешил, - отправил экспедицию поздней осенью с тем, чтобы, перезимовав на Тунгире, она уже весной оказалась на Аргуни.
Вряд ли Лодыженский рассчитывал, что Пущин найдет на Аргуни серебро, - для этого у него не было сведущих в таком деле людей. Однако, продолжая традицию соперничества с Енисейским воеводством, он торопился «застолбить» это место, взять его под свой контроль до прихода туда Афанасия Пашкова, или, уж во всяком случае, не оказаться в стороне от «серебряного дела». Поэтому-то и задача перед Пущиным была поставлена в самом общем виде, - идти «с служилыми людьми на государеву службу на Аргуне-реке».
Отряд Пущина, перезимовав в Тунгирском острожке, в конце зимы 1655 года двинулся по волоку к Урке. Там казаки построили дощаники, по первой воде сплавились к Амуру, по которому поднялись до аргунского устья. Выйдя к месту слияния Шилки и Аргуни, Пущин поставил там зимовье, оставшееся в памяти потомков под названием Стрелочное.
Кочевавшие там тунгусы не оказали сопротивления, но и не подчинились казакам, покинув эти места. Прождав некоторое время в устье Аргуни, и потеряв надежду кого-либо объясачить, Пущин со своими людьми поднялся по Аргуни до Трехречья. По свидетельству историков там казаки заложили Аргунский острожек. Можно ли сомневаться в том, что к этому месту Пущина вывели енисейцы во главе с Абрашкой Парфеновым?
Места эти оказались пустынными и бесхлебными. Идти дальше на юг, в монгольские пределы Пущин не решился.Между тем, запасы продовольствия в отряде подходили к концу, отряду грозил голод. Но якутский воевода предусмотрел и это, - «А коли будет у него, Федора, на Аргуне-реке какая хлебная нужа и голод, - писал он в наказной памяти Федору, - то идти ему к Степанову». Для Степанова тоже была подготовлена воеводская память, в которой велено было Федора с его служилыми людьми «хлебными запасы ссужать и вожей ему, Федору, давать ведущих людей, кто там на Аргуне-реке бывал». Вот с такими-то запросами Федор Пущин и явился в последних числах мая в отряд Степанова, который после сражения еще находился в Кумарском остроге.
Наделить отряд Пущина хлебом Степанов не мог, - его войско и без того голодало. Не было у него и людей, кто бывал бы на Аргуни, да и «гулящими людьми» Степанов делиться не очень-то хотел, - при постоянной маньчжурской угрозе каждый человек был на счету.
В своей отписке по этому поводу он писал якутскому воеводе: «А о гулящих людех писал ты к нам, государев воевода … в наказной памяти, что ему, Федору Пущину, к себе в полк призывать государю послужить … на новой Аргуне-реке с ним, Федором, так гулящих людей у нас на великой реке Амуре в войске нет, опричь амурских охочих казаков, и те ноне ожидают государского жалованья и ево царской милости и указу».
Получалось так, что без хлебных запасов поставленную задачу выполнить невозможно. Решили, что Пущин с десятью служилыми людьми вернется в Якутск, сам расскажет воеводе о невозможности государевой службы на реке Аргуни. Остальные сорок человек из его отряда, в том числе Абрашка Парфенов со своими товарищами-енисейцами остались в войске.
*
Летом 1655 года из Москвы была отправлена грамота Сибирского приказа Онуфрию Степанову об управлении ясачным приамурским населением и запросом сведений о судьбе посольства Т. Е. Чечигина. С грамотой пошли амурский казак Гаврилка Шипунов и Костька Иванов Москвитин. Вместе с ними возвращались на родину даурские, дючерские и гиляцких люди, увезенные в столицу Зиновьевым в 1653 году, -«Анай с товарыщи 7-ми человек, да женка, да девка».
