Авиация в компании 1915 года
Вернемся к событиям 1915 года.
Как ранее уже говорилось, к концу 1914 года бОльшая часть русской авиации на всех фронтах по различным, в основном техническим, причинам вышла из строя.
На 1 января 1915 г. потери летчиков составили 33 человека или 14,9% от общего состава. Из них 6 погибли от действий неприятеля, 5 - в авариях, 22 попали в плен и пропали без вести. А вот потери авиационной техники были попросту катастрофическими, достигая 90-95% от того авиапарка, что имелся к началу войны.
Основными причинами потерь были: технические неисправности, ошибки пилотирования, погодные условия и «дружественный огонь» своих войск.
Напомню, что германских истребителей и зенитной артиллерии на Восточном фронте в 1914 году не было.
Профессор Н.Н. Головин отмечал:
«Через несколько месяцев после начала войны, т.е. в зиму 1914–1915 гг., многие отряды (эскадрильи) очутились в совершенно критическом положении вследствие полной изношенности аэропланов и моторов. Пришлось эти отряды отвести в тыл для перевооружения аппаратами и для переучивания летчиков полетам на новых системах. Часть отрядов, имевших «ньюпоры», перевооружились «моранами-парасоль». Некоторые отряды получили отремонтированные, захваченные нами немецкие и австрийские аппараты; еще позже появились «вуазены» с 130-сильными моторами. Но все это перевооружение производилось без плана и хаотично».
Для того, чтобы хоть как-то исправить это положение, царские полководцы применяли экстравагантные меры. Генерал А.П. Будберг (в то время начальник штаба Х –й русской армии в районе Восточной Пруссии), в своей книге «Третья Восточно-Прусская катастрофа 25.01.-08.02.1915 г» вспоминал:
«В штаб армии дважды приезжал лейтенант Эллис, один из главных сотрудников Великого Князя Александра Михайловича, с целью выяснения наших авиационных нужд, но эти посещения не дали никаких результатов. Одно время в районе между Лыком и Арисом появился старый фанатик воздухоплавания, генерал Каульбарс, и притащил с собой архивный мягкий дирижаблик, привезенный зачем-то из нашей дальневосточной Спасской станции и хорошо мне знакомый.
Каульбарс собирался использовать эту древность для своих полетов над Летценским районом и для корректировки стрельбы наших осадных батарей, но после двух пробных полетов вынужден был с великим огорчением отказаться от этой абсурдной и самоубийственной идеи».
На Юго-Восточном фронте, действовавшим против австрийских войск, ситуация с нашей авиацией была получше.
Да и в целом, до мая 1915 года обстановка на этом фронте была для нас благоприятной.
Последним крупным успехом Юго-Восточного фронта тогда стало взятие австрийской крепости Перемышль в марте 1915 года. Некоторую роль в этом сыграла наша авиация:
«В осаде Перемышля задействовались объединенные в группу 24-й корпусной и Брест-Литовский авиаотряды во главе с одним из опытнейших военных летчиков поручиком Е.Рудневым. В задачу группы, кроме разведки, входила и бомбардировка крепости. За время осады было сброшено около 50 различных бомб массой от 6 фунтов до 2 пудов 30 фунтов (2,7-46,4 кг).
"Особенно энергичная деятельность была развита 18-го ноября 1914г. За этот день было совершено 13 полетов, сделано 14 фотоснимков крепости и ее фортов, сброшено 27 бомб общим весом взрывчатки 21 пуд 20 фунтов (353 кг). Бомбы были сброшены с высоты 1700-2200 м..., причем по результатам взрывов во многих местах начались пожары. Все летавшие были отстреляны шрапнелью противника..."
С помощью воздушной разведки русское командование следило за всеми действиями осажденного гарнизона, который сдался 5 марта 1915 года.
