В 1646 году в Енисейск под надзором приставов был доставлен и заключен в острожную тюрьму некий Уильям Бернсли.
Он был сыном английского купца, много лет прослужившего в России. Его отец Джон Бернсли, получив в 1641 в наследство поместье Бернсли-Холл (недалеко от Bromsgrove в графстве Вустершир), уехал из России на родину. Он пытался увезти с собой и сына Уильяма, но правительство, мотивируя тем, что тот уже вступил в русскую службу, позволило вывезти лишь младшего сына Андрея.
В 1641 году Уильям поступил на службу к мужу своей сестры датчанину Петру Марселису. Предок Марселнусов, - Гаврила Марсслиус приехал в Москву ещё в первые годы царствования Михаила Романова. Сын его Пётр, родившийся в России, пользовался большим влиянием в Москве. Официально он считался приказчиком датского короля, но занимался главным образом торговлей и промышленностью. Он был компаньоном железоделательных тульских заводов Виниуса, им в товариществе с Тилеманом было построено несколько доменных и передельных заводов по рекам Ваге, Костроме и Шексне.
Вёл Пётр Марселиус и дипломатические дела. В 1642 году он возглавил посольство в Копенгаген, в состав которого включил и Уильяма Бернсли. Вскоре Уильям оказался в должности казначея сына датского короля Христиана IV – графа Вальдемара, за которого государь намеревался выдать замуж свою сестру – царевну Ирину Михайловну. Надо думать, была поставлена перед Бернсли и особая тайная цель: склонить Вальдемара к такому браку. Однако проект этого брака не состоялся.
Вернувшись в Москву, У. Бернсли неоднократно просил государя отпустить его к отцу в Англию. Но вместо этого вдруг подвергся опале, был сослан в Сибирь и заключен в тюрьму Енисейского острога.
Хотя согласие на русскую службу и ограничивало свободу его передвижения, но не настолько, чтобы подобная просьба стала причиной ссылки. Есть основания предположить, что его желание покинуть Россию послужило властям лишь предлогом, маскирующим совсем иную причину ссылки.Некоторые историки считают, что Уильям Бернсли стал жертвой интриги, связанной с женитьбой молодого царя Алексея Михайловича.
Английский врач Самюэль Коллинс, бывший в России 10 лет спустя (1659-1669), писал, что Бернсли был сослан в Сибирь по настоянию боярина Бориса Морозова, который подозревал его в слишком коротком знакомстве со своим домом. Что бы это могло значить? И кто такой боярин Борис Морозов?
Боярин Борис Иванович Морозов был воспитателем наследника царского пристола, или, как тогда говорили, его «дядькой». Это была давняя традиция - приставлять к сыновьям государей наставников. Но, пожалуй, не было в истории столь влиятельного «дядьки» - политика и, самое главное, столь послушного своему «дядьке» государя, как вступивший на престол 16-летний Алексей Михайлович. Первые годы своего правления Алексей почти не вникал в государственные дела. Правителем государства и по формальным постам, и по сути являлся Б.И. Морозов.
В такой обстановке началась подготовка восемнадцатилетнего царя Алексея Михайловича к бракосочетанию. Морозов сплел хитроумную интригу: решил одну из дочерей-красавиц боярина Милославского выдать за Алексея Михайловича, а на другой жениться самому (он к тому времени был вдовцом).
Обеих сестер привели знакомиться с сестрами государя. Алексей Михайлович их увидел и, как писал известный немецкий путешественник Олеарий, влюбился в старшую, - двадцатидвухлетнюю Марию. Ее объявили государевой невестой.
Сам же Борис Морозов стал все готовить к собственной женитьбе на младшей сестре Марии Милославской, - Анне, с тем, чтобы стать близким родственником молодой царской семьи и тем самым накрепко привязать к себе государя.
Надо полагать, что договориться об этом с боярином Милославским и получить его благословение для Бориса труда не составило, - тот и сам рад был такой затее. Сложнее было с самой невестой. Можно себе представить, что почувствовала двадцатилетняя Анна Ильинишна, узнав о намерении пятидесятивосьмилетнего «жениха». Вот тогда, видимо, Морозов и обратил внимание на неравнодушие к Анне Милославской молодого Уильяма Бернсли и её ответное внимание к молодому англичанину.
Все остальное было, как говорится, делом техники. В 1646 году Бернсли был сослан в Сибирь.