Весной 1656 года они встретились с Афанасием Пашковым, который в это время находился на Ангаре. В это же время оказались там и Андрей Потапов с Якункой Южаком, направленные в отряд Пашкова по государеву указу, как люди, побывавшие на Амуре. Костька Иванов и амурские аборигены были задержаны Пашковым и позже вместе с ним окажутся на Шилке. У воеводы было на то основание, - упомянутый государев указ. Но Гаврилку Шипунова он задержать не мог, - у него была грамота Сибирского приказа Степанову, которую следовало, не медля, доставить на Амур.
Есть все основания считать, что Пашков, узнав от Потапова, что Бекетов с отрядом находится на Амуре, устно или письменно через Гаврилку Шипунова приказал ему вернуться на Шилку. Воевода нуждался в людях, а Бекетов находился в непосредственном ему подчинении. Так что к июню 1656 года, когда отряд находился в устье Сунгари, у Бекетова появилась серьезная причина (если не приказ) идти навстречу Пашкову.
П.А. Словцов в своей книге «Историческое обозрение Сибири» писал: «Степанов в 1656 году… отправляет ясачную казну с 50 казаками и приказывает им уже не возвращаться; с ними вместе отправился Бекетов в Енисейск и Пущин, - строитель Аргунского зимовья, оба с ясаком, но последний со 120 сороками соболей, взятых с дучеров и гиляков». Источник этой информации Словцов не называет.
Достоверно же известно и подтверждено сохранившимся документом лишь то, - об этом писал Онуфрий Степанов, что «…Захарка Козмин… послан к государю к Москве за государевою казною, с отписки и с ясачными книгами… с усть Шингалу 164 (1656) году июля в 22 день. Того ж числа отпустил я, Онофрейко, с усть Шингалу на новую Аргунь-реку на государеву службу с тою же казною вместе до Урки-реки Федора Пущина». О Бекетове он ничего не пишет, да и о Пущине пишет, что он пойдет с соболиной казной лишь до устья Урки, а дальше со своими людьми – на Аргунь реку.
С этим же отрядом Онуфрий Степанов отправил в Москву двух китайцев, попавших к нему из дючерских улусов. Во время боевых действий в Китае они были взяты в плен маньчжурами, а затем проданы в рабство дючерам. Оказавшись среди русских, эти китайцы добровольно крестились в православную веру в походной Спасской церкви, и теперь Степанов отправлял их для расспросов в Москву. Вместе с китайцами были отправлены в Москву два толмача, - Ивашка Дю-черский, да Илюшка Тунгусский. Эту группу посланцев сопровождали енисейцы, - Абрашка Парфенов с товарищами, назначенные, по всей вероятности, Петром Беке-товым.
У читателя, должно быть, возникнет вопрос: почему Степанов ничего не сообщает о действиях Петра Бекетова в своих отписках якутскому воеводе? Ответить на этот вопрос можно лишь предположительно. Скорее всего, это объясняется тем, что еще летом 1655 года он получил государев указ о том, что его полномочия, как приказного человека Даурской земли, сохраняются до прибытия на Амур воеводы Пашкова, после чего он окажется в его подчинении. Бекетов же и без того был в подчинении Пашкова, хотя и писал Степанову челобитную о принятии его в амурское войско.Таким образом, положение Бекетова в войске было двойственным, - с одной стороны он вроде бы лицо, подчиненное Степанову, а с другой, - представитель воеводы Пашкова, в подчинение которому предстоит по-пасть и самому Степанову. Вряд ли в таких условиях Онуфрий считал себя вправе давать Бекетову какие-либо указания, и сообщать о его действиях якутскому воеводе, которому Бекетов не подчинялся, да и подчинение которому самого Степанова становилось не ясным.
*
Проводив Козмина с государевой ясачной казной по Урке до Тунгирского волока, Бекетов и Пущин со своими людьми должны были вернуться к Амуру, и двинуться вверх, - к месту слияния Аргуни и Шилки. Возможно Бекетов даже намеревался пройти вместе с Пущиным на Аргунь и с помощью Федьки Серебряника отобрать там пробы руды, чтобы доставить их воеводе Пашкову. Прослужив 30 лет в Енисейске, он не был лишен своеобразного местного патриотизма, и вряд ли был готов уступить первенство в открытии месторождения серебра якутским служилым людям.
