Львов. роман-хроника Завод для патриота 1989-2007

                Селекционеры  (1)


  С нарядного портала парфюмерного магазина рабочие сбивали выпуклые латинские литеры. На свежеобъявившемся проспекте Свободы, впрочем ,уже отмеченном в анналах истории Валами Гетманскими, улицей 1-го Мая, бульваром им. Ленина и даже безстатусной «Стометровкой», французские духи теперь могли получить право на существование только под исполненной буквами кириллицы вывеской «Л*єскаль». Этого требовала революция, которую Галиция творила ежевечерне. Митингами на центральной клумбе. Заканчивая их обязательным и радостным песнопением:
                ---…запануем у своій сторонці.
   Августовский день умирал медленно. Плотными пятнами теней от обвисших вееров каштановой листвы и обволакивающей духотой под дырявыми кронами кленов. На фонарных  столбах как-то сразу ожили репродукторы. Сматывая с бобин невидимого магнитофона обыденную бесконечность звонких негодующих речей. Готовился очередной митинг.
   В полутемном с дневного света торговом зале магазина хозтоваров прилавок наглухо перекрыли две задницы в бесформенных мятых брюках и стоящий между ними на колесиках короб дорожной сумки.
  ---Вэртла, чтэры зеро, десьонц опаковань.---зачитывал список поляк.
   Торговец вытянул из-под прилавка десяток закутанных прямо в ярлыки и стянутых ниткой упаковок мелких сверл, потом аккуратно ввел исчисленную их стоимость в настольный калькулятор.
  ---Чтэры кома едэн,- пенч.
  ---Чтэры кома два,- десьонц,..
   Я скосил глаза на чужой реестр из не менее полусотни товарных позиций и нетерпеливо завис над четырехколесным сундуком импортных туристов. Пытаясь разглядеть нутро витринного прилавка.
   ---Вам чего?---продавец сразу оценил неуместность моего присутствия.
  ---Метчики правые, под метрическую, шестерка, первый и второй номера. Два сверла пять ноль.
   Продавец повозился и достал один метчик:
  ---Сорок копеек. Пятерки нет.
  ---Естественно, что «нет», раз государственный розничный магазин уже превращен в приватную экспортную базу. Сверла не купишь в городе с двумя инструментальными заводами?! И когда на вас управу найдут, спекулянты?!
  ---А вот этого уже никогда не будет, кончились те времена.---немедленно завыл торгаш---
---И не вернутся. Понял, кто ты там, коммуняка или, может, чистый москаль?! Подожди немного, мы вас всех пересеем на каленом сите!
   Поляки испуганно вертели головами. Скандал на территории сопредельного государства им был ни к чему.
   Предвечерний люд быстро струился по широкому тротуару проспекта. Притормаживая у витрин магазинов и снова набирая ход. Несколько предыдущих  лет даром не прошли. Завидев толпу в магазине или возле него, граждане моментально осуществляли конверсию своих планов. Перестраивались и ускорялись. Демонстрируя вожделенные элементы нового мышления. В основном по части нахождения полного консенсуса со стоящими в очереди:
  ---Кто крайний? Я за вами, пани.
   С последующим небрежным уточнением:
  ---А что, собственно, дают?
   В большом  гастрономе напротив революционной клумбы народ прессовал прилавок отдела «Соки-воды». Давали сигареты. Товар, дефицит которого вкупе с отсутствием безлимитной водки, вареной колбасы, а также дешевого бензина, импортных лезвий для бритья и, особенно, остро модной туалетной бумаги, мог способствовать вызреванию любой из революционных ситуаций.
   Древнеримский ассортиментный минимум из хлеба со зрелищами, когда-то надежно гарантировавший стабильность в обществе, безнадежно устарел. Тем паче, что территория по периметру Римской империи не была плотно окружена антенными полями. Посредством которых местечковая словохлебка Валеры Портникова могла быстро сменяться крестьянскими нравоучениями Анатоля Нестреляного и комментариями Савика Шустрого. Круглосуточно, не исключая дней Пресвятой Троицы, Пейсаха и Рамадана. Дружный интернациональный коллектив радио «Свобода» трудился без выходных, честно отрабатывая выделенные Конгрессом доллары. Ведь содержание бригады штатных радиодемократов обходилось заокеанским налогоплательщикам малость дешевле, чем запуск на орбиты десятков спутников противоракетной обороны и необходимость постоянного обновления средств «ядерной триады». Из межконтинентальных ракет, бомбардировщиков и океанских субмарин. Не говоря уже о дорогостоящем прикупе новых политических союзников из числа бывших врагов.
   Выстраданное на заре человеческой цивилизации правило—,«разделяй и властвуй», срабатывало безотказно. Особенно, когда в сидении на огромном государстве оказался провинциальный нарцисс от южнорусского чернозема . Из им же вычлененного типа «ху есть ху». Безо всякого вопросительного знака, естественно…
   Распихивая по карманам пачки «Орбиты», я удовлетворенно двинул к выходу, как вдруг услышал:
  ---Пожалуй, стану за «русановской», в холодильнике пусто, а мои придут…
   Пара женщин примерялась неуверенными взглядами к рваной цепочке из пенсионеров и затурканных бытом дам неопределенного возраста. Маявшихся в ожидании у длинной витрины гастрономического отдела.
   Реагировать на вызов времени следовало быстро:
  ---Кто крайний?
   Словосочетания «первая леди», «производственный кооператив» и колбаса «Русановская» стали главными понятийными символами весьма краткого исторического периода. Точное определение которому значительной частью независимых исследователей пока не найдено. По крайней мере, в словарях нормативной лексики.
   Леди, впрочем, была популярна только за границей, а в своей стране глубоко известна разве в береговых экипажах Черноморского флота. После всегда внезапных инспектирований строительства военно-морской дачи «Форос». Ритуально оканчивавшихся разносами квартирмейстеров из-за качества обойных шелков под «английский ситчик» и выражениями высочайшего неудовольствия флотским адмиралам за утрату должного рвения в ходовых испытаниях систем «БИДЭ». Ее наездов герои-моряки боялись гораздо больше, чем появления на траверзе мыса Фиолент 6-го американского флота вкупе с черноморской эскадрой ВМС Турции. Правда, за исключением совершенно безнадежных дембелей срочной службы. Которые по научному почему-то классифицировали даму не иначе, как «сука стервозная».
   История производственных кооперативов вообще оказалась короткой и трагической. Сначала их хвалили и поощряли возникновение новых. Потом—нещадно давили. Когда выяснилось, что кооператоры, бравшиеся за изготовление всего, от миниатюрных брелоков до не очень больших летательных аппаратов, наивно надеются, скопив производственные капиталы, стать средним классом нового общества. Сильным и независимым. Поначалу от региональных популяций партфункционеров со свитами комсомольских переростков, затем—от вдруг появившейся своры вечно голодных административных и силовых структур. Порядочные товаропроизводители по большей части плохо вписывались в зарождавшуюся общественную формацию. Из хорошего ремесленника ведь редко получается классный жулик или бандит? Дни производственных кооперативов оказались сочтенными. Они вынужденно интегрировались в более крупные структуры или самоликвидировались. Самые же непонятливые—, горели. Как правило, по ночам. Назидательно ярко и долго, ибо местные пожарные в это время, как правило, оказывались на другом вызове. Не объявлять же каждый раз из-за горящего подвала кооперативщиков пожар по пятому номеру?
   Таким образом единственным общенародно признанным долговременным успехом Эпохи перестройки стало появление продукта «колбаса русановская». Исчезновение с прилавков гастрономов чистокровных палочных раритетов из «московской», «дрогобыческой» и «львовской», а также бубликообразных рядовых колбас: «одесской», «буковинской», «краковской» объективно требовало своего замещения в желудках трудящихся.
   Свято место пусто не бывает. Изысканная мясокомбинатовскими умельцами рецептура главной колбасы Эпохи хорошо учла перестроечные тенденции, ибо объективно требовала для своего изготовления наличия в основном одного мясосодержащего компонента—коровьего вымени. Целых пять лет «перестройка с ускорением» держалась на «русановке». Из ломтей колбасы лепились бутерброды, ее кубиками заваливали в древнерусскую окрошку и она же составляла основу исконно советского салата «оливье праздничный».
   Добровольно отказаться от возможности приобрести цельное бревнышко общенародного достояния было трудно, хотя стояние в жидкой очереди, пребывавшей в режиме ожидания, могло оказаться долговременным, а, иногда, и совершенно напрасным. Кроме того, требовалось запомнить, как минимум, троих «впереди стоящих отошедших», четко определиться по оставшимся, а также по-джентльменски дать возможность опознать свой собственный зад занявшим очередь за тобой. И только тогда можно было отойти самому.
   Митинг напротив гастронома еще не начался, но уже вызрел. На освещенной вечерним солнцем прямоугольной башне ратуши ветерок тяжело ворочал громадное полотнище флага, а из затихших громкоговорителей на фоне неясного гула периодически разносилось:
  ---.., пять, четыре, три…
   Вокруг клумбы в кучках уже толпился народ, шла интеллектуальная разминка. Здесь можно было услышать крайне неблагоприятный экономический прогноз насчет неизбежности дефицита спичек в России из-за отсутствия залежей самородной серы. Абсолютно достоверно узнать, куда будут перенацелены баллистические ракеты из украинских пусковых шахт. И именно здесь ежевечерне озвучиваются постоянно меняющиеся цифры потерь населения от голода начала тридцатых. Но самой освоенной темой «клумбы» всегда оставалась задача тотального внедрения государственного языка.
  ---Дайте дорогу…
  ---Люди, к нам пришел сам пан Михайло Корынь!---радостно зашелестела толпа.
   Народный герой уверенно вошел в центр расступившегося кружка:
  ---Действительно, вы очень правильно ставите вопрос.---опытный оратор сразу уловил суть диспута.---Надо твердо помнить, что без собственного языка нет нации, а без нации не может быть государства. Все население должно полностью перейти на государственный язык. Только тогда мы станем суверенной державой.
  ---А как быть с наработанными десятилетиями связями в науке, производственной кооперации? Что будет, если в области, скажем, кристаллографии ленинградский ученый будет работать на русском, львовянин на украинском, а главный добытчик алмазов- якут, на языке саха? Все начнут изобретать велосипеды?
  ---Если нам понадобится, будем переводить---сходу парировал вопрос лидер национальной революции.
  ---Ка-ак? С саха-якутского на украинский? Или наоборот?
   Но Михайло Корынь уже уходил. Мои реплики ему явно не понравились. Оставшись без авторитетного оппонента, я без труда перегнал разговор на важную для индустриального Львова тему сохранения рынков сбыта товаров Галиции и недопустимости нефтегазовой конфронтации с Севером.
  ---Так советы выкачали у нас нефть и газ.---негодующе послышалось из толпы
  ---Было дело, сразу после войны брали  освоенные месторождения. Но ведь сейчас гонят нефть и газ из Сибири сюда. И в десятки раз больше, чем взяли. Вон, у нас уже половина сел с газом, а в деревенской России  дровишки до сих пор главным товаром числятся...
    Окончить фразу не удалось. Разгребая толпу руками, в ее середину выбрался мужчина. Он по-хозяйски ткнул в меня пальцем и громко объявил:
  ---Не слушайте его! Это не наш человек. Он --- провокатор!
   Кружок начал разваливаться сразу, сбоку послышалось:
  ---Надо быть очень осторожными. КГБ постоянно засылает сюда янычар. Это один из них.
   Отвергнутый любовник может гордо затосковать в одиночестве или уйти к другой женщине. Нырнуть в спасительный запой, либо мужественно развернуться лицом к работе. Наконец, далеко уехать или туда же короткой фразой «послать» даму. Последнее, по нынешним временам, случается чаще.
   Отторгнутому же национально-демократической революцией деться  некуда. Он обречен на возвращение в очередь за вареной колбасой. Но колбасы не было. Машина вечернего кольцевого завоза оказалась отоваренной не опустошенным колбасным цехом, а мясокомбинатовской «кулинаркой». Причем, призванный символизировать должный уровень снабжения населения мясом, алюминиевый поддон с говяжьим гуляшом к прилавку не прибыл. Он вообще имел скверную привычку регулярно теряться между тупичком Кривая Липа, куда заруливало авто, и полутемной подсобкой гастронома. Именно поэтому, опасаясь требования народных масс показать накладную, обе продавщицы с великой готовностью разворачивали бумажные свертки суповых наборов. Из соединенных оранжевыми перепонками ребер древних коров. Пришлось остановить взгляд на выставленном в морозильной витрине желтоватом бруске холодца. С пронизывающими его тело волокнами натурального мяса и изморозью застывших жиров на поверхности. В изнывающей от духоты очереди он смотрелся хорошо.
  ---Скажите, пожалуйста, а хрен у вас есть?..

   Палевый край неба незаметно исчезал за крышами домов и хотя на «клумбе» еще докипал митинг, город уже отходил в летнюю ночь. Истертыми крестами опустевших мостовых улочек центра и потерянным визгом заползающего в поворот к Галицкому базару трамвая. Даже у осветившегося жиденькой гирляндой ламп цветочного рынка было пусто. Под присмотром торчавшего в отдалении наряда ментов молча скучали торговки ночной водкой.
   Только наискосок от базара в занявшем нижний этаж жилого дома переговорном пункте не спадал напряженный ритм жизни миллионного города. Именно сюда по вечерам стаскивали накопленные днем проблемы и неудачи измотанные командированные и приехавшие на учебу абитуриенты. Отсюда из темных кабинок вели деловые переговоры «мандариновые
кацо» и что-то шептали в массивные телефонные трубки влюбленные.    
   Ожидая связи, публика сидит смирно. Разве что непоседливые кавказцы иногда фамильярно приваливаются плечами вплотную к окну заказов. Тогда после недолгого времени звучит голос телефонистки:
   ---Цхалтубо, девятая кабина!
  ---Гори, пятнадцатая.
  Молодая женщина выныривает из глубины зала внезапно. Она нервно наклоняется к окошку оператора и громко говорит:
  ---Что ж это такое творится?! Я третий час не могу переговорить с Туркой. На электричке бы уже доехала, а вы даете переговоры кому хотите, без очереди.
  ---У вас в горах плохие линии связи---лениво отбрехивается окошко.
  ---И ко всему тому на них вместо хурмы, винограда и гранат растут только елки с пихтами. Откуда ж связи хорошей взяться?---весело комментирует кто-то из сидящих.
   Кавказцы начинают нервничать, но разгореться скандалу мешает возникший у входа шум. Появляется целая группа возбужденных людей. Сразу потянувшихся к окошку отправления телеграмм. Кроме одного, высокого мужчины. Осмотрев зал, он устремляется прямо ко мне.
  ---Здравствуйте, вы тоже здесь?---пан Метода, начальник отдела техники безопасности и промсанитарии нашего «Завода» протягивает свою теплую мягкую руку.---Пришли выразить протест?
  ---Против чего?--- в растерянности оглядывюсь---У меня переговоры с Каховкой.
   Улыбка медленно сползает с лица начальника.
  ---Я знаю вас, Алданыч, давно. Как очень порядочного человека. А сейчас каждый украинец должен занять гражданскую позицию. Жалко, жалко, что вы пока не в борьбе с режимом.
  ---Да, я…
   Метода быстро пишет текст телеграммы. Стоя, пристроившись прямо у окошка. Писать он умеет, это я знаю хорошо. Десять лет тому из-за «гражданских позиций», заняых сначала Методой, а потом и врачом санэпидстанции, мне трижды пришлось менять в душевой «Привокзального филиала «Завода» оборудование. Сначала травмоопасные деревянные решетки на резиновые коврики, потом негигиеничные коврики на решетки,.. В зависимости от того, предписание какого мудилы оказывалось более свежим и грозило более весомым штрафом. Из моего кармана, само собой.
   Метода закрывает спиной окно подачи телеграмм.
  ---Что это значит,--«надо переписать»?!
  ---По какой инструкции текст должен быть на одной стороне бланка? Покажите мне ее?
  ---Мы будем жаловаться. Это прямое нарушение наших конституционных прав. Вы специально не хотите принимать наши протесты.
  ---Хватит! Как ваша фамилия?
   Я встаю и ухожу. Зная по опыту, что сейчас пану Методе понадобятся свидетели. Хрен с ними, пятью минутами предварительно оплаченного разговора. Ну, не идти же в революцию, творимую промышленным санитаром по призванию? Вот если бы ее делал хотя бы практикующий сантехник?
      
У памятника первопечатнику Федорову темно и пустынно. Почти полночь. Наконец со стороны Подзамче приходит переполненная «четверка», потом трамвай седьмого маршрута. Еще один «четвертый». Свою, недавно ставшую бывшей, жену узнаю сразу. Так ходит только она.
  ---Давай помогу?---протягиваю руку к сумке.
  ---Я,—сама!
   Это означает, что в цехах обувного «Прогресса» эпоха развитого социализма закончилась еще не совсем. Конечно, по ним уже не носят колотые самородки горьковатого, почти что черного, шоколада со «Светоча», нежно позванивающую продукцию ликеро-водочного «Днестра» и полиэтиленовые кулечки с дефицитным растворимым кофе. Напрочь исчезли дозревавшая в подвалах под Высоким Замком бочковая тихоокеанская сельдь, крупная, жирная и превосходный коньяк с «Молдаванки». Праздничный аромат которого не могла испортить даже резина медицинских грелок, в коих он покидал завод. Не стало «шменды», еще тепловатых кусков отборного парного мяса из обваловочного цеха большого мясокомбината. И отсверкали свежей огранкой доставаемые из сумок фарцов хрустальные фужеры «Радуги». А в самом закройном цехе №2 «Прогресса» стало совершенно бесполезным заказывать комплект кожи для «постройки» полномасштабного мужского реглана с неотрезной талией. Хорошего товара просто уже не было.
   Дома экс-супруга сразу вынимает из сумки полиэтиленовый сверток с крупнокусковым колбасным фаршем и палку готовой «черкасской».
  ---Колбаса на работу, а мясо переложи в эмалированную посуду.
   Переодевшись, она открывает дверцу «Донбасса» и недоуменно смотрит. На слипшийся воедино десяток мясокомбинатовских котлет и осевший в промокшей бумаге брусок холодца. Ничего не говорит, хотя по выражению ее усталого лица отчетливо читается:»ну, зачем я за тебя, дурака, замуж выходила?»




                Пятый  (2)

   В американском офисе телефон звонит всегда внезапно и громко. Иначе его просто не услышать, ибо свою стройплощадочную контору рациональные янки, мистер Баркер и мистер Дейли, заложили равноудаленно предельно близко к возводившейся стекольной печи и собираемой «Риббон»-машине. Потом, запустив производство ламповой колбы, американцы уехали, а цеховое начальство, поначалу проводившее по примеру фирмачей планерки в офисе, предпочло ему тихие кабинеты административно-бытового корпуса. И тогда собранное посреди цеха из сэндвич-панелей сооружение естественным путем перешло в полное владение персонала смен. Сразу потеряв полдюжины шикарных мягких стульев, потом, — оба бакинских кондиционера. Затем исчез напольный вентилятор с прилагавшимся к нему тяжеленным трансформатором на 115 вольт. Пропали занавески, а также длинные штанги тонкостенного американского алюминия, на которых они висели. Невостребованными оказались только датчики охранной сигнализации на стеклянном фасаде офиса. Установленной после того, как один из американцев не смог отыскать свои джинсы.
  ---Стекольный, слушаю?
  ---Привет, зайдешь ко мне?
  ---Не сейчас. У меня переналадка на «грибок»
  ---А долго еще?
   Смотрю на машину с работающими вокруг нее слесарями
  ---Головки крутить кончили.
  ---Ну, давай. Как освободишься, я тебя жду.
   Мастер «Риббон»-участка Лиля знает, что пока на остановленной для переналадки машине слесари не заменят 114 форм, 182, напоминающих взрыватели артиллерийских снарядов, наконечника дутьевых головок, 328 очковых пластин и кое-чего еще, начальнику смены уходить с машины не положено. И он будет оставаться возле нее до тех пор, как подъехавший нажатием кнопки «tractor forvard» под струю расплавленного стекла четырнадцатиметровый агрегат не станет ложить мерцающим веером в люльки карусели ламповую колбу. 960 штук в минуту, с практической скорострельностью выше, чем теоретический темп стрельбы знаменитого «калашникова». И так непрерывно сутки, двое,..История «Риббон-процесса» имеет свою красивую легенду. В виде лопаты американского стекловара с провисшей из дырки в ней каплей стекла и инженера, это увидевшего. Шел тяжелый 1928-й год, начинался мировой кризис и лопаты американских рабочих вполне могли быть дырявыми, а мозги инженеров становиться  предельно изобретательными. Дырявая лопата стала прообразом очковой пластины, положив начало принципиально новому скоростному процессу в работе со стеклом.
  ---Ты - делегат?---сразу спрашивает Лиля, когда я, вскарабкавшись по почти отвесной лестнице, появляюсь в «командном  бунгало» участка подготовки воды и лакировки форм.
  ---Я—выборщик, делегированный своей сменой.
 ---Я — тоже. Правда от кого, не знаю. Будем считать, что Шуркиными бабами. Слушай, у нас еще есть время. Поможешь мне? Завтра кооператор придет забирать работу.---коллега показывает на рассверленную рядами дыр деревянную доску с множеством торчащих обрезков кембрика—пластиковых трубочек чуть толще карандаша.
  ---Что я должен делать?
  ---Будешь запаивать верх горячими плоскогубцами. После того, как я залью в эти тюбики клей. Вот так, смотри!
   Мы работаем. Лилька тычет наконечником большого шприца в трубочки, я зажимаю их верхние концы. Получается отвратительно.
  ---На что эта порнуха?
  ---Он---Лиля имеет в виду кооперативщика---выпускает сборные бумажные модели самолетов для детей.
  ---Мне жалко маленьких жертв вашей перестроечной кооперации. Тем количеством ПВА, что ты цикаешь, даже дырки в гондоне не заклеить с гарантией. Слушай, а ты вообще-то знаешь этого кандидата от заводских руховцев—Глухарского?
  ---Конечно, и Шурка его знает.
   У обоих перешедших к нам в цех из «белого дома» бывших технологов—, Шуры и Лили, я числюсь в «подружках».
  ---Так что он собой представляет? Будет из него нормальный генеральный директор?
  ---Абсолютно ничего особенного. Типичный серый рогулек. Вроде моего папочки.
   На своего папу, покинувшего семью, как только у Лилькиной мамы, миниатюрной интеллигентной еврейки, обнаружилась неизлечимая болезнь крови, подружка дышит откровенно плохо. И за пана Глухарского, одного из двух кандидатов на пост Пятого по счету гендиректора «Завода», впервые выбираемого трудовым коллективом, голосовать явно не собирается.


   Послевоенная Галиция по ночам была темна. Насквозь селянская, она рано ложилась спать, экономя керосин, которым освещались жилища. Даже в центре провинции---,Львове, по вечерам лампочки часто горели в пол-, а то и треть накала. Иногда они гасли совсем и тогда горожане собирались в кухнях. У постоянно всхлипывавшего разновысокими вздохами слабенького язычка пламени газовой горелки. По стенам танцевали большие черные тени ,и становилось страшно. Не только детям.
  Об операции «Висла» 1947-го года написано много. В основном о том, как из тогда еще советского Надсянья переселяли украинцев на восток. Гораздо реже упоминается о выселении поляков с теперешней Волыни. И нигде о том, что на освобождаемых  поляками землях сразу начали закладывать стволы угольных шахт, между шахтами и Львовом строить Добротворскую электростанцию, а южнее столицы Галиции подыскивать стройплощадку для еще одной, гораздо более мощной, Бурштынской ТЭС. А в самом же Львове командированные из России наладчики монтировали и запускали линии сборки электрических ламп.
   Бывшей окраинной сельской провинции «Польши-Б», едва ли не единственной, на всем протяжении от Бреста до Владивостока ,территории с не выбитым войной населением, предстояло в десяток лет стать крупным индустриально-транспортным узлом. Ведь в тогдашней Галиции однорукие председатели сельсоветов и одноглазые директора школ встречались много реже, чем где- либо в Союзе. Именно наличие в конце сороковых больших, практически не задействованных нигде, людских ресурсов, развитой еще со времен Австро-Венгрии дорожной инфраструктуры и полученные в результате передвижки границ месторождения энергетического угля при потребности форсированного развития экономики в условиях начавшейся холодной войны, определили путь региона на полсотни лет вперед…
   Впрочем, построенный с помощью приезжих спецов завод в качестве электролампового просуществовал недолго. В середине пятидесятых рядом с вершиной Высокого Замка начали расти конструкции телевышки, а ,чуть погодя, в магазинах появились телевизоры. Сначала неуверенный «Львов». Потом вполне работоспособная «Верховина». А когда с конвейеров телевизионного завода пошел поток «Огоньков» и «Электронов», потребовался крупный поставщик элекронно-лучевых трубок, и ламповое предприятие было перепрофилировано в «Кинескоп». А республика  столкнулась с дефицитом электрических лампочек, их снова нужно было завозить…
   Первый изначально был все-таки более инженером, чем директором строившегося «Завода». Именно ему, знающему, обаятельному, с мышлением государственника, удалось убедить Госплан, а затем защитить в Министерстве проект самого современного, включавшего в себя несколько крупных валютных контрактов, лампового предприятия полного цикла. Способного поглощать железнодорожные составы с песком и содой, сотни тонн стальной ленты и бумаги, миллионы километров вольфрамовой проволоки…Выдавая взамен 250 миллионов электроламп в год.
   Украинский инженер Денченко «пробил» проект и построил «Завод». Полностью, от блока производственных цехов до административного «небоскреба» и зарытого в землю бомбоубежища. Предприятие начало выпускать лампу, но мало. Идеолога-инженера неминуемо должен был сменить линейный директор-погонщик. Других решений система не предполагала.
   Второй оказался выдвиженцем из резерва областной номенклатуры. Он красиво смотрелся в президиумах собраний и уверенно говорил с трибун. Но…это было все. Новое, рекрутированное из галицких сел, поколение львовян в значительной своей части уже не столько хотело работать, как зарабатывать. Попутно отовариваясь полученными от «Завода» городскими квартирами и дачными участками. Ему нужно было успевать обрабатывать огороды на «рідних селах», »тежко гарувати на фазендах» и развивать приграничную торговлю с Польшей. Оголенная революционным порывом, та тогда рвала все: от бельевых прищепок и лампочек до кофемолок и телевизоров. К тому же во Львове уже не хватало опытных наладчиков электровакуумного производства, а специалисты по обработке металлов и стекольщики имели полную возможность вести кочевой образ, пока еще только производственной, жизни. В поисках более высоких зарплат и удобного графика работы.
Наилучшим вариантом которого считался- «жы бы на сутку через трое». Ведь только одних предприятий со стекловаренными печами в городе и окрест насчитывалось более десятка.
   Второй оказался проходной фигурой, не способным разогнать «Завод» для выхода на проектную мощность. Он просидел в кресле генерального директора недолго, менее года,
когда Министерство решило принять свои меры.      
   Третий десантировался из Киргизии на «Завод» с собственной командой. В одночасье превратив заштатный городишко Майли-Сай  при «Киргиз-заводе» в большой аил титульной нации. В котором почти не оставалось славян или немцев. Кое-что ему удалось урвать ценой заводских квартир из Бреста и Калашниково, хотя россы не показали больших способностей к перекочевкам.
   «Киргиз» в цехах объявлялся, как правило, на рассвете. Одетым в спецовочную тужурку поверх сорочки с галстуком и костюмные брюки, заправленные в кирзовые сапоги. Сухой, легкий в ходу, он одиноко обходил «Завод». Появляясь в самых неожиданных местах, короткими кивками головы здоровался с рабочими и молча шагал дальше. Потом в цехе зуммерил прямой телефон и «вечная Майя», уже тогда пересиживавшая в приемной третьего босса, вызывала цехового шефа к Третьему.
   Вернувшись, «Лева» сразу собирал нас. Выкладывал могучие волосатые руки на стол и обводил взглядом явившихся:
  ---Вы, бля, будете работать?! Я вам плачу неплохие деньги, а взамен должен получать за то , что вы нихуя не делаете. Не, бля, так у нас не пойдет. Я вас…
   Убедившись, что смонтированная система межцеховых конвейеров не заработает, пока будет крутиться малая закольцованная времянка, Третий ранним утром, как раз на моей смене, привел к ней сварщика. И стоял, глядя, как тот вырезает кусок цепи конвейера..
   Еще тяжелее происходило переселение инструментально-механических цехов, тоже временно, но уютно, укоренившихся на площадях лампосборочного производства. Хотя построенный для них корпус пустовал уже несколько лет. В темнеющем предвечерьи дождливого декабря по дороге ползла пара погрузчиков, передний шел задом. Удерживая на вилах большой обрабатывающий центр. А рядом, держась за станину станка, тяжело шагал под холодным дождем глубоко пожилой главный механик «Завода»…Иначе здесь уже не получалось.
  Третьего местная публика невзлюбила сразу. За четкие постановки задач и жесткие, казавшиеся нереальными, сроки их выполнения. Решительность в смене начальников цехов и структурную реорганизацию производства. Потом—,открыто возненавидела. За десятки отданных приезжим специалистам квартир и малосемеек. И начала писать. Бесконечные, как львовский дождь, жалобы. Благо, тогда было куда их посылать.
   Нечев,—Третий, был обречен. Он числился в чужаках и не имел поддержки в этом специфическом регионе, население которого центральные власти всячески старались не раздражать. Со значительным опережением перед другими областями проводя газофикацию сел, строительство новых школ,.. Генерального директора не спасал даже отвисевший на проходной плакат:»Поздравляем коллектив с выходом на суточный выпуск 900 000 ламп» и поздравительная телеграмма из Москвы. Лампа, она конечно, лампой, а вот дефицитные «хаты» распределять надо было по-другому…
   Карьеры номенклатурных комсомольских вожаков, в отличие от почти вечных членов Политбюро, всегда лимитировались возрастным цензом. Причем, по его достижении, шустрые переростки очень редко вливались в спаянные ряды партайстарперов. Их относительной молодости дружно боялись и с удовольствием «опускали» на советскую или хозяйственную работу. Так было спокойнее.
   Многолетнему, призыва времен еще раннего Брежнева, бывшему первому секретарю Львовского обкома ВЛКСМ Богдану Кицыку было суждено стать Четвертым. Опытный аппаратчик сразу оценил проделанное до него профессионалами-ламповиками—Первым и Третьим. И не пытался творить революций в налаженном производстве. Он занимался тем, что умел. Возводя много заводского жилья сразу из нескольких источников финансирования, и облагораживал заводскую территорию клумбами.  Появились теннисные корты, спортплощадки и уставленная капитальными крытыми лавочками аллея заводских лип. Было построено несколько, закрепленных за «Заводом»,троллейбусных остановок. Строить было из чего. Четвертый хорошо сработался со своим замом—,Борисом Романивым, и предприятие разбухало от завозимых запасов металлопроката, бумаги и сырьевых. Под соду к зиме быстро смонтировали ангар, а наиболее ценные металлы начали складировать в конфискованном у «гражданской обороны» бомбоубежище.
   Моя память не удержала черт лица Четвертого, но прекрасно помню, что именно в страшном чернобыльском году, когда все путевки на отдых и лечение резервировались для ликвидаторов и потерпевших, на Шацких озерах я снял с крючка наскоро слепленного перемета своего первого и единственного угорька. А в следующем, твердо запомнив даный горничной пароль: » если поймают лесники, скажите, что я убираю у вас комнату», мы со стекловаром  Бодькой Кувшинским ловили в распадках светлых буковинских гор «стругов». Запекая перед ужином ручьевую форель-пестрянку в угольях костра на Поляне любви. И еще, год спустя, я смог позволить себе прощальный ужин в деревянном ресторане после отдыха на турбазе. В Яремче с рыбалкой не сложилось, зато я увозил оттуда пять прекрасно откормленных уток по цене рупь двадцать за кило и пару палок колбасного сыра. Во Львове все это уже было дефицитом.
   С Четвертым работалось спокойно. Жилось—,умно и в меру сытно.
   Но начались митинговые подвижки, зашаталась на всех уровнях советская власть, и Где-то сказали—«надо!», а Кто-то ответил—«есть!». С «Завода» в мэры «пьемонта украинской революции»--,Львова, уходил успешный хозяйственник, преданный национальной идее демократ и, естественно, верный Греко-католической церкви…
   Тогда мы еще выписывали много прессы, хотя чехи уже перестали давать «Летецтво а космонаутика», а плохонькие , на грязно-серой бумаге, распечатки швейцарского «Interavia» приходили из Москвы с опозданием какими-то сдвоенными номерами. Крошечное интервью, вынесенное в геометрический центр первой полосы единственного в городе на треть тиража русскоязычного «Высокого Замка», насторожило меня сразу. Я прочитал его несколько раз:      
  ---Он что, дурак?!
  ---Чего ты орешь как ненормальный?---нервно отреагировала сожительница образца 1968 года.
   Я промолчал. В нескольких строчках писалось, что горисполкомом при отделе универмага на пл. Рынок организована фирма, которой поручается лицензирование ввоза и контроля реализации всей импортной бытовой аудиовидеотехники во Львове.
   Через несколько дней Четвертому были устроены «государственные» похороны провинциального масштаба. По телевизионному экрану под церковными хоругвями в окружении священников плыл гроб, шли люди. Город прощался с мэром, а по »Заводу» послушно шелестел залетный слушок о том, что бывший директор упал на корте с ракеткой в руках.
   Но это будет потом, через полгода, а сегодня мы, заводские выборщики от стекольного комплекса, идем выбирать Пятого.
   Иногда, после воскресных ночных смен, в совершенно пустой аллее заводских лип я вспоминаю Четвертого. Трогаю на ходу холодный швеллер лавочек и тогда, по какой-то странной аналогии, в памяти возникает еще один образ---,московского телепродюсера Влада Листьева. Хотя?..


  ---Твои?--- рукой показываю Лильке на спешащие впереди нас фигурки трех женщин.
  ---Не мои, а Зеника.---подруга не любит, когда уборщиц «вешают» на нее, и сразу указывает на их непосредственную подчиненность начальнику участка.
  ---Они что, тоже идут выбирать генерального директора?
  ---А куда ж еще?
   ---Могуче! В таком случае, почему я не баллотируюсь на Генерального? Было бы достаточным записать в программе развития «Завода» пункты о своевременном завозе высококачественных веников «сорго», дополнительной паре перчаток и десятке за туалетную вредность. Если в зале будет такой контингент выборщиков, даже не сомневаюсь, что директора изберут на этом уровне.
  ---Тебе не фиолетово? Я вообще думаю скоро перейти к маме. На «Микроприборе» мне намечается место, у них часть КБ откалывается.
  ---У меня нет мамы с папой.
   В большом фойе  людей относительно немного, но за открытыми дверями виден почти полный зал. Народ расселился, кучкуясь цехами и отделами. Наш стекольный скромно устроился сзади. Вокруг окруженного «одалисками» из технологического бюро, похожего на толстого и уютного турецкого пашу, Альберта  Иосифовича. Мы с Лилькой находим места чуть спереди, за сидящим в одиночестве механиком Орестом Буром.
  ---Орку, кто там за столом на сцене?
   Бур оборачивется:
  ---Завком Грумяк,..
  ---Этого знаю
  ---Рядом с ним, пожилой дядька,--кандидат из Тернополя. Директор "Ватры" Ярчук.
  ---А наш где?
   Механик молча пожимает плечами.
   Центр зала плотно оккупировала сборка, самый большой, из более чем тысячи человек, цех. Там всеми делами заправляют наладчики линий. И десятки делегированных на собрание монтажниц, цоколевщиц и укладчиц, в большинстве своем приехавших из сел обитательниц заводских общаг и малосемеек, будут голосовать под их влиянием. Так было всегда.
  ---Лиль, посмотри направо вперед. Дубариха со своими соратничками села подальше от нас, на отшибе. По моим сведениям «лампа-фара» будет голосовать за Глухарского. Он им уже вроде пообещал полное отделение от стекольного комплекса в случае своего избрания.
   Механик резко оборачивается:
  ---И нахер с пляжа! Нам меньше менингита будет на голову.
   Цех спецстекла к нашему присоединили недавно, образовав стекольный комплекс, но его руководство это не восприняло. Мы явно ломаем их устоявшийся хуторской быт. С оглушающе низкими из-за брака выходами  отражателей и рассеивателей авиационных ламп-фар, но безупречными, исполненными на заказ или продажу, высокохудожественными вазами, ракушками и абажурами.
   Публика шелестом голосов тихо начинает волноваться, и Лилька смотрит на свои крошечные часики:
  ---Уже пятнадцать минут, как…Может, поаплодируем?
   Внезапно зал взрывается всплеском шума. Из раздвигаемой левой кулисы сначала выглядывает шеф отдела техники безопасности Метода, потом в сопровождении начальника цокольного цеха Железного появляется Глухарский. Кандидат улыбается и кланяется залу, а Метода поднимает руку, призывая выборщиков к тишине:
   ---Уважаемое товарищество! Пани и панове. Мы просим извинить нас за опоздание, но вы, конечно, мудро понимаете, в какой сложной и напряженной обстановке национально-демократические силы «Завода» вели подготовку к этому, без преувеличения, историческому для трудового коллектива, событию---выборам Генерального директора. Ваш кандидат…---
--- высокий Метода указывает рукой на Глухарского---…последние три ночи провел под нашей охраной на разных, предоставленных патриотами Украины, квартирах. Потому что мы имели абсолютно точные сведения, полученные  от сочувствующих нам людей из органов, о том, что коммунистический режим готовит провокацию против кандидата, выдвинутого рабочими…
  ---Ну, прямо Ленин из шалаша в Разливе. Не хватает только броневичка --- не выдержав, громко хихикает Лиля.
   Бур с саркастической улыбкой качает головой:
  ---Во, понты проколачивают?!
   Народ сочувствующе гудит, а сидящие в одном ряду с механиком оборачиваются с негодованием на нас:
  ---Тише можно?! Тут не балаган.
  ---Да? А мы то думали. Очень похоже.---Лилька огрызается тихо, почти мне на ухо.
   Зачитываются биографии кандидатов. Тернопольчанин оказывается кандидатом наук, хотя сейчас это не критерий оценки. Впрочем, мне нравится крупная, породистая голова директора тернопольской «Ватры». Он чувствует ситуацию, но держится спокойно и доброжелательно, хотя видно, что внутренне напряжен.
   Выступают претенденты по очереди. Ярчук сразу признает, что «Завода», в сущности, не знает, у него была только возможность ознакомительного обхода цехов. И он рассказывает в основном о своей "Ватре". Выборщикам это не интересно и зал откровенно шелестит разговорами.
  Затем на трибуне появляется Глухарский:
  ---Уважаемые пани и панове. Друзья, соратники, однодумцы! Желающие видеть нашу неньку Украину независимой и сильной державой, патриоты! Мне не надо представляться, вы все меня хорошо знаете по моей работе начальником в сборочном, спиральном и картонажном цехах. Мы вместе подымали «Завод» на тот уровень, который он сейчас занимает в качестве одного из наилучших, процветающих предприятий Украины. Наша сегодняшняя задача, как я понимаю, опираясь во всем на сложившийся трудовой коллектив, работать в новых условиях спокойно и стабильно. Хочу вас заверить, что, в случае избрания меня генеральным директором, я, кроме решения производственных вопросов, резко усилю линию на решение самой острой социальной проблемы---обеспечения наших тружеников жильем. Сейчас «Заводу» сдают один дом, а к Новому году по плану должен быть готов второй 109-ти квартирный. Таким образом, жилищная очередь продвинется на 218 человек. При этом планируется, согласно данным жилсектора завкома, освободить 48 малосемейных квартир по Лисицкой и Монастырецкой. Куда мы сможем переселить семьи из комнат общежитий обычного типа. В дальнейшем «Завод» будет строить только полноценное жилье улучшенной планировки. На сегодня по Кавалеристской у нас уже имеется два участка земли. В будущем году начнем строить, для чего из заводских прибылей этого года планируется выделить…
  ---Лилька, а Глухарский раньше учителем математики в школе не работал? В бассейн по трубе «А», из него трубой «Б». Уже будущую прибыль делит, хотя ее еще никто не считал.
  ---Ты что, не видишь? Он уже всех расселил, отселил, и обеспечил квартирами не сползая с трибуны. Можно даже Надькин жилсектор сокращать за ненадобностью---Лилька откровенно веселится.
  ---Замолчите, наконец! Дайте человека дослушать.---сидящие спереди оборачиваются, у них очень злые лица.
  ---..,а дополнительно, несмотря на нехватку в городе земли под застройку, нам, об этом у меня уже есть предварительная договоренность, выделят еще два участка. Уважаемое панство, вы понимаете, о чем я говорю? О тех особых отношениях, которые намечают сложиться у »Завода» с мэрией города…
   Зал слушает, затаив дыхание, и Глухарский кончает зачитывать свою программу под одобрительное оживление.
    Маленький и чернявый председатель завкома Грумяк предлагает задавать кандидатам вопросы.
  ---Орест, может, найдешь листок бумаги? Хочу Ярчука проверить на «вшивость».
   Бур в рабочем халате и я точно знаю, что в одном из карманов должен находиться  знаменитый блокнот. Из тех шестикопеечных, что выдавались делегатам профсоюзных конференций вкупе с шариковой ручкой. Блокноту много лет и его обложка уже черна от машинных масел, хотя механик лазит за ним в карман крайне редко. Обычно на планерках по понедельникам, когда все дружно «бомбят» Ореста за накопившиеся поломки. Но и тогда записная книжка появляется не сразу, а лишь после того, как «Лева», или сменивший его «Алик», выйдут из себя:
  ---Что ты киваешь головой как пьяный китаец? Чтобы побыстрее забыть, о чем тебе говорят? Записывай! И выполняй!
   Вот тогда механик с несчастным видом достает свой бывший когда-то серо-голубым блокнот…
   Удивительно, но сейчас Орку не сопротивляется и жертвенно вырывает листок.
   «Ярчуку. Вам нравятся светильники, выпускаемые «Заводом»?»
   Вообще, вопросы задаются в основном директору «Ватры»:
   - Вы член КПСС?
   - Если у вас такое чудесное предприятие, то чего вы ищите во Львове?
   - Кто писал вам диссертацию?
   - Где вы рассчитываете жить, если у вас квартира в Тернополе?
   Наконец зачитывается мой вопрос. Ярчук отвечает коротко и сразу:
  ---Нет, ваши светильники мне не нравятся.
  ---Ребята,---радостно сообщаю Оресту и Лильке---у этого тернопольского дядьки со вкусом, по-моему, все в порядке.
   Наконец начинается выдвижение кандидатур в счетную комиссию. Одна за другой взлетают вверх руки. Делегаты встают и быстро называют фамилии выдвиженцев. У одной леди из сборочного цеха получается плохо:
  ---Па.., Пара.., Параська?..
   Зал начинает смеяться, кто-то очень громко подсказывает:
  ---Паранько! Паранько!
   Председатель завкома с улыбкой интересуется:
  ---Это женщина или, может, всё-таки мужчина? Вы хоть эту Параську знаете?
     Лицо стоящей активистки забивает краска смущения, она уже не в состоянии отвечать.
  ---Кто это такая, Паранька?---спрашиваю у Лили
  ---Та,..задроченный жизнью мужичок. Технолог из спирального. «Шнурок» Глухарского.
   Народ, ожидая, когда счетная комиссия подготовит процесс голосования, тасуется группами в вестибюле. Лиля не хочет курить среди людей и мы уходим в пустую галерею, соединяющую «белый дом» с блоками цехов.
  ---Ты за кого будешь голосовать? Или тебе бабы уже дали наказ?---интересуется подруга.
  ---У меня карт-бланш. Ты же знаешь, меня местные не любят, но вот в таких делах—доверяют. Ярчук—состоявшийся директор с хорошей славой и связями в Киеве. «Ватру» делал он. А времена подваливают совсем непонятные, здесь нужны мозги и твердый руль. У него не хреновое оперативное мышление. Слышала, как  мужик грамотно пилотировал, отвечая на мерзопакостные записки?
  ---Правильно. Когда проголосуем, слиняем ко мне? Хочу кофе.
  ---После обхода. Я быстро…
   Цех работает. Спокойно и деловито. Рабочие не догадываются, что в сотне метров от них происходят не просто выборы очередного Генерального директора «Завода», а завязывается интрига. Развитие которой затянется на десяток лет и ударит по судьбам многих из них…
  ---Ты что, в осадок выпал? Кофе совсем остыл.---устроившись с влажной после душа головой перед выставленным на столе зеркалом, коллежанка делает сразу два дела. Злится на меня и кончает краситься. Красится она при мне, и я по наблюдениям знаю, что окромя холодно-розовой помады, пары огрызков карандашей—,голубого и черного, и заслюнявленной коробочки с остатками туши для ресниц, у Лильки в косметичке больше ничего не водится. Странно, но ей этого вполне хватает, чтобы из худосочного очкастого птенца каждый раз превращаться в загадочную восточную женщину с громадными глазами цвета горчащего чая.
  ---Знаешь, чем хлебать холодный кофе, лучше я сделаю ликер?---Лиля одевает снятые на время боевого раскрашивания очки и с интересом рассматривает себя в зеркале. Потом, откинувшись назад, достает из открытого сейфика лабораторную колбу с маркировкой «Made in DDR» и доливает спирт в чашки.
  ---Куда ты столько?---я откровенно пугаюсь---Нам же на начальство выходить.
  ---А ты не иди. По-моему, эти выборы— такая бздурня?! Давай! У них там своя свадьба,..
   Звучит приглашением. Подтверждаемым всеми тремя незастегнутыми пуговичками на блузке и протиранием стекол снятых очков. Девочка не догадывается, что она для меня—повзрослевший аналог далекой и неразделенной детской влюбленности. В точно такой же горбоносый еврейский профиль с загадочными глазами. И привлекательна, по сути, разве что четырнадцатилетней разницей в возрасте. Но Лилька почему-то свято верит в очарование именно своей груди. При виде которой сразу представляется темная кухня с пятком недокормленных материнским молоком еврейских детишек и вспоминается завязший в ушах образчик старорусской похабщины:»…ах, зачем мои девичьи груди ты узлом завязал на спине?»
   Грудь у подружки дряблая до невозможности, напоминающая грушевидной формой и текстурой кожи кожуру нечищеного арахиса. С размытыми акварельными мазками бледно розовых сосков в оконечностях.
  ---Тебе хорошо?
  ---Очень.
   Механика Ореста Бура мы встречаем на выходе из цеха. Несмотря на сырую прохладу ,он в своем черном халате возвращается с собрания не спеша.    
  ---Можете не идти. Там уже все, объявили результат.
  ---И кого избрали, Буренький?---спрашивает Лилька.
  ---Глухарского. Чуть не восемьдесят с копейками  против двадцати процентов у Ярчука. Кстати, по результатам голосования наш стекольный комплекс в «белом доме» уже неофициально переименовали. Теперь мы — жидовско-коммунистическое кодло.
   На лице Ореста появляется тонкая, почти что дипломатическая, ухмылка:
  ---Вы тут сами между собой разберетесь, кто есть кто?
  ---Разберемся.---Лиля зло сжимает тонкие губы---Слава Богу, хоть не рогульское. Вот этого я не перенесла бы.



                Брызги чемергеса  (3)

   Современные революции какие-то все разные. Одни, внезапные и разрушительные как цунами, вызываются, по-видимому, исключительно положением восставших. Как правило, они не поддерживаются никем, ничем и фиксируются историческими хрониками разве что в качестве бунтов.
   Другие, обеспеченные по своему ходу военным, а, иногда и политическим, руководством, получают более солидный статус успешных переворотов, неудавшихся путчей или законсервированных в состоянии неустойчивого равновесия зон конфликтов. Обычно затяжных, в которых на протяжении десятка лет каждая из сторон обзывает другую бандитами , террористами или сепаратистами. Не забывая гордо именовать себя борцами за демократию, революционерами или, на совсем худой конец, партизанами.
   Но только тщательно подготовленные идеологической режиссурой путем разогрева этнических, религиозных и других исторических противоречий до состояния хорошо прогретого чиряка, с информационной накачкой людских масс, получившие финансирование, цели и сроки, становятся полноценными народными революциями. Кровавыми или бескровными. В последнем случае они именуются  общенародными и удостаиваются благоухающего титула. «Весенней»,»бархатной», «гвоздичной»,..вплоть до «цикламеновой» или «лютиковой».
   И все они, как одна, вызывают у значительного числа затронутых ими граждан чувство житейского дискомфорта и неуверенности в надвигающемся завтра.
   Сегодня с «Завода» уходит Лилька, и поэтому мы пьем. В глухом, без окна, кабинетике с оранжевыми стенами. Что построила для себя Шура Полтавская в бытность ее начальником участка «Риббон». Теперь он общий.
  ---Кушайте колбасу. Мы с Сережей сами делали. Он ее алычей коптил.
   Колбасы, впрочем, на столе мало. Преобладают салаты и маринады прошлогодней домашней консервации. Большинство из которых с красной свеклой и морковью. На них у Лили, кажется, совсем поехал «чердак». Помня о своей неважной наследственности она регулярно поглощает уйму моркови, тертого буряка и яблоки во всех видах.
   Производитель колбасы, муж Сережа, сидит скучно. Жековский сантехник сей момент не пьет, он на семейном «Запоре» привез на «Завод» жену с припасами и теперь торчит здесь непонятно зачем. Абсолютно трезвый золотоволосый мальчик в стиле русского лубка. Чуть погодя, набравшись храбрости, он что-то шепчет супруге и та наклоняется ко мне:
  ---Ты поможешь донести пустую посуду домой? Я своего «хрона» хочу отпустить с машиной. А как мой отходняк?. Хорошо организовала все? Думаешь, народ останется довольным? По-моему кушать есть что…
   Из полупустого троллейбуса выгружаемся напротив «Водоканалтреста». Под пьяное, и оттого уверенное, цоканье по тротуару Лилькиных шпилек и треньканье пары торб, набитых пустыми банками.
  ---Слушай, Алдан. Тут на Зеленой открыли недавно клёвое местечко. Куры-гриль. Зайдем, возьмем по пол курицы?
   Узкий и длинный зал модного заведения забит вечерним  людом, но Лилька быстро находит свободные пол-столика и отбирает у меня сумки.
  ---Значит, по пол курицы и по сто. Больше ничего не бери.
   Странно, курица и томатная жижа, в которую требуется макать мясо, кажется, совсем не пахнут. Зато из водочных стопок убедительно несет сырым запахом тошнотного спирта.
  ---Ты из каких?
  ---Что?---непонятый вопрос не мешает Лильке хищно обрабатывать молодыми зубами оторванное крыло.
  ---Спрашиваю, каких маланских корней твои предки? Польских, белорусских, или ты потомственная биробиджанка?
  ---Не поняла?..---подруга сразу прекращает жевать и пялит на меня зло округлившиеся глаза.
  ---Настоящая украинская еврейка, принадлежавшая «черте оседлости», не станет такое кушать. Зачем курицу макать в томатное болото? Нормально запеченная, она должна, похрустывая шкуркой, потрясающе пахнуть сама. Когда меня папа брал с собой в Киев, то вагоны  автоматически начинали тормозиться на подъездах к станциям. От ароматов выносимых на перроны к поезду кур. То были куры, а это-- тырса. Из которой на химзаводе к тому же предварительно выгнали этот чемергес.---тычу пальцем в стаканчики.
   Лилька послушно наклоняет свой вечно сопливый нос к столу.
  ---Да, влетели немного. Спиртяги налили нам. Успокойся, у меня дома есть бутылка сухого вина. Настоящего.
  ---Ты что, детка?! Я тащу твои сумки только до брамы. Хоть на Мучную, хоть на Некрасова.
  ---Дурак ты, м ама, наоборот, будет довольна, если доставишь меня домой.
   Подруга пьяно хихикает, сейчас с ней не поспоришь. А вот маму мне жалко…
   Зябко закутавшись в халат, она смотрит испуганными глазами, как полузнакомый мужик, гремя банками на весь двухэтажный особняк, вваливается вслед за пьяной дочерью в ее квартиру. Мужа Сереги нет, воспользовавшись полученной от жены индульгенцией, он предпочитает ночевать у себя, на Некрасова.
  ---Мама, у нас где-то должна быть бутылка вина?
  ---Лиль, не надо. Уже начало первого, твоя мама спала---стараюсь, как могу.
  ---Надо! Сегодня я сваливаю с »Завода», которому отдала десять, ну.., если точно,- восемь лет жизни. Свои лучшие годы.---Лилька забирает бутылку «Ркацители» из рук матери и сует мне:
  ---Открывай!
   Потом задумчиво говорит. Ровным, совершенно трезвым голосом:
  ---Неужели мне завтра не нужно будет вставать в шесть? Запрессовываться в троллейбус? И переться на Сыхов? Удивительно, даже не верится…


   Грузный силуэт начальника стекольного комплекса заполняет дверной проем  внезапно, и от неожиданности я вскакиваю:
  ---Что-то случилось, Альберт Иосифович?
   Сейчас около семи часов вечера, а шеф, никогда не забывая своей болоновой авоськи, обычно «сваливает» между пятью и пол шестого
  ---Нет. Сиди-сиди.
   «Алик» задумчиво тянет взглядом по оранжевой побелке стен, потом смотрит на меня:
  ---Зашел попрощаться, мы на днях уезжаем.
   Ляпаю быстро и глупо:
  ---Надеюсь, не в Израиль, там стреляют.
  ---В Израиль.
  ---Кто вместо вас?
  ---Петрович.
  ---Значит, мы так и не слетаем с вами в Самарканд? Не  увидим больше Регистан, старый город. И удивительно красивые на восходе солнца  горы. Знаете, московский борт туда прилетал на рассвете и первое, что можно было увидеть с трапа самолета, это окружающие Зеравшанский оазис розовеющие в лучах утреннего солнца горы. Неописуемая красота.
   В начале восьмидесятых львовское бюро путешествий рекламировало такую экскурсию. Когда «Алик» был маленьким, его семья находилась у узбеков в эвакуации, а концом шестидесятых в Самарканде служил срочную я. И оба мы несколько раз пытались сговориться организовать цеховое путешествие на выходные дни. Тогда профсоюз оплачивал подобные уик-энды.
  ---Теперь уже не слетаем. Кто это пишет?---начальник показывает рукой на пяток расставленных по верхам шкафчиков самопальных картин без рам.
  ---Я.
 ---Одну на память?
  ---Выбирайте.
   «Алик» останавливается на первой и единственной, как мне кажется, удачной. «Старый Яффо ночью» я копировал из принесенного Лилей альбома «Израиль*90». Она очень дрожала над ним ,и альбомчику пришлось временно пропасть. На цикл из трех ночных смен.
  ---Альберт Иосифович, это первенец. Пожалуйста, любую другую.
   Но другой начальник не хочет. Он немного топчется на месте и протягивает руку:
  ---Ну, будь здоров. Всех благ.
   Старый еврей уходит по коридору медленно. Тяжелыми, заплетающимися шагами, названными цеховыми остряками «коньковым ходом». Через десяток лет я пойму, что обидел его…


  ---Останься.---указывает в меня рукой Петрович, когда после окончания планерки присутствовавшие начали с облегчением растаскивать стулья по местам. Большой кабинет пустеет быстро, но кто-то делает попытку вернуться и начальник говорит:
  ---Подождите, закройте двери.
   Потом он с секунду молчит, склонив большую голову вниз, к столу:
  ---На тебя жалуются рабочие.
   Теперь молчу я, лихорадочно выводя на максимал свой «бортовой процессор». «Вроде ничего такого, никаких конфликтов?..»
  ---Кто тебе дал право обзывать людей воровским быдлом?
  ---Ко-го?!
   Но это так, я уже понял, что кабинет Петровича не поленился посетить стекловар весьма отдаленного участка «спецстекла» Заблотный. Высокий и худой, со скучным лицом язвенника-аскета. До сегодня у меня с ним не было проблем. Он не закатывает в подпитии ночных производственных истерик как Славка Платонин:
  ---Посмотри слева, на седьмой и четвертый пальники. Эти ****и, что, днем не видели, как они горят? Ходят один за одним, только ***м груши околачивают…
   Имея ввиду зампотеха цеха «Доцента», технолога участка стекловарения и своего дружка—старшего стекловара Ткачуру. В четвертом часу утра Славик зло забрасывает под лавку гаечные ключи и сдирает с рук войлочные рукавицы:
  ---Не выбивает, отрегулировал. Запиши в журнале, я больше хер буду пол ночи мудохаться.
   Этот стекловар, в отличие от Боди Кувшинского, также никогда не испытывает терпением игровой азарт партнеров по «тысяче». Иногда регулярно, каждые двадцать минут, когда автоматика начинает перевод горения «слево-направо или наоборот. Откладывая свои, часто со взятым прикупом, карты рубашками вверх. Чтобы всякий раз в течении пяти-семи минут повозиться со штурвальчиками управления боковыми шиберами. Добиваясь на протяжении часа, двух, строго симметричного слабо положительного давления в газовом пространстве печи.
   И уж тем паче, пан Заблотный не содержит, как старший стекловар Ванька Ткачура, рядом с кладовкой, забитой вонючими валенками, пропаленными телогрейками и кованным стальным реманентом из ломов, клещей и гачков, уютную хатку с парой тапчанов и стенами, оклеенными вместо обоев страницами эротических журналов. Где периодически расслабляется с соратниками, а по слухам,--не только с ними. После лазания на коленях через вскрытые взрывные клапаны в дышущие жаром шанцы регенераторов или хождений на свод печи для забивания рвущих язычками пламени прогаров.
   Стекловар Заблотный не пьет на работе, не курит и не играет в карты. Чаще всего, я застаю его тихо сидящим в будке пирометрии за чтением Святого Писания. От которого он отрывается в начале каждого часа. Чтобы добавить громкости радиоприемнику, постоянно настроенному на волну «Свободы». Стекловар вежлив, корректен и на идиотские вопросы начальника смены, почему простаивает пресс, а потный измученный наборщик полсмены таскает хальмовочной ложкой негодное стекло, точно так, как женщины пенку с недоваренного варенья, всегда терпеливо отвечает:
  ---Я держу заданную температуру и уровень. У меня—,порядок. Откуда мне знать, чего они там намешали в шихту?
   В тот день он мне что-то начал рассказывать о революции, которая идет отсюда, из Галиции. И о том благе, которое она несет Украине. На что я ему сдуру ляпнул:
  ---Боюсь, что из этого рая не выйдет нихуя.
   Тогда он повернул ко мне свое , сразу ставшее замкнутым, лицо и коротко спросил:
  ---Почему?
   Я объяснил…
  ---Петрович, слово «быдло» вообще не из моего лексикона. А насчет разгулявшегося ворья, взяточников-вымогателей не отказываюсь.
  ---Этого мало? Кто тебе дал право так обзывать людей?!
  ---А кто им дал право разворовать колхозы? Уже столярку сдирают с ферм. В государственных больницах не столько лечат, как  в наглую торгуют казенными лекарствами.  В  институтах же прямо насаждается махровое взяточничество, даже не взяточничество, а вымогательство…
  ---Что, его раньше не было?---обрывает меня начальник
  ---Вы же из «политеха»? Раньше там, по крайней мере, при «полянских», «верхоломовых», даже «тиханичах», оно не процветало. Люди, в свое время оканчивавшие «вену», «варшаву», «москву», никогда не пытались организовать учебный процесс так, чтобы студенту было легче дать взятку, чем учиться. Это чисто львовский понос. Очень уж интересное начало «розбудовы Украины»? Вот только нигде еще воры, спекулянты и вымогатели не строили чего-нибудь красивого и пристойного.
  ---Все?! Выговорился? Так вот, что б это было в последний раз. Держи свое мнение при себе, если хочешь работать.
  ---Шеф, ну причем тут мое мнение? Галиция—это 99% селян во всех предшествующих  поколениях. Впервые вкрутивших электрическую лампочку между 45-м и 55-годами. И то, что сейчас делается,--из разряда классических крестьянских революций. Которые не содержат в себе созидательного начала. А вот разрушительным потенциалом обладают. Что-то вроде от пургена в глотку до детонатора в задницу. Пронесет или разорвет, но не вылечит. Это потом кто-то появится, чтобы придумывать, как зашить развороченную жопу…
  ---Заткнись! Повторяю, если хочешь работать, придерживай язык за зубами. Еще раз рабочие пожалуются…---Петрович замолкает ,ища продолжение, а у меня что-то опускается до уровня колен. Сейчас он вспомнит историю с Вовкой «GVD», своим бывшим коллегой по цеховой службе контрольно-измерительных приборов и автоматике, работавшим в нашей смене дежурным «киповцем».И маркирующим аббревиатурой  « GVD» все, к чему прикасаются его руки…
   Той ночью у громко журчащего рассыпавшимся подшипником электродвигателя мы собрались в третий раз. Оба электрика, только что доложившие о неутешительном итоге поисков резервного аналога, дежурный слесарь по КИПиА Вовка и я. Поломку обнаружил «GVD» часа полтора тому во время обхода.
  ---Алдан, выключай конвейер! Он сейчас заклинит и сгорит.
   Смотрю на медленно текущую двухметровой ширины речку из поблескивающих колб и перевожу взгляд на электриков:
  ---Вы хорошо искали? Точно нет ничего подходящего?
  ---Нету,нету. Мы не только резерв смотрели, облазили всю стеклозаготовку и ГВТ, думали, может там чего-нибудь найдем и снимем.
  ---Что будем делать, орлы? Он дотянет до утра?
   Электрик Орест молча пожимает плечами.
  ---Я тебе говорю, он сгорит. Угробим мотор.---Вовка явно ощущает себя владельцем найденной им предаварийной ситуации.
  ---Орест, а если быстро снять двигатель, заменить подшипник? Сколько времени надо?
   Вмешивается второй электрик Юрко:
  ---Часа три, если мы только найдем такой. Их у нас нет, у мастера «Леопольда» закрыты в кладовке. У него тоже может не оказаться такого подшипника.
   Все, теперь мне нужно принимать решение. Смотрю на часы---начало третьего ночи.
  ---Попробуем тянуть на аварийном…
  ---Ты что, Алдан? Мы спалим его.
  ---Володя, что предлагаешь?
  ---Выключить мотор.
  ---А дальше? Стоять до утра?
  ---Разобрать, посмотреть,..
   Остановка конвейера означает прекращение работы линии «Риббон» с пуском товарной колбы в бункера оборотного стеклобоя. Совершенно напрасное сжигание в печи 1200 кубометров газа в час и трату нескольких сотен киловатт электроэнергии на всю работу в холостом режиме системы «шихта-печь-машина».
  ---Ладно, работаем, пока двигатель не сдохнет. У нас нет вариантов.
  ---Это вредительство!---упрямо говорит «GVD». Вовка не может пережить, что его предложение отклоняется.
  ---Мы будем работать, Володя.
  ---Ты это сознательно делаешь!? Чтобы спалить мотор и нанести вред Украине!
   Ну, бля…И тут начинается революция.
  ---В общем, так, я посоветовался с вами и принял решение. Если потребуется, отвечу за него. А в смене у меня демократии не было и *** будет. Разве что когда меня выгонят. Понял?!
  ---Понял, что ты будешь вредить как все коммунисты-москали.
  ---Вот что, Вова, если тебе чего не нравится, ****уй на «клумбу». Там своим демократам и расскажешь о моем вредительстве. Они обожают такое слушать.
   Это была долгая и плохая ночь. Дежурные разбрелись по своим мастерским, а я каждый остававшийся час жег пальцы о перегретый двигатель и ждал утра. Потом ушел домой, сдав смену на ходу, записав выработку 342 000 штук колб и жирно подчеркнув рапорт о не устраненной неисправности. Еще не зная, что революционный слесарь Вовка остался дожидаться свое начальство. Чтобы заявить о  нежелании пребывать в одной смене с антиукраински настроенным элементом. Оставив  память по совместной десятилетней работе в виде точнейшего, почти что судового, хронометра, вылепленного им из сдуру купленных мною кооперативных кварцевых ходиков. Пары антенных усилителей, позволивших по невероятно длинному, в 56 метров, кабелю устойчиво принять на самом дне львовской ямы телевизионный сигнал из Польши. И солидного блока управления елочными гирляндами.
   Что делать? Если даже в практике общенародных революций баррикады, делящие людей на чистых и грязных, так же обязательны, как устраиваемые бригадами карманных воров искусственные давки в троллейбусах.
  Но о «GVD» начальник не вспоминает, а начинает потеряно рыться в бумагах на столе. Что там еще?
  ---Ты бы лучше делом занялся? Тут…
  ---Что надо, Петрович?
  ---Та, достали меня уже…Ладно, сможешь составить график перевода смен с восьми на двенадцатичасовой рабочий день? И подготовить распоряжение по цеху?
  ---Кого и с какого?
  ---Непрерывное производство, с первого. Кроме машинистов «Риббона». Запомни, кроме машинистов.
   В не столь уж редких случаях очень тяжелых выводок «Риббона» в технологический процесс машинисты случается «сдыхают» на третьем-четвертом часу работы. Начиная повторять свои действия и становясь неспособными осмысленно скомпоновать сложную комбинацию из нескольких десятков разнородных параметров. Положения машины в пространстве, синхронизации несущихся конвейеров, съема стекла, температур, примораживаний, охлаждений…Едино возможную для получения хорошей ламповой колбы.


   Втянутый центростремительными вихрями в горячку революционной эйфории «Завод» спешно присягает на верность Украине, периодически, в счет обеденных перерывов, митингует у главной проходной, а по вечерам, на приказной волне национальной сознательности, собирает светильники.
   На улицах Львова служивые с новыми кокардами на фуражках уже появились. Кокарды той же размерности, что и ранее, это позволяет не засвечивать выгоревшие места на околышах потасканных офицерских фуражек. Вместо звезды на них тризуб. Преобладают физиономии в старших чинах. По-видимому, успевшие обзавестись в Галиции квартирами. В основном почему-то это подполковники. Смешно, но некоторые начали ускоренно отращивать усы. Правильно, классический полковник должен быть непременно усатым. Поначалу, завидя в толпе цивилей на троллейбусной остановке офицерскую фуражку, я хихикаю:
                Присягали ж императору? И народу, и диктатору,
                а потом—интеллигенции. И попам—за индульгенции.
                За квартирки ж на Подоле присягнули дядьке Лёне.
                Ну, а если дать в Одессе? Неужель, и тете Бэсе?
   Но затем становится грустно. Очень не нравится появившееся словечко «переприсяга». Начинаю читать «Историю руссов», «Историю казачества» и сразу перестаю удивляться. Со времен татаро-монгольского нашествия вся история славянских территорий к северо-западу от Черного моря---плотно сплетенное макраме из клятв, присяг, переприсяг. С последующими изменами вождей и вождям, ударов в спину союзникам и братаний с врагами.
   На «Заводе» массовая кампания по принятию переприсяг военнообязанными заканчивается в несколько дней. Мне тоже надо в военно-учетный стол, государства, в котором я прожил 48 лет, уже нету.
   Сидящий отставник подымает голову:
  ---Отпуск?
  ---Присяга
  ---Уже почти все приняли---утомленно говорит столоначальник и пододвигает к себе стопку бумаг---Военный билет? Нету с собой? Ну, ладно, принесешь. А пропуск?
   Забрав пропуск, молча указывает на отдельно выставленный, похожий на церковный аналой, столик с лежащей на нем синей папкой. Но я подхожу прямо к письменному столу расписаться. Чего читать, и так помню:»Вступая в ряды Вооруженных Сил,..принимаю военную присягу и торжественно клянусь…»
   Заводские митинги, не особо часто, но регулярно устраиваемые национал-демократами для подкачки революционного духа, начинают зарождаться по утрам. Чаще всего с цеховых планерок:
  ---Начальники участков! Механик! Ты тоже, кстати,..---
   Последнее, ко мне:
  ---…организуйте людей к 12-ти часам на первую проходную. Возле нее состоится митинг.
   Впрочем, иногда ответственная вертикаль идеологического руководства тяжко запаздывает со своевременным уведомлением цехов и служб. Тогда цеховой шеф через секретаршу отыскивает прежде всего начальника смены:
  ---Пробеги по участкам. Срочно надо собрать народ. Митинг будет.
   И извинительно добавляет:
  ---Только что позвонили.
   Я стою на лестничной клетке у окна. Отслеживая, как цеховой контингент спускается на митинг. Здесь это дело любят. Главное, зафиксировать отбытие цехового руководства в сопровождении актива из приближенных начучастков и технологов. Тогда можно будет без помех организовать по-азиатски неспешную чайную церемонию.
   Пан Метода появляется внезапно. Увидев меня, недавно назначенный заместитель генерального директора по кадрам и режиму приветливо кивает. Ему явно нравится уровень отмобилизованности цеха на мероприятие. Как вдруг выражение удовлетворенности исчезает с его лица и он по какой-то сложной траектории начинает насторожено приближаться. Сует руку и смотрит. На меня, пристально и непонятно.
  ---Как дела? Вы что, не идете на митинг?
  ---Какие у нас дела? Стекло одно. А из цеха, пан директор, начальники смен не отлучаются. Печи работают, «Риббон» под струей держим.
   Метода кивает. Он хочет чего-то еще, но молчит. Не сводя с меня глаз. Что за черт? Как будто на мне что-то висит?..Конечно! Сувенирный «Олимпик» вытягиваю из нагрудного кармана спецовки прямо за торчащий наружу усик телескопической антенны. Молча выдвигаю еще пару колен и на глазах у замдиректора включаю прожорливую игрушку. Хоть бы аккумулятор не оказался посаженным. «Свободу» искать не надо, она повсюду. На русском, украинском, белорусском.
   Прощаясь, мы оба улыбаемся. Метода—,умиротворенно, а я с облегчением. Не те сейчас времена, чтобы в подпольщики-кагебисты записываться. И так за москаля держат…
   Я—штрафник, по ночной забывчивости затопивший электродвигатели насосной № 2. Утром, выслушав простенький доклад:
  ---Бак был почти пустой. Включил насос, часа два-три на собачьем холоде сидеть не буду? Ну, ушел, замотался, третий загрузчик заварило на «америке» , меняли…Совсем забыл, Петрович.
   Начальник устало переспрашивает:
---   Двигатели как?
   Услышав, что целы и что бригада мастера электриков «Леопольда» их уже разбирает для просушки на печи, шеф говорит:
  ---Ладно, иди спать.
   Через пару дней, с учетом сразу обеих производственных необходимостей: примерного наказания и выполнения плана по сборке светильников, меня, без освобождения от обязанностей начальника смены, начинают включать в сборную команду. Третий день выпускающую светильники. Сейчас эти неустойчивые аляповатые конструкции в виде нанизанных на электрические шнуры гирлянд из пластмассовых блюдечек, точеных деревяшек и анодированной жести по вечерам собирает весь «Завод». Планы доведены до всех без исключения цехов, служб и отделов. Даже тех, где отродясь не водилось ни одного электрика или, хотя бы, мужчинки, способного лудить провода. Сборка продукции ведется на волне революционно-патриотического сознания, поэтому не оплачивается и очень напоминает вечерние чистки картошки в армии. Разве что разговоры другие. Не о неизбежном, как восход солнца, приказе на дембель, а серьезные,--державотворческие:
  ---Так шо будем с нашими москалями делать?
  ---Ну, те, которые смирные, и захотят работать на Украину, хай тихо живут. Раз уже приехали.
  ---А с теми, что будут мешать нам строить державу?
  ---С теми разговор короткий,---чемодан, вокзал, Россия! В очередь за телогрейками и вареной колбасой.
Рабочие радостно смеются. Им нравится решать государственные дела. Ведь это так просто с помощью придуманных вождями лозунгов. Смешно и одновременно страшно. У этих ребят, на мой взгляд, за исключением Черновола, никуда не годные вожди. От которых я за три года митинговых агитаций не услышал ни одной фразы об управлении или трансформации, либо реформировании экономики научно-промышленного региона Галиция, ни слова о том, каким образом требуется реорганизовать сельское хозяйство. Одна только уже надоевшая истерия. Москали, коммуняки, испорченный люмпенизированный Восток, государственный язык,..Как будто не было электрофикации и газофикации глубоко отсталого крестьянского края, уже успевшего выбросить в поисках лучшей жизни несколько эмигрантских волн. Не было возведения сотен заводов, фабрик, цехов, создания НИИ и КБ. Строительства школ и больниц. Похоже, галычане сами не знают, что делать с обретенной независимостью? Подобное может плохо кончиться. Хотя, пока во Львове сидит Черновол, а в Киеве—Кравчук, думаю, ничего страшного не произойдет. Парни образованы, умны, отменно хитры, а ,главное, не претендуют на свое происхождение от добиблейских ариев.


   Наш трехэтажный аварийный флигель опустел. Из него съехали последние соседи. Сразу две семьи. Продавщицы гастронома, жившей в однокомнатной квартире рядом с нами, и дамы с ликеро-водочного «Днестра». Она со своим супругом Витольдом и дочкой занимала сначала комнату, а затем и весь первый этаж. Сырую, ужасно темную композицию из двух однокомнатных квартир. Разделявшихся средневековой стеной метровой толщины. В которой нанятые Витольдом строители с трудом, но пробили двери.
   За новыми квартирами соседи дружно ходили в горисполком около двух лет. Глядя на наш явно бездействующий прайд сначала с полным непониманием, а, потом, и с молчаливым презрением. Не объяснять же им, что у меня никогда не было сберегательной книжки, и что вклад бывшей жены после исчезновения Сбербанка СССР оказался положенным на алтарь государственной независимости Украины. Именно поэтому хождения в исполком мы прекратили довольно быстро. Городская власть, находившаяся от нашего дома на удалении четырех десятков метров ,это заметила и перешла к одностороннему общению посредством почтовых отправлений.
   Три вытянутые в линию окошка на первом этаже двухэтажного дома сразу привлекают внимание. Давно не мытые, хотя и занавешенные белой материей, они расположены так низко, что мы заглядываем в них ,наклонив головы. В одном горит свет.
  ---Домик без подвалов, квартира барачная, типа «паровозик». Да, дожились вы с мамочкой. После третьего этажа на центральной площади…
  ---Не собираюсь я тут жить!---сразу взвивается на дыбы сынок.
  ---Все равно, зайдем. Будешь знать, что матери докладывать.
   Кажется ,именно так выглядело выгравированное на пластине золота и унесенное ракетой послание землян внеземным цивилизациям. К колену усатого мужика прижался мальчик, а у подошедшей и ставшей рядом с ним женщины к открытой груди припал младенец. 
  ---Добрый день. Нас горисполком прислал. Осмотреть квартиру.
   Протягиваю мужчине конверт с письмом.
  ---Как же так? Нам ее «Водоканал» дал. Только позавчера въехали.---убитым голосом говорит женщина. В ее глазах—,отчаяние. Мужчина растерянно молчит. «Да, скорее всего у этих ребят и ордера на вселение нет. Но нам тут тоже без интересу»
  ---Успокойтесь, пани. Кормящим мамам волноваться нельзя. Мы, в общем то, не претендуем на это жилье. Можете даже  письмецо оставить. На память.
   На улице тихо бурчу:
  ---Элита «Водоканалтреста»--водопроводно-канализационная гвардия аварийных бригад. У нее, чем больше течет по улицам воды, тем сильнее «капают» квартирки. Сплошь вчерашняя селуха.
   Другую предложенную властями сожительнице и сыну двухкомнатную квартиру мы разыскиваем втроем. Ползая по узкой лестнице трехэтажного дома с мансардой, ибо сориентированы на ее «высотный» номер. До встречи с аборигеном, который веселым смешком сразу опускает нас вниз:
---   17-я ? Очень высоко поднялись. Впрочем, не вы первые. Ее почти все так начинают искать. Года два уже не могут заселить. Во дворе семнадцатая, в углу под балконом.
   В глубоком пенале маленького дворика сыро и сумрачно даже в солнечный день.
  ---Вон, двери доской забиты. Замок не выдержал предыдущих осмотров. Полагаю, смотреть здесь не на что. Судя по всему, на этот золотой жилфонд не то что «Водоканал», даже дворники не претендуют. Ладно, пошли домой.
  ---Она издевается надо мной?---раздраженно, чисто по-женски, спрашивает бывшая супруга. Имея в виду заместителя начальника жилуправления горисполкома пани Лубецкую.
  ---Вполне возможно, Валентина Власовна. Серый, вечером Арчибальда на газон не выпускай, а гуляй в поводке вплотную под стенами мэрии. Пока раза три не отметится. И следи, чтобы каждый раз задирал лапу на надлежащую высоту. В вопросах сатисфакции это принципиально…            
    Меня исполком из аварийного флигеля отселяет радикально, сразу выдав ордер. В маленькую однокомнатную квартирку, весело пялющуюся с высоты бельэтажа на жухлую траву стадиона «Сельмаш».
  ---Где вы взяли этот ордер?!---сразу орет пани из мастеров по эксплуатации жилфонда ЖЭКа по бывшей Энгельса, когда я появляюсь там для осуществления чисто технической процедуры---регистрации документа. На авральный крик открываются двери бухгалтерии, подтягиваются паспортистки.
  ---Не, ну ты посмотри, что делается?! Там еще живые люди прописаны, а уже появляются всякие…
  ---Кто тебе его дал?
   Пани Лубецкая, к которой я обращаюсь с просьбой о пролонгации регистрационного срока, смотрит на меня веселым взглядом льдисто-голубых очей и сразу тянет руку:
  ---Давайте.
   Прячет ордер в свой стол и с игривым видом облегченно произносит:
  ---Я его аннулирую.
   Квартирные игры в отселение кончаются после того, как утром Рождественского сочельника достаю из почтового ящика очередное письмо.
   Территория перед подъездом странного, похожего на сендвич из бараков, девятиэтажного дома напоминает громадную детскую площадку. Рассматриваю навешенные по торцу здания какие-то непонятные балконы с пронзающими их косыми пролетами эвакуационных лестниц.
  ---Ребята, это не общежитие?---спрашиваю у пары беседующих пап.
  ---Общага семейного типа.
  ---Длинные коридоры с дверями по обе стороны?
  ---Угу. Вам на какой этаж? Лифт останавливается с четвертого.
  ---Спасибо, уже ни на какой.
   Итоги подвожу в присутствии всех своих и братца Саши:
  ---Все! Надо эту долгоиграющую бодягу с отселениями прекращать. Согласно выстраданному на протяжении пары лет правилу первому:»никогда не показывай Галицкому уряднику, что ты что-то из под него хочешь, если у тебя нечего ему дать». Это позволит, по крайней мере, не усугублять собственное положение…
  ---Дурак!---не выдерживает брат---Что ты умничаешь тут, на кухне. Других отселили, а ты остался один в развалюхе.
  ---А что мне остается, если я не сижу на весовой гастрономии в магазине или не катаю контрабандой в Польшу ворованную водку? Из этой квартиры все ходили и ходят на завод. Сбережения хранили на книжке, которая сгорела. Нет, Сашко, у нас сейчас другого выхода, как занять глухую оборону. В единственной надежде на действительное существование такой категории из политэкономии, как рента местоположения. С которой эти державотворцы…                Показываю пальцем на возвышающуюся над крышей дома башню мэрии
  ---…похоже очень хорошо знакомы. Судя по тому, с каким наслаждением местная пресса пишет об их идее строительства дипломатического городка под консульства России и Польши чуть ниже старого канализационного коллектора по течению Полтвы. И потому не может быть, чтобы какому-нибудь крепко фаршированному деньгами деятелю не захотелось бы отабориться здесь, в самом, что ни есть, историческом центре Львова. Тем более, что на оба аварийных флигеля мы тут остались одни. Короче, Сашко, подкинь с дюжину электрических предохранителей. Тут везде «жучки» стоят, сгореть можно. Провода изолированного метров сорок-пятьдесят…
  ---Зачем?
  ---У меня есть школьный звонок, цеховые «киповцы» помогли. Закреплю на стене флигеля, входные двери усилю и закрою на замок. Замурую окна первого этажа. А фонаря наружного освещения у тебя нет? Двор иллюминировать.
  ---Ты что, тут вековать собрался?
  ---Не знаю, но укрепляться, чувствую, надо. И, кажется, не на одну зиму.



