Глава 4. Опытная попутчица

Иллюстрация Лады Вдовиной

Глава 4. Опытная попутчица.

Сделал дело – делай ноги!
(второе правило вора).

Так я оказалась в женской тюрьме, которая располагалась в одной из башен городской стены. В ней имелось два этажа и подвал.
Прямо с улицы меня ввели в караульное помещение. Это была тесная круглая комната с каменными стенами и полом, с потолком из потемневших дубовых брусьев. Она занимала весь первый этаж. Там тюремщик самым грубым и унизительным образом обыскал меня, записал в книгу и повёл на второй этаж. Лестница, ведущая туда, изгибалась в толще стены, словно ход прогрызенный червяком. Она освещалась узкими бойницами и заканчивалась тупиком, только в боковой стене чернела дубовая дверь. Прогремели ключи, лязгнул засов, и тюремщик втолкнул меня в общую камеру, которая занимала второй этаж башни.
В камере стояла невыносимая духота, пахло немытыми телами, дрянными вульгарными духами и мочой. Камера была битком набита воровками и проститутками. Одни сидели, другие лежали вповалку. Мебели не было, только кучи соломы на полу. У двери  стояло прикрытое дощечкой зловонное ведро. И вся эта мрачная картина освещалась косым лучом из маленького зарешеченного оконца.
Но самым ужасным здесь оказались не вонь и не грязь. Хуже всего были люди. Ничего похожего на дружбу или сочувствие. Даже имён человеческих у них не было, а только клички. Одну звали Булка, другую - Заноза, третью - Гюрза, остальных ещё как-то в том же роде.
-Эй, красотка, давай нарядами меняться! - крикнула Заноза – костлявая девка со шрамом на лбу.
-Простите, я бы не хотела…- Я выдавила из себя подобие улыбки, с ужасом глядя на её отвратительные лохмотья.
-Тебя никто не спрашивал, – злобно прошипела Заноза. – Закрой пасть и раздевайся.
Я огляделась по сторонам, ища поддержки, но во всех взглядах видела либо равнодушие, либо любопытство. Мои руки помимо воли начали медленно развязывать шнурки, но тут тишину нарушил властный чуть насмешливый голос:
-Скройся, Заноза, не мельтеши, оставь себе свою вшивую рвань. Совсем напугала новенькую! Где твоя вежливость?
Это говорила молодая женщина с невзрачной внешностью, мелкими чертами лица и неопределённым цветом волос. Она была главной в этом маленьком подобии ада. Она величественно возлежала у окна на самой большой и мягкой куче соломы, кутаясь в большую чёрную шаль с бахромой. Несмотря на тесноту в камере, вокруг неё оставалось пустое пространство, границу которого никто не смел нарушить.
Услышав её голос, Заноза заискивающе улыбнулась.
-Всё в порядке, Гюрза, я просто шучу, - сказала она и уползла куда-то в массу тел, затерявшись среди них.
-Подойди ко мне, девушка, – сказала Гюрза.
Я повиновалась.
-Повернись, я хочу тебя рассмотреть.
Я повернулась, сначала боком, потом спиной, потом другим боком.
-Красивая фигура, кроткий доверчивый взгляд, губки, как полураскрытый бутон, - вслух рассуждала Гюрза. – Больше всего ты похожа на воровку на доверии.
-Нет, уверяю вас, я не воровка, я здесь по ошибке. Недоразумение скоро разрешится.
-Эй, Булка, сколько у нас нынче дают за недоразумения? – спросила Гюрза.
-Смотря, какое недоразумение, - рассудительно ответила толстая румяная девка с темным пушком над верхней губой. - От трех, до десяти лет.
Я почувствовала себя дурно.
Гюрза велела мне сесть возле неё и поискать у неё в голове. А если буду плохо стараться, она обещала сломать мне нос. Я с ужасом принялась перебирать её жирные давно не мытые космы.
Она окрестила меня Овцой, толи за мои белокурые кудряшки, толи за испуганный взгляд.
Принесли ужин – корзину с ломтями чёрного рассыпчатого хлеба и ведро с водой. Единственная медная кружка была прикована к ведру цепочкой.
-Сволочи! – возмутилась Булка. – Народу в камере за два дня вдвое прибыло, а они такую же булку на всех дают, только нарезали помельче! Чтоб их черти в аду так кормили!
И с горестным вздохом, она принялась откусывать маленькими кусочками от своего ломтя.
Хлеб был сырым и пах плесенью. Преодолевая отвращение, я грызла свой кусок и думала: «Какой придурок этот отец Роже, какую свинью он мне подложил! Если бы он не совершил эту безумную кражу, то нас и искать-то никто не стал бы всерьёз». Но вернуть время назад было невозможно, приходилось исходить из того, что есть. А реальность была ужасна.
После захода солнца я прилегла на холодный заплёванный пол у ног Гюрзы. Мысли уже начали путаться, как это обычно бывает перед сном. И вдруг снова загремел замок. В дверном проёме возник помощник тюремщика.
-Эй, новенькая, как там тебя, Баксон, на выход!
Я удивилась. Неужели они будут допрашивать меня среди ночи? Но моё недоумение развеяла одна из проституток. Она выкрикнула:
-Эй вы, педофилы! Оставьте ребёнка в покое. Возьмите лучше женщину с формами.
-Начальству надоели бабы с вытертым ворсом, – ответил помощник, почёсывая поясницу. – И что ты называешь формами, уж не свои ли отвислые бурдюки?
И он расхохотался, довольный своей шуткой.
-Ну что ты, Баксон, поднимай скорее свою задницу! Долго мне ждать?
Я встала, задыхаясь от обиды и страха. А Гюрза сказала, лениво попридержав меня за подол:
-Эй, Овца, сначала они будут тебя угощать, а потом потребуют плату. Так вот, принеси мне по дружбе кусок ветчины. Ведь подруги должны делиться. А-то одна глупая девка жрала  всё сама, так теперь красуется без передних зубов.
Эй, красотуля, открой пасть!
Одна из девок покорно отвернула руками губы. Её искалеченный рот привёл меня в ужас.
После этого, Гюрза отпустила моё платье и шлепком по заду подтолкнула к выходу.
Я спустилась в караульное помещение. Их было трое: толстый лысый тюремщик, с короткими волосатыми пальцами и двое помощников – худых прыщеватых юнцов. Я внутренне содрогнулась, представив, как эти пальцы снова коснутся меня.
На столе стоял глиняный кувшин с вином и оловянное блюдо с толстыми ломтями сыра, ветчины и парой колец колбасы. Рядом красовалась груда обглоданных костей и использованных зубочисток.
Но самым ужасным было ложе, сооружённое из трёх скамей сдвинутых вместе, застланное тюфяками и накрытое чем-то вроде конской попоны.
-Присаживайтесь, сударыня, - сказал тюремщик, вежливо указывая на табуретку, рядом с собой.
Я присела на край, кожей ощущая их блудливые взгляды, деловито ощупывавшие меня.
-Вы, наверное, голодны? – спросил тюремщик. – Да, что я спрашиваю, конечно же, голодны. Муниципалитет прижимист. Питание здесь скудное. Откушайте, не побрезгуйте.
И он налил мне полную кружку красного вина и придвинул поближе блюдо с ветчиной.
Я сидела, словно аршин проглотив, и не могла вымолвить ни слова.