В апреле 1915 года произошел знаменитый Горлицкий прорыв армий Макензена. Началось Великое отступление русской армии…
Каково было взаимоотношение артиллерийских сил во время этого прорыва, свидетельствует следующий пример. Против фронта одного из наших корпусов (10-го) III Русской армии, на которую обрушился удар Макензена, наши противники сосредоточили более 200 тяжелых орудий, не считая легкой артиллерии.
У нас же во всей III армии в составе 7 корпусов на фронте 200 верст было всего 4 тяжелых орудия: две 42-линейные пушки, две 6-дюймовые гаубицы, причем одна из двух 42-линейных пушек в начале боев лопнула от крайней изношенности тела орудия.
Вот что вспоминал об этих событиях начальник одной из самых доблестных наших дивизий, генерал А.И. Деникин:
«Весна 1915 года останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия Русской армии — отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость — физическая и моральная; то робкие надежды, то беспросветная жуть.
Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-й стрелковой дивизии... одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали — нечем. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой — штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы... два полка почти уничтожены одним огнем...
Господа французы и англичане! Вы, достигшие невероятных высот техники, вам небезынтересно будет услышать такой нелепый факт из русской действительности.
Когда после трехдневного молчания нашей единственной шестидюймовой батареи ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением...»
(Генерал А. И. Деникин. Очерки русской Смуты. Т. I. Вып. 2. С. 29–30.)
А вот что писал об этих грозных днях русский генерал генерал Б.В. Геруа:
«Одним ранним и поистине прекрасным утром мы были разбужены непривычным громом орудий, превратившимся скоро в сплошной гул. Так приветствовал нас на рассвете 19 апреля 1915 г. (ст. ст.) фельдмаршал Макензен.
Начиналось второе Галицийское сражение, в результате которого нам суждено было, шаг за шагом, потерять плоды первого, пожатые осенью 1914 г.
В войсках 10-го армейского корпуса ждали атаки, — слишком очевидны были признаки подготовки к ней противника. В течение недель перед тем велась редкая, но систематическая артиллерийская пристрелка по нашим позициям и тылам. Появились новые виды снарядов, — шрапнели с двойным разрывом, более мощные гранаты.
Летали чаще аэропланы, как бы разглядывая сверху наше расположение и делая съемки вдоль и поперек русской укрепленной полосы.
Никто им не мешал: своя авиация почти отсутствовала, противоаэропланных батарей не существовало. И лишь пехотные солдаты развлекались, стреляя в небо из ружей и извещая беспорядочной трескотней выстрелов о появлении над головами неприятельских летчиков».
Как видим, картина была просто безотрадная.
В Действующей русской армии, в это время, практически не было ни тяжелой артиллерии, ни авиации. По сути дела по уровню своей огневой мощи русская армия тогда безнадежно отставала от войск своих противников.
Кроме этого технического отставания, в царской армии были и другие тяжелейшие проблемы, напрямую затрагивавшие степень ее боеспособности и дисциплины на фронте.
Приведем чрезвычайно характерную сводку, составленную командующим Казанским военным округом 29.9. 1915 г. по собранным агентурой разговорам раненых, находившихся в госпиталях и лазаретах Казанского военного округа.
Эта сводка, ярко рисующая внутреннее состояние офицерской
среды, была представлена царю, а царь послал ее с особым письмом командующим фронтами ( ВИА, д. № 278919, л. 418.):
…
"6. Взаимная поддержка частей слаба. Назначенные по диспозициям части опаздывают или не приходят вовсе.
Никому до этого нет дела.
"7. Случаи превосходства в силах противника очень редки.
Все неудачи - результат плохого руководства частями. Отсутствие этого руководства несравненно более чувствительно, нежели недостаток снарядов и патронов.
"8. Войска часто не знают даже приблизительно сущности маневра. Неделями несут огромные потери, ходят из стороны в сторону и даже полковые командиры не знают, в чем дело.
"9. Люди, постоянно видящие аэропланы противника, жалуются, что наши совершенно не летают.
"10. В распоряжениях начальников, особенно старших, чувствуется растерянность.
"11. Люди срока 1915 г. легко сдавались в плен - полное отсутствие военного воспитания.
