Последняя египетская ночь Клеопатры.
«И сердцу девы нет закона».
А.С. Пушкин «Египетские ночи».
Драма «Египетские ночи» Пушкиным, как известно, не завершена или, сказать точнее, только начата – в той самой волнующей ее части, посвященной Клеопатре. Однако, работая с пушкинским архивом по другому поводу, автор случайно наткнулся на неопубликованное письмо Пушкина Языкову и узнал, что поэт собирался непременно закончить драму и в том же письме несколькими фразами даже набросал будущую фабулу. Однако другая драма, кровавая, внесла свои коррективы, вытеснив эскиз на обочину. И все же, не смотря на скупость чертежа, замысел показался автору столь занимательным, что он рискнул донести его до читателя, воспользовавшись кое-какими архивными сведениями и модным в последнее время приемом исторической реконструкции.
Итак, в ту роковую пиршественную ночь Клеопатра, прекрасная и любвеобильная царица, озвучила цену своей любовной ночи: она не просто пустит желающего в свою постель, но и предоставит тому весь ассортимент изысканных услад. Утром же изволь с любовного ложа прямиком – на плаху. Одни источники (коим доверяем) необычный тот факт объясняли так: мол, умная, красивая и волевая женщина не мирилась с тем, что мужчины забрав в свои руки всю политическую власть, оставили ей единственное поприще, любовное. Что царицу недооценили, узналось вскоре, когда она стала мстить им на своем поле со всею страстью, вдохновенно и с выдумкой, превращая мужскую власть в нищенские отребье. И причина ее успехов коренилась не в одной только ее красоте. Вот как описал тайну ее магического воздействия на мужчин Плутарх.
"Красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимою прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад и наречие."
Иными словами, обладая тонким умом и сильной волей, Клеопатра не знала себе равных в искусстве очаровывать мужчин.
Другие источники подтверждают: власть ее была велика, однако царица пользовалась ею столь бесконтрольно, что в конечном итоге сама угодила в собственные сети, расставленные другим: новейшие научные исследования показали, что Клеопатра страдала одним из видов половой девиации – сезонной андроманией, которая сопровождается гиперсексуальностью (в простонародии бешенством матки). Некоторые историки на тот момент даже сравнили ее мозг с распаленной вульвой.
То, что идею лишать жизни любовника за одно единственное свидание озвучил очередной ее любовник, недалекий самец Стропан, вовсе не означает, что она родилась именно в его голове.
В то утро Клеопатра плавала в своем бассейне, отделанном бирюзой, а на мраморных ступенях картинно восседал кавалер прекрасной наружности античного дискобола и, судя по выражению его лица, он не испытывал душевного подъема по поводу того, что совершенно нагая царица, затмившая своей красотой Елену Прекрасную, принадлежит ему каждую ночь. Он с радостью уступил бы это место любому другому, хотя месяц назад он думал, что обладание этой женщиной сделает его владыкой мира.
Увы, вместо того чтобы сделать Клеопатру своей наложницей и стать тайным правителем Египта, он сам превратился в ее раба, которого она расточительно потрошит каждую ночь. Вот и сейчас, надо идти заниматься делами, но сил хватит только чтобы доползти до кровати, а ночью со свежими силами рабски служить госпоже.
Несколько дней назад он рискнул положить этому конец – именно так, как научил его царедворец Потин, придворный евнух, постоянно занятый интригами против царицы. Когда Стропан пожаловался ему на явно нездоровый аппетит Клеопатры, он посмеялся и сказал, что она специально изнуряет его, чтобы у него не оставалось сил на измену.
– Ничего, скоро она сделает тебя импотентом, и ты станешь крупным политиком.
Однако совет он подал, и окрыленный Стропан на прошлой неделе, утром, маскируя свое изнеможение светской беседой, заговорил с Клеопатрой о ее красоте, а затем высказал мнение – мол, она столь прекрасна, что в стране и окрестностях томится множество мужчин, готовых отдать жизнь за одну только ночь с ней.
К вопросу – а ты бы отдал свою жизнь? – он был готов. Но он ошибся.
– Ты хочешь меня оставить? – спросила она с царским высокомерием, от которого у Стропана душа ушла в пятки.
Признаться, что она ему надоела, значило подписать себе смертный приговор, и он изо всех сил принялся уверять госпожу в своей любви и верности до гроба. Но царицу интересовало другое.