-Сколько раз я говорил им: «Увеличьте рацион! Введите хотя бы лук». Да разве они понимают? А этот циник Роже даже шутит: «Нечего, - говорит, - их откармливать, у меня виселица старая трухлявая, ещё рухнет под тяжестью. Сначала поставьте новую виселицу, а потом уже откармливайте». Циник! Ничего святого!
Но зато какой мастер! Сносит голову одним ударом. И хоть бы раз промахнулся! Другой бы, при таких талантах, давно в Париже работал! Маркизам головы бы рубил, да герцогам! А этот сидит в провинции, вешает карманников, да шлюхам космы стрижёт. Глядеть противно.
От всех этих разговоров мне стало дурно.
-Умоляю, сударь, - сказала я, - не надо о виселицах.
-О, да! Простите меня дурака. Вы правы. Надо сменить тему.
Давайте о любви! Скажите, сударыня, любили ли вы когда-нибудь?
-Нет, что вы, я ещё так молода!
Оба младших помощника заулыбались кривыми многозначительными улыбками.
-Ну, что вы вылупились, жеребцы? – обратился к ним тюремщик.– Не видите, девушка вас стесняется! А ну, выйдите вон! Подышите воздухом!
С этими словами он вытолкал их на улицу и запер за ними дверь на засов. Потом он снова вернулся к столу.
-Ну, что же вы ничего не кушаете? Вы уж не обижайте старика отказом. Вино у нас домашнее, из моего собственного погреба, это вам не трактирная бурда. А колбаску фаршировал мой знакомый мясник Люпэн. Может, слышали? Его знает весь город!
-Нет, я здесь никого не знаю, я приезжая. Успела познакомиться только с палачом, а теперь вот ещё с вами.
-А вы знаете, я ведь вижу, что вы не воровка!
-Да, вы правы, я в своей жизни иголки не украла! Хотя, нет. Иголку я всё же украла. Тогда мне было семь лет. Но я только попользовалась ей и в тот же день вернула.
-Вот, вот! Я же говорю, что вы честная девушка. И к тому же рукодельница. Уже в семь лет вы орудовали иглой. Поверьте старому тюремщику. Уж кто-кто, а я повидал на своём веку воровок больше, чем вы мух. Вы на них совершенно не похожи.
-На воровок, или на мух?
-Ни на тех, ни на других!
-Жаль, что вы не судья! Вы бы меня отпустили.
-А вы знаете, я уже почти готов вас отпустить! – сказал он и подвинулся ближе.
-Вы шутите! – сказала я, отодвигаясь, но тут же сообразила, что отодвигаюсь в сторону постели. Это выглядело как-то двусмысленно.
-Отнюдь, нет! Давайте выпьем за ваше освобождение! Ну, должна же быть на земле справедливость!
Он подал мне один бокал, а второй взял сам.
Я пригубила вино. Оно было резким и терпким.
-Сударыня, - сказал он, наклоняясь и понижая голос, - вот вы говорите, что ещё не любили по-настоящему, ибо молоды. А я - мужчина в полном расцвете, но тоже никогда не любил. Вернее, я думал, будто люблю, но я ошибался. Только теперь, увидев вас, я понял, что такое настоящая любовь. Я люблю вас безмерно, со всей страстью. Я готов ради вас на любое безумство!
-Скажите, а мужчины всегда начинают знакомство с этих слов?
-Вы мне не верите? Понимаю, какой-то негодяй обманул вас! И теперь вы не верите никому! Я угадал?
-Какой вы проницательный человек! Вы будто мысли читаете. С вами просто страшно сидеть рядом! – сказала я, отодвинувшись ещё маленько.
-Тогда, я вам докажу свою любовь, – сказал он, придвигаясь. - Хотите, я прямо сейчас отпущу вас на волю! Хотите?
-Но разве у вас есть такие полномочия?
-Да плевал я на полномочия! Вот захочу и отпущу. А станут возмущаться, скажу: «Режьте меня на куски, но она невиновна». – И ни черта они мне не сделают! Они даже с работы меня не уволят! Чёрта с два они найдут кого-нибудь на такую паршивую должность.
Всё, я решил. Идите, вы свободны!
-Боже мой, как вы добры!- сказала я. – Никак не ожидала встретить такого доброго и заботливого человека здесь в тюрьме.
-Я, правда, вам нравлюсь? – сказал он, ухватив меня за колено.
Тут я почувствовала, что съезжаю с табуретки на ложе. Положение нужно было срочно исправлять.
-Я нравлюсь вам? О, какое счастье! Тогда поцелуйте меня. Душа моя, всего один поцелуй! Всего один, на прощание.
Что делать? Этот хряк будет посильнее святого отца. И он, в отличие от отца Роже, не боится ни греха, ни правосудия.
Хорошо ещё если только сам полакомится, но что-то шептало мне, что этим дело не кончится. Несомненно, он передаст меня в руки своих подручных. Они все по очереди надругаются надо мной на этом вонючем конском потнике, а потом бросят обратно в камеру. Боже, до чего мне было мерзко, а главное обидно, за какую дуру он меня принимает!
Что делать? Сопротивляться бессмысленно. Звать на помощь бесполезно. Бежать, но куда? За дверью двое его сообщников. И главное, стоит мне только дать ему понять, что я не верю ему, как весь спектакль кончится, и он возьмет меня грубой силой. Остаётся одно – играть в поддавки.
И тут я снова почувствовала вдохновение, будто какой-то ангел, или демон подсказывал мне, что говорить и что делать.
-Мой друг, - сказала я вкрадчивым игривым тоном, - я доверяю вам. Смотрите же не забывайте о своём обещании. Я не только поцелую вас на прощание, как вы того просите, я охотно дам вам нечто большее. Не торопитесь. Впереди ещё целая ночь. Спешка только всё испортит. Было бы обидно так скоро расстаться с вами. Я подарю вам такое наслаждение, какого вам не давала прежде ни одна женщина.
-О, да! – простонал он, стискивая меня ещё сильнее.
-Нет, не сжимайте меня так сильно, вы задушите собственное блаженство!
Я мягко высвободилась, встала и медленными плавными движениями начала распускать шнурки на своём платье.
-Сидите и наслаждайтесь. Всё, что нужно, я сделаю сама. Клянусь, эту волшебную ночь вы не забудете никогда!
Я сорвала с головы капор и распустила волосы. Потом, платье, освобождённое от шнурков, упало к моим ногам. За ним последовала нижняя рубашка. Я осталась в одних чулках.
-А теперь, мой друг, доверьтесь мне, я завяжу вам глаза. Любовь нужно чувствовать телом. Зрение будет вам только мешать. И не смейте сопротивляться!
Я взяла салфетку и завязала ему глаза, потом расстегнула и приспустила ему штаны.
-Не смейте подглядывать, ибо всё испортите.  Сейчас вы получите незабываемое ощущение, о каком даже не могли мечтать!
Боже, как он в тот момент был похож на осла! Он стоял со спущенными штанами и с завязанными глазами и глупо улыбался.
Я взяла обеими руками табуретку, размахнулась, и со всей мочи треснула его по башке.  Улыбка сошла с его лица, он обмяк и грузно повалился на пол.
-Вот видишь? Всё по-честному! – сказала я, стоя перед его бесчувственной тушей. – Дала тебе то, чего ты не получал ни от одной женщины. Всё, что нужно, сделала сама. Ночь эту ты никогда не забудешь. Ощущение, о котором ты не смел мечтать, тоже было. Ах, да – ещё поцелуй! Прости, чуть не забыла, - смягчилась я.
С этими словами, я чмокнула его в большую лиловую шишку, на глазах расплывавшуюся по лысине.