"12. Постоянная смена начальников производит дурное впечатление на людей, а сами начальники, боясь смены, проявляют нерешительность, боясь ошибиться.
"13. Помощь инженеров-офицеров при укреплении позиции совершенно отсутствует.
Просто удручающий документ, не правда ли?!
Обратите внимание на его п.9, где говорится о полном отсутствии нашей авиации над боевыми порядками войск.
Не удивительно, что многие полки и дивизии русской армии оказались совершенно деморализованными и несли огромные потери.
Профессор Н.Н. Головин подчеркивает: «В летнюю кампанию 1915 года Русская армия теряет убитыми и ранеными 1 410 000 человек, т.е. в среднем 235 000 в месяц. Это рекордная цифра для всей войны.
Средняя величина потерь в месяц для всей войны равняется 140 000.
Пленными в ту же кампанию Русская армия теряет 976 000, т.е. по 160 000 в среднем в месяц.
Если же взять только май, июнь, июль и август, то для каждого из этих четырех месяцев потеря пленными в среднем возрастает до 200 000».
За весь же 1915 г. русские армии потеряли убитыми и ранеными более 2 000 000 и пленными около 1 300 000 человек.
Английский военный агент генерал Нокс, внимательно наблюдавший за состоянием царской армии, в августе 1915 года записывает:
«Нельзя не поражаться тому, что многие из выдающихся начальников настолько подавлены убеждением в техническом превосходстве немцев, что считают, что немец «все может». Это — естественное, но нездоровое явление. Среди солдатской же массы было много случаев сдачи в плен и дезертирства в тыл.
Предпринимаемые строгие меры и наказания, по-видимому, малодействительны.
Число заболевших громадно. Отыскиваются всякие предлоги, чтобы уйти в тыл.
Среди солдат распространяется убеждение, что не стоит драться, раз везде бьют» (Генерал Нокс.With the Russian Army. P. 349–350.).
А вот что писал командир Лейб-гвардейского гренадерского полка генерал Рыльский в письме к генералу Поливанову:
«Армия, насколько мы можем судить, ожидает какого-то события, которое должно повернуть войну в нашу пользу. Один слух, самый якобы достоверный, сменяется другим.
По последней версии, к нам перевозится японская армия, и тогда война решится одним ударом. Многие уже видели японцев в тылу. Массовая галлюцинация».
(Интересно, что для 1915 года появление на русском фронте японской армии (а Япония в годы Первой мировой была союзницей России) было просто слухом, то в конце 1916 года этот вопрос уже «на полном серьезе» официально обсуждается во время беседы Николая Второго с японским послом. Японцы запросили тогда, в качестве платы за участие своей армии в боях на Восточном фронте, Северный Сахалин.
Николай посчитал цену слишком высокой и отказался).
Военный министр России генерал Поливанов, приступая к своему докладу о положении на фронте 16 (29) июля 1915 на заседании Совета министров, заявил буквально следующее:
«Считаю своим гражданским и служебным долгом заявить Совету министров, что отечество в опасности. Пользуясь огромным преобладанием артиллерии, немцы заставляют нас отступать одним артиллерийским огнем. В то время как они стреляют из орудий чуть ли не по одиночкам, наши батареи вынуждены молчать даже во время серьезных столкновений. Благодаря этому, обладая возможностью не пускать в дело пехотные массы, неприятель почти не несет потерь, тогда как у нас люди гибнут тысячами. Естественно, что с каждым днем наш отпор слабеет, а вражеский натиск усиливается.
Где ждать остановки отступления — Богу ведомо. Сейчас в движении неприятеля все более обнаруживается три главнейших направления: на Петербург, на Москву и на Киев...
В слагающейся обстановке нельзя предвидеть, чем и как удастся нам противодействовать развитию этого движения.
Войска утомлены бесконечными поражениями и отступлениями. Вера в конечный успех и в вождей подорвана.
Заметны все более грозные признаки надвигающейся деморализации. Случаются случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен.