*
Московскому правителю нужно было лишь убрать Уильяма с глаз долой, чтобы он не мешал исполнению морозовской затеи, и потому в енисейской острожной тюрьме ему пришлось быть недолго. Уже 28 августа 1646 года, вероятно не без стараний четы Марселиусов, по указу из столицы он был из тюрьмы освобожден и поверстан в «казачью службу». При этом был записан в казаки с оговоркой, что в случае провославного крещения перейдет, как дворянин, в статус детей боярских.
Уильям не воспользовался этой оговоркой, Может быть он и в самом деле любил Анну Милославскую, и еще на что-то надеялся. Однако мечте его не суждено было сбыться. В январе 1648 года состоялась свадьба государя, а вслед за этим и свадьба Бориса Морозова с Анной. К слову сказать, Судьба жестоко обошлась с Анной Ильинишной. Она умерла в 1668 году в возрасте чуть больше 40 лет, так и не испытав счастья любви и материнства.
Долгих восемь лет упорствовал Уильям Бернстли, надеясь, что ему удастся вырваться в столицу. В исторической литературе нет никаких сведений о том, чем он в это время занимался. Очевидно, как и все другие служилые люди, ходил в походы, проведывал «новые землицы» и собирал ясак. Эти годы дали ему немалый опыт общения со своевольным племенем сибирских казаков, аборигенами этого края, позволили освоить специфику походной и боевой жизни сибирского служилого люда, бытовавших среди них нравов и обычаев. В конце концов, он пришел к заключению, что надеяться больше не на что, и надо устраивать свою жизнь здесь, в Сибири. Ему было в это время около 30 лет, - пора расцвета человеческой жизни.
Он вложил в достижение поставленной цели все свое умение, дипломатический и организационный талант, коммерческий опыт купеческого сына, всю свою энергию и способности.
С прибытием в Енисейск на воеводство Афанасия Пашкова он сумел так его улестить, что воевода сам взялся быть его крестным отцом. 24 сентября 1654 года Уильям крестился в «православную христианскую веру». При крещении ему дали имя Андрей, фамилию Бернешлев, при этом он сам взял себе отчество Афонасьевич по имени крестного отца. Можно представить себе, как был умилён воевода.
После этого Андрей был поверстан в “дети боярские” и в 1656 году уже имел годовой оклад в 25 рублей деньгами, 16 четей ржи, 10 четей овса и 5 пудов соли. Такого оклада не имел ни один из енисейских служилых людей. Имея еще и прибыток от походов за ясаком, Бернешлев стал одним из наиболее состоятельных служилых людей Енисейска.
29 июня 1656 года в сопровождении красноярского сына боярского Милослава Кольцова в Енисейск прибыл направлявшийся в якутсую ссылку протопоп Аввакум. С ним были его жена Настасья Филипповна, трое сыновей: Иван 12 лет, Пронька 8 лет и Корнилка 11 лет; дочь Агриппина 11 лет, и племянница Маринка.
Зиму 1655-56 года Аввакум с семьёй провел в Енисейске, где его застал очередной указ из Москвы, – вернув ему право богослужения, отдать протопопа под начало енисейского воеводы А.Ф. Пашкова, который формировал в это время полк для похода в Даурию.
Ни в архивах, ни в исторической литературе нет никаких сведений о том, что стало с дочерью Аввакума Агреппиной, бывшей, можно сказать, почти на выданье. Напомню, что по существовавшему тогда в России законодательству девочки считались взрослыми и имели право на замужество с 12 лет.
Это лишь предположение, в исторической литературе прямых указаний на это нет,но целый ряд обстоятельств говорит о том, что Аввакум, жалея дочь и не желая, чтобы она оказалась с ним в ссылке в неведомой Даурии, вознамерился как-то пристроить ее в Енисейске. При острой нехватке в те годы в Сибири молодых русских женщин, такое намерение Аввакума не могло не вызвать бурного обсуждения этой новости среди служилой молодежи, особенно, если она была еще и хороша собой. Свидетелем, а возможно и участником этих страстей был, без со-мнения, и Андрей Бернешлев.