-Вот, видишь, никакого обмана! – сказала я ему, хотя он не мог меня слышать.
Потом, я торопливо оделась, озираясь и пытаясь составить какой-нибудь план. Здравый смысл подсказывал мне, что пора бежать. Но как это сделать? Наверху камера, это тупик. На окне решётка. За дверью тюремщики. А может, они ушли?
Без особой надежды я приложила ухо к двери. Нет, они не ушли, а весело болтали. Из всех слов я разобрала только слово «Ляжки» и последовавший за ним взрыв смеха. Они были на посту и ждали своей очереди.
Я затравленно оглянулась по сторонам. На окне решетка. Тюремщик ещё не очнулся. И тут мой взгляд упал на крышку люка в полу.
-Боже! Только бы там был выход! – взмолилась я.
Я откинула тяжелую крышку. Под полом зияла пустота. В темноту уходили ступени.
Я взяла со стола свечу и спустилась вниз. Но, увы. Выхода внизу не было. Я попала в каменный мешок. Это был толи карцер для провинившихся узниц, толи одиночная камера для особо опасных преступниц. Ничего кроме кучки гнилой соломы на полу да ржавых колец вмурованных в стену, со свисающими с них кандалами. Словом, идти оттуда можно было только обратно. И я вернулась в караульное помещение.
Тюремщик со стоном начал поворачиваться. Пришлось второй раз приласкать его табуреткой. Он снова затих.
-Говорила же тебе – не торопись, - сказала я ему, - впереди ещё целая ночь!
 Ну, что же делать?
И тут меня осенило: Нужно позвать Гюрзу!
Я схватила ключ от камеры и побежала наверх по внутристенному ходу. Отперла замок.
-Гюрза! – тихо позвала я.
-Это ты Овца?- раздалось из темноты. – Ты принесла мне вкусненького?
-Там этого вкусненького целое блюдо! Хочешь сама ешь, хочешь мясную лавку открывай! Иди сюда, я тебе кое-что покажу!
Тут Гюрза сообразила, что я пришла одна, без сопровождения тюремщика, и в руках у меня был ключ от камеры. Она с непостижимой быстротой вскочила на ноги и выбежала на лестницу.
-Всем сидеть тихо! – грозно сказала она, оглянувшись.
 Её ноздри раздувались, как у зверя, почуявшего добычу. Она проскользнула мимо меня и спустилась в караулку. Её быстрый цепкий взгляд обежал помещение.
-Ай да Овца! – сказала она. – Кто бы мог подумать, что у нашей овечки окажутся волчьи зубки! - Она озорно подмигнула мне. – Учту и не буду толкать тебе палец в рот.
Потом она бросилась к телу тюремщика, пощупала кровеносную жилу на шее и усмехнулась:
-Живучий попался гад.
Её пальцы ловко пробежались по его карманам и выудили оттуда несколько монет.
-Эй, подружка, помоги мне!
Совместными усилиями мы отволокли его неподъёмную тушу за ноги до люка и столкнули вниз.
-Вот, так, с одним покончено, - сказала Гюрза, запирая люк на засов. – Где остальные?
-Там, - я показала на входную дверь. – Ещё двое стоят снаружи.
И тут, словно бы в подтверждение моих слов, раздался стук в дверь.
-Эй, скоро вы там? – спросил один из помощников.
-Отстань придурок, - крикнула я, - мы только начали!
Снаружи раздалось нечто среднее между человеческим смехом и лошадиным  ржанием. Я все ещё задыхалась после того как тащила тюремщика. Видимо эта одышка, с которой я сказала свои слова, сделала их особенно убедительными.
-Жди меня здесь, - сказала Гюрза.
Она схватила со стола нож и бросилась обратно в камеру. Пинками и угрозами она выгнала оттуда всех узниц. И вскоре полусонные взъерошенные девки заполнили караулку. Последней вышла Гюрза.
-Вот что, девочки, - негромко, но важно сказала она и указала остриём ножа на дверь. – За этими дверями вас ждёт свобода. Идём на прорыв. Там стоят двое тюремщиков, но это не беда. Если вы все дружно ломанётесь, они ничего не смогут вам сделать. Ну, максимум, они сумеют поймать двоих. Все остальные в любом случае прорвутся. Но учтите, киски, если кто из вас струсит и посмеет остаться, такую гадину я прикончу лично вот этим ножом. Вы меня знаете. Вот только пусть кто-нибудь попробует замешкаться в дверях! Мне одним трупом больше – никакой разницы.
А теперь всем приготовиться, подобрать юбки повыше. И как только я отодвину засов, всем бежать.
Сказав это, она распахнула дверь. И толпа воровок и гулящих девок с оглушительным визгом, сбив с ног оторопевших стражей, высыпала на улицу.
Я тоже хотела бежать, но Гюрза удержала меня за шиворот.
-Не спеши, детка, - сказала она своим ленивым насмешливым тоном. – Пусть эти дуры отвлекут охрану, и мы с тобой спокойно уйдём.
Между тем, оба младших надзирателя вскочили на ноги и бросились догонять разбегавшихся уголовниц.
-Спокойно. Не дёргайся, - говорила Гюрза, поглаживая меня по плечу. – Давай, пока есть время, соберём продуктов на дорожку…
Я глянула на стол и обнаружила, что блюдо на столе непостижимым образом опустело. Ни колбасы, ни сыра, одни только крошки, даже кувшин с вином куда-то пропал.
-Ай, да киски! – рассмеялась Гюрза. – Ласковые глазки и цепкие коготки! Ну, да, ладно, с пустыми руками нам будет легче бежать. Теперь наш выход. Пошли.
Мы выбрались из тюрьмы и метнулись к боковому проулку. Я вела себя довольно бестолково, всё время норовя свернуть не туда. Гюрза то тянула, то толкала меня в нужном направлении. Но тут, как назло, навстречу нам попался один из младших тюремщиков. Никого не поймав, он обежал квартал и возвращался назад.
 Мы дружно развернулись и припустили в галоп. Он прорычал нечто угрожающее и бросился за нами. В несколько прыжков он настиг нас и ухватил Гюрзу за подол. Но та резко обернулась, и грациозно, словно в испанском танце, полоснула беднягу ножом поперёк лица.
Он вскрикнул, выпустил Гюрзу и зажал обеими руками окровавленное лицо.
Мы бросились в спасительную темноту проулка. Я обернулась в последний раз. Один тюремщик волок обратно в тюрьму Булку. Он тащил её за волосы и время от времени пинал ногами, а она упиралась, кусалась, плевалась кровью из разбитого рта и выкрикивала такие ругательства, о смысле которых, я, со своим монастырским воспитанием, могла только догадываться. Бедная Булка отвечала одна за всех! Другой тюремщик выл, стоя на коленях и зажимая лицо руками:
-Глаз! Мой глаз! Убью, тварь!
Так я покинула гостеприимный город Лилль и его женскую тюрьму.
Шарлотта вылила остатки вина из бутылки. Набрался почти полный бокал.
-Если ты не будешь помогать мне, Катрин, я напьюсь до такой степени, что тебе придётся раздевать меня и тащить до постели.
-Ничего, Шарлотта, я справлюсь. Ты же знаешь, какая я сильная. Мне не впервой раздевать пьяного хозяина.
-А раз сильная, вот и пей! Я твоя госпожа и я приказываю тебе пить! Я имею право приказывать тебе за свои деньги.
Пришлось подчиниться.
-Слушаюсь, мой генерал! – сказала я и выпила свою половину.