Что произошло на Тунгирском волоке, - неизвестно, но что-то помешало исполнению намерений предводителей отрядов. Завесу неизвестности, в какой-то мере приоткрывают материалы, содержащиеся в «Дополнениях к Актам Историческим», где говорится о том, что 27 человек из отряда, сопровождавшего амурскую меховую казну, в том числе Захарка Козмин и Михаил Кашинец погибли в пути. Ясачная казна была доставлена в Москву принявшим на себя начальство Федором Коркиным.Правда, говориться, что эти люди погибли «с нужи и голоду». Но скажи мне, читатель, могли ли погибнуть от голода вооруженные люди в летнюю пору, когда окружавшая их природа полна зверя, рыбы и съе-добных растений? Это абсурд! Стало быть, погибли они по другой причине, - в столкновении с аборигенами тех мест, - даурами.
И пришилкинские тунгусы и дауры были далеко не такими беспомощными и «невоистыми» людьми, как когда-то писал о них Максим Перфильев, первым побывавший в Забайкалье. Без сомнения они знали о продвижении к Шилке войска воеводы Пашкова. Доходившие до них известия о драматических событиях на Амуре не могли не вызвать у этих людей стремления не допустить в свои земли завоевателей, и они, объединившись, как могли, противодействовали русским отрядам.
В тот год был разгромлен и сожжен построенный Бекетовым Иргенский острог с вновь присланными туда служилыми людьми. Разорен Шилкинский острожек, построенный вместо сожженного Уразовского палисада, все его защитники погибли. Бежавшие от Пашкова Филька Полетай с полусотней служилых и охочих казаков не сумели прорваться к Степанову, погибли в пути. Гдето в верховьях Амура был разбит и рассеян «воровской полк» Михаила Сорокина. Надо полагать, под особым наблюдением аборигенов был и Тунгирский волок, по которому проходили русские люди.
27 человек – весьма значительные потери, и это говорит о внезапности и стремительности нападения аборигенов на русский караван, многочисленности нападавших. Видимо, казакам пришлось отходить с боем к Тунгиру, прикрывая государеву казну.
Зимовал Бекетов с енисейскими служилыми людьми по всей вероятности в Тунгирском остроге, хотя Федор Коркин с ясаком и направлявшимися в столицу служилыми людьми успел сплавиться по Олекме и Лене к Илимску, где они и зазимовали.
Недавно обнаруженные архивные документы свидетельствуют о том, что Петр Бекетов прибыл в Якутск в мае следующего, - 1657 года. А 17 июля он был отправлен с соболиной казной и моржовой костью в сопровождении 33 якутских и амурских служилых людей и двух цело-вальников из Якутского острога в Енисейск.
21 сентября отряд прибыл в Енисейский острог, где ему пришлось зимовать. К этому времени Федор Коркин и Абрашка Парфенов со своими товарищами уже были в Москве.
*
Как это ни удивительно, но к истории открытия Аргунского месторождения причастен и Ерофей Хабаров. Не он лично, а его покрученник, - Федька Серебряник, то есть человек, снаряженный в поход на средства Хабарова и по всей вероятности, ходивший на Аргунь по его поручению. Предыстория этого похода такова. Хабаров и раньше проявлял немалый личный интерес к серебру. Это он прибрал слывшего рудознатцем Федьку Серебряника в амурское войско перед сплавом в низовья Амура к Ачанскому улусу, расположенному возле «серебряной горы Оджал». Тогда разжиться серебром не удалось.