                Серенада  совиной  ночи  (4)


   Полный кворум из всех четырех начальников смен на территории стекольного цеха случается редко. Примерно раз в несколько лет. Когда, выросшая до критической, суммарная масса их служебных ляпов, из-за по черному ,неправильного статистического распределения разом вбухивается в очень короткий отрезок времени. Где-то между пятницей и понедельником. А на планерке при разборе полетов к тому же оказывается нач смены, благополучно отработавший субботнюю ночь и до самого понедельника в цехе не объявлявшийся. И которому ничего не остается, как, в полной незнанке, придурковато пялить глаза на беснующееся руководство, думать про себя на местном диалекте «а при чому я тут ка сы винен?» и молчать. Именно тогда озверевший шеф, втихаря подзуживаемый штабным  кодлом из начальников участков и технологов, вчиняет в журнале передачи смен собственноручную запись:»Прошу усіх!!! начальників змін з журналом передачи змін по цеху 20 червня о 15-00 з*явитися в кабінет начальника цеху».
  Являемся понурой цепочкой и тихо заходим.
  ---Такая работа начальников смен не устраивает!..Никого! И меня –тоже.
   Ой, начальство не оригинально. Точно так нас когда-то приветствовал «Лева» (Лев Иванович), потом—«Алик» (Альберт Иосифович), теперь эти же слова тихо произносит Петрович. Ритуально дружно опускаем головы. Оптом признавая все свои прошлые, а, за одно, и будущие, ошибки. И во всю стараясь покаянным молчанием не допустить форсированного выхода злости шефа на максимал.
  ---Переводя смены на двенадцатичасовой график работы я пошел навстречу пожеланиям людей. Вас тоже. Думая, что делаю доброе дело и  цех станет работать лучше. А что в итоге?   
Так что, наверное, придется пересмотреть…
   Вот это уже сильный ход. Причем не из области производственной педагогики, а что-то вроде апперкота по яйцам в профессиональном боксе.
  ---В пятницу потек цилиндр упаковщика. И как сработала смена в этой, самой простой, ситуации? Машинисты посигналили, спокойно откатили карусель и сели в будке. А слесарь в одиночку возился полтора часа. Начальника же смены никто из рабочих в цехе вообще найти не смог…
  Шеф старается не смотреть на Жеку  Ильинского. Показательно громко трахать мужа замдиректора «Завода» по качеству начальнику заготовительного подразделения просто невозможно. Контрольная «мамочка» держит в цехе целый взвод своих «девочек», без личных штампов которых вся товарная продукция может оказаться браком.
  ---Кто из вас работал в воскресенье? Ты, Шура? Объясни мне эту запись: 17-00---20-00 простой участка «Риббон» из-за отсутствия тары? В картонажном цехе тара была? Восемь тысяч стояло. Что значит,»не отвечал диспетчер по телефону?», когда он открыл картонажку и сам организовал ее подачу конвейером на ночную смену. А что делала ты? Отпустила в пять часов упаковку и гоняла чаи?!.
   Тема «чайных церемоний» возникла с моим появлением в цехе и объявяется всякий раз, когда у начальства иссякает запас обвинений из аргументов суровой конкретики. Теперь можно кивать головами, поддакивать и даже осторожно атаковать. Заявляя веские контрпретензии к паршивейшей работе «директоров участков», беспринципных  стукачей-технологов и других извечных врагов начальников смен. А, главное, демонстрировать неукротимое желание лезть грудью на любые баррикады ради выполнения плана производства цехом.
   Впрочем, на практике мы ограничиваемся возвращением в родной «окоп». Глухую конторку без окон. Круглосуточно освещаемую лампочками Эдисона-Яблочкова из заводских неликвидов. Шура, Ирен и я с облегчением закуриваем по сигарете, а Жека, пользуясь случаем, быстро вытаскивает из-за своего шкафчика что-то плоское, уже упакованное в бумагу.
  ---Бывайте, коллеги.
  ---Та стой ты! На минуту можешь задержаться?! Успеешь еще на фазенду, до вечерней дойки коз далеко.---вдруг заявляет Шурка. Оттерев меня, она устраивается за столом в позе начальницы. Элегантным жестом изымает дымящуюся сигарету изо рта и оттопыривает нижнюю губу:
  ---Народ! На календаре-20 июня, пол-лета, считай, пролетело. Кто-то думает сваливать в отпуск? У меня Лола в июле-августе поступать будет, так что…
   Это-серьезно. Сейчас в учебные заведения Львова принято поступать консолидированными усилиями семьи, с мобилизацией всех связей и финансовых возможностей родового клана.
  ---Поступай. Если ничего такого чрезвычайного не станется, то раньше февраля-марта я идти в отпуск не планирую---Ильинский явно спешит уйти.
  ---У Женьки отпуск приурочивается к массовым родам у коз--- я хихикаю
  ---Окоту!---назидательно поправляет Жека и прощается---Ну, все. Я пошел.
  ---Шура, я тебе тоже не помешаю. Вряд ли мне посольство откроет визу раньше октября. Если тебе кто сможет пересрать отпуск, так только он---Ирен с великой любовью показывает сигаретой на меня.
  После своего первого визита к чикагской тетке, апогеем которого стал случайный танец в каком-то баскетбольном кабаке с Майклом Джорданом, Ирка обнаглела совсем. Попытавшись даже как-то обозвать меня незнакомым, нежно прозвучавшим словом «крейзи». В ответ на заявление, что моим ребятам уже надоели регулярные приемки «Риббон»-машины, всегда ломающейся за десяток минут до конца ее смены «А».Не зная английского, пришлось ориентироваться на славянские интонации дамы:
  ---Это что-то вроде «старой курвы», коллега, да? Так вот, моложавая ты наша «чикага», еще разок, другой попробуешь всунуть мне смену с почти развалившимся патроном на «Риббоне» или с транспортерной лентой в получасе до полного ее разрыва, и я пойду к начальнику. С анализом своих ремонтных простоев по времени их возникновения. Отвыкайте, мисс, на чужих болтах в рай ездить, здесь не Америка.
   С тех пор у нас тихая и потаенная любовь.
   Выйдя из цеха, останавливаюсь в предотпускном раздумье. «Конечно, это дурь—переться срединой лета в завком. Я же в прошлом в прошлом году брал путевку. Но морду там не бьют за наглость?
   Профсоюзный коридор тих и пуст. Здесь можно перевести дух и зарядиться наглостью, с опаской косясь на двери кабинетов профбоссов. Там, кроме их физиономий под портретами Шевченко, что сменили лозунг «Профсоюзы—школа коммунизма», интересного ничего нет. Тихо стучу в дверь боковой комнатки.
 ---Заходите.
   Со всей возможной нерешительностью втискиваюсь, осторожно закрывая за собой дверь.
  ---Добрый день, Рената Васильевна.
   Здесь все, как год тому. Пахнет кофе и духами. Разве что вопросительная полуулыбка маленькой красивой женщины стала чуть старше и менее жизнерадостной.
  ---Присаживайтесь
  ---Да я на секунду. Честно говоря, почти -что просто так…
   Мотаю в вопросительном отрицании головой:
  ---Случайно, ничего нет? Горящего, уже подгоревшего? Без разницы—отдых, лечение. Все, кроме гинекологии. Любэ?!
   Бухгалтер завкома изумлена:
  ---Пан…Кайзервальдский, кажется? Вы очень веселый человек?! Вот так просто, в разгар лета? По-моему, в этом году вы даже в очередь не становились на путевку? И справки не приносили?
   Пора сваливать.
  ---Да я  так, Рената Васильевна, в расчете на счастливый случай. Извините, пожалуйста. До свидания.
   Где за спиной эта ****ская ручка?
  ---Подождите, я перезвоню, тут…
   Замираю, пани Рена ведь всегда была правильной женщиной.
  ---Мария Назаровна? Да,так, потихоньку. Ну, что решили?
   Рената Васильевна, сочувственно покачивая головой, слушает монолог невидимой собеседницы, а я пытаюсь по выражению ее лица прочитать результат.
  ---Не волнуйтесь, прекрасно вас понимаю. Не подходит, значит не подходит. Подождем. Я буду спрашивать в обкоме союза. Но Куяльника что-то вообще давно у нас не было…
  ---…нет проблем. Сдаю назад. Всего наилучшего.
   Бухгалтер кладет телефонную трубку, с лукавой улыбкой смотрит на меня и распахивает прикрытую дверцу маленького сейфа.
  ---Вы всегда такой везучий?
  ---Когда выпадает общаться с вами,--да! Вы—женщина, приносящая людям кусочки счастья.
  ---Да ну, скажете тоже. Люди постоянно чем-то недовольны. Берете этот отказной «Любель--Великий»? ---она вынимает из журнала путевку---Он с 24-го числа.
  ---Спасибо, Рената Васильевна. Вы выпишите счет? Я завтра целый день на «Заводе», с утра оплачу. Тридцатипроцентная?
  ---За десять! С этого года по колдоговору путевки на лечение с оплатой 10% их стоимости работниками «Завода». А как там вообще? Вы же уже бывали в «Любеле-Великом»?
   Показываю рукой на телефон:
  ---Эта пани была, наверное, из «белого дома»? Да? А «Любель-Великий» годится в качестве курорта только для закаленных цеховой жизнью тружеников горячего производства. Способных усваивать без серьезных последствий Зойкину жратву из нашей цеховой столовой.
  ---Неужели?..---задумчиво произносит бухгалтер профкома---а ведь пару лет тому «Завод» помогал им заканчивать строительство нового корпуса.
   Мне так хочется ляпнуть «и совершенно напрасно, не в коня корм», но усилием воли сдерживаюсь. Не расстраивать же по пустякам такую милую даму?

   Быстротечная и короткая, как июньская ночь, курортная жизнь внешне неспешна. В мигающей цветной полутьме холла досматривают «Взгляд» последние телезрители. Всякий раз вздрагивая и оборачиваясь на луч света, изредка выбрасываемый открывающимися за их спинами дверями. Тогда становятся слышимыми смех женщины и приглушенное баритонирование мужских голосов. В комнате тихо догуливает летний вечер компания. Наконец, двери распахиваются в последний раз и вышедшая парочка, пронзаемая сзади расстрельными взглядами пенсионеров, быстро уходит в оконечность коридора. Где к невидимой шахте выключенного на ночь лифта прилипла уводящая вниз спрессованная серпантина лестницы. Потом в яркой вспышке гаснет экран «Электрона», негромко шаркают шаги и раздается резкое щелканье проворачиваемого в замке ключа. И только тогда, чуть погодя, из черной щели приоткрывшихся дверей в коридор тихо выскальзывает фигурка женщины. Чтобы сразу же скрыться в других дверях.
   Санаторий уснул. Лишь ночные бабочки продолжают свою неукротимую пляску вокруг молочных лун, устало льющих электрический свет в совершенно пустое пространство длинного коридора.
   Первый утренний силуэт возникает рано. Бесшумно погружая кроссовки в бордовый ворс ковровой дорожки, мужчина доходит до лифта и исчезает на лестнице. Очутившись в сиреневом рассвете большого вестибюля он осторожно жмет дверную ручку, затем беспомощно начинает оглядываться. Пытаясь определить место, где может спать дежурная по корпусу. Что вечером закрыла входные двери, выключила в вестибюле свет и, разбуженная, наверняка будет недовольно и громко бурчать. Завидев у присяжного рыбака почему-то так сильно ненавидимый всеми уборщицами короткий телескоп удилища.
   Одиночные любители физической зарядки в еще дышащих ночной свежестью аллеях появляются позже. Популяции этих, как правило, замкнутых и целеустремленных стоиков всегда крайне малочисленны, но присутствуют в санаториях постоянно.
   Пожилая гвардия предпочитает перед завтраком неспешный прогулочный терренкур. Центральной аллеей, меж искрящей бриллиантиками росы газонов. Медленно углубляясь под пронизанные утренним солнцем кроны деревьев парка, где жадно пьет целебное волшебство бодрящего воздуха. Там старики дружат с белками и кормят птичек.
   А вообще-то санаторий просыпается поздно, минут за сорок до завтрака. Выбрасывая в растворяемые двери балконов волны сложного купажа из вечерних перегаров сивушных масел, вчерашних духов и, уже сегодняшнего, кем-то свежесваренного кофе. Хлопают двери и обвально взрываются бачки клозетов. Быстро вытесняемые шелестом душа и упругим напором хлещущей из кранов воды. Холодящий ментолом воздух полнится запахами туалетного мыла и духов. Внезапно исчезающих под могучим полетом сурового и дремучего аромата «Русского леса».
   Санаторий встал. С выходом к завтраку у курортников начинается оздоровительная страда. У одних она кончается быстро—принятием сероводородной ванны или короткой отлёжки на канапе под тяжестью нескольких кило грязи. Намертво зашитой в мешочки из старой матрасовки. Другие, сумевшие найти более плотный контакт со своим врачом, будут бегать с сумками до полудня. Из водолечебницы в очередь к массажистке, потом под контрастный душ и еще на что-то там остромодное и дефицитное. Являясь в столовую на обед с опозданием, совершенно измотанными и пропотевшими.
  ---Вы Маланчук? Или Кайзервальдский? В общем, не уходите. Придет дежурная вас переселять.---говорит один из двух молодых людей, когда я возвращаюсь с завтрака. 
   Нас—четверо. Временно размещенных в бывшем «обкомовском» номере из пары смежных комнат о двух входах с коридора. Из него убраны телевизор и холодильник, зато взамен всунуты две кровати. К тому же второй вход вместе с прилегающей инфраструктурой из полномасштабного санузла и платяного шкафа в коридорчике жестко контролируется уборщицами. Это их суверенные владения, набитые ведрами, вениками и стратегическим запасом тряпья. В которые нам категорически запрещается вторгаться. Хотя милостиво было разрешено прослушать в 7 утра производственное совещание. Полностью посвященное отпетому негодяю—главврачу санатория. Заставляющему уборщиц убирать.
   В аккуратно открываемой двери льняная рубашка навыпуск.
  ---Маланчук? Собирайтесь с вещами на выход. За нами придут.
  ---Кто?---будущий сосед по палате почему-то пугается.
  ---Кто—не важно, главное—куда? Думаю—на ПМЖ, не сидеть же 24 дня в этой общаге. В прошлом году, прежде чем получить место в 6-м корпусе, мне пришлось почти неделю кантоваться в сталинском бараке № 5.
   Остающаяся молодежь внимательно слушает:
  ---Да, мы тоже уже здесь три ночи провели.
   С фешенебельного третьего нас быстро ведут лестницей на молодежный пятый этаж. Спешащий за мной Маланчук, кажется, тянет ногу.
  ---Сюда. Сейчас вам надо к врачу. Третий этаж, тут написано---дежурная кладет на стол бумажки.
  ---Петро---представляется мужчина и, улыбнувшись, садится на стул
  ---Алдан.---ответствую, сразу заваливаясь на ближнюю ко входу кровать. Теперь она моя, у соседа, похоже, нет опыта санаторно-курортной жизни.---Надо сначала лахи разложить, развесить.
  ---А к врачу?
  ---Успеем!---подымаюсь и забрасываю чемодан на кровать.---На сегодня все равно процедур не выпишет.
  ---Мне надо---сосед смотрит на свою осторожно отставленную ногу…
   Наша комната смотрит на запад. По утрам в ней свежо, но уже со второго часу пополудни начинает заползать солнце. Успевая к вечеру накалить санаторный номер до невозможности.
   Вернувшийся с ужина Петр сидит на кровати, а я, заварив кружку чая, со стулом выползаю на балкон. Здесь красивые вечера. Размытые далью пространства торфянистых пустошей в купах кустов и с отдельными деревцами томно рябят в желто-розовом воздухе поверх блестящей листвы деревьев парка. В прошлом году с такого же балкона пятого этажа несколькими ночами можно было видеть, как с военного аэродрома стартуют «ночные пираты». Грохочущие белые факелы уходили в небо, потом внезапно гасли. Оставляя поднимающиеся разноцветные строевые огни. А в другой стороне вспыхивали посадочные фары и скользили полого вниз, исчезая за черными зубцами деревьев.
  ---Ты откуда, Алдан?---соседу, похоже, скучно.
  ---Из «Бандерштадта»---ухмыляясь, смотрю на вставшего посреди комнаты Петра и вижу в его глазах непонимание.
  ---Из Львова, панэ Петро. Сейчас он и «Пьемонт украинской революции», и Лемберг. А я думал, ты из Западной Украины и в курсе.
  ---Такого не слышал. Я из под Ровно, живу между станциями Дубно и Здолбунов,.на «железке» работаю. В депо, по тормозам. Производственная травма у меня. Как думаешь, поможет мне здесь, а?
   Пожимаю плечами, я просто не знаю, что отвечать. Тем более, перед тяжелым железнодорожным железом у меня благоговейный трепет. Будь то клепаный ажур перекрытий дебаркадера львовского вокзала или развешенные австрийскими инженерами над узостями карпатских речных долин мосты.
   Не дождавшись ответа, Петро выставляет из шкафа на средину комнаты дорожную сумку:
  ---Нас снова переселять не будут?
  ---Не думаю. Общаговские карантины тут практикуются сразу по прибытии. Пока свежий курортник не разобрался в ситуации. Кстати, врачиха спрашивала, на полный срок путевки ты рассчитываешь, или планируешь уехать раньше?
  ---Точно, спрашивала! Тебя тоже?
   Хмыкаю:
  ---С учетом прошлогоднего опыта, товарищ железнодорожник, похоже мы тут со своими, оплаченными через профсоюз, путевками нахер никому не нужны. К этим знахарям стал ездить народ вообще без путевок, зато с живыми жирными бабками. Которому не надо заполнять корешки для возврата в завком, но селить требуется только в шестой корпус. Единственный, где номера на двоих и с удобствами. В этом году мы еще отделались по самому минимуму. Увидишь, через недельки две тетя вызовет нас еще раз на прием. И запоет :«Ну, у вас все идет прекрасно! У нас очень сильные грязи, главное—не навредить. Я думаю, в вашем лечении желательно сделать перерывчик. Хотя бы на полгода». Потом измеряет давление. «Да, уже повышенное. Скорее всего, это побочный эффект от ванн. Так, когда вы думаете закрывать санаторную книжку? Гы, не слышу?»
  ---И как надо делать?---сосед явно начинает расстраиваться.
  ---Да никак, Петя. 24-х дневный курс санаторного лечения практикует большинство подобных контор. Здесь этого срока как раз хватает, чтобы привыкнуть к перловой каше с хвостами полуразложившегося минтая. Петь, я часто себе устраивал путевки. Отдыхал в Карпатах, на Буковине, в Одессе и под Одессой. Но такой говенной жратвы нигде…
  ---Во-во, это по делу, Алдан. Ты будешь чего-нибудь ложить в стол?
  ---Нет.
  ---Тогда я переложу туда сало, а? В капроновой сумке держать нельзя.
   Дорожных сумок у Петьки две. Та, что побольше—,продовольственная. Сала в ней много, не менее трех сортов. Сначала комнату заволакивают запахи лаврового листа и душистого перца, потом горечно тянет дымком костра. Трехлитровая банка с маринованным шпиком в уплощенный пенал стола не вписывается. В сопровождении двух литровых, набитых домашней колбасой в смальце, она отправляется обратно. На дно платяного шкафа.
  ---Колбаса, для особых случаев---заранее анонсирует хозяин.
  ---Никак девочки ожидаются, пан гусар? Или теща обещала подвалить с инспекционным визитом?
  ---Не-не…Ну, мало что? А вдруг?
  ---Так ты хоть предупреди заранее, чтобы я не внеплановую рыбалку червей достал. Тут с ними плохо, в прошлом году на мельницу пришлось ходить.
  ---Да нет у меня пока никого, как и ты  вчера приехал. Хотя хлопцы на работе даже завидывали. Говорили---погуляешь трохи, жизнь в санаториях веселая. Вот только нога у меня сейчас не для танцев.
  ---Вечером «дрыгалок» быть не должно. Здесь они через день с кино. Так что сегодня придется ограничиться тихоходными маневрами на скрещениях парковых аллей. Если не зажрут комары.
   Когда я выскакиваю из-под душа, Петя уже практически готов к вечернему выходу. Держа в руке ключ, он терпеливо дожидается окончания моей возни.
  ---Пошли?
  ---А заправка топливом? Я что, похож на дрезину с ручным приводом? Кроме того, вероятное общение с незнакомыми дамами требует слегка повышенного уровня раскованности. Чтобы с испугу не начать им рассказывать об устройстве главной тормозной магистрали в железнодорожном составе. Могут не понять. Предлагаю: по сто пятьдесят домашнего натурпродукта, а?
   Черт возьми, в тумбочке бутылки с самогоном нагрелись, как минимум, до температуры молочной смеси для грудных младенцев. 
  ---Да, моцная!---сосед трясет головой и подсовывает ближе ко мне газету с нарубленным салом.
  ---Для себя делана. Еще по капельке?
  ---Не-не, давай, Алдан, выезжать на воздух.
   Старый запущенный парк темнеет сразу, как только солнце опустится к горизонту. И тогда из заполненных вонючей водой ям в парковых чащобах вылетают комары. Их много и они настолько злые, что бессильны даже метровые опахала, выломанные в кустах. Начинается ежевечернее сафари на двуногих. Всегда кончающееся отступлением курортников в комнаты. Закупориваются до утра балконные двери и долго шлепают мухобойками полотенца. А, в окончание битвы, вонзается в потолок казенная подушка. Убирающая последнего, так умно пристроившегося ,кровопийцу.
   На асфальтированном пятачке перед нашим корпусом заиграл аккордеон. И народ, только что выхлюпнувшийся волной из темной духоты кинозала, потянулся на звуки вальса.
  ---Танцы?---Петро ведет головой, как охотничья собака---идем, посмотрим.
   Сегодня свои курортные вечера дотанцовывает старый заезд. Успевшая перезнакомиться публика быстро формирует пары и жадно шаркает подошвами по асфальту. Вальс заканчивается и почти сразу начинает звучать переменчивая ритмика любовных ступенек аргентинского танго.
  ---Атакуем!---киваю Петру и решительно двигаю вперед.
   Эту женщину я увидел только сегодня, но уже успел классифицировать для себя «соломенной послушницей». Она ходит невероятно скользящей, скорее—даже смиренной, походкой. Всегда держа , обрамленную волосами цвета тусклой соломы, голову чуть склоненной. В прическе, чем-то напоминающей стожки сена, которые гуцулы ставят в Карпатах, насаживая траву на вертикальные тычки. Танцует женщина хорошо. Пробую хулиганить, но дама легко подстраивается под шкодливые выкрутасы ног партнера. А когда отвожу ее назад, она, не дойдя до места, вопросительным взглядом просит остаться рядом.
   В панельных стенах комнаты «Олимпик» работать не хочет и я слушаю новости на балконе. Слегка тревожась за соседа, в середине двенадцатого корпус закроют обязательно. Устало подтягивая ногой Петр появляется вовремя:
  ---Успел провести девчат. Посидели трохи у них на лавочке перед третьим корпусом.
  ---Видел твою бригаду. Хороший цветничок надыбал.
  ---Молодежь—то ее подружки, а она сама –замужем. Пять лет как детей не имеют. Роксоланой зовут. Где этот город Рогатин? А у тебя как?
  ---Это что, в порядке обмена развединформацией? Тетю зовут Ниной. Из Запорожья, с какого-то, говорит, очень крупного завода микросхем. Правда, половина цехов там уже стоит. На днях у нее кончается путевка. Ну, а этот—,Рогатин, между Львовом и Галичем. Закрой балкон, будем комаров ликвидировать.
   Но сосед ведет себя беспокойно, он бесцельно перемещается по комнате, а когда я, проверив уплотнения двери и окна, берусь за ножное полотенце, вдруг заявляет:
  ---Не, Алдан, я так не могу. Давай сначала по кусочку сала. Бо голодный все равно никак не усну. А комары мне не мешают.
   В неудержимом хохоте сползаю на прикроватный коврик:
  ---Так у нас ни-и кусочка хлеба.
  ---Ничего. У меня сало без хлеба проходит нормально…

      В санатории есть бассейн. В прошлом году его ванна была пуста, сейчас—полна воды. Но у него, похоже, неправильно устроен слив и на поверхности постоянно много пенного мусора непонятного происхождения. Именно поэтому в послеобеденный мертвый час я привел Нину на «фосу». Или «баюру», старую торфяную выработку. По утрам вытянутая впадина рябит темной, но чистой водой, здесь мало людей и много лучше, чем в бассейне. Даже сейчас, когда в воде полно торфяной взвеси.
  ---Ты замужем?
  ---Нет,---она внимательно смотрит на меня---у меня был жених. Он давно разошелся со своей первой женой и мы в этом году думали пожениться. А в мае разбились на его машине. Он—насмерть, а я вот, долечиваюсь после больницы.
   Женщина показывает белые знаки небольших шрамов, окантованные точками снятых швов.
  ---Он что, сильно гонял?
  ---Да нет…Хотя? Понимаешь, когда Николай, чтобы не попадать под сокращение, ушел с завода, они с другом стали мотаться по селам. Закупали скот, а потом продавали в городе. Перед тем, как мы поехали на рыбалку в плавни, у них вышел прокол. Ребята приехали поздно ночью и загнали машину в гараж. Всего на пару часов, но утром все мясо оказалось запаренным. Пришлось вывозить и закапывать. Оно не годилось даже на колбасу. Тогда он стал ездить быстрее, я так думаю.
  ---Не понимаю? Вы отдыхать или за мясом ездили?
  ---На рыбалку. А на обратном пути заскочили в село. Там Коля прикупил бычка, чтобы оправдать поездку. Ждали долго, хозяин ходил искать какого-то мужика, который умеет бить скотину. Торопились, мне на работу надо было…
   Молчание затягивается. Потом я неопределенно выдавливаю:
  ---Да,..
  ---Я сидела рядом, но до сих пор не могу понять, как машина пошла прямо на дерево. Меня допрашивала милиция, а я им ничего не могла сказать…
Странно, «соломенная послушница», похоже, не нервничает. Она рассказывает тихим и ровным голосом, от которого становится не по себе:
  ---…Колю положили под дерево, то самое, в тени ствола. Он был в сознании, увидел меня и сказал:»почеши мне нос, очень сильно чешется». Я сразу поняла, сейчас он будет умирать. И он умирал, а я чесала ему нос…
   Пора обрывать!
  ---У меня с собой бутылка «Сливянки». Дамское питье?
   Нина молчит не возражая.
  ---Тогда не здесь. Дети рядом.
     Мы валяемся на кроватном покрывале среди некошеного разнотравья березовой рощи. Деревья тут высаживались после войны, разреженными правильными рядами. Они пропускают солнечные лучи, позволяя загорать. У нас нет стакана и бутылка «Сливянки» пьется по очереди, глотками прямо из горлышка. Нина потихоньку становится задумчивой и молчит. Она лежит, облокотившись на локоть, смотря в полуотвороте по своему обыкновению вниз. Как подымает глаза на меня. Немигающие, округлившиеся глаза. С мерцающими в желтой глубине зрачков черными искринками:
  ---Милый, поставь пистончик, а?..
   Вчера Петро, минуя лечащего врача, провел прямые блиц-переговоры с няньками из водолечебницы. В результате чего у него сегодня уплотненный рабочий график из четырех лечебных процедур. А у меня—свидание с завтра уезжающей «соломенной послушницей». Сразу по окончании 169-й утренней серии «Просто Марии». Добрый сосед не только «отпустил» мне комнату до обеда, но даже великодушно предложил вскрыть банку стратегического резерва. Посчитав рандеву на нашей территории «особым случаем». От колбасы я мужественно отказался, а сала подрезал в ассортименте. Воткнул в умывальник с открытым краном бутылку натурпродукта и принес из столовой в салфетке хлеб. На фоне санаторной жрачки стол получился просто шикарным.
   Нина открывает дверь внезапно и тихо. Как только закончился очередной кусок сериала и стихла возня с растаскиванием персональных стульев по палатам. Оглядывает комнату и показывает на валяющийся ключ:
  ---Закрой дверь.
   Прелюдия курортных романов, за редкими исключениями, по процедуре стандартна. И варьируется в небольших пределах. От простенького:
  ---Ваше здоровье!
до изысканно-высокопарного и , часто, неискреннего:
  ---За пьенкных дам, цо раз по раз пьерше!*( За прекрасных дам, каждый раз впервые)
   Я наливаю самогону и говорю:
  ---Погнали!?
   «Послушница» пьет квалифицированно. Не нюхая, залпом. Демонстрируя плотное знакомство со злым демоном советской электроники---заводским спиртягой. Потом почти сразу—снова расширенные зрачки…
   «Интересно, почему у многих баб такие угловатые колени? Торчат не эстетично, как лапки у убиенной домашней курицы …»    
  ---Повторим? Чего грустишь? Отпуск кончается? Ой, да нам всем выплывать из него на работу. Раньше, позже, но возвращаться.
   Женщина отвечает серьезно и тихо. Она вообще обо всем говорит тихо:
  ---Если будет куда вернуться? Наш цех последние полгода работал на склад. Знать бы, что такое будет твориться?
  ---А что тогда?
  ---А тогда бы у меня комод стоял дома доверху набитым микросхемами. И я чувствовала себя нормально обеспеченной женщиной. По крайней мере, на пару лет.
  ---Микросхемы? Да кому они сейчас нужны?
  ---Так думаешь? Ладно, замнем для ясности, милок. Уютный ты, толстенький, животик вон какой наел…
  «Зад у нее невкусный. Вислый и низкий. Так, станок на ткацко-прядильной фабрике. Кайфа мало, зато трудиться как на субботнике…»
  ---Давай по единой. Сальцо бери. У Петра оно чудесное. Что-что? У вас, на востоке толще? Девочка, это не критерий оценки. Сало- не член, оно должно быть прежде всего вкусным.
  ---А этот шалунчик должен быть толстым. Правда?
   Я весь истекаю потом. Капает, кажется, даже с мочек ушей. А ее неутомимое в судорожных бросках тело с задранной вверх головой всего лишь покрылось тонкой пленкой испарины. Торчащая грудь раскачивается вверх-вниз, доставая иногда до моего лица. Тогда я чувствую отвратный приторно-сладкий запах.
   «Если этот скрипящий стул развалится? А трансляция на коридор? Нет, это не курорт, а голая батрачка на тетю».
  ---Как у тебя с почками?
  ---Почему ты спрашиваешь?---впервые настораживается «послушница»
     Но я уже молча разливаю водку. Странно, выпили немного, чуть более полубутылки.
  ---По последней. Сейчас придет Петро.
   Леплю сцену расставания, но Нина гнется ко мне губами. Ощущаю новые всплески конвульсий ее тела, вижу глаза…Нахер! Тянусь к лежащим часам.
  ---Давай разбегаться, неудобно будет. Петька и так полдня болтается по санаторию беспризорником.
   Она гаснет на удивление быстро. Превращаясь в неприметную «соломенную послушницу». Склоненная голова, скользящая походка…
  ---Па! Увидимся.
  ---Вечером?
  ---Не знаю.
   Как радостно звонко прощелкивает ключ в замке открываемых дверей?!
   Суетливо растаскиваю шторы и настежь открываю балконную дверь. Сейчас надо залезть под душ. Скоро обед. Черт, еще не включили воду? А, прилягу чуть-чуть. На минутку. Хорошо… В расширяющейся вспышке красно-голубого света на меня летит вертикальный ствол дерева!..Что за дьявольское наваждение? Осматриваюсь. Потолок на месте, он не вращается, и за парапетом балкона едва шевелящиеся верхушки деревьев. Я не пьян, но отчетливо помню даже рисунок коры дерева…Этот мужчина,..Николай? Да он, наверное, тоже хотел спать? Оче-ень хот…Неужели?..
   Просыпаюсь от зуда комариных укусов и духоты. Солнце почти у моей кровати, наступил вечер. С тупым недоумением смотрю на аккуратно убранный стол. Слушаю Петькино фырканье в душевой.
   Она поджидает меня утром после завтрака на пятачке у входа в корпус. Отрезав возможность всякого маневра.
  ---Я сегодня в обед уезжаю. Сейчас у меня никого. Зайдешь? Попрощаемся.
  ---Извини, но мне надо домой на сутки. Всего доброго. Счастья!
   А в палате говорю собирающемуся на процедуры Петру:
  ---Петь, я домой. Ключ не вешай на доску, носи с собой. Завтра приеду, разыщу тебя. В тумбочке—боезапас. Пользуйся.
   Народ уже собрался на «Просто Марию». Пригнув голову, пробираюсь позади сидящих в холле. И вздрагиваю, когда периферийное зрение замечает, как из матрицы человеческих затылков медленно разворачивается белесая головка женщины.


  После полудня в санатории становится тихо и скучно. Насытившийся процедурами и слегка умиротворенный обедом народ расползается по палатам. Спать, после того, как развешено на балконе простирнутое в умывальниках бельишко. Играть в карты, если составилась компания, или читать в одиночестве книгу. Только самые неугомонные, ценящие динамику насыщенной жизни, прячут на дно сумок кроватные покрывала от цепких взглядов дежурных по корпусам и уходят загорать. В луга или бассейн. И тогда сонную благость санаторной сиесты смущают суетой разве что отъезжающие. С наигранным оживлением они дотаскивают нагретым асфальтом  коротенькой главной аллеи свои дорожные сумки к выходу. Останавливаются у вытянутой сторожки приемного отделения. Откуда, обернувшись, прощаются взглядами с кусочком беззаботной и легкой жизни. Что называется курортной.
   Могучий, жмущий воздух к земле, едва свистящий гул накатывает сзади внезапно. Транспортный Ил-76 взлетел с военной авиабазы и сразу, не набрав высоты, тяжело перекладывается в развороте на северо-восток. Он летит над шоссе очень низко. С хорошо видимыми крупными буквами нестертой аббревиатуры «СССР» и номером на консолях крыльев. За десять дней это первый увиденный мной самолет. Аэродром «Черляны» спит, шевелясь в мареве зноя торчащими каменными бабами стояночных капониров.
   За мостом через Верещицу продовольственный магазин. Он открыт, но пива и сигарет в нем нет, зато много трехлитровой консервации в стеклянных банках. Далее—книжная лавка. Год тому в ней торговали, а теперь я ее вижу постоянно закрытой висячим замком. Сегодня,—даже со стоящей перед ней женщиной. Внимательно изучающей выставленный за оконным стеклом распорядок работы книжного магазина. Ко мне спиной стоит дама, которую за несколько дней пребывания здесь, полагаю, успело заметить большинство санаторских. Она ежеутренне появляется из нашего корпуса вскоре после завтрака. И деловито мелькает среди кустов парка. Из водолечебницы в «женский корпус», потом куда-то еще…Привлекая внимание прекрасно пошитыми летними платьями из цветастой материи и часто сменяемыми сумками. Напоминающими  полиэтиленовые кульки, но очень большими и красивыми. После обеда дама исчезает. Не объявляясь затем ни в вечерних аллеях, ни на танцах.
  ---Алло!? Напрасно ждете, он не откроется.
   Женщина оборачивается, молчит, а я читаю в ее глазах недоверие. Это злит. У меня нет носового платка и я молча задираю перед лицом дамы большой палец. Оглаживаю им амбарный замок, смотрю на него сам и с удовольствием демонстрирую женщине. Остается  счистить с него сизую пыль.
  ---Спасибо,---моя жертвенность вознаграждается осторожной полуулыбкой--- вы не служите в полиции?
   Ну, и вопросец? Человеку, при появлении которого на задней площадке троллейбуса, половина пассажирок, из тех, что помоложе, начинает хвататься за верхние пуговички блузок, а другая---нервно скручивать солдатскими скатками свои сумки со спрятанными на их дне кошельками. А почему она произнесла слово «полиция»?
  --- Да, я знаю, у меня казенная физиономия.
  ---Нет-нет! Метод интересный.
  ---Скорее- грязный. Кстати, в этом магазинчике я купил «Век криминалистики». В прошлом году.
  ---Так вы—, местный, из Любеля-Великого? Работаете в санатории? Скажите, почему у вас такие странные порядки. Я, когда сошла с поезда, почти два часа ждала такси на вокзале. И не было ни одного авто.
  ---На каком вокзале?
  ---Вот там,---рука женщины показывает вдоль шоссе---на дороге кирха с высоким шпилем, а за ней вправо поворот к вокзалу.
  ---Мадам?..мадмуазель?..В селе—такси?---меня рвет хохотом, но я сдерживаю себя. Мне не хочется обижать эти глаза.---Ради Бога, откуда вы?
  ---Из Венгрии.


  ---Алдан, ты чего-то гладить будешь? Нет? Тогда я отнесу утюг.
   Вернувшись, Петро аккуратно перекладывает снятые со спинки стула вечерние брюки на кровать. Потом заявляет:
  ---Ты прав. Мне ихняя жратва в столовой по нулям.
   Слова звучат приглашением ко второму, настоящему, ужину.
  ---Петь, «пузыри» в тумбочке. Возьми сам. Его бы охладить трохи под краном,а?
   Чувствую, что наглею, спихивая застольный быт на соседа. Но сейчас мне действительно некогда. Разместившись на балконе, я отслеживаю весьма оживленное после ужина движение на выходе из корпуса. Одновременно подготавливая нестандартный ход в возможной боевой операции:
                Всевышний леди ниспослал
                в наш рай перловой каши,
                где плов из бычьего хвоста
                и уксусом борщ квашен.

                Где все прогулки под луной
                --зудящее сафари,
                С досадной разницей одной:
                --охотятся лишь твари.

                Окрест навозом провонял,
                под хатами- цвет мальвы,
                а вместо ланча—сериал
                в страстях от «Просто Марьи».
   Интересно, где проходит эта тонкая грань? Между эпатажем и хамёжем. Рискнуть?
                Здесь водку хлещут в номерах,
                любовь из бабьих стонов,
                туманным гонгом по утрам
                злой перестук вагонов.
  ---Ну что, давай?---нетерпеливый силуэт полещука перекрывает проем балконной двери.
  ---Для аппетита!---Петя предпочитает краткие, предметно насыщенные, тосты.
  ---За боевую удачу для нас обоих, пан Петро! Ты сегодня пашешь по своей программе?---позавчера история любовных отношений Петра и Роксоланы во всем объеме описывалась фразой «она чего-то крутит, говорит, что боится».
  ---Может ,пойдем на танцы?
  ---А ты что, уже откатал всю программу? Продолжения не будет?
  ---Знаешь, Алдан, ну ее к чертовой матери! Такая хитрая зараза. Вертит, крутит.
  ---Да?..Ну, она должна быть хитрой, рогатинская как никак. Одна такая тетя в гареме турецкого султана так намутила босфорской водицы, что мужик сдуру весь свой Диван чуть не вырезал. Диван? Что-то вроде Совета Министров Турции по-нашему. Сейчас ее за это по квоте революционной провинции не то номинируют, не то канонизируют национальной героиней. И все-таки, Петя, я на твоем месте просто так половину санаторного срока, что ты посвятил ей, не похерил бы. Эта яловая краля хоть знает, что у тебя двое детей?
  ---В принципе знает.
  ---А надо в подробнейших деталях. Скажем, дочка—победительница математических олимпиад, а сынок—, многообещающий футболист…
  ---Ну не придумывай, чего я ей буду такое брехать?
  ---Мужик, она из тех краев, где свадьба на 50 приглашенных, с кортежем из «Жигулей», цветной фотосъемкой и жареными курями через пару месяцев жестко детерминирует подобную церемонию у соседа. Но  в 70 гостей, видеосъемкой сюжетов на фоне потасканного «Мерседеса» и подачей третьего горячего из еще кровящих, но уже закопченых бройлеров. Именно поэтому твоя доця должна выиграть все местные олимпиады и готовиться на осень к поездке в Киев, а сынок---получить приглашение в футбольный клуб города Шепетовка. Название клубу придумаешь сам? Пойми, нужна зависть к твоей жене, матери двоих умных и здоровых детей. И если этот экземпляр Роксоланы действительно хитер, она использует шанс забеременеть. Тут так полюбляют голую шару, что даже лозунг изобрели:»диаспора нам поможет»
  ---Ну, ты и спиваешь? Как Троцкий. Или Кравчук. А, может, все-таки на танцы? По-моему, у меня уже душа к ней не лежит. Не люблю хитрых.               
  ---Петь, честно говоря, у меня на вечер свои планы. И, кроме того, от вокала: «путана, путана, путана, ночная бабочка, кто в этом виноват?..» мне плохо становится. В голову лезут телевизионные морды секретарей ЦК, комсомола и кое-кого из плеяды пламенных украинских советских поэтов.
   Не менее часа я тихо патрулирую аллеи парка, изучаю публику в танцевальном зале, а затем, игнорируя порожний лифт, подымаюсь к себе. Сначала проходом коридора первого этажа. С выставленными на ночь под двери бутылками кефира для сердечников. Потом торцовой лестницей на второй этаж, противоположными ступеньками на третий…
   Сосед скучно сидит в комнате, поджидая меня:
  ---Ну, что?
  ---А нихера! У сердечников—, «Горизонт», на втором и третьем—новые кубики от «Электрона», на четвертом телевизор совсем  «сдох», не работает. А у нас, на пятом этаже, сам знаешь,--лампово-полупроводниковый антикварный сундук. Пока все, пан Петя.


   В вечернем полусвете чужая комната смотрится строгой, опрятной непонятностью. Без привычно торчащей на тумбочке антенны «Олимпика» и консервной банки, заполненной окурками. Бережно сложенной вчетверо на столе газетной просаленной скатерти и удобно валяющегося в ногах кроватей «домашнего» носильного барахла. Так себе, голубовато-серая скучная келья. Даже не пахнущая настоящей курортной жизнью.
   Сегодня я впервые в гостях у Лидии.
  ---…получить направление за границу?
  ---Как тебе объяснить?---в затруднении Лида слегка разводит руками.
   У нее красивые руки и сложена она чрезвычайно соразмерно своему, в общем-то, невысокому росту.
   ---Понимаешь, мы живем в не очень большом городе, где фамилия Купер известна всем. Мой папа работал прорабом, а потом его выдвинули на номенклатурную должность—заместителем председателя горисполкома. Я тогда оканчивала английскую филологию…
  ---Где?
  ---У нас, в Ужгородском университете.
  ---Теперь почти понятно. Подтвержденная дипломом квалификация, отсутствие проблем с допусками в КГБ и почти что просматриваемая наявность советского блата. Близко, а? Венгерский язык, наверное, тоже знаешь?
  ---Естественно, с детства. Ну, вот видишь? Ты все сам понимаешь. По распределению я получила место переводчика в Управлении торговли Южной группы войск.
  ---И как?
   Лидия мечтательно подымает глаза вверх.
  ---О, это, пожалуй, лучшие годы в моей взрослой жизни. Я имела большие возможности совершенствоваться в английском, хотя официально числилась переводчиком с мадьярского языка. Пела солисткой в художественной самодеятельности, объездила с концертами всю Венгрию. Как нас принимали?! Мы выступали даже в посольствах…
  ---Потом начался вывод войск, и все рухнуло. Из Москвы для этого прислали генерала. Как его боялись?! Все случилось так страшно внезапно, мы были сильно подавлены и растеряны. Наше Управление ликвидировалось в числе первых. А я не хотела уезжать. Ты знаешь, что я тогда сделала?..
   Открытую улыбку озорной девчонки на лице этой женщины я вижу впервые. Такие, ярко выраженные, пары верхних резцов часто встречаются разве у дам из туманного Альбиона и мадьярок. Но если у англичанок они лишь подчеркивают неистребимую страсть к утренней овсянке, то обитательниц Закарпатья делают очаровательными.
  ---Я набралась нахальства и сумела пробиться к этому страшному генералу. Тогда все решал только он. Самое интересное, он не выгнал меня из кабинета, выслушал и оставил переводчиком при ликвидационной комиссии. Я получила целых семь месяцев для того, чтобы что-то придумать.
  ---А с чего это он к тебе так?
  ---У нас дома возникли большие проблемы. Папу разбил инсульт, нужно было много лекарств. Очень дефицитных, которых в Закарпатье почти не было. А в Венгрии они есть. Папа и сейчас практически не ходит,ну, едва, чуть-чуть. Я же сюда по его путевке приехала. Собез выдал, но врачи запретили так далеко уезжать из дому. Ты просто не можешь представить, в каком положении я очутилась после ухода наших. Три месяца проработала на одного еврея. Он постоянно обещал рассчитаться,  потом просто исчез. Не заплатив ни форинта. Я тогда дала объявление в газеты с предложением уроков английского языка. Сразу начались звонки, много звонков. И уже через день меня хозяйка выгнала. Крича на весь дом, что проституткам квартир не сдает. Оказывается, требовалось в объявлении указать «без секса». А я этого просто не знала.
  ---Понимаешь, Алдан, сейчас я в состоянии тебе рассказывать об этом, а тогда?...Дунай называют голубым, но в тот день он нес очень темную воду. Она равнодушно хлюпала тяжелыми волнами о камень набережной. Вот так: хлюп, потом снова—хлюп…Наверное, я тогда была на грани срыва…
  ---Лида, пожалуйста, постарайся успокоиться. Это уже там—позади, в прошлом. Ты сильная девочка и выкарабкалась из обстоятельств.
  ---Мне помогли мои друзья. Хотя , вообще-то , в Венгрии не принято делиться своими проблемами с другими. Там каждый решает их сам. Но мне помогли устроиться учительницей английского языка в школу.
  ---Не имея гражданства Венгрии?
  ---Да, там в государственных школах не хватает преподавателей английского. Зарплата очень низкая. Кто знает язык прилично, сразу находит работу в частных фирмах или колледжах и зарабатывает в несколько раз больше. Но одно дело было найти место, и совсем иное—, начать работать. Дети поначалу устроили мне форменную обструкцию. Они просто не замечали меня. Вели себя так, как будто в классе не было учителя. Я совсем не пронимала, что случилось, пробовала говорить с ними. В ответ—, издевательский смех, они делали вид, что не понимают моего венгерского. Дети такие жестокие. Если бы не директриса?  Я прибежала к ней в слезах сказать, что не смогу работать, а она мне ответила: « посиди здесь, приведи себя в порядок». И сама пошла в класс. Что он там говорила, не знаю. Теперь многие из учеников—, мои друзья, хотя я, наверное, всегда буду бояться их жестокости. А тогда, в конце дня, директриса мне сказала:
  ---Ты должна понимать, в Венгрии русских не любят.

   Сегодня воскресенье, процедур в санатории нет и, хотя часть курортников разъехалась на выходной по домам, лужайка возле бассейна полна народу.
  ---Баррел…Что это такое?---тупо перелистав страницы старой газеты на английском спрашиваю Лидию
   Она отрывается от учебника и смотрит на заголовок, зависший над снимком нефтяной качалки
  ---В баррелях измеряется добыча нефти.
  ---Странно, в первый раз встречаю это слово? У них же пинты, галлоны?..
   Лида не отвечает, она и в санатории не оставила своих занятий английским. Мне же скучно:
  ---Сегодня воскресенье, по местным правилам ничего нельзя делать. А ты работаешь, хотя у меня в корпусе погибает бутылка «Сливянки».
   «Сливянки» у меня не одна, а три бутылки. Эту покрытую пылью прелесть, с год тому выставленную по еще твердой советской цене, я высмотрел на верхней полке старого магазина «Коопторга». Национальный ликер от львовского «Днестра» очень вкусен, но относительно «низкооборотен», и оттого совершенно не пользуется спросом у местных. Тем более, что в Любеле-Великом  есть свой спиртзавод.
  ---Какая красивая кожа. Персик в утреннем саду на восходе солнца. Глядя на тебя, никогда не поверю, что ты не замужем.
   Женщина подымает голову, опускает со лба пляжные очки и пристально смотрит сквозь них на меня:
  ---Почему ты так решил?
  ---Ты слишком красива, чтобы не привлекать мужчин. К тому же пунктуальна, по-моему, почти во всем дозирована, неприхотлива. Вообще, по крайней мере мне так кажется, ты должна быть по жизни надежной, как крейсер британского королевского флота. И, при всем этом, остаешься всегда потрясающе женственной. Мужчинам очень нравятся такие.
   Ее щеки румянеют. Лидия из редкой породы женщин, что сразу вспыхивают как в негодовании, так и от удовольствия.
  ---У меня есть мужчина. Но вряд ли я встречусь с ним еще. Мы уже это обговорили, незадолго перед моим отъездом домой на каникулы. Я возвратила ему все презенты, что он дарил мне, а он вернул мои фотографии.
   Наверное, у меня дикие от непонимания глаза? Возвращать подарки?!
  ---Иштван—офицер Генерального штаба. Этой осенью он должен ехать на стажировку в Америку.---голос Лидии начинает дрожать откровенной грустью---А я стала для него проблемной, даже черезчур проблемной, женщиной. Ты понимаешь, о чем я хочу сказать?
  ---У-гу, персиковая «мата-хари». О Сюрте женераль и Интеллидженс сервис, дефензиве и сигуранце. А также о ЦРУ, Моссаде и прочих «Конторах Глубокого Бурения». Точнее, об их подразделениях контрразведки. Да, к сожалению, тебе желательно выходить замуж в Венгрии за человечка попроще.
  ---Я это знаю и уже кое-что делаю.
  ---Делаешь?
  ---Замуж выхожу. Ну, как это?.. Фиктивным браком. Без венгерского гражданства мне не получить хорошей работы.
  ---И кто жених?
  ---Коллега, математик из соседней школы. Такой огромный добрый увалень. Бедняга, он остался вдовцом с двумя детьми. К Рождеству---голос Лидии становится озабоченным---я обязательно должна ему подарить очень большой телевизор.
   И она разводит руками, показывая, каким огромным должен быть подарок.
  ---За что?
  ---Как? Я столько раз вызывала его по телефону и таскала за собой по всем учреждениям. Он не жаловался, ни разу не подвел меня. Даже не приставал. Ты просто не представляешь себе, сколько нужно оформить бумаг. На украинской стороне и там, в Будапеште.
  ---А консульские отделы при посольствах? Они же должны оказывать помощь гражданам своих стран.
  ---Да? Я была в посольстве Украины и больше не обращусь, там нечего делать. Если бы ты видел, какие мальчики сидят в посольских клерках. Они без переводчика не могут прочитать документ, так как венгерского не знают. Разговорный английский язык тоже не понимают. А когда ты начинаешь с ними говорить по-украински, вообще теряют к тебе всякий интерес. Смотрят , как на муху, которая села на их кусок колбасы. И абсолютно ничего не решают. По-моему все, что они делают на работе, так это наслаждаются собой. Как же,--,дипломаты!
  ---Домой ты уже не вернешься?
  ---Понимаешь, когда я приезжаю и вижу свою улицу, дом, встречаю друзей, мне начинает казаться, что все, никуда я больше не поеду. Но стоит выйти из дому, неважно даже куда, в магазин или аптеку, на почту или в исполком, как я понимаю, что жить здесь я уже не смогу.

   Завтра нам с Петром покидать санаторий. Только что сосед вернулся после прощального визита к врачихе и сейчас сосредоточенно изучает свою санаторную книжку.
  ---Алдан, посмотри, что она мне тут понаписывала? Ни хрена не разберу.
Написанного я прочесть не могу тоже, но, кажется, такая же смесь иврита с дари в моей? Рассматриваю их одновременно обе, потом ложу на стол и быстрыми движениями рук привокзального наперсточника тасую:
  ---А ну, угадай не переворачивая, где твоя, а где моя.
   Петро подходит, разглядывает и взволнованно начинает удивляться:
  ---Не знаю, они одинаковые. Она нам обоим одно и то же написала.
  ---Чего удивляешься? Они тут все по одной методике лечат. И с совершенно одинаковыми, разумеется, резко положительными, результатами. Вплоть до росчерков и запятых. Ладно, это мы уже проехали. Сегодня что делаешь после ужина?
  ---Ничего. Завтра ж уезжаем.
  ---Петь, а, может, я приглашу к нам Лидию? Посидим на прощание?
  ---Давай, она красивая женщина. Тебе здесь везет.
  ---Тогда технический вопрос. Нам нужен будет третий стакан, хотя бы одна вилка, салфетки и хлеб. Воровать из столовой умеешь?
  ---Спрашиваешь? Я что, не на железной дороге вырос?!.
   Пропускаю даму вперед, и комната встречает ее приветливой, несколько смущенной, улыбкой стоящего посередине Петра, запахом его одеколона, настоявшимися ароматами копченого сала и только что вытащенной из банки колбасы. Чувствую, обстановка впечатляет.   
  ---Лидия. Гостья из капиталистической Венгрии.
  ---Петр. Человек, который, перемещаясь по украинским железным дорогам, предпочитает кабины машинистов локомотивов.
   В глазах Лиды вопрос.
  ---Петя—специалист по системам торможения и те почитают за счастье, когда он рядом с ними.
   Чинно рассаживаемся, слушаем тост Петра, сейчас он за хозяина.
   Лидушка—молодец:
  ---Очень вкусная колбаса у вас, Петр. Прямо восхитительная.
  ---Петь, твою жену хвалит представительница страны, подарившей миру знаменитую салями. У них там даже в опереттах поют о свиноводстве. Так что можешь гордиться супругой.
   Но Петро пока ужасно скован, он не кушает и приходится ускоренно разливать бутылку. Теперь моя очередь и я тихо произношу то, что Лида услышала бы там. В местах, где отроги Карпат сглаживаются рельефом Большой венгерской низменности:
  ---Йо-йо, упьем мало?
   Становится хорошо и просто. Всем троим, слабо знакомым и разным, собравшимся в этот июльский вечер на пятом этаже санаторного корпуса.
  ---Мальчики, можно, я вам спою?---вдруг спрашивает Лида и смотрит на меня. Наверное, физиономия скептическая? Тогда она переводит взгляд на Петра и начинает петь. Несмелым, поначалу дрожащим голосом, очень стараясь не фальшивить. Потом ее голос становится уверенным и прозрачная карпатская грусть о молодом легине заполняет пространство комнаты. Поет наша гостья хорошо, мы оба в восторге и аплодируем. А она тихо поднимается со стула, делает шаг к балконной двери:
  --- Stranglers in the Night…
   Лидия поет на английском. Знаменитую старую серенаду, впервые услышанную мной еще в начале шестидесятых. И потом почему-то связанную с Фрэнком Синатрой и виллами в холмах калифорнийской Пасадены. Она поет, глядя сквозь открытую дверь балкона вдаль. Поверх чернеющих деревьев парка со свистящими по ночам совами. С горячно раскрасневшимися щеками, очень красивая и теперь ужасно далекая. Это уже не для нас с Петькой.
За полночь, дама прощается с Петром. Тусклые луны совершенно пустого коридора и скрадывающий шаги ворс ковровой дорожки. Почти темная лестница. Та, другая, дальняя от лифта.
  ---Спасибо, что встретился. Рядом с тобой мне было очень спокойно. Я отдохнула, отошла немножко…
  ---Счастлив был быть другом персиковой леди. Вряд ли я тебя забуду…
   Курорт прожит и фразы о нем--в прошедшем законченном.
  ---Нас увидят?
  ---Плевать!..
  ---Я могу тебя попросить о кое-чем? Может быть, ты сможешь?..
   Конечно, смогу! Я обязательно подъеду сюда, в Любель-Великий. К женщине, которая за две недели ни разу вообще ничего у меня не просила. Отнесу дорожные сумки к желтому вокзальчику и посажу ее в поезд.


   Вчера вечером к нам заскочил мой братец Сашко. Из-за своего уникального упрямства в детстве прозванный Гансом. Пришел он ко мне, но демонстративно обратился сначала к сожительнице:
  ---Привет, Валентина! Барин в этом году не помнит, когда воду нюхал? Он у тебя обленился так, что уже голавля от селедки не отличает.
   Барином из-за моей лени отец назвал меня всего раз, но усилиями братцев-близнецов это прилипло сразу. Потом Сашка удостоил вниманием меня:
  ---Достань карту, найди станцию Новый Став под Каменко-Бугской. Там, где-то под лесом, должно быть приличное озеро. Прикинь, сколько идти?
  ---Километра полтора, до двух. Откуда наводка?
  ---Жорка разведал.
   Свое общественное положение наш бывший сосед стосорокакилограммовый Жорик, по уличной классификации---Розовый Слон, представляясь, формулирует с краткой элегантностью:
  ---Выкармливаю ментов. Уже шестнадцатый год.
   Многие из его выкормышей ходят в приличных чинах и катаются на своих или служебных авто, а громадный Жорка все так же каждую вторую ночь в четвертом часу утра шагает пешком от середины Лычаковской, через центр, к началу Городокской. Готовить завтрак очередному поколению курсантов Школы милиции.
   Как, намертво засев в такой жизненной цикличности, он еще умудряется существовать в качестве охотника, рыбака, владельца спаниеля и даже судьи по какому-то из видов собачьего спорта, для меня загадка. Впрочем, в наших мероприятиях роль специалиста по ловле рыбы поплавочной удочкой довольно скромна. Он используется в качестве шерпа-носильщика, самодвижущейся паромной переправы через канавы и сервировщика трапез. Попытаться усадить Розового Слона в набитую сетями-путанками резиновую лодку пока не рисковал никто.
   Вчера я купился на красивое словосочетание «Новый Став» и сегодня мы сидим втроем у озерца на краю леса. В ожидании браконьерских сумерек Жорка, как может, развлекает Сашка:
  ---Съехалось человек шестьдесят с собаками. Провели жеребьевку, начали посылать. Один спаниель идет в воду, второй,., десятый…Пусто, нет птицы. Переходим на другой водоем. Та же картина. А озера хорошие, с камышом по всей акватории…
   «И какого дьявола я приперся на это закоряженное болото? Нет, с Жорки наводчик, как из Сусанина—проводник».
  ---Мы, судьи, в полном отвале. Охотники уже начали накрывать «поляну», а у этих районных жлобов, сам понимаешь, жратва и выпивка по первому разряду. Шикарный стол. Перед таким фуршетом положено кубки и грамотки раздавать, а за что? Даже тушки утки нет, чтобы, хотя бы для понта, провести соревнования на поднос дичи…
   «Болото явно не глубокое и заморное. Тут, кроме мелкого чернявого карася, нихрена и быть не может. А вот сетей нарвем»
  ---…он в сторону, но мы тормознули его. Местный дядька, лет под шестьдесят. Со старым одиночным стволом. Говорим, не бойтесь, скажите лучше, почему птицы нету? Он отвечает, не может быть, птица есть. И посылает в воду свою дворняжку. Та лезет, уходит в камыши. Ты не поверишь?!   Пара чирков сразу пошла в лет, через минуты три –одинокая утка стала на крыло. Ну, какие уж тут соревнования? От хохота валялись все, даже собаки. Пригласили деда к столу, а он все еще боится. Я, говорит, по водоплавающей дичи до двадцатого августа не…
  ---Стой, Жорка, а какое сегодня?
  ---Тридцать первое июля,..и рвется разобрать свой патрон, показать дробь.
  ---Бля! Что ж я, скотина, вытворяю?!,
  ---Что с тобой, Алдан?---Жорик добр и внимателен
  ---Я сейчас должен быть совсем в другой стороне от Львова. Понимаешь, теряю женщину…
  ---Другую дуру найдешь. Впервой, что ли? И не ори на весь лес, придурок! Браконьерка, не партийное собрание.---поспешно всовывается несколько раз палившийся на сетях Ганс.
  ---Заткнись, макака облезлая! Жорик, эта женщина мне верит и ждет. А я тут, сижу на долбанном болоте. Розовый Слон, ну почему я такой подонок?
   Жорка молчит, потом отвечает. Вдумчиво и тихо:
  ---Не знаю, Барин.

                Стрела прогиба  (5)



   Около года премьер-министр, некрупный и рыжеватый, зло психовал. Появляясь изредка на экранах телевизоров. Дела у него явно не шли.
   Наверное, это нелегко, взяться за управление страной, являющей собой славянский каравай, местами насквозь пропитанный жиром угнездившегося на нем ковала тюрского курдюка и, к тому же, уже крепко пованивающий чесночными ароматами фаршированной щуки?
   Республикой, реально оконтурившейся нынешними границами на политических картах мира только к исходу Второй мировой войны. На Ливадийской дачке, штрихами синего карандаша «отца народов».
   Державой, граждане которой на третьем году ее существования не имеют украинских паспортов, управляющая система – членораздельно изложенной  идеологии развития государства, даже казначейство – национальной валюты.
   Наконец, территорией, где сразу и во всю забушевали разделы и переделы. Стоянок такси и политических партий с прилагавшимися к ним красивыми названиями. Торговых мест на базарах и церковных приходов. Зон влияния рекетменов и властных полномочий среди необычайно быстро размножившейся популяции чиновников. Первых вполголоса именуют бандитами, вторые немедленно и громко  удостаивают себя званием «национальной элиты».
   Правда, действующему Президенту №1 удается отчасти затормозить центробежные тенденции, наметившиеся в межэтнических отношениях разных групп населения, и даже приостановить процесс амебного деления христианских церквей. Исторически извечный после 13 – го века переизбыток в этих землях князей и гетманов на сей раз обернулся  явным перебором церковных иерархов. Но это пока все.
   Третий год страна медленно сползает к экономической катастрофе. Нужен кризисный менеджер, обладающий концентрированным ресурсом власти, способный положить на курс дрейфующее в агонизирующем социализме государство. Промышленный Восток уже понял, что их ставленнику, пребывающему в хлипком ранге премьера, не удастся переломить ситуацию. Это может осуществить разве Президент.
   Нам устраивают досрочные выборы, и страна получает нового Президента. Это все тот же премьер. Некрупный, рыжеватый, кажется, - злой.
   Галиция, дисциплинированно проголосовавшая в этот раз, по призыву своих проводников-вождей, за экс-секретаря ЦК КПУ по идеологии, проигрывает вторично. Но воспринимает результат выборов на удивление спокойно. Президенту, пребывающему без отлаженной системы исполнительной власти, необходимого набора законов, даже без кадрового резерва, пока не до нее. И для, уже успевшего отдохнуть от принципиального Черновола после его съезда с «пьемонтской квартиры», руководства провинции наступают светлые времена. Начинается приватизация.
   Поначалу слышится возня во дворе. Двое, мужчина и женщина, по-хозяйски возятся у дверей в дворницкую соседнего флигеля. Две другие его квартиры, расположенные на этажах, имеют входы с моей лестничной клетки. Тот флигель отселен давно, в середине восьмидесятых, когда наш еще не пребывал в статусе аварийного. С тех пор он стоит покинутой «пизанской башней». Отделившись верхней частью от боковой стены исторического музея на ширину растопыренной ладони. В верхней квартире мною замурована пара «маяков» из пластинок стекла, а, вместо кренометра, приспособлен тяжелый отвес. Мы ходим под его стеной ежедневно, и состояние соседской развалюхи я контролирую жестко.
   Звонок. Спускаюсь и открываю дверь. Впереди – юная дамочка, мужчина поодаль сзади.
  ---Прошу эти двери больше не закрывать. Завтра мои люди---девица показывает на мужчину---начнут делать ремонт этого дома. С верхнего этажа. Двери всегда должны быть открыты, чтобы рабочим не пришлось их ломать.
  ---А вы кто такая?
  ---Владелец! Я «вкупыла» этот дом.
  ---Что ж, хозяин – барин, ремонтируйте.---показываю рукой на нависающую «пизу»---Но за этими дверями…
   Теперь я тычу пальцем за собственное плечо
  ---…совсем другой флигель. Пока еще жилой. И до того времени, как  власти города его полностью не отселят, никаких ремонтов в нём не будет.
  ---Что вы говорите?! Да я завтра приведу милицию и при ней взломаю двери---дамочка не только молода, нагла, но, к тому же, и истерична.
  ---Надеюсь, менты будут львовские, а не из Перемышлян или Новоселок? И не позабудьте взять документы на право собственности с поэтажными планами. А также какого-нибудь клерка из Фонда коммунального имущества. Желательно, имеющего понятие о СНиПе. Иначе буду расценивать попытку взлома дверей бандитским налетом. Всё ясно?!
  ---Шо-шо? Шо он несет?---девица обращается за поддержкой к молчащему мужчине.
   Но я уже захлопываю двери.
   Настроение испорчено. Вряд ли эта, явно не львовская, бабенка сумела приобрести на центральной площади города, всего в сорока метрах от ратуши, аварийный флигелек. Хотя сейчас здесь возможно все. Быстренько растащив после отъезда Черновола в Киев свои совхозы, колхозы, птицефабрики, предприятия переработки продукции, галицкое село устремилось завоевывать Львов.
  ---Мать, где свечи у нас лежат?
   Свечки сейчас есть у всех горожан. А в магазинах даже появились керосиновые лампы и запасные стекла к ним. В области начались систематические отключения электроэнергии. Для красоты власти их именуют веерными.
   Утром появляется бригада строителей, человек семь. Безработные шабашники не шумят, а в ожидании хозяйки, коротают время в дворницкой. С ними вчерашний мужчина.
  ---Вы за старшего?
   Он кивает.
  ---Если хотите, идемте. Посмотрите, удастся ли вам хотя бы в принципе заработать у этой тети?
   Поднимаемся на третий этаж. Я подвожу бригадира к углу комнаты и, вытянув руку, болтаю ладонью в щели.
   Строитель неопределенно молчит, он внимательно смотрит на некрасиво лопнувшее стекло верхнего «маяка» и одиночную трещинку на нижнем. Считывает со стены даты четырехмесячной давности. Потом изучает широкий провал в полу между отъехавшим паркетом и музейной стеной. Я объясняю:
  ---У этой пристройки фактически нет полноценного фундамента, только цоколь со стороны двора. А канализации пришла полная хана. Будете выходить, увидите,  во дворе под бетонной стяжкой почва вся в карстах.
   Мы спускаемся.
  ---Смотрите, в моем флигеле  стены первого этажа метровой ширины, а фундамент еще мощнее. Из средних веков. Поэтому флигель по центру просел, но стоит, а у вашей фэзэушной лепнины 1947-го года стены в кирпич, и почти без основания.
   Шустрой «владелицы» я больше не видел, привозной милиции – тоже. Наверное, должна же существовать какая-то внутренняя связь между стеклом и стекольщиком? Ведь как аккуратно, при касании холодного гвоздика, треснуло прогретое свечой стекло нижнего маяка. И даже появившаяся на нем слабая копоть вполне сошла за вековую пыль…


   У меня второй обход цеха. Размеренно спокойный, люди работают уже третий час. В пустой слесарной «Риббон»а зачем-то горит свет и я захожу его погасить. Как замечаю неплотно прикрытую дверь второго, обычно закрываемого на замок, отделения подготовки больших ремонтов. Там тоже светится. Странно?
   Начальник стекольного цеха сидит один. Склонившись над ложементом из пары параллельных цапф с возвышающимися над ними индикаторными головками микрометров. На тетради, исписанной длинными столбцами цифр, лежит шариковая ручка…
  ---Петрович?!---мое изумление неподдельно---Вы знаете, сколько сейчас времени?
  ---Сколько?---совсем без интереса эхом отзывается шеф---Если есть, дай сигарету?
   Он держит в пальцах вытащенную им из пачки штуку «Ватры» и беспомощно оглядывается кругом. У него нет спичек.
   Даю прикурить и сразу атакую:
  ---Чего вы сидите, Петрович? Уже ночь, почти одиннадцать! Вам же утром на работу. Неужели в цехе больше некого посадить на обмер, ведь не завтра же будете ставить на машину звенья конвейера пластин на новых пальцах…
  ---Это забракованный комплект еще с того ремонта. Новых нет. Хочу сам их перепроверить, и  еще раз заложить в компьютер…---шеф затягивается сигаретой и грузно продолжает сидеть.
   Кажется, он вообще не собирается никуда идти.
  ---Идемте, Петрович. Я проведу до проходной---выпроваживать начальство из цеха – моя многолетняя слабость, о которой знают все.
  ---Сейчас,---но начальник вставать не думает, а, сидя, разворачивается на меня лицом:
  ---Я к нему больше не пойду по запчастям!
  ---К кому?---догадываюсь, но уточняю вопросом. Это, вообще, что-то новое? Я никогда не слышал, чтобы Петрович жаловался. По крайней мере – мне.
  ---К директору.
   Вот теперь предельно понятно: у шефа позади тяжелый разговор с Глухарским.
  ---Тю, Петрович, да не расстраивайтесь вы по пустякам. Все это бздурня! Берите пример с нас, начальников смен. Ебут все, кому не лень и ежедневно. Держимся!
   Начальник цеха морщится, он не любит мата, но сегодня его, всегда молчаливого, уже не остановить:
  ---Ты видишь, в каком состоянии машина? Я целый час ему докладывал о том, что Управлением комплектации не заказывается самое необходимое для ремонта «Риббон»а. Что бухгалтерия не получает «добро» на проплаты в Бишкек. В конце же разговора  Глухарский так спокойненько мне заявляет: «Зарабатывайте! А кто вам мешает зарабатывать на запчасти?» Ты понимаешь?!
  ---Ну, и погань хуторская?!---в этот раз обхожусь без фени.
 ---Почему хуторская?
  ---А он родом с хутора Безбруды. Возле станции Куткор, под самым Красне, мы там сад заброшенной пасеки Бусского лесхоззага освоили на предмет яблок.
   Оба мощных «Риббон-400», поочередно сменяя друг друга у фидера стекловаренной печи, работают уже четырнадцатый год. Почти непрерывно, включая дни Рождества, Пасхи и годовщины всех революций. Каждые сутки поставляя на склад «Завода» не менее миллиона штук ламповой колбы. В том числе и на экспорт.
   К проходной подходим медленно. Черная июльская ночь пахнет отцветающими  липами заводской аллеи.
  ---Завтра с утра ехать, а так не хочется.---Петрович снова хандрит.
  ---К Салахутдинову, в Бишкек?
   Фрунзенский завод тяжелого электромашиностроения – поставщик запчастей, а его конструктор – друг нашего шефа.
  ---Нет, по «Вальтеру», в Песочную.
  ---Та, это ж рядом. К вечеру вернетесь.
   Петрович молчит. У самой проходной предлагаю:
  ---Подождите, заскочу в диспетчерскую транспортного цеха. Может дежурная машина на территории?
   Начальник отрицательно крутит большой головой:
  ---Не надо. Пройдусь, подышу воздухом.
  ---До свидания.
  ---Будь здоров, Алданыч…



   Утреннее солнце уже во всю заливает ярким светом серые стены верхних этажей зданий, но здесь, на другой стороне Руставели, где сгрудились в ожидании троллейбуса люди, еще свежо и тенисто. Из толпы мне кивает жена машиниста  нашей смены. Она с букетом в руках.
  ---Привет, Анюта.
  ---Здравствуйте, Алданыч.
   Завистливо показываю головой на цветы:
  --- Сегодня кого поздравляете? Или опять чего-то отмечаете? Да у вас, на «Вальтере», похоже, организовано не производство стекольной продукции, а сплошное игрище жизни для сотрудников? Почти каждый день какую-то фигню празднуете.
   Анна недоуменно смотрит на свой букет, затем – на меня:
  ---Какой праздник? Петровича хороним.
  ---А-а… Кем он у вас был?---вопрос скорее риторический, работников заводского Института света я почти не знаю.
  ---Начальника нашего, Владимира Петровича---женщина с внимательным удивлением рассматривает меня в упор.
  ---Анька, ты что несешь?!
  ---А, вы что, действительно ничего не знаете?..
   Это не планерка, мы просто собрались все вместе. Из большого кабинета уже вынесли кульман и убрали со стола бумаги, только матовый блеск стащенных на оба подоконника деталей узлов «Риббон»-машины напоминает о том, что еще два дня тому хозяином кабинета был инженер-черкасщанин.
   Сегодня в кресле начальника цеха – Флип. В ближайшем окружении Глухарского специалистов, знающих стекольное производство, не нашлось.
  ---Начальники участков, доведите до людей; тех, кто в одну или две смены работает, что автобусы отойдут от проходной ровно в двенадцать. Ты --- Флип поворачивается ко мне --- со своими остаешься, само собой. Следи за воротами на центральной проходной, мы привезем его сюда. Заранее вынесите стулья, штук шесть-восемь. Тогда остановишь работу и выведешь смену. Пусть попрощаются.
  --- Понятно, Георгий Марьянович. Может, пока все здесь, я хоть на полчаса вырвусь туда? К одиннадцати как штык буду в цехе.
  ---Ладно. Зеник, побудешь за начальника смены, пусть он съездит?---Флип обращается к начальнику «Риббон»-участка.
   Мне знакомо на Сыхове только одно место, где можно купить цветы. У торгового центра «Искра». Но узнаваемых нет, и я с подозрением рассматриваю красные с черной сердцевиной пародии каких-то громадных «ромашек».
  ---Они на похороны годятся? Да? Тогда этот букет, пожалуйста.
   Продавщица разматывает целлофан и осторожно вытаскивает цветок.
  ---А зачем?..
  ---Вы же сказали - на похороны.
   Шеф лежит в полутемной, забитой людьми, комнате.
   Припухшее во сне, отрешенное лицо большого ребенка. Ему ведь едва более сорока. Тихо плачут женщины, а совсем рядом, за стеной, в машинном отделении почти непрерывно завывает мотор лифта, и деловито отщелкивают пускатели.
  ---Ну, зачем, Петрович?! Пожалуйста, не уходите, я вас очень прошу. Не делайте этого,..---скорбное молчание громко разрезает девичий голос. Вернулась Танюшка, его секретарша.
   Несколько месяцев тому, на моем «походно-цеховом полтиннике», девочка в компании взрослых дам не рассчитала своих сил. И вкупе с распахнувшейся дверью выпала на выходившего шефа.
   Мне он не сказал вообще ничего, а к младшей сестре своего сокурсника по львовскому политеху обратился на следующий день:
  ---Таня, чтобы такого я никогда больше не видел.
   Секретарша рыдает отчаянно, а во мне закипает непонятная злость. На эту, только что полученную рядом с машинным отделением лифта, квартиру. На оббитый выписанным с заводского склада голубым сатином гроб. Даже на положенную в него непонятную шляпу,..Удавочный узел галстука и торчащий из нагрудного кармана нелепый уголок платка.
   Наш шеф почти всегда ходил в свободных свитерах!
   В прихожей встречаю цеховых дам, они готовят тризну.
  ---Девочки, как такое могло статься? Я же накануне…
   После короткой командировки в Песочную был сабантуй у Железного. Обязательный для приглашенных начальников цехов и отделов. Ведь Степан Рыгорович шеф всех производственных подразделений. Петрович выпил рюмку за здоровье коллеги-инженера. А когда хозяин закончил провозглашать долгоиграющее застольное аллилуйя в честь высшего руководства, благодаря которому процветает «Завод», и потребовалось выпить, мощное тело начальника стекольного производства вздрогнуло, и его повело смертельною «стрелою прогиба». Как сталь, или стекло.
   Уже почти три часа пополудни. Напрасно вглядываясь сквозь качающееся марево июльского жара на сиховский виадук, я дежурю на грузовой рампе-балконе. Неужели там что-то еще случилось? Траурный кортеж должен был прибыть к цеху по крайне мере часа два тому.
   Но вот, как-то внезапно, автомобильное движение по мосту со стороны Сыхова стихает, и на него медленно заползает процессия. Около трех километров стекловары и слесари, засыпщики, машинисты, операторы, грузчики несут своего начальника к цеху на плечах.
   На придорожном газоне смена сбилась в комок у расставленных стульев. Стелятся цветы. Много цветов, из садов и палисадов Старого Сыхова. Но рабочие не ставят гроб на стулья, а, медленно опуская, качают в троекратном прощании.
   Пробираюсь к Флипу, но там уже Глухарский.
  ---Сколько можно нести? Скажи им, пусть поставят на машину.
  ---Они не поставят, Павло Безбрудович---глухо отзывается Флип
   Теперь могу я:
  ---Марьяныч, я дам тройную сирену с машины?
  ---Не надо. Ничего не давай!---новый начальник чем-то напуган.
   Предупрежденная охрана настежь распахивает редко открываемые пожарные ворота второй проходной.
   Плывут венки, покачивается голубой гроб. Оспины исплаканных глаз и запухшие горем лица. Всюду цветы. Пустая машина с откинутыми бортами, порожние автобусы…


  Н    о     в    а     я                г        л     а   в     а

                Пьяные акции  (6)


   Похрустывая смертями и обмываясь слезами драм яркое лето нехотя сваливается в закат.
   Ребята с «Полярона» уходят внезапно. У отсиживавшегося без дела на дачном огородике слесаря Юрка, в спешке на вечерний поезд, вдруг разрывается сердце. А Славик, отправленный руководством цеха из-за отсутствия токарной работы домой, средь бела дня шагает на пустынной Персенковской дороге прямо под грузовик.
   Бывший сосед, ветеран «Электрона», чернявый гуцул Женька случайно встречается брату на проспекте Черновола с метлой в руках. И собственная гражданская жена кроме трудовой книжки, начатой записью:»Школа фабрично-заводского ученичества при Третьей государственной обувной фабрике…», приносит с издыхающего « Прогресса» в качестве выходного пособия сумку отвратительно сработанной обуви.
  ---Это все! За сорок три года работы…
   Мы сидим с Лилькой на Лычаковском кладбище и пьем портвейн. За бурой от времени кирпичной стеной изредка трясется трамвай. Вечернее солнышко пронзает листву деревьев, ложа пятнистые тени на замшелый камень забытых склепов. Тихо и благостно.
   Лилька, по обыкновению, хихикает:
  ---Ну, как тебе пьется на кладбище? Не страшно?
  ---С чего? Антураж самый подходящий для портвейна. По-осеннему тепло и горечно. Здесь ведь не бывает весен?
   О страхе я умалчиваю. На этом кладбище он у меня бывал. Сначала - началом пятидесятых. Когда, неся на кукане нескольких пойманных в прудах Погулянки карасей, я взбегал широкой выкрошившейся лестницей к полукруглой колоннаде. С двумя стерегшими вход каменными львами. Большие кошки смотрели весело раскрашенными глазами. У одной они светились ярко-желтым цветом, другая была голубоглазой. Спешил дальше, между расчерченных цементными бордюрами прямоугольников военных могил, и сворачивал перед балюстрадой над сухим искусственным гротом. Здесь почти всегда светило солнце и было совсем не страшно.
   Страх появлялся в сыром сумраке главной аллеи. Где высоко торчал пугающий памятник в виде прямоугольной хоругви из ржавого железа. С исполненной зловещей готикой длинной непонятной надписью. А далее, на косо вросшем в землю гробу, рыдала каменная женщина.
   Можно было проскочить боковой аллеей. Она несколько короче и много светлее. Но по ее сторонам попадались открытые склепы с виднеющимися проломанными гробами и, кроме того, требовалось пройти мимо двух катафалочных балдахинов. С возлежащими под ними на смертном одре, изваянными в натуральный рост, епископами…
   В шестидесятых годах страха перед старым кладбищем не было. Я ходил на Лычаков рисовать памятники и часовни. Он появился позже, октябрьским утром 1984-го.
   Директора комбината похоронного обслуживания поджидаем вдвоем, женщина и я. Первой к нему бросается дама, по-видимому, они уже плотно знакомы?
  ---Добрый день. Я опять к вам. Когда же  это издевательство кончится?! Знала бы, что такое с памятником моей дочери будет,..
   Директор морщится и перебивает женщину:
  ---Ну, что вы каждый день ко мне бегаете? Я же дал команду поставить и закрепить «парус».
   Клиентка начинает задыхаться:
  ---Как эти ваши алкоголики его поставят, если при разгрузке от него вот такой кусок внизу откололи?---женщина рисует руками в воздухе более чем полуметровой величины треугольник--- Надо новый делать.
   Погребальный босс замечает меня, присутствующего при неприятном для него разговоре:
  ---Что там у вас?
   Подсовываю заявление и начинаю врать. Иначе вряд ли удастся вырвать пропуск на въезд автомобилем. Кладбище уже получило статус какого-то закрытого пантеона для избранных и славится откровенным взяточниством.
  ---Мне необходимо отремонтировать могилу отца. Она  далеко, аж за Ивасюком. Туда материалы на руках не донести.
  ---Материалы? А где вы их взяли?---кладбищенский хват верен себе.
   Подсовываю счет-фактуру от «Завода». На выписанные из-за отсутствия на складах арматуры 30 килограммов дорогой инструментальной стали, 50 кило цемента, два центнера мраморной крошки…
   Всунувшись в затяжной подъем от главного пожарного депо, шофер «газона» сразу начинает паниковать:
  ---Да вы тонн шесть, если не больше, навьючили? У меня передок по воздуху идёт.
   Молча вытаскиваю дополнительную десятку, по-видимому, способную поднять мощность двигателя и скорректировать центровку грузовика. Водила так же молча прячет ее во внутренний карман куртки и с пониманием вцепляется в руль.
   Нас – шестеро, четыре мужика и пара юнцов. Устраиваю трудовую тиранию, но, все равно, до темноты не успеваем закончить глубоко врезанный в песчаный холм памятник. К тому же, кажется, чуть-чуть не хватит мраморной крошки.
  ---Все! Закапываем инструмент. Цемент туда, в овраг, под кусты. Завтра все сюда на девять! Я приду раньше, тут где-то работает цех от похоронки. У них должна быть лицевая крошка…
   Пасмурное кладбищенское утро одноцветно. Туманной серостью неясных силуэтов надмогильных памятников, прелой свежестью холодного воздуха, приближающейся глыбой оштукатуренной стены. Отделившей польский мемориал «Антанта» от остальной территории старого погоста.
   Прохожу неширокий проем в стене. И столбенею. Поначалу от удивления. Потом накатывает страх. Непонятный, и , до тех пор, непознанный.
   С ужасом разглядываю едва торчащие из земли остатки колонн по краям загаженного бетонного полигона. Среди строительной грязи торчат холмы песка и щебня. Валяются части опалубок и элементы отлитых памятников. Остатки балюстрады скрыты появившимися складами и какими-то пристройками.
   Только пара мощных, не поддавшихся разрушению, центральных пилонов, когда-то несших перекрытие центрального входа с разноглазыми львами, напоминает прутьями рваной арматуры о том, что здесь был архитектурный ансамбль. Солнечный и красивый. Образ из далекого детства, уже уничтоженный чьими-то очень недобрыми руками…
   Лилька задумчиво ведет глазами вокруг:
  ---Здесь тихо. И спешить никуда не надо. Тут, кажется, уже вообще никто никуда не спешит?
   Она снова хихикает, но сразу становится серьезной:
  ---Я хочу с «Хроном» развестись?
   Мне не нравится, что она своего Серегу, выпивающего, как почти все жековские сантехники, часто именует «хроном». Но я знаю бабью натуру подруги и молчу. Сейчас надо быть внимательным и жалостливым.
  ---Ты уверена, Ли-Ли, что тебе будет легче одной? Времена теперь пошли говенные. К тому же с «Микроприбора» ушла. Тебе же так нравилась тамошняя интеллигентная публика?
   Мне протягивают пустой стаканчик.
  ---Разлей, допьем. Домой надо, вечером еще кое-что простирнуть требуется. Завтра с утра жутко занята, ты даже не представляешь.
   Лиля усмехается:
  ---Коллектив интеллигентен, когда на всех хватает работы и денег. И, к тому же, рядом – мама, имеющая в нем вес. А когда все это разом пропадает?.. Я же не конструктор. Вообще, кому я сейчас нужна, кроме Катьки?
   Закапали пьяные сопли. Интересно, почему я всегда нужен бабам только в качестве утешителя? Или еще какой-то отдушины?
   Красивую золотоволосую Катю, хорошую копию Сереги, я видел. Знаю, что Лилька, как многие еврейки, фанатично мордует ее музыкальной школой. Устроившись для этого после окончания расплодившихся бухгалтерских курсов сразу в несколько «фирм». Основным критерием выбора которых оказывалась их близость к расположенной между базаром и костёлом школе. Окончившая львовский политех дочь четы конструкторов электронной техники нашла себя в швейном ателье «Фантазия» и прибазарных полуподвальных «Блинчиках».
   Допив, Лилька достает сигарету:
  ---Покурим, и пойдем. Знаешь, тут клёво, даже уходить не хочется. Сейчас припрется домой пьяный «Хрон», а завтра с утра надо в банк, потом в налоговую. Ты бы увидел, какие там тупые и наглые рыла сидят…Да,..кстати, Людка, помнишь, я тебе о ней рассказывала, та, что на Высших аудиторских курсах учится…Так вот, наш «Завод» там упоминался. В качестве вероятного банкрота.
   Снисходительно усмехаюсь на последние слова подруги, но пьяная расслабленность уходит сразу. Что-то в этом есть?
   Уже с год, как исчезли, предназначавшиеся для картонажки, сотни больших бухт бумаги, забивавшие склады стекольного корпуса, нижние коридоры и закрытые от дождей пространства под галереями. Рассосались штабелированные прямо под открытым небом, и закутанные в пленку, бурты соды, не вмещавшиеся ни в переполненные приямки шихтосоставного цеха, ни в специально приобретенный ангар. И совсем опустела длинная площадка вдоль железнодорожной рампы, на которой хранился крупный металлопрокат, ибо склад металлов, оккупировавший бункер заводского бомбоубежища, всегда был заполнен цветными сплавами, инструментальными и нержавеющими сталями. Куда-то пропали даже военные, полученные по конверсии, грузовики. А прижимистый хомяк по натуре, заместитель генерального директора Борис Романив, уже удален паном Глухарским от руководства снабжением и сбытом. Теперь он курирует только транспорт и хозяйственные службы.
   Тем не менее, «Завод» процветает. Ежемесячно производя и продавая около двух десятков миллионов электрических ламп и пять-шесть миллионов ламповой колбы на экспорт. Более того, в целях дальнейшего улучшения качества процветания на «Заводе» начинается широкая реструктуризация производства  «у галицький спосіб». Путем  дробления цехов на хутора.
   От стекольного комплекса, упорно именуемого  в национально-патриотических верхах «жидовско-коммунистическим кодлом», отделено производство шихты. А прямо посреди нашего корпуса выгорожен пятиметровым забором участок для закупленного в Германии роботизированного комплекса «Вальтер». Сразу же, после запуска, отданного в эксплуатацию Институту света, более известному как Граненая академия. Днем Институт клепает на допотопном прессе элементы ламп-фар и пытается чего-то изготавливать на «Вальтере». Ближе к вечеру номенклатура продукции резко меняется. Пресс выдает исключительно маленькие конические баночки под черную икру, а после полуночи – водочные стаканчики. Гладкостенные, граненые и узорчатые. В зависимости от того, какой личной оснасткой располагает прессовщик.
   «Вальтер» же, после многочисленных попыток приобщиться к производству автомобильных ламп-фар, переводится на выпуск термостойкой посуды. Настолько высококачественной, что иногда она разлетается со страшным треском прямо на столе браковщиц. И, почему-то, как правило, по ночам. Когда же этого не предвидится, сменная выработка делится в трех, примерно равных, долях. Одну, с незначительными дефектами, делающими посуду коммерчески непригодной, разбирают по-дружески наши цеховые. Другая, - изготовленная идеально, приходуется самыми производителями от Граненой академии. Оставшееся, после тщательного документального оформления, поступает на склад «Завода».
   Впрочем, «Вальтер» работает довольно редко. По устным инструкциям любая неисправность на нем должна устраняться при обязательном присутствии начальника участка пана Сиротинца.
   Глубокая ночь. В дверях конторки пара операторов с «Вальтера»:
  --- Можно позвонить?
   Через пяток минут, когда парни уже подустали крутить диск телефонного аппарата, по-соседски интересуюсь:
  ---Что случилось?
   Показывают предохранитель – фарфоровый цилиндр с двумя металлическими колпачками. Мне это не в новость, по непонятным причинам перегорают они часто.
  ---Присядьте, ребята.
   Дежурные электрики по моему звонку являются парой, притащив с собой сразу тестер и две полных сумки инструментов. Сначала с туповатым недоумением спросонья пялятся на предохранитель.
  ---Это что, всё?!---удивленно спрашивает Орест--- Пятиамперный? Нет проблем, идемте к нам вниз, через пять минут впаяем.   
   Операторы мнутся:
  ---Не-е…
   Теперь начинаю удивляться я:
  ---Как это «нет»? Вы что, из-за этой фиговины будете стоять субботу и воскресенье?
  ---Нам запретили ставить не фирмовые запчасти.
  ---Кончай базар, Влодек! Давай предохранитель?!---нетерпеливо всовывается уже почти проснувшийся напарник Ореста – Юрко. У мальчика молодая, прекрасно вызревшая, жена и неоконченный двухэтажный особняк в постройке собственными силами.---Орку раньше работал перемотчиком двигателей, он тебе шо хошь подберет и впаяет. Хоть на пять амперов, хоть на четыре.
   «Граненая академия» отрицательно мотает парой дипломированных голов. Ей это ни о чем не говорит.
   Небольшая, сложенная из литого кварца, печь «Вальтера» варит дорогое и тугоплавкое боро-силикатное стекло. Ежечасно поглощая несколько сотен кубов газа, она будет напрасно реветь самолетом на взлете всю субботу и большую часть воскресенья. Воскресным вечером появится пан Сиротинец, снимет свой склад с сигнализации и выдаст текущей паре операторов аж два фирменных предохранителя. Один про запас, который следует передавать по сменам с обязательными записями в журнале операторов. Уходя, начальник участка Института света не забывает обновить развешенные в цехе и на проходной бумажки:
                = Газовые счетчики по ценам производителя =
                Телефоны …
   Все три номера, естественно, пана Сиротинца. Служебный, домашний и тещи-диспетчера…
   Сегодня из цеха на «Привокзальный филиал» увозят станки. Те самые, что мы привезли с собой. Десантировавшись с «Филиала» промозглым февральским утром 1981-го в огромный полупустой корпус стекольного производства строящегося «Завода». Привыкшие к низкопотолочному уюту построек и пристроек послевоенной артели, браковщицы испуганно жмутся стайкой, а наладчики решительно осваивают выделенную новоселам гулкую металлическую буду напротив пустой площадки с торчащими из пола трубами подводок энергоносителей.
   Старые автоматы ребята запускают сами под руководством бригадира Мирона Гадупяка. В день по штуке. Обнаруживая наличие у них неиссякающего запаса разных производственных дефицитов: новых подшипничков, трансмиссионных пассиков, ножей обрезки…Даже десятков двух форм, тоже новеньких и прекрасно отполированных.
   На мою долю остается любыми способами урывать для участка достаточное количество стеклотрубки от пока плохо работающей печи в другом конце корпуса. И каждое утро кричать в трубку единственного на весь цех городского телефона:
  ---Производственно-диспетчерский? Гриншпона, пожалуйста. Диктую: – 72, в том числе – цилиндр восемь.
  ---…триста шестнадцать, из того – цилиндр – 42, свечка – 20
   и, наконец, окончательные:
  ---шестьсот двадцать
   тысяч маленьких колбочек под миниатюрные электрические лампочки. Необходимых для ежесуточной работы «Низковольтного филиала». Уже избавившегося от завоза сильно бьющейся трубки из Бреста или Риги.
   Сейчас колбовыдувные карусели тянут назад, на «Филиал».
  ---Нахуя они это делают?---ко мне подходит один из немногих оставшихся «десантников» Влодек Копровский---Теперь что, снова будут трубку возить на «Привокзалку»?   
  --- Его спроси, Володя.---поворотом головы указываю на нового директора «Филиала» пана Михасюньо-------Не иначе, как от переизбытка мозгов в голове. У политиков, кажется, такое именуется «парадом хуторских суверенитетов». ОТК развалил после Шутковой и Ильинской, теперь за «Филиал» принимается. Из него производственник, как из моего х.. – молоток.
  ---Дебилизм какой-то?..