-Вот, так-то лучше! – удовлетворённо икнула Шарлотта.
-Боже мой, что тебе довелось пережить! А ведь ты была беременная! Мне даже слушать страшно. Знала бы ты, как мне стыдно, что я занимала твоё внимание этими мелкими дрязгами, вроде невыплаты жалованья и подлости гвардейского лейтенанта.
-Это всё присказка, - сказала она. - Слушай, что было дальше, и ты поймёшь, что у ада есть не один круг.
-Неужели с человеком может случиться что-то ещё более страшное?
-Увы, может…
Я сказала тебе, что покинула город Лилль. Но сказать это было проще, чем сделать. Да, мы вырвались из тюрьмы. Но ведь была ночь. Городские ворота были заперты. Что делать? Прыгнуть вниз в темноту с городской стены? А потом лежать во рву с переломанными ногами?
Я в тот момент даже не задумалась об этом. А Гюрза знала, что не все трудности ещё позади. Мы шли с ней по лабиринту улочек. Вдруг Гюрза остановилась, прислушалась и быстро потащила меня к подворотне. Она велела мне молчать и не двигаться. Мы слились со стеной. Вскоре я тоже услышала дробь приближающихся шагов. Мимо нас пробежал запыхавшийся мужчина. В лунном свете тускло сверкнула полоска стали в его руках. Это была обнажённая шпага. Он не заметил нас и скрылся за поворотом.
-Скверно, - процедила сквозь зубы Гюрза.
-Что скверно? Он ведь не заметил нас!
-Разве ты не узнала его?
-Нет, - призналась я.
-Это был помощник тюремщика! И знаешь, куда он бежал?
-Нет.
-Глупышка, он бежал к городским воротам, чтобы предупредить стражу о нашем побеге! А раз стража предупреждена, то обманом взять её не удастся. Бежать с ним наперегонки глупо.
-И что же делать? – с тревогой спросила я.
Мне представилась картина суда, на котором меня обвиняют уже не в подстрекательстве к краже, что доказать довольно сложно, но и в организации массового побега, и в нападении на тюремщика, и в причинении вреда его здоровью. Может быть, от виселицы я и отверчусь, но каторга казалась неизбежной.
-Ладно, не кисни, - подмигнула мне Гюрза. – Дьявол не любит нытиков. Он помогает весёлым и дерзким. Идём, я что-нибудь придумаю.
Мы снова зашагали по мостовой.
-Прости, подруга, - сказала мне вдруг Гюрза доверительным тоном. – Я забыла тебя предупредить. Но это очень важно. Понимаешь, я одержимая.
-Как, одержимая?
-Обыкновенно, как. Бесами! У меня бывают припадки безумия и беспричинной ярости. Тогда я хватаю нож и творю такое, о чём потом совершенно не помню. Я, собственно, и стала преступницей из-за этого. Первую свою жертву я зарезала без причины, просто в припадке безумия. А там пошло-поехало. Я прикончила одного тюремщика, бежала из-под стражи, связалась с дурной компанией, нужно было чем-то зарабатывать на жизнь. Ну, ты понимаешь!
Сначала мне начинает чудиться такой тонкий звон, похожий на писк комара, потом меня начинает трясти. Это верный признак того, что начинается припадок. Потом я забываю кто я, где я и начинаю творить бесчинства.
Если ты когда-нибудь заметишь, что меня трясёт, держись от меня подальше, а то, не дай Бог, пырну тебя ненароком. Мне бы очень не хотелось отплатить тебе злом за добро, ведь ты теперь моя подруга. Ты спасла мою шею от пенькового колье.
Вот, слышишь? – она поняла кверху указательный палец. – Точно такой звон мне чудится перед припадком.
Я прислушалась, но ничего не услышала.
-Я ничего не слышу,-  сказала я Гюрзе, но тут обнаружила, что глаза её закатились, так, что видны были только белки, веки часто замигали, и всё её тело начала бить мелкая-мелкая дрожь. Дрожь становилась всё крупнее, потом изо рта потекла слюна, и капли её повисли на подбородке.
-Гюрза, что с тобой? - пропищала я, начиная потихоньку пятиться.
Вдруг дрожь прошла. Гюрза, как будто очнулась. Она обвела улицу странным удивлённым взором, потом уставилась на нож, который вдруг снова оказался у неё в руке. Потом она перевела взгляд на меня. И мне стало жутко, потому что на лице её начала расплываться дьявольская злобная улыбка.
-Гюрза, не пугай меня. Это же я! Ты, что? Не узнаёшь меня?
Но Гюрза словно бы не слышала меня. Медленно-медленно она стала приближаться ко мне, глядя на мой живот. И тут я бросилась наутёк.
Я бежала, не разбирая дороги. Улица вела меня вперёд, плавно загибаясь вправо. Ни одного открытого окна, ни одного ответвления. Только глухо запертые двери и ставни. А за спиной, где-то совсем близко, слышалось её тяжёлое дыхание и приглушённое рычание, наподобие звериного.
Внезапно улица повернула влево, и я увидела прямо перед собой городские ворота. Ворота были заперты. Их охраняли два стражника. А позади меня раздался пронзительный крик:
-Хватайте её, это воровка!
Не успев ничего сообразить, я с разбегу влетела в объятия рослого плечистого стражника. И эти объятия захлопнулись на моей спине, как капкан.
-Пустите! – жалобно пискнула я и сжалась в ожидании удара.
Но удара не последовало. Вместо этого я снова услышала злорадный голос Гюрзы:
-Держите её крепче, господин офицер! Будет знать, как красть чужое добро!
-Попалась, птичка? – загоготал стражник, не обращая внимания на мои жалкие трепыхания.
-Пустите, господин стражник,-  умоляла я. – Эта женщина безумна, она только что пыталась меня убить!
-Не верьте ей, господа! Вы не представляете, какая это хитрая дрянь. Она вам тут сейчас наплетёт!
-Не беспокойтесь, сударыня, - сказал второй стражник, что был постарше. – Мы уже предупреждены. Тут только что был младший тюремщик. Он сообщил нам о массовом побеге из женской тюрьмы. Эта особа, видимо, прямиком оттуда.
-Вот-вот! Пора ей на место! – злорадствовала Гюрза.
И куда только подевался её властный, слегка насмешливый тон? Она вела себя, как обычная базарная тётка, у которой только что украли пирожок с луком.
-Да пустите же, мне больно! – молила я.
Но стражник только скалился и приговаривал:
-Хватит, птичка, отлеталась, пора в клетку!
Вдруг, что-то быстро блеснуло возле его шеи. И в лицо мне ударила горячая пульсирующая струйка. Несколько капель жидкости попали мне в рот, она была слабосолоноватая.
Самодовольная улыбка сползла с его лица, глаза выпучились, объятия ослабели. Он вдруг обмяк и упал на мостовую.
Позади него стояла Гюрза. Она аккуратно вытерла нож о его штаны. Нож крутанулся в её руке и непостижимым образом исчез.
Я поискала взглядом второго стражника. Он сидел на земле, навалившись спиной на стену. Рядом стояла его алебарда, аккуратно прислонённая к той же стене. Глаза его были широко раскрыты, голова запрокинута. Слева на уровне соска тускло поблескивало в лунном свете тёмное пятно.
Я стояла, как столб. Гюрза подошла к воротам, отодвинула засовы, и решётка, движимая тяжестью подъёмного моста, поползла вверх, со скрипом поворачиваясь вокруг своей оси.