Однако всех обошел состоятельный и к тому времени вдовый енисейский атаман Иван Галкин. Правда ему было в то время уже лет 56-57, но могло ли это остановить Аввакума? Ведь главное состояло в том, чтобы обеспечить дочери надежную защиту и безбедную жизнь. Здесь протопоп поступал подобно боярину Милославскому, отдавшему свою дочь Анну за Бориса Морозова.
Основанием для такого суждения является то, что при описании своих приключений и невзгод в Забайкалье, упоминая находившихся с ним сыновей, Аввакум нигде не упоминает имени своей дочери. Другое основание состоит в том, что в следующем году у атамана Ивана Галки-на вдруг оказалась молодая жена, - Агреппина Аввакумовна.
18 июля 1656 года Пашков на 40 дощаниках с 566 стрельцами и казаками тронулся в путь. Ушел с этим караваном в ссылку и опальный протопоп Аввакум.
*
В 1657 году атаман Иван Галкин вдруг неожиданно умер. При каких обстоятельствах это произошло и что было тому причиной – неизвестно. Он был еще не стар, да и, помня его недавнее лихое прошлое, - вряд ли был немощен. Умер, только незадолго перед этим женившись. В исторических документах его вдовой и наследницей называют Агреппину Аввакумовну.
Но вот ведь что интересно. Не успел Иван Галкин умереть, как молодую вдову взял в жены Андрей Барнешлев. Имел ли он отношение к смерти атамана, можно только гадать.
Со слов брата умершего Ивана Галкина, «немчин» получил за молодой вдовой богатое приданное: «и животы, и платя доброе цветное, камчатое и атласное, и соболи, и двор, и лавки на рыбном дворе, и всякий завод и посуду».
Ушлый англичанин сумел не только завладеть молодой вдовой с богатым приданым, но еще и опутать долгами младшего брата умершего атамана, - тоже Ивана. И вскоре в жесткой форме потребовал возврата долга, - 1658 году подал иск о взыскании с Ивана разных долгов на общую сумму в 200 рублей. У должника таких денег не оказалось. Барнешлев похлопотал через своих всесильных родственников в Москве, и 13 августа 1659 года ему была прислана царская грамота на владение в счет долга двумя деревнями должника.
Это было несправедливо. Как писал позже Иван Галкин, заимка реально стоила 1500 серебряных рублей. Иван попытался было воспротивиться, но когда в январе 1661 года в острог пришла повторная грамота аналогичного содержания, отступился, - с государем не поспоришь.
Из-за проблем с серебром и острой нехваткой средств на войну с Речью Посполитой московское правительство с 1655 года стало чеканить и ввело в оборот медную монету, которая на первых порах обменивалась на серебро по курсу один к одному. В обиход сразу вбросили массу медных денег, что вызвало нарастающую инфляцию, - в 1661 году за серебряный рубль уже давали два медных, в 1662-ом – восемь.
25 июля 1662 года в Москве вспыхнуло восстание городских низов, вызванное обесцениванием медных монет и резким ростом рыночных цен. Бунт был жестоко подавлен, но какое-то время правительство еще продолжало собирать в казну налоги серебряными деньгами, а расплачиваться с населением медью.
Иван Галкин смекнул, что на этом можно выиграть, и подал челобитную, которая поступила в Москву 3 апреля 1663 года. В челобитной он утверждал, что конфискованная у него заимка с мельницей реально стоит 1500 рублей серебром, в то время, как долг – всего лишь двести рублей. При этом изъявил готовность рассчитаться по долгам медными деньгами. «… А что медные денги перед прежними годами обнизились, - писал он в челобитной, - так зачесть ему, Ондрею, что он деревнями и мельницею владел». Вероятно, пришлось усилить приведенные аргу-менты еще и сибирскими соболями.
Барнешлев действительно владел этими деревнями уже около двух лет. Все вроде бы так, аргументация «железная», если бы не одно обстоятельство. Когда челобитная Ивана Галкина прибыла в Москву, курс серебра к меди официально уже определялся как 1:12. В таких условиях намерения должника становились очевидными. Тем не менее, получив челобитную, начальник Сибирского приказа окольничий Р.М. Стрешнев принял решение: заимку вернуть, а долг получить деньгами.