   Мы успешно работаем, получая на процветающем «Заводе» зарплаты и премии. Более того, самый современный ламповый гигант на территории СНГ, судя по всему, начинают готовить к приватизации. Рабочие, получив расчетные листки, с изумлением обнаруживают в них появление двух новых, взаимно корреспондирующихся, строк:
                -- начислено для приобретения акций
                -- зачислено на личный счет.
   Суммы хороши, они гораздо поболее премий, и среди народа начинается патриотическое шевеление:
  ---Во, Алданыч, какая наша власть! Украинская! Кроме зарплаты премии дают, акции начисляют. Не то, что советская. Там все на Москву шло---довольно улыбается матировщик колб Мыкола.
   Он великодушен:
  ---Вы не переживайте, бывшим коммунистам тоже дадут акции. У нас все будет по- справедливому.
  ---Как в колхозе? Кстати, как он там, у вас в селе?
  ---Причем тут колхоз? Что вы х.. до пальца ровняете? Колхозов уже нет, ликвидировали.
  ---То-то и оно. Ты извини, Коля, но боюсь, что промышленные колхозы для вас, вроде нашего «Завода», вообще окажутся неподъёмными…
   Мыкола взрывается:
  ---А для вас?! Не, как коммуняку не корми, все равно, не туда он смотрит! И нашо вам только ночью бесплатные обеды выдают?..
   Начальник смены в чем-то подобен волку. Его кормят уши, глаза и ноги. Он должен сразу ощущать любое отклонение от привычного шума нормально работающего цеха, замечать только намечающиеся неисправности и периодически делать обходы. Внешне неспешные, напоминающие ночную трусцу одинокого зверя. Ведь правильно подобранные и обученные смены работают в автоматике? А для этого еще надо иметь волчью хватку вкупе с кошачьей выдержкой. Чтобы вовремя убирать из коллектива изредка появляющихся в нем прирожденных лентяев, демагогов и склочников. Способных в короткое время превратить вполне работоспособную смену в раздираемую ненавистью группку людей. Делая вид, что не боишься обещанной вечерней разборки за проходной или примитивного шантажа.
   К посту контролера ОТК подхожу в третий раз. Все та же, нетронутая выставка измерительных приборов рядом с аккуратной стопкой протоколов. По моей смене записей нет.
   Иду к машинистам:
  ---Барановская не появлялась? Нет? Ну, и зараза! Валера, хорошо меряй размеры, бой в коробках я посчитаю сам.
   Вообще-то контролеров в смене двое. Днем они активно функционируют дуэтом перед глазами руководства ОТК до его отбытия домой, а в ночь выходят по одной.
   Любочка Барановская появляется в дверях моей конторки за полночь. Здороваясь размазанной по красивой мордашке пьяной улыбкой:
  ---Дзыгарь на фильтр у вас есть?
   Хотя прекрасно знает, что я курю дешевую «Ватру» без фильтра. Вместо него она приспосабливает воткнутый в сигарету обломок спички, прикуривает и наливает себе чаю.
  ---А деньги и торба?
   При мне есть деньги и, как всегда, со мной небольшая наплечная сумка от таллиннской «Нормы». Любаша критически ее осматривает и заявляет:
  ---А чего- то большего нету?
  ---В чем дело, «Баран»? Ты до колбы сегодня вообще доберешься?
   Любка нагло смеется:
  ---Наверное, нет! Гречка вам нужна?
   Она называет неуверительно низкую цену. Интересно, а кому сейчас не нужен по таким деньгам самый стойкий национальный дефицит? Предназначенный исключительно для больных диабетом, доноров и национальной элиты из числа имеющих к нему доступ. Смущает цена:
  ---Дробленка, или подмокшая?
  ---Ядрица, та, что едите в столовой---Барановская снова смеется---Сегодня Машка пьяная в жопу. Она мне отпустила 15 килограммов, и вам продаст. Я спрашивала.
   Служебный коридор на нижнем этаже столовой наполнен крепко пахнущим, клубящимся светом из кабинета заведующей. Судя по свежести ароматов, трудовой коллектив разошелся совсем недавно. Любаша по-хозяйски шагает вперед, а я торможусь у косяка дверей. Замерши в смиренной позе просителя перед сидящей на диване с широко раздвинутыми ногами ночной поварихой Машкой.
   Барановская коротко сообщает:
  ---Сто граммов уже нет, сами выпили. Та вы и непьющий.
   Затем почтительно смотрит на Машку:
  ---Дашь Алданычу гречки? А? Он файный хлоп.*                *Он хороший мужик
   Повариха говорить не может, она только размеренно икает и делает телодвижения, напоминающие попытки подняться.
  ---Ты сиди, сиди, я сама---предупредительно останавливает ее контролер и, содрав с моего плеча сумку, быстро скользит по коридору к приоткрытой двери склада.
  ---Где, курва мать, этот совок?---феня веселая, даже нежная.
   Я не волнуюсь, отсутствие совка для Любы не помеха. Эта девочка, если потребуется, нагребет руками.
   Расплачиваюсь, благодарю, аккуратно снимая семикилограммовую сумку с напольных весов, и шепчу Любаше:
  ---Помоги ей убрать этот срач. Проветри…
   В дальнем торце коридора, перед пока закрытой дверью столовой, слышится шевеление. Только здесь, во втором часу пополуночи, можно увидеть, как много народу обеспечивает ночную жизнь большого «Завода». Шум нарастает, раздается стук кулаков о двери. Потом – удары. Это уже ногами.
   Быстро проскакиваю мимо толпы на лестницу и бегу вниз. Стучу в полуоткрытое зарешеченное окно кабинета заведующей столовой.
  ---Маша?!
   Потом за угол, к служебному входу. Тут уже требуется барабанить кулаками:
  ---Машка, народ наверху двери ломает. Проснись, почти два часа ночи!
   Наконец слышится шарканье ног:
  ---Кто там?
  ---Ты кормить людей будешь?!
  ---Ой, бля?! Шожь то будет сегодня? У меня ж нихрена не готово. Поможете хлеб нарезать, а?
   Теперь мы спешим внутренней лестницей вверх.
  ---Машка! Какой-то хлеб, или зерно? Но горит.
  ---Ёб ж твою м..! Макароны спалила.
   На большой электрической плите дымит большая алюминиевая кастрюля с черными, приварившимися к ее стенкам, макаронами. Повариха оглядывается на шум за закрытыми дверями, потом смотрит на меня:
  ---Скажите им, что сегодня столовая работать не будет?..Мол, у них ревизия.
   Захожу на толпу со стороны работающих участков, и заинтересованно останавливаюсь:
  ---Ребята, а сегодня столовой не будет. У них со вчера ревизия началась, завтра свои талоны реализуете.
   И сразу ухожу в цех, подальше от громко выдаваемых результатов экспресс-расследования голодных тружеников. Насчет шума и горелого запаха в столовой, отсутствия висячего замка на дверях,..
   Увидев меня, бредущий по «Риббон»-участку работяга из соседствующего с нами цокольного цеха, перестаёт ворочать головой и целеустремленно ускоряется:
  ---Где тут гары достать, а?
   Отшатываюсь от тяжелого перегара.
  ---А ты хоть знаешь, у кого спрашиваешь?
   Мужик непонимающе смотрит и молча отправляется в дальнейший поиск. Задерживать его бесполезно, звонить охране, тоже наведывающейся в наш цех за выпивкой, - даже вредно. Эти сдадут сразу. Само собой – начальника смены.
   «Завод» начал тотально пить. Приносимые водку и самогон, а, по их окончании, – покупную гару. Это тот же самогон, только специально изготовленный на продажу. Качество его отвратительно, зато цена низка. Для открытия торговой точки в цехе требуется лишь место для хранения товарных запасов. Спиртоносы есть во всех сменах, и у меня – тоже. Несмотря на неоднократное публичное ознакомление с личной «политической доктриной» начальника смены:
  ---Семья, посылая кормильца на работу, ждет его домой живым, здоровым и с заработанными деньгами. Поэтому, если какая-нибудь торговая сука попадется в моей смене…
   Суки торгуют и не попадаются. С точки зрения здешней морали торговля спиртным в цехе не является чем-то предрассудительным. Так же, как и регулярные коллективные «обеды» в бригадных кабинетах. Наварганенных из металла в революционные времена по всем углам и закапелкам большого цеха…
   Сначала раздаются бегущие шаги, потом нетерпеливый женский крик:
  ---Алданыч, человека убили!
   Кричит упаковщица Леся, жена оператора Ивана с участка горизонтальной вытяжки труб. Выскакиваю навстречу:
  ---Где?!
  ---На участке.
  ---Кого?!
  ---Грузчика Петра.
   Бежим на участок вдвоем. Странно, грузчиков у меня в смене нет вообще?
  ---Какого еще грузчика?
  ---С железнодорожного хозяйства.
   Низенький, весь мокрый, грузчик, поддерживаемый Стефкой, уже стоит. Покачиваясь на ногах и дрожа от холода рядом с опорожненным ведром.
  ---Что тут?
  ---Та Славка ему врезал, а он упал на пол головой неудачно и отключился---сходу топит своего дружка-оператора упаковщица Стефа, но я, не дослушав, бросаюсь бегом к рольгангам. По которым струится вытягиваемая из печи бесконечность стеклянных труб.
   Второй грузчик по кличке «Америка» с обрезком уголка в руках заходит между двух линий, посреди которых мечется непонятно зачем  заскочивший туда оператор. Ему некуда деться и он, пытаясь пролезть под рольгангом, резко сгибается. Но тут же как-то неестественно выпрямляется, в отчаянии смотрит на «Америку» и, медленно, обхватив нижнюю челюсть обеими руками, опускается на колени, просовываясь по другую сторону.
   Пытаюсь перекрыть грузчику путь, но он левой рукой легко сдвигает меня в сторону:
  ---Я эту падлу все равно убью! За что он Петра ударил, а?!
   «Америка» велик и могуч, и ему трудно протиснуться низом. Он просто пытается сдвинуть трехметровую секцию рольганга…Кричим одновременно, но мой упреждающий рык теряется в его диком вопле…Спасибо Тебе, Господи, что хоть горячая трубка не пропорола «Америку».
   Скатившись по ведущей в транспортный коридор лестнице, Славка уже растворился в осенней ночи. В суетливом подхалимаже Стефка смазывает синтамицином вздувшуюся сплошным волдырем ладонь грузчика, а я расспрашиваю Ивана:
  ---Ваня, расскажи толком, что тут было?
  ---Шо было?---Иван весело улыбается---Пришли эти вдвоем за гарой, а Славка со Стефкой как раз закрылись в буде на ужин. Грузчики начали стучать в дверь, у них «трубы горели». Ну, Славка не выдержал, слез со Стефки, открыл дверь и сходу, не разобравшись, завалил малого. А «Америка» тут-же успел Славке челюсть отвалить. Сами видели, как полз под рольгангом…
   Стефа появляется у меня под самое утро. В халате, застегнутом только на верхнюю пуговицу. Молча подходит вплотную и отставляет ногу. Стерва знает, что у нее хорошее смуглое тело с красивым, едва выпуклым как у не рожавшей женщины, животом.
  ---Убери «копакабану».
   Она не понимает.
  ---Спрячь свое коммунальное лежбище! Я не собираюсь лететь с работы из-за твоих сучьих инстинктов и торговли самогоном. Поняла?!
  ---А, может, как-нибудь?---у этой ****и сейчас такая жалкая улыбка, что меня мутит.
  ---Что «как-нибудь»?! У одного алкаша неизвестно еще какой степени сотрясение мозга, другой челюсть поволок в руках домой. Так что,..
   Тычу пальцем в озаглавленный «докладная записка» полностью исписанный лист бумаги:
  ---Свободна, «просто Мария»!
   Оставшись один, размышляю, оставлять докладную на столе или пока спрятать в папку. Здесь групповщина, значит сговорившиеся рабочие все равно напишут в своих объяснительных, что ни пьянки, ни драки не было.
   Докладную я перепишу потом. Как обычно, категорически потребовав за злостно не проведенную уборку рабочих мест предельно сурового наказания – полного лишения оператора и его упаковщицы премиальных и всех доплат. Так не поступает никто из начальников смен, но руководство цеха почему-то всегда идет мне навстречу. Причем охотно, ведь в этом случае можно обойтись без объяснительных записок рабочих.
   Пара грузчиков будет ходить к нам долго, но оператора Славки они уже не увидят. После двух месяцев, проведенных на больничном с переломом челюсти, он тихо уволится.
   Заводской истэблишмент до пьяных драк, само собой, не опускается. Положение не позволяет. Он по- галицки интеллигентно отмечает и празднует. Дни рождения сотрудников, торжественные государственные даты, а также, с большим прилежанием, именины и церковные праздники. Согласно регулярно вывешиваемым на проходной мини-бигбордам завкома профсоюза. Поздравляющим коллектив со Стретеньем, Успением, Преображением, Воздвижением,..Сейчас это основная функция заводского профсоюза, если, конечно, не считать боевой игры в цехах на  гармошках активистов завкома во время Коляды.
   Ко мне влетает начальница участка стеклозаготовки:
  ---Что делать, Алданыч?! Оля Бинская выпила перекись…
   В большой металлической буде ОТК празднично накрытый стол и полный кворум цеховых контролеров во главе с контрольным мастером Катей. Все молчат и перепугано смотрят на Ольгу с распахнутым, как у рыбы, ртом.
  ---Воды?!---первое, что приходит в голову. Но глаза уже нащупали целый ряд запотевших с мороза литровых бутылок полученного молока. Ударом пальца выпрессовываю фольгу.
  ---Стой! Давай это.
   Пострадавшая пьет, но немного.
  ---Хо-ло-од-ное..
  ---Пей, бля!
   Включается пришедшая в себя начальник участка, в прошлом – дипломированная медсестра:
  ---Пей, Оля, пей. Молоко нейтрализует, и чего-то там абсорбирует.
   В бутылке остается немного, но у Бинской выпученные от страха глаза и совсем сел голос.
  ---Нинель, одевай ее, и срочно к врачу.
   Быстро ухожу. Отдел технического контроля чужая, полностью – женская, и, следовательно, подловатая структура. К тому же с большими возможностями насчет последнего. Вот и сейчас, меня вдогонку ехидно информируют:
  ---Это ваш контролер, Любка Барановская, вместо минералки подсунула стакан перегидроли.
      Бля,..И не послать?! Особенно при контрольном мастере.
   У Бинской, как ни странно, в заводской поликлинике не обнаружат ожога гортани. Только жесточайшую, ставшую хронической, ангину.
   Я получаю еще одного цехового врага.


Н     о    в      а      я                г    л      а     в     а

                Корма подножные  (7)


   Как два молодых львовских еврея - Дима и Марек, очутились на самом горячем и грязном участке цеха до сих пор остается загадкой. Впрочем, Марек задержался на нем недолго. Он так и не смог заставить себя нашивать проволокой несколько слоев асбеста на рукавицы из солдатского сукна. Чтобы в этих «лапах» муторно долго стягивать с метрового мундштука струю стекла. Дожидаясь, пока та не приобретет требуемую форму и цвет. Он также толком не научился, быстро вольтижируя ногами среди отвердевших обломков, проводить ее по длинному рольгангу до тянульной машины.
   Добрый и общительный Димка работал значительно дольше и хорошо. До тех пор, пока, после короткой ночной передремы, не обнаружил оставленный в нижнем транспортном коридоре свой «запорожец» стоящим наверху, посреди цеха. И довольные ухмылки коллег по смене. По-моему, отзывчивого еврея они ранили гораздо сильнее царапин от стальных тросов на кузове машины. Он ушел сразу. От обиды.
   Переполненный троллейбус медленно проковылял ухабами бывшей площади Галана и облегченно всунулся на конечную остановку в начале Руставели. К сразу облепившей его встречной толпе народа.
  ---Здравствуйте!
   Вроде, как мне? Кручу головой. Бывший оператор участка горизонтальной вытяжки стеклотруб, гитарист-любитель Марек, приветливо улыбается из толпы.
  ---Привет—сейчас главное – выбраться из людского скопища.
  ---Подождите!---Марек спешит за  мной---Послушайте, у меня к вам есть дело.
   Останавливаюсь.
  ---Вы не можете мне помочь выйти на лампу?---он замолкает. Потом, по-своему истолковав  недоуменное молчание, поспешно насилует себя:
  ---Не бесплатно, конечно.
   Отмахнувшись рукой, тасую в памяти лица знакомых слесарей конвейера. Через наш цех проходит «большой ламповый путь». Функционирующий, правда, в отличие от ветхозаветных «шелкового» и «чайного», исключительно по ночам, воскресеньям и в дни государственных праздников. То есть, когда охрана закрывает висячими замками все ворота и транспортные галереи.
   «Ладно, выведу этого деловара на конвейерщиков. Со сборки, или охраны я все равно никого ж не знаю».
  ---Сколько  вам надо? Коробку?..десять?
  ---Вы что?---Марек искренне удивлен---Хотя бы вагон?
   Его голос замирает:
  ---А лучше несколько.
  ---О-гоо?! Нет, здесь я вам ничем помочь не смогу.
  ---Может через знакомых?---в карих глазах теплится надежда.
  ---Нет!
   Бывший рабочий теряет интерес ко мне сразу. Он уходит, даже не попрощавшись.
   «Да, если даже этот занюханный джазмен пытается крутить вагонами ламп, значит дело совсем дрянь?»
   Эту «дрянь» наш маленький прайд из бывшей жены-пенсионерки, сына и меня уже почувствовал. Почти одновременно потеряв пятого по счету поросенка - Ларису, а также  обе зарплаты на «Заводе».
   Могучий школьный звонок трясется на стене флигеля затемно.
  ---Кто там?
  ---Милиция, участковый.
   Щелкаю замком и сразу отлетаю под напором дверей. Их трое, все в цивильном. «Господи Боже, неужели бандиты вломились?!» Крик успокаивает:
  ---Где свинья?!
   «Слава Богу, менты». Впрочем, кричит околоточный зря. У него точная наводка и неплохое знание внутридомовой топографии. Сверля взглядом спираль лестничной клетки, он сразу начинает карабкаться вверх. Напуганный появлением незнакомых людей, в углу визжит поросенок.
  ---Во, в самом центре Львова он держит свиней!---победно указывает на Лариску своим коллегам участковый. И сходу закатывает штатную ментовскую истерику:
  ---Я тебя выселю!
  ---Пять лет этого ожидаю.
  ---На улицу! Бомжевать у меня  будешь.
  ---А я и так, как парижский клошар, живу исключительно в крысином обществе. Даже дворника дома № 25 по площади Рынок толком не знаю. Вы – первый, посетивший меня, официальный представитель властей нашего демократического франко-стойбища. Хотите, могу на первом этаже парад крыс устроить? Их там у меня до полусотни…
  ---Завтра чтобы этой свиньи не было! Понял?!---мент почему-то не хочет смотреть крыс и сразу тухнет. Коллеги его хихикают.
   «Какая же сука навела? Наш участковый вроде держит свой офис на жэковском подворье? Ладно, тут требуется разбираться по горячему».
   Выползшая  справа от Высокого Замка молодая луна заливает холодным светом половину площади. С провисшими красно-черными знаменами над собравшейся толпой и лёгким, уходящим вглубь «стометровки», серебристым ажуром деревьев. Сегодня здесь снова будут чего-то защищать, уже организован поздний митинг. Вокруг – скучающие группки милиционеров. Проскакиваю мимо, как замечаю среди сторонников УНА-УНСО знакомую троицу.
   Над площадью громко звучит призыв:
  ---Слава Украине!
   Вежливо раскланиваюсь:
  ---Героям – слава!
   Бригада участковых уполномоченных не отвечает, по-видимому, она на секретном задании. В глубине протяженного двора ярко светится вереница окон жилищно-коммунального «Айсберга». Длинный коридор забит мужчинами, хлопают двери. Кажется, полевой штаб митинга УНА-УНСО находится именно здесь. Открыты даже двери в кабинет начальника.
  ---Пан Рушинец? Добрый вечер, можно к вам?
  ---Ну, зачем вы прислали на Рынок-25 целую бригаду милиции? Можно было и дворником обойтись? Криминала у меня там нет никакого.
   Начальник что-то вспоминает, сразу выбрасывает в мою сторону руку и весело кому-то кричит:
  ---Нет, ну вы посмотрите на него?! Завел под самой ратушей свиноферму, и у него нет криминала?!
   Из дверей приемной сразу высовываются головы двух милиционеров в фуражках, потом еще каких-то непонятных людей в гражданской одежде.
  ---А что, собственно такое, сталось? Чего это вы о флигеле вспомнили сейчас? Когда крыша течет – он у вас по бумагам отселен давно. Стоки из канализации размывают фундамент, - так аварийный флигель вообще уже за «Айсбергом» не числится. Переведен в нежилой фонд. Это же ваши слова, пан …
  ---Хватит!---взрывается начальник.
   Но меня уже несет:
  ---Правильно – хватит! Платить квартплату и самому убирать двор, доставать листы шифера, латать крышу, прожигать канализацию…
  ---Прожигать канализацию? Это еще как?---интересуется появившийся на шум какой-то тип в гражданском.
  ---Так! Горячий каустик, потом – соляная кислота, а затем двенадцатиметровый трос. Напоследок – промывка системы. Ванна горячей воды и до упора холодная. ЖЭК же ничего не делает. На первом этаже у меня крысы пешком средь бела дня разгуливают. Даже дорогу уступать перестали, хорошо, хоть на митинги не собираются. Вождями еще не обзавелись…
   Тип, улыбнувшись, представляется:
  ---Заместитель начальника Галицкого РОВД подполковник Хвостовский.
   Он мягко выводит меня под локоть в коридор:
  ---Вы же интеллигентный человек, должны понимать, что это непорядок.
   Подполковник ниже меня, даже мелковат. Он одет в куцее полупальто, а из-под крепко поношенной короткополой гуцульской шляпы смотрят усталые и умные глаза немолодого человека.
   «Во, типичный сыскарь, наступишь и не заметишь».
   Мне почему-то не хочется с ним ругаться, я послушно киваю головой и пожимаю протянутую
на прощанье руку.
   Пришедшему в полночь с работы сыну говорю:
  ---У нас была милиция. Эта шизанутая активистка Лариса домитинговала на свою голову.
  ---А кто сдал?
  ---Уже знаю. Владелица комиссионок напротив катедры. Она же квартиру купила над магазинами. Во, что значит торговля?!. По первому сигналу начальник ЖЭКа пригнал к нам целую бригаду ментов, с митинга сняли, и сюда…Я виноват, не надо было окон открывать в нижний двор. Ладно, ложись спать, завтра с утра придется тебе взять кувалду.
  ---О, будет свежина---радуется проголодавшаяся молодость. Она ведь так жестока?..
   Заводские зарплаты мы с сыном теряем не совсем сразу. Сначала исчезают талоны на ночное питание, потом полагающиеся пол-литра молока. На вопрос о котором кладовщица отвечает коротко:
  ---Не проплатили.
   Далее наступает день, когда конвоируемая цеховым кассиром пара слесарей-дружинников приносит из заводской кассы почти пустые торбы. С залегшими на их дне пачками инфляционных купоно-карбованцев. Из которых кассиры уже научились с помощью дамской шпильки выматывать крупные купюры. Выдача зарплаты производится быстро, вручением рабочему сразу нескольких обандероленных банком пачек с добавлением недостающих бумажек и немедленным выпихиванием получившего деньги из страждущей очереди.
   Сейчас наличных денег на выдачу зарплат стало хронически не хватать.
   Утренняя планерка заканчивается.
  ---Все свободны---закрывает ее начальник.
  ---Подождите, Георгий Марьянович!---председатель цехового комитета профсоюза Полина Александровна поднимает, как пионерка, руку.
  ---Так дальше выдавать зарплату нельзя. Те, кто работает в одну, или две смены, еще кое-что получают, а некоторые из непрерывного производства третий месяц в пролете. Для них вообще не хватает денег.
  ---Что предлагаешь?---Флип лаконичен.
  ---Может, начнем в этом месяце с тех, у кого фамилии начинаются с букв «А», «Б», а в следующем поедем с «Я», «Ю»? Это предложение цехкома. Надо, как библия пишет, по справедливости!
   Тотально зачищенные челядником старого Черновола паном Кенаром от функционеров коммунистического режима, профсоюзы Галиции сейчас полностью сосредоточились в своей работе на религиозно-патриотическом аспекте. Воспитывая у трудящихся твердую веру в Бога, местных вождей и неиссякаемое терпение к тяготам земной жизни.
   Иных задач возглавляемому им профсоюзному объединению народный герой Кенар сформулировать не смог. Он ударно, способом постреволюционной экстернатуры, оканчивал факультет журналистики, и был очень занят сдачей в аренду трастовой компании помещений красивого здания профцентра по Академической.
  ---Так сё, Георгий Марьянович?---продолжает запихивать профсоюзную идею цехкомша---Попробуем? Люди ведь понимают, что сейчас «економічна криза» и «фінансова скрута». 
   Изобретенная специалистами министерства «державных балансов» эта пара понятий уже вытеснила из употребления нечетко сформулированный более ранний идеологический постулат профсоюзов Галиции: - «коммунистический режим нам специально понастроил не ту промышленность». К которой автоматически, наряду с разработками аппаратуры подводной навигации океанских субмарин и изготовлению блоков управления ракетами, было отнесено производство автобусов, грузовых погрузчиков и автокранов. Подвесных конвейеров и наземных опрыскивателей, выносливых мопедов и велосипедов «Зайка». Телевизоров, газовых плит и кофемолок. Радиоэлектроной медицинской аппаратуры, лекарств и биофизических приборов. Дорогих буровых долот и более дешевого металлообрабатывающего инструмента. С алмазным напылением и без оного. Небольших электроламп и внушительных гирлянд изоляторов для ЛЭП. Кирпича и бетонных изделий. А также хрусталя, обуви, швейных изделий и трикотажа. Фонариков, фотовспышек и резиновых сапог. Оконного и технического стекла, эмалей и кафеля. Музыкальных инструментов и художественной керамики. Лыж, елочных игрушек и меховых изделий,..
   Начальник цеха молча рисует рукой в воздухе фигуру неопределенной конфигурации. Он явно не верит в плодотворность профсоюзной идеи. Затем смотрит на механика «Риббона». И решается:
  ---Что там у нас с комплектом форм от «Галпекса»?
   Бывший судовый механик-дизелист первого разряда Хлебцов вежливо привстает:
  ---Кончаем сверлить душники, Георгий Марьянович. Нужен будет еще день, два, чтобы проверить затяжку подпятников. Уж очень тяжелые формы, с большим центробежным моментом на поворотах.
  ---Ладно,..по готовности давайте на лакировку. Будем пробовать!
   Мысль шефа присутствующим понятна. В поисках денег он хочет повторить бельгийскую EMGO, умеющую делать на машинах типа «Риббон» ёлочные шары. Предельно тонкостенные и почти невесомые, с пока неизвестными параметрами подготовки стекла и режимов работы самой машины. Но другого пути нет. Почти 30 миллионов выпускаемой в месяц колбы для электрических ламп цеху реальной зарплаты уже не приносят…
  В масляном дыму плавает серебристая пыль, а ноги скользят по устилающей пол стеклянной чешуе. Возле машины нас, заступающих в ночь, поджидает измотанная смена и цеховое начальство. Машина делает «ёлку» и мы получаем напутственный инструктаж.
   Захожу в пирометрию, мне нужен фидерщик, отвечающий за подготовку стекломассы.
  ---Стах! Этой ночью у нас – «Колыма». Зона особого режима!
  ---Не понял?---толстый добродушный Бинский вопросительно улыбается.
  ---Градус влево, градус вправо, – считаю попыткой к побегу!
   И серьезно:
  ---Сташек, требуется фидер держать до градуса жестко. Хотя бы третью зону и чашу. Пулька ужасно капризная…
  ---А зарплата будет?
  ---Так же, как и ты, надеюсь. Наше дело, нормально отпахать эту смену. Флип просил.
  ---Да пошли они на ***!---от пульта резко оборачивается стекловар Платонин---Вот увидишь, хер чего дадут.
   Мы работаем до утра, и всю смену неутомимая карусель машины ритмично ложит сектором выброса на азбестовые ленты загрузчика тонкие шары с узким горлом. И пусть, из-за боя, не 940 штук в минуту, как показывает индикатор продуктивности, а меньше. Но это продукция, за которую «Галпекс» готов сразу платить живыми деньгами. Даже в иностранной валюте.
 
 


   Большой кабинет цехового босса  заполнен людьми. Мы пришли на планерку, которой не будет. За столом еще сидит Флип, но он уже не начальник цеха. Сегодня его увольняют с «Завода».
   Генеральный директор пан Глухарский сразу после выпуска промышленной партии ёлочного шара заявил своему окружению:
  ---С этим человеком я работать не смогу!
   Сидим почти молча, одиночные всплески слов гаснут слабыми искрами. Мы раздавлены:
  ---А. может, утрясется?
  ---Передумает?..
   Флип отрицательно качает головой. Черт возьми, да он, похоже, поседел за те два дня, что моя смена отсутствовала?
  ---Марьяныч?!---не выдерживаю, срабатывает привычка быстро принимать решения---давай добро, мы напишем бумагу с просьбой тебя оставить, и пойдем в народ. Соберем пару сотен подписей, будем просить. 
   Флип поднимает голову, и обводит глазами соратников.
  ---Правильно он говорит---механик Хлебцов показывает на меня рукой.
  ---Давайте, Георгий Марьянович?!---порывисто нервно вскидывает красивую голову нормировщица Люба.
   Кивком головы её поддерживает молчаливый экономист Богдан.
   Это всё. Остальные, спрятав глаза в колени, молчат. Флип понимает – цеховое управление его уже сдало. И безнадежно машет рукой:
  ---Это ничего не изменит.
   Звонит телефон и Марьяныч механически снимает трубку:
  ---Солдат присылают---говорит он неизвестно кому…
   Солдаты в цехе появились не так давно. Каждое утро они прибывают рабочими командами зарабатывать лампу. Для освещения своих казарм, штабов и пунктов управления. Служивые случаются всего двух сортов, - разнокалиберной армии и хорошо ранжированной Национальной гвардии. Третий, - пограничная стража, в цехе не замечался. Похоже, «зеленые фуражки» по всем статьям снабжения уже сели на контрабанду. Наверное, оно как то проще, надежнее и дешевле?
   Малочисленными армейскими командами от 3-х до 5-ти бойцов, как правило, заправляют «куски-контрактники» в низших чинах. От младшего сержанта до старшего прапорщика. У гвардейцев преобладают паны офицеры. И те, и другие, доведя воинство до конторки начальника смены, торопливо исчезают. До обеда свою боевую задачу они уже выполнили. Наша, – аналогична, распихать солдат командами по участкам и складам. Не оставляя себе даже адъютанта, иначе можно к обеду остаться без сигарет.
  ---Алло, Бобчиху можно?
  ---Доброе утро, пани. Как здоровье?
  ---Ну, если клёво, Надежда, тогда пришли кого-нибудь за солдатами.
  ---Как это, «не надо»? Для вас разнарядка Абрамушкина, что, уже не закон?
  ---Нет погрузки вагонов? Поставь тогда склад подметать. Или колбу пусть перетаскивают, из того угла, где у тебя затекает…
  ---У тебя ничего не затекает? Да я не по лунному календарю, девушка…
  ---Что-что? Швыряют коробки и лупят колбу, как врагов титульной нации? А какие у вас были в последний раз?
  ---Высокие мордовороты, или нормальной недоупитанности? Понятно, значит это были гвардейцы. Ну, у них повышенная боеспособность, как никак – элита Вооруженных сил.
  ---Что-о еще?! У Каськи сперли обед? А какая ж дура шпондер с хлебом засвечивает перед голодными солдатами? Нет-нет, все это несерьезно, Надежда Владимировна.
  ---Значит, слушай, Надя. Сегодня получишь нормальную армию…---высовываюсь из офиса, чтобы обозреть бойцов.
  ---Успокойся. Связисты и еще какие-то малоформатные интеллектуалы с кувалдами на погонах. Эти колбу бить не станут, физические кондиции не позволят. Давай, присылай кладовщицу, пусть забирает.
   Ближе к обеду воинство тихо исчезает с мест работы. Сентиментальная армия растворяется в транспортных коридорах. Повествуя с исписанных кусочками угля и кирпича стен о солдатской тоске по пропахшему вяленой хамсой Бердянску, вороватой Одессе-маме и, продутому ветрами, степному Кировограду. Практичные гвардейцы с постоянно болтающимися на задах фляжками просто так обеда не ожидают. Они действуют по сложившейся обстановке.
   У меня в гостях – контролер Барановская. Бесстрашная Любаша предпочитает выкуривать послеобеденную сигарету здесь, вне переполненной дамскими взглядами будки ОТК.
   В приоткрывшихся после вежливого стука дверях появляется капитан. Сначала он молча рассматривает висящие и наваленные шинели, потом запрашивает:
  ---Где солдаты, не знаете?
  ---Наверное, в столовой, уже давно обед.
  ---Я смотрел, там не мои.
   Правильно, его солдаты без завизированного руководством списка, что он держит свернутым трубочкой в руке, пищи в столовой не получат.
  ---А какие ваши? Армия? Гвардия?
  ---Гвардейцы, в старом камуфляже.
  ---Этих я видел минут пятьдесят тому. У левого регенератора печи. Они уже успели провести полную зачистку какого-то сиховского сада, потому что пекли полутораметровые шашлыки из зимних сортов яблок. У вас, пан капитан, согласно элитарным нормам гвардейского довольствия, наверное, перед обедом полагается  яблочный десерт?
  ---Где это?
   Смазливая Любка смотрит на капитана нежно улыбающимися глазами и красиво ржет.
  ---Замолчи, контрольная вумен! За утрату личного состава пану светит трибунал, а тебе весело.
   Капитан морщится, но еще раз переспрашивает:
  ---Где?
   Указываю направление:
  ---Азимут - семьдесят пять, тридцать. Тридцать, это минут.
   Капитан зачем-то смотрит на наручные часы, потом - на меня, и закрывает за собой дверь. А Любке после его ухода я говорю:
  ---Напрасно лыбишься. Разве не видишь, что для тебя он абсолютно бесперспективен?
  ---Почему так?
  ---Усы не растут, а ведь ему за тридцать. Посему, служа в Национальной гвардии, никогда он, как у Высоцкого в песне, не станет майором.


   Сообразно формирующейся экономической ситуации рабочие «Завода» тоже переключаются на подножное питание. Естественно, не все, лампы на всех не хватает. Надо же кое-что и на склад сдавать для текущего прокормления руководства?
   В дамскую моду входят нижние мини-юбки. С нашитыми, согласно ДСТУ-1995, газырями двух типоразмеров. Под круглую и свечеобразную лампы. Партизанскую  мини обязательно дополняет длинная верхняя свободного широкого кроя. Иные наряды заводскими бабами игнорируются напрочь. Им не до сексуальной привлекательности. Они уже перешли в режим выживания, умудряясь выкармливать с помощью миниатюрной юбки свои семьи. Часто с неработающими усатыми кормильцами. К тому же регулярно, после спонсированных женами сто граммов и номера  народной газеты «За свободную Украину», громко распевающими по воскресным вечерам:

                Ленту за лентой
                набої подавай,
                український повстанче
                в бою не відступай! 
   У мужчин попроще. Мелкотравчатые охотники за лампой из числа постоянно что-то обслуживающих в сборочном цехе электриков, вентиляторщиков, сантехников, не так фантазийны, как женщины.
  ---Сорок восьмой,  четвертый---наметанным взглядом определяет ростовочные размеры заики-грузчика заведующая складом спецодежды Аня.
  ---А-а, пп-пятьь-десят ччет-вертого уж-же нет? Рраз-зобрали?
   Мальчик Сашко худосочен, постоянно хочет кушать и иногда приходит к нам на упаковку. С удовольствием обменивая у сельских баб по сумашедше низкому бартерному курсу свои лампочки на комок непроданного творога или десяток яиц.
   Но фундаментальнее всех остальных подготовились к теперешним реалиям существования труженицы участка контроля и упаковки ламп. Финансовое могущество позволяет им в своих изысках опираться на последние достижения швейной промышленности Китая.
   Косые лучи низкого осеннего солнца ярки. Они проникают в цех через незаметные щели и дырочки в воротах грузовой рампы, разбрасывая по серому полу и скучным штабелям тары веселые пятнышки последнего бабьего лета. Ворота на зиму еще не заварены и , манкируя начатым обходом цеха, протискиваюсь на балкон. Там уже сидит засыпщик Рома.
  ---Хорошо?!---обозревая безукоризненной голубизны вечернее небо, произношу я.
  ---Файно!---внимательно наблюдая за носящейся в воздухе плотной стаей голубей, подтверждает он.
   Солнце уже спустилось к изломанному горизонту из нагромождения многоэтажек нового Сыхова и мы ждем, когда сверкающий диск начнет медленно уходить за дома.
  ---Смотрите!---негромко произносит Роман, указывая головой на высунувшегося из ворот сборочного корпуса охранника---Сейчас будет выводить пятый участок.
  ---Вон  второй,---кивок головы в сторону проходной №2---этот уже проверил улицу на отсутствие ментовской засады.
   Ближний охранник нерешительно суетится у ворот цеха, он видит нас и не знает, что делать.
  ---Может, уйдем?---я миролюбив.
  ---А чего я должен уходить? Сижу у себя в цехе.---Ромка зол, пожалуй, мы все сейчас злы без зарплаты.
   Наконец охранник решается, и из приоткрытых ворот появляется вереница женщин в одинаковых китайских пальто. Громадных, бесформенных, с нашитыми сзади пуговицами. Семеня ногами позади крутящего головой охранника, караван плывет хороводом сарафанных русских красавиц.
   Свист! Резкий, сильный и у самого моего уха. Роман молча встает и исчезает в цеху. Я остаюсь сидеть, подставив лицо последнему солнцу и невозмутимо дымя сигаретой.
   Нарушив строй, стая «пекинских уток» безобразно переваливается с боку на бок в сторону спасительного цеха.
   Через три часа на центральной проходной меня встречает сразу пара охранников. Забирают показанный пропуск, чего не случалось раньше, и внимательно его разглядывают. Потом один из них спрашивает:
  ---То вы сидели в стекольном на балконе?
  ---Я.
  ---А кто то был второй с вами?
  ---Рабочий.
  ---Фамилию его можно?
   Теперь я в замешательстве.
  ---Ой, ребята, не крутите того, что не вертится. Свистун по лампе не работает, не пьет. По-моему, даже некурящий.
   Теперь в нерешительности, – охрана, но мой пропуск пока остается у нее.
  ---И вообще, вам,---смотрю в упор на одного из охранников, по слухам, бывшего мента,--- как профессионалу должно быть известно, что «дятлы» громко вообще не свистят, а тихо постукивают. А вы, что, из стекольного услышали стук?!
   Мне торжественно возвращают пропуск. У охранников этого караула я теперь получаю особый статус. Они первыми здороваются со мной, когда иду на «Завод», и демонстративно отворачиваются при выходе. Как будто вместо болтающейся на плече порожней сумочки, я каждый раз тащу через проходную набитую лампами дипломатическую вализу.




Н     о     в     а    я                г     л         а      в   а

                Надежды по понедельникам  (8)

 
  ---И нахрена я только хожу на «Завод»?---придя вечером домой, усмехается отпрыск. Он вытаскивает из карманов целую жменю купоно-карбованцев и смотрит на вышедшую в кухню маму.
  ---Сегодня подмерз, похолодало на улице. Покушать чего-нибудь, а?
   Свой отпуск машинист «Риббон»-машины ежедневно проводит на лотке одноклассника Ореста. Восполняя полдюжины неполученных зарплат и отпускные 3-мя процентами от выторга с киндер-яиц, фуфлыжных ликеров «Амаретто», жвачек и сигарет.
   Сам хозяин торгового заведения стал у нас появляться редко. Одетым в дорогую перчаточную кожу и крепко озабоченным покупкой в магазине «Нью-Винд»  музыкального центра «Sony».
  ---Ты бы лучше где-нибудь в центре купил встроенное помещение. Пусть небольшое. Если не магазинчик, то, хотя бы, парикмахерская получится---я много старше обоих и понимаю всю хлипкость торговли с лотка табачной контрабандой из Молдавии и «ликерами» закарпатских сел.
  ---А я уже купил киоск. Через неделю-две открываюсь. Жалко, у Серого отпуск заканчивается,  торговля у него идет клёво.
   Открыто показываю сыночку кулак:
  ---Не вздумай бросать завод, реализатор долбанный! Институт уже умудрился дважды  просрать? Теперь тебе еще только не хватает всю жизнь просцать под прилавком в литровую банку, отморозить яйца и не заработать пенсии.
   Серый морщится:
  ---Дай нам музыку спокойно послушать.
   Но мой полупустой желудок упрямо гонит умную мысль вперед:
  ---Орку, ты ведь будешь иллюминировать киоск? В торговле сейчас такое очень модно. Могу предложить полезную вещицу для этого.
  ---Покажите?
   Поспешно стаскиваю с антресолей пыльный короб и разгребаю ёлочные игрушки.
  ---Вот! Восемь управляемых по выбору, скорости и фиксации программ. Четыре выхода, мощный трансформатор, Вовка сам его мотал на американском железе,..
   Бывший настройщик телевизионной техники с «Электрона» оценивающе взвешивает в руке тяжелую зеленую коробочку
  ---..,тиристорное управление на оптронных развязках. Для домашней ёлки это даже чересчур солидный аппарат. Если хочешь, могу сейчас подключить гирлянды.
   Кажется, я уже унижаюсь? Мне вообще не хочется продавать блок управления, память о десятке лет работы в смене с национально-революционным слесарем по контрольно-измерительным приборам  Вовкой «GVD». Но у нас с сожительницей сейчас нет денег.
  ---Миллион?!---произносит бизнесмен. И, не дожидаясь ответа, лезет во внутренний карман куртки. Я послушно киваю. Правда у Ореста сейчас с собой только шестьсот тысяч, но разницу он доплатит потом…


   После ночной смены просыпаюсь поздно и туго. Спросонья хлебаю чай, слабо окрашенный и водянистый. На желтых пачках под слоном с задранным хоботом арабской вязью было напечатано «индийский», но мной он давно классифицирован, как «дрова от Гамсахурдии». По равному распределению в нем обрывков листьев и палочек. На часах пять пополудни.
  ---Ю-ю, Серого что, с работы еще не было?
  ---Ты не проснулся? Он же выходной сегодня. Дома, у себя, не трогай. Только пришел. Злой, даже бешенный.
  ---А чего?
  ---Помогал семье Ореста переезжать.
  ---Куда? Орку что, уже квартиру прикупил новую? Во гужует, торговый?!
  ---Мамину продал. За долги. Они теперь снимают квартиру где-то на Сихове.
   Львовские власти  торговлю с лотков спиртным и табаком запретили внезапно. И Орест, набравший много товарного кредита, не только не открыл киоск, но, будучи поставленным «на счетчик», вынужден был срочно продать родовое жилище в переулке между Театральной и Краковской. Переехав с парикмахерами, – мамой и братом, его беременной женой, бабушкой и кошкой, на съёмную квартиру окраинного Сыхова.


  ---  Где тебя черти носят, «подружка»?---из-за цехового поворота, образованного штабелями пыльной пересохшей тары, навстречу выкатывается Шура. Увидев меня, сразу останавливается и по-хозяйски нетерпеливо подзывает рукой к себе:
  ---Срочно найди двоих. К пяти часам Мирослава должна успеть затаможить фуру.
   Сдавшая мне утром цеховую смену, коллега даже не интересуется, пойду ли я вообще перегружать семечки подсолнуха из одной машины в другую. К тому же сорвав с собой прямо со смены еще двоих рабочих. У «подружки» несвежее лицо с мятыми кругами под глазами, похоже, она еще не ложилась спать после ночной. Отдыхать ей вечно некогда, она постоянно в заботах о прокормлении семейного клана. К тому же Шурик совсем не пользуется косметикой.
  --- На рыло по пол-лимона?---демонстрирую непонимание, почему нужны только два человека.
  ---Как всегда. Четвертым будет работать мой Сережа. И пусть торбы возьмут, я каждый раз искать кульки вам не буду. Давай быстро, еще успеем кофе попить.
   Бегу на печь. «Ну, и хитрая зараза?! Мало того, что на нас поимеет, так еще и своего «памперса» приволокла балластом». Из Шуриного зятя грузчик никакой. Будущий фельдшер, студент частного медицинского колледжа, страдает не только отсутствием выносливости. Такое бывает по молодости у многих. Он гнилой по жизни.
   В пирометрии скучающее в одиночестве лицо фидерщика Бинского.
  ---А где Славик?---сейчас мне нужен стекловар Платонин, на печи он старший в смене.
   Ссутулившийся, с сигаретой в руках, Стах поднимает голову:
  ---Погнал домой. Только что приходил диспетчер из ПДО, до Абрамушкина дозвонились соседи. Сообщили, что с дочкой плохо. Они вызывали скорую, а та увезла ее на Топольную.
  -- -Па-аршиво! Не вовремя?.. С дочкой то что?
  ---Не знаю. У них с женой вообще- то своих детей нет. Приемную взяли. А чего вы волнуетесь? Тут все нормально будет.
  ---Да я, Сташек, хотел на часок Геника сорвать. На таможне фура семечек стала под перегрузку.
  ---Так в чем дело? Сейчас бабки – это все, здесь их не платят.
  ---А если чего случится? На третьей печи вас только двое остается. Ромка «Боцман» с первой тоже хочет идти.
  ---Все будет нормально.
   Стах толст, добр и отзывчив на чужие нужды. Недаром, крепко похожий на монгола, засыпщик Генык Сасык любовно называет Бинского «польским жидом». Глядя с усмешкой в его выпученные глаза и откровенно завидуя умению того просчитывать по деньгам большинство жизненных ситуаций. Раньше Сташек был еще и весел…
   Заботливая Шурик, усадив понурого зятька, выложила на стол пару столовских булок и приготовила две чашки бульона. Из заполненной желтым порошком баночки темного стекла с курицей на этикетке. Такой диковинки у нас пока нет, коллега привозит ее из Польши.
  ---Давайте, работнички!
  ---Шур, я за булку тебе сейчас не заплач…
  ---Да пошел ты! Подкрепитесь, вам надо.
  ---Я поделюсь с тобой, а?
 Но молчащая «подружка», не выпуская сигареты из синюшных губ, уже заваривает поллитровую банку воды польской «инкой». Кушать она не будет.
   Дальнобойные фуры стыкуются. Закрывая брезентовыми кулисами тентов почти пустой, по-осеннему скучный, двор таможни, стоящих пообок Шуру и Миросю.
   «Посредники? Хотя Шура так, шестерка на подхвате. Сейчас посредники везде и при всем. Интересно, сколько их прикормится на этих семечках. Между каким-нибудь трактористом их Ново-Украинки или Христиновки и конечным потребителем за границей».
   С семечками работать приятно. Они легкие, податливые и пахнут пыльным теплом ушедшего лета.
   «Жалко, заводские говорят, что на прокачке тернопольского спирта в Польшу «спалилась» Оля Ямко. Роскошная красотка, к тому же, - добрая и неглупая. Не будучи химиком, девочка додумалась заменить дорогую и подлую плавиковую кислоту для матирования травлением ламповой колбы ее солью. Да, спирт слишком опасная штука для крупной контрабанды. В таком деле на одном бабьем обаянии далеко не уедешь».
   Шуркин щенок сбросил темп, и я шепчу Ромке «Боцману»:
  ---Взъеби его! Видишь – сачкует. Нам же надо спешить, хрен его знает, что сейчас в цехе делается?
   «Боцман», сделав ходку с мешком на плечах и вернувшись, смотрит в упор на медика:
  ---Ты, если пришел работать, то работай! Нехуй его---он показывет на мешок---…разглядывать, как бабу в гинекологии. Это не «Монада», здесь производственная практика не та, что ты себе думаешь.
   Мы смеемся.
   «Да, хреново. Похоже, вся Украина сейчас идет на вывоз. Руда, окатыши, вторичный цветмет, подсолнечник,..Наш «Завод», похоже, тоже хотят положить. Кто? Впрочем, Это не так уж существенно, когда большинство из нас сами разворовывают его с упоением. Боссы – вагонами за бесценок проданной лампы, наладчики сборочных линий – караванами. Даже бабы – засунув дюжину лампочек в трусы. Правда, последние от безденежья. Народ здесь с очень своеобразным мышлением, совершенно не чувствует потребности в общественном производстве. Какое-то общинно-родовое восприятие жизни. Откуда это»?
   В душном туннеле из тентованных кузовов ощутимо темнеет, начинают стучать капли дождя.
   «Интересно, почему буквально все, приходящие под семечками с Украины во Львов, фургоны оказываются невыездными за кордон? В чем смысл этих перегрузов?
   Играя лоснящимися бицепсами бывшего гимнаста, Гена Сасык останавливается и пьет воду. Ладно: 
  ---Перекур, орлы. Генык, ты хозяйский сын, найди хорошие семечки?
   Пока мы с Серегой-медиком курим, «Боцман» с засыпщиком быстро нагребают кульки.
  ---Вперед, гвардия! Последний удар.
   «Господи, хотя бы в цехе ничего не случилось? Сейчас потерять работу?..»
   Шура выдает Роману, Геныку и мне по полмиллиона, и выразительно смотрит на зятя. Тот молчит, всем становится неудобно, и все тоже молчат. Под мелким серым осенним дождем.
   Охранник со второй проходной удивленно смотрит на наши полные кульки, и на не снятую мной с головы бандану из куска старой майки. Молча наваливаю ему прямо на стол сырых семечек и спешу в цех. Слава Богу, «Риббон» работает, женщины пакуют колбу, а меня никто не искал. После мокрой прохлады вонь прокуренной пирометрии кажется теплой и уютной. Стекловар Платонин уже вернулся. Упершись плечами в железную стенку будки и задрав колени, Славка полулежит на короткой лавке. Завидев меня, ворочает багровой шеей:
  ---Стах говорил. Тут все спокойно.
  ---А там?---киваю в сторону города. Платонин выпил, но сейчас я предпочитаю этого не видеть.
   Плечи стекловара ползут медленно вверх, и он зло сбрасывает вниз ноги.
  ---Там?! Приехал, лажу по этажам. Приемный покой, одна хирургия, другая хирургия,… Никто нихера не говорит. Наконец, – нашел. В коридоре, прямо на носилках. И кругом, ****ь, никого. Увидела меня, плачет: »Тато, мені дуже погано, я хочу пити». А я не знаю, бежать вниз в буфет, там кабаков с пивом понаоткрывали на первом этаже…Можно ли ей вообще пить, и что можно? Нашел дежурного хирурга. «Это вы папаша? Ну что, сотня баксов, и кидаем вашу дочку сразу на стол?». Выскочил, поймал машину, привез бабки. И только тогда ее забрали с коридора готовить к операции.
   Славкина морда багровеет еще сильнее, он выговорился до конца. А мне становится страшно, я уже проецирую ситуацию на наш совершенно безденежный прайд.
  ---Что с дочкой-то?
  ---Доктор говорит, - острый аппендицит. Сейчас уже где-то должны оперировать.
  ---Так чего ты сидишь? Вали! Сташек на месте, мы с Генкой вернулись.
  ---Да, ладно, я бабе с хаты позвонил. У нее сегодня, как назло, передача смены. Сдаст магазин и сразу поедет в больницу.
   Старый стекловар, не раз ходивший забивать дыры в прогоревших сводах и не единожды глушивший струящиеся огненной лавой течи из бассейнов самых разных печей, сейчас просто боится. Крови приемной дочери и всего того непонятного, что будет происходить там – в операционной и после. Он уже бросил туда жену, а сам отсидится в подпитии здесь. Мучаясь в беспомощном мужском ожидании…


   Сегодня воскресенье, но мне крупно везет со  ставшим рудиментарной редкостью троллейбусом одиннадцатого маршрута. От его остановки до второй проходной чуть более сотни метров. Холодные ветры поздней осени почти полностью оголили сады старого Сыхова. Безлюдно и сумрачно. Даже оранжевые островки выстоявших в первых заморозках чернобрывцев не оживляют пустой, разбитой, уже полутемной улочки.
   От проходной одинокий прохожий навстречу, мастер шихтосоставного участка Вася Глыва идет со смены домой.
  ---Добрый вечер.
  ---Привет, Васек. Что с содой? Привезли?
   Вася останавливается:
  ---В обед. Сейчас начали вам давать первую шихту. Но пока только на «америку».
  ---Слава Богу, а то у меня уже бабы выть начинают. Больше недели катаются из сел туда-сюда, деньги на дорогу идут, а работы нет. Соды много пригнали?
  ---***ню одну! По бумагам 17-ть тонн. А где ты видел, чтобы в наш КрАЗ столько влазило? Да то и не сода, а сплошные каменюки. Не знаю, у какой фирмы они такое говно нашли?
  ---Не крымская?
  ---Ты чё, Алданыч? Оттуда давно свежей не возят. Из Донбасса тоже. «Завод» же всем позадолжал по самые-самые…Теперь, если чего и привозят из сырьевых, так только то, что «Завод-Ротан» купит под свои заказы на лампу или колбу. Такое …---Глыва начинает повторяться---…говно, а цена почти в два раза выше обычного. Прежде, чем в «машинку» дать составщики молотят эту соду кувалдами как доломит.
   Васька расстроен, и я его понимаю. Кульками  свежей, пушистой соды сейчас торгуют под всеми базарами, в кооперации с куском хозяйственного мыла она вполне заменяет «Лотос»…
  ---Добрый вечер, гвардия! Сегодня мы будем работать.---здороваюсь с женщинами, незаметно просчитывая взглядом полноту их наличия. Из сёл приехали все.
  ---Вам сыра не надо?---отвечает упаковщица Боривская. Похоже, в эту ночь я у Стефы последняя надежда сбыть непроданный творог. Этой осенью «село» приезжает на ночную смену засветло. Бабы переваливают через мост к многоэтажкам жилого массива и торгуют под магазином «Искра». Потом возвращаются на «Завод» принимать смену.
   Килограмма полтора свежего и жирного домашнего творога, естественно, не помешали бы…Но деньги?
  ---Я дам в долг---хитрая Стефка пытается упредить мой отказ.
   Но все равно, киваю отрицательно. Что делать, не люблю и боюсь долгов.
  ---Девочки, колба ШК-61, текущая, в склад. Аня, если контролер потребует, посадишь одну на выборку боя. И не брыкаться, вся производственная жизнь и так из одних простоев.
   Женщины молчат, по опыту они знают, что колба, наверняка, будет непрочной. Внутри застоявшейся в режиме ожидания печи, подпитываемой оборотным гранулированным стеклобоем без свежей шихты, стекло теряет упругость. Но колбу мы в эту ночь все равно делать будем. Фирма «Завод-Ротан» закупила вольфрам, стальную ленту и соду, чтобы «Завод» срочно изготовил несколько миллионов ламп, право продать которые получит только она. А потом мы снова будем стоять. Оставив в цехе самый минимум людей, и напрасно бросая каждый час в печь 1200 кубов газа. Гоняя полутораэтажный вентилятор обдува варочного бассейна, качая воду на охлаждение загрузчиков и протока…Ежечасно наворачивая на «Завод» долги по газу, электричеству, налоговые недоимки…
   Ночь. Рокочет запущенный в процесс «Риббон», звенит загружаемая в короба колба. Из темноты на остекление цеха садятся капли, начался бесконечный ноябрьский дождь. Надо идти в обход, цеховая кровля протекает во многих местах. Но сначала звоню электрикам:
  ---Затяжной дождь. Обойдите электрические сборки, понакрывайте, где надо.
   Потом выхожу сам. Трое мужчин замерли на входе в цех. Заворожено глядя на светящиеся вдали уютным жарким теплом окна мундштучных камер печи горизонтальной вытяжки труб.
  ---Здравствуйте. Мы – шофера, водители. Пришли к вам…---заграничному дальнобойщику не хватает русских слов, и он бреет себя взмахами руки.
   У всех заросшие щетиной лица поверх развешенных на шеях полотенец. Это – юги, такой страны – Югославии, фактически уже нет, но мы называем их по-прежнему так. Фуры балканцев стоят у погрузочной рампы давно, гораздо больше недели. И будут стоять еще, потому что в пятницу, когда начальство попыталось поставить только что приехавшего чеха вне очереди под погрузку, они дали бой. Заблокировав своими фурами рампу и взявшись за уёмистые шоферские монтировки. Фаршированного дойчмарками чеха убрали сразу, перегнав к транспортному коридору. Но его высокий фургон не вписывался в габариты ворот, и тогда, мобилизовав несколько бригад грузчиков, их заставили вывозить колбу ручными телегами прямо на заводской двор.
  ---Умывальник тут, за углом, ребята.
  --Мы знаем. Тёпла вода? Нет?---с надеждой спрашивает шофер.
   Кручу краны, потом вспоминаю, что сегодня – воскресенье.
  ---Идемте ко мне, позвоню. Не гарантирую, но попробуем.
   Моя конторка рядом у входа в цех.
  ---Садитесь.
   Но шофера остаются стоять у притолоки. Один из них смотрит вверх. Туда, где мерно отщелкивает люлькоулавливатель и тихо плывут в склад короба с колбой.
  ---Погрузил бы, начальник?---югослав произносит слова просто так, ему хорошо известны наши порядки.
  Моей, даже неполной выработки, с лихвой хватит на пару фургонов, но я пожимаю плечами и беспомощно развожу руки:
  ---А утром придет Флип, и я ай-момент стану безработным?!
  ---О, Флип – большой бандит---зло качает головой, чернявый как цыган, шоферюга.
   Молчу, не объяснять же этим, измотанным ожиданием и ночевками в кабинах грузовиков, людям, что Георгий Марьянович Флип не бандит. А подобранный после увольнения фирмой «Завод-Ротан» мой бывший начальник. Демонстративно наказанный и помилованный, сломанный, и превращенный в послушного воле все того же Глухарского нукера.
  ---Как там у вас, на Балканах, сейчас?
  ---Плохо. У нас плохо, у вас тоже плохо. Везде плохо.
   Я узнаю  операторов паровой котельной по голосам. Один из них – мудак конченый, в неурочное время он воды ни за что не даст, а по графику она у него едва тепловатая. Если он на смене?.. Трубка отвечает женским голосом:
  ---Паровая?
   Эту даму в аллее заводских лип я встречаю часто. С красивым лицом, восточного типа, и иссиня черными волосами. Мы не знакомы и не здороваемся. Подчеркнуто аккуратно одетая женщина проходит мимо, а я, почему-то всегда, оглядываюсь ей вслед. С какой-то непонятной грустью глядя, как она удаляется. Тяжелой, переваливающейся походной на безобразно кривых ногах.
  ---Доброй ночи, пани. Стекольный. Извините, что потревожил. Понимаете, к нам пришла целая делегация шоферов…Да, да, с тех фур, что ожидают колбу…
   Женщина перебивает меня, она  поняла суть ночного звонка. «Котел» уже есть, правда его зажгли недавно и вода еще не совсем горячая.
  ---Минут на сорок им хватит?
  ---Хватит! Спасибо вам, доброй ночи. Еще раз, извините.
  ---Не за что. Разве я не понимаю, что им негде помыться…
   У красивой Украины – женское лицо.
   Поздний рассвет медленно просачивается сквозь залитое дождем остекление корпуса. Раньше, по понедельникам, в это время цех всегда полнился отдохнушим за выходные, оживленным народом. Сейчас он пуст. Только Институт света запускает на древнем прессе свои икряные конические баночки, и на участке стеклозаготовки  заработал один станок. Пани Алычева начинает  в порядке калыма резать трубку «для Игоря». Частного предпринимателя, что изготавливает пипетки.
   Из мокрого тумана заводской аллеи выплывают одинокие редкие фигурки, и сразу спешат исчезнуть в каких ни будь из полудюжины дверей и ворот длинного корпуса сборки. Но за турникетом проходной со стороны улицы плещется толпа. Много охраны, она держит оборону. Сегодня пропускают по специальным спискам. Их много, целая стопка. Разнокалиберных, на самой разной бумаге, но все они короткие. В этот понедельник большинство рабочих на завод не попадёт. Они в отпусках за свой счет.
  ---Я вообще не писал никакого заявления, у меня отпуск не оформлен.
  ---Не волнуйтесь, оформят без вас, прогула не будет.
  ---Мне начальница сказала сегодня выходить.
  ---Какой цех? 15-й? Так, смотрим,..видите, вас нет. Да не сейчас, подойдете попозже, тогда и выясните. Вы что, не видите, сколько людей?
  ---А ты куда прешь, мужик?!  23-й сегодня  вообще не работает. Чего?! Дайте пропуск,..Василь, вот этот права качает. Все-все. Явитесь к замдиректора по режиму пану Методе. Пропуск будет у него, и он вам, гы-гы, объяснит ваши конституционные права и обязанности.
   На глазах у многочисленной публики охранник сурово просит  показать содержимое пустой сумочки, даже подчеркнуто деловито оглаживает по спине. Потом на секунду расстопоривает вертушку и я попадаю в толпу.
  ---И чего я пёрся сегодня семьдесят километров из села? Можно подумать, начальство не знало, что работы не будет
 ---Скоро вообще надо будет охране платить за то, чтобы к станку допустила.
  ---А ты бери жратвы побольше. В какой понедельник прорвешься в цех, так до пятницы сиди, не вылазь.
  ---Это точно. Курва мать, сколько же они нас еще мордовать будут?!
   Оминая идущих навстречу, спускаюсь тянущейся к Вулецкому лесу пологой Пчелиной улицей. Люди, похоже, понимают, что их ожидает, но все равно поднимаются к проходной «Завода». С едва теплящейся на лицах надеждой. Ведь она даже по понедельникам умирает последней?
 

Н   о      в     а        я               г         л        а       в        а

                Сентябрьские  мальчики  (9)


   
   ---…у них---заместитель генерального директора «Завода» по производству Железный показывает рукой на окно, в котором, за засыпанным февральским снегом Сыховом, по-видимому, должна располагаться Западная Европа,
  ---всё четко, даже рассчитано на дураков. Ну, как у нас в ракетных войсках, где я служил. Написано – «левая нога», значит в подножку суй левую, видишь транспарант «правая рука», хватайся за скобу правой. А если полезешь на пусковую установку по-другому, своих регламентных операций по подготовке ракеты в нормативное время ни за что не выполнишь. И подведешь весь пусковой расчет.
   Патрон производственных цехов «Завода» оценивающим взглядом обводит расширенный актив стекольного производства. Дополненный до полнокабинетной вместимости кладовщицами, уборщицами, лакировщицами форм и опоздавшей делегацией суверенного завода «Шихта». И понимает, что уклонился от полетного курса:
  ---Я хочу сказать, что на Западе таких больших, раздутых заводов, как наш, нет. Там вообще не держат инструментальных, ремонтно-механических, транспортных цехов. Картонажек, профессионально-технических училищ, заводских поликлиник и комбинатов общественного питания. Есть фирмы, куда  звонишь, и они сразу привозят все, что надо. Запчасти, детали, тару. Твое дело – работать и давать качественную продукцию. Нам тоже после ремонта придется уменьшить численность работающих на заводе. Вас будет не шесть с половиной тысяч, а где-то пять, может – четыре. Но главное, я вам это повторяю второй раз, все ходящие по цехам и отделам сплетни, что «Завод» собираются закрывать, - брехня! Возможно, не просто брехня, а злонамеренные слухи, специально распускаемые «пятой колонной». Да, во Львове стоят почти все предприятия, но наш «Завод» благодаря руководству, возглавляемому Павлом Безбрудовичем Глухарским, работает. Хотя со сбытом продукции имеются серьезные и объективные трудности, которые ваш коллектив наравне с другими ощущает. Виной такому положению – отсутствие реализации лампы…
   «Однако интересную лепнину ваяет комиссар Стёпа? Каждый божий день в цехах не менее десятка воинских команд зарабатывают лампу для армии. Мелкие бизнесмены из Закарпатья  и Буковины буквально облепили «Завод», даже пяток иранских фургонов проторчал полмесяца под проходной в ожидании лампы. В Новой Каховке с лампой тоже туго, Игорек предлагал бартер на электродвигатели».
  ---Но сейчас---голос Железного меняет тональность---руководство работает над тем, чтобы с помощью нашего партнера – фирмы «Завод-Ротан» резко усилить реализацию лампы, ламповой колбы на экспорт и собрать средства, необходимые для большого восстановительного ремонта американской печи с одновременной заменой машины «Риббон».
   «Вообще-то объективно – это отсутствие денежной единицы и гиперинфляция в Украине. Но ведь торговля работает в прибыль? Чего же наши поцы не хотят привязаться к доллару? Закладывать в отпускную цену лампы курсовую разницу с учетом инфляционного ожидания? Мы же – абсолютные монополисты в Украине по лампам накаливания, и работаем даже на более «коротких деньгах», чем большинство торгашей. Ничего не понимаю, ведь не многотонные погрузчики или фрезерные станки собираем, а лепим лампочку Ильича. До обеда сделал, к вечеру продал. Даже цеховые уборщицы недоумевают, что цена на лампу мертво не меняется со времен Союза».
  ---Должен вас проинформировать, что коллективу «Завода», вашего цеха тоже, ну, за исключением тех людей, которые будут задействованы на ремонте печи и машины «Риббон», придется побыть в отпусках…
   Зашевелились в вопросительном беспокойстве головы, кабинет загудел потревоженным ульем, но заместитель директора упреждает:
  ---…даже не спрашивайте, в какие и на сколько. Сейчас вам этого никто не скажет. Вы должны понимать, по-другому сохранить «Завод» и коллектив не удастся. Главное, - после восстановления печи мы снова начнем работать. Ради этого придется потерпеть.
   «Ага, вот и суть. Морально подготовить народ к «потерпеть». Причем прислали не руховского болтуна Методу, а авторитетного у цеховых производственника. Неужели под чутким руководством Глухарского «Завод» уже потерял все оборотные средства?»
   Железный наклоняется полулысой головой к сидящему в большом напряжении начальнику цеха «Доценту», что-то тихо говорит. Тот обводит глазами присутствующих:
  ---Ну, что? Всё всем ясно?! Вопросов к Степану Рыгоровичу нет?
    Кабинет молчит. Присутствующие понимают, сейчас их быть не должно.



  ---Карась пошел?!---братец смотрит выжидательно.
   Сашке нужен гребец. Способный в безлунную ночь провести лодку меж разбросанных куртин тростника. Не теряя ориентировки на большом водоеме и не пропоров ее о коряги. Желательно так, чтобы ни один метр ставной сети-путанки не повис на водной растительности, но мягко опустился ко дну рядом.
  ---Чего молчишь, «Барин»? Ты же завтра отсыпной после ночи, я спрашивал у Валентины. И Жорка освобождается к обеду.
  ---А пачку «Ватры» купишь мне у бабок на Подзамче? У них каменец-подольские сигареты, самые дешевые. И на бригаду контролеров-шакалов у меня тоже,..вдруг подсядут в поезд?
  ---Это не проблемы. Значит, завтра на пол-третьего ко мне.
   У меня клёвый брат, электрик государственной службы связи. У них там всё, как в старые времена: аванс, зарплата, даже какие-то премии бывают.
  ---Привязался? Пошли, на боевом---шепчу как можно тише.
  ---Медленнее,..стоп. Стоп! Не гони, давай помалу---Сашка сразу начинает со злого шипения.
  ---Стоп, зацеп. Стоп, говорю!..Уши мой. Чуть от берега.
  ---Когда ты научишься сети собирать, козлина?
  ---Конец! Жопу убери, завалился на сетку. Что там? Сороковка или полтинник?
  ---Откуда мне знать, если ты грузил?
   Теперь единственной опорой моей заднице служат собственные пятки.
  ---Давай левее, к кусту. Стоп! Коряга.
  ---Оттолкнись рукой. Подвязываешься?
  ---Чего стоишь? Пошел!
  ---Не ори---я гребу с колен, и у меня совсем онемели ноги.
  ---Всё! Давай к берегу.
  ---Жорик, руку?
   Повар выдергивает меня из лодки. Покачиваясь, еле удерживаюсь на пологом бетонном откосе дамбы. Ног нет, стою на какой-то чужой, тяжёлой и гудящей, вате.
  ---Сегодня вы долго ставились? Часа полтора, если не более.
  ---Чему удивляться, Слон? Если он---киваю на возящегося с лодкой Сашка---почитай каждую сетку умудряется собрать веревкой с тремя перекрутками…
  ---Чем ****еть, лучше мешки и весла возьми,---не выдерживает наруги Саша и кивает Жорику на лодку---Взяли!
   Сидя у рюкзаков, мы с «Розовым слоном» курим в рукава. Наблюдая, как хозяин плавсредства прячет лодку в зарослях прошлогоднего бурьяна.
  ---Будем ужинать?---спрашивает бывший сосед и, не дожидаясь ответов, подтягивает к себе рюкзак. Сашка с готовностью начинает рыться в своем. Вытаскиваю кулек. Против проскуровского сала брата и жоркиных котлет мои вареные яйца с ломтями чем-то перемазанного хлеба смотрятся откровенной стыдобой. К тому же Жорик достает заветную 110х3 из-под «кока-колы». Наполненную прекрасно очищенной водочкой собственного производства. «Слон», вообще, в качестве рыбацкой трапезы всегда привозит битки. По две штуки на брата, которые делает его мама, ибо дома повар принципиально ничего не готовит. Не очень большие, но предельно плотные, со строгим чистым вкусом казенной говядины, они потрясающе хорошо сочетаются в ночном озерном воздухе с глотком крепкого самогона. Жизнь все-таки иногда бывает прекрасной?!
   ---Спите, я побуду на атасе---помню, что сегодня Жорка с четырёх утра до полудня пахал на кухне, а братцу утром на двенадцатичасовую дневную, и, оттого, набитую тяжкофункционирующим начальством, смену.
  ---Следи за озером, местные воруют сети---напутствует брат.
   Обжигая ладонь спрятанной в рукаве сигаретой, медленно хожу по дамбе. Сегодня должна быть хорошая ночь. Водоем живет. Покачиванием при полном безветрии отраженных в воде звезд, вспыхивающими дорожками света от далекого прожектора насосной станции. Тихим чавканьем и шевелением тростника.
  ---Сниматься пойдёшь сам?---я хорошо знаю привычки «Ганса».
  ---Сам---Сашка кончает уминать коленями в лодке хрустящий полиэтилен пустых мешков---Вёсла?! Жорик, покажи, где начинали?
   Лодка сразу начинает вилять на мелких частых галсах. Так я её не вел. Раздается тупой удар по резиновому корпусу, потом – частая дробь.
  ---Слон, кажется, будем с рыбой. Линь вышел под берега, в этом году очень теплая весна.
   Сашко медленно, осевшей кормой вперед, идет к берегу уже после второй снятой сетки. Ни-че-го себе?! Я еле вытягиваю мешки.
  ---Саша, следующая от этого тростника напротив---говорит Жорик, и забирает у меня груз.
   «Следующие две – мои, дальние – Жорки». Что делать, я старше и слабее обоих. Приходится хитрить.
  ---Пацаны, мы это не донесем до Запытова?!---с ужасом смотрю на шесть шевелящихся в траве, перевернутых для слива воды, мешков. Жорка молчит, и Сашка тоже.
  ---Давайте парочку распотрошим здесь и зароем сети?
   Брат смотрит на часы:
  ---Не.., мы не успеваем, просрём оба поезда. Забыл, что мне на работу?
  ---Успеем, если толкать через очко.
  ---Дома, на унитазе, толкать будешь! Там---брат кивает на сетки---половина карася – «лапти» два на кило. Их выпутать?!. Чего стоите? Пакуйтесь!
   Мы идём гуськом вдоль обводного канала. Он почти пуст и сейчас, за поворотом, его надо будет пересечь по перекинутому длинному швеллеру. Который, как только на него ступишь, сразу начинает раскачиваться. Под таким грузом с моим вестибулярным аппаратом?..
  ---Не вздумайте лезть на швеллер, пока я болтаюсь на нём! Жорик, дай свои «палки»?
   Растопырив обе руки с удочками в виде опор, заползаю на переправу как канатоходец. «Господи, пронеси?! Если шлепнусь, мне ни за что не сбросить заклинивший в укороченных лямках рюкзак».
   Дальше – канава. Здесь проще. Отогнув ботфорты рыбацких сапог, Жорик перетаскивает Сашку. Потом - , по одному, рюкзаки. Последним на спине повара переправляюсь я. Тропа вдоль насыпи железной дороги мягкая, и идти, оставляя каждым шагом в торфянистой почве след, трудно. Странно, молодежь начинает отставать? Хотя я иду совсем неспешно, своим широким подпрыгивающим шагом. Как когда-то топограф-отец.
  ---Барин, перекур!---останавливает окликом Жорик перед насыпью первого железнодорожного переезда. Пацаны сдохли.
   Остается подъём. Затяжной, с хорошо ощущаемым перегруженными ногами уклоном. По шпалам железной дороги аж до выхода на искусственное плато станции. Здесь труднее всего, сил осталось не очень.
                Пресный вкус ночной тревоги,
                в фарах прыгают дороги…
   «Да, сейчас бы нам «колеса»? Проложенная через торфяную низменность, железная дорога оседает. Шпалы уложены чересчур густо, к тому же частично засыпаны постоянно добавляемым балластом в виде кусков угловатого щебня.
                Глины склизь поверх уреза,
                ряд  коряжин, как обрезы,
                конкурентов рык нетрезвый…
   «Должны дотащить! Хотя советская инженерия заложила такие уклоны в эту послевоенную угольно-волынскую магистраль, что паровозы тут вообще едва вытягивали составы».
                Ну, а если все в порядке,
                трёхпудовые укладки,
                как упрямые лошадки
                мы потащим восвоясь.