-Эй, подруга, - сказала она своим обычным, чуть насмешливым тоном.- Ты идёшь, или останешься ждать патруль?
Её слова привели меня в чувство. Рядом со мной лежали два трупа. Я была облита кровью буквально с головы до ног. Встреча, при таких обстоятельствах, с ночным патрулём не сулила ничего хорошего. И я побежала вслед за Гюрзой прочь из этого проклятого города.
Сначала мы бежали по дороге. Дойдя до небольшого мостика, мы свернули к реке. Там Гюрза сбросила туфли и чулки, подоткнула повыше подол и вошла в воду. Меня она заставила сделать то же самое. Я тупо повиновалась ей, слабо соображая, где нахожусь и что делаю. Около четверти лье, мы брели по колено в воде. Очень хотелось смыть с лица кровь, но в одной руке я держала обувь, другой придерживала платье.  У следующего мостика мы выбрались на сушу и пошли уже по другой дороге. Гюрза запретила мне обуваться.
-Если по следу пустят собак, - пояснила она, - они потеряют нас. Твои ноги отмыты в воде и пока не пахнут.
Потом мы снова обулись, шли по каким-то тропинкам среди полей. И, наконец, на рассвете остановились на привал в зарослях черёмухи у какой-то речки, извивавшейся среди полей.
Гюрза села на крутом бережку, сбросила башмаки и стала массировать усталые ноги, а я сняла одежду и принялась яростно умываться. Слезы текли в три ручья. Потом я принялась стирать платье. Потом обнаружила, что платье промокло насквозь, и рубашка тоже в крови. Потом я обнаружила пятна крови и на чулках. Пришлось выстирать и их. Я осталась совсем голая. Я дрожала толи от холода, толи от страха. Рыдания душили меня.
-Ты похожа на леди Макбет, - сказала Гюрза, посасывая соломинку, - та тоже никак не могла отмыться от крови, если верить господину Шекспиру.
-Что ты наделала?! – воскликнула я.
-Что я наделала?  Вот это номер! – сказала Гюрза, удивлённо подняв брови. – Я только что вытащила одну глупую овцу из ямы с дерьмом.
-Ты зарезала их?
-Нет, я зацеловала их до смерти.
-Боже, как ты меня напугала! У меня чуть выкидыш не случился!
-Но, ведь не случился же. Постой! Ты что, беременна?
-Дааааа! – я снова разревелась.
-Извини, подружка, я ведь не знала!
-Я боюсь тебя! Вдруг у тебя опять начнётся припадок!
- Да, брось ты. Не бывает у меня никаких припадков. Я пошутила.
-Как пошутила?
-Очень просто. Закатила глаза, маленько подёргалась, пустила слюну и всё.
-Хорошие у тебя шутки!
-Но, зато как натурально ты играла. Ты улепётывала от меня, как цыплёнок от повара.
-Тебе смешно?
-А ты полагаешь, у убийцы не должно быть чувства юмора? И потом, надо же было как-то отвлечь охрану и втереться к ним в доверие. Если бы они заподозрили обман, я вряд ли справилась бы с двумя вооружёнными мужчинами, - сказала Гюрза и, как бы извиняясь, развела руками. Потом она вдруг озорно подмигнула мне и сказала:
-А ловко мы с тобой их прикончили?
-Мы с тобой?
-Ну, да. Ты выполнила свою работу, я - свою. Мы - идеальная пара. С тобой приятно иметь дело.
-Но я не работала с тобой! Ты обманула меня! Я просто испугалась!
-Да знаю, знаю! Не шуми. Что ты передо мной оправдываешься? Если поймают, перед судьями будешь оправдываться. А передо мной-то зачем?
Я стояла, как громом поражённая.
-Пойми меня правильно, – сказала Гюрза, удобно устраиваясь между корнями старой ивы. - Я не собираюсь сваливать вину на тебя. В этом нет никакого смысла. На мне столько подвигов, что хватит на три виселицы. И я вполне могу взять на себя ещё пару трупов. От этого ничего не изменится. Всё равно больше, чем один раз, меня не повесят. Я знаю, что ты ни в чём не виновата, но попробуй - докажи это судьям!
Я бы легко могла взять на себя даже часть твоей вины, но это бессмысленно. Например, тюремщик? Допустим, я скажу, что его ударила я. Но ведь он жив и он укажет на тебя. А его подручные? Они ведь помнят, что приводили к нему тебя, а не меня.
Если я начну так глупо врать, это только ухудшит твоё положение.
Слушая Гюрзу, я тихо плакала, обхватив голову руками.
-Ой, подруга, ты замёрзла. Возьми вот мою шаль. Прикройся. Вернёшь, когда одежда просохнет.
Давай подведём итог. Из тюрьмы мы вышли, из города тоже. Всех этих дур, которые нам помогли удрать, к вечеру уже переловят и водворят на место. Теперь наша главная задача не попасться. Особенно это касается тебя. Ты слишком красива. Это плохо. Все обращают на тебя внимание. Мужчины смотрят на тебя с вожделением, женщины с завистью. Но смотрят, вот что пакостно!
Твой словесный портрет так прост, что его запомнит даже дурачок:
Молодая, с виду лет пятнадцать.
Красивая.
Стройная.
Волосы очень светлые волнистые.
Особая примета – необычно светлые голубые глаза.
Поэтому постарайся не попадаться никому на глаза хотя бы первые три недели. Мы должны залечь в самый глубокий карантин. Особенно ты.
-Карантин? Это как? – спросила я.
-Карантин это сорокодневие. Такой срок во время чумы корабли должны выстаивать на рейде, прежде, чем команде разрешат сойти на берег.
-Корабли? Чума? Но при чём здесь мы?
-Это иносказание, - улыбнулась Гюрза. – Проще говоря, мы с тобой должны затаиться и недели две никому не мозолить глаза. Пока нас будут искать, нам надо сидеть тихо. Это я называю карантином.
Сейчас можешь лечь поспать. Днём нам лучше носа не высовывать. Есть немного денег. Но покупать ничего нельзя. Хозяева всех трактиров и жители придорожных деревень скоро будут оповещены. Отдыхай пока.
-О, нет! Сейчас мне не уснуть!
-Тогда побудь на стрёме, в полдень я заменю тебя. Если кого заметишь - не паникуй, не ори, мило улыбайся и тихо буди меня.
Я закуталась в черную шаль Гюрзы и немного согрелась. В самом деле, без Гюрзы мне выжить было бы невозможно. Нас ищут, вернее, ищут в основном меня, ибо Гюрза имела невзрачную неприметную внешность, тогда как мои белокурые локоны светились издалека словно флаг. А необычные светло-голубые глаза служили особой приметой.
Кроме того, куда я пойду? В миру у меня нет ни родственников, ни друзей. Была только ты, но я не знала, где тебя следует искать. Что касается Поля Роже, он сидел в тюрьме и не мог ничем мне помочь. Возвращение в монастырь сулило мне суд святой инквизиции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Оно мало отличалось от возвращения в тюрьму.
Мне нужно было где-то жить, где-то добывать пропитание. Но, как? Ведь стоит мне показаться на людях и меня задержат. Спросят, как меня зовут, где я проживаю. Что я им отвечу? Совру? Но мои слова проверят. Пошлют курьера по указанному мной адресу, он наведёт справки, и моя жалкая ложь выплывет на поверхность.
Как я ни опасалась Гюрзы, но без неё выжить было бы невозможно. Вот почему я доверилась ей. Она была пронырливой особой, знала все ходы-выходы, массу бандитских уловок и хитростей, которые помогали ей выкрутиться из безнадёжной ситуации.
