Betula szaferi 6

Михаил Садыков
Глава шестая
Михал

Из двенадцати часов и сорока минут, что потребовалось Боингу, чтобы покрыть расстояние от Токио до Парижа, Сухой Дзю проспал восемь. Господин Ято, казалось, отключил аккумуляторы и перешел в спящий режим.

Большую часть пути летели над Ро-коку , Россией. Над Россией сумрачно, под крылом – гигантское поле из туч и облаков. Лишь в районе Новосибирска этот сизо-белый полог расступается, Дзю рассматривает геометрические фигуры жилых застроек и производственных площадей. Наконец, геометрическая правильность кончилась, с нею кончилась и хорошая погода. Опять заструились стаи облаков и плотные стада темных туч – зима в Россию приходит много позже. Лишь иногда, когда облака и тучи становятся реже, в глаза бьет резкий блеск извилистых рек, освобождающихся ото льда. Ближе к центру России  - теплее, туч совсем мало, облаков, еще много. Дзю хочет видеть знаменитые радиальные улицы старой Москвы, но маршрут лайнера проходит мимо главного города русских.

Над Украиной веселей и ярче, Дзю – к иллюминатору, как подросток.  Польша проплывает под крылами скоро и невидно – земная твердь опять скрыта тучами. Природа весенними дождями смывает с себя зимнюю стужу. Что такое зима, Сухой Дзю знает очень хорошо. Дзю вырос на самом северном острове Империи, и что такое метель и стужа, Сухой Дзю каждую зиму испытывал на себе.

Самолет снижается глиссадой, внизу показывается огромная медуза Руасси , Дзю приникает к стеклу. Здоровяк Ято, накануне проглотивший подряд две чашки кофе, собран и деловит. Ничто не напоминает о том, что сорок минут назад он сидел каменным истуканом с неподвижным лицом и слегка подрагивающими веками. Посадка и выгрузка – без единого слова, как глухонемые.

- Господин Ято, Вы бывали здесь раньше? – интересуется Сухой Дзю, ему наскучило молчать всю дорогу.
- Двенадцать раз. – Хрипит в ответ Господин Ято.
- Почему мы летим через Париж? – Не унимается Дзю.
- Прямой рейс через три дня. У нас почти два часа. До Парижа двадцать пять километров, можно успеть, если быстро найдем такси. – Это самая длинная речь, которую слышал Сухой Дзю от Господина Ято. – Если хотите.
- Э… нет, аригато ! – Отозвается Дзю, и почему-то вспоминает поговорку «Увидеть Париж и умереть». Умереть, увидев Париж, Сухой Дзю не хочет.

Господин Ято коротко глядит на Сухого Дзю, на его суровом лице обозначается гримаса улыбки. Он разворачивается, идет  куда-то влево, в овальный стеклянный переход.
- Кофе. – Поясняет Господин Бульдог.
На этот раз Господин Ято никого не расталкивает – людей мало. Но он всё же идет немного впереди, выставив левое плечо вперед, загораживая Сухого Дзю. Юноша – в молчании за ним. Сухой Дзю где-то читал, что в Париже варят самый вкусный кофе и пекут самые вкусные круассаны. Скорее всего, это была просто реклама, но от круассанов Дзю сейчас бы не отказался – он любит сладкое.

- Курва… – Бурчит по-польски мужчина, идущий навстречу. Молодой, лет тридцати нет, глаза-щелочки, цепкие, внимательные. Борода коротко стрижена, длиннополое черное пальто застегнуто на все пуговицы. Лицо было бы очень красиво, если бы не властность, навсегда запечатленная на нем. Сухой Дзю делает вид, что не понимает польского. В конце концов, в Европе много разных наций, люди не сразу понимают другого человека, особенно в аэропортах, все привыкли, и никто не теряет лица от произнесенного ругательства.