                Льёт вода по потным спинам,
                руки стынут в рыбьем сплине,
                но последние усилья
                замыкают эту ночь.

                Под глоток холодный чаю
                солнца мы восход встречаем…
   Вокзальчики старой Галиции красивы. Особенно ранним утром весны, когда на востоке холодные полоски зеленого неба только начинают подсвечиваться розовеющей бахромой восходящего солнца. Они стоят, окутанные рассветной дымкой. В размытых контурах серых, совершенно пустых, перронов, с исчезающими вдали, за поворотом, блестящими струнами рельс. Слушая доносящееся под черные  кроны слезящих ночной влагой станционных каштанов звонкое пение уже встречающих солнце птиц лесополосы.
   Смотрю на часы, потом во второй раз обследую небольшое здание вокзала.
  ---Какая-то херня, юннаты-мичуринцы? Касса намертво закрыта, и ни одной жопы на перроне. Может, киевский в Запытове уже не останавливается?
  ---Рано, шести нету. Местные выходят ко второму, из Ковеля---успокаивает меня Жорка.
   «Цыганский экспресс» появляется в затянутом дымкой повороте внезапно, и мы спешно натягиваем друг на друга рюкзаки. Это самый неважный из поездов сообщением Киев-Львов. Вписываясь по выходе из Киева в большую дугу, он сразу уходит на Полесье, огибает Волынь, и только потом начинает круто сваливаться на юг, ко Львову. Двигаясь второстепенными магистралями и останавливаясь почти на всех станциях.
   Машинист с ходу протаскивает голову состава мимо здания вокзальчика и только тогда начинает резко тормозить. Поезд останавливается толчком, длинный и грязный, с плотно закрытыми дверями вагонов. Наконец, одна приоткрывается. Это далеко и мы бежим. Я отстал, вижу, как карабкается в вагон Жорик, потом – Сашка. Прямо передо мной – нога проводника, опускающая откидную площадку.
  ---Хватит, вас тут уже замного, бомжаков!
   Он пробует закрыть дверь, но я вцепился руками в боковой поручень. «Где эта ступенька?». Удар, меня бьют по голове. Но я рву руками и заваливаюсь животом на площадку. Снова удар, еще рывок. Надо втянуть под себя колени. Есть!
  ---Сейчас, сейчас,..Ах ты, сука?!.---наверное, я бормочу шипящим шепотом. Теперь, встать на колени!
  ---Сейчас, бля, разберемся. Хозяин вагона?!
   Не выпуская накрепко схваченного поручня, горбатой глыбой подымаюсь на вибрирующих дрожью ногах. Состав уже тронулся, «орелики» в противоположном углу тамбура сдирают друг с друга рюкзаки, а проводника нет. Не знаю, чего он там такого увидел в моих глазах? Закрываю на ходу вагонную дверь. «Ну, охамевшая от безвластного бардака, сволочь! Так зажрался на левых пассажирах, что хозяином вагона себя считает. Его счастье, что слинял».
   Вагон поматывает на спуске, сейчас откроется вид на водоем. «Спокойно, парень! Для тебя это тоже счастье. С таким то грузом залететь в милицию? Ты что, местных порядков не знаешь? Сразу сделают шмон, рыбу заберут голодные менты, нас с сетками сдадут «Рыбохране».
   Потянулось озеро. В глубине акватории видна чья-то «резинка». «Наверное, местные, они постоянно мочат сети вдали от берегов. Черт возьми, у машиниста ведь есть радиосвязь?! Что, если эта сука-проводник?..»
   Тепловоз запыхтел в подъёме. Теперь в окошке тамбура замелькало лоскутное одеяло огородов. Посаженных, перепаханных, заросших прошлой травой. До самых Дублян.
   «В Дублянах вряд ли? А вот Подзамче – станция серьёзная, с круглосуточными ментами.»
   Кто-то из пассажиров приоткрывает дверь в тамбур и я вижу, что проводник у себя в купе пересчитывает белье. Это успокаивает.
   Подзамче. Выгружаюсь первым. Вроде ничего опасного? Теперь на первый перрон, боковым выходом во двор бывшей автостанции…А вот и дежурный милиционер. Он появляется не спеша и останавливается в нескольких метрах от дверей вокзала. Слава Богу, это просто предусмотренный инструкцией обязательный выход к поезду…
   Гражданская жена удивленно смотрит на заполненный рыбой железный умывальник и стоящее возле него полное ведро. Потом становится озабоченной, он чем-то сильно смущена.
  ---Ну, как?!---раскорячившись на кухонной табуретке в позе Наполеона, блаженствую в сонной усталости.
  ---У нас нет подсолнечного масла…
  ---Смазать противень хоть чем-нибудь найдется?!


   За черной по горизонту полосой Вулецкого леса начинает светлеть небо, а над верхней площадкой бункерной эстакады пока висит ночь. Темная, но быстрая, ночь конца мая. Полная влажных ароматов доцветающих садов старого Сыхова под неяркими запыленными звездами.
   Я вдыхаю ночную свежесть поздней весны и, от избытка чувств, ору с высоты тяжелым прокуренным басом:
                На призыв, мой нежный и страстный, *            * «Перская красавица»
                о, друг мой прекрасный,
                ---выйди на балкон…               
   И сразу оглядываюсь. Никого. В глубине облицованной шифером эстакады в слабом полязгивании черпаки элеватора неутомимо выбрасывают на ленту длинного транспортера вытащенные пригорошни гранулированного стекла и та, постукивая стыками швов, быстро несет его к жерлам бункеров. Система не захлёбывается, можно спускаться. Мимо оставленной пустой будки пирометрии. С непривычными черными дырами на большой, во всю стену, приборной панели, невыветрившейся вонью холодного табака и брошенных под сдвинутой лавкой чьих-то изношенных башмаков. Приборы уже не нужны, этой ночью мы сливаем стекло из «америки». Парой разогретых добела струй, что несутся по желобам вниз и исчезают в заполненных парящей водой ваннах грануляторов.
   Дежурная пара на сливе, фидерщик и засыпщик, сейчас под самым дном печи. Карабкаюсь к ним. Узким, почти вертикальным трапом, которым пользуются раз в пять-шесть лет. В контрастном свете гирлянды навешенных ламп силуэты сидящих кажутся парой нахохлившихся филинов. Жарко и душно. Хлещет вода и не разогнуться в полный рост. Под ногами путается большой монтажный домкрат. Ломы с воротками, крючки, отсекатель, пробки…И шланги, толстые, тонкие. Вода, воздух. Все для того, чтобы, если случится, остановить вдруг взбесившееся и ставшее неуправляемым, стекло. А потом надо будет загонять мощным домкратом в сливное отверстие лом, суметь его вытянуть и, стаскивая крючками примороженную, ленивую стекломассу, снова заставить ее течь. Но теперь уже жестко дозированной струей.
  ---Как дела?
  ---С левого вроде стало идти слабее? Я пока пальник не зажигал.
  ---Cтах, а, может, не надо? Рванет, - потом затыкай. Да, ничего не делай!
   Это – страховка. За Бинского я спокоен, он осторожен и ни капельки не авантюрен.
  ---Я что, дурак?---слегка обижается фидерщик---Мы же все равно не кончаем. Может к вечеру, или следующей ночью.
   Хочется сказать ребятам хоть что –то приятное. Подношу руку к лампочке и смотрю на часы:
  ---Через двенадцать минут смена.
   Дежурные пары штатно меняются каждый час. Больше в этом подвешенном под печью гнезде выдержать трудно. А утром мы разойдемся. Зная, что уходим на выходной, который растянется на долгие полгода.
    Стекловар Платонин с бригадой строителей уйдет на Россию. Собирать в Подмосковье дачные срубы. Сташек с помощью старшей дочери приткнется к торговле на Сыхове. Я же попытаюсь зацепиться за ремонт печи…


   Услышав мои шаги, охранник быстро выдергивается из своего «аквариума» и телом перекрывает вертушку турникета проходной.
  ---Куда?! Пропуск? Какой цех?
   Удивленно смотрю, как он, несколько раз внимательно заглядывая в отобранный пропуск, возит пальцем по фамилиям в своем списке. За прошедшие четыре недели я так плотно примелькался у всех караулов охраны, что со мной просто здоровались.
   Второй месяц «Завод» стоит закрытым, с взятыми под охрану опечатанными цехами. И особым режимом прохода на территорию. Решетка, перекрывающая вход в наш цех с третьего этажа административно-бытового корпуса, тоже закрыта, но на звонок Жека Ильинский появляется сразу. Умеренно заспанным, с двумя запакованными торбами в руках. В них он таскает на фазенду нужное железо. Коллега снимает с решетки свою «контролку» и сует её мне:
  ---Не хочу возвращаться, защелкни на моем шкафчике. Привет! Тут все тихо. Ну, что? Я пост номер один сдал?
  ---Ладно, рули. Пост номер один стекольного мавзолея принял. Да, можно закрывать «контору»? «Вальтер» сменился?
  ---Закрывай, они, по-моему, теперь сутками ходят---Ильинский кричит уже с лестницы.
   В заступающей цеховой смене нас двое – дежурный электрик Юра и я. Впрочем, электрик находится внизу, в электромастерской, расположенной по одному из четырех транспортных коридоров, опоясывающих цех внутренним периметром первого этажа. И отрезанный от собственно цеха всеми заваренными технологическими выходами наверх и решеткой парадного входа.
   Кроме нас в цехе ещё по одному дежурят сотрудники заводского Института света. «Граненая академия», с помощью украсивших ее территорию гирлянд пустых консервных банок на многочисленных растяжках, охраняет свой раскуроченный «Вальтер». Из их сторожей мне знакомы двое. С мужчиной иногда мы разговариваем. Почему-то всегда возвращаясь к прошлому, в котором тот был заведующим сектором львовского НИИ, выращиваашим искусственные кристаллы для  микроэлектроники:
  ---Столько заводов только одного приборостроения?! «ЛОРТА», «Теплоконтроль», «Микроприбор», телеграфной аппаратуры. «Полярон», «Электрон», «Кинескоп», 49-й на Стрийской. «Электробытприбор» по Зеленой, опытный завод АН , рядом, на Декабристов, сразу два – радио-электронной медицинской аппаратуры и военный. Там локаторы модернизировали. Какие заводы?! И все «пошло на псы».*      * - К чертям собачьим  -  галицизм
В страшном сне такое не приснилось бы.
  ---О «Биофизприборе» на Скнилове забыли, пан науковец?*    *-научный работник –укр.
   Мужчина выговаривается и уходит в свою будку. Маленький, лысоватый брюнет, которому сейчас голодно и плохо.
   Но сегодня по «Вальтеру» дежурит не он, а Маричка. Стройная, миловидная женщина с красивыми ногами. Она одинока, кажется, чем-то надломлена, и, заметив мой изучающий взгляд, сразу становится замкнутой. Что ж, значит не случай.
  ---Доброе утро, Маричка.
  ---Добридень вам.
   У сторожихи рядом с лежащей на столе цветастой упаковкой недавно появившейся «Мивины» начинает закипать поллитровая банка с воткнутым кипятильником.
  ---У тебя кипит---и сразу ухожу. Зачем смущать даму, сейчас многие из нас сидят на этой спасительной вермишели.
   Мимо мертвяще белого грота печи, похожего на огромный выпорожненный склеп, прохожу быстро. Не люблю холодных печей. Но возле фидера делаю остановку и внимательно его осматриваю. Из него вынута и сдана в заводской спецхран мешалка, но оставлена керамическая чаша с платиновой выстилкой. Полагаю, именно благодаря ей начальники смен ходят на работу.
   Через открытые вверху фонари пыльные лучи солнца ложат яркие пятна света на пол. Откуда пыль? Где-то посреди цеха слабым скрежетом «жалуются» нагреваемые июльским солнцем трубы вентиляционных систем. Поначалу было не по себе, я долго не мог понять природу «железного плача». Солнечно, тихо, пусто.
  От нервного стука в дверь вздрагиваю. На пороге – Маричка.
  ---Там что –то внизу гремит?
   У нее перепуганные глаза.
  ---Где?
  ---Под печью.
  ---Успокойся, Маша. Это плачет железо, оно хочет работать.
  ---Нет, нет, что вы? Очень сильно гремит, там кто-то ездит. Идите, послушайте.
   Мы идем через весь цех к печи. Что там может греметь, когда начальники смен с помощью большого лома все ворота намертво закрутили проволокой сантиметровой толщины?
   К огороженному проему в полу, через который подымают огнеупоры на печь, осторожно подхожу один. Марийка права, что-то переваливается в выбоинах бетонного пола внизу, тихо гремит по металлическим трапам, закрывающим каналы сброса воды с грануляторов.
   Этой телеги я на «Заводе» раньше не встречал. Размером в тракторный прицеп, груженную в шесть рядов по высоте картонными «чемоданами»* с лампой, ее с трудом буксирует не менее чем полудюжина наладчиков сборочного цеха. Медленно, стараясь не дернуться, сдаю назад, от проема, и с приложенным к губам пальцем подхожу к перепуганной женщине.
  ---Тебя не видели?
  ---Я не выглядывала. Мне страшно.
  ---Это хорошо, что не засветилась… Лампа идет. Очень большая лампа, Маричка. Сядь у себя, успокойся. И не высовываться, поняла?!
   Тоже возвращаюсь к себе. Выкладываю на стол персональный ломик и с ненавистью смотрю на вдруг ставший таким опасным городской телефон. Ну, нахуй он мне сейчас?! Когда все знают, что руководство «Завода» неоднократно и наотрез отказывалось от вневедомственной охраны милиции, и что между голодными, с замороженными зарплатами, операми с Мартовича и заводской охраной, идет жёсткая война на выживание. Менты ловят выведенные охранниками караваны с лампой на своей территории – в переулках старого Сыхова.
   На обход цеха по низам я решаюсь только вечером, в конце смены. С зажатым в руке ломиком и предупредительным криком в пустые стволы коридоров:
       В кабаках – зеленый штоф,
                белые салфетки,
       рай для нищих и шутов…**                * * - песня В. Высоцкого
   Пара противоположных друг к другу ворот почти так же намертво закручена той самой проволокой. Только свежие следы телеги и подошв говорят о том, что темные коридоры стекольного корпуса живут. В качестве караванного пути для дневного трафика лампы…
*»чемодан»-стандартная коробка, в которую лампа загружена россыпью без манжет

   Недели две тому у фирмы «Завод-Ротан» появились деньги, и уже через десять дней старые, прогоревшие строения американской печи пропали. Обнажив сначала прямоугольник торчащих металлических колонн варочной части, потом, - сходящийся полукругом, «паук» рабочей и зияющие провалы на месте почти полностью снесённых башен регенераторов.
   Мы восстанавливаем «америку. В два десятка мастеров львовского «Спецстроя» и полсотни подсобников. Отобранных из ста двадцати бойцов обеих штурмовых групп, что сменяясь каждые двенадцать часов, без выходных, ломали старую печь.
   Примерно половины ребят я пока не знаю, поэтому ориентируюсь на тех, с кем работал на разборке печи.
  ---Ваня,---очень громко обращаюсь при всех к электрослесарю из сборочного цеха---ты – бригадир низа. За тобой подвоз из склада огнеупоров, штабелировка, если потребуется, и подъём грузов. Твои указания должны выполняться всеми, и без митингов. Кому чего не понравится, сразу говоришь мне. И нахуй с пляжа! Грузы старайся стропить сам, особенно «бакоры».
   То же самое проделываю наверху. Сразу заметив, что к пульту управления кран-балкой чересчур охотно рвутся незнакомые джигиты:
  ---Гоп-стоп, Канада! Майна, майна до конца! С таким подъёмом, хлопчик, ты поддон на голову завалишь кому-нибудь. Конструктор наш где?
   Ведущий конструктор бюро точной механики Витя интеллигентен, вальяжно медлителен и расчетлив.
  ---Вот что, ребята. На кран-балке постоянно будет работать Виктор. Любительские рулежки грузом по стенам и тягам не проходят. Я по зоне пока не скучаю.
   Вообще, с ребятами из другого «ломального» отряда приходится знакомиться по ходу работ.
  ---Юноша, а кой годик вообще-то вам миновал?
   Стоящий мальчик выше меня на полторы головы и уже успел обзавестись на печи прозвищем «Циркуль», но мне он кажется моложе положенных 18-ти лет. Вопрос хлопчику явно не нравится, и, в растерянности, он ведет длинным, как у Гоголя, носом в сторону:
  ---Я ПТУ наше, заводское, окончил. В этом году, весной.
  ---Понятно, что вы образованный молодой человек. А восемнадцать лет вам, все-таки, исполнилось?
   Нос начинает плыть в другую сторону:
  ---Исполнится. Скоро.
  ---А когда, можно узнать? 
   Мальчишка срывается и зло смотрит на меня в упор:
  ---Мне деньги нужны!
  ---Простите, а кому они сейчас не нужны? Здесь вроде таких нету?
  ---Нам электрику могут отрезать. Соседям за неуплату уже отключили. И так третий год живем без отопления.
   Да, с логикой обитателя пригородного «БАМа»,  рабочего поселка из нескольких пятиэтажек при полностью разграбленной Давыдовской птицефабрике, спорить трудно. Но, закон?..Кроме того, несовершеннолетний «кормилец» явно слабоват для «игр» с большими камнями и я, с согласия бригадира мастеров Миши, пристраиваю его челноком у каменщиков. Бегать на длинных ногах к станку резки огнеупоров.      
   К незнакомому молодому мужичку с рано наметившимися прожилками склеротического румянца утром подхожу с табелем:
  ---Как ваша фамилия?
  ---Нечев.
   Интересно?! Что ж, рискнем, избытком такта я не страдаю:
  ---Бывшему генеральному директору кем-то приходитесь?
  ---Сын.
   Наверное, у меня сейчас очень глупая физиономия?
  ---А что?---директорский отпрыск сразу перехватывает инициативу.
  ---Ну-у,..знаете, вашего папу местные вроде бы не очень то жаловали?
   Молодой Нечев смеется. Мелким добродушным смешком.
  ---  Руховцы сразу хотели нас выгнать с «Завода». Только Железный не дал. Он сказал им: - «пока я на заводе, дети бывшего директора будут на нем работать».
   Более десятка лет тому генеральный директор Нечев снял Железного с поста начальника цокольного цеха. Потом, кажется, вернул обратно. А еще потом, когда опальный пенсионер Нечев умер, Железный, уже в ранге начальника производства «Завода», оповестил директоров ламповых заводов СНГ. И принял их сам, слетевшихся на похороны коллеги…
   Пятачок у левого регенератора печи – место ежеутренних рандеву строителей. К восьми часам из разбросанных по всему заводу раздевалок цехов и служб сюда собираются подсобники, и с табелем в руках прибегаю я. Подтягиваются мастера со своим бригадиром. Именно тут, в течение пары минут мы с Мишей решаем: когда, чего,  кому и сколько подвезти, поднять, подать.
   Один из моих бойцов не переодетым одиноко стоит в стороне от галдящей утренним трепом бригады.
  ---А вы чего не переодеваетесь?
  ---Я жду Железного. Вчера на селе мама умерла.  Мне только что на проходной охрана сказала.
   Парень молчит, потом, глядя на меня, нерешительно выдыхает:
  ---Может, хоть что-нибудь выпишет? Маму хоронить надо завтра, а денег нет.
  ---Жди, малыш. Он должен подойти.
   Чернявый технолог инструментального цеха Мыкола сразу оказывается рядом, как только я отхожу от рабочего:
  ---Он слесарем у нас в цехе. Хороший парнишка. Слушай, Алданыч! Ребята, то есть – бригада, просят тебя. Поставь ему пару дней, что он будет на селе? Мы отработаем за него, никто даже не заметит. Сам понимаешь, надо бы скинуться деньгами, а сейчас их ни у кого нет.
   Да, сейчас их нет, и стройка почти остановилась из-за нехватки материалов. Хотя нас продолжают кормить обедами в столовой, а раньше даже изредка подпитывали через цехового технолога деньгами. Раз в пятнадцать-двадцать дней Железный тихо говорил мне:
  ---Пусть твои без шума, по одному, подойдут к Гале.
   Шестьдесят, затем – восемьдесят, еще раз – пятьдесят. Изначально тяжелых, по курсу 2,06 за один доллар, гривен. Было клёво!
   В Россию за огнеупорами уходит грузовик с начальником цеха «Доцентом», а бригаду озадачивают перебраковкой старых, накопленных на заводском дворе с советских времен, запасов динаса. Стянутый на поддонах ржавой железной лентой, он кое-как нагроможден штабелями в три яруса за цехом. В таком положении с ним работать опасно, и я криком заставляю водителей погрузчиков растаскивать поддоны.
   Сентябрь. Мелкий, почти непрерывный вторую неделю, осенний дождь. На суглинке елозят колесами тяжелые погрузчики. Парят на спинах промокших ребят спецовки. Кругом холодный мокрый камень, истирающий за смену выданную утром пару рабочих рукавиц. Осматривается каждый брусок динаса.
  ---Не забывайте, только светлый, с наименьшим числом черных пятен!
   Из четырех-пяти перебранных поштучно поддонов, набираем всего один-полтора пригодного для подъёма на печь…
   Этой ночью из подмосковного Клина вернулся КамАЗ. С торчащими из длинного открытого кузова вершинами бакоровых брусов и пары больших кулей – биг-бэгов с цирконием. С самого утра возле него уже растопырил «лапы» заводской кран, замерли подогнанные погрузчики. Лысым кондором трижды прокружил Железный, после чего засуетилась стая снабженцев. Оказывается, почему-то оставшийся недовольный приемом на «Заводе», таможенник внезапно «поіхали обідати».
   Четвертый заход на КамАЗ заместитель директора делает со стороны печи:
  ---Таможенника еще не было?
  ---Степан Рыгорович, я разгружаю?
  ---Ты что, хочешь неприятностей?! Без разтаможки нельзя!
  ---Кому, мне неприятностей? А что он  может сделать, козлина, если с меня и взять то нечего кроме этой «гельмы»---стучу по своей единственной среди оранжевого мелькания белой каске---Две недели и так лежим в простое.
   Железный колеблется. Потом быстро начинает уходить, но оборачивается и отчаянно бросает:
  ---Один цирконий, сразу наверх мастерам.
   Спустившись с печи, натыкаюсь на пыхтящий навстречу второй погрузчик. С висящим на его лапах вторым полуторатонным кулем. И на асфальте возле КамАЗа стоят уже снятые краном небольшие поддончики с брусом. Интересно, ну почему плотная сырость сентябрьского воздуха должна так пронзительно пахнуть тревогой? И за что? Долбанная держава!
   К вылезшему из подрулившего прямо к грузовику «Форда-Эскорта» сопляку сразу гурьбой бросаются снабженцы. Что-то торопливо объясняют, показывая руками на стекольный цех. Таможенник оборачивается и смотрит на меня. Тяжелым обиженным взглядом не покормленного шакаленка. Издали, подойти он не рискует…
   Печь построена! Со вчерашнего вечера над ее сводом полыхает букет чернобрывцев, а сейчас подскочивший к Железному заместитель начальника цеха гнется в коротких брючках официантом и встревожено докладывает:
  ---Степан Рыгорович, бульба с мясом готова. Не перетушить бы?
  Реагирует Железный, по своему обыкновению, быстро:
  ---Ладно, кончайте убирать! Мойтесь, через полчаса приведешь бригаду в техбюро наверх. Я даю небольшую забаву.
   Черт возьми?! За мной три ремонта печи, и никогда до этого подсобников не приглашали за стол…


     Дружная бригада слесарей «Риббон»-участка толпой вывалила из мастерской и с ухмылками наблюдает цеховое действо.
   По проходу идет поп. Каждые несколько метров он останавливается и старательно кропит мочальной кистью всё оказывающееся у него на пути торчащее железо. А в полуметре сзади него, мелко перебирая ногами, суетится высокий заместитель начальника цеха Зеник с капроновым ведром в руке. Он сильно нервничает и часто заглядывает в ведро. До восстановленной американской печи еще далеко, а священник, по-видимому, совершенно не знакомый с идеологическими катастрофами, абсолютно не экономит воду.   
   Сутулый, как дешевый складной нож с деревянной рукоятью, слесарь Копарник подзывает меня рукой, показывая на удаляющуюся процессию:
  ---Посмотрите, гы-гы-гы,..во как старается ваш партийный начальник?!
  ---А чего смотреть? Яркий пример идеологического примирения. Попы и партия едины на почве национальной валюты.
  ---Но ведь он же был партийным секретарём у вас?!
  ---Ну, и что, Володя? Идеология, в отличие от цеховых Стефки с Люськой, - тонкая девка. У этой леди так просто грибком на хую не отделаешься. Иногда приходится пахать и в обратную сторону. А, впрочем, тебе с твоей партийно-космической фамилией в эту идеологию тоже лучше не лезть. От Коперника до несчастного Джордано Бруно?..

Столичным  крапом  (10)



Утро началось со звонка главного телефона в кабинете шефа. .После которого «Доцент» в легкой панике сразу жертвенно откомандировал кабинетную уборщицу в цех. А несколькими минутами позже его заместитель Зеник уже сколачивал подметальную группировку резерва главного командования из пани комплектного технологического бюро, бухгалтерши с табельщицей планово-экономического, гардеробщицы и лифтерши.Не позабыв отправить экспедицией на склады старшую кладовщицу. Которая на телеге, запряженной парой слесарей,экстренно привезла в цех двухсотлитровую бочку голубой краски ,три короба ветоши,а также 20 веников «сорго» и аж пять кисточок.
  Цех погрузился в уборку. Он одновременно обдувается сжатым воздухом, подметается и малюется «пензликами».В яркий до ядовитости голубой цвет.Машинисты,отдраив с помощью добытого ведра солярки и струи острого пара окружающую Риббон-машину плитку до ее первозданной желтизны,бережно прикрывают пол рваными коробами.Но главный удар приходится на грузчиков.Тихо матерясь,они под неусыпным руководством неутомимого Зеника, перекладывают массивы коробов с колбой и передвигают на поддонах штабели пыльной тары.Так, чтобы по Риббон-участку образовался максимально широкий, идеально ровный проход в полсотни метров длиной.
---Ну,вы даете7!Прямо аппельплац!Правда по ширине до настоящего,как в каком-нибудь Заксенхаузене,не дотягивает. Кого-то ждете?---удивленно спрашивает грузчиков слесарь  шихтосоставного участка.
---А хер его знает? Нам что,говорят? Кто сюда может  припереться, кроме Вышкила или Пашки Молчуна?
Грузчик Юра прозорливо прав. За все шесть лет в новейшей истории Украины «Завод» ни разу не посещался никем из официальных лиц. Из киевских министров,сначала-промышленности, потом-промышленной политики,  и председателей Фонда национального имущества, недавно посаженних на область губернаторов и парочки меров города, государственных контролеров и просто чиновников.О нем забыли даже  пронырливые

 менты с Мартовича .На территорию монопольного в Украине предприятия по производству источников света накаливания паном  Глухарским были допущены только общественные организации: »Национальная самооборона», »Просвещение» и «Общество государственного язика».Последнее - имени знаменитого петербургского поэта.
  Новый начальник Риббон-участка Гриць Покута озабоченно выцеливает меня возле лера:
---Слушай,давай куда-нибудь это уберем?
   Он указывает на два ряда поллитровых банок.Как обычно,перед обедом,выставленных по верху печи отжига колбы.Макароны,макароны,вермишель с капустой,макароны,вареники с бульбой,борщ…Одиночной зимней хризантемой- банка голубцов. Но,судя по кляксе сметаны на их поверхности,они не с мясом,а, скорее всего, гречневые.
  ---Не трогай! Тут весь цех. Не дай Бог, перепутаются банки, воплей будет столько, что на народное вече хватит.И пару митингов впридачу. Давай просто прокладками прикроем. Слушай,Гриша,а что это за цацу такую ждут?
  Напрягшись, Гришка задирает голову вверх:
  ---Сейчас…Как это его? Председатель..,не,подожди,дай вспомнить.Из Киева,да, во--Президента бизнес-лиги Украины  Молдавана.
  ---Кого?!.

   Отца я увидел издали и случайно, перебегая булыжную мостовую Песковой.Он спускался к дому .Одетым не по августовской жаре в костюм, с зачехленными планшетами за спиной и брезентовым, перекинутым через руку плащом. Неся свой старый, из довоенной фибры,чемодан.
  ---Здравствуй,папа!Ты куда задевался? Мама сказала мне, что ты, наверное, ушел от нас и больше не приедешь.
   Увидев отца,мать молча опустилась на кухонную табуретку. Заплакала:
   ---За все лето ни строчки? Ни копейки денег на троих детей?..
   Из кухни меня выставили сразу.Но,сунувшись в малую комнату,где досыпала »мертвый час» парочка пятилетних братцев,и покрутившись в столовой, я снова поперся обратно. В кухне отец раскладывал на столе содержимое бумажника.
  ---Пойду в сад? Можно?
   Папа появился на лестнице скоро.Все в том же костюме, небритый.
   ---Ты куда? Пап,я с тобой?
  ---Нет,побудь дома.
   Вернулся отец к вечеру.С двумя распираемыми едой сетками и торчащими из кармана пиджака газетами .Сразу сказал матери:
  ---Из нашого «десятого» направили на Главпочтамт. Будут разбираться.
   Деньги,что отец высылал почтой из геологической партии в молдавских Атаках, нам вернули быстро и со всех переводов сразу. Письма- пропали.Что сталось с молдаванином, начальником местной почты,не знаю. В начале пятидесятых оборудки подобного рода властями не поощрялись.
   А несколько лет спустя, как-то наедине, папа с сожалением и гордостью сказал, имея ввиду мать:
  ---В то лето,чтобы вас прокормить,она продала все остававшееся у нас после переезда тяжелое золото.Отнесла в скупку на Жовтневую и сдала за бесценок.
  ---Крест?---я помнил два кустарно спаянных золотом продолговатых брусочка.
  ---И браслет тоже.Тебе его не показывали.Не какой-нибудь дутик.Очень массивный,настоящего якутского золота.
   С тех пор к молдаванам я отношусь с подозрением.


   Первым из галереи цокольного цеха в сопровождении ох ранника выскакивает Метода. Проверяя маршрут, заместитель генерального директора по кадрам и режиму несется вертя головой из стороны в сторону. Охранник не успевает за шефом и просто бежит следом.               
   Появляется делегация. Сначала она  ритуально почтительно пялится на работающую Риббон-машину. Медленно уходит за восстановленную печь ,потом появляется с другой ее стороны.
   Невы сокий плотный Молдаван , воткнув руки и карманы пальто,быстро,не останавливаясь,идет по цеху на выход. Недовольное лицо с буравчиками бегающих глаз.Неприятный тип. За ним-темная озабоченная физиономия Глухарского.Наклоненная вниз голова Железного,..пара незнакомцев.Все , группа скрылась за поворотом.
  ---Гриша,это что, уся музыка?Другого «кина» не будет?
  ---Наверное?,..Курва-мать! Больше чем пол.-дня шкрябались,а он пролетел,..как залетный фрайер по Галицкому базару…

Свое почетное,почти академическое,звание «Доцент»получил поздно,уже в предпенсионном возрасте.До этого у коллег, когда-то очень давно заметивших нежелание молодого специалиста занимать ответственные командные должности,он числился  поначалу «Вечным зовом»,а потом –«Вечным замом».Последовательно пребывая в этом качестве у «Левы»,»Алика»,Петровича и неудачливого,выброшенного паном Глухарским с «Завода»,черезчур активного Флипа. Рассветные сумерки украинского капитализма явно требовали не производственных инициатив по части добывания денежных средств цеху на зарплату,а чего-то другого.
   Именно тогда долговязый спец по стекловаренным печам оказался почти идеальным начальником.Он не блистал нахрапистой наглостью «Левы» и не удивлял изворотливой тихой мудростью «Алика». Как выяснилось позже,совершенно не разбирался в людях,что отличало его от инженера Петровича,и не обладал быстрым мышлением оперативника Флипа.Таким образом единственным серьезным недостатком «Доцента»,как руководителя  новой генерации, оказывалось отсутствие врожденной подлости. Что, впрочем, вполне было компенсировано появлением в его кабинете парочки сестричек из технологического бюро .Именуемых в народе не иначе как «котками» или »котихами».Младшая варила начальнику кофе, старшая на общественных началах была типа советника по внутрицеховой политике.
   Сегодня среда - день планерки.Но нас почему-то собрали через табельщицу под расписку и в таком количестве, что в кабинете не хватило стульев. Значит впереди не обычные «трахалки» из привычного завывания приближенного к начальнику штабного кодла по мотивам двух излюбленных тем:-«как работают начальники смен»и »куда смотрит механик».И мы заитриговано поглядываем на тяжко озабоченного шефа. Молчаливый «Доцент», похоже, собрался держать большую речь:
  ---Та-ак,..все уже?---на лице начальника появляется гримаса мученика.---Ну, добре. Значит, я вас собрал тут, чтобы ознакомить с тем, что нас ждет.
   Фраза дается ему трудно, он замолкает, а мы настораживаемся.
  ---С первого числа наш цех, другие, которые основные, становятся объектами хозяйственной деятельн…
   Старшая «Котиха»,т.е.Мария Ильковна Ладан, резко теребит начальника за рукав .Тот, замолчав, наклоняет голову к ней.
  ---,..не объектами, извиняюсь , а субъектами «Завода».Все основные цеха тоже становятся самостоятельными заводами. Наш стекольный будет называться ЗаСЛаГ- завод стекол ламповой группы. Соответственно, отношения между субъектами станут строиться на других началах, чем между цехами .Нам придется покупать шихту у нашего шихтосоставного участка. Он теперь самостоятельный завод «Шихта». У энергохозяйства приобретать воздух и воду, у электрохозяйства- электричество Самостоятельно проплачивать газ ,который нам станет продавать газовая служба «Завода».Сейчас придется рассчитываться за каждую гайку или шайбу, заказанную в Управлении эксплуатации оборудования. Но,..
  «Доцент» задирает свой указательный палец вверх
  ---…мы ,обсчитав до копейки себестоимость своей продукции, тоже станем ее продавать.
Прежде всего сборке, то-есть заводу сборки ламп общего назначения. Он…
   Шеф заглядывает в лежащие перед ним бумаги
  ---…теперь называется ЗаСЛОН. А для того, чтобы видеть, кто, кому и на какую сумму чего продал, всем заводам откроют расчетные счета. И вот тогда…
   Начальник еще раз подымает вверх свой палец и с мудрой усмешкой смотрит на него
  ---будет видно, кто сколько заработал на зарплату. Теперь начисление денег за работу будет производиться по результатам работы каждого субъекта «Завода»,а не так, как раньше, когда
все работали на один результат- лампу.

--Евгений Викторович, можно вас спросить?---нерешительно подымает руку экономист Богдан---А как мы будем оформлять экспорт? Колбу, трубку? Каждый месяц несколько миллионов колбы идет же идет не от нас ,а через самостоятельное юридическое лицо-фирму «Завод-Ротан». Нам откроют в банке отдельный расчетный счет?
  ---Валютный, Бодя, долларовый! И «Ротан» сразу завалит тебя баксами! По самые яйца.---Главный механик Волынский не сдерживается и грубо, как пьяный слесарюга, ржет.
   Присутствующие смеются тоже. Красивая нормировщица Люба с откровенным удовольствием, молоденькие бухгалтер и табельщица более сдержанно. Осторожно усмехнулись технолог Принципова и начальник участка стеклозаготовки Нинель Викентьевна. Даже цехкомша Полина Александровна, наклонив голову, спрятала лицо в каком то странном выражении.
  ---Замолчи, Славку! Не умничай! Что за привычка, любое дело превращать в балаган? Лучше сядьте с Хлебцовым и вдвоем прикиньте, как избежать заказывания того, без чего можно обойтись.
  ---Мы можем вообще ничего не заказывать из запчастей к «Риббону» на «Заводе».Пусть проплачивают Бишкек и вопросов не будет .Салахутдинов по крайней мере дает нормальные запчасти, а не половину брака.---механик замолкать не думает.
  ---Евгений Викторович, можно? «Завод» нам почти ничего и не делает .У инструментальщиков нет ни материалов ,вон-- глобоидную шестерню из бронзы-сыпучки умудрились изготовить, ни процессов поверхностного упрочнения деталей. Если бы не старый американский запас ,то, вполне возможно ,мы бы уже остановились.---механик «Риббон»-машины Хлебцов недолюбливает гораздо более молодого Волынского, но сейчас, почувствовав опасность, они в одной связке.
  ---В общем, так,---обводя глазами сидящих произносит «Доцент»---я довел до вас те условия, в которых будем работать. Теперь думайте вы все особенно начальники участков как свести до минимума себестоимость единицы своей продукции. А ты, Богдан,..
   Начальник строго смотрит на экономиста
  ---…должен тщательно проверять все расходы на производство и анализировать целесообразность их возникновения .По каждой копейке!
   Экономист бледнеет и я громко шепчу маленькой бухгалтерше:
  ---Одарка, придержи Бодю. Коллега, похоже, собрался в длительный обморок. На весь отчетный квартал, как минимум.
  Шеф взрывается сразу:
  ---Еще один умник выискался?! Сборка бракует полуфабрикаты, нас постоянно бьют за недовложения,а начальнику смены, видите ли, весело.
  ---Подберите охрану и платите ей так, чтобы она перекрыла заборы. И сразу исчезнут дикие перерасходы у наладчиков сборки. А у нас, соответственно, снимутся забраковки и недовложе…
  ---Ладно ,знаем ,как вы работаете. Как ни зайдешь, одни чаи. Вот начнем высчитывать за брак с исполнителей, тогда вы все заработаете.
   Я подставился, но выручает цехкомша:
  ---Евгений Викторович, у меня -объявление. Я договорилась с паном Селерой о том, что, если мы наберем заказов на 6-7 тонн муки в счет зарплаты, то он нам в цех пригонит целый КАМАЗ. .»Завод» дает лампу на бартер. Надо только быстро собрать списки и оформить через бухгалтерию все бумаги .Начальники участков и служб! Объявите своим людям .В темпе,..начальник смены,..ты тоже прояви активность.
   Благодарно киваю:
  ---Вывешу объявление
   Хотя, в принципе, это не интересно Наша смена имеет свою, преданную тяжелому делу разведки, »радистку Кэт». И большинство уже запаслось не только мукой.
   Широкий бюст в застегнутом единственной оставшейся пуговицей кремовом пальто появляется у меня регулярно, как только мы заступаем в дневную смену.
  ---Можно?
   Молча пододвигаю телефон и начинаю искать листок бумаги.
  ---Добрый день. Это стекольный вас беспокоит. Скажите, а что у вас сегодня есть на зарплату?
   У упаковщицы Славы Стрихи нежнейший голосок, она очень правильно поняла глубокий смысл идеологического лозунга, появившегося на дверях почти всех заводских бухгалтерий: -«Комплимент- кратчайший путь к заработной плате».
  ---Кильки в томате? Огурцы. А что еще? Больше ничего? Может, скажете, что должно поступить?
 Пишу на листке »Севастополь?», »Белгород-Днестровский?» и подсовываю даме.
   ---Пока ничего не ожидаете? А какие кильки? Из Севастополя или Белгород-Днестровского? Вы не знаете? Ну, спасибо, извините.
   Сегодня на складе комбината общественного питания «Завода»практически пусто.  Рисковать мы не будем, боясь нарваться на разложившиеся в коричневой жиже головастые хребтики черноморского анчоуса от Белгород-Днестровского рыбзавода.
  ---Это ихняя бухгалтерша .Вот сука! Не хочет говорить правды.---огорчается разведчица ---
---Ничего ,я завтра днем все равно подскочу на «Завод».Должны были привезти сгущенку. Вас записывать ,если будет?..
  ---Ну, в общем так.---«Доцент» начинает закругляться после не совсем убедительной лекции.---Прошу всех отнестись к тому ,что я сказал, серьезно. Нам все равно придется жить по новым правилам, хотим мы того или нет. Все. Идите, работайте!
   В коридоре улыбается Волынский:
  --- Ну, как? Нарвались и оба получили?
  ---Что как? Как всегда.Ты дернулся,Хлебцов и я. Остальные даже не замычали.
  ---Чай имеешь? Что-то пить захотелось после этого ****ежа насчет заводов. Придумают же? Завод «Шихта»,завод «Коробка».
  ---Заплывай.
   У меня спокойно.Раскорячив по-хозяйски ноги, Славка уверенно плюхается на стул.
  ---Ты ,кажется ,экономист по образованию? Что скажешь по этой новой экономической политике?
  ---На первый взгляд, Славик, это просто анекдот. О не выполнявшем план борделе, в котором, не трогая ни одной ****и, перетаскивали для улучшения работы заведения кровати из угла в угол. Но,..это только на первый взгляд. Два с половиной года тому твоему однокурснику и другу Глухарский сказал почти то же самое, что мы услышали сегодня:»а кто вам мешает зарабатывать деньги на запчасти к «Риббону»? Зарабатывайте! Гы-гы,..с завтрашнего дня.» Это было днем 26 июля, а когда наступило завтра…
  ---Ты о Петровиче? Откуда тебе известно, что ему говорил Глухарский?
  ---С 26 на 27 июля я был в ночь и случайно заметил  шефа в заднем отделении слесарной мастерской «Риббона».Шел одиннадцатый час вечера, а он сидел и механически обмерял пальцы конвейера очковых пластин. Совсем потерянный, даже никакой .Вот тогда он мне и сказал:»я больше к нему не пойду».Как будто в смерть свою смотрел? Ты же с ребятами нес его,29-го,в день Святого Владимира. Три километра на плечах. Через весь Сыхов сквозь проходную «Завода» к родному цеху. Надеюсь, помнишь тот голубенький гроб?..Нет, Славку, это не НЭП, а какая-то херня. Затяжная и подлая. Не могу понять, что еще надо Глухарскому от «Завода»? За семь лет его ханствования политикой низких цен на лампу для спецпокупателей вымыты все оборотные средства  .Он уже посадил «Завод» в долги .По стандартной логике ворья пора бы и сматываться, чего сидеть в обчищенной квартире? А он плотно сидит в кресле гендиректора. Это непонятно, даже страшно, ведь я почти уже старик.
 
По утрам смены непрерывного производства заступают на трудовую вахту одновременно с приходом цехового начальства. Именно от этого начало рабочего дня начальника смены суматошно, как суета подгулявшей шлюхи перед появлением мужа. До неизбежного рандеву с руководством надо успеть спокойно, под сигарету, высосать кружку воняющей паленой свеклой польской «инки», сосредоточив утренний разговор на парочке основных тем:-«чего нового в нашем колхозе?» и «какие же козлы нами управляют?».Затем успеть прочитать последнюю страницу прошнурованного и опечатанного замначальника цехом журнала по приему-сдаче смен и впитать официальную служебную информацию отработавшего коллеги:
  ---…ну их всех на ***! Линия тельферов выдергивалась еще вчера днем.  А ****и, как всегда, дотасовались до пяти и молча слиняли по хатам .На одном тросоукладчик замотал так трос, что каким-то образом вырвало и покорежило токосъемник. Мы его, он под 69-м номером, выгнали на штрафплощадку, сейчас подаем шихту только двумя тельферами. Патроны на машине всю ночь подклинивали, дотащили смену на трещотке. Скажи механику.  Ну так, в общем все. Держись!
   Затем успеть самому пробежать по цеху, вникая на ходу в реальную обстановку и стараясь углядеть начальство непременно первым.
   Упаковщица Светка одиноко сидит на «бамбетле» под стеной. Большом досчатом помосте, появившемся в хвосте линии Риббон так давно, что никто уже и не помнит, -зачем?
  ---Доброе утро!
   Женщина, едва кивнув головой, резко отворачивается. Бледное, даже мраморное с какой-то голубизной, лицо под покрасневшими глазами. Кажется такую голубизну медики называют синюшностью? В бригаде упаковщиц что-то случилось, но расспрашивать об этом надо не Свету.
  ---Зоря, привет! Что со Светкой, она плакала?
   Зорька стоит на последней операции. Перегрузив коробку полную колбы с транспортера на люльку конвейера, она разворачивается за следующей .Тихая, спокойная по жизни, почти что уже толстушка. Как вдруг ее лицо покрывается некрасивыми красными пятнами злости:
  ---А то вы не знаете?!
  ---Чего крысишься?---я ошарашен.---Чего не знаю?
  ---А то вы не знаете, что ей жрать нечего с двумя малыми детьми? Нет денег на дорогу с Бобрки и назад.У нее дочка в школу без учебников пошла. Одеждой польский костел помог, а учебники поляки для Украины не напечатали. А три дня тому назад Светка на зиму взяла два мешка муки в счет зарплаты…
  ---Гнилой что ли, с КАМАЗа? С ползающее-порхающим мясом?
  ---Той самой. А привезти, как другие, назад и сдать не может. Надо ж машину нанимать. За какие шиши?
   Отхожу от рабочих молча. Через пятнадцать минут- планерка, следует подсчитать выработку и простои. Начальство патологически обожает, когда к нему приходишь с бумагами.
  ---Привет, Алданыч.
   Мимо открытых настежь дверей конторки пролетает крупная, могучая цехкомша.
  ---Привет---отвечаю вдогонку пустому проему.
   И сразу меня перемыкает:
  ---Поля!---выскакиваю в цех---Полина Александровна?!
   Цеховая леди останавливается, но так, что я понимаю, -своим криком сотворил тактическую ошибку. Судя по положению бедер, галицкий профсоюз уже готов к глухой обороне.
  ---Полюшка,..
  ---Сё хочешь?
  ---У меня в смене проблема.
  ---Нэма!
  ---Да, подожди, я же тебе еще ничего не сказал.
  ---Если насчет материальной помощи, то можете не говорить. Вы прекрасно знаете, что помощь сейчас выделяется только на похороны. И то, -исключительно работников «Завода».Ну, еще могут сделать гроб, если в столярке будут доски. Но сейчас их нет.
  ---Спасибо. У меня Светка Гадык, эта с упаковки, в обморок грохнулась.

   В обморок падала женщина из другой смены, но я по ходу бытия последних пяти лет уже понял, что без применения в жизненной практике основной менталитетной черты национального характера- лукавства, выжить в этой стране трудно.
  ---И сё?
  ---Как что? А если она завалится в упаковщик, или транспортером бабу потащит?
  ---Ой, только не нагнетай, Алданыч. Понимаешь, хоть убей, не сделаю я ей помощи. Не дадут.
  ---Я просто обязан, будучи начальником смены, информировать тебя, как председателя цехового комитета профсоюза, об обмороке. Могу разве добавить, в случае чего поганого, бабы вряд ли дадут списать все на технику безопасности. Народ сейчас обозленный. Тогда залечу не столько я ,как ты и твой завком Пацюк.
  ---Прямо уж так, не пугай. Я ничего не обещаю. Позвоню в завком, а там ,как будет.
  ---Позвони,  лапочка, позвони. Сделай доброе дело. Да, ты не забыла? Планерка!
  ---Не будет, шеф заболел, а Зеник пошел в «белый дом». Для какой-то церкви лампу оформляет. Уже для пятой или шестой?
   Телефон звонит у меня почти сразу по возращению в конторку:
  ---Скажите вашей Гадычке, чтобы срочно бежала в завком. Ей на три месяца талоны бесплатных обедов в столовую выделены.Потом я еще продлю. Только вже, срочно! Их расхватывают…
  ---Слава профсоюзу, так героическ…---ору в трубку, но, услышав гудки, ложу ее и про себя добавляю :»настолько охуевающему борцу за права трудящихся, что хочется сцать от умиления»
   Бесплатно обедать в столовой Светка не станет .Но я часто буду видеть, как она, скользя своей характерной походкой со слегка выпяченным животом, несет набитый булками кулек. Для оставленной дома пары «щенков».


   В освещенном ртутными лампами углу корпуса брошено копошатся несколько укутанных матрешками женских фигурок. Собирая и оклеивая смоченной бумажной лентой короба. Звенит загружаемая в них колба. Потом снова- поролоновый «квач», бумажная липучка, быстро стынущая вода.
  ---Алданыч, куска поролона нет?---Боривская держит в покрасневшей от холода руке остаток измочаленной губки.
  ---Не,..а, впрочем? Кто в резерве? Гавульская, идемте, глянете.
   У себя я критически осматриваю оббитое искусственной кожей полуразвалившееся кресло.
  ---Жалко, его сбить скобами, еще файный фотель будет---говорит упаковщица.
   Но я уже вспарываю ножом оббивку по периметру .Это второй экземпляр, и о том, что скажут коллеги надо постараться не думать.
  ---Гавульская, мне доктор по геморрою прописал сидеть исключительно на твердом. Забирайте, из этого куска два «квача» получится.
   Оставшись один, трогаю ребра камина. Он не выключается с начала зимы, но все равно—холодно. Бетонный пол и крыша из гофрожелеза не дают конторке прогреться. Потом включаю приемник и тупо смотрю на пол-литровую банку остывшего чая. Есть такой, не то плиточный, не то кирпичный? Заваренный мной—скорее торфяной, хотя на пачке была изображена даже карта острова, где он произростал  в каком-то высокогорье. Чай весь состоит из мелкой коричневой взвеси. Настолько горькой, что не спасает любое количество добавленного сахара. Кроме того, после него почему-то сразу хочется жрать.
   По радио сегодня тоже ничего интересного. С исчезновением Союза активность русской редакции «Свободы» стала резко затухать, пошли повторы одних и тех же передач. Что ж, пропагандисты сделали свое дело…Этой ночью она, по-моему уже в третий раз, долдонит о Эскабаре, главе медельинского наркокартеля. Наверное, этот парень нехреново жил на свою кучу миллионов долларов? Интересно, а он платил вовремя зарплату своим людям? Или картель ее тоже «затримував» и «заморожував», как наши кодлы?
   Не обремененные сытой дремой мысли становятся острыми и летучими. К тому же они блудливы:
                Наші хлопці – ,трактористи,
                в ніч зорали з пару га.
                Маковиння  вийшло бистро,
                Вже й коноплі—мов тайга.

                По-хую тепер зарплата,
                п*єм  коньяк отой – «Мартель»,
                бакси тєжко залопатив
                рогатинський нарккартель.

                Ромку Рій си тягне рурки
                на шприци по п*ять куб1в
                Оська Кв1чка штрика дюрки
                в наркоманові зади.

                На «волинському слоняц1»
                Випробовували шприц:
                Сало ледь пройшли на срац1,
                Дал1- дзузьки, з голки-н1ц!

                Пан1 Стефа з Вибран1вки
                Пхае оп1й в банку шпрот,
                Закусоном калган1вц1
                Стане файний бутерброд

     Покуривши трохи плана,                Насміявшисі до сльоз,
    Пакувальниці для плану
Впакували весь еркльоз  *                *--кусковое стекло

З того всього, зняв приписку,
  П*ять к1ло, а дал1- в склад,
Ком1рниця хлюпа писком:
---приписав Остап – вар*ят.


               
                Благод1йною даниной
                ГВТ в зимову н1ч
                К1лограм дав на машину,
                П1в-к1ло п1шло на п1ч

                Машин1ст1в 1з Р1ббона
                Моцно взяла анаша,
                Колбу вже женуть на тони,
                Всю на експорт, у СеША.

                А технолога Галину,
                Що в1дкрила писок зло,
                Зразу в лэр1 п1дшмалили,
                Як Серьоженьку Лазо.

                Пан1куэ Артамошка
                П»ять хвилин1в нюха лэр:
                «Я ж туда ложил картошку,
                а свининка прет теперь?»..
   Что такое? В привычный шум работающего цеха влился новый звук. Мощный, басовитый. Как будто заработал мотор грузового лифта? Нет, у меня, похоже, от этого цейлоно-мадагаскарского чая помешательство наступило? Сначала-дикие стишки, потом-- лифт. Ну какой мудак станет гонять его пол-четвертого ночи, когда в транспортном коридоре такой лютый холод ,что под утро массово рвет водяные трубы?
   Еще один звук. Теперь-отчетливое тарахтенье. Оно приближается вплотную к закрытой двери и я выскакиваю из конторки. Тележку, полную упакованной в бумагу стеклотрубки, толкает к лифту бригадир операторов.
  ---Ты, Ромку, лифт гнал? А это? Я вижу, что трубка, а не хворосту воз .Размер какой? Восьмерка?
   Теперь понятно. »Восьмерка» в производство ламп не идет, бригада втихую натянула трубки под какой-то левый заказ.
  ---Разворачивайся!
   Красивое лицо Романа начинает морщиться гримасой ожидаемых неприятностей.
  ---Алданыч, все будет хорошо
  ---Неужели? Да с этой телегой тебя охрана сей момент заметет под забором! Или ты торжественно собрался гнать ее к центральной проходной? Давай назад!
   На лице бригадира операторов участка ГВТ появляется какое-то новое выражение, но он колеблется
  ---Разворачивай!
  ---Алданыч, все будет без забора. Машина тут, внизу. В коридоре напротив лифта. А вы ничего не видели, а? Кушать что-то надо, у меня-дети, у Стефки,- тоже дети, Остап алименты платит.
   Авто, оказывается, уже загнано в цех под лифт. Теперь я колеблюсь, люди ведь действительно работают не получая денег. Кроме того - машина? Ночью на «Завод» ее могла пропустить только охрана.
  ---Алданыч, ну? Вы ничего не видели.
   Быстро ухожу к себе. «Что делать? Идти в обход? Да пошли они на х…Машины не бабочки, сами через забор не летают. Нет, сейчас лучше всего «проспать» ситуацию. Четыре стула в линию и выключить основной свет»
   Холодно,..наши хлопцы,..ну.Ромка,..да пошли все…
  ---Кто там?!---вскакиваю, чуть не упав с раздвинувшихся от рывка стульев. В конторке-никого, но, кажется, кто-то заходил? Включаю подвесной светильник и сразу вижу на раскрытом журнале приема-сдачи смен червонец. Новенькие фиолетово-сиреневые десять гривен.  «Еще этого не хватало? Конечно, сейчас я отнесу их Ромке и натолкаю ему матюков. Красивая купюра, новюсенькая, толстая ,шелковистая на ощупь .Под Галицким базаром баба просила 2 доллара за курицу, потом согласилась по курсу гривны на пятерку. Сам видел. В этой бумажке таятся целых две куры. Или три кило парной свинины…Тьху, да у меня полный рот слюны. Как у собаки…Так, черт дери, я несу деньги Рию или?..
  ---Все, прошу пана, зимние праздники прошли. Шлюс! Теперь  до самой Пасхи холодец вариться не будет. Ну, смотрите, я вам хорошо даю.  Целую голову в 12 кило у вас никто не возьмет. Жрачка на любителя. Что язык и мозги? Это же не говяжий язык. Тот ценится, а мозгов у свиньи,- столовая ложка…
   Интуиция подсказывает, пора засвечиваться фиолетово-сиреневой десяткой. Чувствую, продавцу она тоже нравится.
  ---Так что? Если нет, куплю пару кур.  Буду иметь то же удовольствие.
  ---А у вас есть куда взять?---вот теперь все!
   Сельский дядька сломался, но он видит, что я приперся на раннеутренний базар без торбы, всего лишь с болтающейся на плече несолидной пустой сумочкой.
  ---Може какой-нибудь кусок пленки найдется? Мне тут рядом, доволоку. Хоть на ушах , хоть за уши.
 
--------Н         О       В       А        Я                Г        Л        А          В         
                Аркан на меченого. Чертовы девки  (11)

 Сначала его звали Педром. Из уважения к рано поседевшей тонзуре. Оторочившей отвратительно сформованную в глубоком младенчестве плоскую,аж до вмятости, скособоченную плешь вместо темени. Потом-Чучкой ,как только коллеги из бригады обслуживания грузонесущих конвейеров «Завода» заметили, что в уникальной черепушке нового слесаря нет ничего от технической смекалки, а только неограниченный ресурс подловатой хитрой лени. А еще позже, когда электрическая лампочка из абстрактной категории «заводская продукция» переместилась в разряд «товара конкретного», Педро-Чучка удостоился своего последнего служебного псевдо. У все тех же коллег он стал именоваться «хитровыебан…рогулем». Ибо всегда при переправке караванов находил повод пребывать не в сборочном цехе, откуда уходила ворованная лампа, и не в «черной комнате» позади склада колбы, где ее снимали с люлек конвейера. А, как правило, ошивался на промежуточной станции сопряжения конвейеров в хвосте линии «Риббон» у стекольщиков.
   Сейчас Чучка углядел меня явно первым .И сразу уткнулся физиономией в грязную темноту залитого ночным дождем окна. Полагая, что в полусвете цехового угла я его не замечу. Отвернувшись, он стоит не шевелясь. Подойдя, останавливаюсь поодаль.
  «Угу, оба конвейера включены и крутятся пустыми, но пока раскольцованы. Значит лампа еще не покинула сборку и Чучка ее ждет.»
   Наконец слесарь начинает осторожно разворачиваться, по его расчету я уже должен миновать это место.
  ---Пап-пара-ба, хаттануга-чучу! В окошке не прилета итальянского аиста с внучком в клюве ожидаете, пан Педро? Так они по ночам не летают, тем более таким дождливым.
   Наношу громкий и жестокий удар. С 1991-го года Чучка сразу заделался щирым патриотом. Он так яростно обзывал 8 Марта днем какого-то «гамана», что стал репрессированным и даже изловчился определить сына в университет при Ватикане. После чего начал здороваться с коллегами исключительно по пански. Сквозь пестрый комплект желто-стальных зубов, подавая им не более полутора пальцев руки. До тех пор, пока сынок, самостоятельно въехав в целебатную сущность настоящей тонзуры, не обзавелся девицей. Естественно, сразу оставив престижную бурсу.
  ---Сколько можно говорить, я не «чуча» и не этот ваш «Мюллер»? Что-то вы сегодня веселый, начальник? Никак сто пятьдесят на бедность поднесли? Из того, что гости на свадьбе и охрана не допили. Тогда спать надо! Чего не спите?---вполне квалифицированно огрызается конвейерщик, указывая рукой в сторону цеховой столовой. Где этой ночью гудит свадьба.
   Свадеб на «Заводе» сейчас действительно много. Они, в качестве «работ и услуг, выполненных на сторону»,стали одним из основных видов уставной деятельности предприятия. Под могучие, в несколько сотен гостей , сдается двухэтажное здание столовой сборочного производства. Те, что похлипче и которых больше, регулярно играются в кафетерии пообок конференц-зала заводоуправленя. Это удобно-на втором этаже ворочается пьяная свадьба, на первом- трудится чуть более трезвый караул охраны. Периодически тщетно пытаясь воспрепятствовать доползанию наиболее любознательных гостей до работающих по ночам цехов непрерывного производства. Но сегодняшним утром в конференц-зале состоится собрание акционеров «Завода» .На время проведения которого кафетерий должен стать буфетом. Поэтому очередная  , загодя спланированная, свадьба развернулась в столовой стекольного цеха.
  ---А ты слышал, чтобы я у кого-нибудь клянчил сто граммов? И не путай, пан Педро, генерала Мюллера с майором Миллером. Благодаря ему я возвысил твою поганую кликуху «Чучка» до великого, почти индейского,»Чучу». За что ты должен быть благодарен мне и американскому майору…
  ---Майору?
  ---А ты генерала хочешь? Это в нашем непобедимом войске хоровыми капеллами заправляют генерал-майоры, а американцы себе такой роскоши во время войны не позволяли. Знаменитым «биг-бенд эйр форс» дирижировал майор. Майор Гленн Миллер. Кстати, пропавший без вести в водах  Ла-Манша во время перелета. Он летел в Европу, чтобы исполнить «Хаттануга чучу» и , тем самым, освободить тебя от позорного «Чучка».
  ---Меня освобождать не надо. Уже москали наосвобождали. Мы- сами!
  ---Не надо, значит не надо. Ладно, патриот, лови свой сармачок, вон выплывает.
   Я ухожу, а Чучка подслеповато вглядывается в галерею. Там из далекого поворота уже показались позади порожняка первые груженые коробами с лампой люльки конвейера. Потом вдруг окликает меня:
  ---Спросить хочу?..За кого голосовать будете?
   «Во,бля, уже и этот знает»
  ---А ты откуда знаешь, что меня на собрание посылают?
  ---Сорока на хвосте,..гы-гы ,принесла. Я так думаю, что нам надо оставлять Павла. С ним мы работаем, когда во Львове все заводы стоят. Он может руководит,как думете?
   Чучка вглядывается в меня хитрыми глазками и, не дождавшись ответа, продолжает:
  ---Не,ну вы, конечно, как бывший коммунист, будете брата секретаря обкома толкать в гендиректоры? Да? Чего молчите? Напрасно! С Глухарским мы работаем, а коммуняка нас сразу положит. Так за кого будете?
  ---За кого накажут акционеры моей смены, пан Педрос!
   «Во, сука! Агитатор руховский! Сидит на транзите ворованной лампы, каждый день живое бабло считает. Национально-сознательное мудило, за Глухаря агитирует. Ему при нем хорошо, а мы с Мыколкой-слесарем в конце смены вынуждены молиться на свои пачки сигарет. Самых дешевых, без фильтра. Он,-«Казака», я –«Ватры», подсчитывая оставшиеся штуки. Бабы с упаковки регулярно торгуют яйцами и творогом перед второй сменой на Сыхове у гастронома «Искра». Чтобы заработать на проезд.
   В Сыхов пришла весна и ,как только на проходной повисло объявление о предстоящем собрании акционеров, «Завод» зажужжал. Но не звонкой радостью весенних пчел, а глухо и загадочно. Как, наверное, жужжат перед бунтом задавленные тюремными полицаями зоны. Впервые за восемь лет у рабочих снова появилась возможность избрать генерального директора. Возможно,— шестого по счету. В этот раз- открытого акционерного общества «Завод».
   Галицкое село всегда стратегически хитромудро. Именно поэтому рыжая Стефка сейчас проникновенно пялится в меня ясноголубыми, полными ехидного лукавства, глазками и произносит от имени сразу всей бригады упаковщиц:
  ---Мы вам доверяем. Вы,- человек ученый и проголосуете правильно.
   Слова означающие, что ни одна из сельских баб-упаковщиц приезжать уполномоченной на собрание акционеров в отсыпную для нашей смены субботу не собирается. Они уже вдохнули волнующийся за матовым от химии и грязи остеклением цехового корпуса хмельной воздух весны. Еще мокрой и грязной,но с уже начавшимися посадками грядок и отелами коров.А потом наступит пора больших огородов в полях и выгон скотины на пастбища.
   Представлять на акционерном собрании смену придется мне. У новеньких городских-, Зины и Наташи, акций нет,а живущей рядом с «Заводом» Гаське Тырч бригада не доверяет. Слишком часто бабы видели , как после вечерних смен она умащивается в черной представительской «Татре».На которой днем возят самого пана генерального директора  Павла Безбрудовича Глухарского.
   Сейчас мне нужно соглашаться с предложением Боривской, но смущает присутствие Гаськи:
  ---Нет, Стефания Львовна, этот номер с типа делегатом на профсоюзные посиделки здесь не конает. По государственным законам Украины каждый акционер обязан голосовать, как считает нужным. Или, если его избрали уполномоченным от группы акционеров, выразить их волю. Называйте фамилию кандидата в директоры, пойду выполнять…
   Несу откровенную чепуху. Но мне нужно, чтобы женщины сами обозначили свой выбор.
  ---А вы знаете Романива? Будет он лучшим директором, чем Павло?---Стефка не унимается. В общем-то мы все всё знаем. И за кого надо голосовать, и то, что Глухарский через личного шофера, любовника Гаськи, будет информирован о выборе смены «Г» стекольного производства. Именно поэтому хитрая рыжая зараза старается не только пихнуть уполномоченным на собрание начальника смены, но, в случае чего, завалить на него возможные последствия.
  ---Бориса Григорьевича? Немного знаю. Работал с ним, но недолго.
  ---И как он? Будет людям платить зарплату?---бабы оживляются все разом.
  ---А вот этого в точности знать не могу. Если и будет, то  небольшую. Мы по горло в долгах, а Боря—,жлоб. И хомяк. Забыли, сколько всего: металла, соды, бумаги он тащил на «Завод»? Одних авто, по конверсии на шару, штук десять пригнал…

    В то лето большое галицкое село Развадов строилось и горело. Услышав воскресным утром непрерывный звон колокола, наш квартирный хозяин засуетился:
  ---Пожежа?!
   Я побежал сразу. Обгоняя спешащих с ведрами в руках людей. Параллельно берегу Днестра , узенькими, в телегу, улочками. Которые, при их незнании, часто оказывались тупичками, выводившими на закрытые ворота подворий.
   Вблизи реки горели две хаты. Одна высоким косым факелом, другая пока только взявшимся верхом. Было солнечное, но ветреное утро и на крышах соседних домов сидели люди с ведрами воды .Возле неисправной пожарной качалки возились колхозники.
  ---До Днестра! Цепочкой с ведрами ! Колодцы уже пустые.
   Я выхватывал ведро за ведром у мужчины и подскоками в пару прыжков совал их древней бабульке. В редкой цепочке возвратных с пожарища ведер ей было трудно, но она старалась.
   На гусином лугу появилась пожарная машина.
  ---Это Николаев! А где цемзавод? У них тоже есть пожарная часть. Ой, люди! Третья горит! Спасайте имущество!
   Подхваченные порывами ветра горящие клочья соломенной крыши перенесли таки огонь на еще один жилой дом, и тот сразу взялся костром. Протянувшиеся к Днестру цепочки людей задергались быстрее, хотя от первой хаты уже оставался только пылающий деревянный остов. Его баграми пытались растаскивать местные пожарные .Гасить пламя им было нечем, в машине из райцентра не хватало рукавов до Днестра.
   Наконец, стреляя выхлопами плохо работающего мотора, к пожарищу бесполезно выбрался красный «газон» цементного завода и почти сразу за ним появился незнакомый местным жителям ЗИС. Покрывшие около тридцати километров по шоссе пожарные из Стрия первыми провели боевое развертывание и, под надсадный рев двигателя, струя воды ударила в огонь.
  ---Локализуем! Отсекай под ветер!
   Три жилые хаты и несколько хлевов, именовавшихся «стайнями», сгорели в неполный час. Подгоняемые истошным воем женщины, потерявшей спрятанные на чердаке сбережения, люди отыскивали свои ведра.
   Строился Развадов тоже по выходным дням. Тем летом только на одной, ведшей к уже бывшей МТС, дороге появилось до полудюжины коробок новых домов. Выростали они непривычно быстро, из черного монолитного шлакобетона. Оконтуривались ажуром деревянных стропил, прятавшихся потом под волнами серого шифера. Строить было из чего. В самом селе работали кафельный и известковый заводы, а за станцией со свистящими паровозами пылили в небо несколько труб большого цементного предприятия.
   Н о стройки требовали приличных денег и развадовские селяне экономили их зверски. Таская по будним дням одинаково серые, совершенно не державшие следов утюга, хлопчатобумажные костюмы и обутые в «мешты». Предельно дешевые, ценой не более 45-ти сталинских рублей, комбинированные брезентово-кожаные туфли на ходу из светлой резины. И обеспечивая квартирантов за 300-350 рублей в месяц вполне приличным по меркам тогдашней Галиции столом из «зупы зи шкварками» и «бульбы пид шкварками».
   Напрягшись, Развадов начинал выходить из-под соломенных крыш довоенных хат. С двумя комнатами в обе стороны сеней и крошечной зимней кухоньки по их фронту.
   Я не ел мокрых свиных шкварок и квартирный хозяин с большим недоумением смотрел, как папа прикупает для меня в магазине болгарские голубцы. Пыль на цветастых жестянках свидетельствовала, что строящееся село их игнорирует.
   Иногда субботними вечерами сотрудники Киевской геолого-разведочной экспедиции возвращались на выходной домой. У остановки «двойки» в начале улицы Ленина мы с отцом останавливались. Прикидывая, на сколько в наше отсутствие выросли конструкции телевизионной вышки, выползшей тем летом из чернеющих крон деревьев Высокого Замка.

  ---Девочки, скорее всего Боря Романив наймет ментов для охраны «Завода», станет экономить почти на всем, пытаясь восстановить оборотные средства. Чтобы, не залазя в новые долги, иметь за что покупать газ, вольфрам,соду,стальную ленту для производства ламп. На большие зарплаты рассчитывать не придется. Мы в глубокой жопе, а «хомяк», наверняка попробует из нее выползти.
   Тихо жму на крестьянское мышление рабочих. Намекая, что вытащить «Завод» если и сможет, то только расчетливый прижимистый мужик.
   Я жду, а женщины думают. И все мы исподтишка косимся на сидящую с подчеркнутым безразличием Гаську Тырч.
  ---Ладно, Алданыч, голосуйте за Романива!
   Лежачий параллелепипед актового зала, приткнувшийся большим фойе к высотке заводоуправления на уровне второго этажа, в начале девяностых оказался ненужным. Идеология общественного производства « у суто галицький спосиб» не предполагала форумов трудового коллектива «Завода», а раскрученные народные герои: трио Корыней, солисты Туча и Кенар поначалу предпочитали отрабатывать митинговые номера исключительно перед всенародными вече на площадях и у проходных. Потом, когда предприятия стали одно за одним останавливаться, они вообще перестали выступать в живом звуке. К этому времени конференц-зал «Завода» уже работал в режиме зимнего курорта. Открывая сезон парафиально-профсоюзным утренником для детей ко дню святого Николая Угодника и заканчивая его пост-рождественским концертом вечнозеленой заводской капеллы «Калина». Остальное время года он стоял закрытым.
   Сейчас должна начаться драка. Хорошо вызревшая, большая и жесткая, драка. Крепко настоянная на двух с лишним годах без зарплат деньгами, продажном молчании новой, национал-патриотической, профсоюзной епархии и йезуитских улыбках представителей администрации «Завода»:
  ---Если вам не нравится у нас, идите работать туда, где платят. Слава Богу, мы живем в демократическом обществе, где каждый имеет право выбора.
   Как правило, сопровождаемых взмахом руки в направлении улицы Зеленая. С исчезнувшей тряпичной фабрикой, обеими неработающими, Верхним и Нижним, заводами «Изолятора», обширными автостоянками, развернувшимися на бетонных полигонах домостроительного комбината и сдохшим «Электробытприбором» напротив. Растаскиваемым покусочно «Заводом фрезерных агрегатов», остановившейся фабрикой гнутой мебели, брошенной местпромовской «Полониной», погашенными печами кирпичного завода и длиннющим холодным корпусом опытного производства института автобусостроения.
   Неуверенный, едва ощутимый шелест в зале помалу перерастает в устойчивый шум из неровного гула голосов, покашливаний, осторожного скрипения рассохшихся стульев. И шагов, нервных, спешащих. Какие -то незнакомые люди уже не в первый раз окружают стоящий пообок стол мандатной комиссии. Потом из зала раздаются несколько нетерпеливых выкриков и я смотрю на часы—10-42. Действительно, почему не начинается собрание? Оба кандидата, Романив и Глухарский, давно сидят в первом ряду зала. Наконец к пустому столу президиума с установленным на нем микрофоном поднимается председатель комитета профсоюза «Завода» Пацюк. Он из недавних выдвиженцев национально-патриотических сил и я его совершенно не знаю. В отличие от обоих старых заводских профсоюзников- ,Кузи и Грумяка. Первого убрал из областной конфедерации профсоюзов народный герой Кенар, второго сместили с поста профбосса «Завода» местные руховцы, и сейчас они оба трудятся в цехах.
   Пацюк дует в микрофон, потом успокаивающе подымает руку:
  ---Уважаемые пани и панове акционеры! По данным, полученным от нашего
регистратора--компании «Горганы-инвест», эмитированные ОАО «Завод» акции на сегодня распределены следующим образом. 46-ю процентами владеет трудовой коллектив. Его представляете вы в качестве уполномоченных заводских акционеров.26% акций находится в государственном управлении. От Фонда национального имущества у нас на собрании присутствует со всеми необходимыми и подтвержденными полномочиями заместитель начальника департамента электротехнической промышленности пан Бэняк Иван Иванович…
   Пацюк, радушно улыбаясь, представляет вытянутой ладонью вскочившего из первого ряда и развернувшегося в пол-оборота к сидящим акционерам низенького мужчинку.
  ---…Остающиеся 28% акций по данным регистратора должны быть у трастовой компании «Святошинская Русь». Но ее представители прибыли к нам с неправильно оформленными документами. Которые не подтверждают их полномочий и не дают права участвовать в принятии решений собранием.
   Председатель завкома делает паузу:
---Как мы можем выйти из этой ситуации? Согласно уставу нашего ОАО, который не противоречит действующему законодательству, 72% представляемых нами и государством акций, дают необходимый кворум, позволяющий принимать легитимные решения. То-есть, вашим решением мы можем начать работу акционеров. Какие у вас будут предложения?..
   Акционерное собрание началось, и нам сразу предлагают сменить компанию-регистратора. Меняем мы ее с ходу, открытым голосованием и практически единогласно. Акционированным трудящимся нравится принимать важные решения. Теперь депозитарием заводских ценных бумаг вместо какой-то «Горганы-инвест» будет фирма «Инвест-Бескиды». Потом Миш.-Миш. Пацюк предлагает перейти ко второму вопросу: выборам генерального директора. Но кто-то из зала отчаянно дурнушным голосом громко требует отчета администрации по работе за прошедшие годы и профсоюзному боссу приходится терпеливо растолковывать:
  ---Уважаемый акционер! Унас не было, и пока еще нет генерального директора ОАО «Завод». Сегодня мы впервые собрались в качестве совладельцев предприятия, чтобы избрать его. А Павел Безбрудович Глухарский руководил, на мой взгляд- хорошо, и, даст Бог, будет руководить дальше,»Заводом» сначала как легитимно избранный трудовым коллективом директор производственного объединения, а потом предприятием в переходной фазе его акционирования. Я вам доступно объяснил?  Панове акционеры, чтобы все ваши решения были неоспоримыми, давайте проголосуем? Кто за то, чтобы приступить к выборам генерального?..
   В зале что-то не так. Нет драки акционеров за принадлежащий им «Завод».
  ---До слова приглашается пан Иван Пидола
   Плотно кучерявый красавчик подчеркнуто спешит к трибуне:
  ---Уважаемые панове акционеры. Я так думаю, что сегодня мы должны быть благодарны Павлу Безбрудовичу за то, что он руководил нами эти трудные для нации годы. Если бы не его компетентное руководство, повседневная забота о каждом члене трудового коллектива, то что было бы с нами сейчас конкретно? Гуляли по Львову безработными? Действительно, сейчас нет зарплаты деньгами, но она будет, бо не может быть такого, чтобы ее всегда не было. И я так думаю, от тех акционеров, которые мне доверили, что нам действительно надо объединиться и отдать все свои голоса по акциям нашему проверенному директору. Мой первый лампосборочный комплекс твердо будет голосовать за пана Глухарского Павла Безбрудовича. Чему я вас призываю тоже…
   От бессильной злости кручу головой, начиная понимать, что расклад сил ужасно плох. Среди акционеров в зале слишком много сборщиков и спиральщиков, научившихся в последние годы выживать, и неплохо, с ворованной лампы. И сейчас на трибуну взбирается еще один мудак:
  ---Пани и панове, во Львове сейчас стоят почти все предприятия, а мы работаем. Но кому-то очень хочется поменять компетентное и мудрое руководство Павла Безбрудовича на бывшего замдиректора-коммуняку, брата секретаря обкома. Национально-патриотические силы в лице акционеров завода тел накаливания сделают все, чтобы не допустить ставленника коммунистического режима до власти…
   «Господи, кажется этим галычанам не нужен собственный успешный «Завод», реальная зарплата, дивиденды? Не нужен нормальный профсоюз вместо филиальчика церковного прихода при «Заводе»? А ведь кое-кто из них, попав в ментовские облавы, уже тянет сроки по зонам. Другие, как «Седой»,отволокли на Мира или Мартовича доллары, чтобы откупиться от суда. Какое у них странное мышление?»
  ---До слова приглашается доверенное лицо кандидата Романива, начальник ООТиЗ «Завода» пан Угро Вадим Гарьевич.
   Крупный представительный прибалт, став на трибуне, не спеша всматривается в свои бумаги:
  ---Уважаемые акционеры! По просьбе моего доверителя, кандидата на должность гендиректора ОАО «Завод» Бориса Григорьевича Романива  нами был проведен анализ хозяйственной деятельности предприятия за последние несколько лет. По его результатам разработана комплексная программа действий по выводу «Завода» из тяжелой, весьма близкой к банкротству, ситуации,..
   Читает Угро не спеша, иногда останавливаясь. Чтобы поверх очков рассмотреть зал и ,заодно, поправить мешающий узел затянутого галстука
  ---…никем на протяжении ряда лет не анализируемым громадным сверхнормативным затратам сырьевых по месту и причинам их возникновения, прямым перерасходам комплектующих на сборочных линиях, политике почти вдвое заниженных отпускных цен на основную продукцию-лампы общего назначения, уровень рентабельности производства в целом упал до…
   «А почему ООТиЗа? Угро в восьмидесятых был шефом всех планово-экономических служб «Завода».Понизили его?»
  ---..,а по отдельным видам продукции, из-за длительных периодов холостой эксплуатации энергопотребляющего оборудования—печей стекловарения, отжига, насосных, компрессорной при методологически правильном отнесении затрат на производство фактическая рентабельность вообще оказывается устойчиво отрицательной.
 Пространство зала заволакивается ровным шелестом откровенной скуки.
  ---утратой минимально необходимого норматива оборотных средств…
   Оратор уже почувствовал полное невосприятие аудиторией его фраз и начинает ускоряться:
  ---…смены руководства и начала санации предприятия путем изыскания целевых кредитов, переформирования политики сбыта и ценообразования.
   «И кому он это читает, эстонец? Горячим галицким парням, похоже, нахер не нужен здоровый «Завод» в обозримом будущем. Они его даже не слушают. Им бабло требуется, желательно- зеленое. Вже и побольше.»
   На трибуне еврей из бывших сбытовиков. Он, вроде, родственник Нины Циолковской, новенькой в нашем корпусе начальников смен, и мне становится интересно.
  ---Я не отрицаю, в работе служб заместителя директора по общим вопросам, как и у всех других, были недостатки. Но шельмовать сбыт ,как банду отпетых негодяев?!. Люди, вот вы праздновали Воскресение Христово у себя дома? Целую неделю?! А я? Три недели, включая католическую Пасху, мотался по России, расталкивая в торговлю пять вагонов лампы. Ни разу не помолился в католическом храме. Не видел родных…
   «Молодец, хорошо педалирует тему. Польские евреи,- талантливые ребята.»
  ---…вы же прекрасно знаете, что всю экспортную лампу после проверки ее на «Анжеле» и колбу на экспорт с «Риббона» забирает для реализации фирма «Завод-Ротан», а у «Завода» остаются крохи…
  ---Пан акционер, попрошу вас по теме. Мы сейчас выбираем генерального директора, так что не надо устраивать сбытовых разборок.---как-то внезапно резко обрывает выступающего председатель собрания Пацюк.
  ---Тем более, что по делам прошлым не вам их устраивать. А?!
   Председатель завкома с доброй улыбкой заботливого школьного учителя смотрит на сбытовика. Еврей тухнет моментально и его сменяет следующий записавшийся на выступление акционер. По-видимому, почувствовав внешне спокойный, но настороженный и крайне невнятный настрой зала, в бой пошли «уже бывшие»
  ---Ты- преступник, который сознательно загнал «Завод» в долги!---почти сразу срывается в крик бывший начальник ООТиЗ Манышко---Тебя судить надо, а не директором ставить, подонок!
  Глухарский, не выдержав, вскакивает и в оживившемся зале быстро становится тихо. Заводские знают, Павло при потребности может не только изображать глухоту на оба уха, но и говорить в сложных ситуациях тихим, невнятно-глуховатым голосом:
  ---Кого вы слушаете? Профессионального вымогателя-взяточника? Которого я вынужден был убрать из ООТиЗа после ваших, панове акционеры, заявлений. Он же вы вымогал взятки у вас, заводских тружеников.
  ---Он разворовал «Завод», негодяй!---вцепившись в трибуну руками, пробует обиженным нукером визжать толстяк, но это, по сути, все. Драки уже не будет, заполненный людьми зал молчит.
   В акционерном собрании перерыв. Его объявили, как только акционеры быстренько, поднятием мандатов, скопом проголосовали за состав избирательной комиссии по выборам гендиректора ОАО «Завод». Фамилии кандидатов в которую перед тем вперебой навыкрикивали вскакивавшие поплавками с мест их товарищи. Сейчас комиссия готовит процесс главного голосования, а скучающий народ неспешно курсирует между залом и фойе, пьет чего-то в буфете, потом отыскивает туалеты. И снова возвращается в зал, где по проходу между сценой и первым рядом кресел, поддерживаемый под локоть заместителем начальника департамента электротехнической промышленности Фонда нацимущества, прогуливается Глухарский. Кого он напоминает, этот чиновничек в коричневом костюме и затасканном галстуке? Телевизионного придурка из полного глубинной духовности рекламного ролика, в котором тот за последнюю мятую гривну выигрывает в национальной лотерее виллу, машину, смазливую бабу и чемоданчик денег. Или белогвардейца из старого телесериала, пристрелившего из-за любовной зависти раненого односельчанина? По-моему эта «чернильная клякса» из Киева напоминает сразу обоих. А кто его прислал? На Фонде национального имущества сидит сейчас Эвенкуров. Слабовразумительный, и тоже—коричневый, бурят с постоянно опущенными глазами хитрюги.
   Х очется спать, на заводе я со вчерашней ночной смены. Чаю- тоже, и сигареты, в пачке осталась одна- последняя. Сейчас бы в цех, к «подружке» Шуре, которая меня сменила утром. 
   У столика мандатной комиссии полузнакомая технолог из сборочного цеха.
  ---Добрый день. Долго еще?
  ---Не знаю, тут с этой киевской «Русью» полная заморочка. Ее не допускают к голосованию. У нас все давно готово.
  ---А чего тогда тяните?
  ---«Русь» снова звонит куда-то в Киев. Один факс, полтверждающий их полномочия, они получили, но комиссия его не признает. Пока ждем.
   «Подружки» у себя, в конторке, нет, но на столе оставлена почти полная пачка красной «Примы» и зажигалка. Это хороший знак, без пары-тройки сигарет я отсюда не уйду.
   Пью чай, но спать все равно хочется.
  ---Ты что пьешь? «Дрова от Гамсахурдии»?---появившаяся Шура сразу берет управление на себя.---Вылей эту бурду, я заварю кофе. Настоящий, из Венгрии.
 ---  Шурик,дай пару сигарет? Не хватило, я ведь со вчера сижу на «фабрике» из-за этого сраного собрания.
  ---Пять хватит?
  ---Я всегда знал, что ты самая-самая преданная «подружка»!
  ---И никогда этого не ценил. Сейчас попьем кофе…
  ---Шур, извини, но мне надо,..я еще не голосовал.
  ---Сиди! Что ты дергаешься, как паяц на ниточке в кукольном театре. Успокойся, Павло «Глухарь» остается генеральным директором. Так что можешь вообще не ходить на это
« збиговысько».
  ---Ты серьезно?
  ---Увидишь!
   ---А откуда?..
   Шура многозначительно молчит, но я знаю ее связи. Кладовщицы и бухгалтеры, в точности прогнозов которых сомневаться не приходится. Они у них почти завсегда, – точные…

   Перед столом мандатной комиссии пусто, я опоздал. Предъявляю мандат на право представлять 3140 акций, и девица начинает рыться в остатках стопок избирательных бюллетеней.
  ---Андрей Васильевич, я не могу этому пану набрать 3140 акций, мелкие номиналы кончились. Что делать?
  ---Выпишите ему одним, я заверю.
   Отойдя, механически разглядываю украшенную печатью бумажку. Как-то мне неуютно, кроме того, не знаю, каким образом следует отмечать бюллетень, я прошляпил инструктаж. А пошли они…
   Отвернувшись, вымарываю «Глухарский» и ставлю двойную бухгалтерскую птичку напротив «Романив».
   В фойе с облегчением закуриваю. И только тогда до меня доходит, что, увидев представителя ненадежного «жидовско-коммунистического стекольного кодла», его пометили. Просто и элегантно, как паршивого козла в стаде баранов. Избирательный бюллетень «3140» при опознании будет идеально корреспондироваться со строкой общего списка уполномоченных от акционеров---Кайзервальдский—3140. Господи, неужели мне хана на «Заводе»?
  ---Добрый день, пан?..Ну, и фамилия у вас ,помню,что длинная, но не запоминающаяся.
  ---Здравствуйте, Рената Васильевна. Извините—задумался. Не заметить такой очаровательной дамы—тяжкий грех. Заслуживающий немедленного исключения из профсоюза.
  ---Ой, какой же вы льстец. Однако вас давно не было у нас, любитель горящих путевок? Я запомнила, как это вы выразились тогда? Лечу все, кроме гинекологии?.
  ---По нынешним временам, и гинекологию тоже!..