– Ты что, разговаривал с этим множеством? – спросила она туманно.
И опять плебейский пот потек по аристократической спине Стропана, и он уже искренне жалел, что послушал Потина.
Этот разговор состоялся несколько дней назад и, к счастью, не имел продолжения, так что Стропан смирился со своим гибельным положением. И вдруг, сегодня утром, восстанавливая свои силы в лазурном бассейне, царица вернулась к теме роковой сделки – вечную ночь за ночь любви. Она как раз вышла из бассейна и направилась во внутренние комнаты, а рабыни хлопотали вокруг, задергивая ее прекрасную наготу шелковым халатом цвета золота. Вдруг она остановилась и полуобернулась к Стропану, влачившемуся следом.
– Так это правда?
– Что, госпожа?
– Жизнь за мою любовь?
Трусливый Стропан совершенно растерялся, не зная – радоваться ему или готовиться к худшему, и чуть было не грохнулся ей в ноги, лишь бы она простила ему его легкомыслие.
Клеопатра была достаточно умна, чтобы безоглядно принимать советы от таких животных как Стропан. Нить интриги тянулась к Потину – именно с ним, как ей доложили, Стропан чаще всего общается. Поэтому в то же утро она призвала Теодота, придворного учителя красноречия и философа. Несмотря на свою молодость, он был одним из немногих придворных, с кем царица любила иногда поболтать на всякие политические и «высокие» темы. Ей нравилось умение Теодота паковать обычные мысли в изящные шкатулки фраз, от чего заурядная мысль преображалась – как дурнушка в красотку. Кроме того, он не имел привычки плоско и примитивно льстить ей в отличие от прочих придворных. Вдобавок, имея превосходные внешние данные, он держался в стороне от гульбищ, оргий и волокитства за женским населением дворца, что было несомненным плюсом. Главное же его достоинство состояло в том, что он не глядел на царицу с вожделением.
Она поведала ему о предложении Стропана - как находит его Теодот? Идея был нелепа и бесчеловечна, и Теодот сразу догадался, что идея превосходит умственные способности Стропана. Потин, вот кто мечтал любым образом очернить Клеопатру перед народом. Теодот попытался предостеречь царицу, но во время разговора он вдруг почувствовал, что идея ей нравится, и отговаривать ее бесполезно. Следовало хотя бы частично скорректировать проект.
– Только зачем же казнить тех, – спросил он осторожно, – кто так высоко ценит ее любовь?
– Об этом я хочу знать от тебя, зачем.
– Может быть, он имел в виду респектабельность?
Не выясняя, кто «он» – обоим и так было ясно, она спросила:
– В каком смысле?
Теодот пояснил, что царица является матерью нации, и разрешать вожделеть ее – это давать волю одному из самых фундаментальных инстинктов человека – Эдипову комплексу. Вместе с тем, вожделеть царицу – это тяжкое преступление, ибо унижает ее царское достоинство и низводит ее до уровня шлюхи.
– Так что ваша доступность поощряет творческий порыв, а казнь (то есть мнимая доступность) смягчает нравы и восстанавливает ваше статус-кво. Орудие наслаждения станет орудием возмездия. Это в вашем духе, госпожа.
– Это ты хорошо сказал, – ответила Клеопатра, польщенная умной лестью.
– По крайней мере, вы достойно выйдете из щекотливого положения. И все-таки я просил бы вас, – он замялся и, наконец, решился, – осудить могут.
– Если до сих пор не осудили, то и не осудят, – резко возразила царица, имея в виду свои любовные связи при наличии мужа, пусть и несовершеннолетнего.
– Я просто хотел сказать, – спешил оправдаться Теодот, – вы прекрасны, царица, но если ваши поданные не могут более достойно распорядиться своей жизнью…
– Тебя это не касается! – вдруг рассердилась царица и приказала оставить ее, всецело захваченная предстоящими событиями.
И вот во время того ночного пира на зов царицы отозвалось сразу три кандидата в трупы. (Согласимся с невысказанной мыслью Теодота – мужчина, готовый отдать свою жизнь за близость с женщиной пусть и царского достоинства – уже труп). Помянем их, начавших тот горестный список: римский воин Флавий, эпикуреец Критон и некто без имени, но «его ланиты пух первый нежно оттенял».