Да и трудно ждать порыва и самоотвержения от людей, вливаемых в боевую линию безоружными, с приказом подбирать винтовки убитых товарищей».
На заседании 30 июля (12 августа) 1915 года генерал Поливанов говорит, что он не в состоянии дать сколько-нибудь отражающей действительность картины фронта.
«На театре войны беспросветно. Отступление не прекращается… Вся армия постоянно передвигается внутрь страны, и линия меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры. Ставка, по-видимому, окончательно растерялась, и ее распоряжения принимают какой-то истерический характер. Вопли оттуда о виновности тыла не прекращаются, а, напротив, усиливаются и являются водою на мельницу противоправительственной агитации».
О том, как оценивались тогда действия Ставки, говорит заявление, сделанное на этих же заседаниях Совета министров одним из наиболее влиятельных министров, А. В. Кривошеиным.
«Из всех тяжких последствий войны — это явление самое неожиданное, самое грозное и самое непоправимое. И что ужаснее всего — оно не вызвано действительною необходимостью или народным порывом, а придумано мудрыми стратегами для устрашения неприятеля. Хороший способ борьбы!
По всей России расходятся проклятия, болезни, горе и бедность. Голодные и оборванные повсюду вселяют панику, угашаются последние остатки подъема первых месяцев войны, Идут они сплошной стеной, топчут хлеб, портят луга, леса. За ними остается чуть ли не пустыня, будто саранча прошла либо Тамерлановы полчища.
Железные дороги забиты, передвижение даже воинских грузов, подвоз продовольствия скоро станут невозможными, не знаю, что творится в оставляемых неприятелю местностях, но знаю, что не только ближний, но и глубокий тыл нашей армии опустошен, разорен, лишен последних запасов. Я думаю, что немцы не без удовольствия наблюдают повторение 1812 года. Если даже они лишаются некоторых местных запасов, то вместе с тем они освобождаются от заботы о населении и получают полную свободу действий в безлюдных районах.
Впрочем, эти подробности не в моей компетенции. Очевидно, они были своевременно взвешены Ставкою и были тогда признаны несущественными. Но в моей компетенции, как члена Совета министров, заявить, что устраиваемое Ставкой великое переселение народов влечет Россию в бездну, к революции и к гибели».
(А. Н. Яхонтов. Тяжелые дни // Архив революции. Т. XVIII. С. 37).
А что же творилось тогда с нашей авиацией?!
К концу 1914 года у нас было освоено производство французского самолета «Вуазен».
«Этот тяжелый и неуклюжий с виду биплан, чем-то напоминавший «Фарман-16», пленил руководителей инженерной службы Военного министерства большими грузоподъемностью и продолжительностью полета, просторной гондолой, в которой кроме двух членов экипажа можно было разместить радиостанцию с аккумулятором или бомбы.
К тому же «Вуазен» отличался прочностью. Это объясняется тем, что каркас самолета был почти полностью из стальных труб, деревянными были только нервюры крыла и гондола. На безопасность работало и необычное четырехопорное шасси с тормозами на задних колесах. Двигатель — звездообразный «Сальмсон», водяного охлаждения — отличался надежностью и большой по тем временам мощностью. Его можно было запустить с места пилота, для этого в кабине имелась ручка, вращающая коленчатый вал. Самолет можно было использовать в качестве дальнего разведчика, корректировщика артиллерийской стрельбы или легкого бомбардировщика.
Первую партию из 12 «Вуазен L» с двигателями мощностью 130 л. с. заказали В.А. Лебедеву еще до войны . С началом боевых действий завод Лебедева подписал контракт на выпуск еще 24 таких самолетов , а в начале 1915 г. большие заказы на производство «Вуазенов» модели LAS с увеличенным размахом крыла и двигателем «Сальмсон» в L50 л. с. получили все крупные российские авиазаводы.