---На какие деньги ты собираешься ехать? За квартиру три месяца не плочено!---в голосе сожительницы ничего кроме недоуменного раздражения.
  ---Вы, совдеповские пенсионеры, ей Богу, чокнутые. С голоду дохли, но платили бы коммуналку со своих нищенских пособий на медленное издыхание. Оттого и вымираете целой популяцией в этом евро-гобийском каганате. За что платить то? За аварийку, которая по бумагам отселена семь лет тому и числится нежилым фондом? И что за поездка? Сорок километров на электричке,-не Канарские острова. Сейчас не брать путевку на лечение за десять процентов? Надо полным идиотом быть!
  ---Я денег с проданной лампы на курорт тебе не дам! Не до шикования.
  Домашний министр «державних балянсив» предпринимает резкую попытку закрыть тему.
  ---50 гривен? Я сам наторгую.
  ---Забирай все и крутись по хозяйству тоже сам---взвивается на дыбы гражданская жена.
   Меняю тональность, сейчас, главное, выть с надрывом:
  ---Ма-ать, ты забыла, в прошлом году я вообще не был в отпуске. Всю премию за ремонт печи—200 гривняков тебе отдал. Пашу второй год без отдыха, устал, а ты?..
   Соправительница аварийного флигеля не отвечает, ей уже жалко меня. «Так, 50 «казенных», считай уже есть. Плюс 26, втихую умыкнутых с кассы после удачной торговой субботы.
   Этого мало, но у меня еще есть наэкономленная в смене клеевая лента. Только что появившийся и пока дефицитный в базарной торговле скотч без проблем идет на лоток. Его берут дешево, меньше, чем в пол цены, зато- быстро. С парочкой бумажных бобин, похожих на 25-ти килограммовые блины, одеваемые на гриф тяжелоатлетической штанги, хуже. Вознеся их на уровень плеч, в четвертый раз тащусь одним и тем же маршрутом по Краковскому базару.
  ---Прошу пана, что это такое?
   Ленту разглядывают две женщины. Они из района, это видно, но явно не крестьянки.
  ---Венгерская клеевая лента, фирма «Тунгсрам».
  ---А для чего она?
  ---Окна оклеивать на зиму, коробки с товаром.
  ---Окна?
  ---Идеально! В отличие от скотча бумага весной смывается мокрой тряпкой и не рвет краску с рам.
   Парочка молча советуется взглядами.
  ----Взять на школу? Почем она у вас?
   Какие же они симпатичные, эти школьные дамы. С недавних пор я почему-то стал полагать, что Галиция держится на своих женщинах.
   Дома разглядываю купленное. Нет, все таки этот кусочек роскошного туалетного мыла «Камэй» гораздо лучше смотрелся и даже пах с телевизионного экрана. Совсем не по-турецки.


  Очередь в регистратуру сначала движется медленно, потом перестает вовсе. Какой-то отставленный генерал, сопровождаемый женой и внуком, устраивает скандальчик местного значения. Здесь его знают, поэтому все начинают ожидать прибытия санаторного полковника для улаживания разгорающегося локального конфликта. Но нетерпеливый генерал выскакивает из застекленного бокса регистраторши и зобиженно начинает докладывать жене о теперешнем бардаке в армии. Очередь тактично молчит и внимательно вслушивается. А я индифферентно, хотя и достаточно громко, обращаюсь к замершему на подоконнике изящному изваянию:
  ---Поздно, Рита, пить боржоми, когда почки отвалились. Правда, «тайгер кэт»?
   Кошка, никак не выказывая своей принадлежности к хищному семейству «груммановых», молчит, зато в меня смотрят насмешливые глаза женщины. Странно, именно эта маленькая пышка с искрящей лаком выездной прически надменно вознесенной головой настолько не понравилась среди публики в очереди, что про себя я даже успел окрестить ее «зажравшейся полковничихой»

                Серным запахом утро умыто,
                Трель к подъему соседский играет клозет,
                И джентльмены, помяты, но бриты,
                Убывают недружно в бювет.
   Светская жизнь в военном санатории «Шкло» по утрам начинается с бювета. Вдохновленные строевым видом «нарзанного» орла в верхах стеклянных скал, курортники пьют воду. По слухам она лечит все, но в эмпирической реальности от ее приема вовнутрь наблюдается разве временное усугубление похмельного синдрома. Так усложняющего выход к завтраку:
                ---С добрым утром, приятно и прочье,..
                В пальцах тремор, как вилку поймать?
                ---В платье красненьком? Прошлою ночью?
                Вилка взята, теперь – благодать.
   За столом нас четверо. Две ,приехавшие в санаторий исключительно лечиться, дамы субкритического возраста, пан Богдан из военного отдела областной администрации и я. Сосед по табльдоту не курит, но, увидев меня, по-дружески тормозится на пятачке перед столовой. На бетонных плитах которого после сытного, согласно армейским нормам санаторного довольствия , завтрака дымя сигаретами накапливаются виртуальные защитники Родины.
  ---Проводишь разведывательную обсервацию? Здесь это актуально. Эти? Не, я тебе компетентно говорю -говно! Та справа,— чернявая стропила, шваль, служит солдаткой в Мукачево у связистов. А рядом с ней—вообще голимая сучка. ****ские истерики катает чаще ,чем прапорщик на боевом дежурстве собственные яйца в кармане брюк.
  ---Смотри! А вот это классная телка ! Жалко,занята и сваливает на днях.
  ---О, Маргарита! Киевлянка Марго. Шикарная лошадь, у нее роман с вертолетчиком из Калинова. Тоже из старого заезда, а в свежем даже глаз положить не на кого. Хреновый контиегентик баб подобрался. Во, сиповка выползла. Эта из нашего. Хочет,аж сцыт по коленям…Ну,извини, Алдан.
   Военный администратор срывается наперерез какой-то появившейся из столовой женщине, а я смотрю вслед той, что « из нашего». Сегодня, в усыпанном мелкими цветочками сарафане, она не надменна. Так, маленькая толстушка, провинциалочка с южных окраин бывшей черты оседлости?
   «Однако, этот Богдан? Мы только четвертый день, как приехали, а он уже всех санаторных баб знает. Не иначе, прикомандированный к областной администрации профессионал-контразведчик?


  Я ошибся. Рена не полковничиха. Она - начальник канцелярии у милицейского полковника Ромарийнива. И вообще не аттестована на офицерское звание.
  ---О, да у вас передовая «контора»? Наверное, с наивысшими процентами раскрываемости преступлений по стране?
  ---С чего ты это взял?
  ---Газеты периодически пишут. Что из окон допросных кабинетов свеженадстроенной мансарды задержанные на тротуар вылетают сигаретными окурками. И уже не единожды, а почти системно.
  ---Над таким не смеются!
  ---Какой смех, леди? Это трагедия, когда народ галицких полицаев начинает бояться больше, чем бандитов.
  ---Пожалуйста, замолчи!
                Вы отвернетесь, взгляд остынет…
                Как марокканская луна
                За край предутренней пустыни
                Уйдя.
                И станет синей тишина
      Над послеполуденной лавочкой в душной тени старой аллеи тишина, правда, повисает не синяя, а ,скорее, темная. Чреватая так быстро вызревшей вероятностью потери знакомства с дамой. Выручает пан Богдан. Он спускается вниз и, увидя нас, покровительственно улыбается. Не забывая по-заговорщицки мне подмигнуть:
  ---На пляж не собираетесь?
  Проматываю головой отрицание, как слышу сбоку тихий злой шепот:
  ---Вали-вали, перышко в задницу на дорожку !
   Потом отчетливо:
  ---Не офицер, а сплетник хуже любой бабы. Уже всех женщин успел обсудить.
                Недосижу, недоскажу,
                Не измараю грязью,
                Желания сожгу
                Без сплетен разных

                Тебя лампадою храню,
                Таинственной и светлой,
                Чтобы душа во дню
                Не крылась пеплом.
   Удивительно, но сварганенная по случаю заявочная самореклама Рене нравится. Мне-совершенно нет. Зато теперь я знаю, что у нее сейчас сын в Одессе у родственников невесты, а во Львове- пустующая трехкомнатная квартира. Появление которой вызывает у безнадежного квартирного аварийщика немедленный приступ седой зависти:
  ---Маяковского- хорошая улица. Секретари обкома обитали на ней в свое время.
  ---У меня папа был директором бутылочного завода. На Подзамче,знаешь? В нашем доме тоже проживал деятель. Первый секретарь обкома комсомола, а потом мер Львова,-Богдан Кицык.
  ---Знаю. Мой бывший директор. Четвертый. Лучше бы он не уходил с «Завода».
   Сейчас странные времена. Разговоры даже малознакомых людей постоянно вертятся вокруг денег:
  ---После распада Союза я потеряла 18 тысяч на сберегательных книжках. А ведь была прилично богатой женщиной.
  ---Ты, по крайней мере, имеешь работу. Да еще и в государственном секторе. У половины Львова сейчас вообще никакой нет.
  ---И что с того? Зарплату за февраль и март мы не получили, ее «заморозили». Хорошо, что хоть отпускные выплатили. А разве это деньги- 114 гривен?
   Мы молчим ,потом меня прорывает:
  ---Однако интересное государство у нас получается? Прямо таки непостижимое по глубине духовности и морали. Зарплаты милиции задерживают, платят мало, работа грязная, нервная, костедробильная, а конкурс в полицайную академию стал выше, чем в мединститут. Как начинается набор курсантов, родительская братва с половины Украины слетается на Городокскую контролировать этот процесс. Народу на улице перед академией больше, чем раньше на Первомайской демонстрации. Разве что,— физиономии раза в три похитрее, чем у трудящихся.
  ---Да, жизнь развернуло…Слава Богу, хоть сыну повезло. Игорь у меня хороший мальчик, через месяц идет в успешную одесскую семью. Недавно сваты приезжали. Чудесные люди, особенно отец невесты. За сына буду спокойна. Я уже сделала молодым на свадьбу подарок. Отдала все золото, что имела.
   Рена замолкает. Изучающее смотрит на меня. Кажется, ей надо выговориться.
  ---Игорь к моему возвращению из санатория должен приехать. Наверное, в последний раз. Он хочет, и я сказала ему, что это нужно, попрощаться здесь, во Львове, со своей первой любовью. Мне жалко эту девочку. Они ведь начали встречаться еще до института, когда оканчивали школу. Я давно, с пяток лет, как в душе считала ее невесткой. Милая, очень порядочная…Согласись, семь лет—большой кусок жизни, его так просто не выбросить Сыну сейчас очень тяжело, я это чувствую.
   Аккуратный ротик дамы сжимается, делая лицо замкнутым и непреклонным:
  --- Но здесь я ничего бы не смогла для них сделать. Плодить нищету? А в Одессе – сильный клан, он хорошо стоит. И берет моего мальчика к себе.
   Нет, времена сейчас, пожалуй ,не столько странные, как подлые…

   Летучий базарчик возникает в санатории ежедневно, сразу после завтрака. Как только в дополнение к вынесенным селянами для курортников молоку и творогу, местные бизнесмены разложатся на невысокой каменной балюстраде перед бюветом своим товаром. Из турецкой галантереи и летних носильных бебехов польских кустарей. А несколько дней тому здесь уже появились первые черешни и керамика,— небольшие, аляповато раскрашенные, статуэтки.
   Увидев меня, куратор стекольного производства от технологического отдела «Завода» шеф-инженер Леда Млынок на секунду замирает. Но тут-же быстро достает из дорожной сумки один за одним несколько укутанных в бумагу предметов, бережно передавая их торгующему мужчине. Возле которого уже выставлена исполненная в голубых тонах маленькая скульптура Матери Божьей. Потом с улыбкой смущения подходит:
  ---Доброе утро, Алдан Алданыч. Да вот,..прошу людей. Потихоньку продается, все, какая ни есть копейка. Моему на скульптурно-керамической тоже не платят. Как у вас?
  ---Отдыхаю, даже оздоравливаюсь. Моторесурс ведь такой, что приходится на антидепрессантах экономить.
  ---Я вам завидую.
  ---Пани Леда, мне что, пообрывать вечером все провода в телефонных кабинках под штабом?
  ---Вы что?---Леда пугается искренне.
  ---Так бросьте бегать каждый вечер на переговоры. Не мордуйте себя.
  ---Вам, Алданыч,легко говорить, а у нас весь отдел под расписку уведомлен о предстоящем 19 июля завкоме.
  ---Вас разве вызывают?
  ---Вернусь из отпуска-вызовут. Куда я денусь? Ведь под сокращение идут полностью наш технологический отдел, плановый и ООТиЗ. Сбыт, частично инструментальщики и транспортный цех. Сокращают все отделы и службы, акционеры которых голосовали против Глухарского.
  ---Не может быть такого, Леда. Выкосить в одночасье основные подразделения «Завода»? Не верю, что Пашке Глухарю удастся так бзыкануть по-хамски. Есть же в этой сраной державе хоть какая-то государственная власть?
  ---Вы просто не знаете, Алданыч, Глухарского. Он ужасно мстительный, даже страшный, человек. Такие не прощают.
   Я молчу. Если бы эта, обычно крайне сдержанная, деликатная дама знала, как она умудряется при встречах портить мне санаторную жизнь? Ее постоянно донельзя расстроенное лицо в моей памяти уже напрямую ассоциируется с листком голубовато-серой бумаги—избирательным бюллетнем на 3140 акций…

   С мест отдыха я привык иногда съезжать раньше срока, под настроение. Быстро и не громко, почти по-английски. В этот раз покидать санаторий не хочется, но придется. Деньги кончились.
  ---Я обещал Шурке отработать за нее пару смен. Ей в Польшу надо, на день рождения Янека, мужа подруги---демонстрируя пример корпоративной взаимовыручки, вру Рене.
   Мы сидим у меня на балконе. С привезенной из субботней поездки во Львов бутылкой дешевого портвейна. Лениво разглядывая некрасивые и надоевшие пейзажи. Из холмов нарытой земли, торчащих металлических конструкций и залитого мертвой водой громадного пространства технического отстойника. Вся эта безжизненная дрянь начинается сразу за верхушками деревьев санаторного парка и тянется аж до горизонта. Где чернеет какой-то большой производственный корпус с замершими около него звеньями железнодорожных составов из цистерн и вагонов. Раньше здесь добывали самородную серу.
  ---Ты записал мои номера?---спрашивает подруга
   Показываю внутреннюю обложку «Фитотерапии» и она удовлетворенно ухмыляется. Прочитав напротив двух рядков цифр—Рений Васильевич.
               
                Я тебе позвоню,
                Когда старые клены
                Тронет золотом росчерк
                Ушедших стрижей,
                Паутинками лето
                Запутает в кронах
                Над тропою, дымящей
                От вечных дождей
  ---Ты собираешься мне звонить осенью?
   Ах, какие интонации?! И как приятно успокаивать милицейскую леди:
  ---Да нет же, конечно нет. Так, поэтические понты бумагомарателя.
   Снова лгу. В этот раз-себе. Ибо остро чувствую, что директорскую дочку, бывшую сотрудницу сектора учета Красноармейского райкома партии, а теперь—начальника милицейской канцелярии, мне не удержать возле себя
               
                Столько слов?! Красивых и не очень,
                Нет, тебе не написал никто.
                Лгу ли я, пером мясницки сочным,
                Грязь прикрыв запахнутым пальто?..
               
     ---Те самые, что приходили.---говорит гражданская жена, выглянув в окно кухни после, как всегда-неожиданной, трескотни звонка на стене флигеля.
   В сиреневых сумерках позднего июльского вечера на дне дворового колодца стоит Лилька с каким-то мужчиной. Скорее всего—вторым мужем.
  ---Привет! Познакомься,Алдан, это Володя. Мы уезжаем. Помнишь, осенью ты говорил про коробки?
  ---Хоть вагон
  ---А скотча,..нету?
  ---Лильк, я в отпуске, извини, ни мотка.
  ---Вот это—да?!!---худой,с аккуратной бородкой,мужчина удивленно останавливается в дверях большой комнаты «свиной» квартиры. Когда видит ее на треть заваленной связками разобранных коробов. Картонную тару, в ожидании отселения , я «коллекционирую» восьмой год, собрав у себя всю электротехническую Европу.
  ---Володя, у вас вещи морем пойдут? Выбирайте шитую скрепками, она прочнее.
  ---Муж?---шепотом спрашиваю у Лильки
  ---Скорее—багаж. Алдан, я храню все твои стихи мне. Уже спрятала и упаковала---тоже шепотом отвечает бывшая коллега.
   Кроме последних. Появившихся после звонка поздней осенью. Наверное, Лильке в тот вечер было ужасно плохо?
                Ну,здравствуй,Ли,
                Что соткана из пауз
                В ноябрьских сумерках пробившимся звонком,
                Из прошлого угли,
                Оставшаяся малость,
                Вздыхают на ветрах лиловым огоньком.

                Уходишь,Ли?
                В такую непогоду?
                Галиция набрякла злым дождем.
                Нетрудного пути,
                Без круговерти брода.
                А, может, просто «это»--переждем?

   Из отпуска я выхожу сегодня. Субботним вечером в ночную смену.
   Повисшее над девятиэтажками Сыхова закатное солнце оставило в оврагах Вулецкого леса быстро густеющие сумерки и навстречу,Пчелиной улицей, спускаются возвращающиеся по домам грибники. Зовущее мекают привязанные напротив проходной «Завода» козы, а ближе к бетонному забору «Изолятора» тлеет вертикальным столбом дыма подожженный мусорник. Тепло и благостно, аж до одури.
  ---Ты?! Уже на работу? А я думала, сегодня еще Вася будет за тебя.
   Голубые глаза Нины Циолковской горят удивлением.
  ---Как отдыхалось?
  ---Так, что даже не верится. Три недели призабытого рая. Еще того- совдеповского. Санаторная классика из бювета с орлом на скале из кусков эрклеза. Официанток в столовой и ежеутреннего обсуждения за столом меню на послезавтра. Парк сразу с двумя главными аллеями—старой и новой. И вечерними променадами по ним публики. Знаешь, бабы шмуток навезут, а потом их проветривают каждый вечер на себе. Поочередно.
  ---Как это ты сумел урвать путевку?
  ---Чисто случайно, на акционерной «стрелке» кое-кого встретил.
  ---Бухгалтершу завкома, наверное?
  ---Ну. Слушай, а как твой родич? Он тогда с трибуны мощно попер на «Завод-Ротан». Жалко, эта профсоюзная шавка, Миш.-Миш. Пацюк, помешал.
   ---Никак, уже никак. И я ухожу. Сегодня последний день отрабатывала.
  ---Тебя, что, тоже Глухарь достал?
  ---Меня? Нет, я ухожу сама Во вторник уезжаю.
  ---На совсем?
  ---Не знаю. Пока на работу,..в Италию.
  ---Куда?! В Италию? Я вообще впервые слышу, что туда можно ехать.
  ---Я по туристической визе еду.
  ---А дети?
  ---С мамой остаются. А что делать? Если нас «Доцент» тоже будет перепихивать по 8 часов. Зачем он это делает? Платонин готовится уйти, Богдан Кувшинский,..Народ говорит, «котихи»на его ушах повисли. Особенно старшая.
      Нина расстроена, это видно сразу. У нее какие-то неприятности с глазами, и те сейчас мечутся по конторке голубыми лучиками. Красивыми и тревожными, как лазерное шоу.
  ---Мадам, а кто без тебя будет дегустировать языком травильный раствор? Мы ведь план по матированной колбе провалим.
   Последняя грустная и оттого, наверное, глупая шутка.
  ---Ну, что? Держись, коллега!---Циолковская встает и тянется к полиэтиленовым кулькам с накопившимися за время работы лахами.
  ---Да, Алдан, вы с малым свои акции еще не продали?
  ---Кому?
  ---Объявление на проходной висит, сразу после акционерного собрания появилось.
  ---Я же из отпуска. А на доски объявлений не смотрю уже лет пять.Сама знаешь, что на них.
  --- Придержи, если есть возможность. По 25 копеек не продавай. Дядя говорит, похоже, по «Заводу»что-то начинает закручиваться серьезное.
  ---Чао, мать! Счастья тебе, Нинулька.
   Наверное, мне никогда не понять, как последние годы выкручивалась по жизни эта леди с искрящими глазами. Без мужа, с двумя детьми и пожилой мамой.

  ---Уже пришли---успокаивающе произносит Рена.
   Заметив, что в проходном дворике между академика Павлова и Маяковского я на ходу меняю в руках обе ее дорожные сумки.
  ---Вот мои окна.
   Улица освещена слабо, но рассмотреться можно. Низкий,всего в полутора метрах от тротуара, бельэтаж солидного здания. С арками широких приплюснутых окон. Архитектор видимо чувствовал, что квартира получается темной и массивный эркер навесил побоку. Прямо над соседней оконной парой, скорее всего-дворницкой.
  ---Все! Вот я и дома.---с облегчением говорит хозяйка и сразу звонит по телефону из прихожей:
  ---Ты, Жанна? Прибыла. Да, благополучно, снимай меня с контроля.
   Потом мне:
  ---Проходи, проходи в гостиную.
  За порогом останавливаюсь. После размена отцовской квартиры я успел отвыкнуть от больших и высоких комнат. В которых обязательная, сверкающая полиэфирным лаком, стенка нормально уживается со стоящим рядом с окном спокойным сервантом орехового дерева и матовым лоском прихотливой текстуры карельской березы на дверцах большого платяного шкафа. Сохранив еще место в углу для черного пианино и круглого стола посредине комнаты.
   При свете неполной люстры делаю шаг к книжным полкам и вздрагиваю. В комнате внезапно звучит пианино. Одиночным тонким звуком, который в ночной тишине держится невыносимо долго.
  ---Рена, это не я ,оно само---полушепотом объясняю закрытым в спальню дверям.
  ---У тебя шаг, как у тяжеловоза---говорит появившаяся хозяйка---вот моя спальня.
  В мягком полусвете зажженного торшера вытянутый по вертикали прямоугольник настенного коврика сразу лезет в глаза. По абсолютно черному фону распятый Иисус Христос с опущенной на грудь головой. Тканая икона висит в ногах широкой низкой кровати и я теряюсь:»Как она засыпает? Ведь страшно?» 
  ---Где будем отмечать прибытие? В гостиной?
  ---Может в кухне? Я- курящий
  ---Будешь выходить на балкон
   И, видя непонимание, объясняет:
  ---На кухонный.
   Сидя за круглым столом мы празднуем нашу львовскую встречу. И чем дольше я здесь нахожусь, тем яснее понимаю, что эта, приличная по старым меркам, квартира так и остается до сих пор насквозь родительской. С фотографиями папы и мамы на низком серванте, навсегда замершим маятником настенных часов с подтянутыми до упора гирями. Нагромождением разностильной мебели, что собиралась не одним десятком лет. С забытым пианино и непременным набором модного чтива времен средины шестидесятых. И з подписных изданий советских классиков, Кронина, Олдриджа, С. Цвейга,..От Рены здесь только черный коврик над кроватью и развешенные повсюду серые поганки веревочных макраме.
  ---Ну, как тебе квартира? Хорошая, правда?---спрашивает хозяйка, когда я возвращаюсь после курения на балконе.
   Кухня, большая и яркая, мне нравится. И невысокий, во дворик, балкон из нее тоже. Правда я еще не видел детской.
  ---Хорошая---повторяю послушным эхом.
  ---В ней можно жить. Жить бы да жить?..Мне, наверное, придется ее менять.
   Молчу. А что я могу ответить, если жилье и деньги для меня сейчас тоже стали самыми добивающими, неразгребаемыми проблемами?
  ---Сюда хозяин нужен---вопросительно глядя в упор, продолжает Рена---я не могу ее уже оплачивать.
   Зачем она мне это говорит? Похоже. Ей нужен спонсор?.Сейчас многие бабы находятся в таком положении, что готовы стать содержанками. Ну, однако, и нашла кому рассказывать? Попытаться боевым разворотом уйти?
  ---Рена, напротив кухни что это за низкое здание.С прорезями вертикальных окон. Не конференц-зал  Облздравотдела?
   Глаза женщины настораживаются:
  ---Ты откуда это знаешь? Бывал здесь раньше?
   Сумею ли объяснить?
  ---Я  —сын топографа. Медики ведь сразу за углом твоего дома.
   Кажется, сумел
  ---Сделаю кофе? Ты на ночь пьешь?
                Вот!
                Случилось и стряслось!..
                Фар ползут по шторам блики,
                Жжет истерзанный Христос,
                Нависая скорбным ликом

                Ирреальностью ночной
                Лабиринт чужой квартиры,
                Под расстроенной струной
                Гаснет фистулой мотивчик…
  ---Я пойду?
  ---Как хочешь. Дашь знать после 25-го? Помни, я никогда не звоню мужчинам сама.
  ---Позвоню. У тебя было так хорошо, что уходить…
  ---Да, это очень хорошая квартира. Жалко, если придется ее менять
   Снова тема квартиры. Она ищет богатого мужчину. Похоже, в этот раз я не ошибаюсь. Ведь никогда раньше у меня не было такого острого ощущения близкой утраты женщины:

                Все сказала
                Необъятным «здравствуй»?
                Так его не скажешь
                Невзначай,
                И, наверное,
                Станет страшно,
                Когда так-же вымолвишь
                ---« прощай».

   В винном отделе «сквозняка» изучаю экспозицию на полках.
«Пожалуй коньяк резковат, да и крепок излишне. Может, взять ликерчика? Он мягче и вкуснее одинарной «конины». Вон того, в красивых художественных бутылках, похожих на переразмеренные парфюмерные флаконы»
    ---Алдан?!
  Худощавая дама смотрит внимательно в упор. Большие глаза ждут, а я не знаю, что ответить.
  ---Не узнаешь? Галя,..сестра Вовы Кравцова.
  ---Галка! Здравствуй, Галочка. Сколько времени?! Еще раз, здравствуй!
   Я действительно рад нечаянной встрече с когда-то потрясающе худой, почти бестелесной в своей ненавязчивости, девчонкой из детства. Которую не видел почти сорок лет. Будучи старшей сестрой,  тихая Галка совсем не мешала нам с хромым Вовкой Кравцовым, жить в шкодливой динамике уличного бытия. Тогда я ее просто не замечал.      
  ---Как хорошо, Алдан, что встретила тебя. Сможем попрощаться. Мы на следующей неделе уезжаем из Украины.
  ---Что ж, счастья вам, Галя.
  ---А что делать? Здесь стало совсем…Вовка уже третий год, как живет в Израиле. Мы к нему едем.
  ---Привет ему. И всем вам – здоровья, счастья.
   Прохлада чужой щеки, приподнятая рука. И взгляд, уже потом, на выходе. Из почти пустого, как ночной перрон, когда-то самого известного львовского гастронома. Раньше в эти часы постоянно дежуривший «сквозняк» был всегда полон веселой вечерней жизни…



  ---Сегодня вечеринки, наверное, не получится---замкнуто говорит Рена и отставляет невыпитую рюмку.
   Красивый ликер оказался мерзостью, в которую национальный товаропроизводитель постеснялся даже положить достаточно сахару
  ---Я, кажется, беременна---глаза подруги оживают, она явно ждет реакции.
  ---Да-а?..
  ---Бр-р, это такая гадость. У меня сразу начинается интоксикация организма. Врачи, лекарства…Не хватало еще только рожать за сорок.
  ---Сколько сейчас стоит аборт?---наверное, в моем голосе слишком много сомнения
  ---Не знаю. Нет, сегодня вечеринки не будет.
   Пора откланиваться. Из такой уютной, ярко освещенной, ночной кухни. С тихо страдающим в динамиках магнитолы голосом Гребенщикова серым жако из Вертинского:
               
                …Жамэ,жамэ,жамэ,
                И плакал по-французски.
   Вечером следующего дня, устав от бесплодных поисков быстрой комбинации в 150-200 гривен, звоню прямо со смены:
  ---Слушай, Рена. Тут какая-то ошибка? Я реконструировал в памяти все, и до мелочей. Поминутно. Ты никак не могла «залететь», в этих делах я дрессирован до уровня безусловных инстинктов.
  ---Да?..
   Телефонная трубка тихо дышит:
  ---Ну, что ж,..дрессируй себя дальше. Успехов!

                Разорвали лохмотья циклона
                И ушли в первых числах стрижи,
                И смывают дурманов попоны
                Некрасивые в август дожди

                Уже скомкана летняя тема,
                Дышит чадом курортный роман,
                И опять, по рисованной схеме,
                Катит тряский, но свой, шарабан.

   Сегодня, в канун Нового года, пошел неуверенный снег. Редкие снежинки косо планируют в пространстве оконной рамы и гаснут на жухлой траве газона. По веранде домика за заводским забором пляшет гирлянда огней, а поодаль нарядно светится в развешенных лампочках небольшое деревцо в чьем-то саду
   Позвонить?
   Спаренный с аппаратом в кабинете цехового босса мой телефон уже свободен от любопытства. Я только что произвел рутинную разведку, приемная оказалась закрытой на ключ.
   Поздравить с Новым годом?
   В трубке женский, но совсем незнакомый голос:
  ---Але?
   «Неужели они так рано водку пить собрались?»
  ---Пожалуйста, Рену?
  ---Она не живет тут.
  ---Простите, это 76-49-51 ?
  ---Я вам говорю, она здесь уже не живет!
   Что ж, раз начал? Придется воспользоваться милицейским коммутатором, у этих вся открытая телефония с «78»-ти. Если, конечно, управление ментовского околотка еще не разбежалось на встречу Нового года.
  ---Пожалуйста, пани Рену?
  ---А кто ее?..---в трубке настороженный девичий голос
  ---Знакомый. Алдан.
   Короткая пауза, но, по-видимому, моя прокуренная глотка узнана.
  ---Она уволилась. Продала квартиру и уехала в Одессу к сыну.

                Ты – кто?
                Кровью поеная птица?
                Горя сколочек—черница?
                Мужиков других царица?
                Триедина? Иль никто?

                Привиденье?
                Наважденье?
                Изумрудно-синий рок?
                И кричит предупрежденье
                Упреждения звонок

                Круг очертят
                Злые черти
                И у самой той черты
                Неотвязно безобразны
                Так манящие черты.
     О       В        А       Я                Г            Л       А          В           А
               
                Рента местоположения . Вор   (12)

   Мой дворик, средневековый и почти итальянский, с торчащими из стен каменными пилонами, когда-то державшими опоясывавший его поверху балкон, посещается часто. Но почему-то в основном одиночными туристами из аборигенов. Причем, очутившись в нем, те сразу принимаются отыскивать самый темный из его шести углов. Тогда экстренно приходится предлагать свои услуги в качестве гида. Варьируя их от:
  ---На ***! Быстро!
До почти что по дипломатическому этикету протокольного:
  ---Прошу пана, вы уверены, что вам нужно именно сюда? Первый ОбщеОбщинный бесплатный туалет находится в ратуше. Напротив дома.
   Сообразуясь по ситуации от возраста и просматриваемого объема бицепсов туриста.
   Но сегодняшняя утренняя визитерша не высматривает углы, а с неподдельным интересом пялится смуглым лицом на фасад аварийного флигеля. Это интригует:
  ---Нравится?
  ---Пан Кайзервальдский? Не ошиблась?
   От неожиданности глухо мычу:
  ---У-угу.
  ---Меня зовут Полина Ивановна. Я—начальник отдела Управления коммунального жилья. Почему вы не заходите к нам? Не добиваетесь, чтобы вас отселили?
   Вздрагивю от «добиваетесь». Сейчас это самое распространенное слово, полностью вытеснившее старорежимное «положено». Но практическая реализация его широчайшего смыслового спектра, особенно по части получения материальных благ, требует, как правило, наличных денег. Желательно в зеленой валюте. Относительно небольших, чтобы без проблем получит инвалидность по любому, из приглянувшихся клиенту, наименованию в списке общих заболеваний. Несколько больших,--когда к этому захочется присовокупить экономически выгодный статус тяжко репрессированного какой-нибудь из предшествовавших нынешней властей. Но квартира?..
  ---А чего ходить? Ваша фирма за семь лет моего суверенного княжения в этом замке ничего кроме общаг и выбракованных ЖЭКами дворницких нам не предлагала. Мне и здесь непогано, привык…
  ---Напрасно. Ваша жена дома?
  ---Бывшая! С 1989 года как бывшая.
  ---Да-да, конечно «бывшая»---женщина смеется с удовольствием.
  ---Дома. Открыть? Будете смотреть апартаменты?
  ---Нет, спасибо, и так вижу. Ну, до свидания. Заходите к нам, пан Кайзервальдский, заходите.
   Смотрю вслед. Низенькая, в не очень завлекательном сером костюмчике. Но глаза веселые.



      Мы дорабатываем цикл из трех утренних смен и сегодня бабы-упаковщицы решаются на прокрутку своей фирменной комбинации. Прокручивают они ее для меня регулярно, дважды в году. Весной и на исходе лета.
  ---Так что, Алданыч, мне писать заявление за свой счет?
  ---Мария, ну какой вам резон в спешке ехать за тысячу километров к сыну на выходной? Чуть подождите. Колбой цех уже забили под завязку, скоро ляжем в простой. Тогда вас всех за свой счет выпрут «на недельку до второго».
  ---Вы меня неправильно поняли. Я не проведывать еду. Сын на дембель идет. Нужно срочно одежду отвезти и забрать его домой.
 ---Как это забрать? Он что, сам из Крыма до Львова не доедет?
  ---Так! А вы как думали? Не те часы, когда вы служили. Сейчас войско одежды не дает и солдат билетами не обеспечивает.
  ---Охуеть можно от такой армии? А со своим шмайсером не надо призываться?---сам не замечая того,удивляюсь матом.---Он не в знаменитом дивизионе подводных лодок служит?
  ---Нет, морская пехота.
  ---О! Наверное, тоже картошку в Крыму охраняет?
   Женщины смеются.
   Этим летом временно дислоцированная в сельской школе древнего Звенигорода воинская часть охраняла приехавших с миссией доброй воли голландских агрономов, технику и выделенные им гектары природных торфянистых «польдеров»...
  Первая боевая сводка поступила сразу, еще за несколько дней до начала посадочной страды. Прибывший на ночную смену засыпщик Ваня Бетлив с кривой ухмылкой информировал коллег:
  ---Хер его знает, что и по каким нормам они будут выращивать на тех полях. Наши хлопы уже с****или четыре меха ихней элитной посадочной картошки и тихо закапывают в землю на своих огородах.
   Я молчу и первой не выдерживает Зоряна. Она срывается в неподготовленную атаку:
  ---Та чего там писать? Поставьте Марии «восьмерку». Мы же не против, отработаем без нее.
  ---А потом она за тебя? И за Стефу, за Светку,..Сколько у тебя в этом году огородов под картошкой?
  ---Три!---радостно выпаливает Зорька и снова все смеются.
   Что ж, бульба-это святое. Особенно сейчас.


   Еще ранним вечером, изредка выползая из собирающихся комков черных снеговых тучек, над Сыховом одуряющее ярко и тревожно светило солнце. Потом пришла темень, с дождем и порывами ночных ветров. Светя спичкой в низком туннеле коридора быстро проскакиваю из брамы во двор. Сожительница не позабыла зажечь фонарь и тот раскачивается, выхватывая искрящим в косых каплях конусом света черные углы подворья.Чтобы тут-же их потерять. И в кухне, несмотря на полночь,тоже горит лампа
  ---Завтра с утра будь дома. К тебе придет маклер.---сразу здоровается, обычно в этот час спящая, гражданская жена.
  ---Кто?..Не понял? Кто ко мне придет?! Какой еще маклер?
  ---Маклер. Твой маклер по квартирам. От горсовета. К нам с Сережей тоже приходил. Только другой, постарше. Мы уже даже две квартиры осмотрели.
  ---Дают? И где?
  ---Одна на Сыхове. Две комнаты на восьмом этаже. В прекрасном состоянии, батареи чугунные, лакированный паркет,..
  ---Конкретней? В каком месте?
  ---Не знаю, я там впервые была. С балкона за домом видны какие-то поля и коровники.
  ---Свинарники, мадам. Это квартал Беверли-Хиллз в южной оконечности Санта- Барбары. Восьмой? Значит холодная вода- раз в неделю, горячая ,правда, чаще. И чего вы там без меня нарешали?
  ---Сережа тоже говорит, что с водой там проблемы. Ему другая квартира понравилась. В центре, у ЦУМа.
  ---Согласились?
  ---Мы-да, только маклер сомневается, что исполком утвердит 54 метра на двух человек.
  ---Н-да, интересно, а зачем он ее вам показывал?
      Утренний звонок «моего маклера» дребезжит на стене флигеля перед обедом. Оттого, наверное, так длинно и требовательно.
  ---Святослав. Можно-,Славик. Я занимаюсь вашей квартирой. Подождите меня сейчас у входа в ратушу, только заскочу в 26-й и поедем смотреть. Есть вариантик.
   Маклер аккуратно ведет свой «пассат» по бывшей Ленина. «Красивая машина. И редкая во Львове. Да и прическа у ее владельца- классическая полька, такую сейчас не каждый парикмахер соорудит. С чего это львовской голытьбой занялись серьезные ребята?»
  ---Пан Святослав, а что, собственно, в нашем лесу сдохло?
   Маклер вздрагивает, своим вопросом я сбил ход его мыслей.
  ---А? Ну, вам очень повезло. Во время своего пребывания Кучма обратил внимание на плохое состояние площади Рынок. И обещал помочь городу в отселении жильцов «авариек, чтобы тот смог начать ремонты зданий. Из Киева пришел первый миллион.
  ---Спасибо, а сколько их должно быть?
   Вопрос веселит Славика
  ---По слухам—пять, а сколько будет?..Мы работаем под реальные деньги.
   Машина, не доезжая церкви святых Петра и Павла, сворачивает влево и немного карабкается вверх булыжником Нежинской. Крепкий угловой дом, третий этаж. Неправильной планировки, но симпатичная, с видом на старый грецкий орех, квартирка.
  ---Согласен.
  ---Прекрасно. Идите к Полине и пишите заявление. На этот адрес---маклер протягивает бумажку---Могу подвезти к центру?
  --Спасибо, пройдусь.
   Но я никуда не иду, а задумчиво смотрю на бордово-розовый теребовлянский песчаник тротуарных плит. В полутора сотне метров, сначала вверх по Островского, потом- вниз по Песковой, стоит дом. В котором я прожил свои первые тридцать лет. Неужели возвращаюсь?
   Вечером Святослав появляется снова. Уже темно и я готовлюсь в ночную.
  ---Вы одеты? Это хорошо.Подойдите прямо сейчас на Коперника. У магазина спорттоваров, знаете где?, стоит моя машина, в ней жена. А я тут быстренько зайду в пару домов, потом мы с вами посмотрим квартиру.
  ---Мы же утром смотрели?
  ---Та квартира уже ушла. Эта, что я вам сейчас покажу, больше и лучше.
   Сворачиваем в оформленный порталом, тянущийся вглубь здания, открытый подъезд и подымаемся высокими маршами лестницы. Опоясавший квадратный столб шахты лифта.
  ---Здесь общий коридор, но квартира отдельная---на ходу морально подготавливает меня  Святослав.
   Пожилая еврейка, похоже, нас ждет
  ---Смотрите!---сразу командует маклер.
   Смотрю. Маленькую кухню с двумя дверями и третьей- непонятной дверцей. За которой оказывается ванная. Потом огромную с большим венским окном комнату. Восторг вызывает батарея отопления. Ее высота далеко за метр и установлена она, естественно, не под подоконником, а у боковой стены. Раритетным  чугунным комодом.
  ---Ну, что?---спрашивает Славик и почему-то выразительно смотрит на хозяйку
   Послушно закатываю глаза к потолку и развожу руками:
  ---А я на все согласная.
  ---Вот и добренько---подводит итог своему трудовому дню маклер---На днях заскочу к вам и напишем новое заявление в исполком.
   Он улыбается, пожилая хозяйка- тоже. Я – почему-то колеблюсь. Более сорока лет тому под началом сына заместителя командира Отдельного батальона связи Борьки Широкова мы уже пытались проникнуть на вечерний киносеанс в Клуб Управления погранвойсками Юго-Западного направления. Тогда тот располагался на первом этаже именно этого большого солидного здания.
   Маклеры исчезли. Одновременно оба. Более месяца тому. Сожительница тихо, про себя, паникует и рвется разведывательным рейдом на вражескую территорию- в горсовет. Я отговариваю:
  ---Что тебе это даст? Миллиона, судя по всему, давно уже нет. Эти шустрые пацаны его сожрали буквально за один день. Надо ждать. Казна подкинет, сами появятся…
 

   Дергаясь на одной ноге, успеваю другой проткнуть узкую штанину рабочих брюк, как раскрывшийся дверной проем заполняет внушительная элегантность секретарши «Доцента». Первая леди пожарного ведомства области скучно досиживает в приемной шефа последние месяцы перед выходом на пенсию.
  ---Привет, Алданыч. Ты на смену?
  Прячу дырявый правый носок в оказавшуюся ближней полость левой туфли и здороваюсь:
  ---Йо-йо, пане полковнику мой синеокий.
  ---Оставь, ты же знаешь, я не люблю этой песни. Где Соцкий?
   Сдающего как раз сейчас мне смену Игоря Соцкого я еще не видел
  ---Где-то бегает по цеху.
  ---Найдешь? И к шефу, вызывает обоих.
   Коллегу я ,естественно, нахожу. Но идти с ним сейчас в кабинет нет никакой возможности. Игорек уже совершенно не держит принятых в стекольном производстве штатных доз самогоняры. Надежно спрятанный своими спонсорами-работягами, начальник смены «Б» спит на полу заднего отделения пирометрии печи.
  ---Где Соцкий?
   Тон начальника цеха настораживает
  ---Ребята говорят, в заводскую поликлинику ушел. У него трофическая язва на ноге снова открылась.
  ---Пусть пьет больше! Я вас обоих хотел…Ладно, разберемся пока с тобой. Ты кончишь мутить воду? Или нет?
  ---Какую?
  ---Не придуривайся! Он, видите ли не знает? Я знаю, кто баламутит людей на двенадцатичасовой график. Ты и Соцкий. Так вот, имей ввиду, еще раз об этом услышу и вы оба пойдете не по 12, а на все 24 часа. З а проходную!
   Молчу, зная, что без одобрительных взглядов обеих «котих» с осуждающе поджатыми как у монашек, губами, «Доцент» в режиме автономного монотрепа выдыхается быстро.
  ---Соцкий сказал тебе, что на четыре надо собрать людей в столовую?
  ---Я же его не видел.
  ---Вот так вы и работаете. Даже смены не сдаете друг другу. Свободен!
   Аккуратненько закрываю дверь и полушепотом спрашиваю секретаршу:
  ---Галочка, а что там на четыре в столовой?
  ---Генеральный директор хочет встретиться с рабочими.
   Это атасно и я ,глянув на часы,с усердием рысю по участкам цеха
  ---Нина, своих людей,..Знаешь?
  «Ну и народец здесь? Одни просят помочь, другие мочат начальству.»
   Месяца два тому, с подачи советниц-сестричек своего кабинетного секретариата, «Доцент» перевел шесть лет проработавшее в режиме 12-ти часового графика непрерывное производство на восьмичасовой рабочий день. И укомплектованный в основном сельскими жителями цех взвыл. Ездить на работу и с работы стало не на чем и не за что. Напуганная разбоем на дорогах, местная шоферня стала бояться ночных трасс и рабочие напрасно выстаивали на остановках шестичасовую рань и предполуночье октябрьских, а потом- ноябрьских, вечеров. Кроме того им , третий год не получавшим зарплаты деньгами, уже приходилось оплачивать не 15, а 23 поездки в месяц.
   «Начальство как будто специально вытворяет все, чтобы рабочие-акционеры побежали с «Завода».
  ---Валера, без десяти четыре откатись каруселью. Бабы на собрание идут. Подкат по команде.
   Бабы-упаковщицы пришли сразу. С просьбой написать заявление. Они еще помнили, как шесть лет тому по указанию Петровича я готовил распоряжение о переводе непрерывного производства на 12-ти часовой рабочий день.
   «Риббон-процесс»--суровое изобретение, с пересменками на ходу, в 20-ти секундном интервале между двумя коробками на сыпке, и сегодня после смены я снова увижу свою упаковку. Уже выкатившуюся всполоханной стайкой на ночное шоссе. Женщины почему-то всегда становятся на трассе гуськом. Увидев редкий после одиннадцати вечера свет автомобильных фар, делают неуверенный полушаг вперед и вытягивают руки. Иногда «ламбада ночного асфальта» затягивается до часу ночи и тогда они, преодолев возмущенное бурчание разбуженного звонком охранника, возвращаются в цех. Чтобы следующим днем, в 15-00, снова стать к конвейерам «Риббона».
   Пара охранников с трудом затаскивает в переполненную народом столовую доставленный из «белого дома» большой телевизор. За ними- инженер по сигнализации с видеомагнитофоном под мышкой. Последним появляется в сопровождении «Доцента» Глухарский. Он держит коробку с кассетой и , стоя,темным лицом внимательно вглядывается в рабочих. Явно недоумевающих при виде появившейся техники. Начальник цеха поднимает руку, призывая к тишине, но Глухарский мягким жестом отстраняет его:
  ---Уважаемые друзья! Думаю, я знаю, что вас сейчас интересует более всего. Зарплата?! Именно поэтому я сегодня пришел к вам. Чтобы информировать о тех усилиях, которые предпринимает в этом вопросе ваш директор. Только что я вернулся с форума бизнес- лиги, который проходил в Киеве. Сейчас вы это все увидите. Готово? Давай!
   На блеклом экране старого телевизора появляется тусклое, подпрыгивающее изображение заполненного зала. Крупным планом сидящий Глухарский. Потом он снова,но уже в группе стоящих участников. Камера обводит длинный стол президиума. С недовольным лицом Президента Украины и внушительной круглой физиономией Молдавана. Затем- трибуна со стоящим на ней Глухарским.
  ---Вот, я выступаю…---начиная комментировать, генеральный директор тычет пальцем в лацкан собственного пиджака на экране телевизора.
  ---В том самом единственном костюме, который теща подарила еще за «советов»?---громко слышится из угла столовой. И сразу оттуда же раздается невежливый гогот работяг. О легендарном,упоминавшимся на нескольких собраниях кряду, костюме слышали почти все.
   Перепуганный донельзя начальник цеха увещивающе трясет ладонью и скорбно мотает головой. Но Гллухарский старается смеха не слышать. Он резко смотрит на инженера и тот быстро отлавливает нужные кадры. Уже слезший с трибуны Павло Безбрудович подходит к столу президиума и обращается к Кучме.
  ---Смотрите! Я вручаю Президенту Украины библию и говорю ему, что не выплачивать рабочим заработную плату—великий грех перед Богом и людьми!---Глухарский торжествующе смотрит на аудиторию.
   Рабочие молчат. Потом медленно разбредаются. По участкам, рабочим местам.



   Около половины восьмого и чайник на плите тихо заводит свою первую утреннюю песню. Внезапно накрываемую резкой трескотней взбесившегося школьного звонка. С удивлением вглядываюсь в серый рассвет двора. И, схватив с гвоздя дежурный комплект ключей, качусь по лестнице. На ходу подтягивая сползающее трико и пытаясь разглядеть на полу низа уже успевший свалиться с ноги шлепанец.
  ---Здравствуйте.---маклер Славик приветствует меня так, как будто мы расстались не позднее вчерашнего вечера.
  ---Доб-рый де-ень?
  ---Вы еще не одеты? Одевайтесь побыстрее! Сейчас…
  ---Святослав, а, может, не надо? Бензин я не оплачиваю, вообще очень даже нормально продолжаю жить здесь…
  ---Не валяйте дурака! Я тогда забыл вам сказать, что там, на Горького, где раньше был кинотеатр «Пионер», ванная устроена  прямо в шахте лифта. Представляете: вы купаетесь зная, что под вами десять, нет,- метров пятнадцать, зияющей пропасти? Быстро одевайтесь, сегодня у меня есть просто шикарная квартира.
  ---Мне нужно побриться. Пятнадцать минут?
  ---Потом, потом побреетесь. Мы можем не застать хозяина, уйдет по делам.
   Хозяин квартиры оказывается бизнесменом. Он открывает нам после третьего звонка, не отрывая трубки радиотелефона от уха. Бродит с ней по кухне, а мы с маклером водим за ним головами,ожидая окончания деловых переговоров.Судя по виднеющейся в коридоре распахнутой боковой двери, они начались еще там.
  --Гоша, ты не передумал? Будешь продавть эту квартиру?---сразу спрашивает Святослав.
  «О, да они знакомы»
  ---Нет, не передумал.
  ---Приватизирована?
  ---Конечно
  ---Прекрасно. Вот клиент. Смотрите!
  Смотрю. Большую, о двух окнах на улицу, комнату, санузел, коридор и возвращаюсь в кухню. Настоящую большую кухню настоящей квартиры.
  ---Ну, что?---ради формальности спрашивает маклер,хотя, вижу, он не сомневается в моем ответе.
  ---Мне лечь? Встать? Или, как прикажете?
   У чернявого хозяина- бизнесмена ощутимо округляются глаза, а Славик смеется:
  ---Значит идите прямо сейчас к Полине и пишите заявление. Гоша, достань документы на квартирку!
  ---Прямо сейчас не получится, муниципал не пустит. И что, если Полина Ивановна…
  ---Тогда сразу после обеда. Скажете –« прислал Святослав»
   Вечером мы встречаемся снова. В «итальянском дворике». Маклер спешит навстречу и я отчего-то сразу хватаюсь за железные перила лестнички в три ступеньки.
  ---Успокойтесь, успокойтесь! Не к вам. Вы заявление подали Полине? Добренько! Так вот, у меня для вашей супруги есть чудесная квартира. В районе политехнического института. Посмотрите!
   Славик быстро достает кальку поэтажного плана и разворачивает шуршащую бумагу.
  ---Какие комнаты?! Два входа, громадная кухня. Даже не знаю, сможет ли она ее оплачивать? Супруга дома ?
   ---Нет.
  ---Плохо. Ну, вы сможете ей передать, чтобы завтра не позже пол-девятого утра подошла к…



  Сожительница сталкивается со своим  «маклером постарше» прямо на выходе из брамы.
  ---Далеко собрались?
   Странный вопрос? Воскресным утром национально-сознательные львовяне поголовно собираются в церкви. Католическую катедру, что в тридцати метрах справа от флигеля, Преображенскую униатов, которая в восьмидесяти слева. Расположенную в полуторасотнях метров прямо по фронту площади церковь Киевского патриархата на Русской улице или Свято-Георгиевский храм от Московского, который выше по Короленко. К автокефалистам на Лычаковскую или протестантам на Зеленую. А также в молельные заведения десятка других конфессий, в основном- сектанского толка. По воскресеньям во Львове, кажется, закрыта только синагога.
   Менее сознательные отлучаются из дома в булочные ,или на Галицкий базар за продуктами, к родственникам или друзьям,..
   И только воспитанница пионерского отряда послевоенного детского дома собралась:
  ---Я? К вашему коллеге Святославу. Он мне квартиру предлагает у политехнического института.
  ---Какого института?! Что он несет? Та той квартиры уже давно нет! Возвращайтесь! Я дам вам квартиру.
   Сожительница, не сняв пальто,пишет на форменном бланке заявление сидя у краешка стола в собственной кухне.
  ---Вы же говорили, что на двоих с сыном нам не дадут 54 метра?
  ---Какое ваше дело, что я говорил? Я пробью для вас эту квартиру! Написали? Распишитесь, вот здесь

 

   Вчерашним вечером соправительница флигеля встретила меня расстроенной:
  ---Что-то случилось с милицией?! Третий день не берут гривны и не разрешают сидеть у входа. Просят быстро убрать лампу в браму, даже разговаривать не хотят.
   Помолчав, добавляет:
---   Я не знаю, что делать? Когда принесут вторую часть моей пенсии?
  ---А к Алику с сигаретами ты не подходила? У него есть контакт с ментами.
  ---Я его совсем не знаю.
   Одетый по любой погоде в утепленный спортивный костюм, Алик с раннего утра стоит на одном и том же месте у трехэтажного универмага. С зажатой в руке единственной пачкой контрабандных «ЛМ». У него своя постоянная, сильно спешащая по утрам, клиентура. Благодаря которой он умудряется выживать на пару с маленьким лысым дворняжкой. От какой-то болезни собака просто страшна и отпугивает брезгливых прохожих видом отвратительных плешей покрасневшей голой кожи. Но Алик зовет кобелька не иначе как Дружком и песик отвечает ему нежной послушной преданностью.
  ---Привет контрабандной табачной монополии!
  ---Мое вам почтеньице.
  ---Алик, просвети, что с ментами? Они стали форменными извращенцами. Не берут и гоняют. Моя за три дня ни одной лампочки не сдала.
   Торговец табаком скашивает массивную голову в сторону армянской церкви и, ведя ею к невидимой за поворотом часовне Боимов, сканирует взглядом всю панораму площади
  ---Менты твердую команду получили. Разогнать уличную торговлю в центре. Чтобы мерия могла из города быстро сделать жемчужину ЮНЕСКО.
  ---****и, уже ж делали из Львова «туристический Давос»? Настолько талантливо, что получилось образцовое, обгаженное по брамам и скверам, торгово-кочевое стойбище. Эти гонения надолго, как мыслишь?
  ---Недельку, максимум- две. Вряд ли менты и урядники продержатся дольше. Они к сухим голодовкам не приучены.
   Дома докладываю ситуацию. Гражданская жена сначала молчит, потом в нерешительности предлагает:
  -- -Может продадим в скупку золото? Завтра мне нечего будет вам дать на дорогу.
  ---Ух ты, золотишко?! А оно у тебя есть? Если то , что в коробочке, так это не золото. Низкопробный металлолом на переплавку. Сдавай. Только имей ввиду, за него дадут сущие гроши. Но все равно, сдавай.Сейчас нам нужно выжить! Лечение или похороны в этом долбанном заповеднике чистопородных ариев по нынешним временам стоит еще дороже…



  ---Алданыч, если нужно, я могу занять вам денег?---говорит бригадирша упаковщиц Зина и запивает свое, полное самоотверженности, предложение вежливым глотком из кружки.
   Пою я ее глинтвейном. Сваренным из самого что ни на есть дешевого столового вина. Кислейшей, с фиолетовым оттенком, бурды. Заглушенной остатками своего, а, в основном ворованным у «подружки» Шуры , сахаром
  ---Может мне вообще проще перейти альфонсом к тебе на содержание? Будет чудненько, упаковщица спонсирует начальника смены?
  ---Ну зачем вы сразу так? Когда не хватает денег скупиться лампой, я всегда беру у «Сары» в долг.---подруга обижается так искренне, что мне становится стыдно. Даже больно.
   Вдова появилась в бригаде упаковщиц недавно, после скоропостижной, в неполные сутки болезни, мужа. Заводского электрика, у которого вдруг обнаружилась опухоль мозга. Она осталась с двумя детьми и сразу пришла на «Завод»
   Сельские бабы из упаковщиц поначалу молчали и присматривались к новенькой, но когда Зина стала бригадиршей, как-то загадочно информировали в ее отсутствие:
  ---Помните, одно время мастера сборочного цеха устраивали ночные засады? И поймали дежурного электрика, воровавшего лампу.
   Чувствую, что глубоко обидел подругу, и стараюсь выкрутиться:
  ---Спасибо, Зина, но-нет. Боюсь долгов. Они убивают больше нищеты.Нужно что-то другое.
   Бригадирша смотрит сквозь стекла очков. Внимательно, с недоверием. «Чего- то другого» я пока не умею. Например, выполнять работу неотлучного телефонного диспетчера. Наподобие хронически больной «Сары». Или почти безвыездно сидеть в Херсоне, как ее муж «Абрам». Распихивая по базарам прибывающую из Львова лампу. И, уж тем более, не способен регулярно, иногда по нескольку раз в день, проникать в сборочный цех. Где можно скупиться лампой по самой низкой цене. Ибо торговая сделка сводится к тому, что,получив деньги, наладчик ногой просто небрежно выдвигает в проход коробку, две,..пять. К тому же я слабо знаком с методикой переправки лампы сначала в шкафчики раздевалки стекольного цеха и почти ничего не знаю о том, как Зине удается всю ее вывезти с «Завода». Чтобы дома проверить на горение, перепаковать.А затем доставить на далекий вокзал и, не попав на глаза железнодорожным ментам, загрузить с помощью проводника в вагон херсонского поезда.
  ---Надо что-то другое придумать, Зина.---растроганный добротой подруги, бубню одно и то же, и тихо, стараясь разгладить, веду пальцем по выползшим из-под оправы очков разлетным лучикам усталости, по едва заметным тонким линиям горечи у рта. Я дорожу дружбой этой женщины, с крепкими, не очень изящными ногами и широкими ладонями рабочих рук. Чуть шершавыми, пахнущими недорогим кремом. Вдова удивительно женственна и надежна, как английская королева.
  ---Я чего-нибудь надумаю, Зи-Зи.
  ---Тихо,тихо…


   С недоумением разглядываю у себя в кухне грязно-белый тулупчик бизнесмена Гоши.
   «Странно, своего адреса я ему не давал. Да, судя по одежке, деловой не из первогильдийных. Что случилось?
  ---Добрый день, Алдан Алданыч. Мы тут со Святославом подыскали вам очень хорошую квартиру. Вы оденьтесь и мы подъедем…На Мечникова.
   «Е… его мать?! Когда этот ****ский марафон со смотринами кончится? И что значит «мы со Святославом»? Почему тогда маклер не пришел?»
  ---Простите, Гоша, но,по-моему, пошел уже третий месяц, как я подал заявление на вашу квартиру? С вашего согласия.
 ---Да-да. Но, понимаете, у меня кое-что не пошло…Ну, не все, как хотелось бы. Там есть сад!---Гоша старается отработать в напористой манере Святослава и выбрасывает последний козырь.
  ---Я понимаю. Но вы-частное лицо, и я – тоже. Что мы можем смотреть? На каких правах? Славик ведь работал по договору с горисполкомом? А вы?
  Гоша понимает, что с ним я никуда не пойду
  ---Но вы хоть можете подождать с переездом? Месяца два?
  ---Это—смогу. Там , где восемь лет ожидания, два месяца погоды не делают.
   После ухода гостя впадаю в легкую истерию:
  ---Мать, кажется, исполкомовская колымага дернулась? Только в какую сторону? Мне пора, первой, но глубокой разведкой, в тылы противника. Ты ведь слышала, он употребил слово «переезд»?
Начальник отдела коммунального жилья Полина Ивановна с удивлением улыбается:
  ---Пан Кайзервальдский, как это вы умудрились прийти так вовремя? Ведь мне только сегодня принесли распечатки постановлений исполкома. И знаете? Вы идете там первым пунктом. Вот, смотрите. И жена ваша, тут ниже…
  ---Бывшая!

   Охранник выглядывает в окошко ворот сразу после звонка:
  ---Кто там?
  ---Из стекольного. Но у меня в пропуске нет штампа для прохода в сборочный цех
  ---Вы по колбе? Я  в курсе, идите.
   Начальник смены лампового завода Богуслав ожидает у конвейера. Увидев меня, он оживляется озабоченностью и показывает на отставленный в сторону штабель коробов с колбой.
  ---Вот! Смотрите, запечатаны в вашем, стекольном. Поднимите коробку. По весу видно, в ней нет 260-ти штук. Давайте пересчитаем, коллега?
   Легко трогаю на треть порожнюю верхнюю. На укупорку коробки можно не смотреть.
  ---А они не взлетят в воздух?
  ---Кто взлетит?
  ---Эти гуси-ле****и?
   Богуслав делает вид, что не понимает
  ---Ну, что? Давайте считать?
  ---Что считать?! Эти экспонаты аэрокосмического «типа Ле-Бурже» салона из полупустых картонок? Тот ваш «копперфильд», что готовил штабелек, пусть сам и считает.
   Показываю на медленно вползающие в сборочный цех люльки конвейера:
  ---Если хотите считать, с этого места пальчиком укажите мне любые коробки на люльках. По вашему выбору. Та же колба идет.
   Но Богуслав упрямо топчется у штабеля, он не хочет пересчитывать содержимое совсем других коробок.
  ---Слушай, приятель, у меня в одиннадцать смена кончается. Или показывай…
   Как только я срываю ленту с первой из снятых коробок, Богуслав сразу пытается засунуть в нее руки.
  ---Куда-а?! Не, милок.Пересчитывать я буду сам , а ты—контролируй.
   Считаю долго, целых пять коробок. Демонстрируя каждым движением рук вынимаемые пять колб.
  ---Теперь подобьем бабки. В среднем на коробку получается 264 штук годняка и по восемь боя. Ну, что, начальник, пошли в твою буду. Писать акт межцеховой проверки наличия полуфабрикатов.
  Начальник смены лампового производства несколько секунд молча мнется. Потом по-дружески улыбается смуглым лицом:
  ---Нахрена акт? Кому он нужен? Слушай, дай коробок двадцать-двадцать пять, а?
   Столбенею от наглости
  ---Что?! Выдернул из цеха, поставил тут раком над коробками? И я еще что то должен тебе дарить? Нихуя себе заплеты? Где те недовложения, о которых ты орал мне по телефону?
  На помощь Богуславу быстро приходит наладчик, со сборочной линии которого, судя по всему, готовилась «выставка». Он смотрит на нетронутый штабель коробок, на своего шефа, потом на меня. Нервно достает из пачки «Винстона» сигарету, щелкает зажигалкой и пробует зло завестись:
  ---А почему эти коробки не считали? Кто мне перерасход покрывать будет?
   Но начальник смены сборки отводит его в сторону, что-то объясняет. И сразу возвращается:
  ---Дай хоть пятнадцать? Вот так надо!
  Он «режет» себя ладонью по горлу. И я даю. Чернявый Богуслав—это сборка, с которой заготовительному цеху заедаться себе дороже.
 Возвращаюсь не спеша. Сразу набираю телефонный номер склада колбы
  ---Зайди, пожалуйста.
   А когда пышущая роскошной полнотой кладовщица приходит, спрашиваю:
  ---«Писанка, Руслана ты наша ненаглядная», объясни мне. Почему у моей смены выработка колбы завсегда больше, чем во всех остальных? В среднем на 25-30 тысяч. А теперь- второе. Как такое возможно вообще? Ежели я и контролершу, и упаковщиц уже затрахал своим «правилом первым»--лучше плюс десять, чем минус одна. И при 20-25-ти регулярно слетающих с люлек коробках. Как это ты мне поешь в конце смены по телефону—«разбились на смерть»? Кстати, в других сменах падает максимум до пяти коробок, причем не «на смерть»
   Кладовщица розовеет утренней зарей, но молчит. Приходится продолжать соло:
  ---Может ты думаешь, что за производственные успехи Кучма нам вручит по ордену Ярослава Мудрого? Так ведь не вручит, на нашей мануфактуре уже даже национально-сознательных передовиков труда не цепляют на Доску почета. Сама знаешь, она у руховцев под этапы освободительной борьбы приспособлена…
  ---Вас боятся!---голубоглазая «писанка» резко обрывает меня с прямотой римской патрицианки.
  ---Боятся? Значит, правильно боятся! Хотя? Да, реноме честного долбоеба сейчас здесь ничего не стоит. В Галиции оно на уровне репутации дурачка или блаженненького. Я только из сборки, эти поцы хотели меня распотрошить на недостаче.Выставку пустых коробок подготовили. Деловые, курят «Винстон»,..
  ---Так в чем дело? Снимайте с выработки колбу и будете курить, этот как его?
  ---Да? Сколько?
  ---Сто, можно и двести ящиков
  ---Сколько, сколько?
   Кладовщица видит мой испуг
  ---Ну, хотя бы сто. Колба на вье идет, только давай!
  ---Да, разгонные характеристики у тебя, миледи, похлеще, чем у «Ягуара»?. Лапочка, может попробуем для начала хотя бы с шестидесяти, а? Я  боюсь.
  ---Давайте шестьдесят,---сразу и с облегчением соглашается кладовщица---Только не знаю, чего вы там боитесь. Сейчас весь «Завод» торгует. Сборочный цех покупает для левака все:- от спирали и выводов до манжет под лампу. Тут единственное, Алданыч! Чтобы бабы, кроме Зины, ничего не унюхали.Бо тогда будет знать половина Львовской области.
  ---Ладно. Да, «писанка», этому Богуславу еще 15 коробок. Выклянчил, гад. Наглый до предела.
  ---Все деньги делают---по-философски подводит итог разговору кладовщица---я пойду? Надо сводку считать на утро Бобчихе.
   Зина заканчивает смену на первой операции—сборке коробок. Остальные упаковщицы рядом, приходится шептать:
  ---Сними семьдесят пять. В накладную не включай. Потом объясню.


        Н           О           В         А             Я                Г       Л        А        В          А


                --- А-20, сброс произвел, выхожу из атаки !    (13)


Звонкий щелчок только что врезанного замка и я торжественно спускаюсь парадной лестницей. Трамвайная остановка ниже, у базара, но мне так хочется на десяток метров вверх. Где на фоне невесомо парящих арок Центрального входа в Стрийский парк, опершись на трость, остановился  с папкой для этюдов на плэнере бронзовый художник. Пожалуй, это лучший памятник, появившийся за последние годы.Утонченно-скромный, выполненный в хорошей динамике, он красиво вписался в ландшафт перекрестка. С довольной ухмылкой обозреваю обвисшее бело-красное полотнище на флагштоке польского консульства. Неужели сегодня я действительно стал обладателем однокомнатной, весьма недурной и немаленькой, квартиры в одном из самых фешенебельных кварталов Львова?
  Стоит ранняя весна с хорошей погодой и в кафе напротив уже выставили столики. Здесь дорогой район и, наверное, недешевое пиво, но…положение обязывает.
   Сваленные в торбу из капроновой дерюги слесарные инструменты при попытке прислонить их к ножке стола рассыпаются с неприличным звоном и сидящие за соседним столиком вздрагивают. Обернувшиеся молодые панянки демонстративно шокированы объвившемся  соседом. А я подымаю полный бокал пива в направлении бронзового Труша и, игнорируя презрительные взгляды, громко провозглашаю:
  ---За папу Кучму! За вуйка Куйбиду! За искусство,..в решении квартирных вопросов тоже.


   Снова хреново по кругу. Смотрю через окно на мокрую от начавшихся дождей стену соседнего дома, потом ползу глазами по побелочной пастели первой из двух комнат нового жилища бывшей супруги. Ну, не жить же на два дома, когда, не разделавшись с долгами по квартплате за оставленную аварийку на пл. Рынок, мы вообще пока не можем даже прописаться на полученных квартирах? Еще хуже с «Заводом». На прошлой неделе налоговая милиция опечатывала заводские автомашины и выносила через проходную компьютеры. Весьма неважно состояние с таким трудом восстановленной американской печи. И совсем плох «Риббон».Машина разбита до невозможности. С пол-года, максимум – год, и мы остановимся. Через несколько дней ляжет «Завод». Как уже легла в Галиции почти вся промышленность. По-азиатски, тихо и покорно. Господь дал, шайтан взял. Разве что дежурный руховец из активистов по изредка собирающейся перед выборами «клумбе» компетентно и убедительно объяснит забредшему от голодного безделья на нее безработному:
  ---А шо ЛАЗ? Хиба то был правдывый автобусный завод? Моторы давали, мосты привозили. То не завод был—бляхарня!
   И тогда мы оба,- недоучившийся на химика сыночек и я, станем такими же безработными.
     Решение вызревает долго. Писать! Циркулярно- по всем адресам, залпом. Коротко, но емко. Неужели в этой 50-ти миллионной державе никого не волнует судьба «единственной лампопекарни страны», «курицы, способной нести золотые яйца»?! Ничего другого более мне не остается.
   Текст сделан, но он в рукописи. Чужим компьютерам с их памятью я не доверяю, приходится идти в машбюро. Единственная на всю комнату с полудюжиной пишущих машинок женщина читает за «За вильну Украину». Плохо, это газета львовских националистов, которым я уже доверяю еще меньше, чем компьютерам. Но делать нечего:
  ---Добрый день. Вы печатаете на русском?
  ---Конечно---дама недоуменно фыркает и откладывает чтиво в сторону---Это все? Сколько
экземпляров?
  ---Одну закладку
  ---Попробую вытянуть пять. Можете погулять,..с полчасика.
   Черт возьми, еще хуже. У меня нет никакого желания оставлять бумаги без присмотра, но предложение слишком прозрачно.
   Сегодня в городе мокрая весна. Из влажного неуверья в воздухе, в грязных тротуарных лужицах на дне пока еще голых, без летних драпировок листвой, кварталов зданий. Серый Львов, серая весна.
   Возвращаюсь ровно через полчаса. В пишущей машинке- невынутая закладка и ,опять, женщина, читающая газету. Но что-то в комнате изменилось. Ее голос, он стал совсем другим:
  ---Одно слово,..не могу разобрать. Вот здесь.
  ---Шаговой,..путем использования инструментария шаговой протекционистской политики государства…
   Короткая приглушенная дробь клавишей. С меня берут за работу совсем мало. И как прощаются?
  ---Всего доброго вам. Желаю удачи.
   Нет, эта галицкая машинистка меня не сдаст. В женщинах я немножко разбираюсь. Становится легко, кажется, я уже не один…
   Последний, купленный 13-м, резервным, конверт проталкивается в щель почтового ящика когда-то родного 10-го отделения по Лычаковской. Все!
   Первую волну сбросов конвертов я произвел четыре дня тому, по одному на почтовый ящик. Отдав приоритет адресатам попроще, с наибольшей вероятностью доставки им обращений. В редакции газет и патриотично настроенным депутатам Вкрховной Рады. Особенно мне нравится Ирина Богоявленская. Как она дралась по телевизору за глиноземный завод?! Настоящая украинская Пассионария! А сегодня в почтовые ящики сваливались конверты, которые почти наверняка не дойдут до тех, кому они адресованы. Их отфильтруют при сортировках массивов писем.
   Теперь уже все! Позади мелкие затруднения из эфемерно-красивых продолговатых конвертов Укрпочты,  со слабо и лукаво, не до концов, проклеенными клапанами. Они оказались идеально приспособленными для перлюстрации корреспонденции, но никак для доставки ее по адресам. Пришлось их конструкцию усиливать комочком разваренной силикат-глыбы.
   Возникшие трудности с определением местонахождения основных целей в Киеве решились просто, по методу Ваньки Жукова. Адресацией обращения власть предержащим «дедушкам» прямо «на деревню». В надежде, что столица пока не обзавелась параллельным Серым Секретариатом Президента, полудюжиной Канцелярий Кабмина по фракционно-сексуальной ориентации министров и Теневым спикером Верховной Рады в экзилии.
  А потом накатило чувство близкой опасности. Большой, аж до ощущения холодящей пустоты в промежности. Обращения требовали непременного авторства, иначе они просто превращались в анонимки. Но я ведь помню прошлое лето. Когда, оставшийся после акционерного собрания гендиректором «Завода» Павло Глухарский сразу сократил голосовавшие против него отделы главного технолога Юрка Сапункова, планово-экономический прибалта Угро, пребывавший без своего ранее уволенного шефа Манышко ООТиЗ. Уничтожил службу снабжения и крепко вышерстил инструментальное производство. С согласия национально-сознательного заводского профсоюза, под компетентное молчание СБ, «полную незнанку» прокуратуры и одобрение Фонда национального имущества. Легко выиграв затем несколько судебных ток-шоу у оставшихся безработными заводчан. Что ж, здесь кто платит, тот и заказывает музыку: «Именям Укр.., згидно чинного законодавства»..Это я уже прошел, нет, панове, перебьетесь! Пока не камикадзе в чистом виде. Для обозначения авторства вполне хватит «А-20». Подпись слегка попахивает масонщиной, так это даже хорошо. Меньше вероятности, что кто-то выйдет на любителя авиационной истории. Разглядев А-20 «Бостон» фирмы Дуглас. Лучший топмачтовик второй мировой в частях морской авиации ВМС  Союза. Выполнявший с высоты в несколько десятков метров бомбометание рикошетировавшими от воды бомбами в борта  вражеских кораблей. Это были атаки отчаяния. Потери в которых не только не шли ни в какое сравнение с утратами общепризнанных страдальцев войны—штурмовиков Ил-2, но даже ощутимо превышали гибель собратьев-торпедоносцев.
   Что ж, я ведь тоже пишу от отчаяния. В реальном страхе вот-вот остаться с сыном безработными. На шее единственного потенциального кормильца—сожительницы. По нескольку дней в месяц высиживающей в кухне с тетрадкой на столе ожидая почтальоншу.
   Пенсию разносят в две порции. Наверное для того, чтобы старикам в один прием ее прожрать было невозможно.
   Сначала—35 гривен 92 копейки.
   Потом—23—94


 
    Дверца приземистых «Кодр» внезапно распахивается, несется по радиусу до удара о стену, а на бетонный пол глухо шлепает половина сырного круга. От испуга вздрагиваю, затем приподымаюсь и тупо, постигая суть произошедшего, смотрю в битком набитое нутро холодильной камеры. Большая головка сыра, кое-как, в перегрузочном варианте, всунутая впровис, развалилась под собственным весом и выбила дверцу.
   Деликатесный продукт завезли на «Завод» неделю тому. Компенсацией за полагающееся согласно Коллективному договору, но не выдававшееся около года, молоко. Сыр делили так прецизионно, что вчера на пороге нашей конторки внезапно возникла раздувающаяся от чувства собственной доброты фигура старшей кладовщицы цеха:
  ---Зайди! Я дополнительно, от себя, презентую начальникам смен один сыр. Поделишь круг на четверых.
   Такое могло означать одно из двух. Или цеховая элита им уже обожралась, либо сваренная где-то между Чертковым и Залещиками «пошехонщина» оказалась весьма малосъедобной. Судя по консистенции типа «сырая резина» и полному отсутствию вкусовых качеств, включая соленость, второе предположение оказывалось более верным.
   Остатками сыра кладовщица набила в преддверии выходных дней срочно запущенные в эксплуатацию «Кодры». По большей части служившие начальникам смен столиком  для чайных церемоний. И теперь мне ничего более не остается, как достать нож и пытаться им выскоблить впрессовавшуюся в сырую вязкую сердцевину грязь бетонного пола. Ну к чему мне этот ночной полстергейт, когда я, в относительном спокойствии смены, уже почти промыслил возможную схему погашения задолженности по квартплате? Ведь предстоит выходить не на Президента страны или мера города, а на начальника жилищно-коммунального «Айсберга», фигуру, при некоторых обстоятельствах, гораздо более серьезную по влиянию на жизнь обывателей.
   «Помни, ты должен оставаться предельно корректным при любых раскладах. Не сорвись! А сейчас,--пару вежливых «стук-стук»
  ---Можно? Добрый день.
   Я пришел в приемные часы, поэтому начальник утомленно предлагает:
  ---Присаживайтесь
   «Не узнал, а , может, уже забыл? Интересно, почему все эти начальники никогда не употребляют более простое и фундаментальное—«садитесь»?
  ---Кайзервальдский, площадь Рынок, двадцать пять, шестнадцать.
  Лицо кандидата в народные депутаты помалу напрягается.
   «Так, пошло опознание».
  ---А-а-а, тот самый, который свиней разводил перед ратушей?! Подождите, а вы…что, еще проживаете там? Разве вас не отселили?
  ---Мы уже съехали, пан Рушинец, даже ключи от флигеля сдали вашему мастеру. Остался должок по квартплате. Надо бы погасить?
  ---Погашайте! А чего вы ко мне пришли? В бухгалтерию надо обращаться.---лицо коммунального босса сразу становится замкнутым и скучным. Как у попа, вдруг выяснившего, что у так тщательно освяченного Монумента монголо-славянской дружбы 1256-го года, нет реального, способного проплатить наличкой идеологическую услугу, хозяина.
  ---Вы совершенно правы, пан начальник, но…----быстро вытаскиваю заготовленную старую накладную---…зарплату «Завод» мне выплачивает не в гривнах.
   Разворачиваю документ:
  ---Лампы! Платят кондиционной товарной лампой по цене 26 копеек за штуку. И реально я могу с вами рассчитаться только ею. Вам же не нужны кильки в томате или огурцы в трехлитровых банках?..
   «Стоп, мужик, тормозись. Куда тебя несет?»
  ---Иначе, пан Рушинец, создается патовая  ситуация. Лампа же вам нужна?
   Начальник явно заинтересован и озадачен одновременно, ему что-то предлагают.
  ---Я могу специально, на сумму задолженности «Айсбергу» выписать лампу с счет своей зарплаты. Любую, от 25-ти до 100 ватт. По цене 26 копеек. И вместе с документом  передать вам. Естественно, в обмен на справки об отсутствии задолженности по квартплате.
   Рушинец внимательно вглядывается в большую компьютерную накладную. Поможем!
  ---Вот: «депонент зарплаты по низкой цене». НДС, на реализацию, подоходный. Все налоги сняты. Лампа чиста и беспорочна, как грешница Магдалена после удачного аборта.
  ---Я должен посоветоваться с главным бухгалтером---говорит начальник и снимает трубку телефона.
  ---Да, пан директор, пожалуйста, не забудьте, что флигель восемь лет как был отселен и числился аварийным. А я, пока мог, платил по полной ставке. Убирал двор, содержал все энергохозяйство в полном порядке. Не пользуясь льготами, ну, как подвальщики или чердачники. Они ведь половину платят?
  Не рассказывать же начальнику ЖЭКа о шести туннельных электрических печах, круглосуточно в большие и не очень морозы прогревавших водопроводные стояки всех трех
 этажей  «особнячка»? О голубом прожекторе, облучавшем оранжерейку в боковой квартире №14? Где потрясающе красиво цвели заморскими орхидеями совершенно бесплодные огурцы. Про склад в кв.12 с антикрысиной защитой из пары сейфов—корпуса старого холодильника и здоровенного напольного почтового ящика с цветным гербом СССР? Наконец, о коптильне, встроенной в дымоходный канал на чердаке и комнате с крюками, на которых вольготно сушились рыболовные сети.
   Жилось нервно, иногда тяжело, но это было!
   Придя домой, корректно дожидаюсь, когда насытится явившийся с работы сынок:
---Ты завтра еще с утра работаешь? Сгоняй к Одарке в бухгалтерию, оформи четыре коробки двадцатьпятки в счет зарплаты. Своей, моей,--не суть важно.
  ---А ты не можешь? У меня сейчас такой ученик, что от «Риббона» не отойдешь. Сцать под регенератор бегаю с оглядкой на машину.
  ---Они у тебя все одинаковые. Потому что учишь помощников только игре в «тысячу» и хождениям по пожарной лестнице за водкой. Лампу выпиши обязательно! Я его «сделал», ты понял?!
  ---Кого?
  ---Шефа «Айсберга». Платим 50% долга и то-лампой. Сможем, наконец -то, перепрописаться на новые квартиры.
  ---О!---сразу начинает громко радоваться основной кормилец прайда---Мать, по такому поводу может на пивко нам выделишь?
   Сначала молчу, свои калымчики я уже научился тратить экономнее любого местечкового еврея. Но потом, когда гражданская супруга уходит в комнаты, не выдерживаю:
  ---Ну, что за скверная привычка?! Вечно пытаться на чужом х.. в рай въезжать?..


