Светлой памяти моей бабушки - посвящается.
1952 год. В свои пять с половиной я начала отпочковываться от родителей, дедушки и бабушки, осознавать себя личностью с головой, переполненной массой вопросов, требующих немедленных ответов. Поскольку мама и папа большую часть времени были заняты на работе, глаза на жизнь открывала мне бабушка, объясняла так, как она эту самую жизнь понимала, не имея высшего образования, с трудом умея писать на русском.
После того, как дедушка прочитывал газету, я брала её смотреть картинки. Самые интересные были в праздники: парад, дедушка Сталин на трибуне. Но то, что увидела тем майским днём, поразило настолько, что я побежала к бабушке:
- Ба, прочитай, прочитай.
На фотографии дедушка Сталин держал на руках маленькую девочку в белой блузочке, в волосах бант тоже белый и большой. Она крепко обнимала его за шею.
Бабушка призвала на помощь всю свою фантазию:
- Эта девочка живёт в городе Москва, учится в школе на пятёрки, хорошо кушает, слушается маму, папу и дедушку с бабушкой.
И всё? Просто хорошо кушать и быть отличницей? Этого достаточно, чтобы поехать в Москву и обнять дедушку Сталина?
О, сладостное предчувствие исполнения желаний.
Через несколько месяцев из тощего, салатового цвета заморыша, я превратилась в более чем упитанного ребёнка. Мальчишки на улице кричали мне: «Бочка», но я не обижалась. Откуда они могли знать, что я уверенно шла к осуществлению своей мечты.
Наш небольшой городок пересекала длинная улица, начинающаяся от пруда с одной стороны и спиртзавода - с другой. Покрытая плохим выщербленным асфальтом, она лениво тянулась мимо бани, пересекала центральную трассу, тянущуюся из Винницы через Житомир до Киева.
Мимо маленьких одноэтажных магазинов, в которых продавали селёдку, мясо, хлеб, нитки и пуговицы, керосин и подсолнечное масло на разлив, продолжалась до школы, в которую мне вскоре предстояло пойти, колхоза, суда и милиции до самого загадочного места – кладбища.
Все маленькие улочки вливались в неё, как притоки в русло большой реки. И наша, в то время Базарная, пыльная летом, грязная заболоченная весной и осенью, скользкая зимой, упиралась в неё под прямым углом. Наш дом был вторым от дороги. И как только издалека раздавались звуки оркестра: «Там там та там, там та та та та та там...» все бежали смотреть на процессию. В этот раз пошла с бабушкой и я. Увиденное, мне очень понравилось: цветы, венки, машина, на которой стояла большая открытая коробка, оббитая красным сукном. Что было в коробке, я с высоты своего роста рассмотреть не могла, но толкала бабушку в бок и спрашивала:
- Ба... ба... что это?
Она шикнула на меня:
- Стой тихо, дома расскажу.
Так я впервые узнала, что люди умирают.
- Это что значит: умирают? - не могла не поинтересоваться я.
- Засыпают навсегда, закрывают глазки и спят.
Хорошее дело! Это как: ни кушать, ни играться... Подумав, я спросила:
- И куда они деваются?
- Боженька их забирает к себе на небо.
Час от часу не легче. Это что ещё за боженька?
Бабушка, как могла, втолковала, что это такой старик, который всё видит, всё знает и всё может. Почти, как дедушка Сталин.
- Ба! А все умирают?
- Все. – Бабушка была занята, этот разговор явно начинал ей надоедать и она стала отправлять меня играться к соседу ровеснику.
Но я должна была выяснить для себя ещё кое-что важное:
- А я? Я тоже умру?
- Угу, только это не скоро, ты будешь жить долго долго до ста лет.
Я с трудом считала, но по пальцам, отняв от ста пять, поняла, что жить мне ещё долгих девяносто пять лет. Ура! Это так много!
Потом, задрав голову, я высмотрела в небе седого старика с длинной белой бородой, во всём белом, сидящего на облаке. Он внимательно смотрел на меня, я смотрела на него, пока не заболела шея, а он уплыл куда-то по своим делам.