Весь день мы отдыхали. Спали по очереди. Гюрза выстругала острый колышек и вбила его в землю с помощью тяжёлого камня.
-Вот, - сказала она, - когда тень ивы доползёт до колышка, твоя смена окончится. Буди меня.
До полудня караулила я, потом Гюрза. К полудню просохла моя одежда, и я смогла, наконец, одеться.
Гюрза подробно расспросила меня обо всей моей истории - как я бежала из монастыря, как попала в тюрьму. Узнав о причине, она усмехнулась и заметила, что только неисправимый глупец начнёт сбрасывать столь приметный товар на следующий день после кражи. Она утверждала, что если бы отец Роже выдержал бы недели две-три, то стража переключилась бы на поиски новых преступников, а о старых все бы забыли. Тогда он мог с незначительным риском реализовать свой товар.
О себе же она рассказала только то, что была дочерью мясника. Её папаша часто напивался, и ей как старшей дочери приходилось его подменять. Так она и научилась резать, свежевать, забивать скотину. А когда её отец умер от белой горячки, пропив всё, что имел, кроме кочерги, она вынуждена была сама пробивать себе путь. Впрочем, я точно не знаю, говорила ли она на этот раз правду, или опять «шутила».
С наступлением темноты мы снова двинулись в путь.
Без приключений мы добрались до Ланса, отлежались в кустах до полудня и только потом поодиночке вошли в город.
Сначала вошла Гюрза. Она завязала разговор со стражей, чем совершенно сбила их с толку. Никто из них не мог и предположить, что разыскиваемая преступница нарочно начнёт привлекать к себе внимание.
Потом тихо и скромно прошла я. Волосы и фигура были спрятаны под шалью Гюрзы. А в глаза мне никто не заглянул. Вязанка хвороста, которую я тащила, сделала меня неприметной сгорбленной вьючной скотинкой.
Благополучно миновав ворота, я прошла один квартал, свернула за угол, и остановилась, чтобы подождать Гюрзу, как мы с ней условились. Вскоре Гюрза догнала меня.
Ланс она знала, как свои десять пальцев. Наверное, жила здесь когда-то. Она привела меня к неказистому дому в безлюдном переулке. Потом она постучалась в дверь условным стуком. Дверь открыл полноватый, невысокий мужчина с обрюзгшим  красным лицом.  Его звали Пьер. Он, молча, впустил нас в дом, внимательно оглядел улицу и запер дверь на засов.
Квартира представляла собой единственную комнату. Там было грязно. Пол протёрт, чуть ли не до дыр. Потолок зарос паутиной.
-Здесь чисто? – спросила Гюрза.
-Чисто, – ответил мужчина, явно противореча очевидности.
Но Гюрзу его ответ удовлетворил.
-У нас с подружкой карантин, - сказала Гюрза. - Сколько?
-Как всегда, - ответил он.
Гюрза выложила на стол четыре экю.
-Это за два дня, - сказала она. – Потом найду ещё.
-Идёт, - ответил мужчина и сгрёб монеты в карман.
Потом он встал, снял с крючка свою куртку, шляпу и вышел прочь. Гюрза заперла за ним дверь.
-Устраивайся, как дома, - сказала она. – Условный стук запомнила?
-Запомнила, - сказала я. – Два, два и ещё один.
-У нас есть ещё один экю с мелочью, сиди здесь и носа не смей высунуть. Я пойду за продуктами, мы ведь двое суток не ели.
Потом Гюрза открыла сундук, что стоял у стены. Днища у сундука не оказалось. Прямо под ним была дыра в полу. Деревянные ступени вели куда-то вниз.
-Это запасной выход, - сказала мне Гюрза. – Если будут стучать иным стуком, чем наш условный, беги через люк. Попадешь в подвал. Там на окошке решётка. Она сидит непрочно. Расшатай её и вылезешь на соседнюю улицу. Двое суток прячься где-нибудь, потом возвращайся на квартиру. Засаду к тому времени уже снимут. И запомни такое правило: если мы разлучимся по непредвиденным обстоятельствам, встречаемся через двое суток на том же месте, где разлучились.
Сказав это, она покинула дом.
В этом доме мы прожили две недели. Каждый день Гюрза ходила в город по своим делам. Это занимало обычно часа два-три. Она добывала где-то деньги, приносила продукты с рынка, дрова, таскала воду из колодца. Я вела домашнее хозяйство: мыла, стирала, готовила. Однако свободного времени всё равно оставалось много.
В свободное время Гюрза валялась в постели, обдумывала какие-то свои планы, играла с ножом. Я от нечего делать наблюдала за ней. Она то вертела нож между пальцами, то рисовала им в воздухе разные фигуры - круги, восьмёрки, трилистники. То она принималась медленно резать воздух, прокалывать его, будто воздух был плотным телом. То она как бы выскребала ножом невидимую чашу. Причем, чаша то стояла нормально, то вверх дном, то лежала на боку. То рука с ножом вдруг становилась похожа на змею, начинала извиваться и ползать. Причём остриё ножа было головой, а плечевой сустав хвостом.
Похоже, она лукавила, говоря, что обучалась владению ножом в мясной лавке. Разве там такому научат? Особенно меня поражало её умение выхватывать и прятать нож. Оружие как бы возникало в её руке из ничего и так же бесследно исчезало.
Однажды мне удалось раскрыть один из её маленьких секретов. Гюрза носила юбку с оборкой по подолу. Эта оборка стала отрываться по шву. Я предложила Гюрзе свои услуги, дабы починить её одежду. Я подшила оборку и по старой привычке осмотрела юбку, чтобы убедиться, нет ли ещё каких-либо повреждений.
На боковом шве я заметила маленькое отверстие и подумала, что юбка стала расходиться по шву. Я уже вдёрнула в иголку новую нитку, чтобы зашить это отверстие. Но, вывернув юбку наизнанку, обнаружила, что отверстие вело в странный узкий карман. Этот карман был настолько узок, что в него не пролезала ладошка, а от силы два пальца. Длина же кармана была около восьми дюймов. Если положить в такой карман монету, то доставать её придётся очень длинным пинцетом, и никак иначе. Недоумевая, зачем нужен такой неудобный карман, да ещё потайной, я вернула юбку Гюрзе. Я ни о чём её не спросила, и лишь спустя некоторое время, сообразила, что карман нужен для скрытого ношения ножа.
Гюрза очень ловко меняла хват ножа с обратного на прямой и с прямого на обратный. Казалось, что нож сам переворачивался в её неподвижной руке. Так вот, перехватив нож обратным хватом, она опускала конец рукоятки в свой тайный карман, после чего разжимала пальцы и позволяла ножу просто упасть. Нож проскальзывал в карман и оставался там лежать, остриём кверху. В этом положении оружие не могло проткнуть карман и выпасть. А найти оружие можно было бы только на ощупь.
А если нужно было достать нож, она нащупывала сквозь одежду его рукоять и двигала её кверху. Нож выходил из кармана. Прикрытый предплечьем её руки, он оставался невидим для окружающих. Проделывала она это с удивительной ловкостью. Просто вышибала нож из кармана точным ударом пальцев снизу по рукоятке и ловила его в воздухе. Тогда казалось, что нож просто возник в её руке из ничего.
Всех тонкостей я, конечно, не могла постичь, но главное становилось понятным.
Как-то раз Гюрза завела со мной разговор о планах на будущее.
-Куда ты намерена податься после окончания карантина? – спросила она.