Через пять минут сухой Дзю и Господин Ято в кафешке под монограммой КЕ , написанной в псевдояпонском стиле, уминают вкуснейшие миндальные круассаны с прекрасным латтэ.
- Мне надо в туалет. Подождите меня здесь. – Скрипит Господин Здоровяк, и, не дождавшись ответа, исчезает за тонированными перегородками. Сухой Дзю с аппетитом приканчивает хрустящую вкуснятину, пятую по счету, рассматривает булочки в плетеных корзинках.

- Пардон! – Сухой Дзю оборачивается. Пожилой европеец, небольшого роста, с профессорской бородкой, в дорогих, но пыльных туфлях. В аэропорту вообще-то достаточно чисто (ну, для гайдзинов), чисто, но не идеально, как в Японии, генеральную уборку, на вид, здесь делали недели две назад. Мужчинка – классический тип университетского преподавателя, положившего жизнь и семью на алтарь науки, и образования молодых оболтусов. Дорогие очки в золотой оправе - погнутая дужка, маленький гражданин всё время сдвигает их к переносице, не догадываясь выпрямить.
– Пардон! - Повторяет маленький гражданин, и комично поправляет галстук-бабочку. – Парле ву франсе?
- Ноу-ноу! Ай эм Джапан! – отпирается Сухой Дзю, отрицательно качая головой.
- Лук плиз. – Переходит на плохой английский Маленький Профессор (так его назвал Сухой Дзю). – Лук эт зис. Плиз. Ай эм… Ай эм квик, ай эм вери квикли. Ю вайт ми, плиз.

Маленький профессор ставит кейс из дорогой кожи прямо под ноги Сухому Дзю. О, этот кейс знавал лучшие времена, причем давно – края его обтерлись, а ручка подлежит основательному ремонту. Сухой Дзю собирается вернуть кладь, но старикашки уже и след простыл. Наверное, в туалет побежал –решает Сухой Дзю, осторожно дотрагиваясь носком ботинка до края кейса. Господин Бульдог задерживается, да и Господина Профессор – тоже. Сухой Дзю дожевывает последний круассан, вытирает губы, салфетку – аккуратно на стол. Любопытство побеждает стыд! Сухой Дзю берет чистую салфетку, не прикасаясь к ручке голой рукой, и приподнимает чемоданчик. Чемоданчик легок, легок настолько, что кажется пустым. Дзю ставит кейс на место. Забавного старикашки всё нет. Человека-Бульдога тоже. 

Дзюдзиро вынимает планшет, и углубляется в экран. Полчаса. Юноша отрывается от экрана, видит служащую аэропорта в бирюзовой униформе. В таких случаях, помнил Дзю, надо поступать по правилам. Правила предписывают сдавать вещь в бюро находок, такие окошки на каждой станции в метро в Токио. Строгая уборщица с густыми черными волосами, собранными в толстый пучок, и арабским типом физиономии, останавливает, направляющегося к ней Сухого Дзю, взмахом свободной руки.

- Парле Ву Франсе? – Чудовищно фальшивя, гнусавит она.
- Ноу, Джапан! – Отрицательно качает головой Дзю, и делает неглубокий поклон – всё-таки  женщина много старше.
Уборщица повелительно машет Сухому Дзю, и двигает к единственной компании из пяти чернокожих молодых людей с надписью «Суринам» на куртках. Подводит Сухого Дзю к этой группе, и повелительно-громко спрашивает:
- Спик Джапан?
Молодые люди улыбаются, раздвигая полные губы, и обнажая большие, ослепительно белые зубы. Машут отрицательно головами. «Ищет, кто бы ей перевел на французский» - догадывается Дзю, и вполголоса сзади принимается подсказывать. Женщина громко повторяет, нещадно перевирая звуки.
- Полска?
Негритянские юноши посмеиваются, широкие ноздри становятся еще шире.
- Чешски?
Суринамцы смеются в голос.
- Рюски?
После этого вопроса лиловые спортсмены и вовсе гогочут, как дебилы. Сухой Дзю смущается, арабская женщина разводит руками, и удаляется, перекатывая круглыми бедрами. Наш студент смущен, и готов провалиться сквозь мраморный пол.