Через несколько дней, получив от мамы денежку, отправилась за вкусным мороженым. Тётенька в белом переднике доставала его из металлического бидона, накладывала в бумажный стаканчик и вручала деревянную ложечку. Меня отпускали одну, это было близко от дома и дорогу не нужно было переходить. В это время издали появилась лошадь с телегой, на которой стояла коробка, точно такая, как раньше на машинах. Не было цветов, не было музыки, но я поняла, что кому-то исполнилось сто лет и его повезли умирать. Было жутко и страшно, но я решила дойти с повозкой до конца и посмотреть, что же происходит на самом деле. Коробка стояла низко, в ней лежала худая старуха в белом платочке, укрытая простынёй, со сложенными руками, в которые была воткнута палочка с перекладиной. Пристально вглядываясь в её лицо, старалась увидеть, как она моргнёт или повернётся на другой бок, но старушка лежала, не шевелясь. Дорога оказалась длинной, мороженое я съела, пальцы липли от сладости. Я хотела домой, пить, писать, но решила терпеть до конца. Кто-то дёрнул меня сзади за косичку. Я вздрогнула. Передо мной стояла наша соседка тётя Валя. У неё почти не было зубов и она шепелявила:
- Рая, ты шо тут делаешь? Ух и попадёт тепе от папушки.
Это я и сама знала.
- Я хотела посмотреть, как умирают.
- Держись за руку, а то потеряися.
Дома кончились, вдоль дороги тянулись поля.
Наконец телега въехала на странное место. С двух сторон виднелись холмики, огороженные маленькими заборами. Внутри стояли какие-то камни, большие палки с перепонками, кое где лежали цветы. Мы остановились у какой-то глубокой ямы. Коробку поставили на земляную насыпь. Откуда-то появился толстый дядя, больше похожий на тётю в длинном чёрном платье. За спиной висел хвостик, на животе раскачивалась палочка с перекладиной, такая же, как у старухи, только очень большая и красивая.
- Тёть Валя, это кто?
- Патюшка.
- Он этой старухи батешка, папа?
- Рая, это поп(а я поняла «бог»). Был он совсем не похожий на белого старичка, сидящего на облачке. Нужно будет потом у бабушки всё расспросить.
Коробку закрыли, опустили в яму и засыпали землёй. Старуха умерла. Бог быстренько что-то сказал, видно пообещал ей, что скоро её оттуда откопает и заберёт к себе на небо. Все стали быстро размахивать рукою сверху вниз, справа налево и кланяться до земли.
Ох и влетело мне дома: целую неделю без кино и мороженого.
Зато я видела Бога!
Осень и зиму я проболела. Мама сказала соседке, что у меня «хараническое воспаление середнего уха». Вот так! У всех по два уха, а у меня ещё какое-то третье, середнее. Я долго смотрела на себя в зеркало, искала, но так и не нашла, видно оно где-то на спине, а спину я не вижу. Приходила медсестра и делала в попу больнющий укол, а мама на ночь капала в ухо чем-то тёплым и ставила компресс.
В тот день мама почему-то не пошла на работу, все куда-то бегали, по радио играла грустная музыка, папа без конца курил в холодном коридоре. Потом пришёл сосед с сыновьями, все сидели и плакали. Старший его сын, комсомолец, сказал, что теперь всё кончилось и ничего уже не будет так хорошо, как раньше.
Мама объяснила мне, что умер Сталин. Я не могла понять и смириться: как же так, а я? А моя мечта? А трибуна? А большой белый бант? Мне пришлось впервые в жизни испытать горечь несбывшихся надежд.
Бабушка на кухне чистила картошку и тоже плакала.
- Ба, а чё Сталину уже сто лет? И Боженька заберёт его к себе?
- Не, – она уже забыла, что говорила мне полгода тому назад. – Он заболел и умер. Какое горе.
Заболел и умер? Значит, не в сто лет умирают, а ещё если болеют, тоже? А у меня это «хараническое воспаление». Я побежала к маме:
- Мама, ты мне не дашь умереть? Я ещё не хочу к Боженьке. Пусть мне делают уколы, я буду терпеть.
Она обняла меня, долго целовала, успокаивала, что ни за что и никогда никому меня не отдаст.
В сентябре 1991 года бабушке исполнилось 96 лет. Через три месяца она скончалась.
27.10.2014