Решение по судному делу в виде царской грамоты было получено в Енисейске 8 января 1664 года и уже 28 января енисейский воевода В. Голохвостов сообщил в Москву о его выполнении: деревни были "обмерены и отняты", а долг принесен в енисейскую съезжую избу. Между тем уже к концу 1663 года правительство, напуганное бунтом в Москве, обнародовало указ об отмене медных денег и изъятии их из обращения. Иван Галкин, таким образом, основательно «нагрел» англичанина, - вместо двухсот рублей серебром выплатил ему медными деньгами в эквиваленте неполных семнадцать, да и те подлежали переплавке.
Но не таков был Барнешлев, чтобы дать себя облапошить. 25 августа 1664 года он, добившись разрешения, сам приехал в Москву, надо думать, тоже не без соболей. И подал встречную челобитную. Как следует из пометы на обороте заглавного листа, 11 сентября 1664 года челобитная была уже в приказе.
Описав всю историю, тянущуюся с 1659 года, он главный упор сделал на свои финансовые потери. Кроме долга в 200 рублей, по его словам, расходы на «всякое деревенское и мелничное строение» составили еще 265 рублей 50 копеек, а убытки «в проестях и в волокитах, и в печатных пошлинах» - ещё 155 рублей с полтиной. Таким образом, ушлый англичанин вознамерился «слупить» с Галкина теперь уже более шестисот рублей, причем не забыл подчеркнуть, что речь идет о серебряных деньгах.
Что касается последней суммы, то здесь Барнешлев допустил явный перебор. Действительно, какому судье понравится упоминание о «протесях и волоките» по делу, да еще, когда государевы пошлины называют убытком. Но, видимо, уж очень хотелось Андрею наказать Галкина. Однако настаивать на взыскании этой суммы не решился, положился на решение властей, - «что ты, великий государь, укажешь».
25 сентября, рассмотрев челобитную, тот же Р.М. Стрешнев решил: «Андреев иск по судному делу на Иване Галкине в двесте рублев... доправить серебряными денгами по розчоту, сколько медных денег на серебряной рубль ходило в том году, в который обвинен Иван Галкин». Ни о каких других суммах в решении ничего не сказано.
Прямо таки Соломоново решение. Трудно даже сообразить, кто же выиграл в этой тяжбе. Барнешлев, понятное дело, сожалел, что не удалось обобрать Галкина, что ему досталось выполненное им «всякое деревенское и мелничное строение», и утешался тем, что два года владел чужой недвижимостью и, должно быть, не без прибыли. Галкин же сожалел о неудавшейся операции с медными деньгами, о том, что два года был лишен своей собственности. И, в свою очередь, утешался тем, что получил задарма Андреевы «деревенские и мелничные строения». В судебных издержках пострадали обе стороны.
Зная характер сибиряков, не приходится сомневаться в том, что большое семейство Галкиных всей этой истории не забыло, и англичанину не простило.
*
Корысть корыстью, но Бернешлев, видимо, действительно обладал незаурядными деловыми и организационными способностями. Это в полной мере сознавали и в Сибирском приказе.
В 1660 году он обнаружил «слюдяные горы» под Енисейском на реке Кие. Поочередно возглавлял Баунтовский и Баргузинский остроги. Будучи якутским воеводой, приказал собирать лекарственные травы и коренья для последующей их отправки в Москву,
В 60-х годах Андрей Барнешлев на основе общих коммерческих интересов сподобился стать доверенным лицом, а потом и кумом якутского воеводы И.Ф. Голенищева-Кутузова, состоял с ним в активной переписке.
Посылая в Якутск столичные товары, - ткани и кожи, которыми, видимо, снабжали его Марселиусы, он писал воеводе: «а будет тебе, государю моему, какие товары понадобятца, ты... по цене отдай ему, Дмитрию, собольми, а которой товар тебе... не годен, ты, государь, прикажи променять его на мяхкую же рухлядь, - на пупки и на соболи”. В том же письме, завоевывая расположение членов воеводской семьи, он писал о подарках жене воеводы, - кумушке Феодоре Лаврентьевне – это шелковые чулки, немецкий кокошник, «рукавицы немецкие шелковые».
Иван Федорович был для Андрея достойным компаньоном и учителем. По свиде-тельству современников к концу воеводства в Сибири он имел в личной собственности 22 920 соболиных шкурок. В 1666 году побывал в Москве, где, видимо, похлопотал и о Бернешлеве. Впрочем, к самому Голенищеву-Кутузову Судьба была не так благосклонна. Вернувшись в 1666 году из поездки в столицу, он вдруг неожиданно умер. С 1667 года дослуживал за него его сын Михаил, который, видимо, тоже благоволил Бернешлеву и по возвращению в Москву хлопотал о его продвижении по службе.