-Куда-нибудь подальше отсюда, - ответила я.
Это разумно, - сказала Гюрза. – Светиться в наших краях тебе действительно незачем. Но чем ты намерена зарабатывать на жизнь.
-Я умею всё что нужно. Шью, стираю, неплохо готовлю.
-Значит, подашься в прислуги?
-Хорошо бы сразу в баронессы, но, если не возьмут, придётся идти в прислуги.
-Жрица любви с твоей внешностью заработала бы больше.
-Эта работа не по мне, - ответила я. – Слишком уж мерзко. Будь я способна на это, я бы не стала бить тюремщика по голове, а нажралась бы мяса, накачалась вином, а потом ещё и удовольствие бы получила!
-Словом, выбирая между блудом и убийством, ты выбрала убийство?
-Но, я его не убила! Ты же знаешь.
-Да, ты его не убила, но тебе просто повезло. Твой страх увеличил силу удара в пять раз. И никто не знает точно, с какой силой нужно ударить человека, чтобы убить, а с какой силой, чтобы оглушить.
Тем более, что толщина черепа у всех людей разная. Ты не убила его только потому, что у него вместо черепа чугунная чушка. А будь на его месте нормальный человек, он бы умер.
-Не понимаю, к чему ты клонишь!
-К тому, что мы с тобой очень похожи. Ты неплохо умеешь притворяться, я тоже. Тебе претит профессия ночной бабочки, мне тоже. У тебя быстрый живой ум, ты способна создавать хитроумные планы, я тоже. Ты быстро соображаешь и приспосабливаешься к меняющейся обстановке, я тоже.
Разница только в одном. Ты боишься крови, а я нет. Но это дело привычки. Если бы ты поработала месяц на скотобойне, твой страх прошёл бы. А прикончив первого врага, ты бы поняла, что человек такое же животное, как корова. И он имеет прав на жизнь ничуть не больше, чем корова, или поросёнок. Но корова даёт хотя бы молоко. А от человека ничего кроме гадостей ждать не приходится.
Взять, например, моего бывшего муженька. Он изменял мне с одной тварью.
-Ты убила его?
-Нет, я всего лишь отрезала ему орудие преступления.
-Как ты жестока!
-А ты? Ты не жестока? Что от тебя видела эта самая сестра Марго, кроме гадостей? А что ты видела от неё? А что ты видела от матушки настоятельницы? А от твоего попа? Он изнасиловал тебя, а потом своей глупостью довёл до тюрьмы.
-Он это сделал не нарочно! Он хотел, чтобы у нашего ребёнка был дом и пища.
-Но он рискнул, причём, не только собой, а ещё тобой и твоим ребёнком. Он совершил кражу, за которую полагается тюрьма. Ему ведь не пришло в голову совершить подвиг, за который полагается награда.
-Возможно, ты права, но иногда люди всё-таки совершают добрые дела.
-Они даже Христа распяли, а ты всё ждёшь от них добрых дел!
-Пусть так. Но убийством я заниматься не могу!
-Если душа, в самом деле, бессмертна, тогда что плохого в убийстве? Где тут грех? Убийца всего лишь орудие в руках господних. Грешников он отправляет в ад, а праведников в рай. Убийца не более грешен, чем архангел Гавриил.
-Но так ты скажешь, что греха и вовсе не существует. Если душа бессмертна, и убийство ей не вредит, тогда и кража не грех, ведь кража тоже не вредит душе обокраденного. Она как была бессмертной, так ею и остаётся. Тогда придётся признать, что и вор – орудие судьбы, и блудница – орудие господа. И муж твой не был ни в чём виноват. Ведь его измена не повредила бессмертию твоей души.
-Интересная мысль, надо будет обдумать её на досуге.
Но хватит упражняться в богословии. Ты в нём явно сильнее меня. Я предлагаю тебе более выгодную работу, чем работа горничной.
-Какую?
-Я уже говорила, что мне понравилось работать с тобой в паре. Пусть ты не можешь убить. Не беда. Я могу, и этого достаточно.
Но у тебя есть другой талант, которого у меня нет и никогда не будет. Мужики будут липнуть к тебе как мухи на мёд. Ты будешь их привлекать, а я сделаю всё остальное. Если тебе неприятна кровь, можешь даже не смотреть, как я это делаю. Выручка пополам!
-Прости, Гюрза! Я не могу!
-Подруга, ты, наверное, не расслышала. Тебе не придётся ничего делать. Только лёгкий флирт. Спать с ними не нужно. Вся грязная и тяжёлая работа достанется мне. Если клиент окажется сильнее, или ловчее меня, тогда он меня убьёт, или сдаст в тюрьму. Тебя он даже не заподозрит. Напротив, он будет необычайно горд и рад, что сумел продемонстрировать тебе свою силу. И вот за такое неравное распределение труда и риска я предлагаю тебе половину дохода! Это просто неслыханно!
-Да, да, я понимаю. Это очень щедрое предложение. Но дело тут не в деньгах. Даже если бы ты предложила мне не пятьдесят, а девяносто девять процентов, я и тогда бы не согласилась.
-Ну, что же. Не хочешь – твоё дело. Но я не понимаю, как ты собираешься возвращать мне свой долг? Ведь я плачу за квартиру, покупаю продукты. Это всё стоит денег.
-Скажи, сколько я должна тебе?
-Я взяла деньги в долг. Ведь мы находимся в карантине. Работать я пока не могу. Это было бы слишком рискованно. А кредитор у меня особенный. Он дал деньги на две недели. И я должна вернуть их вдвое больше, чем брала.
-Сколько же ты взяла?
-Я взяла пятьдесят экю. Считай сама - двадцать восемь экю за квартиру, десять экю за питание, двенадцать на прочие расходы. Например, нам скоро потребуются дорожные плащи, смена одежды.
-Значит, скоро мы должны будем отдать сто экю?
-Да. А если не отдадим, то он в суд обращаться не будет. У него другие методы воздействия. Могут, например, ухо отрезать, на другой день – второе. Потом ещё на двадцать дней хватит пальцев. Если же клиент и тогда не возвращает долг, его убивают. Ибо становится понятным, что взять с него нечего, а останься он в живых - пойдёт жаловаться.
Чтобы рассчитаться с моим кредитором, нам перед уходом придётся провернуть одно-два дельца, в которых я очень рассчитывала на твою помощь. Пойми, без тебя мне будет трудно в одну ночь найти такие деньги. Рассчитаешься со мной и можешь уходить. Держать не буду.
-Значит, речь идёт о ста экю?
-Да, - вздохнула Гюрза.
-А что ты скажешь, если я дам тебе прямо сейчас двести экю?
Гюрза недоверчиво посмотрела на меня.
-Двести экю? Где же ты их возьмёшь?
-Вот они! – сказала я и вынула из-за корсажа мамин изумруд. Это был перстень из бледного золота украшенный изумрудом.
Прости, Катрин, я не говорила о нём даже тебе. Мама взяла с меня клятву никогда никому его не показывать. Она внушила мне, что если камень достать без спроса, он превратится в зелёную лягушку и ускачет в болото. Когда я немного подросла, я поняла, что мама лукавила, но нарушить запрет не решалась. А потом, я осознала ответственность. Кроме того, камень был очень хорошо спрятан, а скажи я о нём тебе, ты бы стала просить меня показать его. И я бы не устояла. Потом мы бы похвастались перед девчонками, и пошло-поехало. Камень был единственным, что осталось у меня от той прежней беззаботной жизни, и я очень боялась его потерять.