- Что Вы тут делаете? Пойдемте на регистрацию. – Скрипучий голос Бульдога выводит Сухого Дзю из стеснительного положения. Господин Ято заслоняет юношу от суринамцев широкой спиной. Сухой Дзю облегченно улыбается, из угла суринамцев – гробовая тишина.
- Погодите, господин Ято! Там кейс, его надо сдать в бюро находок. Маленький профессор просил присмотреть за ним. – Сухой Дзю уже кидается к столику, под которым остался чемоданчик.
- Что там?
- Почти пустой. – Сухой Дзю слегка трясет обретенной поклажей.

- Берите с собой, некогда. Сдадим в Варшаве, в аэропорту. – Человек-Камень вновь превращается в Человека-Ртуть, мгновенно разворачивается, и шагает в известную только ему сторону.
- Маленький европеец лет шестидесяти, с бородкой и в золотых очках… - Начинает было Дзю.
- Нет, не видел. Идемте!


Два японца. Бело-голубой триста двадцатый  Эйр Франс , точеные француженки в платьях с красными поясами, взлет-посадка, меньше часа – и Варшава, аэропорт Фредерика Шопена, прямоугольный, как кирпич.

Человек в черном пальто. Оттуда же, через три с половиной часа – толстый красный триста девятнадцатый  Изи Джет . Взлет-посадка,  и полувоенный Краков-Балице , простой, как утюг.

- Джэнь дОбры!  – Человек озабочен, но не растерян. Властный привык командовать, но с женщинами по-старомодному галантен.
- Витам!  – Красивая полька с волосами спелой пшеницы улыбается, не сводя глаз с Властного.
- ПрОшу, пани! – Властный пропускает даму первой. Легкая улыбка, легкий наклон головы. Куртуазность, ни больше.
- Пше дОбже, пан МИхал! – Девушка в миллиметре, чтобы зардеться.
- Пани не знает, почему не пришел встречать пан Юлиуш? … Как же приятно говорить по-польски… И в Польше… Никак не привыкну… – Человек говорит хорошие дежурные слова, но человеку неспокойно. Борода скрывает сомкнутые губы и тяжелую складку у рта, между бровями глубокие морщины. Властный чем-то очень недоволен.
- Пан Михал! Пан Юлиуш ждет в машине, пшэпрашам .
- Естэм бардзо вдженьчны . – Властный снова по-старомодному галантен, но это только маска.


Мелкая тротуарная плитка, кое-где выщербленная. Чисто, но как-то местечково. У северной стены остатки снега – это не Руасси. Мелкий дождь, черный Лэнд Краузер с тонированными стеклами.
Полный человек с обвисшими пшеничными усами – один на заднем сидении.
- Зоставьтье нас!  – Повелительно говорит Властный шоферу, садясь рядом с толстяком.
- Господи, Михал! Ты здесь меньше месяца! Тебя ищет добрая половина Европы, а ты летаешь, никого не предупредив! Даже Войтыла  не позволял себе подобного. Впредь, я хочу, чтобы ты не делал подобного без согласования. – Усатый толстяк набирает в легкие побольше воздуху, чтобы продолжить гневную отповедь, но тут вступает Властный. От звука его голоса жалобно скрипнули стекла в дверях.
- Ты забываешься, Пяст!

Гнетущая, абсолютная тишина через несколько секунд оживляется тиканьем наручных часов. Властный смотрит на часы, по его лицу видно, что он уже принял решение.
- Мне нужно пять человек для просмотра видеозаписи. Один не управлюсь. Посланник мертв,  груз исчез. Времени мало. Пусть все пятеро сразу едут вслед за мной. – Усатый не смотрит на Властного, Властный смотрит перед собой, на лице не дрогнет ни один мускул.

- Хорошо, я дам распоряжения. – Обреченно выдавливает из себя Усатый, буравя взглядом горизонт. На горизонте одинокий мотоцикл.
К исходу суток красные глаза:
- Пся крев! Вот он! Быстро списки пассажиров!

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/10/22/1817