Как известно, Хабаров в 1653 году был арестован прибывшим на Амур стольником Дмитрием Зиновьевым и доставлен в Москву. Федька же Серебряник остался в амурском войске, был участником сражения с богдойцами на Сунгари, вместе со всеми оборонял Кумарский острог и стал свидетелем прибытия к войску отряда Федора Пущина, спустившегося с Аргуни. В те дни было много разговоров о серебре и местности, где побывал отряд Пущина. Без сомнения участником этих разговоров были и Петр Бекетов, и Федька Серебряник. Во всяком случае, именно тогда Федька узнал о существовании на Аргуни месторождения серебра.
На Лену Федька вернулся в 1656 году вместе с Петром Бекетовым и Пущиным. Вскоре Ерофей Хабаров завербовал его в свои покрученники и конечно не мог остаться равнодушным к рассказу Федьки о серебре на Аргуни.
Последнее упоминание в архивных документах Федора Пущина и Федьки Серебряника в связи с аргунскими рудами относится к 1658 году. Незадолго перед этим из Москвы на Лену вернулся Ерофей Хабаров. Несмотря на все его просьбы, на Амур его так и не пустили. Так вот Пущину было приказано оправиться с Ерофеем на Тунгирский волок, принять от него казенные припасы, которые были спрятаны Ерофеем перед поездкой в Москву, с тем, чтобы доставить их на Шилку воеводе Афанасию Пашкову. Припасов Хабаров не нашел, - “ямы оказались по-розжи”. Но не об этом речь.
На обратном пути к отряду пристал Федька Серебряник. Он ходил на промысел за Тунгирский волок, как покрученник Хабарова. Федька вез в мешке несколько образцов руды, взятой им на Аргуни, показал их Хабарову и тот признал, что руда и в самом деле “пожалуй, серебряная”. Пущин, оказавшийся свидетелем этой сцены, не мог остаться в стороне от такого дела, - тотчас послал казака к якутскому воеводе с просьбой о приказе доставить Федьку в Якутск.
Чем окончилась эта история — неизвестно, но, судя по всему, в Федькиных образцах серебра не оказалось. Впрочем, может быть он просто не сумел его выплавить.
*
Неизвестно, предпринял ли какие либо действия по поиску серебра на Аргуни воевода Пашков, прибывший на Шилку в 1657 году. Обстановка там с каждым днем ухудшалась. Тунгусы бунтовали, не желая платить ясак, по ночам конными табунами вытаптывали посеянные хлеба. По словам Пашкова, к “немирным иноземцам” он обращался с “лаской и приветом”, но это не привело к успеху. Не дали результата и жесткие меры. Он приказал повесить в присутствии соплеменников нескольких тунгусов, причастных к сожжению первых русских острогов на Шилке и Иргень-озере. Но это вызвало только новую волну еще более ожесточенного сопротивления.
Пашков оставался в Забайкалье еще почти три года. Может быть, он и посылал на Аргунь служилых людей, чтобы взять там пробы руды, - не такой он был человек, чтобы упустить славу первооткрывателя серебряных руд. Но в архивах на этот счет никакой информации не обнаружено, как нет никаких сведений и о том, был ли в его отряде сведущий в таком деле человек. Так что если такой опыт и состоялся, он, по всей вероятности, тоже оказался безуспешным.
Неудачи с поисками на Аргуни серебра охладили пыл московского правительства. Во всяком случае, в исторических архивах не обнаружено никаких сведений о новых попытках взятия там проб руды вплоть до 1676 года. Да и после этого еще не раз будут русские люди брать пробы с Аргунского месторождения и все неудачно, пока двадцать лет спустя, не расчистят старые копи, не заложат “новые ямы” и не возьмут из них многопудовые пробы из глубины. Лишь тогда, наконец, будет выплавлено из них первое русское золотосодержащее серебро. А в начале нового века на Аргуни встанет первый сереброплавильный завод.
В 1721 году по распоряжению Петра I в честь заключении Ништатского мира со Швецией были отчеканены памятные медали для награждения отличившихся офицеров и солдат. Золотые медали для награждения офицеров, для солдат - аналогичные серебряные медали размером с рублевую монету. На их оборотной стороне было написано: «из злата (серебра) домашнего». Это было серебро и золото аргунских рудников.