Одним словом, конвейер, связавший любовное ложе и плаху в единое целое, заработал. Разумеется, читателя терзает любопытство – сколько времени продолжало это бесчинство? Скажем только, что данные расходятся – в одном источнике указана неделя, в другом – месяц.
Но главное же то, что как в самой столице, так и в ближних и дальних окрестностях эллинистического Египта нашлось немало мечтателей о столь приятном способе ухода из жизни. Некоторых из них помимо неутолимой похоти влекла и сакральность смертельной любовной связи. Клеопатра (хоть и с большой натяжкой) была последним фараоном Древнего Египта, то есть богиней на земле, и окончить дни на ее добровольном ложе значило иметь шанс на лучшую долю в загробной жизни.
Кстати сказать, разводящим было запрещено озвучивать имена и звания одноразовых счастливцев скорби, что объяснимо: тело может иметь только номер, именуют же исключительно душу, а царица не желала обременять генитальное общение душевным.
После разговора с Клеопатрой у Теодота было ощущение, будто он выкупался в дерьме. Он жалел царицу и пытался как-то образумить ее, но в нее уже вселился бес. Страдая от беспомощности, он в присутствии нескольких придворных надерзил Потину, высказав ему все, что о нем думает.
В ту пору на дуэль не вызывали, но мстить умели – коварно и жестоко. Даже сама Клеопатра испытывала действие ядов на неугодных приближенных и на приговоренных к смерти. Однако Потин поступил иначе: на следующий день Теодот обнаружил себя в списке соискателей царских смертоносных ласк. Он хотел было бежать из дворца, однако сразу был взят под стражу. Впрочем, это было даже на руку – его уха не касались насмешки о том, что поза целомудрия оказалась фальшивкой, за которой скрывалась порочная и сластолюбивая натура. Также был пущен слух, что в тайне он щупает рабынь, прислугу, лавочниц и перезрелых матрон. Но Теодот готовился к смерти, и грязь уже не касалась его. И черед его пришел вскоре.
Царица весьма огорчилась, когда в полночь в ее опочивальню вступил наперсник: выходит, напрасно надеялась на нерушимость его нравственной чистоты и здравомыслия.
Но Теодот молчал, понимая – любое слово с его стороны станет пошлостью. Как у них происходило – умолчим, ибо какой смысл соревноваться с читательской фантазией, способной любую штольню превратить в чарующий сад. Но утром Клеопатра не смогла совладать с любопытством.
– Тебе сейчас отрубят голову, Теодот. Зачем тебе это было нужно? Ты оказался как все? Неужели за такую малость, выражаясь твоими словами, ты отдаешь свою жизнь, а вместе с нею царство мысли и ума?
– Царица, прежде я только теоретически знал, что плоть ничто в сравнении с духом. Теперь я знаю это практически.
– Ответ достойный римлянина, – произнесла царица и лицо ее омрачилось. – Надеюсь, это знание позволит тебе легко умереть.
Она позвала стражу.
– Одну минуту царица, остановил ее Теодот и извлек из складок туники маленький свиток.
– Что это? – спросила царица, мгновенно ставшая надменной.
– Это счет за мои услуги. Прикажите оплатить прежде.
Клеопатра была умной женщиной и поняла – этот поединок она проиграла. Поэтому казнь она отменила, но не по благородству души, а единственно ради другой более жестокой кары, которую следовало еще только придумать. Однако, неожиданно из Рима прибыл римский диктатор Гай Юлий Цезарь с целью уладить конфликт между нею и ее мужем (по совместительству единокровным несовершеннолетним братом, недовольным скандалом вокруг египетских ночей), а заодно и установить над Египтом римский протекторат.
Дипломатические переговоры с ним открыли новую страницу любовных упражнений Клеопатры, положив начало ночам римским. Египетские же ночи ушли в легенду. Теодот был помилован, после чего сразу же покинул дворец и страну.
Но жирную черту всему этому безобразию подвела казнь Стропана: за то, что «имел дерзость вожделеть царицу и давать ей вредные советы». За ним вскоре последовал и Потин.
Точку в этой истории поставила сама Клеопатра – своей смертью от собственной руки. Любовь не может быть безнаказанна, (как бы сообщала она будущим поколениям) особенно та, что подобна половодью. Любовь это роскошь: чем больше наслаждений дарит она, тем выше налог. Да и закон, установленный царицей для своих любовников, коварен, ибо нелицеприятен: он как инфекция – исключений не делает, даже и в отношении к своему автору.