   Сейчас обеденный перерыв и стеклозаготовка оживленно гудит. Собравшись группками,
 рабочие  обсуждают какую-то статью в «Субботнем курьере». Туда я писал, Льву Безымянскому, и потому тасуюсь вокруг голодным барсом. В ожидании, когда можно будет попросить газету.
   «А нам все до лампочки?» Да, заголовок мог бы быть лучше.
   «В редакцию поступило письмо, автор которого пишет, что Югославия даже во время войны не прекращала производство электроламп…»
   Есть! По крайней мере, один конверт сработал. Откликнулся скромный провинциальный еженедельник. Жесткой и настолько большой, что не поместилась в номер, статьей о каких-то махинациях с «Заводом». «Продолжение следует».
   Через неделю появляется еще кусок статьи и для меня становится очевидным, что Льва Безымянского кто-то подпитывает информацией. И снова—«продолжение следует».
   Очередной номер выходит с бюллетенем консилиума ветеринаров Королевской академии наук о лучезарном состоянии клонированной овечки Долли и без каких- либо упоминаний о «Заводе».
   Четыре года спустя, за кружкой пива на площади Резни, я услышу от начинающего журналиста Бориса, что под псевдонимом Лев Безымянский пишет пенсионер по инвалидности с Сыхова. Его зовут Зеник, он юрист и у него очень милая жена, накормившая вечно голодного Борьку вкусными домашними пирожками.
  ---У Зеника были неприятности после статьи по «Заводу». К нему приходили домой…---Борис молчит, затем с каким-то непонятным для меня пренебрежительным осуждением резюмирует:
  ---Он—альтруист!
  ---Кланяйся ему! Скажи, что мы читали и очень благодарим за мужество.
   А что еще я мог сказать сыну почти что вечной председательши комитета профсоюза стекольного производства «Завода»?..



   В выцветшем от послеобеденного зноя небе рябят многоэтажки нового Сыхова, а над замершими несколько лет тому на подъездных путях железнодорожной станции составом из раскаленных солнцем поржавевших рефрижераторных секций волнит крупной зыбью полоса перегретого воздуха. Жаркий июль добрался и сюда, на до середины 20-го века слабо заселенное плато, возвышающееся над городом с юго-востока. Люди неохотно селились в местах, где часто случались холодные густые туманы и позже вызревали овощи. Раньше здесь было средоточие кирпичных заводиков, самый крупный из которых был затем трансформирован в известный на всех континентах «Изолятор». После рядом построили «Завод», а еще чуть позже невдалеке выросли корпуса так и не запущенного нового «Кинескопа»…
   Орда ползла славянскими землями как спрут. Разбрасывая щупальцами по сторонам передовые отряды и снова вбирая их. Она не имела службы картографического обеспечения и военноначальникам требовалась живая информация о пройденных разведками землях. Через которые пролегал путь к пока еще далекой великой цели—вечному городу Риму.
   Выйдя на предгорья Карпат татаро-монголы вынуждены были задержаться. К югу возвышалась многослойная гряда гор, иссеченная поросшими лесом извилистыми узкими долинами. По которым на Днестровскую низменность вытекали мелководные в сухую погоду горные реки.Стрвяж,Быстрица,Опор,Стрий,Свеча,Ломница,..С названиями, что говорят сами за себя. Стоило пойти здесь частым дождям, как мутные потоки, вырвавшись из русел, быстро перекрывали долины и переполняли Днестр. И тогда тот тоже выхлюпывался из берегов, заливая большие пространства пустошей.
   А на северо-западе лежала Волынь. С перемежающимися участками сосновых боров на бескормных песках, болотистого лиственного леса, озер и топей. И длительными, иногда в большую половину весен, разливами равнинных рек.
   Удалившимся от своих кочевий на тысячи километров боевым туменам орды перед дальнейшими походами требовался отдых и зимовки. Нужна была удобно расположенная у места выхода в путь промежуточная база. Монголам совершенно не понравился приткнувшийся вплотную к Днестру покоренный Галич, они вообще обошли казавшийся неприступным на обрывистом краю гранитной плиты Подолии  Кременец и не обратили внимания на засевший в лесах Белз. Их даже не устроил Звенигород, в окрестностях которого скопилось много отрядов Орды. Тот располагался на торфяниках.
   Копыта монгольских коней уже нащупали круглогодично открытый удобный выход на польский Краков и далее. По вытянувшемуся на запад сложенному из глин невысокому плато. Со склонов которого одни речки от своих истоков начинали течь на север, другие—на юг.
   В 1256 году уже вернувшийся из Орды с ярлыком на право вассального княжения Данило Галицкий в уютной долине верховьев Полтвы впритык к линии Большого Черноморо—Балтийского водораздела заложил Львов.



   На площади перед проходной «Завода» к трем пополудни тихо умирает ламповый базарчик. К этому часу съехавшиеся со всех концов Западной Украины мелкие бизнесмены уже скупились у постоянно торгующих под «Заводом» лампой барыг. На жаре остаются торчать со своими одной-двумя  коробками на «кравчучках» только твердолобые заводские работяги из сельских. Они свято верят, что им удастся продать «жаривку по двйдцять шисть копийок, як пыше документа». Хотя и хорошо знают, что у фарцов лампа стоит дешевле. И что те, в отличие от тетки, дорожащей своей единственной на  всю зарплату залапанной накладной, могут каждого покупателя снабдить документами. Свеженькими, со всеми полагающимися реквизитами. Хоть на коробку, хоть на сто. Особняки старого Сыхова и заводские общежития забиты ворованной лампой.
   До заводской пересменки времени довольно, и народу через проходную проходит пока мало. Хотя у обычно пустой доски объявлений администрации уже пульсирует небольшая группа людей .Одни, прочитав свежевывешенную бумажку, быстро отходят, другие читают ее еще и еще раз:
   «Отдел ценных бумаг ОАО «Завод» производит покупку акций у работников предприятия и членов их семей по цене 1 (одна) гривна за простую именную акцию. Желающие продать…»
   «Неужели сработал еще один из конвертов? Ведь совершенно очевидно, что акции начали скупаться в режиме форсажа. У деловых такое, кажется, называется форс-мажором? Это далеко не сраные 25 копеек за штуку, что давали прошлым летом, а целых четыре номинала. Я не ошибся, «Завод» действительно потенциальная несушка золотых яиц». Раз за бумаги предприятия с суммарным долгом порядка 20 миллионов гривен дают такую цену. Интересно,- кто?. И какими законами Украины регламентируется устройство вот таких притротуарных  фондовых рынков? Павло Глухарский , конечно, знает покупателя акций. Без его ведома отдел ценных бумаг не решился бы на такое. Случай с нашим цеховым Флипом на «Заводе» помнят.
  Немного плохо, из двух упоминавшихся мною в обращении реально возможных вариантов – казенного завода, управляемого по контракту с правительством наемным кризисным менеджером и частной фирмы, судя по всему, ускоренно реализуется второй. Добомбометался, фрайерок? Но все равно, в этот поезд, пожалуй, надо запрыгивать. Даже на ходу! Будущий владелец «Завода» лишних денег не выбросит, он купит акций столько, сколько нужно. Потом прекратит скупку. У него впереди—погашение налоговых недоимок и долгов перед поставщиками, восстановление норматива оборотных средств,..
   Так, у меня 601 акция, у «кормильца»-200. На такие деньги мы сможем спокойно приватизировать полученные квартиры»
   Сегодня переодеваюсь быстрее обычного. До начала смены нужно успеть провести «политинформацию».
  ---Добрый день, гвардия.
   Сидящие в слепленной из стеклоблоков будке упаковщицы отвечают кивками
  ---Читали? На проходной.
   Женщины смотрят на меня молча
  ---Девочки, я никогда никому ничего не советую по деньгам. Потому, как сам нищий. Просто хочу сказать: мы с «малым» завтра постараемся продать свои акции. Почему? Первое—на «Заводе» много уже изношенных основных фондов. Зданий, сооружений, станков. Вместо оборотных средств—одни долги и недоимки. Так что, если кто-то из вас решил придержать свои акции в расчете на будущие дивиденды, то это пустая затея. По крайней мере на ближайшие годы.
   Странно, на меня с непонятной ухмылкой поглядывает только рыжая Стефка Боривская. Зоряна разглядывает  висящий плакатом на стене портрет небритого певца Пономарева. Тырч и Гавульская молча опустили головы, а Светка Гадычка вообще закрыла глаза. Собрав губы крупного рта в узкую гримасу монашеской отрешенности. И уж совсем непонятны тревожные блики от мечущихся линз очков бригадирши Зины. Да, с женским контингентом работать не всегда просто.
  ---Ладно! Я вас поставил в известность о том, что сбрасываю свои акции? А вы,..вы, как хотите!
  ---Нема уже шо сбрасывать.--- мотнув головой, с трудом из себя выдавливает Зоряна.
   Оглушенный ответом, сразу выхожу из будки, а следом выскакивает бригадирша. Зина оглядывается на дверь и, наклонившись, тихо говорит:
  ---Алданыч, бригада очень расстроена, не трогайте их. Село продало свои акции еще в прошлом году. По 25 копеек. Им было не за что ездить на работу.


Н            О                В              А        Я                Г            Л      А          В              А
 

                Легионеры  (14)

В ярко освещенной стеклянной будке светлый бобрик Васькиной макушки раскачивается, как голова еврея перед Стеной плача. Разве что помедленней. Контролер прицельно наклоняется, укладывая испытываемую колбу в ложемент из пары цапф, опускает защитный щиток, потом начинает напряженно отклоняться назад. Как только бегущие цифры на индикаторе «давильного» стенда приблизятся к 5-6 кГ динамической нагрузки.
  ---Привет, Васек! На чем стоим? И что имеем?
  ---Одна из девяти пока, и та разлетелась после 11 кило. Колба сегодня моцная.
  ---А геометрия?
  ---Сейчас возьму выборку, я размеры еще не мерял. Это же «секс», мы его сначала всегда на прочность проверяем
  Большие продолговатые баллоны под 300-ваттную лампу прозвали «сексуальными» бабы-упаковщицы. Их помещается в коробке мало, всего 120 штук, а не 260 или 320 как обычной колбы. И упаковщицам на «сексе» приходится туго, темп их работы сразу зашкаливает за уровень классической конвейерной потогонки. Кто-то начинает не успевать, у других сдают нервы и тогда раздается визгливая ругань. В которую бабы разом вбухивают все накопившиеся проблемы и негаразды. А если рядом не оказывается начальника смены, то вымотавшиеся женщины могут на несколько минут открыть бункер брака. Чтобы подвезти тару, убрать накопившиеся рваные короба, сбегать в туалет…И потом, прихватив недоеденный бутерброд, снова стать к линии.
  ---Представитель собственников!---в дверях буды Вася Дереш.
   Без набранной с линии для обмера колбы, зато с широко открытыми от испуга глазами. К тому же кричит он так, что сразу становится понятным: иерархическое положение представителя собственников »Завода» где-то едва пониже самого Господа Бога. Но тоже—на благословенных галицких небесах.
  ---Где?
  ---Идут с ГВТ.
  ---Без паники! Быстро бери выборку и тупо гони по приборам. Если спросят—по любэ нормальная. Не вздумай ему с перепугу чего-нибудь про тонкий скос или разностенность рассказывать.
   Пара мужчин выходит с противоположной стороны к переходному мостику над линией «Риббон» и я понимаю, уклониться от боевого соприкосновения будет трудно.Как вдруг идущий первым оглядывается и резко сворачивает в сторону, на выход из цеха. Низенький щуплый старик с ежиком седых волос. За ним, скорее всего, переводчик. Высокий, с невыразительным скучным лицом, в пальто, он похож на вечного студента-филолога.
  ---Васька, а ты часом не фрайернулся с перепугу? По виду этот представитель собственников больше на старосту церковного прихода похож. Ну, из тех, что у нашего Зеника лампу берут для иллюминации церквей.
  ---Которую тот у баб по 20 копеек поскупал? Да, говнюк этот ваш бывший партийный секретарь, никогда бы не подумал, что он сможет так бессовестно людей обдирать---сразу забыв о собственниках начинает возмущаться щепетильный в финансовых вопросах Вася.
  ---С чего ты вообще решил, что это был представитель собственников? Без сопровождения? Ни «Глухаря», ни «Доцента» с ними не было. Даже того же Зеника, а уж он в своих фасонных брючках  «гарсон, кружку пива» на все дела в цеху успевает.
  ---Я видел представителя  собственников «Завода» как сейчас вас!---Васька краснеет негодованием.---На собрании в столовой. Его представляли трудовому коллективу в тот день, когда я оставался после ночной смены. Мне в завком надо было по хате в малосемейке на Лисицкой.
  ---Насчет выплаты зарплат вы хоть какой-нибудь шум подняли?
  ---Еще какой! Бабы, особенно со стеклозаготовки, начали кричать, что им детей уже не на что кормить. Так сильно, что Майкл сразу в карман полез. Наверное, он такого еще не видел? Я сидел спереди, даже его телефон для переговоров по спутнику рассмотрел.Новый, не такой, как в кино показывают,-- килограмм на полметра с антенной, а маленький, в кармане за пазухой он его носит.
  ---Васек?! Это в каком кино? Древнюю порнуху по видику гоняешь ночами? Под вой собак на голубую луну.
  ---.., но он его тут же спрятал.Сказал:» я понимаю, господа, ваше положение и могу позвонить в Лондон прямо сейчас, отсюда. И завтра деньги придут во Львов. Но дело вот в чем: вы их все равно не получите. Расчетные счета «Завода» давно заблокированы украинской властью и поступившие для вас средства автоматически будут сняты налоговыми недоимками. Подождите немного, ребята» Народ снова шуметь начал, кто-то заорал—« три года ждем», а он, хоть и был с переводчиком из Москвы, понял крик без толмача. Ответил сам, по-русски плохо говорит,--«придется подождать. Месяц-полтора, за это время я постараюсь, что можно, уладить в Киеве.»
  ---Как Глухарский? Тот за три года своих хаджей в Киев уже, кажется, все, что можно, уладил. Сдал, сука, «Завод» какому-то дяде. Теперь купит себе еще один костюм. К тому знаменитому, единственному, который теща подарила при Союзе. Ой, тяжко мне верится, что зарплату будут выдавать вовремя и деньгами. Вид у этого представителя?..
  ---Точно, Алданыч, я тоже обратил на это внимание. Особенно на его мешты. Совсем не элегантские. Я бы в такой обуви вообще постеснялся выходить на люди. А он—пан, представитель собственников «Завода»?!
  ---Мне , Васек, похер, что этот дядя таскает на ногах. Хоть домашние тапочки. А вот то, что из под него труха сыпется на ходу?..Сам знаешь, какие у нас дела на «Заводе» сейчас творятся? Сюда первого заводского главбуха Соболева надо, а не этого старпера с трясущимися на ходу конечностями.
   Глаза контролера круглятся непониманием:
  ---Кого вы имеете в виду?
  ---Деда с ежиком.
  ---Так это не представитель. То,..как его?  Кавун, на месте Методы. Директором по экономической безопасности и режиму.
  ---Еще лучше?! Кащей  бессмертный в роли бобигарда? А где ж твой представитель собственников, рядом кроме шнурка-переводчика, топавшего за стариком, как привязанный, никого не было?
  ---Представитель---Майкл Мальков. Сухой, высокий, в пальто. Он на директора техникума трохи похож. Когда я учился, у нас такой был.
   Контролер Вася Дереш окончил в конце семидесятых техникум механической обработки древесины по улице Калинина.


 
   На обычно излучающем хитрую удовлетворенность лице начальника стеклозаготовительного участка Нинель Викентьевны сейчас столько искательной вдумчивости, что я даже не рискую с ней поздороваться. Но, очутившись за спиной ее собеседника—,высокого парня, быстро киваю. Сразу, глазами и головой. Естественно, в направлении конторки начальников смен.
  ---Мадам, сегодня впервые, почти за двадцать лет нашего знакомства, я вижу тебя такой! С совершенно неузнаваемым фейсом. Так потрясающе озабоченным производством стекольных полуфабрикатов и настолько напряженным, что даже испугался, как бы трубку крошить зубами не начала…
  ---Не ****и! Сделай лучше чаю. Не для тебя же мне умные рожи корчить?---интеллигентная Нинка в сотый раз подозрительно рассматривает лоснящуюся ткань на оставшемся единственном свободном стуле. Так плотно втиснутом к стене между «сексодромом» и «Кодрами» со скопившейся на холодильнике посудой, что приземлится на него кажется невозможным.
  ---Осторожно, мать, не выверни жопой кипятильник из банки.
  ---Ну, вы тут? Даже не способны человеческий стол найти в цехе вместо этой дрынды.
  ---Нинуль, оставь мебель в покое. Лучше скажи, что это за пацан был у тебя на участке? Новый «шнурок» из «белого дома»?
   Массивный стол, за которым когда-то оба мистера--, Баркер и Дэйли, проводили в офисе совещания, я собрал из обломков сам. Правда, в облегченной конфигурации,--без тумб. С помощью кусков уголковой стали и утопленных в дерево болтов. Теперь, в отличие от обычных канцелярских шаталок, громадная, как полетная палуба авианосца, сверкающая лаком поверхность «американца» годится абсолютно под все дела.
  ---Дурак ты, это не «шнурок» был, а представитель собственников.
  ---Кто, кто?! Сколько же их, этих представителей? Позавчера Васька сдал мне одного, сегодня ты сторговываешь другого. Вы уже с перепугу, как тот китаец, у Мопассана, кажется? Тот секретами приторговывал.
  ---У тебя есть хоть один чистый стакан? Две бабы в этой хате…Так вот, чтобы ты знал, на «Заводе» сейчас их трое. Майкл – за старшего,  а в помощниках у него два мальчика. Байдак, ты только что его видел, и Каледин. Такой невысокий аккуратный еврейчик. Смотри, не нарвись сдуру!
  ---А собственник? Кто купил «Завод»?
   Бывшая медсестра с брезгливой миной кончает елозить пальцами в отмываемом от чайного налета стакане и выплескивает воду на бетонный пол.
  ---Налей!
   Потом, наклонив голову, резко пожимает плечами. В сочетании с ехидной короткой усмешечкой получается весьма эффектно:
   ---Ты как будто вчера на свет появился? Да кто ты вообще собственно говоря такой, чтобы тебе докладывать подобные вещи?
  ---Что значит «кто»?---я теряюсь.---Это же крупный, стратегически важный для Украины, завод. Абсолютный монополист в производстве источников света для всей страны. Вон мадьяров тоже продали, но они хоть знают, что их «Тунгсрам» купила серьезная фирма—«Дженерал электрик». И, кстати, когда приезжали, были очень недовольны. Плакались, лучше бы легли под «Филипс» или «Осрам». Все - таки свои, европейцы, а янки, как я понял, жмут с них соки безбожно. Каждый инженер должен ежегодно давать фирме рацухи и предложения по совершенствованию производства. Иначе могут уволить в конце года, как раз под Рождество. В виде рождественского презента.
  ---Здесь тебе не Венгрия. Никто не знает собственников «Завода». Ходят по цехам разные слухи, что в доле Молдаван, и Глухарский, само собой, тоже. Но точно?..
  ---Здесь, похоже, вообще не Европа. Так тупо, почти до полного нуля, разворовать сельскохозяйственный комплекс, по-азиатски дремотно развалить богатейшую промышленность, а теперь ее остатки втихую распродавать хер знает кому?! Нет, я этой государственности по-галицки не понимаю. И вряд ли пойму.
  ---Не переживай, они хорошо знают, кому продали «Завод». А оттого, что ты тут передо мной выдергиваешься, все равно ничего не изменится. Сиди тихо, пей чай и радуйся. Начальства в цехе нет, значит ****юлей не получишь
  ---За что?! За то, что мы с ребятами от дальних ворот через весь коридор проволокли четыре поддона красного «Филипса» и забили тарой лифт? Днем некому было дать команду грузчикам поднять коробку под экспорт? Засыпщикам с печи уже тоже осто****ело делать чужую работу, им и за ихнюю зарплату не платят. Ладно, Гришки нет, запил или на больничном, не мое дело, но Зеник мог организовать? По производству он заместитель начальника.   
   У Нинки удивленное лицо:
---Нет уже Зеника. Ты, что, действительно ничего не знаешь?
  ---Как это нет, вчера с Катькой на пару бегали вокруг баб, ныли, что большой перерасход прокладок? Слинял на больничный?
  ---Ушел, точнее—ушли его с «Завода». Эта дура Бобчиха как обычно после дождя настругала акт на списание замокшей колбы. Догадываешься, что у нее творится? Все четыре кладовщицы рулят в своих сменах как им надо, а старший мастер склада не способна посчитать остатки. И поперлась утверждать его в «белый дом». А на месте Методы, который подмахивал ей бумаги, новый человек. Старичок…
  ---Видел, Вася показывал. Кавун?
  ---Он самый. Сначала удивился, склад ведь внизу под цехом, а водичка с крыши. И потащился в склад осматривать замокшую колбу, чего Метода отродясь не делал. Насчитал ее там с тысяч сорок вместо 380-ти по акту, забрал неподписанную бумагу, и поперся назад. А в четыре вечера позвонил и пригласил Зеника к себе. Я как раз была в кабинете шефа. Вернулся Зеник бледным, как мел, таким я его еще не видала. Быстро собрал свои вещи и попрощался с нами. Сегодня его уже нет на работе.
  ---Он не материально ответственный за колбу.
  ---При чем тут колба?! Кавун ему предъявил акты приемки работ по текущим ремонтам цеховой кровли. А они все с его подписями.
   Огромная, в полтора-два гектара, крыша стекольного корпуса последние годы ремонтировалась упорно и регулярно. Каждое лето. Специализированными фирмами.
  ---Говоришь, Зеник пошел к нему, а через минут двадцать уже вернулся? И сразу исчез, причем быстро и молча.?! Да, внешность обманчива, видать серьезного деда нанял этот Майкл.
  ---А я тебя чего предупреждаю? Сегодня с самого утра бухгалтерия на складе колбы, у Бобчихи, делала инвентаризацию. Тихий ужас…Шурке, когда увидишь, скажи, а то она с этими пьянками точно залетит.



   В электрическом освещении «схрона» начальников смен лицо Шуры после ночной смены пугает землистой несвежестью, но она, как всегда, старается казаться бодрой. Энергично указывая зажатой в пальцах сигаретой на плац для чайных церемоний:
  ---Пей чай, »подружка», пока горячий. Ты паспорт взять с собой сегодня не забыл?
   Укрывшись за распахнутой дверцей шкафчика, быстро исполняю короткий производственный канкан всовывания ног в рабочие брюки.
  ---Эге. Даже график на память выучил, точнее он выучился сам по себе…16 октября, 12-30---13-30---цокольный цех, 14-00---15-45---стекольное производство. Во!
   Сегодня, впервые за три года, нам будут выдавать зарплату деньгами. Текущую, за прошедший сентябрь и всю сразу, а не по буквам алфавита или кусками. Через какой-то появившийся новый банк---«Ресурсы и Кредит». Он уже занял помещение впритык к разветвленной резиденции охраны «Завода». В котором раньше располагалось сыховское отделение «Промстройбанка». Когда-то так торжественно открывшего сберегательные счета всем работникам. И даже выдавшего им один единственный раз, 18 мая 1993 года, зарплату. Тогда я получил 34 537 купоно-карбованцев. Оставив по примеру гетьмана  Полуботка последнюю сотню для накапливания процентов. Накапливаются!
  ---Пилиповна! 1147 дали в подвал и 100 коробок поставили на матирование.---в раскрывшихся дверях появилась грузная фигура упаковщицы Ольги Сакуляк.
   Увидев меня, Сакулячка кивает:
  ---Добрый день, Алданыч
   А я тут же радостно леплю в ответ:
  ---Доброе утро, мадам. Что –то вы звонить своей Соломийке перестали совсем? Что, уже подросла?
   С год тому, когда пересменки проходили еще в 8 утра, Ольга звонила внучке всякий раз, когда наша смена меняла ихнюю:
  ---Солом1йко, сонечко ти мое едине. Добрий день. Вже п1днялась? Сама встала? Нав1ть помилась теплою водичкою? Молодець! А д1ду тебе нагодував? Зробив яешню. Добре. Ви
вже йдете? Солом1йка, будь чемною у садочку. Цьомаю мою маленьку рад1сть. Баба теж зараз вже 1де додому.
   Тогда я тихо, про себя, злился. Только что принявшему цех, мне нельзя было околачиваться в конторке. Первая встреча с начальством должна происходить во время обхода участков. Бабушка Соломии этого не понимала.
   Но сейчас Ольга мне не отвечает. Резко отвернувшись, с мгновенно затворившимся лицом, она сразу уходит. Еще не старая и когда-то красивая женщина. На распухших, почти слоновьих, ногах. Местами багровых, с лиловыми нитками вен. Ей явно нельзя по восемь часов работать стоя на конвейере «Риббона».
  ---Какого черта ты ее цепляешь, козел?! ---Шурка взвивается сразу
  ---Не понял? А что я ей сказал такого?
  ---Человек к телефону вообще подходить боится,..а ему делать нехрен.
  ---Какую-то херню несешь, Шурик? Да она  бегала сюда звонить, как на срачку. Каждое утро, когда мы вас меняли.
  ---Ты чего, не знаешь, что у нее дочка в Греции пропала? Поехала туда на работу и исчезла.
  ---Не,..а причем телефон тут,..и внучка?
  ---Был ей один ночной звонок. Через пару месяцев после пропажи. Голос вроде дочки, и сразу оборвался. Теперь вообще ничего не известно. Не трогай больше ее. И не трепись всем.
  ---Шурик, а ее случайно не Лола твоя отправляла в Грецию?
  ---Оставь свое ехидное хрюкание. Лола тогда еще вообще не работала в турбизнесе. И она больше Италией занимается.---«подружка» делается озабоченной---Черт возьми, сейчас в Испанию хорошие отправки пошли, а нам на хвост «шестерки» подсели, бля?
  ---?
  ---Шестое управление по борьбе с организованной преступностью. Сопляки засраные.
  ---И чем это для Лолки?..Закроют фирму?
  ---Та-а!---озлобленно фыркает коллежанка---Наших ментов не знаешь? Если солидную крышу тебе не поставили, баксы давать надо. А где их взять, свои в дело вложили, а бабки клиентов?..
   Шурик с деловой решительностью оттопыривает нижнюю губу и снимает трубку телефонного аппарата:
  ---Черт, утром не дозвониться. Срывает номер…Саша? Дай Лолу. Уже уехала на фирму? Что, так серьезно? Тогда я тоже прямо сейчас туда. Будешь уходить, выключи газ. Бабе скажи, чтобы не включала, приеду, приготовлю кушать сама.
  ---Уже уехала,---неизвестно зачем информирует меня Шура---если не тяжело, подай пальто. Хрен я сегодня посплю.
   Телефонный звонок, и мы оба смотрим на будильник. 7-09, значит трубку брать мне.
  ---Стекольный?
  ---То вы, Алданыч?---меня явно узнали, но хотят удостовериться.
  ---Да
  ---Без пятнадцати восемь, на воротах?
  ---О,кей! Принято.
    Обясню Шуре:
  ---Это мне. Будь,»подружка». Прорывайся! Спасибо за чай, будешь сваливать, закрой контору.




   В высоком пустом коридоре перед глухими воротами в сборочный комплекс холодно и гулко. Они предназначены для заезда в цех машин, но сейчас еще рано. В окошке ворот иногда появляется настороженная физиономия охранника и тогда я критически начинаю рассматривать полтора поддона сваленных к стене коробок из-под колбы. Не ленясь показательно раскладывать пропыленную рвань.
   Маленькая технолог из сборки появляется с опозданием. Мы оба крутим головами по сторонам и она быстро сует мне свернутые трубочкой деньги. Вопросительно вскидываю на нее глаза, но девочка отрицательно качает головой:
  ---Пока ничего. Разве что «тридцатьшестая свечка» у вас на «Риббоне» пойдет. Тогда коробок пятьдесят, не больше.
  ---Шарик не идет вообще?
  ---Та он то идет, заказов на лампу—море, но работать невозможно. Наладчики боятся. Новая охрана перекрыла все ходы. Эти офицеры-москали роют, как звери, один ихний начальник караула даже с крыши свалился.
  ---Понял. Будьте здоровы, если что, дайте знать. Только имейте в виду—78-14-21 , похоже, стоит на прослушке.
  ---Мы в курсе.
   Деньги—хорошая штука. Они греют. Правда сейчас, холодным октябрьским утром, только тело. Ибо в глухих закапелках сознания ворочается мысль, что делить «левачок» с произведенной парой машинистов «Риббона» и упакованных бригадой из 9-ти баб колбы на троих, в общем-то подловато.
   Меня не было в цехе около часа, более того, в начале смены я не сделал обязательного первого обхода производственных участков, не засветился перед глазами начальства. Поэтому, уклонившись от комфортной лестницы парадного входа, ныряю в транспортный коридор и трушу низами. Мимо провонявшего мочой закутка у давно заброшенного участка нейтрализации травильного раствора, минуя затем гальваническое отделение, участок лакировки форм.
   Около грануляторов останавливаюсь. Один, что стоит под фидером, выключен, а в пятиметровую ванну второго бесконечной дырявой змеей сверху сваливается лента огненного в струях воды стекла. Выползая из другого конца агрегата кучками голубоватых гранул.
   Не спеша карабкаюсь в цех пролетами стального трапа. Я уже в обходе и теперь можно не торопиться.
   На индикаторе уровнемера, следящего за стекломассой в печи, тревожные «минус три».
  ---Шихту дают мокрую. Залегает в бункерах.---отбрехивается сидящий пнем стекловар.
  ---Звонил?
  ---Звонил, они по указанию технолога дают больше воды на замес.---трудящийся лениво отрывает жопу от лавки. Чтобы подойти к стоящему в двух метрах пульту и добавить обороты загрузчикам.
   Возле карусели, раздвоив зрение на циферблат «Ракеты» и сектор выброса колб, стою ровно минуту. Две выпадают разбитыми. Сносно.
Печь отжига, иначе-лер. 630 градусов по первой зоне. Должно быть нормально, но это увидится не здесь…
   На длинном транспортере за леером поматывает в начавшемся биении приводной ремень.1400, профиль »Б» ? У меня должен быть такой спрятанным, но и этот разорвется еще не сегодня. Загашник начальника смены—не благотворительный фонд. Тем более, впереди затяжные зимние праздники, во время которых нам работать практически в автономном режиме…
   Бак стеаратора едва теплый. На подогреве стеариново-аммиачной субстанции, покрывающей каждую колбу тончайшей пленкой, в свое время настоял я. Прося электриков сделать подогрев двухрежимным. На лето и зиму. Они сделали, как им было попроще. Абы отцепился…
   Боя в конце линии на плывущих лентах транспортера немного и , взяв несколько колб, привычно всовывая голову под черный светозащитный полог полярископа. На предметном стекле нежно-сиреневая, без голубых и багровых полосок, поверхность. Сегодня колба хорошая, остаточные напряжения в ней не видны совсем.
   Зина стоит у весов, закрывая короба полные колбы. Увидев меня, она подымает голову и вопросительно блестит стеклами очков.
  ---Этикетки пока есть? А скотч?
   И сразу шепотом:
  ---Сборка, наконец, растелилась. Есть взяток.
  ---После одиннадцати, хорошо? У меня резерв будет.



  ---Садись. Чаю хочешь?
   Щелкаю засовом дверей и быстро достаю из шкафчика деньги.
  ---476, по 159 гривен на пысок. Я прикинул, девки полностью рассчитались по всем делам сразу. За сто коробок сентябрьской «свечки», и за весь «шарик».
 Не зная, как продолжить, делаю длинную паузу:
  ---Это—хорошее, теперь о…Ну, что, комбриг, кажется—все?!.Приехали, Зи. Недолго музыка играла, калымный бобик тихо здох. Нет заказов. Нуль! Охрана Кавуна мертво перекрыла сборочный цех. Наглухо. Говорят, один начальник караула от усердия даже с крыши успел шваркнуться.
  ---Я это знаю,---подельщица, похоже, совсем не удивлена---полковник, такой маленький, по кличке «Колобок». В вентиляционную камеру провалился. Да, мой «Абрам» в Херсоне уже тоже что-то унюхал. На той неделе звонил. Обычно мы держим связь через «Сару», а тут он мне сам вдруг. «Ты что, Зинуля?! Хочешь меня по миру пустить? Сейчас же осень, самый сезон, товар нужен!»
  ---Объясни ему ситуацию. Эти «майклы» не для того же купили нашу мануфактурку, чтобы он с нее варил бабки для своей «Сары» на херсонских толчках? Сейчас они этим сами займутся. Кстати, Стах Бинский уже называл сумму, за которую вроде бы Украина загнала наш «Завод» дядям. Сущие копейки! Меньше стоимости одного единственного контракта по «Риббон»-процессу с американцами. А ведь доллар с тех пор подешевел почти вдвое. Растолкуй своему «хайму», мол, появился хозяин, воровать не дает
  ---Я не смогу так просто, как вы говорите, такое ему сказать. Когда мне было совсем плохо, они с «Сарой» поддерживали меня. Собрала я ему сейчас одну небольшую отправочку, но уже и на Монастырецкой, в общежитиях, лампы нет.
  ---Ладно, Зи. Это доля «писанки», передашь?
  ---А может вы сами?
  ---Чего? Неужели, погыркались? Ты же у нас безконфликтная?
  ---Да нет, у них там такое на складе сейчас!..Война! Бобчиха, как бык, на всех кидается. Ее из старших мастеров в грузчики переводят. Пока с кладовщицами недостачу по колбе из зарплаты не покроет.
   Пожимаю плечами. Месяца три тому, услышав от кладовщицы о полнейшем бардаке на складе колбы, я, при случае, как –то сказал Бобчихе. Краснощекой, лет на двенадцать моложе меня, пани:
  ---Надька, если у тебя в остатках большие дыры, попроси начальников смен помочь. Мы—производство, весь первичный учет по колбе начинается с нас. Лично я пару раз смогу тебе отстегнуть тысяч по тридцать—сорок, ну, максимум, -до «полтинника». Так сказать, в виде «американской помощи». А вообще?..Склад то считать надо? Каждое божье утро, дэвушка.
   Но добрая знакомая Глухарского, владелица удостоверения репрессированной с правом бесплатного катания на маршрутных такси, только непонятно посмотрела сквозь меня. И ничего не ответила.



 
   Дверь кабинета едва прикрыта, тем не менее:
  ---Тук, тук, тук.
   Троекратно и подчеркнуто мягко.
  ---Что ты вечно стучишь, как дятел? Здесь не частная квартира, в кабинет к начальнику цеха нужно заходить просто.---в виде приветствия раздраженно бурчит «Доцент»
   Он явно сейчас не в настроении.
  ---У тебя есть что-нибудь накинуть сверху?---начальник нехотя и с отвращением смотрит на холодную сырость в кабинетном окне.
  ---Нну,..да. Флип дал нам на двоих с Шурой одну телогрейку из схрона.
   Показываю рукой на недавно замурованный в задней стене кабинета проем, где была комната отдыха. Упоминание о щедром предшественнике, естественно, не подымает настроения  «Доценту», но он сдерживается:
  ---Тогда оденься и срочно давай на проходную. Прямо к кассе. Мне только что звонил начальник охраны. Наши в очереди умудрились такой гевалт поднять, что банк грозится сегодня вообще прекратить выдачу зарплат…Позор! Дикий народ! Совершенно не понимают, что там люди с деньгами работают, нужна тишина. Давай! Там стоит охранник от караула, но он сам ничего не может с нашими поделать. И пожестче! Записывай фамилии, мы тут разберемся. Да, пропуск не позабудь с собой взять.
   Увидев меня возле конторки, старшая кладовщица Катя не скрывает радости:
  ---Добре, что ты появился. Я как раз с центрального склада ленту-скотч везу. Сколько будешь брать? Грузчики вам прямо сюда и разгрузят часть.
  ---Прямо сейчас, Кэти, нисколько. Некогда! Шеф срочно в окопы на фронт отправил. К кассе. По графику зарплату еще цокольный получает, а наши уже на штурм банка пошли. Как его? «Лионцы и Кредит»? Причем так мощно, что охрана запаниковала.
  ---Правильно, люди три года зарплаты не видели. А ленту вон уже из лифта вытаскивают, секундное дело.
  ---Нет, Кэти Кларк, неправильно! Ну почему вас даже в 1998-м так ничему и не научил собственный горький опыт 18-го года? Ведь 1917-й уже тогда показал, что по-настоящему большие заварухи следует начинать не с »бомбежки» банков исчезнувшей империи, а с захвата телефонных станций, телеграфа и седловки железных дорог. С поправкой, само собой, на появившиеся узлы правительственной связи, космические антенны и взлетно-посадочные полосы аэродромов…Стой, а что это такое везут? Другой скотч? Не, Кэти, тогда я много брать не буду. Кинем коробки четыре, на пробу. Вдруг партия херовая, бабы потом заебутся работать.
  ---Какой другой?---кладовщица смотрит сначала с недоумением на меня, затем переводит взгляд на подъехавший штабель коробок---Да не смотри ,Алданыч, ты на этикетки. Тот самый, на этих бирках не производитель напечатан, а название получателя. «Завод» через эту фирму «Монотрейд» сейчас получает буквально все, что раньше шло от «Завод-Ротана». Алюминиевую ленту, вольфрам, даже перчатки и «Лотос». А «Ротану», похоже, полный ****ец приходит.
   Катя на секунду замолкает:
  ---Флипа нашего жалко. Непоганый хлоп, а теперь снова без работы останется.



   Тупиковый, упершийся оконечностью во внутреннее окно бюро охранной сигнализации, боковой коридор напряженно гудит. Толпа большая и в ней не только одни стекольщики.
  ---Внимание!? Тихо!
   Тычу указательным пальцем вверх, в направлении седьмого этажа:
  ---Ну вы тут мо-лод-цы! Цеху еще денег давать не начали, а уже Майкл вынужден звонить начальнику стекольного цеха. Так вот! Евгений Викторович предупреждает, что если банк из-за устроенного вами лемента прекратит сегодня работу и цех выскочит из графика, то зарплату вы получите уже в ноябре. Так что стоять тихо, как мыши! Там люди деньги считают.
   Где этот чертов пропуск? Завалился в паспорт? Так, есть!
  ---Пропустите!
  ---Во, начальник пошумел-погудел и сам за башлями попер без очереди---слышится из толпы. Голос знакомый, недавно объявившегося в цехе сантехника. Невысокого хорька с постоянно наклеенной на физиономии хитрой улыбочкой под чаплинскими усиками. Слесари «Риббона» сразу заметили, что с его появлением со стеллажей начала исчезать отработавшая на машине бронза. Большие конические шестерни и десятками подпятники дутьевых головок.
  ---Ты, специалист дюже высокого тыску! Стуль пысок и чемно стой в очереди! По стрелке на вентиле! Умничать надо было, когда вентиль лепил жопой наперед, сантехник сраный.
   Странно, но на этого можно воздействовать только так.
   Протиснувшись между развернутым поперек коридора столом и стеной в буферную зону, отделившую толпу от дверей кассы, показываю пропуск:
  ---Начальник смены стекольного. Прислан руководством к вам для усиления.
   Впрочем, пропуск, кажется, излишен. С подтянутым, легким в ходу, охранником мы уже встречались в ночном цеху не единожды. Он сразу вычислил меня в качестве старшего и даже начал здороваться. Сухим, ни к чему не обязывающим, кивком.
  ---Усиливай! А ваши ведут себя форменным стадом. Как звать то?
  ---Меня? Алдан.
  ---Багин. Крепче упрись в стол. Я с ним уже метра на три отъехал. Почти весь плацдарм сдал.
  ---Офицер?
  ---Полковник.
  ---Ого?!
  ---Что, ого?
  ---В таких то чинах, и рядовым охранником?
   Багин улыбается, но какой то кривой, даже потерянной, улыбкой. И я спешу ему помочь:
  ---Могли бы хотя начкаром поставить.
  ---А вот этого мне и не надо. Начальники караулов долго не живут. Их выгоняют практически за любое ЧП, что сталось в карауле. Да у нас, по-моему, ниже майора и нет никого. В третьем карауле только, кажется, один капитан. Бывший летчик.
   Стоя лицом к толпе мы зеваем появление за нашими спинами клерка из дверей кассы и удивленно всматриваемся в быстро стихающий шум коридора.
  ---Панове, так у нас не пойдет. Если заводское руководство ничего не может с вами поделать, нам придется позвонить на Ференца Листа, в банк, и прекратить работу.----серьезность намерений банковского мальчика подчеркивает воинственно выперший из амбразуры наглухо застегнутого пиджачка большой узел галстука.
  ---Подожди, командир.---Багин явно напуган таким оборотом---Мы сейчас попробуем отодвинуть очередь метров на десять. Давай, Алдан, команду своим архаровцам.
   Подымаю руку:
  ---Так, десять шагов назад! Все сразу. По-ехали!
   Упершись руками в стол, мы с полковником гребем им как отвалом бульдозера. Оттесняя очередь назад,назад… Поначалу получается, но почти сразу начинает сказываться сопротивление спрессованной толпы.
   Оказывается молодцом клерк:
  ---Мужчина!? Вы, блондин, вы. Зачем мешаете людям отойти?
   Юноша заметил, что, упершись как бык, рыжий бурмыло специально толчками подпирает толпу с тыла.
  ---Алдан, запиши его. После составим акт. От охраны, банка и администрации стекольного цеха.
   Остается прокомментировать:
  ---П1сля впровадження якого пану Неземському  в1дразу  перекортить так моцно друлити людей у черз1. Бо в1н си сам стане самим зацофаним  дзядом у свому П1дмонастир1.
   В небольшой комнатке заводской кассы банк наладил работу сразу в два ручья и очередь продвигается быстро. Рабочие выходят в коридор даже не успев спрятать полученные деньги. Некоторые пытаются пересчитать их на ходу. Черт возьми, красивое, призабытое зрелище.
  ---Все - таки этот Майкл—молодец. Обещал через месяц начать платить зарплату…Из бухгалтерии есть сведения, что на Новый год даже подарки будут от администрации. В виде продуктовых наборов с шампанским…
  ---Легионер---совсем непонятно перебивает меня полковник.
  ---Кто?
  ---Майкл. Легионер он.---Багин оглядывается и понижает голос.---У нас в агентстве втихую говорят, что Мальков раньше служил во французском иностранном легионе. Сейчас он—гражданин Франции, с постоянным видом на жительство в Москве.
  ---Лежион этранжер? Очень серьезная по степени боеготовности охранная фирма. Гораздо солидней вашей конторы.Впрочем, месье колонель,..
  ---?
  ---.., господин полковник, тут многие из нас, в некотором роде, тоже ведь легионеры?
  ---Как это понимать, Алдан?
  ---Правильно понимать. До примитивизма просто, но правильно! Вопросец можно?
  ---Валяй.
  ---Офицерскую квартиру во Львове получали еще при СССР?
  ---Ну?
  ---И в войске Украины послужить успели? Или в гвардии лысого кардинала Горбушкина перетирались до пенсии?
  ---Я—армейский офицер. А  что из этого следует? Союза ведь больше нет?
  ---Нету, нету. Он, как Атлантида, исчез в океане. Ровнехонько на траверзе Гарварда. А его бывшие защитнички разом кинулись искать новых хозяев. Один забожился в верности Французской республике ради паспорта, другой—сопляк из полесских селюков, еще в восьмидесятых топавший по Львову сапогами курсанта политучилища, мудро остался выслуживать в матросском клубе заполярную пенсию майора РФ. Грамотно выпихнув из какого-_то номерного филиала Североморска бывшую жену-пианистку с двумя детьми к ее маме, во Львов. Вы тоже, пан полковник, предпочли принять вторую, слава Богу, что не третью, офицерскую присягу ради полковничьей пенсии по месту нахождения родовой квартиры.
   Багин зло поджимает губы. Кажется, он может взорваться?
  ---И я, на 49-м году жизни, тоже не поленился сползать на 9-й этаж в военно-учетный стол «Завода». Перезаприсягнуться на вечную верность.
  ---Ты офицер?
  ---Львовский фрайер. Старинный и глубоко цивильный. Просто я уже тогда почувствовал, что за восторженными визгами галицких руховцев нихрена доброго и умного для простых людей нет. Работу потерять боялся.
  ---По- твоему получается, что мы тут все…
   ---Положим не все.
  ---Так кто же тогда не легионер?
  ---Из ваших, армейских? Хотя бы этот генерал,..он когда-то командовал войсками нашего Прикарпатского округа? Фамилия такая съедобная, сладкая. Варенщиков, вроде?
  ---О, Валентин Иванович?!!


 
  ---Сегодня не нужно смотреть на часы, бабы меня отпустили до пяти---заметив скошенный на циферблат будильника мой взгляд, тихо произносит Зина.
   Слова, означающие, что упаковщицы колбы, и бригада горизонтальной вытяжки стеклотруб, наверняка-слесарь, и засыпщики на печи,..почти вся, а, скорее всего, уже вся смена знает: этой ночью бригадирша «Зоська» прощается с «Горбатым».
   С полмесяца тому Зина пришла ко мне тоже на исходе ночи. Под самый конец смены.
  ---Можно? Не помешала вам?
  ---Естественно, что нет. Если за молоком, то Светка как раз перед тобой забрала.
  ---Нет. Я присяду?
  ---Тогда-чайку? Отменно горячий, только что заварил.
  ---Чуть-чуть, Алданыч..Я,..я должна вам сказать…
  ---Можешь и не говорить!
   Наверное, я , все таки, садист? Раз способен так внушительно, мордой, полной оскорбленного достоинства, долгую секунду разглядывать, как гаснут в обиде глубокого огорчения глаза женщины.
  ---Бабы уже все мне сказали
  ---Я не хотела вас расстраивать раньше времени. Вы бы шуметь начали?
  ---Какого черта?! Что, я не вижу, как Львов из города науки и производств превращается в миллионное базарное село, сборный пункт для контингента безработных? .Рвущихся сюда со всей Западной Украины. Вижу! Но, Зина, даже я, когда-то сдавший в универе целой комиссии выпускной государственный экзамен по политической экономии на «отлично», многого не могу понять из того, что здесь сейчас происходит. Развал промышленного комплекса Галиции я предвидел еще с начала независимости, было понятно, что эта провинция на таком уровне не способна самоорганизоваться, чтобы управлять им. Поэтому и своего недоучку-химика перетащил на «Завод», поближе к кормильцу «Риббону». Но того, что, получив полную свободу, эти хваленые «гречкосеи», селяне в двух десятках предшествовавших поколений, массово начнут бросать землю, я не ожидал. А они спрыгивают с нее, как блохи с выброшенного кожуха. И бегут, куда-нибудь, в Европу, в Россию, за океан. В то время, когда сельская Украина продолжает работать на земле. Вот это непонятно? Беги с ними! На голую зарплату упаковщицы с двумя детьми тебе вряд ли выжить…Испания? Бабы наши не напутали?
  ---В Испанию
  ---Когда?
  ---Боюсь говорить,чтобы не сглазить.Эта пани, через которую оформлялась, уже три раза переносила срок отправки. А я столько долларов назанимала…Не дай Бог, если…
  ---Ты хоть бабу знаешь?
  ---Нет, Алданыч, это не то, что вы думаете. Она многих с Сыхова отправляла, все говорят—не кидает. А все равно, страшно.
  ---Ничего. Наверное, в Испании сейчас не страшней, чем здесь, раз народ едет. Знаешь, Зина, еще в детстве я зарекся читать галицких писателей-демократов. После того, как  нарвался на  потрясающе мрачный в своей безысходности рассказ о гуцуле. Вывозившем живую мать умирать в одиночестве на полонину. Он не имел денег ни на священника, ни на похороны. И все знали кругом , и все молчали…Сейчас у меня такое ощущение, что здесь, спустя сто лет, мало чего изменилось. Не могу понять сути происходящего?
  ---Я рада, что вы меня поняли и не ругаетесь. Мне нужно идти, сегодня убираю участок. Алданыч, я принесла бутылку «Кагора». В следующую третью ночь, добре?
  ---Добре. Вино можешь бабам выставить. У меня—«Старый рынок». Проверенное, высокооборотное пойло
   И вот она накатила, эта последняя для нас третья ночь. Почти такая же, как тысячи других ночных смен. Разве что шаги проходящих мимо дверей конторки рабочих кажутся подозрительно частыми и звонкие сухие щелчки калибровок стеклотрубки вдруг стали похожими на отсчет секунд бесстрастным маятником метронома.
  ---Будете ставить бригадиром Зоряну?
  ---Да, больше некого
   Хозяйка, покидая дом, старается сохранить в нем порядок
   Моя, так неважно выбритая, щека наверняка царапает кожу ее руки, но Зина молчит. У нее широкая кисть, слегка приплюснутая и кажется граненой.
  ---Это Николаев? «Алые паруса»?
  ---Что, Николаев?
  ---Крем
  ---Ой, да ну. Самый дешевый, харьковский…Я его на работу покупаю.
   С порозовевшим от смущения лицом Зина пытается забрать руку.
  ---Оставь! Хочу запомнить тебя именно такой. Надолго.

Детерминанты    (15)
Выбравшись из пыльного города , белая «пятерка» плывёт в тёплое сентябрьское  предвечерье. С высоким в плотной голубизне неба ласковым солнцем. Промеж по-летнему  зеленых, едва тронутых брызгами позолоты, лесополос вдоль шоссе. Лишь изредка вспыхивающих низами, по подлеску, яркими багряно-красными огнями настоящей осени каких-то неведомых кустарников. В хорошо прогретом, расчерченном белыми паутинами, воздухе легкомысленно порхают капустницы. А на подъезде к очередному селу салон машины вдруг затягивается пронзительно тонкой горечью вечерних костров. Щемяще напоминающих о том, что скоро сюда придут холода. На своих огородах селяне жгут картофельную ботву.
   Славка отрывает правую руку от руля и трясет ею перед моей физиономией:
  ---Смотри, какую я погоду подгадал?! Уметь надо!..
   Сначала под высокими перекрытиями стекольного корпуса слышится крик. Затем из кладовой запчастей с нервно порозовевшим лицом выходит руководитель технологического бюро Мария Ильковна Ладан. За ней - пожилой начальник Управления комплектации Калагарский и постоянно понурый технолог инструментального производства Мыкола. Таща нанизанной на проволоку  гирлянду блестящих после шлифовки деталей оснастки «Риббон»-машины. Последним, в расхристанной по вороту рабочей спецовке, на пороге появляется механик цеха Волынский. Увидев меня, он требовательно машет рукой и, проводив крайне непонятным взглядом уносящего забракованные детали Мыколу, подходит:
  ---Здорово, начальник! Вчера Ирку спрашивал, когда появишься.
  ---Я не начальник, Славик. Вот ты у нас сейчас великий босс, могучую пургу метешь, на весь цех слышно. Какая по счету за сегодня?
  ---«Горбатый»!---механик становится взъерошенным, как потревоженный ёж--- Я не пургу гоню, а ремонт делаю. За который с меня спросят. Это вы, начальники смен, нихрена не делаете, ни за что не отвечаете. Вон, у тебя на голове ни одного седого волоса.
  ---Наверное, потому, что дурак я. А, вообще-то, волынскоподданный, чего ты хочешь? Кто на что, и за какие бабки. Терпи, казак,..
   В короткий поддерживающий ремонт печи и на замену изношенной машины фирмы «Корнинг глас с уоркс» её лицензионным аналогом от Фрунзенского завода тяжелого электромашиностроения цех вошел трудно. Из него ушли начальник участка «Риббон» Грицько Покута, механик машины Хлебцов и обермашинист Дембель. За ними,—старший стекловар Ткачура. Бывшие соратники «Алика», Петровича и Флипа, уже перетянувшие несколько лет без зарплат деньгами, не смогли сработаться с управлением цеха при «Доценте». Его решения стали откровенно попахивать продуктами мозговых атак «кошачьего секретариата» из парочки советниц-сестричек. Потом внезапно приболел сам «Доцент» и пребывавший в ремонтной лихорадке цех оказался на попечении назначенной регентшей пани Ладан и механика Ярослава Волынского.
  ---Славик, тебе сварить кофе? Очень крепкого? Мы с Галей хорошо знаем, что с утра  ты пьешь концентрат.
  ---Инструментальный цех уже выточил то, что должен был сделать  нам на печь? Нет? Что ж ты тогда молчишь?!                ---Это я прекрасно знаю, что по заводскому приказу за тобой ремонт и передвижка обеих машин. Но и ты также должен понимать, что, если не запустимся «Риббоном» в отведенные руководством сроки, нам всем будет плохо. Сорвем не только осенние поставки колбы на экспорт, но и отгрузку готовой лампы покупателям. А этого нам с тобой никто не подарит. Делай же с этим что- то, Славик, делай! Еще кофе? Галя, завари, только быстро, бо Славик хочет идти в инструменталку.
   Фраза:»Славик, так делай же что-то с этим?!» произносилась мадам Ладан почти ежедневно. Под кофе в кабинете, и без него на участках цеха.  В самых разных ситуациях, но всегда с интонациями такой милой женской беспомощности. Она стала молитвой ремонта.
  ---.., атаманом будешь. Я понимаю, пан Ярослав. Это твой первый ремонт «Риббон-машины».
  ---А печь на ком?! Нет,» Горбатый», ты даже не представляешь, как мне сейчас трудно. Я,—один! «Доцент» нормальных специалистов разосрал и сам свалил на больничный. Мария же не будет бегать по заводу и грызться за каждый кусок металла?..А наши заводские рагули совсем обнаглели. Или нихрена не делают, одни отбрехивания, или говна налепят. Видел только что? И    хором запихивают брак на машину.
  ---Сочувствую, механик. Но, коль уж ты перешел на старославянский, наверное, правильным будет не «рагули», а «рогули». Точно так же, как «тасовка», а не «тусовка». С учетом этимологии этих слов. Кстати, если тебя за линию очистки воды, что слепили в ионообменной, Кавун все-таки потянет «до криминалу»,то, после этапа, представься в ИТУ правильно: зак Волынский! По крайней мере обеспечишь себе уважение администрации заведения…
  ---Сволочь ты старая!
  ---Я?! Нет, Славик, я,— маленький котенок. Пусть и пожилой. Одиноко гуляющий ночами по своему крошечному кусочку крыши. Когда на «Заводе» воздух наиболее чист.
  ---Ладно, что я хотел от тебя? Позвони Сашке.
  ---На предмет?
  ---А что с вас можно поиметь кроме рыбалки? Отдохнуть хочу, замучался. Хотя бы на сутки вырваться из этого цеха.
  ---На когда?
     Волынский наклоняет голову вниз и задумчиво, всей пятерней ладони, чего-то в ней ищет:
  ---В пятницу думаю поставить машину под  холодную обкатку. До воскресенья,..может понедельника. Там посмотрим по нагрузкам…Давай на следующую среду,.. или четверг. Как вам с «Гансом» подойдет по сменам.
  ---Моя доля,—на бензин? Или, может, купить водки?
  ---О, это идея, обмоем  ремонт машины. Бери, «Горбатый» бутылку…
   Из-за медленно закрывающих встречный горизонт пары больших камионов выскакивает легковое авто и механик с рыком:
  ---Козел!
бросает рывком руля машину вправо. «Пятерку» бешено трясет на неровностях прикюветной обочины и сзади просыпается завалившийся на третий, всунутый в салон, рюкзак Сашко.
  ---Полегче можно? Забыл, кого везешь?!
  ---Заткнись! Скажи спасибо Славке, что не стал третьей порцией парного мяса в этой жестянке---с перепугу реагирую очень нервно.
  ---А что такое?---встревоженно вырастает на заднем сидении взъерошенная голова Ганса.
  ---Ничего, Саша. Какой то бычара на БМВ по встречной  буром пер в длинном обгоне. Спи,спи.
   Похоже, сегодня удачно запустившему после ремонта «Риббон»-машину механику Волынскому настроения не сможет испортить никто.
  ---Далеко до поворота?---Сашка проснулся окончательно.
  ---Подходим.
  ---А может пойдем на Неслухов? Вправо. Там не очень крупный, но чистый, сладкий карась. Мы с «Лысым» хорошо раз нагребли. И озеро большое, не то, что эти корыта.
  ---Ты как?---Волынский  блестит стеклами рыжеватых «хамелеонов» в мою сторону.
  ---Резко против. По моей статистике от дури менять водоемы по ходу работы,— паршивая примета. Увидишь, гарантированно останемся без улова.               
  ---Кажется, подъезжаем?--- говорит Сашко.
  ---Вижу.---механик аккуратно выходит к осевой  линии и сбрасывает скорость. На приборной панели за добрую сотню метров до поста ГАИ замигал сигнал левого поворота.
  ---Ну, все! Теперь вперед, на Тадани! Ух, и оттянусь сегодня от этой жизни на заводе---Волынский, как только его белые »жигули» с приметными сумскими номерами миновали пост ментов, бросает руль и, упершись плечами в спинку седушки, вкусно потягивается.---«Горбатый», а все-таки как мы с Марией провели ремонт? Классно?! С первого подката машины под стекло пошла колба. Мария,--умная баба, я с ней легко сработался. Не то, что «Доцен т»,..
  ---Славик, оставь его в покое. И, ради Бога, не обсирай на каждом углу. Ты,— сопляк, а ему год, другой до пенсии. Он ведь старше меня.
   Но механик успокоиться не может:
  ---С Марией было легко работать. Грызся иногда, но…Знаешь, делает мне утром кофе и смеется: «дома у меня Славик, на работе тоже—Славик. Захочешь перепутать имена, так не получится». Оказывается, я с ее профессором математики не только одногодок, мы даже родились в один месяц.
   Выползшая рука «Ганса» невежливо трясет мое плечо:
  ---Что это с ним? Влюбился?---Сашка говорит так, как будто Славик отсутствует.
  ---Ну! Разве не видно? Волынская классика. Если не остановить, через полчасика начнет телком мычать. Наверное, потому и восьмой год на сумских номерах по доверенности ездит. Шосткинский тесть зятьку не доверяет. А ведь у него, Сашко, по отзывам коллег, прекрасная жена. Красивая, умная, а, главное, домашняя. И, ко всему тому,--возможно единственная на весь «Завод» натуральная блондинка. Это я сам издали углядел!
   Механик не обижается. Он смеется. Радостно, облегченно…
   Рыбацкие «водилы» несхожи  между собой как национальные вариететы карасей.
   Артуру Денисову судилось стать моим гуру. Сначала уча правильно огружать поплавок при ловле этих самых карасей в добротворских Перекалках, потом,— отливать тяжеленные, граммов под триста, грузила днестровских донок на марену. Позже, продав колясочный К-72, Алик купил машину. Полноразмерный польский «фиат» из пограничного конфиската. На почти нехоженой «мишленовской» резине, с зеленым фирменным напылением верха лобового стекла и едва заметной токопроводящей сеткой на заднем. Оснащенная японской магнитолой, машина даже самоохранялась. Парой смонтированных под капотом двигателя блоков электронной сигнализации. У «Лысого» появились шикарные «колеса», но ездить с ним на рыбалку было скучно. Он редко брал с собой чего-нибудь из съестного. Разве бутылку вина, чаще плодово-ягодного. Алик знал, запаха бормотухи я не переношу и претендовать на содержимое посудины не стану. Кроме рыбалки Артур Николаевич любил баб и деньги. Женщин—при периодически появлявшихся возможностях в очередной раз жениться на даме с жилплощадью. Деньги же, —категорически всегда. Именно из-за них он в силу особенностей своего характера  умудрился нажить много врагов и кончил плохо. Несколькими строчками в криминальной хронике «Высокого Замка»,так похожими на сигнал рожка,—«конец охоты». В первой трети девяностых «Лысый» уже сменил добитый «фиат» яичного цвета «москвичом» и подрабатывал частным извозом. На стоянке у автовокзала «одинокого тамбовского волка», задремавшего в легковушке, раздавили грузовиком.
   Кажется, я был едва ли не единственным, кому разрешалось безнаказанно обижать Алика?..
  ---Быстрее!, дверцу. Тепло убежит.
   Отслуживший срочную в московском гараже знаменитого командующего ВДВ  Маргелова Володя Мотузок обожает комфорт. Потому, не жалея бензина, гоняет мотор своих, стоящих на берегу старицы Стрыя, новеньких «жигулей».
  ---Не угорим?
  ---Я же развернут передком на ветер. На таком сильном,— снесет. Ты хорошо подвязался лодкой? К  бамперу?
   ---Угу. Черт,..когда высаживались, вода в сапог попала.
  ---Разуйся, быстрее высохнешь. Кури, кури, пепельница вот. Все равно салон успел уже «собаками» провонять.
   Деликатный Володя, по-моему, сегодня уже в который раз  пытается извиниться за отсутствующий запах. Его родная улочка  с диковинным названием «На четвертях», что прячется посредине воспетой Гариком Кричевским завокзальной Левандовки, забросив нутрий, сейчас дружно сосредоточилась на разведении песцов. Которых для спаривания требуется увозить из мест обитания.               
   Сидим молча. Глядя, как в ранних сумерках изгойные мартовские ветры неутомимо затягивают несущуюся бесконечность низкого неба на лобовое стекло «жигуленка». Временами темнеет, тогда стекло кроется мазками капель и по крыше начинает зло шелестеть мелкий дождь. Высвистывают налетающие порывы ветра , а в промежутках между ними доносится отчетливое хлюпанье прибойной волны о невысокий, но крутой и подлый, берег «Подковы».
   Съежившийся на сидении Мотузок тянет ладонь к решетке вентилятора:
  ---Уже теплый гонит. Сколько до трассы?
  ---Метров семьсот, восемьсот. Хочешь выезжать?
  ---Поздно…И темно уже. Утром будем разбираться. Хотя бы дождь кончился, а ветер траву подсушит.
  ---Да, малость подзалетели. Как подумаю, что по такой волне идти на воду в этом старом «гондоне», хреново делается. Утром сам поплыву. Ладно, обуваюсь. Может, на фонаре чего-нибудь для костра наберу? Я взял и котел, и заварку.
   ---Подожди. Наталя вроде бы мне термос в дорогу готовила?
   Вовка перегибается и начинает рыться в лахах на заднем сидении.
  ---Есть, полный. О, похоже, с ликером?
   Хорошо натопленная темнота пахнет кофе.
   С приборной панели отчаянно тихо кричит Далида.
Черную панораму лобового стекла рассекает бегущая гирлянда голубоватых огоньков. Из Ходорова на Стрий прошел вечерний электропоезд.
   И снова—темень, вой ветра, хлюпанье воды.
  ---Как кофе?
  ---Бесподобный!
   Такого умопомрачительно вкусного мне пить не приходилось. Ни до, ни после…
   Большой и шумливый майор Витя любит жизнь во всех ее даже слабо положительных проявлениях. Летом, получив от нас с Сашкой долю на бензин, он сразу достает постоянно возимую в недрах зеленого «москвича» трехлитровую банку. И, напрягши могучий интеллект релейщика правительственной связи, начинает вычислять координаты ближайшего к курсу движения машины пивного бара. 
   Ужинаем на траве, поодаль от машины. Водружая банку с пивом в центре импровизированного дастархана. Летом,— сносно. Но в конце октября? На грязной, обкаканной общинной птицей, обочине разбитой дороги по глинистому косогору в Уграх. Или первыми числами ноября? В насквозь промороженной ветрами «трубе» Долинян. А что делать? Если даже случайно забытая на капоте «москвича» спецовочная рукавица, солдатского сукна, с нашитой из азбестовой ткани ладонью, моментально приводит майора в тихое бешенство…
   Механик стекольного производства пан Славку Волынский, похоже, твердо полагает, что задний капот его »пятерки» специально проектировался конструкторами автозавода в качестве рыбацкого стола. Иначе с чего бы его сделали таким плоским и широким?
  ---Горбатый, бутылка где?! Лепи её сюда!
  ---Яволь!
  ---Тише, тут не цех. Во, смотри, Барин. Кто-то  прет к нам? Догавкались, начальники сраные?!---сторожкий Сашко уже заметил на фоне неба спускающуюся по черному склону фигуру человека.
   Рыбацкие Тадани,-- это недавно появившаяся посредине, между окраиной одноименного села и райцентром Каменка-Бугская, небольшая улочка. Из полудюжины солидных, но пока нежилых усадеб. Двухэтажные, крытые оцинкованным железом, кирпичные коробки недостроенных особняков возвышаются прямо над безымянной старицей Западного Буга. Вплотную спускаясь земельными наделами к ее неровному торфянистому берегу. И третий год, перемещаясь темными ночами вдоль водоема, мы исправно спотыкаемся на просевших лунках с прутами кустов смородины, врезаемся в молодые яблоньки.
  ---Добрый день. На рыбалку, хлопцы?---из темноты мужской голос предупреждающе озвучивает миролюбие своего визита.
  ---И вам добрый. Да так, больше отдохнуть. Тоже рыбачите?
  ---Я? Не, сторожую тут хаты. Думаю, подойду, гляну, кто приехал на ночь.
  ---Рыбаки. С нами по пятьдесят выпьете?
  ---Если нальете.
  ---Тогда, вперед!---командует Славик.
  ---Мне не наливай---предупреждает Сашко и спрашивает сторожа:
  ---Долго строитесь? Это «поле чудес» в таком виде уже года три стоит.
  ---Деньги?! Выгнать из кирпича коробки и накрыть, далеко не все. Полы, столярка, штукатурка, сантехника,..Большие гроши иметь надо. Наверное, пока не имеют за что. Тут уже два дома и так продают. Вот этот,..---охранник показывает пальцем на темнеющий силуэт---..,може кому из вас,..или знакомых имеете, которые хотят купить?
  ---Кто? Мы?---заразительно смеется механик---С нашими заводскими зарплатами? Нет, пан, боюсь, что вы тут клиентов не найдете. А чего он его вообще продает? Почти готовый княжеский замок?
  ---С  чего достраивать будет? Пока сидел районным военкомом в Каменке, гнал стройку быстро. А как сняли? Все, по грошам. Нэма за шо.
  ---Математику херово учил в военном училище? Работал только по закону сложения, забыв о существовании национального закона деления?---не удерживается Сашко.
---Ну, добре, хлопцы. Спасибо за сто граммов. Удачной рыбалки. Пойду к себе.---мужик после реплик Ганса, кажется, понял, что наговорил лишнего.
   За возвышающимся над старицей «полем чудес» медленно поднимается луна. Поздняя и , должно быть, полная. Силуэтами выпрессовывая на фоне светлеющего неба тяжелую архитектонику кубических коробок особняков.
  ---Допьем?---предлагает Волынский.
  ---Пройдусь берегом, уберете жратву после себя---негромко произносит Сашко и растворяется в темноте.
  ---Давай! Чего ты пялишься наверх, Горбатый? Хочешь прикупить хатку? Мало того, что поимел от Куйбиды?
  ---От Кучмы! Деньги он выделял. Давай за обоих?! Просто, когда я обозреваю в натуре этот феодальный укрепрайон, отстроенный коштом райвоенкома, то легче понимаю, почему Украина оформила свою независимость малость позже Буркино-Фасо, или какой-нибудь Ботсваны.
  ---Тебя это так гребет?
  ---Раньше, - да! Я прожил тут пятьдесят…четыр,..нет, три года, всю свою жизнь, и здесь мне, сколько Господь Бог отвесит, доживать остаток. Но сейчас уже нет, не волнует. Я поставил для себя и проанализировал один единственный вопрос. Ответил на него, как смог, после чего вполне успокоился.
  ---Какой?
  ---Почему, после отъезда Черновола из Львова, в Галиции сразу, почти одновременно, произошло обрушение науки, промышленности и сельского хозяйства? Почти до полного нуля. Превратив ее в торгово-кочевой аймак.
  ---Ну?
  ---Не «ну», а «вьё», вуйко механик! По-моему, обвал произошел под влиянием кооперированного воздействия двух существующих в Галиции аргумент-факторов. Нетипичного для славянской Украины образа мышления этноса Прикарпатья, того, что они сами именуют «галицкой ментальностью». И второго,--вообще недостаточно высокого для конца 20-го века уровня его развития как народа, возможно,- молодой, только формирующейся, нации.
  ---Наплел?! Попроще не можешь?
  ---Как пьяный попугай из анекдота, я все могу. Сдается, Славик, что, по крайней мере в значительной своей части, галычане—ну,..не совсем чистокровные славяне.
  ---Открыл «америку»?! Все знают, что Украина, а Россия тем более, это мешанина…
  ---Стоп! Только не заплетай сюда шлявшихся по Европе добиблейских ариев, залетных «ататюрков» и поляков с австрийцами. В случае Галиции, с учетом проникновения через перевалы Карпат остатков племен даков, вполне хватит татаро-монгольского нашествия. Где проходила устоявшаяся западная граница завоеваний монголов? Здесь! По Галиции. Тут размещались зимовки их боевых туменов, ремонтные базы конского состава. Отсюда они выходили на Краков, в Чехию, на поиски удобных перевалов через Карпаты. Даже Львов закладывался Данилой Галицким на десятом году пребывания татаро-монголов. Интересно, а сколько еще новых городов на покоренных славянских землях было заложено в начальной, наиболее агрессивной , фазе татаро-монгольского ига? Выражаясь по-современному, здесь на протяжении целого столетия проходила прифронтовая полоса. В которой войск всегда много больше, чем в глубоком тылу. А значит и изначальная концентрация потомков от воинов Орды и славянских баб в Прикарпатье неминуемо должна была стать выше, чем в тыловых местностях. Въезжаешь, волынский потомок великого Чингиз-хана?
  ---Начинаю, Горбатый жид. Только не в твои фантазии, а в то, что говорит Мария Ильковна о вас, начальниках смен. Маются любой херней, абы не заниматься работой. Шура втихаря пьянствует по ночам с Петром из шихтосоставного. Ирку ловят на чтении любовных романов, а Горбатый вообще к старости чердаком поехал. Чтобы утверждать такое, надо доказательства иметь.
  ---Доказательства? Тот же Шуркин напарник Петя, и муж ее, кстати,--эталонный борец по сумо. Наши: Чарый, Цыган, Цасык, Цегеляк, Смэн, Рвежский, Орку, Копарник…Подряд гоню. И это только ярчайшие, бьющие в глаза типажи совершенно не славянской внешности. А если присмотреться внимательней?..Впрочем, существуют и косвенные признаки. Уже столетие тому из-за перенаселения края Австро-Венгрия способствовала эмиграции галычан в Канаду, США, Аргентину. Три волны до Второй мировой войны. Потом немцы отправляли в Германию рабочие контингенты, а после войны Союз здесь начал постоянную вербовку рабсилы на выезд. В Донбасс, затем на целинные земли, в Хабаровский край. Не менее полумиллиона поглотил Львов, выросший за период послевоенной индустриализации с 250-ти до 850-ти тысяч населения. И при всем этом галицкие села тогда отнюдь не обезлюдели. Откуда такие, свойственные скорее Азии, чем Европе, темпы самопроизводства? Кстати, как стало ясно позже, сопряженные с мощной миграционной потенцией населения Прикарпатья. Какие бы не назывались в прессе цифры выехавших на заработки, большая часть всегда приходится на всего несколько западных областей. Что это, как не рудименты кочевого мышления от далеких предков по мужской линии? Даже религия в прикарпатском регионе отличается от общеукраинского православия. А почему? Ведь поляки на Брестском соборе почти всех иерархов Украинской православной церкви, не знаю уж как, сагитировали или заломали, на переход в католицизм. Но народ Украины не воспринял предложенной Унии, в его исторической памяти хранилось крещение Киевской Руси князем Владимиром. Специально сконструированный для пребывавших шестьсот лет в православии клира и паствы католицизм прижился только в Прикарпатье. Там, где историческая память уже существовавшей помеси из даков и славян с появлением в организмах значительного числа людей хромосомы «Y-Чингиз-хана», была частично утрачена.
  ---Тормозись, тормозись! Я сюда отдохнуть приехал, а не твою бздурню в таких количествах выслушивать…А что это ты последнее называл?
  ---Хромосома «Y-Чингиз-хана»? Ты думаешь, я знаю, что это за штука? Читал, что она очень сильная и ее присутствие указывает на наличие в родоводе человека представителя монголоидной расы по мужской линии.
  ---Что-то в этом есть?
  ---Есть, есть, пан механик. Ежели даже немцы, чокнутые во времена гитлеровского рейха на этногенезе и расовых теориях, Галицию вообще не включили в состав земель оккупированной Западной Украины. И управлялась она не из Ровно,..и дивизия «Галичина» получила наименование «украинской» лишь в 1944-м году. Непосредственно перед посадкой во вторую линию окопов фронта под Бродами. Очевидно, для поднятия боевого духа комбатантов, а до этого она числилась исключительно «галицкой».
  ---Да ты сам копаешься не хуже любого немака. Заразился ихним шизом?
  ---Я! Упаси Боже. Хотя, знаешь?..Иной раз после панских выпендрежей самого начала девяностых, вроде «москали-азиаты», «телогрейка», «палка вареной колбасы за два двадцать», хотелось… Нет, Славик, просто при попытке анализа причин утраты Львовщиной своего экономического потенциала меня политическая экономия подвела к оценке состояния этноса  края. Впрочем, возможно и не его происхождение сыграло в этом главную роль. Ведь татаро-монголы оросили своей спермой громадные территории будущей Российской империи. Но почти везде их потомки абсорбировались в основной массив населения страны. Более высокая культура оседлых народов, с устоявшейся религией, письменностью, ремеслами естественным путем поглотила их. В Галиции этого не произошло. Даже если рассматривать Унию попыткой духовной интеграции края в составе Польского королевства. Интеграционные процессы у поляков в Прикарпатье явно не пошли, возможно, потому, что численно они здесь никогда не доминировали. Костел и униатская церковь, несмотря на общую для них юрисдикцию Ватикана, функционировали в параллель, и так же, практически без взаимопроникновения, раздельно существовали украинская и польская общины. Интересно, что раздел Польши в плане интеграции этносов здесь тоже мало что поменял. Даже, несмотря на то, что Австро-Венгерская империя формально уравняла в правах обе национальные меншины и проводила либерально-просветительскую политику. В подавляющем своем большинстве коренное население Галиции, как при «первой» Польше, так и под «бабушкой Веной», и после, уже при «второй» Польше, т.е. в 20-м веке, продолжало жить замкнутыми сельскими общинами. Управлявшимися в повседневной жизни старостами и священниками. А потому, пан почти генеральный механик, вполне закономерно, что Союзу за 45 лет, опосля четырех веков польского правления и почти полутора напрасных стараний Австро-Венгрии сделать из Галиции «Европу», так и не удалось привить в этих землях стойкие стереотипы мышления индустриального общества. Впервые столкнувшись в 1992-м году с необходимостью управлять своим сложным научно-хозяйственным комплексом из десятков НИИ и сотен предприятий, Галиция  просто сделала вид, что его не существует. И потеряла…Фактически проиграв свою третью подряд в этом столетии войну.
  ---Какую еще войну?!
  ---Третью! Первую, в 19-м году,— польскому генералу Галлеру, в 40-х—Сталину. Хотя именно ему впервые за тысячу лет удалось собрать украинские земли воедино. Но, то были военные компании, в которых имелись враги. А сейчас, в 90-х, разосрав бездарнейшим образом мощную экономику на своей территории, Галиция проиграла самой себе. Весьма наглядно продемонстрировав Украине, что в деле государственного строительства кроме ползучей «прихватизации» объектов коммунальной собственности власть хапнувшими патриот-демократами, массовых откочевок на заработки за кордон, базарной торговли и приграничных ходок в Польшу с парой бутылок дешевой водяры, более ничего предложить не может. Даже хорошей житной водки.
  ---Скажи мне, Горбатый, а нахера ты это все раскапываешь? Работу вы с «малым» имеете? Причем ты, - такую, что на смене случается этим самым груши околачиваешь. Еще и зарплату за нее платят. И механик тебя, как пана, на рыбалку возит…
  ---Украина заставляет жизни в морду заглядывать! Это раньше у меня мозги начинали шевелиться раз в квартал. Когда требовалось, чтобы «Лева» объявил амнистию по депремированиям начальников смен. И еще разок в году, перед отпуском, на предмет заслуженной двухнедельной кобелировки в каком-нибудь пансионатике под Одессой.
  ---Барин, твой колхозный репродуктор с того берега слышно---раздраженно выныривает из-за машины Ганс---А чего еду не убрали за собой, паны начальники? Меня ждете?
  ---Сейчас, Саша, соберем. В один кулек? Мне Горбатый тут лекцию закатил по половой истории.
  ---****еть он может. Как Кенар.
  ---О, да! Кенар у него «ляпший друг». Весь цех об этом знает.
  ---Как Гитлер у Маринеску. Челядник  Шаповаловой, нукер у Черновола. В течение пяти лет держал армию из не менее миллиона организованных профсоюзных штыков, весь аппарат областной конфедерации профсоюзов под себя замял. И за все время ни одной акции в защиту галицких предприятий, ни одного обращения к рабочим. Самое пикантное,---дальше в народных героях-проводниках тут ходит.
  ---Ладно, кто первым из нас двоих спит?---нагулявшийся Сашко резко выворачивает на конкретику ночной браконьерской рыбалки.
  ---Как всегда,--ты, жавороночек с головным оперением типа «марабу». Только не рассчитывай, что удастся продрыхнуть до пяти. Сегодня подыму в три. Так что морально готовься к «собачьей вахте».
  ---Саша?! Как ты терпишь такие издевательства?---смеется механик. Сегодня он смеется часто.
  ---А что с него возьмешь, Славик? «Барин»,--он и есть барин. Горбатого могила исправит.
  ---Во! Это ты точно, Саша. Ты слышал, Гор-ба-тый?!
   Срединой ночи пришла осень. Заливая на том, дальнем, берегу белесым светом луны теряющиеся в теплом низовом тумане пойменные луга Западного Буга. А рядом, прямо над оловянно застывшим плесом старицы, искря холодным цинком крыш, нависают совершенно черные в лунной тени химеры особняков. Мертвяще страшными фантасмагорическими декорациями. Становится не по себе. Только у самой кромки берега, глотнув гнилостно-сладковатый запах аира и услышав вечное журчание воды в трубе под земляным мостом, я успокаиваюсь. Нет, жизнь не остановилась!..
  ---Хватит курить! Разбрасывай.
   Делить улов моя обязанность.
   Шлёп,шлёп, шлёп,..
   Сначала обмеряю рыбу глазами, потом каждый «хвост» взвешивается на ладони.
   Шлёп,шлёп,шлёп.
   Теперь мне полагается встать и, чуть отойдя, отвернуться. К высоким корабельным соснам, с виднеющимся между ними у выезда на шоссе стандартным павильоном заброшенного придорожного кафе.   
  ---Кому?---негромко выкликает Ганс
  ---Славику.
  ---Кому?
  ---Мне, конечно!
   Механик шарит по сторонам стеклами очков, оказывается, ему требуется еще один кулек. Сегодня у нас небольшой, соразмерный ранней осени, улов, но он отбирает из своей кучи четырех приличных карасей, потом добавляет еще одного, – помельче.
  ---Марии.
   Колеблюсь недолго. Сестричек-«котих» я, как почти всё, известное мне народонаселение цеха, не люблю, но… В моей доле только одна щучка, из-за которой начинать возню с фаршировкой?
  ---На.
   Потом подбрасываю штуку карася.
  ---Я всегда знал, что ты – друг, а не портянка. Это уже солидно---взвешивая в руке кулек, радуется Волынский---Ладно, развезу вас, подскочу на «Завод». Гляну, как там «Риббон» идёт? Наверное, «Мобил лайт» заменю на «ИГП». Как ты думаешь, пора?
  ---Я не знаю, Славик, сколько времени надо промывать машину. Мой Серый сейчас в смене. Можешь спросить, ему Хлебцов много чего нарассказывал.
  ---Ну, ты и понты раскатываешь, Волынский?! «Мобил», ИГП,..еще «Лукойл» с «Газпромом» примотай? Барин, что ты, как дурачек, уши развесил? Он ведь не на «Завод», а к бабе профессора прётся. С карасями вместо букета---удачно запрессовав в рюкзак пообок уже уложенной лодки мешок с сеткой, освободившийся Сашко пытается прояснить для меня и без того прозрачную ситуацию.
  ---А Мария где сейчас, если не на «Заводе»? Тебя, Ганс, наверное, просто жаба душит?---реагирует Славка совсем как ребенок.
  ---Ничего подобного, механик. У этого жаворонкового марабу во Львове бабья в ассортименте. От сорокакилограммовой Лидочки с салатами из одуванчиков, до на центнер с добрым лихуем Элеоноры Владиславовны. Та его луковым хворостом и пончиками откармливает. Если хорошо угодит, конечно.
  ---Ух, ты? А глядя на него, не скажешь?---Славик усмехается.
   Этим серым сентябрьским утром, очень ранним, из размытых акварелями уголков леса, мы резвимся в холодном, настоянном ночными соснами, воздухе. Облегченно и весело, как обычно после благополучного ухода со всегда «атасных» для ловцов рыбы сетями водоёмов. Не зная, что вчера под самый вечер к Президенту АО «Завод» Глухарскому был вызван вышедший на работу с больничного «Доцент»:
  ---Присаживайтесь, Евгений Викторович. Как здоровье? Ну, раз добре, то добре… Вот что, руководством принято решение вернуть вам шихтосоставной. Сейчас они только на вас и работают, спецстекло свои «скороварки» давно погасило.
  ---Понял, Павло Безбрудович.
  ---А теперь давай разберемся, что у тебя с техслужбами делается? Цеховой механик—раз. На «Риббоне»,--тоже, отдельным ремонтным участком.
  ---Хлебцов уволился.
  ---По штатному расписанию, вакансией, но числится?  Кем стеклозаготовку с трубкой закрываешь?
  ---Есть ремгруппа слесарей с мастером по оборудованию.
  ---Это тот же механик. И на «Шихте», там вообще до заместителя по технической части додумались, умники. Вот и считай,-- четыре механические службы в цеху, а срочный ремонт делать было некому!
  ---Сделали, Павло Безбрудович…
  ---Будет видно, как?!. А пока делали, твой громкий механик такие жидовские мансы нам всем тут крутил… Значит так, на «Риббоне» трогать пока ничего не надо, а для общего технического руководства всем «стеклом» мы вводим вам должность главного инженера. Кандидатуру имеешь?
   Начальник стекольного цеха задумался, потом, пожимая плечами, приподнял голову:
  ---Волынского, Славку?.. Больше некого, а этот уже трохи втерся в работу.
  ---Кого?!! Слушай, руководитель, тебе что, не докладывают, как он трепется о тебе по всему «Заводу»? Совершенно не получаешь информации?
   Невысокий, смуглый Глухарский потемнел лицом:
  ---Пожалуй, Евгений Викторович,  вы вообще уже не представляете, что творится у вас в цехе. Да, чувствуется, именно так!
   «Доцент» ушел. В цех, к преданно поджидавшим его в кабинете советницам-сестричкам. Пританцовывающе - заплетающейся походкой на плохо слушающихся длинных ногах. Почти такой же,— какой в самом начале девяностых уходил Альберт Иосифович. Прозванный цеховыми «Аликом».
   И, уж тем более, запихивая на лесной поляне рюкзаки в багажник белой «пятерки», мы не можем знать, что сегодня, приглашенная к Глухарскому руководитель технологического бюро Мария Ильковна Ладан, в ответ на предложение принять цех, скажет с выражением сожаления на лице:
  ---Павел Безбрудович, я вам очень благодарна за предложение. Не скрою, мне хотелось бы поработать непосредственно под вашим руководством. Но,..существует одно препятствие. Я не уверена, что смогу сработаться с механиком. Славик Волынский – тяжелый человек, с ним трудно найти общий язык. Скорее всего – даже невозможно.
  ---Что ж, вы – умная женщина. Считайте, что Волынского в цехе у вас больше нет.