Это было моё единственное достояние. Мама зашила его в мою куклу. Ты помнишь Иветту? Так вот, она восемь лет хранила его для меня. Приняв постриг, я подарила куклу приюту. А изумруд  выпорола из Иветты и прятала в ладанке. После ареста я сообразила, что в тюрьме меня станут обыскивать, и спрятала перстень во рту. Если бы тюремщик догадался заглянуть мне в рот, я бы могла проглотить его. Но, слава Богу, этого не потребовалось. Он больше интересовался другими частями моего тела.
Никому, даже тебе я не говорила о камне. Он был дорог мне как память о маме. Я надеялась хранить его всю жизнь и подарить дочери. Использовать его я могла только в самом безвыходном положении. И это положение наступило.
Гюрза взяла изумруд в руки, внимательно рассмотрела со всех сторон и спросила:
-Камушек чистый?
-Что ты имеешь в виду?
-Ну, я хотела спросить, камень не в розыске?
-Нет, это моё наследство. Всё что осталось от именья.
-Значит, можно смело нести его не скупщику, а ювелиру?
-Хоть самому королю!
-Ну, подруга, ты удивила меня во второй раз! С виду – овечка, зубки волчьи, а руно-то золотое. Коли так, наши материальные затруднения устранены.
На этом наш разговор закончился. Я не могла сама пойти к ювелиру и отдала камень Гюрзе. Наша жизнь в карантине потекла в прежнем русле. На следующий день после нашего разговора Гюрза сняла с меня мерки для пошива нового платья. А вернувшись с рынка, принесла два дорожных плаща с капюшонами и смену одежды для себя. Она торжественно объявила мне, что продала изумруд за сто пятьдесят экю и досрочно рассчиталась с кредитором. Конечно, в Париже мы бы выручили за него двести, а то и двести пятьдесят экю, но что поделаешь, если ювелиры жмоты, а деньги нужны срочно? Потом она, якобы недовольная покупкой, взяла нитки и иглу, чтобы подогнать новую юбку по фигуре. Но я-то знала, что она хочет вшить потайной карман.
На следующий день произошло одно событие, которое я сочла мелочью. Это было даже не событие, а так маленькая деталь наблюдения. Любуясь, как ловко Гюрза крутит пальцами нож, я вдруг заметила на двух пальцах маленькие чернильные пятнышки, как будто оставшиеся от испачканного пера. Сколько раз я видела такие же пятнышки на своих собственных пальцах после урока письма. Но значения этому я не придала. Только подивилась, что дочь мясника умеет писать.
Ещё через два дня Гюрза сказала, что наш карантин подошёл к концу, стража на дорогах получила новые ориентировки на шайку «слуг», дерзко ограбившую местного банкира. Теперь самое время под шумок удрать подальше от этих мест туда, где о нас ничего и не слыхали, чтобы я смогла начать новую жизнь, а Гюрза продолжить старую.
-Жаль, что нам придётся расстаться, я успела привязаться к тебе, - сказала она. – А может, ты передумала и всё-таки будешь работать со мной?
-Прости, Гюрза, я не могу, - снова ответила я.
-Ну, тогда желаю тебе удачи! – сказала Гюрза. – Однако, мой тебе совет, постарайся устроиться горничной, на худой конец кухаркой, но только не прачкой!
-Почему? – спросила я.
-Потому, что у тебя красивые руки! А видела бы ты, во что превращаются руки прачек через пять лет работы. Сморщенная кожа, узловатые суставы, жалкие огрызки вместо ногтей.
Даже кухаркой быть лучше, чем прачкой, хотя их и разносит, словно на дрожжах. Сама понимаешь, день за днём стоять у плиты, готовить вкусненькое и не разжиреть - дело совершенно невозможное. Но это всего лишь полбеды. Некоторым мужчинам даже нравятся толстушки.
А если ты когда встретишь тощую кухарку, то знай - у неё либо чахотка, либо глисты. Лучше не ешь того, что она готовит.
-Ты полагаешь, лучше всего быть горничной?
-Да, эта профессия, по крайней мере, не уродует. Горничная весь день скачет, как белка. То пол моет, то окна протирает. От этого у них долго сохраняется стройная фигура. А кроме того, у горничных возможны неожиданные дополнительные заработки.
-Какие заработки?
-Неожиданные и дополнительные! Боже, ну чему вас там в монастыре учили, если вы не понимаете таких простых вещей? Ты только представь себе, молодая красивая девушка подтыкает юбку выше колен, широко расставляет ноги и наклоняется, задом кверху. И вот эта девушка начинает мыть пол, плавно раскачиваясь вправо-влево, вправо-влево. Согласись, не каждый домохозяин способен равнодушно созерцать такую картину. Вот так и возникает у горничной неожиданный дополнительный заработок.
-Ты хочешь сказать, что горничная совмещает свою профессию с ремеслом публичной женщины?
-Не всегда, хотя иногда бывает. Но у куртизанки каждый день – новый клиент, а у горничной только хозяин, так что шансов нахвататься заразы меньше. Ну, что ты на меня так смотришь? Я-то чем виновата? Такова жизнь! Что я могу поделать, если в ней всё так хитро переплетено!
Я призадумалась. Картина, нарисованная Гюрзой, показалась мне не слишком заманчивой.
Гюрза вручила мне кисет с монетами.
-Осталось всего тридцать, и все они твои.
-А ты-то как же? – спросила я.
-За меня не беспокойся. Я не пропаду.
-Возьми хотя бы десять, – сказала я.
-Я-то себе денег добуду, а вот ты, подруга, вряд ли. Кроме того я уже должна тебе пятьдесят экю, это моя часть долга, за который мы отдали твой изумруд. И ещё десять экю по мелочам. Взять с тебя ещё денег было бы свинством с моей стороны. Я не знаю, как вернуть тебе даже то, что уже задолжала. Добыть такую сумму для меня – не проблема, но как передать её тебе, если мы расстаёмся? Вот если бы ты осталась со мной…
-Пусть тебя это не тревожит. Считай, что я подарила тебе эти деньги.
Я сказала так потому, что понимала – чтобы вернуть мне долг, Гюрза должна кого-нибудь убить. И я не представляла себе, как возьму эти деньги, зная, каким способом они добыты.
-Плохая из тебя выйдет горничная, - сказала Гюрза. - С такой щедростью тебе ненадолго хватит жалования поломойки! Попробуй лучше стать баронессой. Но за подарок спасибо.
Потом она вынула из корзины свёрток и протянула его мне.
-Это твоё новое платье. Примерь, если что не так, лучше сразу подправить.
Я развернула свёрток.
Платье было яркое со множеством рюшей, оборок, бантов. Оно имело слишком глубокое декольте, и сложную систему шнуровки.
-Не слишком смелое? – неуверенно спросила я.
-В самый раз, - ответила Гюрза. - Это сказывается твоё монастырское воспитание. Ты просто привыкла к скромным и блеклым  одеяниям.
-Но декольте практически ничего не скрывает!
-Декольте и не должно ничего скрывать. Оно для того и нужно, чтобы показать. А тебе есть, что показать.
Я не стала спорить, тем более, что деньги были уже уплачены, а карантин окончен. Пора покидать наше убежище.
-Завтра утром мы уходим, - сказала Гюрза. - Город покинем вместе, а там придётся расстаться. У тебя свой путь, у меня - свой. Мы выйдем утром, но не рано, чтобы пройти в толпе, не привлекая внимания. Держись только подальше от Лилля.