После назначения Бернешлева в 1666 году казачьим головой в Баргузинский острог, он стал быстро продвигаться по служебной лестнице. В 1668-69 гг. руководил строительством нового Иркутского острога. В 1671 году стал его приказчиком. В 1671 году закупал хлеб для Нерчинского острога. В 1673-ем руководил возведением Еравнинского острога, который, впрочем, был уничтожен нерчинскими служилыми людьми, которые посчитали, что острог построен на их территории без ведома нерчинского воеводы Толбузина.
22 августа 1675 г. Бернешлев достиг вершины своей административной карьеры, - был назначен воеводой в Якутский острог, которому подчинялось в то время 40 % всех ясачных людей Сибири.
Андрей по-царски рассчитался со своими благодетелями. При вступлении в новую должность он заставил своего предшественника, - молодого князя Якова Волконского, уплатить государству огромный долг – «12413 рублей 10 копеек, 104 соболя, 174 пупка собольих, одну лисицу красную, еще и хвост соболий». Долг этот был сделан не самим князем, а образовался потому, что его отец, а пред ним бывший якутским воеводой князь И. Борятинский, своевременно не взыскали 10498 рублей с сына И.Ф. Голенищива-Кутузова, - Михаила.
Таким образом, была осуществлена блестящая операция по взысканию долга пред казной не с должника, который от этой обязанности оказался освобожденным, а совсем с другого, ни в чем не повинного человека. Причем долги эти взыскивал кум почившего отца должника.
В Якутске, - пишут историки, Бернешлев самым энергичным образом взялся за наведение порядка. Меры, принимаемые им в отношении нерадивости, крамолы и смуты, отличались чрезмерной строгостью. Бернешлев был жесток и нередко прибегал к насилию. Пытался бороться он и с казнокрадством и стяжательством служилых людей. Но могла ли эта борьба быть успешной, если он сам был образцом мздоимца и стяжателя.
Летом 1677 года Бернешлев обвинил 19 казаков и восьмерых промышленников в организации заговора, якобы намеревавшихся «воеводу убить, весь город погубить», а потом бежать на Амур. В своей отписке в Москву он назвал лиц, «пограбить животы» которых собирались заговорщики. Это были сын боярский Петр Ярышкин, казачий сотник Третьяк Смирнягин и подьячий Михаил Яковлевич Ушницкий. Если учесть, что на Барнешлева жаловались, будто он передавал в съезжую избу только худых соболей, а лучших оставлял себе, «надеючись на по-дьячего М. Ушницкого», то становится ясно, что воевода назвал круг своих ближайших подручных, на которых он опирался в своих махинациях. По всей вероятности Москва поддержала воеводу в его намерениях. После короткого следствия воевода арестовал и казнил заговорщиков.
Бернешлев занимал должность воеводы до 1678 года. В конце воеводства он вступил в острый конфликт с казаками и ясачными людьми. В 1679 году ясачные якуты подали на воеводу челобитную, в которой обвиняли его в том, что он «чинил налоги и обиды и тесноты великие, имал насилством и соболи и скот и кони добрые, и дочерей девок; и от живых мужей жен имал себе в холопство, и крестил, и имал себе во двор казачьих детей в холопство».
Этого столичное руководство уже простить не могло. Бернешлева досрочно сняли с воеводства, предписав явиться в Тобольск для разбирательства. В 1678-79 годах приемник Бернешлева на воеводстве И.Ф. Бибиков вел следствие о его многочисленных злоупотреблениях.
Барнешлев избежал сыска и наказания только лишь потому, что «едучи из Сибири, на Кети умре во 187 (1679) году на дороге». Ему было в то время немногим более 50 лет. Причины его неожиданной и безвременной кончины и обстоятельства, при которых это произошло, - неизвестны. Напомню лишь, что своим пребыванием в Енисейске он основательно «насолил» большому семейству казаков Галкиных, и что неожиданная смерть его наступила недалеко от Енисейска, где проживали в то время два брата и трое сыновей умершего атамана.
Имущество Андрея Афонасьевича Барнешлева, опись которого заняла более 60 листов, было после его смерти конфисковано казной и возвращено его сыну Ивану лишь в 1682 году.