  «Работяги стучат подметками»…У кого в детстве я вычитал эту фразу? Господи, да ведь я тоже стучу ими?! Почти всю свою жизнь. Как сейчас, ноябрьским утром, маренговая рань которого то и дело вспыхивает голубыми тресками из-под токосъемников  троллейбуса. Медленно ползущего вдоль нарядных в перламутровом инее садов и палисадов Старого Сыхова.   
   Цепочки людей спускаются с виадука парой лестниц, по - одиночке выныривают снизу и, слившись с подошедшими обеими сторонами Зеленой, единым потоком рабочих муравьев затекают на поднимающуюся к Вулецкому лесу Пчелиную улицу.
   Звона загружаемой в короба колбы не слышно и Ирен в конторке нет. На столе,— раскрытый журнал гроссбуховского формата с неоконченным рассказом на полторы страницы о делах ночной смены. И раскорячившимися на нем Иркиными очками. Что-то случилось?
   В замке начинает ковыряться ключ:
  ---Привет, Алданыч. Я думала, тебя еще нет.
  ---Я есть. Колбы, как понимаю из твоей повести…»временных лет» нет. И чая, конечно, тоже.
  ---Да пошел ты!..Всю ночь промудохалось на машине, а ему чай в голове. Скажи спасибо, что формы поменяла и запустила «Риббон».
  ---Утренний чай стекольщиков такое же святое дело, как вечерний на флоте! Колба пошла?
  ---Э-эк…Дальше одна херня. Треск сумашедший, и размеры плавают. Я всего- то полтора часа паковала. В четыре человека пробовали выбирать бой с линии, а в коробках все равно до 30 штук.
  ---Зачем было формы менять? Им не более 40-ка часов, вчера у нас нормально стояли.
   ---46 часов. По распоряжению руководства цеха.
  ---Горячую линию ночной телефонной терапии устраивала?
  ---Ну, а как ты думал? Жопу прикрыть свою надо?
  ---Понятно. «Котиха» небось, как всегда, сказала крутить температурами? «Два шаги-налево, два шаги-направо, шаг назад, наоборот»?
  ---Не угадал. Сегодня Оксана Принципова рекомендовала вертеть фидером, а «мама» во второй раз сама позвонила мне через диспетчера пол шестого и говорит: «меняй, Ира, быстро формы и запускайся. Колбы нет».      
  ---Да, Руся, сегодня в этой школе бальных танцев Соломона Фляры веселый денек будет? Чаю налить?
  ---Если не жалко. У меня, Алданыч, заварки не было. У баб есть, но я их раньше отпустила, на первую маршрутку.---затянувшись сигаретой, произносит Ирен.---Ты долго не сиди, сейчас прибежат, ****юлей получишь.
  ---Господь Бог не выдаст, начальство не съест. Не забудь закрыть схрон…


  ---Кучму скинут?---дежурный слесарь Коля подымает голову от разложенной на столе в будке машинистов простыни «Высокого Замка» и вопросительно смотрит на нас обоих,--новенького ученика машиниста Юру и меня. Сегодня – пятница, день «Просвіты» в смене, когда машинист Валера приносит из дому подписной четверговый номер газеты без уже изъятой  телепрограммы.
   Только что заскочивший в будку Юрко фасонно затягивается сигаретой и тонко улыбается:
  ---Алданыч не позволит. Он Кучму любит.
   Пожимаю плечами:
  ---Какого милого? За что?
  ---За Гонгадзе.
  ---Не знаю, Мыколка. Вообще не знаю такого журналиста. Впервые его фамилию увидел на плакатах в центре. У нас, во Львове, вроде один журналист-грузин? Узарашвили. Узбек есть,— Курбанов. Вообще,..вся эта история с отрезанной головой, трупом в людном лесу на глубине метр?..майором с его пленками? Какая-то страшная, как-будто специально намалеванная , картина?
  ---Но на пленках майора Мельниченко Кучма дает команду…
  ---Коля, это для тебя он майор.  Для меня,— гнида, а не офицер. Да еще государственной безопасности. Чего ж этот ***, если он из себя порядочного корчит, имея на руках пленку, не предупредил Гонгадзе? Бо ему, похоже, нахер этот журналист нужен не был. Писать требовалось, километрами пленки…Не знаю, ребята, но у меня такое ощущение, что, не будь этих пленок, то и «дела Гонгадзе», возможно, и не было? Ладно, Юра, --давай к Валере! Мыкола,--ликвидируй эту хату-читальню. Смена «А» всего 69 тысяч колбы за ночь сделала. Врубаетесь, что сейчас будет?..
   За 20 лет линия «Риббон» приросла тремя будами.
   Первую, из комбинации кирпича со стеклоблоками, возвели в ее хвосте давно, еще при «советах». Для крепко подмерзавших зимними ночами упаковщиц колбы, ибо протопить в этом углу высоченные пролеты цехового корпуса просто не представлялось возможным.
   Вторую будку, напротив машины, построил для своих подопечных обер-машинист Дембель. С остеклением на «лазовских» уплотнителях, облицованную изнутри фанерованной древесной плитой и окном-иллюминатором на заводской двор.
   Недавнее появление третьей «стекляшки» детерминировалось поведением контр-партнеров «Завода» из стран Содружества. Ламповикам Бреста, Калашниково и даже удаленного Саранска требовалась прочная колба весом от29-ти до 31-го грамма. Что и вынудило руководство приобрести для цеха соответствующие весы. На которых «там ка є добрих два кіля» стефкиного творога стали прецизионно трансформироваться в 02,357. К счастью, без пересчета запрашиваемой за него десятки в 11,785 гривны. Такую штукенцию требовалось беречь. Поэтому, после изыскательских работ на участке инженера-планировщика отдела развития, потом--,привязочных, конструктора с рулеткой и, опосля, шаркающей возни слесарей по нестандартному оборудованию во главе с цеховым технологом, посреди линии приткнулась к стене цеха еще одна будочка. Неудобная, пассажировместимостью всего в полторы задницы, основным достоинством которой стал дверной замок.
   Сегодня все будки полнятся людом.
   В большой около длинного стола с валяющимися номерами «Башни стражи» досиживают утреннюю смену упаковщицы. За уже третьим, на сей раз бесплатным по коллективному договору, чаем из столовой. Лениво разглядывая картинки на библейские темы и ожидая колбу.
   В проеме дверей будочки контролера, несмотря на общезаводское обеденное время, жертвенно застрял белый халат технолога сборочного цеха. С коробом принесенной колбы в будке она не поместилась. Девочка нервно ощупывает в кармане халата заготовленные бланки актов на забракование полуфабрикатов и ждет результатов обмера. Впрочем, совершенно напрасно. Колбу комиссионно перепроверяет наша Анна Корчинская. И делает она это по давно апробированному методу «колбового сюрпляса», изобретенного мадам Принциповой. Основу которого составляют поначалу мягкие, нащупывающие движения руки. Но только до того момента, когда стрелка прибора начнет сваливаться к критическим 0,38 или, наоборот, зашкаливать за 0,70. Тогда следуют быстрые, экспрессивные движения кистью руки. От которых аварийная колба начинает не то что бы просто трястись на посадочном конусе без всяких там угловых перемещений, но, в случае крайней необходимости, даже умудряется смещаться назад. Затем ее следует снять с прибора и быстро бросить в мусорный ящик. Точным, выверенным движением той самой кисти руки, так, чтобы она обязательно разбилась.
  ---Не знаю, шо там ваши наладчики от этой колбы хотят? Она вся в размерах, даже разностенности нет… Это с какой линии? Небось,  ученики работают? А вы хоть показали им, как огни правильно настраивать? Вот в Риге когда-то учили нас, так учили…
  ---В Риге?!
  ---Да! Нас посылали, когда еще только «Завод» строился. Витю Гуцула знаете? Он, правда, слесарем не в вашей смене. Так это мой,  на Рижском электроламповом познакомились.
   Анька жмурит намалеванные глаза и сокрушенно мотает головой с плеча на плечо:
   ---Ах, Рига?! Какой бальзам?.. «Ночью, в узких улочках Риги…»
   Идет шестнадцатый час, как «Риббон» перестал продуцировать колбу, и на «точке» у машинистов с самого ранья плотно засело цеховое руководство. Там периодически звонит телефон, а также дважды нанес свои блиц-визиты главный диспетчер «Завода» Абрамушкин. Многократное появление бродячего «Хаджи-Комьпютера»--дурной знак, после которого у начальства начинают сдавать нервы. И из дверей будки сначала появляется новый начальник технологического бюро мадам Принципова, немного погодя, сама пани Ладан. Обе смотрят, как машинист Валера перемеряет очередную, взятую с машины, выборку колбы, еще одну, еще…Потом «котиха» считает бой после карусели, а Оксана Принципова, подойдя к пульту управления фидером, опрашивает щелчками тумблеров два десятка установленных в нем термопар. По зонам, донных, боковых и сводовых, сидящих в потоке расплавленной стекломассы и неподвижно парящих в турбулентности пламенного пространства. Затем обе понуро возвращаются в будку, к скучающим в ней главному инженеру и новому механику «Риббон»-машины Здавидовичу.
   Ставший при »маме» по совместительству шефом «Риббона» начальник участка матирования колб Илья  Ягода, уже прозванный завистливой свитой «любимчиком», появляется внезапно. Он с ходу оценивает ситуацию и, минуя будку, сразу спешит к голове машины. Чтобы авторитетно просмотреть несущуюся бесконечной пулеметной трассой череду пулек. Поначалу маленьких, соломенного цвета, потом—порозовевших и удлиненных, слегка раскачивающихся в воздушных вихрях. Подпоясанный брюками 56-го размера девичий стан Ильюши решительно гнется, пытаясь скопировать «боевую стойку Дембеля». Хищную, на сухих, торчащих из сапог с отогнутыми голенищами, ногах и легко заброшенными за спину руками в трикотажных перчатках. Если требовалось, Дембель в ней замирал надолго, распрямляясь только для того, чтобы дотянуться до штурвальчика регулировки съема стекла, рукояток развода и синхронизации валков, игольчатого крана перепуска воздуха, или полусотни винтов его распределения по коллектору. Иногда, наоборот, сгибался еще ниже, чтобы метровой качалкой заставить машину массой в средний танк послушно сместиться в «канале рысканья». Впоперек, на миллиметр,..пять,..
   Ягода наклоняется,  и сидящие в будке сразу забывают о колбе. Вознесшийся шедевр местечковой  архитектуры вызывает всеобщий восторг. Высокая, широкая и запредельно плоская жопа крепко похожа на романский собор. Тяжеловесный и мрачный, который, правда, не подавляет, а веселит публику. Только у механика лицо становится недовольным:
  ---Сейчас опять какую-нибудь херню придумает?---бормочет он в вероятном предчувствии больших слесарных маневров на машине. И наклоняется к застывшей в балдёжно-ехидной полуулыбочке мадам Принциповой:
  ---У него папа, случайно, не из гайсинских юристов? Порода чувствуется…
   Неудавшиеся рабочие смены, как паршивые дни, они тянутся долго.
   Ломаю руками купол взятой с линии битой колбы. Прямо яичная скорлупа, причем образовавшаяся при недостатке кальция. Черт, порезался. Теперь под пальцами совсем другое стекло, хотя и того самого фрагмента. Неподдающееся ломке, железненное как «сталинит». Да, Ируся утром была права, когда жаловалась на бой. Из-за которого  всю ночь проваландались ее машинисты, а теперь уже шестой час мучаются мои. Но?,.придется молчать. В исполнении начальников смен словосочетания «негомогенизированная стекломасса», а, уж тем паче,---«плохое стекло», пани Ладан воспринимаются не иначе, как государственная крамола.
  ---Чего стоишь?! Колбу давай!---кричит на ходу старший мастер склада ---где Мария Ильковна? У машинистов?
   Иду к упаковщицам:
  ---Похоже, сейчас поедем. Зорька, на бой сразу двоих. И, пожалуйста, без напоминаний.
  ---Будем паковать этот мусор?---спрашивает Цвяхова.
  ---А куда денемся? «Склад» бегает, наверное, колбы по нулям.
  ---Поля Александровна? Видели. Гнала за Марией как в жопу раненная рысь…
    Отставив короб с набранной горячей колбой в угол стола, контролерша суетливо поправляет выставку «0-лей» индикаторных головок приборов, проверяет полноту возвратного хода…
  ---Алданыч! Чего вы стоите? Закрывайте бункер, пакуем!---не выдержав анькиной возни, начальник цеха пани Ладан разворачивается к линии.
  ---На бой посад,..ну, хоть до этого додумались сами. Идите сюда… Бункер брака—не открывать! Пакуем до конца смены. Кто там вас меняет? Кузя? Передайте ему, чтобы тоже паковал. Колбы нет.
   ---Понятно, Мария Ильковна.
  ---Постоянно считайте бой в коробках. Если надо, посадите на линию третьего, четвертого. Юру  можете снять.
   Смотрю на часы:
  ---Он уже  будет начинать уборку «Риббона», машина завалена боем.
  ---Сами сядьте! Ничего с вами не случится.
  ---Сейчас, только перекушу быстренько. Колба пошла, теперь можно.
  ---У вас нет обеда---обрамленная по ушам жесткими черными пейсиками, голова директрисы бывшего ЗаСЛАГа с неудовольствием полуоборачивается на меня.
  ---Как «нет», Мария Ильковна? Когда у нас в среднем по 184 часа наработки в месяц. Бывает и 192.
  ---А я вам еще раз повторяю,---обеда у вас нет!
  ---Так что, уже и кусок рыбы с хлебом сжевать нельзя?
  ---Вы даже рыбу кушаете? Хорошо живете?!
  ---Ну, если гнилая «потаскуха» путассу по 5-30 с Краковского базара, это хорошо, то что же…
  ---Как вы разговариваете со мной?! Не хамите! Забываться начали?
   
   Сквер со скульптурой девочки, играющей на сопилке, голый и неуютный. Но он близок к дому и гуляем мы с Йорком в основном там. Кроме того, из него удобно разглядывать жизнь. Смерть, к сожалению, тоже.
Оранжево-желтый, с сохранившимися по обеим бортам надписями «Alfred Dubel», дорожный лайнер появляется напротив бара «Мадлен» один раз в неделю. Каждое пятничное утро. Низкая, со сглаженными углами, солидная элегантность из семидесятых, крепкая и надежная. По крайней мере, в сравнении с легкомысленными стеклянными двухэтажками «Неопланов». Старый автобус стоит чуть более часа. Наполняясь за это время подъезжающими из сел области пассажирами. При их появлении дежурящая у автобуса молодая пани со списком на специальной дощечке оживляется, в воздухе начинают плавать большие белые бланки каких-то анкет. Снисходительно улыбается скучающий шоферюга. Чистенько выбритый, при галстуке, и одетый, несмотря на зимний холод, в жилетку. Из тех, что почему-то именуются «разгрузочными». Толпятся пообок автобуса провожающие…Кто-то забыл взять в дорогу питье и бежит к киоску…Потом начинает тихо фурычить мотор автобуса…
   Подняв от травы лобастую голову с потревоженно выброшенным треугольником ушей, шнауцер гасит прогулочную иноходь и останавливается в нескольких метрах от провожающих. Его внимание явно привлекли поднятые в прощании руки и выкрики остающихся на тротуаре.
  ---Йорк, ко мне! Не мешай панству интегрироваться в Европу.
   Лая к счастью не следует, крик услышан, но выполнять команду по сути пес не спешит. Приходится прибегнуть к грассирующей тарабарщине, которую мы оба, по умолчанию, принимаем за настоящий немецкий:
  ---Ризеншнауцер Йорк, комм цу мир битте! Шнеллер! 
   Это серьезно, и собака возвращается. Но медленно, по выминаемой лапами в жухлой траве сквера сложной траектории «дуги независимости». И сделав вид, что вообще ничего такого не произошло…
   Первый мышиного цвета автобус проезжает мимо сквера около восьми тридцати. Он везет рабочих. Иногда что-то еще, по-видимому, из технологической оснастки. Однажды будка «газона» была на четверть забита штабелями небольших поролоновых подушечек.
   А начиная с десяти утра,  эти машины замечаются на проспекте Черновола довольно часто. Автобусы ПАЗ и наскоро оборудованные остекленными будками «газоны». Буднично серые, они незамеченными плывут в потоке автомобилей. Послушно притормаживают у светофоров, потом, разгоняясь, двигаются дальше. Видны прислоненные к переборке кабины шофера один-два искусственных венка, полудюжина голов провожающих. Часто, и того меньше. Шесть дней в неделю, начиная с десяти утра.
   «Леонид Данилыч, как же так?! Уже и на экране телевизора перед выпуском новостей транспарант:»Нас 48 миллионов». А было 52. Не только же одним людским недородом следует объяснять такую убыль населения всего за 10 лет существования Украины как государства? Без воен, землетрясений и засух. Без трудностей в жизнеобеспечении населения громадных и отдаленных, часто приполярных, областей, как в России. Без жесточайшей зависимости от рынков снабжения и сбыта, как в завязанной на обрабатывающую промышленность, Белоруси, к тому же весьма небогатой природными ресурсами. В чем причины?»
   Неужели в своих поговорках человек, которому я всегда доверял, все- таки оказался правым? Их смысл начал доходить до меня только сейчас.
   Слова «гівно-бджоли, гівно- мед» от сына подольского священника, потомка одного из трех однофамильных родов Брацлава, я слышал несколько раз. Впрочем, тогда он уже лет как тридцать числился выходцем из семьи железнодорожника со станции Бельско-Воля на Волыни. Где во время Первой мировой артобстрелом был уничтожен не только наблюдательный пункт на звоннице храма, но и сгорели церковные метрики. Исчезнувший в лагерях отец Василий успел таки позаботиться о судьбе младшего сына.
   Поповича опознали в Киеве концом двадцатых.
  ---У меня тут на вас сигнальчик. По поводу социального происхождения. Сообщается, что вы вроде бы не тот, за кого себя выдаете?
   156-ти сантиметровый после трех перенесенных тифов,-- брюшного, сыпного и возвратного, бывший рядовой 51-го кавалерийского полка молчал, и директор института искусств задумался:
  ---Я обязан дать бумаге ход. Вы это понимаете?..Вот что, молодой человек, в моих силах выписать вам железнодорожный литер. Хоть до Дальнего Востока. Это все, что я могу для вас сделать…
   Начальника отделения Центрального технического архива при Главном управлении Байкало-Амурских трудовых лагерей взяли летом 1938-го года. В поезде, набитом спешившими на теплые моря отпускниками. Вернули в Свободный под конвоем. Его спасла водка, точнее вчерашние собутыльники, добрая половина которых оказалась нештатными дознавателями. Именно они «уроженца панской Польши» со звонкой фамилией из тамошнего гимна грамотно спихнули новенькому следователю из Москвы, мальчишке. У которого за полгода работы с подследственным ни один допрос дальше тогда смертельного для вольнонаемного техника-путейца «пятого пункта» не пошел. Бывшего хранителя изыскательской документации по строительству довоенного БАМа выпустили февральским вечером 1939-го года. Переодетым в чесучовый костюм и парусиновые курортные туфли, отсчитав до копейки все изъятые при аресте деньги согласно акту. Той ночью он едва не замерз между домов Свободного, бывшие знакомые боялись арестанту открывать двери. Утром,— «ушел». Вверх, на север по меридиану, сразу почти на тысячу километров. В места, где не было железных дорог. По зимнику, попутными машинами, ночуя на специально устроенных станциях-ямах…
   В 1944-м году с маркшейдера прииска Малый Немныр трижды снимали бронь. В последний раз даже успели отправить в команде мобилизованных. Туда, вниз, где в тысяче километров южнее проходила железная дорога. И каждый раз от фронта его спасала появившаяся в 43-м жена. Оставившая уютное место бухгалтера в гостинице «Савой» АО «Интурист» и поехавшая по запросу прииска к «маленькому хохлу». После родов московская красавица похудела, но была еще очень хороша собой. В тот, третий раз, морзянку: »… ввиду восстановления брони,..исключить из списков воинской команды, откомандировать», принял уже радист железнодорожной станции. Где нашкрябанные по отдаленным глухим сибирским углам фронтовые резервы дожидались эшелона на запад.
  А спустя более десяти лет старший топограф Киевской геологической экспедиции был приглашен по месту жительства в комитет. Где на вопрос о причинах явного нежелания заполнять анкету для допуска к каталогам координат и картам, предъявил старую справку. Пожелтевшую от времени и ветхую на сгибах. Ее прочитали и весело успокоили предъявителя:
  ---Товарищ, не волнуйтесь. Если вас в 39-м освободили, то сейчас никак не посадят.
   Где-то  в то время он, отложив недочитанную газету, и произнес один единственный раз с какой-то злой горечью совершенно не понятую мной тогда фразу:
  ---Ні,..з цього гівна ще ніхто кулі не віділляв. ( Нет,..из этого дерьма пули еще никто не отлил )
   Потом посмотрел на газетную страницу снова:
  ---Я же с ним учился?..
  ---С кем? Где?
  ---В Каменец-Подольской гимназии. Правда, я маленьким был, класса на четыре ниже. Год, два, а там революция.
   Он так и не сказал, с кем учился.
   Я помню эту газету. С гневным обращением на первой странице. Подписанным несколькими  десятками выдающихся украинских писателей и поэтов.
   В тот год, ежели память не изменяет, травили Пастернака.
 
Н                О             В             А           Я                Г                Л         А          В                А
               

                От Иоанна. К бульдозеру!  (16)


  ---«Рыжий» искал---кричит высунувшийся из застекленной кабины стекловар, и показывает рукой в противоположный конец цеха.
  ---Вас спрашивал «Рыжий»---оторвавшись от промера колб, сообщает помощник машиниста Юрко. И улыбается, заметив, что его слова трудового энтузиазма моей физиономии не прибавили.
   Низенький, толстый и , по-настоящему, рыжий, заместитель начальника цеха пан Клямковский если кого и ищет, так только для того, чтобы озадачить или наказать. Большей частью даже не по собственной инициативе. Он понимает, что инициатива разумна, когда есть власть и кусок своего фонда зарплаты. А у него нет ни власти, не денег. Он,--порученец .
   Пана Клямковского нахожу на пятачке у выхода из цеха в административный корпус. Помимо кабинета, это его второе рабочее место, отсюда хорошо просматривается почти вся перспектива цехового «плэнера». Завидев меня, он молча показывает в сторону кабинетов. Значит—к директрисе.
  ---Чего вызывает?
   Рыжие усы ухмыляются, но рот остается закрытым. У нас в цехе подковёрных игр сейчас поболее, чем на киевских Банковой или Грушевского.
   Аккуратно стучу в дверь. «Мама» не спеша отрывает взгляд от монитора компьютера и пристально, поверх очков, смотрит на меня. Получается весьма долго и многозначительно.
  ---Вот что!..В вашу смену идет новый контролер. Сразу предупреждаю, что если вы хоть один раз попробуете воздействовать на него в своем стиле,— матом, то очень пожалеете об этом. Понимаете?!
   Чего ж не понять? Контролер он, правда, не совсем новый. И в первый месяц работы на него уже «воздействовали». В той смене, откуда экстренно изымают. По просьбе мамочки---старшего мастера склада колбы, а, главное, председателя цехового комитета профсоюза. Пребывающей в этой общественной должности непрерывно на протяжении трех с половиной каденций президентов Украины. Безо всяких отчетно-выборных собраний, но единственно по желанию администрации цеха.
   Так в смене появляется Боря Кулиш. Бывший курсант гаубичного училища в Сумах, потом рядовой войсковой части под Львовом, а теперь—студент-заочник факультета журналистики. Уже на второй день работы в нашей смене он получает от машинистов своё служебное псевдо,—«Две штучки». По количеству регулярно, почти в каждой выборке, находимого им «брака». Который он не ленится приносить на машину, всякий раз информируя, что вообще уже весь поток, дебитом в 900 колб в минуту, сваливается в открытый контролером бункер брака.
   Оба машиниста осведомлены об особом статусе контролера и, сцепивши зубы, молчат.
   Через неделю официальный протест заявляет начальник технологического бюро пани Принципова:
  ---Что это ваш контролер постоянно бегает с парочкой колб по кабинетам? У него уже хватило ума во время совещания, при чужих людях, вломиться к Марии Ильковне. Он что у вас?..
   Главный технолог вопросительно замолкает. Я тоже молчу. Скорбно и покорно.
  ---Воздействуйте, Алданыч!---нервно резюмирует Оксана и, делово переваливаясь, уходит.
   «А вот херушки вам, девушка. В этот раз, как учил один из вождей мирового пролетариата, мы пойдем другим путем».
   К счастью, выполнению цехом плана по выпуску ламповой колбы начинает способствовать деканат. Обязав будущих журналистов обзавестись газетными публикациями. Борька начинает интенсивно писать. Притаскивая под утро заполненные крупными буквами бланки протоколов проверки колбы. Пока я читаю, контролер нервно курит, отслеживая игривую мимику моего лица:
  ---Ну как, шеф?
  ---Прилично. Во всяком случае твой волынский гораздо ближе , на мой взгляд, к литературному украинскому языку, чем иные перлы лексики «на шпальтах галицьких часопис1в».
  ---А серьезно?
  ---Я,— серьезно. В этой работе по истории львовского бокса даже эмигрантский нафталин не ощущается.
   Борис рад похвале:
   ---Чаю можно?
   Он мечтательно задирает вверх голову и, не сводя с меня хитрых глаз, громко сам себя вопрошает:
  ---О чём бы написать еще?
   Студент уже успел на страницах львовских газет разобраться с проблемами иррегулярной социальной проституции, исследовать положительное влияние секонд-хенда на темпы истинной европеизации Галиции и просветить обывателей на счет модного татуажа с пирсингом. Сейчас у него временный кризис жанра.
  ---Напиши о разбитых грязных улицах, об исчезающих львовских сквериках. Наконец, о селянах, изгнанных национал-патриотической властью с базаров, и торгующих морковкой и молоком  прямо на тротуарах.
   Контролер брезгливо морщится.
  ---Что, не те темы?  Понимаю, это не так интересно, но ведь об этом нужно писать? Я же не советую тебе заняться делишками медицинской, фармацевтической мафии или, упаси Боже, соорудить статейку о наркоторговле,..
  ---Да, кстати, шеф, а что вы думаете о деле Гонгадзе?
  ---Ничего не думаю.
  ---Как, вся Украина негодует, видели, что весной в Киеве было? А вы—«ничего не думаю».
  ---Я полагаю, что будущий папарацци должен быть прежде всего проницательным. Что публикуют, когда человек пропадает? Фото с перечислением особых примет. Описание одежды вплоть до цвета носков. Телефоны, по которым можно сообщить о нем. Правильно? А чем облепили стволы деревьев и стены домов во Львове? Зловещим силуэтом головы в стиле «веселого роджера». С надписью из пары слов—,«найти журналиста!». Тебе это не кажется странным? Ведь плакаты появились еще до обнаружения тела в Тараще. Причем требовалось не разыскать или отыскать, а просто найти. Обрати внимание на терминологию. Ну, совсем как в детской считалочке: три , четыре, пять, я иду искать. Нет, Боренька, в эти политические, а, может, и геополитические , игры я не играю. Староват в чужих спектаклях статистом участвовать…
  ---Подождите, Алданыч. Ведь есть еще пленки майора Мельниченко. Вы слыхали, что там говорит Кучма о Гонгадзе?
  ---Читал. Но ничего, кроме крайнего раздражения и недовольства, не увидел. О тебе, кстати, вундеркинд, на первых порах в смене говорили еще не такое. Вспомни, когда у нас поначалу больше колбы шло в бункер брака, чем в короба.
  ---А что именно?---сразу оживляется сонный контролер. Борька обожает свою персону и желает знать о ней все.
  ---Это уже не актуально. Чай допил, щенок? Может пойдешь на рабочее место, чуть-чуть «полаешь» на колбу?..

   Несколько дней тому я видел, как в конце Институтской солдаты выкашивали заросли высокого бурьяна по обочинам. По-моему, это правильно. Программа пребывания во Львове господина Кароля Войтылы анонсирована давно. И никому из нас, львовян, независимо от вероисповедания и ценза оседлости, не хотелось бы, чтобы именно здесь какой-нибудь отморозок попытался выставить мину направленного действия.
   Народ плотно оторочил обе стороны проспекта Черновола. Много милиции, явно не львовской. В новенькой темно-синей форме. Корректной, даже вежливой.
  ---Ребята, вон мой дом на углу. Я проскочу, а?
    Милиционер разрешает:
  ---Побыстрее.
   Дома все свои.
  ---Обувайтесь, сейчас Папа по проспекту 700-летия Львова будет проезжать.
     Пристраиваемся на ступеньках входа в косметическую поликлинику. Здесь чуть выше и поверх голов виден асфальт дороги. Сильно парит, с юго-востока на Львов движется гроза, но у нас, в центре, пока еще ярко светит солнце.
   Папамобиль движется не быстро и мы успеваем рассмотреть Иоанна Павла Второго. Розовый старец. Уже немощный и уставший. Его любят люди, и более двадцати лет он летает по всему свету. В знак уважения повсюду коленопреклоненно целуя бетон далеких аэродромов.
   Мы не католики, но домой возвращаемся довольными и умиротворенными. Я бубню вслух всё, что знаю о Кароле Войтыле:
  ---Прошел службу в армии, потом работал в механических







мастерских. Во время учебы, кажется, занимался горным туризмом. Я видел фото, похоже на район Закопане. Даже лыжи у него такие же, что были у меня в детстве. Правильный поляк!
   Наверное, мы тоже можем гордиться, что соседка Польша дала миру такого Папу-славянина…


   Стекловаренные печи чем-то похожи на людей. Как люди они случаются хорошими и не очень, болеют от работы и выздоравливают после ремонтов. Рождаются, живут и умирают.
   Старая добрая «америка» была построена под руководством мистера Баркера  в 1979-м году. А 1-го мая 1985-го, как раз во время демонстрации трудящихся, и ровно за месяц до приезда на ремонт американцев, заинтригованных рекордно долгой кампанией варки, она потекла. Тяжелой двусторонней течью по протоку. Узкому, недоступному каналу между двумя ее частями,--варочной и рабочей.
   У начальника смены пока еще нет городского телефона, и я ору по внутреннему. Старому, седому как лунь, дежурящему по «Заводу» отставнику-полковнику:
  ---Вызывайте пожарку! Сам не заморожу, нет давления воды.
  ---Давай быстро! Уже сбросил тонн десять стекла.
  ---Что своими силами? О каком штрафе вы говорите? Да вы что там, охуели, «черные полковники?»
  ---Та еб твою мать, сука, давай пожарников с водой! Я отвечать буду!
   В десятом часу дождящего вечера под присмотром вызванного «Доцента» и совершенно незнакомого мужчины в темно-сером элегантном плаще с тростью-зонтом мы со стекловаром Кувшинским заканчиваем писать бог весть уже какие варианты объяснительных записок.
   А четыре дня спустя в пустынном небе под  Золочевым диспетчер зоны не разводит по эшелонам снижающуюся на подлете ко Львову прибалтийскую «тушку» с только что взлетевшим военным Ан-26. Заполненным генералами, летевшими на День Победы в Москву. В одном из самолетов находился сын старого, седого как лунь, полковника… Я не люблю вспоминать об этом.
   В 1992-м американцев уже не было, и Петрович с «Доцентом» должны были сами перепроектировать выплавившиеся влеты и выгоревшую подвесную стену над загрузочными карманами. Под те огнеупоры, что можно было еще достать.
   Потом был большой ремонт 96-го года. Скорее драка на выживание, длиной почти в четыре месяца. «Завод» своих денег не имел совсем и все, от бакоровых брусов до рабочих рукавиц, покупала фирма «Завод-Ротан». Предприятие, раскинувшееся на площади в десяток гектаров и стоимостью в несколько сотен, ежели не более, миллионов долларов, уже полностью зависело от фирмы-посредника. Основные фонды которого ограничивались двумя, только что купленными, автомобильными фурами «Вольво». Если, конечно, не считать десятка арендованных кабинетов в административном корпусе «Завода».
   Сегодня к нам на встречу пришел сменивший Глухарского генеральный директор Варяг. Его любят рабочие и столовая набивается битком. Немного грустно. Требующая тысячи двухсот кубометров газа в час расточительная «америка» обречена. В две недели она исчезнет. А на ее месте через пару месяцев должна появиться новая печь седьмого поколения. Строить ее будут поляки.
   Рабочие слушают руководство внимательно, но в задаваемых вопросах остаются себе верны. Они быстро забыли, что три года вообще не получали зарплаты деньгами.
  ---А когда будут нам повышать зарплату? Цены растут.
   Варяг терпеливо объясняет:
  ---Все денежные средства «Завода» аккумулированы для проведения коренной реконструкции вашего цеха. Требуется полностью заменить «сердце» завода,--стекловаренную печь, провести капитальный ремонт американского «Риббона» и запустить его взамен «киргиза». Если все это мы сделаем по план-графику, в срок, и коммерческим службам удастся сформировать полный портфель заказов на лампу, тогда, я вам это обещаю, мы поговорим о вашей зарплате. Сейчас предметно говорить о ней просто не имеет смысла…
   В кабинете директрисы мы вдвоем. Получив в ответ на свой доклад кивок головы, я берусь за дверную ручку.
  ---Вы что, на ремонт не остаетесь?---это уже вдогонку и вскользь.
   «Да, стукачи у «мамы» старательные. Молодцы, успели нашептать». Сейчас главное, чтобы с физиономии не читались воспоминания о том, долгом и тяжелом, ремонте 96-го. С премией за него в 200 гривен.
  ---Мария Ильковна, у меня наросло два с лишним отпуска. На разборку печи я остаюсь однозначно, но после всего ремонта вы вряд ли меня пустите погулять?
  ---Конечно, не пущу.
   Мы оба понимаем, потом надо будет работать.
  ---Тогда после сноса «американки» я бы со всеми ушел в отпуск?
  ---Как хотите---в голосе «мамы» неудовольствие.
    На снос печи Железный отсчитал нам 15 дней. Я получаю десятками респираторы, подшлемники, оранжевые каски. Достаю спрятанную свою белую. Конторка наполняется кованными ломами, стропами и отбойными молотками. Громоздятся пачки рабочих рукавиц, резервные наконечники молотков, а средину стола оккупируют инструкции по технике безопасности и пара табелей. В каждом из которых до шести десятков фамилий в основном незнакомых бойцов.
   Стекло слито и под напором вентиляторных вихрей печь изнутри меняет свой цвет. От раскаленного добела к малиновому. Потом почему-то чернеет и, наконец, становится стерильно белой с редкими сосульками бледнорозовых сталактитов. Её нутро еще дышит горячим воздухом, но рабочие бригады, обрушив своды регенераторов, уже идут на штурм. С обеих сторон печи сплошной грохот забрасываемых в бадьи кусков огнеупоров. Разрываемые тяжелыми одиночными ударами кувалд трещат очереди отбойных молотков. Между колоннами на подхвате крутятся пронырливые погрузчики. Заменяя у каменных развалов нагруженные емкости порожняком.
   Ночью нас внезапно инспектирует представитель собственников «Завода». Он с пониманием вежливо обходит сваленные на полу столовой каски, пробует ночной обед. Затем интересуется:
  ---Чего не хватает?
   Какой-то придурок орет:
  ---Курей!
   Через несколько дней весьма приличное меню из свиных гуляшей, чередовавшихся с говяжьими беф-строгановыми, ощутимо разжижается лапками бройлеров. Ну что делать с этой неуемной тягой галычан к европейской цивилизации?
   К двенадцатому дню обеими бригадами выходим на нулевую отметку строений печи, и нас озадачивают дополнительно. Надо снести фундаменты регенераторов.
   Два последних дня самые трудные. Измотанные работой без выходных, на монолитном железобетоне ребята быстро теряют силы. Не помогают бетоноломы с моментально тупящимися наконечниками и бессилен откуда-то пригнанный Железным трактор с «долбешкой». Вечером рабочие находят выход, и я закрываю глаза на технику безопасности. Главное, чтобы парни отходили подальше, когда танцующая в верхах кран-балка рвет оконтуренный подрубкой кусок монолита. Потом приспосабливаем тяжелый КрАЗ с его мощной тягой на задней передаче.
   Всё! Пожилая американская леди ушла навсегда. Двадцать два года она была доброй и надежной печью. Великодушно прощавшей последствия аварий, технологических ляпов и почти всегда варившей хорошее стекло. Обогревшей холодными зимами меж своих боровов много разного люда. Здесь отсыпались не сумевшие уехать вечером в села рабочие, ночевали залетные бомжи. Иногда заскакивали кампании выпивох и занимались любовью бесприютные парочки.
   Ребята сваливают ненужные каски в угол и по списку сдают подшлемники. Большинство из нас уходит в отпуск.


  ---Иди сюда!---кричит из комнаты давняя сожительница.
   Так кричит она крайне редко. И я бегу, понимая, что произошло нечто чрезвычайное.
   На большинстве телеканалов крутится одна и та же картинка: второй «Боинг» таранит очередную башню торгового центра.
  ---Смотри, на Америку напали. Неужели—война?
   Слышны слова «террористы», «теракт». Да, это не война. У янки слишком много поднабралось дел и делишек по всему миру. И, скорее всего, с одного из них им просто отсчитывают сдачу. Жесткую и, в общем-то, не совсем справедливую. В башнях и на улице гибнут люди, далекие от политики.
   За штурвалами самолетов наверняка азиаты, логика мышления белого или негра вряд ли предполагает бессмысленные акты массового самоубийства. Появляются вопросы. Как удалось столь жестко синхронизировать по времени не просто захваты четырех-пяти воздушных суден, но и проникновение в закрытые кабины экипажей? Откуда достаточный уровень пилотажной и инженерной подготовки «камикадзе» для самолетов разных классов, модификаций, с разными уровнями автоматизации процессов управления? Странно, очень странно?
   Нет, пока это еще не война, но появление на теле планеты очередной метастазы будущего.
   Страшный и плохой день…


   
   Докладываю о своем прибытии из отпуска и получаю ответ:
  ---Придется погулять еще недельку, две. Вы же так рвались в отпуск?---«мама» даже не пытается скрыть свое бабье ехидство.
   Смотрю новую печь. Она почти готова. Поляки работают хорошо, без видимой спешки, но быстро.
  ---Здравствуйте, шеф. Как отдохнули?---это Борис
  ---Привет, щенок. Нормально. Трудишься?
  ---Деньги зарабатываю. Дайте сигарету, если есть?
  ---Есть.
  ---А знаете, что курит Варяг? «Блэк кэптен», сам видел. Вы удивитесь, узнав, сколько стоит целая пачка «Черного капитана».
  ---Я? Не удивлюсь, Борька. Я уже имел директора, который три года рассказывал на всех собраниях работягам о своем единственном костюме, подаренном тещей. И все эти три года нам не платили денег за работу. Именно поэтому хочу иметь директора, который не только курит дорогие сигареты, но и ездит на хорошем авто. Не забывая ежемесячно переводить на банковские счета людям зарплату.
  ---Вышли на работу?
  ---Вышел, а «котиха» отправила догуливать за свой счет. На дачные выпасы…
   Эту гору я называю Дачной. Когда-то здесь был танковый полигон, а сейчас массив старых дач. Часть из них оставлена совсем, они стоят без  оград, с сожженными или разрушенными домиками. Другие посещаются крайне редко. И лишь на немногих висят замки, дополненные смешными каракулями: »Дача під охороною».
   С заброшенных участков  таскаю малину, смородину, потом,— яблоки, а к середине сентября, когда начинают вызревать гроздья черного винограда, открываю короткий сезон виноделия.
   Опираясь на железный прут, гордо именуемый «посохом Иакова», спускаюсь по крутому склону. Заглохший сад из старых яблонь и слив темен. Здесь сумрачно и, отчего то, грустно. Особенно, когда проходишь мимо выгоревшего кирпичного домика. С черными, не смытыми дождями, следами огня. Потом в стороне остается облезший армейский кунг. И, еще ниже, едва торчащая из зарослей непроходимой крапивы деревянная будка с приткнувшимися к ней сгнившими тычками для фасоли.
   Покинув дачи, люди унесли отсюда жизнь. Где оно, поколение львовян шестидесятых-семидесятых годов? В Израиле, России, Америке? Упокоилось на погостах? Мой Львов, средоточие науки и производств, место рождения лучших автобусов, телевизоров и дамских сапожек, столь любимых в сельской местности выносливых и неприхотливых мопедов, самых вкусных конфет и хорошего пива, исходит окончательно. Точно так, как исходил в конце сороковых, когда уезжали поляки. Оставляя серую респектабельность идеально выметенных дворниками улиц и красивый уют многочисленных скверов. Тогда это был город синих дребезжащих трамвайчиков, почти без промышленности, но с несметным количеством пивных. Освещавшихся по вечерам из-за нехватки электричества газовыми факелами.
   Польскую культуру сменила интернациональная советская, теперь ее замещает монокультура сельской Галиции.
   Последний отдых перед спуском в город у брошенных свай. Стащив начавший подтекать виноградным соком рюкзак и отставив ведро, устраиваюсь с сигаретой на бетонных столбах.
   Немецкая овчарка выбегает из-за излучины узкой дорожки неожиданно. Увидев меня, она замирает в стойке, потом вопросительно оглядывается назад. Сопровождаемые мужчиной, появляются две женщины. Это не дачники, так неспешно красиво гулять вечерними садами могут только дамы, не обременённые огородами.
   Группа медленно приближается и женщины, скосив глаза на полное ведро, здороваются едва заметным наклоном голов. Умудряюсь приподняться с обеих ног, ровно настолько, чтобы успеть отвалить полупоклон и облегченно грохнуться задницей на бетонное ребро.
  ---Виноград вроде еще не совсем?
  ---Что делать, мадам, на дачах общего пользования он просто обречен на ускоренное созревание.
  ---Сухое вино?
  ---Нет, «божоле» получается, но неважное.
  ---Что же тогда?
  ---Портвейн
  ---Из этого винограда?
  ---Ну, не совсем. К соку черного винограда добавляется мятый мускат. Розовый, его здесь немного, но встречается. Естественно, сахар. В конце креплю спиртом.
   Молчавший мужчина презрительно кривит губы:
  ---И получает бормотуху!
   Что ж, хамить я умею тоже:
  ---Порошковый шмурдяк  из «шепотов» и «исповедей монахов», это у вас там внизу, на проспекте Мазепы, а у меня,-- натуральный портвейн «3-й Тополиный переулок».
   Дамы на прощанье улыбаются, а я вторично пробую дернуть задницей. В этот раз получается коряво, возраст, увы, не совсем гусарский…   


   Уползший под карусель, к тыльной стороне работающего «Риббона», грязный шланг со сжатым воздухом дергается почти в унисон орущему из распахнутых дверей буды голосу Михаила Круга:
                Владимирский централ, ветер северный,
                этапом из Твери шли  не мерянно…
   Помощник машиниста, молодой галицкий национал-патриот Юрко, обожает «русский шансон». Как правило, при уборках машины в конце смены и, особенно, во время ночных поломок. Почему-то именно тогда особенно сильно хочется всем спать. В таких случаях магнитола вообще вытаскивается из будки поближе к вечно сонному слесарю Мыколе. И тот, нервно подрагивая от пророческого воя:
                …опять по пятницам пойдут свидания
                и слезы горькие моей родни
ускоренно перебирает дутьевую головку или меняет заклинивший патрон.
   Сейчас смена работает спокойно и, расслабившийся после ремонта очередного дамского зонтика, Коля спрашивает одновременно у нас обоих,---машиниста Валеры и зашедшего с обходом меня:
  ---Серый попугай на четыре буквы?
   Но Валерка вместо ответа приподнимается со стула и, высунувшись из дверей, напряженно замирает. На площадку загрузчика колб в лер выскочил Юра и о чем-то семафорит нам рукой. Показывая в «хвост» линии.
  ---Котив! --- всполошенно бросает машинист и покидает будку. Выскакиваю за ним. Спустившись с переходного мостика за печью отжига,- лером, в сопровождении шофера-телохранителя к нам медленно подходит новый генеральный директор. Молодой, высокий, в пальто над светлыми брючками. И опущенными кругленькими наушниками кепи. Похожими поформе на лошадиные шоры. Дойдя до машины, он останавливается.
  ---Откуда пар?---вопрос мне, безошибочно вычисленному в качестве старшего смены.
   Машина парит и дымит почти вся, я в замешательстве. Котив указывает пальцем на конвейер форм.
  ---А.., это водяное охлаждение форм, пан генеральный директор.
  ---Какая температура форм?
  ---Сейчас не измеряется. А, вообще то, в районе 500-т градусов.
  ---А раньше?
  ---Раньше стояли четыре пирометра. На пластины, головки, формы и колбу. Теперь контролируем температуру только головок и пластин.
  ---Напишите мне.
   Заметив мое недоумение, Котив наклоняется и повторяет:
  ---Я вам говорю: напишите мне!
  ---Будет выполнено.       
     Босс разворачивается в сторону галереи, ведущей к цокольному цеху, скучающий охранник сразу пристраивается чуть сзади. Появляется со шлангом Юрко, вопросительно смотрит на нас, потом на беззвучно крутящуюся кассету в магнитоле и резко вертит регулятор громкости:
                …на жопе пролежни от шконки!..
      Облегченно смеемся, глядя, как пунцовый слесарь выгребает из-под стола всунутые туда второпях кроссворды. В этот раз,— пронесло.
   После реконструкции цеха мы работаем уже несколько месяцев. На «Заводе»,-- новые времена. Они наступили сразу, во время торжеств при пуске стекловаренного производства. На них отсутствовал переставший быть генеральным директором Варяг, зато в последний раз появился Майкл Мальков. Он представил нового шефа «Завода», финансового директора Котива, и исчез навсегда. Породив слухи, что одних неизвестных собственников предприятия сменили другие. Тоже неизвестные. Что делать, если в этой державе владельцы стратегически важных заводов меняются так же часто, как ранее, во времена переразвитого социализма, охранники колбасных цехов. Затем покинул «Завод» начальник производства Железный, за ним ушел директор службы экономической безопасности Кавун, а в караулах охраны армейских офицеров стали интенсивно замещать отставленные менты и спалившиеся тюремные надзирательницы какого-то нового   охранного агентства. Сразу стихли разговоры о повышении зарплат, по цехам начали готовить списки на кардинальное сокращение работающих, с переводом части вредных профессий в разряд почти что полезных для здоровья.
   Казавшееся абстрактным определение «капиталистическая рационализация производства» из старорежимных учебников политэкономии обрело реальные очертания…


  ---Шеф, вы, кажется, старый львовянин?---Борис забрасывает вопрос промежду прочим, но я знаю, что волынский мачо ничего просто так не делает. Для этого он слишком хитер и ленив.
  ---Чего это ты стал мной интересоваться?
  ---«Да» или «нет»?---у студента уже появились замашки нагловатого репортера.
  ---По сравнению с волынским импортом, наверное, да. Как-никак в графе моего прибытия милицейской карточки указано: «1946, июль. Из Москвы»
  ---Хорошо знаете Львов?
  ---Старый,— само собой, а на вашей «Санта-Барбаре» ориентируюсь слабо. Тебе то, это зачем?
   ---Понимаете, я хочу показать Оксане во Львове что-нибудь такое, интересное. Устроить, одним словом, ей экскурсию. Вы бы не поводили нас за гида?
    Борька молод и почти постоянно влюблен. Сейчас, в стройную красивую шатенку из сельской Житомирщины. Работая от фабрики ёлочных игрушек под Киевом, он перебирает у нас в цехе шарики.
  ---Ну, не знаю, что вас может заинтересовать?
  ---А куда вообще туристов водят?
  ---По музеям, в Стрийский парк, на Лычаковское кладбище,..
  ---Во! Это то, что надо. А вы знаете, где там этот польский мемориал, о котором газеты пишут?
  ---Я вырос на Лычакове.
  ---Ну что, шеф?---студент форсировано дожимает---Послезавтра мы выходные, суббота, а? Потом по сто грамм и пиву. Договорились?
   Стоит середина декабря, но снега пока нет. Погода для Львова редкостная,-- светит солнце, сухо и морозно.
  ---Подождите, ребята.
   Покупаю букет бессмертников и возвращаюсь к парочке.
  ---Боря, поимей в виду, здесь любят брать деньги с туристов и дураков. Так что вы,-- внучатые племянники моего папы. 
   Торчащий на выпасах у главного входа чернявый, похожий на монгольского дружинника, муниципальный мент внимательно смотрит на нас. Бурчу:
  ---К отцу.
   Пру буром, потом оглядываюсь. Растерявшийся студент платит, мне вмешиваться уже поздно.
  ---Сколько и зачем?
  ---Почти доллар с рыла. Как на дискотеке. А танцы будут?
  ---А зачем?
    Борька честно сознается:
  ---Забыл, кем мы приходимся вашему папе. Внучки-племяннички?
   Справа от расходящейся лучами аллей какая-то стройка.
  ---Что это, шеф?
  ---Бог его знает? Похоже, генералов-освободителей уплотняют. Раньше справа от входа их тут хоронили. Пока не перевели в разряд оккупантов.
   Медленно подходим к фрагменту скалы на разветвлении аллей. Странно, в детстве этот памятник мне казался более внушительным.
  ---Ну, цветочки жизни. Я начинаю, а вы,—поправляйте, ежели начну по старческой забывчивости врать: «Я бачив дивний сон, немов переді мною…
---…безмірна, і пуста, і дика площина…» Давайте дальше!
   Парочка переглядывается непонятными взглядами, потом Борька удивленно спрашивает:
  ---С чего это вы раздекламировались?
  --«-…І я, ланцем прикований залізним стою під височенною гранітною стіною, а далі…» Нет, мальчики-девочки, пожалуй это беспросветно? А ведь мы подошли к памятнику Ивану Франко. Что ж, в таком случае, «пару строк без протокола: чему нас учит семья  и школа»? Заметьте, украинская школа, в отличие от русской № 12! Из которой меня выперли, причем торжественно, после седьмого класса с шестью годовыми двойками. По украинским языку и литературе в том числе.
   Сворачивая в боковую аллейку, движемся дальше. Так будет ближе, Оксана, зарывшись непокрытой головой в меховой воротник пальто, кажется, начинает мерзнуть. Обращаясь к Борису, показываю на один из склепов с надписью: «Родина  Хап*юків-Пурєдних»:
  ---Вот, еще одна из сегодняшних достопримечательностей Лычакова. И не такая уж редкая. Тема как раз для тебя, амиго.
  ---Вы что, меня уже в гробокопатели записываете? Алданыч, что-то с вами на кладбище сегодня случилось? Какой-то вы странный, если не сказать,— чокнутый. Да не дергай ты меня, мы с шефом понимаем друг друга---оборачивается контролер на Оксану. 
    ---Нет, Борька, просто на Лычаковском  кладбище раньше всегда царило тихое, уважительное спокойствие. Могилы медленно угасали сами, исчезая в небытие вместе с теми, кто в них лежал. А сейчас тут престижный квартирный рынок. Тема не для гробовщика, а для начинающего аналитика-журналиста. В «Субботнем курьере» вроде как ты, а ни кто иной, раскатал на весь регион тему благословенного секонд-хенда?
  ---Причем тут секонд-хенд?
  ---Как это, «при  чем»? Обернись! Сколько лет этому склепу « Хап*юків-Пурєдних»? Девяносто, по самому минимуму,--шестьдесят-семьдесят. А посмотри на свеженькую лабрадоритовую доску с датами захоронений. 1993,--99-й годы. Тот-же секонд. Правда, уже не секонд-хенд, а секонд-фут. Вот и напиши, поведай миру, на каком глубоком уровне, путем повторной приватизации заброшенных старых склепов, мы ускоренно интегрируемся в Европу. Заодно, может, станешь автором нового определения. Как Карел Чапек. Он придумал слово «Робот», а ты станешь всемирно признанным владельцем целого выражения «секонд колд фут». «Вторые холодные ноги.» Красиво звучит, а?..
   Удивленно замолкаю. Перед польскими захоронениями, к которым раньше подходила аллея, возник еще один мемориал. Новенький, с высоко вылезшей к небу колонной. Он не достроен, на спуске к стадиону «Трудовые резервы» среди отвалов земли застыл большой бульдозер.
  ---Здесь?---спрашивает Борис.
  ---Да нет, «Антанта» дальше.
  ---А это что?
   Недолго молчу, соображая.
  ---Это?..Наверное, украинский? Хотя,..пожалуй, это скорее старый анекдот навыворот. Слушайте: с десяток лет тому везет львовский «Турист» группу на экскурсию. Рядом с шофером разливается гид:
  ---Слева—знаменитый Стрийский парк с рестораном «Вежа»  пани Софы, справа—парк культуры имени гетмана Богдана Хмельницкого…
  ---Товарищ гид, а что это там впереди? Небоскреб виднеется?
  ---А-а..,это товарищи коммунисты памятник себе нерукотворный лепят. Новое здание обкома, лет восемь как кончить не могут эту стройку века.
   Вечером по доносу шофера со спецобязанностями представитель компетентных органов проводит с гидом беседу. Наступает завтра. Тот же ЛАЗ, гид, туристическая группа, естественно, другая.
  ---Слева—Стрийский парк, в котором по утрам гулял маршал Конев, справа—парк культуры и отдыха с монументом Матери-Родины,..
  ---Скажите, а что это такое спереди торчит?
  ---Э-это? Не-е знаю, сам в первый раз вижу? Вчера еще ничего не было. Так вот, здесь, Боря, вчера еще тоже ничего не было. Окромя обычного кладбищенского квартала. Тут справа, в засыпанной бульдозером низинке, могилки частью были заброшены, а здесь, вдоль аллеи, шли захоронения с памятниками и оградками.
  ---Хотите сказать , что украинский мемориал на могилах построен? Что-то гнете не туда?!
  ---Вот тут, студент,---прикидываю остающиеся метры до «Антанты»---среди  других могил слева по аллее стояла стела с изображением падающего Ил-28. А этот фронтовой бомбардировщик, по натовской классификации, -- «Мясник», находился на вооружении ВВС примерно с 1950 по 1965 год. Ты извини меня, но идеологии, изваянной на костях людей почти моего поколения, кстати, граждан Украинской советской республики, я как-то не воспринимаю. Не от Луки или Матфея она, и не от Европы тоже. А от вон того азиатского ишака-бульдозера. Идем быстрее, Оксанки уже из воротника не видно.    
  ---Я не замерзла.
   Мы входим на территорию польского мемориала и молодежь начинает крутить головами.
  ---Да, здесь посолидней---констатирует Борис.
  ---Не солидней, Боря, а красивей. Чувствуются  античные мотивы. Ну, крестов раньше, в шестидесятых годах, на могилах не было. Их восстановили сейчас.
  ---А чего арматура торчит из колонн?
  ---Колоннада раньше была перекрыта антаблементом. Балки, навороты на них,..Думаю, что это тоже из области идеологии. Только уже польской. «Франыки» специально не захотели полностью восстанавливать колоннаду, оставив для наглядности следы вандализма.
   Мне не хочется возвращаться тем же путем, и я высматриваю другой выход в мемориала. Раньше их было, как минимум, три, а сейчас поляки обнесли захоронения глухим забором. Появился даже домик, аккуратная сторожка с охранником.
  ---Скажите, пожалуйста, другого выхода здесь нет? Раньше была лестница на Погулянку.
   Мужчина показывает рукой вверх:
  ---Можете пройти сюда. Только закройте за собой калитку.
   Пробираемся вверх по узенькой тропинке к главной аллее, и я говорю Борису:
  ---Спускайтесь , метров через семьдесят справа по ходу будет ответвление. Увидите людей. Побудьте возле могилы Ивасюка, а я минут через пятнадцать подойду. Хочу проведать батьку.
  ---А если мы проскочим поворот?
  ---Не проскочите. Возле Ивасюка всегда есть люди.

   
  Н           о        В         А         Я                Г                Л                А                В                А


                Ночь, утро,., утро  (17)


   Жаркое лето превращает стекольный цех в пекло. Круглосуточное, но, все- таки, чуть более терпимое к рассвету, когда на ночь часть оборудования отключается, и высокий корпус успевает проветриться предутренними сквозняками. Но уже в шестом часу, задолго до начала смены, движимые извечным желанием «побільше заробити», появляються первые наладчики. И прогреваемые станки, щедро политые из смазочных масленок, снова начинают дымить. Горячий смог зависает в цеху до полуночи, пока не насытятся работающие в три смены линии сборки ламп и не накопятся штабели готовых к отправке коробов. С тарелкой, штенгелем, штабиком и бусинкой.  Деталями, из которых состоит стеклянная сердцевина каждой электрической лампочки. 
   Наша смена выходит в ночь. Третью и последнюю в этом цикле. Завтра,--отсыпной день. Суббота, 27 июля 2002 года.
   Сменный контролер появляется в дверях конторки почти сразу после начала смены:
  ---Можно, шеф?---Боря вежлив, и это настораживает.
  ---Заплывай, студент---я, само лаконичное равнодушие, хотя ждал его крепко. Накануне, в четвертом часу утра, мы благополучно переправили в кусты за заводским забором две капроновые сумочки с наэкономленным в смене скотчем.
  ---Чего это вы прошли мимо, даже не поинтересовавшись колбой? Экспорт, как никак, делаем.
  ---Боренька! Непосредственно для изготовления колбы есть два машиниста процесса «Риббон», а для ее приемки в смене болтается контролер! Вооруженный, к тому-же,  новейшей системой управления качеством СОСУ-9001. Тебя что-то не устраивает в колбе?
   Не ожидавший такого приема, Борька тухнет.
   Официально система именуется ISOO-9001. И внедрена она в виде расклеенных по цеху плакатиков: «Политика и цели в сфере качества». При визитах делегаций агитки экстренно дополняются картонной коробкой пропыленных выщелачиванием старых эталонов колб, а неработающее заброшенное оборудование участка стеклозаготовки срочно окутывается блестящей упаковочной синтетикой. Превращая цеховой угол в предрождественскую авеню. В самых же, что ни на есть, особых случаях на столе контролера может появиться даже заготовленная технологом графическая попытка построения кривой Гаусса. Чреватая проявлениями прединфарктного состояния у нынешнего поколения тружеников контроля качества продукции.
   Более реально система проявляет себя упорными попытками нового менеджмента «Завода» заказывать запчасти к американской, изготовленной в дюймах, «Риббон»-машине не в Англии, а на ближайшем, оказавшимся очень дружественном, буряко-комбайновом заводе соседнего областного центра. Игнорируя туповатые антирыночные запросы  тамошних конструкторов:
  ---А в каких условиях будут работать эти детали? Знаете, мы ведь на космические программы заказов пока не выполняли.
   Еще одним компонентом реальной «Политики …» стали ежегодные сокращения персонала «Завода». В основном,--производственного. Каждый раз на 10%. Что позволило фонд оплаты труда формировать в двух частях. Меньшей, используемой бухгалтерией при начислении заработной платы, и закрытого фонда доплат. Ежемесячный дележ которого стал производиться в обстановке, несколько более конфиденциальной, чем заседания Совета национальной безопасности и обороны страны.
   Но в гораздо большей степени, чем вся система ISOO-9001 разом, поначалу мешал выпускать продукцию контролер-ставленник Борька. Он, будучи чистопородным украинцем волынских кровей, панически боялся личной ответственности. И при слове «экспорт» всегда находил повод открыть бункер брака. Впрочем, против протеже, на которого категорически запрещалось давить по фене, противоядие было найдено достаточно быстро. Как только звенящий ручей колбы устремлялся в чрево бункера, контролеру вежливо предлагалось доложить ситуацию руководству. С предоставлением служебного телефона. И отеческой подсказкой, что, если в прошлый раз, около четырех часов ночи, звонили начальнику технологического бюро пани Принциповой, то сегодня, воскресной полночью, по всем видам брака логичнее будет освежить память начальнику цеха «маме». Недолгая серия звонков настолько улучшила качество выпускаемой продукции, что контролер вообще забыл расположение ручки спасительного бункера.
  ---Я не по колбе пришел. С нашим скотчем,— «торба».---Борис опускает глаза.
  ---Не понял? Мы ведь доволокли сумки почти до твоего дома? Неужели я должен поверить в то, что в 9-м часу утра, у личного друга Котельника и Джумана,  их силой отобрала в подъезде сыховская шпана?!
  ---Не кипятитесь, шеф,---контролер пытается сформировать маску трагической скорби на лице---пришлось сдать товар на реализацию. Иначе не брали. Через недельку подъеду на «Южный».
   Он смотрит на меня, ожидая реакции.
  ---Тьху, что ж ты пугаешь, жадный фрайер? Какая это «торба»? Если б ты не был таким захламным, я без проблем сдал бы ленту в центре. Чуть дешевле. Ладно, надеюсь, к двадцатому августа   твой мужик расторгуется?---намёк груб и подл выражением явного недоверия подельнику. Двадцатого нам переводят на банковские счета зарплату.
   Борька удивлен вялой реакцией, он даже не понял намека и тянет дальше какую-то свою канитель:
  ---Но мы же собираемся на авиашоу. Что, без «бабла» пойдём?
  ---У меня на пиво еще есть, я ведь в упор не отличаю вечернюю «Башню торговцев» от ночного «Княжьего кубка». А ты маму подоишь, судя по ее жалобам, это твое излюбленное хобби. В первый раз, что ли? Тем более, есть повод, Оксана приезжает.
  ---Не, звонка не было, значит не приедет. Так мы идем завтра?
  ---Да.
  ---В таком случае я должен сказать, шеф, что вы очень скучный человек. С вами даже не поприкалываешься как следует---контролер разочарованно обижается и, с  довольной  ухмылкой, отдает долю за скотч.
   Протягиваю заготовленную гривну:
  ---Дорога в один конец на  «Южный»
  ---Ладно, перебьюсь.
  ---Нет, все должно быть поровну. Ну что, идем в окопы? Тебе вообще уже пора выборку брать, а я---в обход. Ночным сторожем.
   За сонной ночной проходной июльская ночь соткана из черной тишины.
   В залитом холодным светом искусственных солнц цехе она сотворена ровным гулом подаваемой в печь газовоздушной смеси, кастаньетными щелчками калибровок, раздающимся каждые 20 секунд звоном загружаемой в картонные короба колбы. Это наше ночное спокойствие. Хрупкое и легко разрушаемое даже едва ощутимым глазом промигиванием горящей лампочки. Тогда противным мяуканьем заходится аварийная сирена на печи, машинисты «Риббона» бросаются к «корбе», чтобы вручную, по сантиметру, отвести залитую стеклом тридцатитонную машину, и коптящими факелами полыхают камеры забора стекла. Мечутся люди…
   Потом,--звоню:
  ---Перепад напряжения зафиксирован?
  ---Ага, 04-37, высокая сторона. С девятой подстанции.---с готовностью подтверждает энергослужба.
   И всё. Я даже не гоню матом, это бесполезно. Мы оба, дежурный энергетик «Завода» и я, знаем, что идем по очень неважной категории энергоснабжения. Дешевой и ненадежной, но вполне подходящей для хозяев купленного за бесценок предприятия с почти бесплатной рабочей силой.
   Сейчас навстречу спешит стекловар. Это плохо.
  ---Кюбели из шихтосоставного приходят пустыми. Нужен киповец.
   Слесарь по КИПиА возится с датчиком дозатора шихты долго, стряхивая каждым движением новые облака содовой пыли. В горле першит, но уходить мне нельзя. Шихтосоставной корпус нам вернули недавно, безоплатно расширив зону обслуживания, что рабочими не приветствуется.
   Уже светает, когда возвращаюсь в цех. В стеклянной кабине контролеров Борис, сутулясь, заполняет свои протоколы. Захожу к нему:
   ---Мы не стояли?
  ---Нет, а куда это вы пропали?
  ---На шихте, до рассвета глоткой соду отсасывал. Всухую, без виски. Как колба?
  ---На Калашниково сойдет. Будете смотреть?
   Сонно, для собственного успокоения, просматриваю на фоне экрана десяток колб.
  ---Так, где и когда встречаемся? В одиннадцать надо быть на Скнилове.---вспоминает о предстоящем авиационном празднике контролер.
   Но я хандрю. Той утренней раздраженной усталостью, что накатывает после не слишком гладких ночных смен:
  ---Борька, наверное, я,— пас. Спать хочу. Да и боюсь, что вся эта музыка сведется к прыжкам  парашютистов с «кукурузника» и культурологической лекции о знаменитых украинцах. Игоре Сикорском, Сергее Короле, потомке казачьего рода Архипе Люльке и полковнике Каденюке. Может, еще чего придумают, но мне это?..
   Приезжаю с работы домой. Сразу проснувшийся Йорк потягивается собачьим полушпагатом и вопросительно, из-под челки, смотрит своей нагловатой округлой кареглазостью. Он хочет гулять.
   Прямого солнца сегодня нет. Небо затянуто тонкой пленкой сплошной облачности, сквозь которую сочится мягкий утренний свет. В горле першит от соды, а пивная будка посреди площади Резни еще залеплена ставнями. Чернявая дама открывает заведение поздно, успевая беспардонно разбавить пиво водой. К тому же хозяин-азейбарджанец  ставит на него высокую цену. Умно полагая, что за столиком в каштановой тени даже неважное и дорогое пиво пьется гораздо лучше, чем бутылочное дома.
   Решение вызревает. Я поеду на аэродром. В кои то веки еще будет во Львове авиационный праздник? А свежее пиво там гарантировано. Светских праздников без алкоголя здесь уже не бывает.
   Через настежь распахнутые ворота народ втягивается в аллею старых акаций. Отделившую казармы «придворного полка» при штабе авиационного корпуса от летного поля. Свежепобеленные  стволы деревьев обрамляют безукоризненно чистую дорогу с прополотыми и выметенными кюветами.
  ---Вы что, эти канавы языками вылизывали?---весело спрашиваю солдатика с повязкой на рукаве гимнастерки, охраняющего боковое ответвление аллеи.
  ---И такое было---мальчишка улыбается. У него полтавский говор, он рад и горд, что к ним пришло столько людей.
   На перекрестке в конце аллеи затянутая в парадную форму группа офицеров. Они усиленно стараются не обращать никакого внимания на спешащие толпы цивилей. У них какой-то свой, наверное, очень военный, разговор. Но на лицах,-- изумление. Расклеенные по Львову на столбах опор троллейбусной сети афишы собрали не мене десятка тысяч гостей.
   Послушно следуя часто расставленным указателям, народ сплошным потоком движется по дороге, огибающей взлетно-посадочную полосу, но я сразу нащупываю глазами вытоптанную диагональ «боевой тропы прапорщиков» и сворачиваю на нее.
   Люди уже повсюду, самолеты же пока остаются вдали. По крайней мере,-- большие. Хотя транспортный  Ил-76 явно не принадлежит ВВС, на его киле видна эмблема гражданской авиакомпании. Двойка таких  же виднеется  на другой половине коммунального аэродрома.
   Слева с игрушечными самолетиками на столах расположились авиамоделисты, с другой стороны потянулся целый ряд новеньких «TOI-TOI», потом, -- палатка с красным крестом и откровенно скучающим возле нее военным медиком. Сцена с поющей стайкой детворы. И повсюду фанерные щиты указателей. Со стрелками и пояснениями.
   Вокруг пары длинных шатровых палаток с рекламами «Славутича» и «Львовского» кишащая масса народу. «Ладно, пиво снова придется оставить на потом». Тем более, что сразу за кабаками—шапито я уже заметил вытянутый профиль «ночного пирата». Фронтовой бомбардировщик Су-24 представлен здесь в варианте разведчика с большим контейнером специальной аппаратуры под фюзеляжем.
  ---Он летает?
   Я оборачиваюсь. Это попутчики, которым по дороге объяснял назначение двух протянутых за ВПП ржавых тросов аварийного улавливателя самолетов.
  ---Не похоже, хотя?..---меня сильно смущает обилие стесанных слоев корда пневматиков шасси и едва видимые, полустертые служебные транспаранты на шахте их уборки.
   С другой стороны бомбардировщика замечаю авиатора.
  ---Это нелётный экземпляр?
  ---Почему?
  ---Вид у него какой-то зачуханный.
  ---Да мы только вчера сели. Вот пилот стоит. И, вообще, это последняя модификация 92-го года---офицер явно обижен.
   92-го? Странно, Украина ведь была тогда уже на собственных хлебах?
   Пилот сияет улыбками,---его летный шлем безостановочно кочует по головам фотографирующихся детей.
   Стоящий рядом штурмовик Су-25 на земле не смотрится, он слишком похож на нахохленную ворону. Возле него совсем молодой летчик и мало людей.
   ---Скажите, пожалуйста, при отказе одного из двух двигателей практикуется при посадке аварийный сброс подвесных топливных баков?
  ---Не обязательно. Я садился на одном двигателе с подвесками.
   Чуть поодаль,--- горбоносый силуэт «старого хищника». Пожалуй, это последняя «летающая труба», еще стоящая на вооружении ВВС. Истребитель-бомбардировщик Су-17 опекает юноша в комбинезоне. Он безнадежно худ, а на него напялена переразмеренная пилотка «типа под Америку». Такая высокая, что служивый напоминает скорее узника концлагеря, чем военнослужащего ВВС. Интересуюсь у него расположением датчиков бокового скольжения, но молодой человек теряется и почему-то начинает показывать на фонарь кабины. Все ясно, мальчик просто присматривает за самолетом.
   Натужно тарахтя  в восходящей спирали появляется Ан-2. Выбрасывая на каждом витке по три парашютиста. Последние выпадают из облаков. «Аннушка», появляясь и исчезая, еще чуть-чуть барахтается в кучевой облачности, потом облегченно устремляется вниз. У снижающихся парашютистов к ногам подвязаны флаги. Разные, но все в желто-голубой тональности. Народ радостно ликует.
   Грузно сидящий МиГ-23 я обхожу. После демонстрации своей никудышной скороподъемности в гонке 1983-го года за южнокорейским «Боингом» и избиения, устроенного американцами ливийским пилотам, как боевой аппарат он мне не интересен. Тем более, что за ним стоит МиГ-29, а еще далее,--завораживающий своей  элегантностью боевой Су-27.
   Мы стоим возле него втроем. Техник экспозиционной машины, мужчина, похожий на киноактера Яковлева, и я. Наблюдая пилотаж пары Як-52. Добротно простенький и, в основном, одиночный. У этого самолета значительные ограничения по перевернутому полету и перегрузкам. Чувствуется, что в кабинах сидят инструкторы.
   Окончив работу в зоне, пара «яков» воссоединяется. Затем фронтально, крыло в крыло, заходит на зрителей и выполняет прощальный разлет в противоположные стороны.
   Техник Су-27 смотрит на пожелтевший циферблат своих наручных часов:
  ---Через четыре минуты придет Миг-29.         
     Успеваю спросить о датчиках, авиатор, улыбаясь, показывает на четыре миниатюрные лопаточки, торчащие из фюзеляжа сразу за носовым обтекателем.
   Могучий грохот накрывает летное поле внезапно.
  ---Су-27---произносит «актер», и я с уважением смотрю на него. Здесь много неслучайных людей.
   Истребитель проходит над полосой, прокручивая на траверзе толп зрителей бочку. Солидную, даже вальяжную. И сразу восходящим разворотом уходит влево.
   Снова грохот. Зайдя с предельно малой высоты поперек полосы более чем двадцатитонная машина рвет почти вертикально вверх. Обрушивая из чернеющих сопел двигателей на зрителей не менее пятнадцати тонн обвально грохочущей тяги. Становится неуютно и страшно.
   Еще проход. Практически аналогичный первому. С такой же нефиксированной бочкой и косым набором высоты влево. Истребитель, превратившись в небольшую бесформенную кляксу, медленно ползет по горизонту, переходя на меньший радиус виража доворачивает влево на аэродром и, заваливая нос вниз, резко крутится.
   «Пикирование на зрителей? Неужели ударились в боевой авиагопак? Дебилы, заик понаделают».
   Опять страшно. У самолета совершенно не видно боковых поверхностей, значит—на меня? Жесткий мидель тяжелого многоцелевого истребителя разрастается в глазах быстро и неотвратимо.
  ---Сука, что ты делаешь?!---я, и во всю глотку.
   «Открой рот, падай!»
   Наконец машина начинает выходить из пикирования. Низко над землей, проецируясь на фоне приземистых цехов авиаремзавода. И сыпется в глубокой парашютирующей просадке. Неужели зацепит крыши? Все, просадка кончилась. Четкие контуры уплощенных труб мотогондол тянутся уже не ко мне. А правее, к стоящему поодаль МиГ-29. На выводе из пикирования «сухого» развернуло на несколько градусов влево по полету. Какое ж оно сладкое, в своей гадливости, чувство шкурного облегчения?
      Самолет идет со снижением в нарастающем левом крене. На миг скрывается в полосе деревьев и сразу вываливается, проламывая крону молодого канадского тополя. Как медленно па-да-ют листь-я-я?..
  ---Не вытянет!---кричу, понимая, что двигателям уже хана.
   И тут же:
  ---Бежим, рванет!
   Навстречу тяжелым солдатским бегом взвод десантников с измазанными боевой раскраской лицами. Резко торможу, иначе сомнут, и осторожно разворачиваюсь. В тоскливо нарастающем вое тысяч глоток, окутанный хлопьями сажи, медленно поднимается черный, с багровой сердцевиной, столб. Пытаюсь увидеть осколки, или, хотя бы, расслышать их свист, но в шуме мечущегося человеческого муравейника это невозможно.
   Всё! Надо уходить. Медленно бреду обратно, не замечая, что непроизвольно смещаюсь к полосе деревьев, а глаза воровато косят в сторону летного поля. Вот оно, это здесь! Осевший на полуоторванный, без киля, хвост Су-17 с задранной вверх передней стойкой шасси. Семь недвижимых, разбросанных вокруг самолета, кукол. И опершийся на руку сидящий мужчина с отрешенным взглядом куда-то туда, в бесконечность.
  ---Вы целы?---кричу ему. Но он непонимающими глазами все так - же смотрит мимо.
   «Уходи, в твои 58, с насквозь прокуренными легкими ты только будешь мешать».
   По диагонали трусцой меня обгоняет  четверка солдат. Неся на куске фанеры мужчину с напрочь снесенным бедром. Появляется собственная, какая-то дикая и несуразная мысль: «где же его вторая нога?» О, Господи! Торчащая спереди пара светлых туфель деревянно покачивается в такт напрасному бегу совершенно ошалевших десантников.
   У обеих пивных шатров спали очереди. Но большинство столиков еще занято. Народ  пьет, а рядом, в нескольких метрах, вырываясь из мужских рук, в нечеловеческом крике заходится женщина. Пытаясь бежать туда, где, окруженные плотным кольцом людей, дымят разметанные взрывом обломки.
   По сторонам распахнутого полога длинной палатки с сервированными внутри нее столами рыдают две девушки в белых блузках. Наверное, официантки лётных столовых быстрее нас понимают суть и масштабы произошедшего, свою сопричастность большому горю.
   К остановившейся в развороте на летном поле «Волге» спешит краснолампасный сухопутный генерал. Он нетерпеливо машет рукой и, расталкивая пешеходов сигналами клаксона, машина сразу трогается на выход.
   Между двумя здоровенными мужиками плачет маленький мальчик.
  ---Шо ты , дурный, плачешь? Идем! Та ничего не сталося, москали хотели повыдергиваться. Больше не будут, прилетели.
    Они пытаются его вести, но малыш, всхлипывая, закрывает личико руками. Вижу на лицах мужчин ухмылки.
  ---Поплачь, хлопчик. Ты хороший мальчик, добрый и умный. Сегодня все плачут---зло кричу слова на русском, но мужчины не реагируют. Кажется, они ошарашены моей наглостью?
   Народ уходит с аэродрома вразброд, в основном напрямик, полем и взлетно-посадочной полосой. Втягивается в узкое дефиле аллеи.
   Где-то далеко, почему-то в стороне окраинной Левандовки, начинают кричать машины скорой помощи. Сзади нагоняет слабенький, почти непрерывный сигнал автомобиля. Санитарный «уазик» военных с трудом пробивается через сплошную толпу покидающих аэродром.
  ---Дайте дорогу, раненых везут!
   Дома я твердо ставлю на стол чекушку водки, потом загружаю холодильник литровой бутылкой «Хмельного крепкого» и начинаю рыться в кухонном шкафчике.
  ---Что ты ищешь?---в голосе сожительницы гораздо больше изумления, чем недовольства.
  ---Рюмку.
  ---Рюмки в серванте.
   Но мне не нужна посуда из серванта, я ищу хрустальный стаканчик, которым кроится тесто для пельменей.
  ---Тебе не надо!
  ---Я что, -- алкоголичка?!---вот  это уже негодующее фырканье   
   Выпиваю полный стаканчик, сразу наливая следующий. Теперь я способен объясниться:
  ---Штук двадцать,..штук двадцать нарубил. Не меньше. Семь, нет,-- восьмерых, сам видел. Возле меня---сам не замечая того, я считаю мертвых людей штуками.
   У меня уникальная жена, она почти никогда ни о чем не расспрашивает:
  ---Голубцов положить?
   Голубцы совершенно безвкусны, даже несъедобные. А водка кончилась. Вытаскиваю пиво и уволакиваюсь с ним в комнату. Там есть писчая бумага, и я рисую аэродромную ситуацию, даже что-то пытаюсь писать…
   Посреди комнаты, едва освещенной бра, стоит сожительница и светится экран телевизора. На часах почти полночь, надо подыматься, -- я спал не в своей постели.
   Смотрю на молчащее испугом лицо:
  ---Двадцать?
  ---Семьдесят шесть.
   Наверное, библейские евреи точно так закрывали уши руками…
     Солнечное воскресное утро разгара лета. Уже позднее и, оттого, еще более яркое. С контрастными пятнами теней на глухой стене примыкающего дома и бегающим по общему балкону соседским малышом. Странно, у меня совершенно легкая голова и, вообще, исчезнувшее вчера выдается какой-то потусторонней и страшной, но уже исчезнувшей,  ирреальностью.
   В кухне сожительница и остывающий чай.   
  ---Ты знаешь, Веня вчера спас всех своих. Соседка Стефа говорит, что действительно устами младенца глаголет истина.
  ---Лена, что, тоже ездила на аэродром?
  ---Да, вроде с кумом, но Вене там не понравилось, он закатил истерику. И они не дошли, стояли на какой-то дороге, когда на людей упал самолет.
   И тут же:
  ---Йорк еще не гуляный.
   Это сигнал мне.
   Увидев собаку, Венька сразу бросает посреди длинного балкона капроновый грузовик и быстро ретируется в угол. Откуда вежливо здоровается с ризеншнауцером:
  ---Йольк!
   Меня он не боится, поэтому со мной можно и не здороваться. Насторожившаяся отсутствием тарахтенья грузовика по балкону, появляется мама Вени, - Леночка.
  ---Доброе утро.
  ---Здравствуйте. Веня, не бойся,  Йорк же тебя знает.
  ---Лена, где вы вчера стояли? В каком месте?
  ---А вы тоже были вчера там?
  ---Да.
   Мы смотрим друг на друга по особенному. Ведь оказались членами одной большой человеческой общности, накрытой страшной бедой. Имя которой,--«Большая скниловская мясорубка». Потом Леночка рассказывает:
  ---Мы даже не дошли до стоявших самолетов. Когда истребитель пролетел над нами в первый раз, Веня испугался. К тому же потерял свою панаму, и мы все начали ее искать.
   Она на секунду замолкает:
  ---А, знаете, у него, кажется, что-то было?
  ---Что?
  ---В последний раз , когда пролетал, в левом двигателе появились оранжевые язычки пламени. Небольшие, вот так.
   Молодая женщина складывает пучком пальцы руки и несколько раз разбрасывает их в стороны.
  ---Может в обоих соплах? И почти белые?
  ---Нет, только в левом. Огоньки не были белыми, скорее красновато-оранжевые, как пламя, что выбивается из печки.
   Я смотрю на еврейку, дочь известного во Львове конструктора, и верю ей. Теперь, в первом приближении, становится понятной трагическая динамика крайнего участка полета тяжелого истребителя Су-27 бортовой №42. И пара судорожных подергиваний консолями крыльев вправо, и сумасшедший кап влево,.. Еще не озвучены скорости движения самолета и далеко до публикации лукаво купированных записей переговоров, а я уже сижу в кабинете шеф-редактора «Поступа». Мне протягивают специальный выпуск газеты:
  ---Можете показать, где находились?
  ---Схема у вас неполная. На стоянках боевых машин экспонировались шесть, а не три самолета. Я стоял вот здесь, у крайнего Су-27.
   Глаза за большими желтоватыми линзами очков профессионально быстро сканируют текст:
  ---Репортаж не нужен, мы уже переполнены этим. А вопросы ваши беру. 
    Утром второго августа покупаю номер «Поступа». Под редакционным курсивом «запитання очевидця» короткий текст:
   «…выходя из своего фатального левого разворота истребитель вертанул резкую левую бочку, которую телевидение комментирует, как пилотажно-акробатический элемент. А не был ли это срыв на крыло вследствие потери скорости и значительной асимметрии тяговых импульсов с двигателей?»
   Отвратительно сформулированный сумбур первых дней по катастрофе. Я еще не знаю, что уже ступил на тропу войны. Длиной в несколько лет. И того, что её почти проиграю. Киевским  функционерам, авторам, в общем-то, неплохой идеи  проведения серии авиационных праздников в городах Украины. Раритетным рудиментам ВВС Союза в генеральских лампасах, натужно слепившим сборный экипаж самолета, но никак не проконтролировавшим предполетную подготовку «такси в прокат». Ибо истребитель принадлежал никогда не входившей в состав 14-го авиационного корпуса Отдельной 90-й истребительной авиагруппе. Отцам-командирам авиабазы «Озерная», оказавшимися холуями-колхозниками, выпустившими в показательный полет насквозь гнилую резервную машину. Трусливому конформизму провинциальной прессы, у которой почти все, что не касается пропаганды национализма и «мовы», относится к рекламно-промоционным материалам. И дикому азиатскому безразличию местной политической элиты к горю соплеменников, к тому же не постеснявшейся устроить под предлогом «Скнилова» травлю мера города…Почти проиграю, но не совсем… 
  ---Мы не платим гонораров---оторвавшиеся от бумаг на столе, глаза молодой женщины с недоверчивой усталостью щурятся из-под стекол очков.
  ---Я не пришел за гонораром.
  ---Ну, давайте посмотрим, что у вас?
  ---Если позволите, выйду, чтобы не мешать?
   После пары сигарет подряд возвращаюсь. В узенькую комнатку на девятом этаже бывшего общежития, стены которой сплошь увешаны макетами газетных страниц. В этот раз мне предлагается стул.
  ---Да, вы хорошо поработали---с удивлением произносит редактор. И сразу уточняет:
  ---А почему именно вы этим занялись?
  ---Он же валился мне на голову?! И не только я, Валерий Сагайдак с каким-то соавтором Горенчуком в «Молодой Галичине» летом 2003-го,..Но у них статья скорее поискового плана, с подозрениями на помпаж воздушного тракта двигателя.
  ---Я работала с Сагайдаком…У вас здесь целых семь страниц? Это очень много. Надо сократить вдвое.
  ---Неужели мне удастся у вас опубликоваться? Должны же, черт возьми, львовяне когда-нибудь узнать действительные причины падения самолета?!
  ---Попробуем.
   Наверное, я, все- таки, прав в своем убеждении, что красивая Галиция состоит почти
исключительно из женщин? Одной из которых оказалась редактор западноукраинского выпуска «Комсомольской правды».


Н     О    В     А    Я                Г    Л     А     В     А



                Рыжий и клерки. Синдром мулеты  (18)

   Существование человеческих сообществ, в общем то мало разнится от жизни старого и большого коммунального двора. С клево процветающими сильными и, едва выживающими, слабыми жильцами. Дворовыми авторитетами, разномастным большинством и признанными изгоями. Сильные, что свойственно природе животного мира, почти всегда, в той или иной мере, пытаются популярно разъяснить свою волю слабым. А когда такое удается, используют их в своих интересах. Слабые, ежели могут, сопротивляются. Ситуативно организовавшимися стадами или, на худой конец, поодиночке. В последнем случае их колотят, но уважают. За мужество в отстаивании своей бельевой веревки или возможности, согласно дворовому праву, держать на общем балконе вынесенную из квартиры лишнюю тумбочку.
   Труднее всего приходится в миру молодым, пока еще неокрепшим, сообществам. К ним присматриваются. Ближние соседи с естественным интересом, дворовые главари,-- по-деловому пристально. Пытаясь разглядеть детские слабости, нащупать врожденные противоречия и, по возможности, просчитать нижний порог продажности патриотически настроенных лидеров. Почему-то именно они покупаются легче всего? И если перечисленного оказывается в избытке, общественное положение нового члена коммунального подворья становится незавидным. Его уже не числят в надежных друзьях и не рассматривают в качестве солидного делового партнера, хотя и пытаются использовать все, кому не лень. С ним здороваются, но часто презирая за глаза. Даже могут перестать приглашать к себе в гости. Несмотря на то, что сам новенький, в свете поставленной дворовыми паханами задачи ускоренно глобализироваться, уже превратил свою суверенную квартиру в безвизовый проходняк. В таких случаях, кажется, китайцы говорят так:» он потерял лицо»…
   Однозвездный генерал напрягся и страдальчески отвернул голову. Когда механические челюсти монстра начали медленно смыкаться вокруг хвоста самолета. Серебристая стрела задрожала, раздался предсмертный хрип породистой лошади.
  ---Сегодня телезрители могут наблюдать, как Украина, согласно договоренностям, начинает уничтожение своих стратегических бомбардировщиков. Этот экземпляр Ту-22М3 имеет на своем конте всего 9 вылетов на боевое дежурство. Вы видите, что процесс происходит при участии представителя авиационного командования США с применением специально сконструированного оборудования. Американским специалистам удалось разработать недорогой способ радикального вывода из строя летательных аппаратов. Им просто,гы-гы-гы, откусывают хвост, после чего восстановить самолет уже невозможно---лицо голубого полковника делается многозначительным:
  ---С целью социальной защиты военнослужащих  руководством Кабмина принято решение направить все средства, которые будут выручены после утилизации бомбардировщиков, на строительство квартир для офицеров ВВС Украины.
   «Во ***ню несет?! Удельная стоимость килограмма планера такой машины порядка 1500 долларов, а «Цветмет» больше одного бакса отродясь не даст. Скостив при этом  20-30% с 76 тонн сухого веса самолета на неметаллургические материалы. Самый раз получается на одну мою однокомнатную квартиру по нынешним ценам. И как это они еще не объявили, что оставшиеся «Кольчуги» будут реализованы европейским переработчикам на драгметаллы из микросхем? Естественно, для протезирования зубов прапорщикам ПВО?..»
   Невысокий рыжеватый бывший премьер-министр досиживает свой второй срок в кресле Президента Украины трудно. Практически он выполнил первоначально поставленную перед ним десяток лет тому промышленным Востоком задачу: не допустить полного развала экономики только что появившегося на политической карте мира государства.
   Тогда, в 93-м, Россия уже начинала процесс капитализации экономики. Там крепко постреливали, и не только на бандитских «стрелках». По парламенту тоже, из 125-мм танковых пушек. Поняв, что социализм никуда не везет, а бесконечные пережевывания демократических соплей прямо ведут к экономической катастрофе. С немедленной разделкой большого и старого государства на удельные княжества. Как рождественской индюшки, пирога с кленовым сиропом или Югославии. В последовавшем продолжении «гарвардского проекта», или по плану «БРИК». Кому что милее?
   Украина тот год прожила в тихом невнятном спокойствии. Как бы по инерции. На удивление быстро привыкнув к тому, что костяшками домино валятся недавно построенные заводы и фабрики, а по вечерам целые районы страны погружаются в темноту из-за нехватки электроэнергии. Тарахтела «кравчучками» торговых «челноков» и многократно прирастала базарами. Выдавала своим гражданам имущественные сертификаты, обещая облагодетельствовать их также квартирными чеками и земельными бонами. Все, всем и по справедливости!
   Трудился, как умел, парламент:
  ---Іван Гоцул, депутація національно- демократичного  спрямування від Івано-Франківщини. Пане Вітольде Фокін, у гірських районах Прикарпаття населення вже третій місяць тяжко потерпає через повну нестачу рослинної оліі в магазинах. Вимагаю від вас негайно зобов*язати Кабмін у найкоротший термін направити туди декілька залізничних цистерн з соняшниковою олією…
   Обсаженная завистниками из дворовых паханов и измученная собственными болезнями, большая «льоха» поросилась вынужденно. Трое прибалтийских поросят появились из ее утробы сами. Одиннадцать других троице уединившихся в дебрях Беловежской пущи ветеринаров пришлось экстренно принимать посредством «кесарева сечения». Во избежание угрозы всепожирающей гангрены. Которая в век информационных технологий и миротворческих контингентов способна быстро превращать ранее вполне благополучные углы и закапелки коммунального двора в зоны , хрен знает как появившихся, воин и затяжных конфликтов. Поросята родились живыми , но разными. По степени исторической доношенности и генетическому окрасу…
   В должности Президента Рыжий начинал туго. Предстояло разворачивать неповоротливое, как чумацкий воз, хозяйство в плоскость капиталистической экономики. К тому же, отоваренное в 80-х «перестройкой с ускорением» и накачанное радиоголосами, украинское общество в значительной своей части не жаждало реанимации системы. А там, наверху, понимали, что только деловая активность заработавших производственных капиталов сможет вытащить экономику государства из штопорной спирали. Но в стране разлагавшегося социализма не могло существовать стартовых капиталов, способных приобретать принадлежавшие обществу крупные предприятия. Украине предстояло пройти голодный путь сертификатной приватизации. Запрограмированно превращавшей заводы и фабрики в разваливающиеся «промышленные колхозы». С падением их продажной стоимости до величины одного порядка с «откатом» чиновникам.
   Чтобы управлять только что появившимся государством в фазе спонтанно начавшегося его перехода из одной общественно-экономической формации в другую, по минимуму необходимы: концентрированный ресурс власти, команда управления и набор законов. Поначалу у бывшего директора «Южмаша» ничего из этого не было.
   Власть брал он долго. С 93-го по середину 1996-го года. Ибо парламент, помыкавший Кабмином как хлопчиком-козачком, и державший Президента за представительского «памперса», делиться ею не желал. Развязка наступила летней ночью, по классическим канонам жанра, хотя и без фразы «караул устал», роты жовнежей грозного Юзека или стволов танковых пушек. В этой стране на мажоритарно избранных депутатов гораздо сильнее действовала угроза досрочного роспуска народного хурала. С потерей права клево проголосовать по заготовленным на осень законопроектам экспортного квотирования железной руды, марганца, семечек подсолнуха и льна. На импорт подержанных авто, американской курятины из Польши и презервативов из Тайбея. А также неполучением квартир в столице и утраты «Феофании». Престижную «Хвефанию» тещи бы ни в жисть не простили?!
   В ту душную июньскую ночь народные избранники трудились до первых петухов. Отстреливая в темпе скандинавской гонки патрулей какие-то статьи:   
---Статья 58-я, поправки есть, нет? Голосуем---из последних сил вопрошал один из разработчиков новой конституции с трибуны--- Ой, ну что вы? Я же вам всем объяснял?! По каким еще таким пунктам?  Вы что, пан Кенар, меня с Лаврентием Павловичем перепутали? Он бы вам их , возможно, и подобрал к этой статье. Голосуем. Принято .
  --- 59-я, поправк,..да, можете не представляться, и я, и вся Украина уже давно на память выучили: Халва-Изюмский избирательный округ г.Одесса, партия защитников Отечества по всем платежеспособным азимутам…  Да, да,  пан Юрий, сразу во втором, третьем, четвертом, и каком надо чтении. Принято!..
   А утром граждане услышали из репродукторов:
  ---28 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили,..*                ( * перефразир. песня в исп. Сукачева)
   что страна проснулась с новой Конституцией. Уже не парламентско-президентской, а президентско-парламентской республики…
   С формированием команды управленцев складывалось сложнее. В отличие от могучего табуна парламентских сидельцев, способные попахать на благо страны кризисные менеджеры оказались штучным товаром. Который, превратившийся в кадровика-селекционера, Рыжий накапливал  как опытный шулер  в своем рукаве нужные карты. Со стороны это напоминало, наверное, миттельшпиль сложной шахматной партии? Президент делал рассекающий ход банковским слоном, и в государстве вместо триллионов гиперинфляционных купоно-карбованцев появлялась настоящая денежная единица,- гривна. Бросал таранящим ударом вперед ладью, и «газовая принцесска» скальпелем хирурга шла по схемам запутанной бартерной «механики». Жестко иссекая закупоривавшие систему платежей узлы и бляшки. Резко сдергивался с доски чересчур  себялюбивый ковбой с латиноамериканским паспортом и на коне оказывался другой премьер-министр. Способный, в ходе неплановых учений по гражданской обороне, доходчиво довести до «взутых» в противогазы директоров предприятий возможные последствия невыплаты зарплат работникам.  Платить которые в этом  истинно европейском  государстве уже стало плохим тоном. Ведь от противогаза до глухого полиэтиленового мешка ?!.
   Рыжий оказался жестким и хитрым Президентом. Вовремя вытаскивавшим из негустой колоды нужного клерка, способного выполнить поставленную перед ним боевую задачу. Потом засовывал его обратно, в резерв. Управляя государством, как генерал, выводящий по тылам противника разнокалиберную рать ополченцев из окружения. Никогда не знавшую в своей истории побед державотворения, но страстно пожелавших сразу попасть в капиталистический рай. Он вывел Украину из состояния экономической комы первой трети 90-х. С большими потерями. Из дезертировавших за кордон и навсегда ушедших за горизонт. В стране сразу несколько поколений «совков» оказались слабо приспособленными к выживанию в условиях начальной фазы капитализма по-украински. Теперь им приходилось жить в обществе, насквозь проеденном в несколько лет тотальной коррупцией. Порожденной, однако, не столько «серой приватизацией» объектов экономики, что явилось следствием, как изначально, самим состоянием украинского общества. Сложного и относительно свежего результата инбридинга от потомков юго-западных славян, тюрских воинов и тех, кого известный российский политик автобиографически определяет так: « мамка то у меня русская, а вот папа- юрист из Крыжополя». Столетнее стояние на этих землях Орды и долговременное существование местечковой «черты оседлости» не могли не сказаться на формировании менталитета зарождающейся нации.
   Летом 99-го гражданская жена тихонько анонсировала:
  ---Мне добавили пенсии. Пятерку. Теперь у меня 65 гривен.
   Осенью сказала еще раз:
  ---Принесли уже 75. Почтальонша говорит, что так будет постоянно.
   Я ответил:
  ---Похоже, прорываемся, Ю-ю. Нам повезло, мы перетянули…
   Россия те годы у себя назвала «лихими девяностыми», Украина,- никак…
   В третье тысячелетие желто-блакитная леди входила спокойно. С только что переизбранным на второй президентский срок Рыжим. Всё более напоминая собой вытащенный из затянувшегося пикирования большой самолет. Еще стонущий элементами конструкции, с полуоторванными от закритических перегрузок на выводе панелями обшивки, но уже летящий в горизонте. Даже с незначительным углом на набор высоты…
   Наверное, большим государством управлять сложно? А только что появившимся, причем лишь на исходе второго тысячелетия от Рождества Христова? И то, под влиянием скорее внешних, нежели внутренних, факторов. К тому же крепко похожим на не проваренную похлебку  из пшеничных клецков, курдючного сала и чеснока. Причем в период, когда становление государственности происходит одновременно с переходом страны из одной общественно- экономической формации в другую. Из социализма в капитализм.
   Семь лет управления, твердого, временами - жесткого, рыжеватому Президенту даром не прошли. Ко второй половине 2000-го у него было много врагов. Из сползавших «на маргинес» политиков. Не сумевших выгодно сдать в аренду свои личные харизмы. Либо просто приторговывавших на политическом базаре старыми брендами: никем так и не расшифрованного в деталях словосочетания «национальная идея»,или изображением серпа и молота на фоне резко помалиновевшего красного флага. Не числились в друзьях у Рыжего и задвинутые в глубокий резерв клерки. Считавшие себя обделенными действующей властью промышленно-финансовые группы тоже. Продолжали уходить к западным границам автобусы, и стучали на север заполненные зароботчанами поезда. За десяток лет существования Украины как государства в стране накопился значительный протестный потенциал.         
   К тому же крайне неясными для дворовых главарей оставались внешнеполитические ориентиры нового члена коммунального подворья. Рыжий по-соседски раскланивался с Севером, и очень тепло улыбался Западу. Периодически почему-то чересчур часто здороваясь с Югом и даже с  далеким Востоком. Находясь в Европе, он чего то говорил о европейской, но никогда,-- о евро-атлантической, интеграции, а, очутившись за океаном, просил не сомневаться в стремлении Украины стать стратегическим партнером. Это было так подозрительно?!.
   Большой скандал заполыхал внезапно и ярко. Начавшись, как водится в этих землях, с появления нового, обязательно чего-то сдавшего или кого-то предавшего, национального героя. В этот раз, вооруженного китайским диктофоном за 30 долларов, купленным у молдаван на Троещине. Переходя, по мере своей раскрутки, из «дела Гонгадзе» в движение, само собой - общенародное, «Украина без Рыжего». Благополучно почившее в бозе после явно неудачной, по крайней мере для импортированных из Львова пацанов-унсовцев, попытки силового захвата здания Секретариата Президента. По-видимому, чего-то напутали планировавшие акцию «Буря в дворце Лосады» штабные операторы. Выдав явно завышенный прогноз температурного накала толпы. Без поправок на менталитетный темперамент коренных киевлян. Оказавшийся отнюдь не банановым, а, скорее,--шпиковым. Исторически привыкшим, что над бруском хорошего сала завсегда крутятся залетные осы.         
   Рыжий отбивался, как мог.
   Демонстрируя по телевизору скучные счет-фактуры на проданные «Кольчуги». Не умеющие стрелять и не угрожавшие никому.
   Рубил уникальные, не имеющие аналогов в мире, бомбардировщики на аэродромах их базирования.
   Вбухал миллионы долларов в стратегическую нефтяную трубу.
   Ценой нескольких судеб исполнителей-авиаторов  грубо и некрасиво заглушил «скниловскую мясорубку». Она вполне могла стать очередным детонатором в кампании травли действовавшей власти.      
   Даже написал программный трактат. Судя по заголовку, предназначенный исключительно для публичной библиотеки Конгресса. Книге не поверили. Сработало торжественное обещание не баллотироваться на третий президентский срок. Приближались очередные выборы и его все, сразу и дружно, оставили в покое.
   Рыжий досиживает свой второй пятилетний срок в кресле Президента Украины трудно. Старый  вожак, плотно офлажкованный извне и едва не загрызенный своими. За то, что не допустил полного краха экономики Украины и не позволил ей свалиться «под флаг». На его долю пришелся большой кусок тяжелой и неблагодарной работы. Наверное, и очень грязной.
   Катят выборы нового Президента, заканчивается время рыжего волка. Наступает час?..   
 

   Морозное утро вспыхивает облачками пара спешащих пешеходов, тянется клубящимися хвостами дыма за проплывающими авто. По тротуару проспекта от конечной остановки «тринадцатого» троллейбуса толпы детей в сопровождении преподавателей.
  ---Ющэнко, Ющэнко! ---дурашливый девчоночий крик, разрумянившиеся лица, смех. Очередная партия  митингующих по разнарядке штабов выдвигается на львовский «майдан» перед Оперным театром.
  ---Стоять! Пропускаем, шнауцер, пропускаем. Девочки идут делать политику. Это тебе не писать-какать, можешь потерпеть.

  ---   Нам тут «папюры» подкинули. Пройдешься по своим в смене. Кто сколько захочет, только пусть все порасписываются за суммы сами. Чтобы потом у бухгалтерии нюансов не возникало с рабочими---Ирка показывает на задвинутые в угол стола бумаги и становится озабоченной:
  ---А мы по сколько будем сдавать на «майдан»?
   Отрываюсь от разглядывания подписных листов:
  ---Девки, это , вроде, как вы понаклеили?---указываю рукой на свежий декор конторки. Из большого оранжевого календаря и иконописной, в белом одеянии, «газовой принцессы» с красным сердцем в руках.
  ---Вам и решать, я водку апельсинами отродясь не закусывал.
  ---Мы с Магдой говорили. По двадцатнику?,.у нас зарплаты не такие, как у контрактников.
  --Хоп! Да, слушай, Ирен? А где здесь мой красавец? Хвесько вот в списке, а мой? Его, что, не было на работе?
  ---Был, но Сережа сказал, что он голосует за партию регионов.
  ---Ну, и дурак?! Забыл, где живет, сам нарывается! Запиши его своей рукой на десятку, я  расписываюсь.

   Маршрутка медленно трясется булыжником Валовой. Центр переполнен митингующими, и весь транспорт идет в обход. На остановке за Оперным театром уже сплошная толпа. Сразу суют газету.
  ---Спасибо, не надо.
  ---Ну, тут все пунятно!---подрабатывающий у революции студент кивает на меня своим дружкам. Интересно, а что этому сельскому сопляку, появившемуся во Львове год-два тому, может быть вообще «пунятно»?

   Навстречу из толпы, сопровождаемый незнакомым мне мальчиком, «кореец» с чешской фамилией Личек. Начальник ОТК «Галпекса», высиживающий у нас в цехе сутками, когда «Риббон»-машина делает елочные шары, и шеф Шевченковской организации  СДПУ(о). У него вверху, на площади Осмомысла, партийный офис. С уже содранной вывеской и измазаный по фасаду краской. Эта партия во Львове разгромлена, и Личек, отвернув от меня голову, старается проскочить незамеченным.
 
  ---Пляцек?!---недовольно бурчит у хлебного ларька старуха, рассматривая выставленную за стеклом буханку черного хлеба. Формой и цветом напоминающую подсушенную коровью лепешку.
  ---Да, хлеб стал совсем никудышный, а цены какие?..---соглашается стоящая следом дама---Может революция что-то поменяет?
  ---Давно пора. Ющенко обещает навести порядок.
  ---Правильно! Ющенко - обещает, а Юлька - сделает!
  ---Та сделает! Гром - баба!               

   В полутемной комнате всплесками пламени пофыркивает топящаяся печь и  вылизывает после гулянья передние лапы разлегшийся напротив нее Йорк. Уютно , тепло. Особенно, когда видишь, как на экране телевизора  парит в морозном воздухе шевелящееся  людское море киевского «майдана».
   Громадный, растянутый перед  трибуной, плакат: « Львів – БТІ». О, конечно? Эти уже тут как тут, даже пробились к самой сцене, чтобы их плакат был виден всей стране. Представители одной из самых одиозных в период приватизаций хозяйственного и земельного комплексов структуры. Это раньше говорили: коль умишком невелик, значит – межевик. А сейчас, в период разделов и переделов, роль Бюро технической инвентаризации?!. Правда, кормят их не теодолит с кипрегелем, лимбы и дальномерные шкалы инструментов вряд ли можно «подкорректировать» с парижской метрической  на  львовскую базарную систему? Скорее, методики оценок объектов и системы расчетов?.. Да, этим трудящимся непременно требуется засвидетельствовать свою приверженность оранжевой революции. Вот она,  -- опора новой власти.

   Знакомая по собачьим скверам безработная художница-инвалид с тремя беспородными псами стоит на перекрестке у светофора. К ошейникам всех собак привязаны оранжевые ленточки, у хозяйки на черном пальто – ядовитая розетка. Надеется?..

   По обе стороны центрального входа в мясной павильон Привокзального рынка двумя рядами выстроились торговки. Обвешанные,  фасованным в полиэтиленовые кулечки, украденным  с «Галки» растворимым кофе. Точно нищие у ворот храма. У каждой пришпиленный на грудь оранжевый бант.
  ---Кава!.. Какава!.. Кавовий напий! Купляйте! Кава! Какава!..
   В Галиции – оранжевая революция, и базарные бизнес-структуры вовсю демонстрируют преданность ее идеалам.
  ---Кава!..Какава!..Купляйте!

   «Бамбусь» замечает меня на лестнице у превращенного в базар стадиона «Торпедо».
  ---Привет, старик. Давно я тебя не видел. Чего тут делаешь?
  ---Шланг к стиральной машине нужен трехметровый, не дотягиваюсь до крана.
  ---Польский не бери. Вон там, на той стороне, по-моему, в 78-й будке, есть «италия».
  ---Спасибо за совет. Толстеешь, «Бамбусь», а ведь ты на сколько моложе меня? Лет на восемь? Хорошо стоишь, видно?
  ---Может быть. Бизнес держу тут.
  ---И как тебе эти «апельсины из Марокко»?
     Бывший сосед хмыкает:
  ---Пришли, -- отстегнул. Чтобы отвязались. Иначе ж, зароют?..

  ---Алданыч, Фляшкевич Юрка электриком в вашей смене?
  ---Да, а что случилось?---с тревогой смотрю на Магду.
  ---Ничего, ничего такого страшного. Его не будет на работе. Три ночи---это точно. А,..у вас в смене еще и Юра машинист? Его,— тоже. Сочувствую.
  ---?
  ---На «майдан» поехали. Заводской автобус повез, добровольцами. Так что, предупредите там своих, может, как то проработаете?
  ---Похуй, не привыкать. У меня в апреле 2001-го точно так, без предупреждения, бригадир Репетыло свалил с рабочего места на ГВТ. Бо ему, видите ли, по почте пришло приглашение. Пошел на акционерное собрание дела с Майклом решать, капиталист долбанный с сотней акций. А тут весь цех вырубило по электричеству. На трубке четыре линии тогда шло. Огни  потухли,  стекло течет с мундштуков, камеры заливает…Потом врубили свет. «Рыжий дьяк» свои линии натянул, побежал помочь новенькому. Засуетился,..28 швов на левый глаз и 10% зрения после выписки с Топольной. Это сейчас он водяным оператором работает, на трубке с одним глазом, без периферийного зрения , делать нечего. Пусть снимают рабочих, их проблемы. Кстати, Магдуся, ты не заметила? «Завод»  стал резко оранжевым только после того, как Молдаван в первом туре выборов набрал каких-то 0,15% голосов за свои «профессионализм и порядочность». У тебя тоже поехали?      
  ---Да, наших много. Цехкомша все свое семейство повезла.
  ---Ну, там должность такая пожизненная. Ей любой власти нравится надо, хоть синей, хоть зеленой.
  ---Алданыч, хорошо, что вспомнила. Утром автобуса не ждите. Голубой ЛАЗ в Киеве, еще и пазик, наверное, пошлют. А «Турист» рабочих на села повезет.
  ---Вот это уже хреново! Сколько ж этих желающих добровольно  жопу морозить на Крещатике?
  ---Много. А чего не ехать, когда сразу по два заявления пишут. На отпуск и материальную помощь.
  ---На это у профсоюза деньги есть?
  ---Может, вы денег не взяли на маршрутку? Я дам.
  ---Нет, Магда. Просто две поездки на заводском автобусе, это одна бутылка «Славутича»-премиум. Так что будем считать, апельсиновая революция уже нанесла по мне первый финансовый удар!

  --- Чего стоишь колокольней? Садись. Чаю налить?
  ---Спасибо, я у себя недавно пил.
  ---Пей еще. Кипятильник третий год тянет после твоего ремонта. Немецкая работа!
   Электронщик Рудель вежливо присаживается, по-зековски обстоятельно, не спеша, наливает себе из поллитровой банки чаю. И убежденно возвращается к начатой им теме:
  ---Вы не правы. Верить надо, без веры нельзя! Иначе в Украине ничего не поменяется.
  ---Кому?
  ---Майдану!
  ---Конкретней? Тем, которые на сцене? Или толпе?
  ---А кто на сцене? Люди, не побоявшиеся подняться против режима Кучмы---компьютерщик настораживается сразу.
  ---Да? Ну, а Матвей , к примеру? Как его воспринимать сегодня? Первым секретарем ЦК комсомола Украины? Или несостоявшимся совладельцем роскошного политического бренда «демократическая партия»? Сейчас он уже вроде как хозяин «Сбора»? Знаешь, геноссе Рудель, когда матерый мужик за десяток лет успевает продрейфовать в украинском политикуме от убежденного интернационалиста-ленинца до законченного ультра-наци, то такое смердит. Или  этот, хрестоматийный Чинара-Грабовский, с его прошлым  творчеством типа:
                Я подих свій наповню майбуттям
                Живого вічно ленінського вчення,
                На обріях розквітлого життя
                Наснагой праці, величчю натхнення.
  Что, уже надышался, когда халявные Переделкино с курортным Ирпенем  накрылись? Кстати, тоже, во всех Рухах успел покрасоваться. Народном, Всенародном, пана Вовенко, и пана Косенко. Правда, к Бойко, в Объединенный, не записывался, бо дюже мудрый. А теперь лыбится по-йезуитски хитрым оскалом со сцены «Майдана». Прикидывая, чего выгодней,-- взять или лизнуть?  Как круче по баблу выкатывает?
  ---Народ объединился вокруг  Ющенко и Тимошенко, в не возле этих, примазавшихся. Там, на «Майдане», миллионы людей! Это революция народа Украины!---высокий, похожий на немецкого боксера Марка Хука, Рудель вскакивает в революционном порыве.
  ---Пожалуйста, делайте ее, ребята. Одну такую, в 91-м, видел. И теперь, в отличие от бедного ниггера дяди Тома из хижины, твердо знавшего фамилию своего рабовладельца, я уже шесть лет понятия не имею, кому принадлежит «Завод». На котором работаю 26-й год. По-видимому, законы США в 19-м веке делали обязательным знакомство раба и рабовладельца? А «чинне законодавство незалежноі Украіни» даже в 21-м столетии такую мелочь  считает несущественной. Рассматривая меня не иначе, как барана из отары, которому вполне достаточно узнавать своего пастуха,--пана Котива. Так что, кушайте, мальчики, апельсины без меня. Тем более, что и Ющенко, и Тимошенко,---бывшие клерки из команды Кучмы. Вместе работали, а уж какая модель украинского капитализма вытворилась тут у них?.. 
  ---«Майдан» для того и собрался, чтобы все это поломать. Ты что, не понимаешь?---Рудель завелся, не замечая того, он даже перешел на «ты».
  ---Это ты нихрена не понимаешь! Кто будет ломать? Молдаван с бурятом Эвенкуровым?! Когда один с пяток лет крышевал из своей «Бизнес-лиги» Глухарского, чтобы тот валил «Завод» для снижения его продажной стоимости до копеечно абсурдной. Другой же втихую оформлял сделку купли-продажи через фонд национального имущества. А теперь оба, нацепив оранжевые «шалики»,*                *-кашне,шарф                каждый вечер бацают танец маленьких лебедей на сцене «майдана». Эти ломать ничего не будут, вот увидишь.
  ---Так что, по-твоему, надо ставленника Кучмы, этого зека из донецкой мафии пускать в Президенты Украины? Народ же поднялся против него.
  ---Положим, не сам, а его подняли. И не весь. В основном , это Западная Украина, Галиция. А что она может предложить взамен? Львовскую модель отсосной экономики «Помпа»? Из нескольких миллионов вкалывающих по заграницам украинских женщин с одной стороны. И расплодившимися во Львове сворами академий, университетов, торговых центров, базаров и различных фирмочек. Сидящих на отсосе заработанных людьми денег с другого конца «трубы». Это ублюдочная, близкая к неоколониальной, экономика. Которая, по большому счету, Украине не нужна.
  ---Ты просто ненавидишь галычан! Из-за таких, как ты…---Рудель вскакивает, возможно, сейчас он ударит меня.
  ---Пошли наклейки, ярлыки, бирочки! Нельзя ненавидеть людей, среди которых прожил 60 лет. А вот любить? За что? За тупо, по-самоедски, угробленную экономику? Сейчас во Львове почти все лежащие промышленные предприятия подымаются чужими капиталами. Киев, Днепропетровск, заграница…Кстати, объясни, адепт революции, а откуда вообще взялся этот оранжевый флаг? Государственные цвета,-- голубой с желтым, раньше,--- красный и бирюзовый. Козацкие флаги—малиновые, националистов, -- красно-черные. А оранж, ядовитый и раздражающий? Политтехнолог придумал? Так вот, пусть дядя на кухне и доводит свою тещу этой мулетой до революционно-сексуальных кондиций. А я не испанский бык на арене Сарагосы, чтобы меня дрочили оранжевой тряпкой.         
  ---А что, народ – бык?!---кажется, теперь я получу точно
  ---Слушай, я сказал,-- я не бык. Это мой базар, за него отвечаю. Не надо мне цеплять то, чего не говорил.
   Рудель в бешенстве молча выскакивает из конторки… Похоже, этот еще молодой галычанин, крепко пробующий косить под истинного немца, совершенно не вороватый, работащий медленно, обстоятельно и надежно, так и не понял причин, по которым второй половиной беззарплатных девяностых ему пришлось очутиться «на зоне».
   «Седой» мне рассказывал, что «немца» менты брали лежащим без сознания. Понадеявшись на свои длинные ноги, он уходил от них переулками Старого Сыхова с двумя «чемоданами» ламп в руках. «Чемоданы» надо было бросать, но жадный Рудель этого не сделал. На полном бегу он оглянулся в ночную темень…
   Электрическая разводка застроенного частными особняками Старого Сыхова устроена на вкопанных по обочинам улочек бетонных столбах.

  ---Сегодня вы рано пришли? Пейте чайочек, Алданыч. Еще горячий---подняв голову от сменного журнала, здоровается Магда.
---  Привет, «мене кличуть Микола Вересень, телеканал чесних новин»! Спасибо, Мэгги. Ты настоящая украинская женщина, в отличие от Ирки.
  ---Доделываете после нас экспорт, 2400. Ягода тут записал. На вашу смену коробок 700 останется.
  ---О*кей, че тут еще, на «пятой швейной фабрике»?
  ---Все спокойно, начальство не лазит. А, да,..Марию Бурштынскую сегодня утром не пустили на «Завод». Отдел кадров заблокировал ее пропуск. Скандал стоял на проходной, рабочие шли на работу, все видели, возмущались…
  ---Марию Владимировну, вдову Петровича?! Господи, может быть вы все тут и сильно верующие, но христианского милосердия в поступках?.. Их семья жизнь отдала «Заводу», Володя сорокалетним рухнул прямо в заводской упряжи. Как же так завком?..
  ---А что, завком? Пацюка не знаете? Проголосовал за сокращение должности начальника шихтосоставного. Сильно длинный язык имела и с нашей «мамой» не очень- то уживалась. Мне выйти? Или, может, я отвернусь?---откинув назад голову и устало вытянув под столом длинные ноги, спрашивает Магда. Заметив мою возню у открытого шкафчика.               
  ---Сиди-сиди! Я за стриптиз не беру, кондиции не позволяют.
  ---Прямо, Алданыч. Устала сегодня страшно, полдня бегала за погрузчиком, пока приехал. Едва успела высыпать черное стекло, как экспорт запускать надо было…
  ---Насчет изоляционного стекла,---ша, детки, ша! Я вас всех, мери, предупреждал. Сами в дикое говно залезли, теперь молчите!
  ---«Мама» все равно нашла, как нас заставить. Только бы неприятностей нажили.
  ---Электриков пробовала, – не заставила? Киповцев тоже. Даже засыпщики с третьей печи болт забили на мансы хитрожопых котих. Все, кроме бздиловатых начальников смен. Вот и чухаемся теперь после каждой выгрузки как чесоточные свиньи. Это же пыль марганца, она сразу разъедает кожу…Ладно, ты чего, на матирование остаешься? 
  ---Да, Алданыч, остаюсь---обреченно отзывается коллега.
   Словами, означающими, что около четырех пополудни в дверь тихо постучится Тимоха, второй муж Магды. Большой и застенчивый здоровяк из бригады заводских монтажников, прозванных «медведями». Жена выставит перед ним на стол литровую банку вчерашнего варева, хлеб и протрет салфеткой чистую ложку. А в начале пятого они оба уйдут на линию матирования колб. Чтобы в составе «калымной бригады», возглавляемой начальником участка Ильюшей Ягодой, до 10-ти вечера зарабатывать дополнительные деньги на семью с двумя детьми студентами от первого брака Магды.
   Бесформенный бюст грузчицы склада колб Любки закрывает настежь распахнувшуюся дверь конторки неожиданно. В обвисшем старым абажуром синтетическом свитере, зияющим протертой коробками дырой на пузе, Любаша вопросительно пялится на Магду и молчит.
  ---Двери, королева подвала! Здесь не базар-вокзал.
  ---Алданыч переодевается?---грузчица сначала хихикает, затем делает шаг вперед, таща за собой дверь. Снова смотрит на жену Тимохи. Та ничего не говорит и Любка не выдерживает. Ей явно некогда, грузчиков посылают наверх отгружать колбу, а не тасоваться у начальников смен.
  ---Так шо?
  ---Ничего---Магда отрицательно качает головой.
  ---Как ничего? Я же договорилась насчет вас. Вы были у него?
  ---Была! Сейчас шестьсот баксов надо.
  ---Шесть-сот?! Ни-че-го се-бе?! Да-а, мы давали еще сто пятьдесят, а когда говорила ему за вас, так он мне сказал,-- двести.
  ---Теперь запел шестьсот---расстроившаяся с появлением грузчицы, Магда замечает мой заинтересованный взгляд:
  ---Представляете, Алданыч? Чтобы учиться в Военном институте, шестьсот долларов  дать надо. А где я их возьму, при наших заработках?
  ---Твой же сын уже учится?
  ---Мы хотели, чтобы он еще в Военном институте учился при Национальном университете,..знаете, в центре, на улице князя Романа?
  ---«Военка» на Ватутина? Нахер тебе это надо? Раньше ее боялись, как огня, считалась самой опасной. За два раза пропуска пар на военной кафедре ребят отчисляли из «политеха». Рапорт начальника цикла на кафедру, оттуда бумага ректору, и все! Автоматикой на х.. с пляжа.
  ---Ну, как?---Магда расчетливая дама---Инженером он будет, стал бы и офицером тоже. Мало, что впереди? Это не помешало бы ему.
  ---Да-а? Дела?---на лице Любки уже плавает какое-то едва уловимое двойственное выражение. Из огорчения за сына Магды и удовольствия собой. Её сыночек, в отличие от отпрыска начальницы смены, таки станет офицером. И она пялится на меня:
  ---«Москва»!..Так-то, Алданыч, то все «москва». Если бы мой хлоп не сидел там на стройках, то и наш нигде бы не учился. Жалко, что ваш сын институт не окончил. Он служил в войске?
  ---Эк-к. У него зеленый билет. Лейтенант, командир взвода химической разведки.
  ---Как?!---Магда вскидывается сразу---Он же у вас недоучился, диплома не имеет.
  ---До 95-го, мадам, по-другому было. После четвертого курса месяц-полтора лагерей в волынских лесах, потом – экзамен. Там же, в войсках, армейским офицерам. И сразу в приказ, на стол для подписи министру обороны.
  ---И шо ж то за учеба была такая интересная?!.

   На Львов опустился хрустальный вечер. В прозрачном, примороженном воздухе ярко светится празднично иллюминированная игла телевизионной вышки. Голубые, с желтой поволокой, лучи тянутся вверх, исчезая в темно-синей парче усыпанного искринками звезд неба.
  ---Кто охранял папу у банкомата? Купим Йорку орешков?
   Арахис ризеншнауцер любит не очень и не всегда, но сейчас пару раз виляет огрызком хвоста. Он согласен.
   Начало девятого, и на трамвайной остановке за театрами малолюдно. Несколько стоящих у дорожных сумок фигурок ожидают «шестерку» в сторону вокзала. Последние торговки тротуарного базарчика изо всех сил стараются распродать товар:
  ---Пане, домашние яйца? Купуйте бульбочку?
   Женщина с испитым лицом бродяжки, веником сметающая в кучки оставленный дневным торжищем мусор. Чуть поодаль, у своих авто, громко кучкуются таксисты, а из настежь открытых дверей чебуречной убедительно нагло несет несъедобной вонью вдрызг пережаренного масла.
   Широкая спина мужчины в черном пальто заслонила старушку, торгующую семечками. Вытянув шею, любопытный Йорк с ходу пытается заинтересованно обнюхать заднюю полу чужой одежды, и я грубым рывком задвигаю его за себя.
  ---Я еще раз спрашиваю, пани, у вас разрешение на торговлю есть?
   Держа в руке раскрытые корочки какого-то удостоверения, мужчина говорит вкрадчивым, приглушенным голосом.
  ---Пан, с нас собирают,..мы платим за место…
  ---Я вас спрашиваю не за место, а про разрешение на торговлю.
  ---Алло, долго еще там?
   На секунду повернутая в треть оборота усатая голова прижмуренными глазками скользит по моему пенсионерскому фейсу. Молча отворачивается.
  ---Так у вас есть официальное разрешен…
  ---Йорк! Мы не купим тебе орешков, нет! Маленькому Йорчику не дают купить…
   Голова оборачивается снова,..и, мотнув расхристанными полами вороного пальто, отскакивает метра на два в сторону.
  ---Мужчина! Уберите собаку!
  ---Зачем?
  ---Собак положено в намордниках водить! Уберите!
  ---Виноват, пан урядник. Нарушил. Я,— законопослушный гражданин Украины. Штраф? Семнадцать гривен, наверное? Сейчас,..
   Перебрасываю поводок в левую руку и спешно тяну из кармана одну из выданных банкоматом пятидесятигривневых купюр.
  ---..,только выпишите квитанцию, нам с Йорком надо перед «мамой» отчитаться.
  ---Что вы привязались ко мне, мужчина? Я к вам ничего не имею, идите себе…со своим псом.
  ---Ну, зачем же вы так, пан урядник? Раз уж мне заявлена официальная претензия государственного чиновника…
   На физиономии делового – полное смятение.
  ---…закон ведь у нас один на всех? Бандиты должны сидеть в тюрьмах! Сейчас, куплю орешков и мы сможем пройти в милицию.
   Показываю на горящую большими красными буквами крышу «Магнуса»:
  ---Шевченковский райотдел тут ка рядом, за ЦУМом. Там ка и заплачу вам штраф.
   И сразу резко отворачиваюсь к торговке:
   ---Орешков.
   Перепуганная старушка не реагирует, приходится повторить:
  ---Арахиса!
  ---Сколько вам?
  ---Один, несоленый.
   Бабулька суетливо черпает стаканчиком в мешочке, механически набирает копеечную сдачу, а глаза ее смотрят в сторону:
  ---Ушел…Пан, зачем вы то сделали? Вернется, мне будет хуже.
  ---Не бойтесь, пани. Шакалы свободной ночной охоты не возвращаются. Понятливый бабай попался. Сразу врубился, что ментам вряд ли понравятся дополнительные вечерние дойки их прибазарных коровок. Зато они , скорее всего, очень обрадуются, увидев его удостоверение.
  ---У вас пан очень красивая собака.
  ---Спасибо.


Н  О  В  А  Я                Г  Л  А  В  А   



                Оранжады из «пьемонта» (19)


  ---Добрый вечер. Куда колбу ставить?---кукольные, обрамленные по верху шикарнейшими натуральными ресницами, глаза подвальной грузчицы Нелли смотрят вопросительно.
  ---Хоть на крышу! Иль на «БАМ», где тебе на рельсах дам.---полководческим жестом руки указываю на правый дальний угол стекольного корпуса. Удаленный от хвоста линии «Риббон» почти полуторасотнями метров объездного пути. Из чередующихся участков бетонного в выбоинах пола, квадратной стекловидной плитки с поверхностью сплошного поребрика, и издающих ужасающее тарахтение при езде чугунных шестиугольников перед самым выездом на «БАМ». Пятидесятиметровой длины площадку бывшего участка ГВТ.
  ---Вы издеваетесь, Алданыч?!
  ---Конечно! А какое собственно я имею отношение к складу готовой продукции? Чего ты ко мне прибежала, если до пол-одиннадцатого вечера на матировании калымила твоя начальница—Полина Александровна? Старший мастер склада была, Ягода – тоже, кладовщица есть…
  ---Алданыч, ну кончайте вымахиваться? Может где-нибудь ближе?  Мы с «Немым» забембаемся всю ночь колбу на «БАМ» возить.
  ---Посмотри напротив матирования, где бак с мешалкой. Там, если уберете поддона четыре тары и выровняете остатки «63-го» грибка , то часа на три-четыре место будет…---замечаю повязанную на шее грузчицы черную газовую косынку и не удерживаюсь:
  ---Так это, Нелли, у тебя?
  ---Да, Алданыч, в нашей родыне такое сталось. Племянник мой за рулем сидел.
  ---Если не секрет?..По цеху разное долдонят,..говорят, машина была под завязку. Больше десятка пацанов.
  ---Врут! Девять.
  ---В «зубиле»? Какая у вас модель?
  ---«Девятка» была.
  ---Куда спешили?
  ---В Старое Село, на дискотеку. Рождественский пост ведь кончился.
  ---Наверное, хлопчик, мать которого в черном , со стеклозаготовки, сидел рядом с водителем?
  ---Нет. Его с заднего сиденья через лобовое стекло выбросило. Умер на месте, не мучился.
  ---Племяш твой, слышал, уцелел?
  ---Врачи говорят, жить будет. Третья неделя как в реанимации лежит. Поломанный весь. Что вы хотите, если машину даже на шрот не взяли…Папу нашего жалко, он так сильно переживает. Назарчик у него любимый внук.
  ---Хреново, конечно. Впереди ж куча неприятностей.
  ---Каких?
  ---Что значит, каких? Один труп на месте, водила в реанимации. Наверное, еще есть пострадавшие? Экспертиза на алкоголь что показала?
  ---Какая экспертиза?! Я не понимаю вас, Алданыч, а кому какое дело? Какое отношение менты вообще могут иметь до этого? Что случилось,--дело нашей родыны---от возмущения глаза Нелли становятся округлыми и немигающими, словно у совы---В машине были все свои. Ну, кроме одного, чужого пацана. Он один не нашей фамилии.
  ---Значит все тихо?
  ---И глухо. Как в танке!---залитое лукавством лицо бывшей делопроизводительницы военно-учетного стола сельсовета большого, до тысячи дворовых номеров, пригородного Давыдова смеется.

   Врачиха перечитывает только что выписанный ею рецепт:
  ---В пятницу вам надо прийти, я буду принимать с двух, после обеда.
   И добавляет:
  ---Больничный подпишите у заведующей. По коридору налево, в угловом кабинете.
   Заметив шмыгнувшее носом удивление, извинительно говорит:
  ---Сейчас так полагается.
   Кабинет заведующей заперт, но у дверей соседнего в  коридоре три свободных стула. Вообще, как ни странно, в разгар рабочего дня поликлиника почти пуста. Раньше всегда были очереди. Нация оздоровилась?
   Сорокалетняя искусственная блондинка появляется внезапно.
  ---К вам можно?
   Дама энергично возится ключом в замочной скважине, потом забирает у меня больничный лист.
  ---Почему на два дня?
  ---Мне больше не надо. Из сезонных простуд обычно выхожу за четверо суток. Уже третьи пошли.
   Шефова* зовуще шевелит пальчиками левой руки: *-женщина-начальник
  ---Рецепт,..дайте?
   Прохожу от дверей к столу и протягиваю заполненный бланк.
  ---А рынза? Она что, не выписала вам рынзу?!
   Заведующая терапевтическим отделением коммунальной поликлиники быстро дописывает рецепт.
  ---Рынза – это обязательно! Вы поняли?!
   На улице из бокового черного входа соседствующего с поликлиникой солидного здания штаба авиационного корпуса солдаты таскают к грузовой машине ящики.
   Шмыгаю носом:
  ---Выселяют, украинские соколы?
  ---Не то слово,--прут в шею!---устало хмыкает парнишка---теперь тут суд будет.
  ---От шеи рынза помогает кардинально. Три раза в день по столовой ложке перед едой.
   Слюнявлю рецепт и леплю его на зеленые доски ящика.
  ---Вооружайся, авиация!

    Второй машинист, прозванный «Бумером», умеет создавать вокруг себя уютную обстановку. Вот и сейчас, зайдя с первым обходом цеха в будку, я натыкаюсь не на голый стол с валяющимся на нём почерневшим от машинной грязи сменным журналом , как это было на протяжении последних недель. Сегодня вместо журнала машинистов по всей поверхности стола живописно разложен весь джентльменский набор «Бумера». Из пачки голубого «Бонда», солидной бензиновой зажигалки «Зиппо», связки дверных ключей с массивным брелоком в виде отмычки пивных бутылок и телефона «Нокия». Естественно, последней и дорогой модели с фотоокамерой. Окромя того на стол уже выставлена магнитола с грудой запиленных кассет, кулек с домашними пончиками, а сидящий на лавке слесарь Мыкола отоварен каким-то свежим чтивом. Вместо привычных газет Бог знает какой давности.
  ---Привет. Все в норме? Спудей*, вижу, появился?                *студент—галицизм
  ---К Мише, на печь черного стекла, с компьютерными дисками пошел---подымает голову слесарь.
  ---Что читаешь?
  ---А вот, посмотрите---Коля протягивает брошюрку---«Бумер» приволок.
«Рандеву с Европой»?...кроме пары этих, самых дешевых, отелей в Вене,..приют сестер ордена.., после 21-00 приём заканчивается…При необходимости обратитесь в «Каритас», итальянские отделения которого в некоторых городах располагают ночлежками…
« Что это за поебень такая?»
   Голландия?..Неподалеку от Роттердамского порта протянулся громадный, в десяток километров длиной, пляж. На котором, в случае нужды, можно более-менее безопасно переночевать в скромном комфорте…
  ---Добрый день. Что, интересная книжка?---внезапно возникший в дверях будки улыбается худющий студент. Приветливо кивая тонкой, с торчащим кадыком, шеей.
  ---Привет, ты еще не Президент банка «Маланцы и Кредит»? Сессию сдал?
   Второй машинист утвердительно мотает головой, подчеркивая успешную сдачу сессии косоугольным махом кисти руки. От левого бедра к правому колену.
  ---Сам? Без поддомкрачивания мами-папой?
   Студент неопределенно крутит головой:
  ---Как удалось. А,- во!---он смеется, показывая на брошюру в моих руках.
  ---Чего – «во»? Пособие для европейских бомжей и безработных зароботчан?
  ---«Рандеву с Европой», --  справочник для украинских студентов, путешествующих по Европе. Его преподаватель нашей академии написал! А знаете, сколько он стоит?
  ---Сколько?---сразу заинтересованно спрашивает хозяйственный Коля.
  ---Тридцатник!---отвечает машинист.
   Он снова смеется, глядя на ошарашенную изумлением физиономию слесаря.
  ---Преподаватель приволок на зачет целую паку этих «рандеву», прямо в типографской упаковке. И через старосту объявил группе, кто купит книгу за тридцать гривен, тот зачет получает автоматически.
  ---Коля, а чего ты так волнуешься? ---просыпается хронически молчаливый «первый пилот» Риббон-машины Валерка---«Бумеру» же зачет поставили.
  ---Конечно, если за зачет, то это нормально, совсем недорого---по-хозяйски рассудительно закрывает тему дежурный слесарь.

   Авдиторы!---приглушенным шепотом, заметив мой профессиональный интерес к чужим в цехе, информирует низенькая и толстая кладовщица Славка.
  ---Чего они тут потеряли?
  ---Склад колбы считают. С самого утра. Который  час, Алданыч?
   Интерес дамы понятен. Она из Черепина. Недалекого, но тупикового села, в которое маршрутка кончает ездить рано. Раньше, до того, как Полина Александровна сумела перевести свой сельский контингент грузчиков снова на двенадцатичасовой рабочий день, по ночам телефонную трубку в складе чаще всего снимала Слава из Черепина. Постоянно остававшаяся ночевать после вечерних смен.
  ---Сейчас посмотрю у себя.
  ---Пять пятнадцать, Слава---кричу из распахнутой двери конторки.
   Аудиторов трое. Высокий парень с настольным «Ситизеном» в руках и две девицы при бумагах. Возле большого штабеля складированной прямо в цехе из-за нехватки места в подвале колбы они крутятся уже минут двадцать. Штабель ломаной конфигурации и, кроме того, из него торчит сразу пара железобетонных прямоугольных колонн, уходящих к температурному шву перекрытия крыши корпуса. Бригада медленно обходит массив колбы по периметру. Старший аудитор вводит какие-то числа в калькулятор, потом сверяется у девиц с надиктованным им ранее. И снова вся бригада начинает двигаться вокруг штабеля, на этот раз в противоположном направлении.
   Раскрасневшаяся Славка выныривает из глубины цеха с деревянной лестницей на плече. Молча приставляет ее к коробкам, прихватывает левой рукой  оба своих подола -- ,халата и юбки, и начинает взбираться.
   Минуты две она стоит на лестнице, блестя стеклами очков, шевеля губами и не выпуская из руки подолов. Потом пробует писать прямо по верху коробки, но беспомощно оглядывается:
  ---Алданыч, дайте пару прокладок? Тут пыли, ручка не пишет.
   Затем спускается, отпускает оба подола и всовывает между коробок слизанный временем складской ярлык:
                См.   «Б»              А-60              14.04
                1236   *  260   =   321360
   В конторку кладовщица влетает взбешенной фурией:
  ---За десять шоста? Успеваю. Вы представляете, Алданыч, что мне сказал этот авдитор?! «Добре, тетка, то вы посчитали правильно. А может ваши в середину штабеля пустых коробок понаставили?» Скажите, на трезвую голову,  а оно вообще мудрое?!

  ---В ночь с субботы на воскресенье ты работал? ---Ирка задает вопрос с непонятным оттенком в голосе и я сразу настораживаюсь.
  ---Не помню, сейчас гляну по журналу. А что случилось?
  ---Твоя смена, я уже смотрела. Из цокольного цеха кто-то пытался алюминиевую ленту потянуть. Охранник в нашем коридоре, под печью, наткнулся на разбросанные бухты. Напротив раздевалки и склада запчастей конвейерщиков. Ты что, ничего не знаешь об этом?
  ---Откуда? Я что, там по ночам лажу?
  ---Шум стоит большой. У электриков и ионообменщиков шмоны были, склад колбы весь обшарили. Сейчас слесарей конвейера таскают, особенно Володьку малого, он той ночью у тебя в цехе работал. Так что будь готов. Конвейерщики и все мужики твоей смены под подозрением.
  ---Малоприятные новости. Мои?,.не-ек, у меня сейчас в смене шпаны и шибко деловых нет.
  ---Народ говорит, что без охраны тут, скорее всего, не обошлось. Надо ж было одиннадцатый цех вскрывать? Одни другим, или помешали, или подосрали? Начальника караула уже выгнали. Ты должен его знать. Багин, худой такой, из полковников. Приятный мужчина был.
  ---Нормальный мужик. Может, народ и прав, Ируся. В караулах бывшего армейского офицерья почти что и не осталось. Того, что при Кавуне порядок наводило. Снова разная львовская блатень полезла, бывшие менты, надзиратели. Знаешь, когда личный состав хорошей охраны меняют на такое?..
   Еще молодой и шумный засыпщик Андруш, сидя на вращающемся стуле в будке пирометрии, толчком ноги разворачивется на меня:
  ---Добрый вечер. Алданыч, скажите мне, заводская охрана имеет право брать отпечатки пальцев у рабочих?
   Он поднимает свои руки, как правоверный перед намазом, и смотрит на них.
  ---По-моему, нет.
   Рабочий возмущенно фыркает:
  ---Совсем обнаглели. Если мне не надо было дорабатывать стаж по вредной сетке, я этим ****ям бы устроил.
   Большой, толстый и пузатый, всегда куда-то спешащий своей танцующе-переваливающейся походкой, второй засыпщик Иван открывает стеклянную дверь пирометрии и говорит напарнику:
  ---Я под питателями бой отлопатил. Будешь дежурить, смотри, чтобы лента не уходила в сторону.
   Потом он замечает меня:
  ---Добридень.
  ---Уже «доброй ночи», Ванечка. Еще одна «пианистка Кэт» объявилась? Андруш, Ванька тоже на пианино турецкое рондо Моцарта бацал? Или он такой крупный, что охрана ему кабинетный рояль на проходной ставила?
  ---Ну, вы и скажете?---непонимающе улыбается Иван
  ---Алданыч спрашивает, тебе тоже краской мастили пальчики?---поясняет Андруш.
  ---Ну---Иван сначала весело смеется, потом становится злым и сердитым:
  ---Нашли, злодюги, где искать?!.
   В сером рассвете пустой аллейки далеко впереди маячит пара фигур. Высокая, чуть сутулая от возраста, машиниста Валеры и пониже, в пальто, слесаря.
  ---Ваш пропуск заблокирован. Пройдите к начальнику караула---говорит охранница, когда вертушка турникета остается наглухо застопоренной.
   В разветвленном помещении охраны меня уже встречает «белесый»:
  ---Кайзервальдский? Начальник смены?
  ---Да.
  ---Давайте сюда пройдем, тут спокойнее.
   Он ведет меня в боковую комнатку, в соседней мелькает, пунцовое от волнения, лицо слесаря.
  ---Присаживайтесь. Вы в курсе дела, зачем вас сюда пригласили?
   Охранник вежлив, он выслушивает мои ответы и быстро записывает их.
  ---Значит,  не помните, были вы внизу той ночью или нет?
  ---Не помню, больше недели прошло. Обычно низом я если и делаю один обход, то, как правило, с начала смены. Кроме гранулятора, там нет у меня работающего оборудования. Я смотрел ту ночь по журналу, поломок в смене не было. Значит в аварийном режиме я по низам за электриками, или ионообменщиками не бегал.
   Служивый внимательно перечитывает написанное и протягивает мне листы бумаг:
  ---Прочитайте, все ли правильно я записал? Потом распишитесь…Тут, и тут, по низу каждой страницы.
   Затем он достает дактилоскопические причиндалы: плоскую коробочку с краской, флакон с жидкостью, валик,..
  ---А закон разрешает?
  ---Разрешает, почему ему не разрешать?
   «Белесый» цепко обхватывает один за другим мои пальцы и прижимает их к бумаге,-- полноформатному форменному бланку, расчерченному подписанными клетками. Особое внимание, – на сустав большого пальца, он отпечатывается на бумаге несколько раз.
  ---Профессионально?!
  ---Я раньше работал в органах---отвечает бывший мент. Типичный альбинос, с волосами, кожей и глазами в какую- то одну, бесцветную светлую краску…
   На углу асфальтированного прямоугольника заводской автостоянки оглядываюсь. Из стеклянных дверей проходной выпутывается слесарь, за ним Валерка.
  ---Алданыч, у вас тоже брали отпечатки пальцев?
  ---Да, Мыколка, мы все сегодня стали свжеприобретенным достоянием Национальной дактилоскопической картотеки. Без санкции прокурора, суда и даже не вступив в боевое соприкосновение с галицкими полициянтами. Уникальное в своем роде государство?!. Наверное, по плану этого бердичевского фюрера с вызалупленными от бешенства глазами? Бан-ди-ты должны сидеть в тюрьмах! Попугай местечковый. Кстати, вроде наш львовский «политех» оканчивал?
  ---А охрана имела право?
  ---Коля, какое право? В стране, где генеральный прокурор трижды без видимого успеха восстанавливается на работе решениями районных судов, а члена Конституционного суда можно                снять, как обтруханные майтки,*                *-женские трусы (галицизм)
реальное право существует только у власть хапнувших-смотрящих. Никакого другого права, о котором опереточный министр юстиции этой славяно-тюрко-еврейской опары периодически пытается булькать в европейском парламенте, здесь еще существовать не может. Понимаешь, Мыкола, Украина пока не самогон, а исторически не выбродившая закваска. Из которой, еще хрен знает, что получится?
   Мы спускаемся пустынной в этот час Пчелиной улицей, грязноватой и мокрой, с последними островками снега в голых после зимы садах.

                От злой тоски не матерись, *                *-лагерная песня 30-х годов
                от злой тоски не матерись,
                ведь ты сегодня без спирта пьян.
                На материк, на материк,
                на материк, на материк
                ушел последний караван.   
   ---Сегодня 23 февраля---вдруг задумчиво вспоминает бывший ватерполист второй команды львовского «Динамо» Валерка.
  ---Раньше был праздник, женщины нам подарки делали. А мы—,на 8 Марта, им---эхом отзывается слесарь. 

                …сойти с ума, уйти в бега,
                уйти в бега, сойти с ума
                теперь уж поздно для меня.
   Внизу улицы, у переполненных мусорных баков, молча расходимся.

                А до весны, до корабля,
                а до весны, до корабля
                не дотяну когда-нибудь,..
   Неповторимую прелесть старого Львова сейчас можно рассмотреть разве что ранним утром. Когда в рассветном воздухе на пустых улицах обнажается утонченная, хотя и чуть-чуть увядшая, но все еще поражающая элегантностью, красота пожилой дамы. Так и не расставшейся со своим девичьим приданым из тесно прижавшихся друг к другу толстостенных средневековых камениц возле ратуши. Окруженных по - имперски помпезными зданиями довоенного царства Габсбургов в центральной части города. Уютными уличными дефиле, образованными шеренгами доходных домов того же периода, именуемых у квартирных маклеров «австрийскими». И более поздними кварталами из «второй Польши», застроенных под влиянием конструктивизма первой трети 20-го века преимущественно «блоками», «полу-люксами», «люксами» и целыми созвездиями разностильных вилл. Расползшимися причудливыми плетями по холмам в обе стороны от верховьев упрятанной под землю Полтвы.
   Узкие улицы под моросным дождем…Перламутровый лоск брусчатых мостовых…Серые здания с благородной патиной вековой пыли на декоре фасадов…Мокрая зелень сиреней в крошечных сквериках и синий, медленно заползающий в поворот, трамвайчик…
   Центр старого Львова исчезает днем. Под напором наводняющих его каждое утро миллионных людских толп. Из разросшихся пригородов, многоэтажек спальных окраин и общаг. Вывалившихся из электричек и пригородных автобусов. С утра до вечера он задыхается в автомобильных пробках и изнемогает от насилия людского скопища. Спешащего, жадного, превращающего когда-то комфортный, с упорядоченной жизнью полис, в паскудно размалеванное ярмарочными красками торжище. Утихомиривающееся по ночам, воскресеньям и церковным праздникам…
   Сегодня – понедельник, утро второго дня Пасхи и улицы совершенно пусты. Легковое авто упруго сворачивает с Городокской на Черновола, сразу остановившись за перекрестком. Этой модели БМВ я еще не видел. Фиолетово-синий металлик, голографические налепки, непонятные номера. Хотя физиономия подошедшего к открывшемуся газетному киоску хозяина машины вроде бы?..Ну, да, это он, молодой и внушительно важный, с густыми черными бровями, при прежнем Президенте озвучивал с телеэкрана сочащиеся искренней заботой о гражданах страны сообщения:         
  ---На шельфе Антарктиды, в районе принадлежащих Великой Британии Мальвинских островов произошло землетрясение магнитудой в 4 балла за шкалою Рихтера. По экстренному сообщению посла на Коммодах среди пострадавших фолклендских пингвинов наших соотечественников нет. Министерство внимательно отслеживает ситуацию, принимая дополнительные меры для уточнения произошедшего.
   Смотрю на довольную собой, рано обрюзгшую фигуру, на БМВ и почему-то мне становится обидно за безотказного, работящего «Бумера». Ему ведь никогда не заработать самой дешевой машины у заводского «Риббона»?
  ---Йорк, посмотри, как недурно живут детки советских украинских поэтов. Причем, заметь, при любых властях. Красных, голубых, оранжевых. По фиг, при каких, главное, хвостом завилять своевременно и в правильную сторону. Спрячь свой куцый обрубок, собанюка! Не уподобляйся!
   Мужчина оборачивается и смотрит. Внимательным изучающим взглядом из-под «брежневских» бровей на потревожившую его «электоратную биомассу».
  ---Празднуете, человече? Ну, то празднуйте себе, празднуйте!
   На другой стороне проспекта, у аптеки, оглядываюсь. Чернявый замер у машины и смотрит нам вслед.
  ---Йорк, не сюда!---тяну ризеншнауцера за поводок в сторону---Сегодня осуществляем маневрирование в ложном направлении. Не сдавать же врагам родную хату?
   Я еще не ведаю, что  зацепил Чрезвычайного и Полномочного в Хорватии.


    
   Сердито пофыркивая простуженным мотором мимо прошел голубой ЛАЗ, потом прошелестели асфальтом две легковые машины. И проспект опустел снова.
   96-я маршрутка приближается к остановке с искательно погашенной скоростью, но все равно мы оба , женщина с хозяйственной сумкой и я, отчаянно машем руками.
   «Хрен с ним, кругом, - через Майоровку, но доберусь».
  ---Ируся, я вже тут ка сы е!---запыхавшись, ору за десяток метров до дверей конторки.
  ---Чего кричите, Алданыч? Чайочек остыл---сидящая за столом Магда сонно щурится.
  ---Ты,..Мэгги? Виноват, мадам, опоздал. По праздникам из центра в 6 утра совершенно не на чем ехать.
   Я не удивлен, застав вместо Ирины начальника смены «В» Магду. Бабы, включая новенькую Галку, перешедшую на «Завод» с базара «Южный», меняются между собой сменами часто. У них постоянно возникают неотложные дела на стороне.
  ---А чего заводским автобусом не ехали? Проспали?
  ---Каким? Ты что, Магдалена?! Проснись и пой, библейская грешница?! Сегодня, - 24 августа, День независимости Украины. Главный праздник страны!
  ---Ну и что? 18 линий на сборке было ночью, и у вас тоже работают. Автобусы еще в 5 часов поехали собирать народ на утреннюю смену. Да, Алданыч, я уже сказала вашим электрикам, чтобы повключали «кайзеры»*.                *-цеховые компрессоры
Нинель Викентьевну ночью разбудил диспетчер, а она достала по телефону и вывела на утро одного наладчика. «Тарелки» не хватает сборке,..
   Магда, прикрыв рот, отчаянно зевает
  ---..,мы со слесарем Зюником около четырех часов ночи кинули 40 ящиков на конвейер. Диспетчер просил подать на начало этой смены.               
  ---Совсем галицкие трудящиеся охеренели от жадности?! В ночь на Покрову пахали, 1,2 Мая – работали, а 9-го, так вообще, валом перли в цех. Как на торжественную встречу освобождающих их от большевизма войск вермахта. Даже в день 750-летия Львова, вместо похода на лазерное шоу и Руслану с симфоническим оркестром, повключали сборочные линии. Теперь до главной даты в государстве добрались. Ну, нет на них ни Бога, ни завкома с парткомом. А лучше, каких шуцманов или настоящих полициянтов, те бы быстро научили этих патриотов уважать праздник государственного флага.
  ---Чего вы хотите, Алданыч? Если наладчику линии платят 150 гривен за выход. Причем сразу, наличными по отдельной ведомости трудового подряда. И бабам, - половину того. Что ж не выйти и не подзаработать? В будний день они столько не поднимут и за две смены. Лучше скажите, как мы сами будем ходить? Ирка на больничный ушла с давлением. Звонила Гале, сказала, что надолго. Я  две смены мотаю, со второй в ночь за нее осталась, Мария Ильковна попросила.
  ---Магда, я не понимаю, что значит, «как ходить»? Как ходим! У каждого есть своя смена. Кого вместо Ирен поставили в «А»?
  ---«Мама» нам с Галей сказала, что никого не дает. Начальники смен сами должны разобраться между собой и закрыть все четыре смены. А он потом даст доплату. Как вы на это?
  ---Никак.
  ---Значит, не соглашаетесь работать за Ирку? Вообще то, мы так и думали, у вас уже пенсия есть.
  ---В принципе, я вообще не понимаю сути того, что ты выдаешь. За 28 лет на «Заводе» впервые стыкаюсь с такими рацухами. Летом по 16 часов в стекольном цеху? Целый месяц, практически без выходных? А вы с Галкой, наверное, согласились?
  ---А что, интересно, мы могли сказать начальнику цеха, если она не дает человека? Предлагали механику Льву с шихты, Кожуху, Оксане Принциповой. Бывшим мастерам стеклозаготовки – Дерешу и Аньке Корчинской. Итээровцы не хотят идти по сменам, а контролеры просто отказываются. Им это нафиг не надо, тем более, что второй «Риббон» запускают.
  ---Значит, согласились, «дэвушки»? Из-за денег? Что ж,..тогда в боевую стойку! Зарабатывайте! 
 


  ---Что ты хочешь?---поначалу Ирка сердито огрызается, но затем смущенно отворачивается и начинает рыться в бумажной куче на углу «сексодрома».
  ---Ничего! Просто втихую бегать в «мамкин» кабинет, чтобы первой о чем-то договориться и подписать?..
  ---Тебя это гребет?! Ты свою пенсию пересчитал уже? А мне, что, не надо?
  ---Надо! Но информацию сбрасывать коллегам тоже требуется. Ты же не одна? Нас и так начальство постоянно **** по одиночке, как шоферня на трассах «плечевых».
  ---Ты на выходном был и, во-вторых, прекрасно знаешь, что мне по любэ надо дотянуть два года до перерасчета пенсии. И не волнуйся, Мария Ильковна тоже вызовет, спрашивала, когда будешь работать днем.
  ---Сколько тебе намеряла?
  ---Нам обоим она дает по 1100 и договор подряда на год.
  ---Лихо?! У нас и так 890, еще от Котива, а ведь сейчас идет 30-ти процентное повышение зарплат по колдоговору. Плюс второй «Риббон» закручивается, а это еще добрый шмат*             *-кусок
работы появляется в смене.
  ---А мы к колдоговору уже никакого отношения иметь не будем. Я подписывала обходняк в профкоме, они всех пенсионеров, которых «Завод» переводит на договора трудового подряда, сразу снимают с профсоюзного учета. Мария Ильковна и Магде с Галкой не очень то добавила, у них будет по 1230 гривен. Правда это без ночных, праздничных, разных доплат…Тринадцатой зарплаты.
  ---Примотай сюда оплачиваемые отпуска и больничные. Мы же теряем всю социалку. Голых пятьдесят гривен за смену, если отработал. А ответственности?..
  ---Молоко остается. Только хер его дают, они снова не проплатили молокозаводу. Так ты что, не будешь подписывать договор подряда?
  --- Пока не решил. Два готовых отпуска зависают. Один еще с 96-го года. Вообще-то у меня , честно говоря, работать на «котиху» в качестве батрака-поденщика совсем не стоит. Редкой хитрости сука, подлая, сдаст в любой момент. Не та баба, ради которой…Знаешь, будь на ее месте Мария Владимировна, Флип, даже «Доцент» или Зеник, я бы нормально еще пару лет побегал в смены.
  ---Чего ты хочешь, «котихи» всю жизнь были такими. Первого начальника цеха – Озарянца, они еще сцыкухами, после института, подставили. Ты его помнишь?
  ---Не застал. В 82-м, когда перевелся с «низковольтного», его уже не было. Лева командовал.



  ---Мария Ильковна, у меня два полных отпуска есть. Дайте хоть один?
  ---Нет. Сначала увольняйтесь, а за отпуска вам выплатят компенсацию. Потом я заключу с вами договор трудового подряда. Как с Ирой,..и дам месяц за свой счет отдохнуть.
  ---Не.., тогда лучше ставьте меня под сокращение.
   «Хер она сократит четырех начальников смен?»
   Внимательные глаза пристально смотрят поверх очков:
  ---Нет, сокращать начальников смен я не буду. Вы же не мальчик? Неужели не понимаете, что найти компромат на инженера?..
  ---1100?
  ---1100, как у Иры…
   Сейчас около трех пополудни и мы с незнакомым мужчиной торчим в профсоюзном коридоре  более четверти часа.
  ---Я уже пару раз подходил. Ни одной ****и---говорит он мне и призывно машет рукой появившемуся из соседних кабинетов парню:
  ---Андрей, где эти? Не знаешь?
     Молодой менеджер, улыбаясь, молча тычет отвернутым большим пальцем в сторону двери «Профспілковий комітет», потом так же молча стучит костяшками пальцев по воздуху.
   Открывшая на стук заместитель председателя комитета профсоюза «Надька» сразу нас заталкивает в порожний кабинет шефа и забирает у обоих обходные листки.
  ---Зачем вы это делаете?---соболезнующе тихо шепчет маленькая красивая бухгалтерша.
   Получив от вернувшейся «Надьки» обходняки, уходим. В полуоткрытой двери соседнего кабинета повешенный на спинку стула пиджак, неубранный со стола торт и раскрасневшаяся физиономия Миш.-Миш. Пацюка. Главный профсоюзный босс «Завода» даже пробует с улыбкой кивком головы поздороваться…

   Поначалу серое после плохой ночи, расстроенное лицо Магды:
  ---У меня полный завал, Алданыч. Весь цех стоит. На новом «Риббоне» машинист за всю ночь не смог сделать « грибок». Потом у  «американца» около 4-х часов начали массово клинить патроны, к тому же под самое утро на изоляционном стекле еще и редуктор заклинил. Черная непруха, а слесарь – один в смене.
   Потом ее слесарь, - Ромка. Даже не закинувший, как обычно, на плечо, а волочащий по полу, свою секондхендовскую торбу. С последним докладом:
  ---Разобрал. Червячная шестерня вся съедена, редуктор сухой был.
  ---Бери, Рома, молоко, вчера, наконец, привезли. Мне так и записывать в журнал: - «шестерня вся съедена»?---взяв ручку, спрашивает Магда…
   Около мастерской слесарей участка стеклозаготовки стоит знакомый еще по «низковольтному филиалу» Копровский.
  ---Привет, Влодек. Дай кого-нибудь из слесарей на черное стекло. Там Ромка «Кошмар» раскидал редуктор, а сделать его некому. Мой Коля будет занят на машине, «американец» сломался.
  ---На черном стекле был закрепленный слесарь. Какого *** она ему подписала перевод в 21-й цех? Пару гривен пожалела?
  ---Вовка, ты – бригадир слесарей?! Так что, будь добр, не выдергивайся, посылай!
   На участке изоляционного стекла действительно был слесарь. Старательный паренек, переживавший за работу вверенной ему техники. Разбрасываться такими кадрами?
   У Крышкина на капитально отремонтированном лицензионном «Риббоне» действительно плохо. Машинистов не хватает, и их вместе с помощниками расставили по одному на машину. Думаю, до первой крупной, сопряженной с аварийным откатом, поломки. Когда растерявшийся в одиночестве машинист или бывший помощник в секундах «нарубит» несколько сотен тысяч простойно-ремонтных гривен убытка «Заводу». А пока?... Стрелка на индикаторной головке прибора угорело мечется в трех четвертях окружности циферблата. Да, на этой машине Крышкин «грибка» не сделает.
   «Мой малый», светя себе переноской, возится с тыла вытащенной из-под стекла американской машины.
  ---Где Коля?
  ---Пошел в мастерскую.
  ---Чего нашли?
  ---Планка управления, на раскрытие патронов.
   Из клюзового отверстия в полу цеха, куда сваливается  струя расплавленного стекла, сильно парит. Осторожно заглядываю вниз:
  ---Серый, как освободишься, добавь воды на второй гранулятор. Комковать начинает. Нам, бля, до полного счастья не хватает еще только элеватор оборвать.
   Фидерщиков «мамочка» тоже сократила, сделав оба фидера и две печи отжига колб бесхозными.
   «Котиха» появляется неожиданно.
  ---Планка на раскрытие. Ремонтируем. Насчет редуктора на черном, Копровскому сказал, пошлет слес…
  ---Чего вы курите? Приказа по «Заводу» не читали? Еще раз увижу!
   У меня в пальцах сигарета, к счастью пока не прикуренная от струи стекла из очка фидера. Показываю:
  ---Кто курит, Мария Ильковна? Ну, неужели никаких других проблем сейчас в цеху нет? У меня вся смена стоит.
  -- Чего? Вы, вот что, оставляйте свои нервы дома, когда на работу идете.
  ---Да? Тогда мне проще с ними дома оставаться…Сегодня получите заявление.
  ---Ваше дело.
   Растолстевшая срака в модных, едва ниже колен, полубрючках с нашитыми пообок ляжек какими-то лямками, делово тащится в грязную буду машинистов. Высиживать на лавке колбу.
 


   Странно, среди полудюжины видимых с моста над «Заводом» труб, стекольщикам принадлежит пара самых неказистых, - приземистой, но толстой, «америки» и почерневшей от времени печи участка ГВТ. Отсюда, в начале девяностых, мне дважды довелось видеть над «толстушкой» черный коптящий дым случившихся аварий. С тех пор, очутившись на насыпи, поднимающейся к виадуку, я сразу отыскиваю взглядом обе свои…Не оглядывайся!..
   За последние пятнадцать лет Львов сильно изменился. Город помолодел и на его улицах сейчас немного людей старших возрастов. Они исчезли. Как высыпанный из тороков седла кочевника ненужный сор?..
   На месте революционной «клумбы» покинутая пара скособоченных грибков с досками объявлений. «Волосы, от 30-ти см. Дорого». «Похудение. Быстро. Гарантированно». «Залог вашего успеха – бизнес-тренинг известного гуру Николя Бенкса из консалтингового…».
   С летней площадки «Башни торговцев» пообок здания экономического факультета университета громкая музыка:
                Я залишу свій рідний дім,
                скажу, так треба друзям всім своїм,..
   По другой стороне проспекта череда вывесок: «Бюстье», «Welfare « ,»   Brocard «  ,..
                Ой, мамо, Шикідим, Шикідим,
                Ой, мамо, Шикідим, Шикідим,..
.., чудом сохранившаяся «Воля», еще один, переделанный из бывшего «Л*єскаль», « Brocard « . Ярко сияющая витрина « Mc Donald*s « вместо «Военной книги»…
   По-европейски подсвеченный снизу Оперный театр, новенький отель «Опера». За ним, на противоположном углу, темная, с чернеющими окнами, громада бывшего «Аптекоуправления». Молодежь с бутылками пива в руках на остановке маршрутных такси. Торговка сахарной ватой.
   Теплый августовский вечер.   
   К          о         н            е            ц