Планировалось, что к середине 1916 г. «Дукс» передаст армии 150 «Вуазенов», завод Лебедева — 279, завод Щетинина — 150, завод Анатра — 180. Предполагалось, что эта машина и моноплан Моран-Солнье «Парасоль» станут основными самолетами русской авиации.
На деле «Вуазенов» построили меньше. Причин тому несколько, в том числе и нехватка конструкционных материалов и моторов».
Во второй половине 1914 года Франция приостановила поставки нам своих авиационных двигателей, в результате чего производство «Вуазенов» пришлось остановить. «Через год проблема «моторного голода» вновь обострилась. Из-за наступления немцев на юго-западном фронте отправленное из Франции в Россию морем авиационное имущество задержалось в Салониках, а затем было переадресовано в Архангельск, но из-за образования льда на Белом море его пришлось выгрузить в Александровске (ныне — г. Полярный), где его складировали до открытия навигации в следующем году.
Не получив комплектующих, встали моторные заводы «Гном и Рон» и «Сальмсон», а склады Петрограда, Москвы и Одессы оказались заполнены самолетами без двигателей.
Положение спас «шеф авиации» Александр Романов, организовавший доставку на оленьих упряжках необходимых моторным заводам грузов из Александровска до линии железной дороги в Мурманске».
Однако, «Вуазены» не оправдали возлагавшихся на них надежд и с появлением у немцев самолетов-истребителей тихоходный и неманевренный «Вуазен» оказался легкой добычей неприятеля в воздухе.
Интересно сравнить эту ситуацию с состоянием авиации у наших противников в этот же период. Генерал Э. фон Гёпнер в своей книге «Война Германии в воздухе» отмечает:
«Уже в августе 1914 года в распоряжение австрийского главного командования был передан Познанский крепостной авиаотряд.
К началу 1915 года Австрии было передано 70 самолетов и в дальнейшем должно было передаваться по 10 самолетов в месяц. Таким образом, и в воздухе главная тяжесть войны лежала на нас.
Там, где германским летчикам приходилось работать вместе с австрийскими, между ними поддерживались хорошие товарищеские отношения. Те и другие соперничали между собою лишь в успешности полетов.
Для прорыва на участке Горлица — Тарнов в мае 1915 года каждому германскому корпусу был придан один авиаотряд.
Штабу 11-й армии непосредственно была подчинена боевая эскадра, переброшенная в Краков из Восточной Пруссии; она применялась главным образом для разведки и часть ее была выделена в распоряжение 6-го австрийского корпуса.
Удалось сделать непрерывную аэрофотосъемку неприятельских позиций, не привлекая внимания русских к пункту прорыва. Донесения летчиков были положены в основу распоряжений об атаке.
Удавшийся прорыв повлек за собою передвижение всего восточного фронта. О работе авиации во время последовавших военных действий начальник штаба одного из участвовавших в них корпусов сказал следующее: «Кавалерия оказывалась совершенно бессильной, как только наталкивалась на сопротивление. В течение этого времени нам помогали почти исключительно летчики, снабжая нас точными разведывательными сведениями, на основании которых мы принимали все решения. Большинство этих отважных людей погибло».
Тут важно сравнить (и отметить) одно важное обстоятельство, характеризующее степень различия в уровне подготовке и боевых возможностей русской и германской авиации того времени:
Если русская авиация, во время осады крепости Перемышль, сумела сделать 14 ее фотоснимков, в ходе 13 вылетов (и это считалось немалым достижением), то германская авиация, при подготовке Горлицкого прорыва, сумела вести НЕПРЕРЫВНУЮ аэрофотосъемку всех русских позиций, обеспечив свои войска отличными разведданными, что и помогло неприятелю осуществить этот прорыв.
Немцы еще в 1914 году проанализировали степень и причины своего отставания от французской авиации в вооружении своих самолетов, умении вести корректировку артогня с воздуха и ведению воздушной разведки и приняли энергичные меры по его преодолению.
Постепенно воздушную разведку немцы стали вести почти исключительно путем фотографирования. Это исключало субъективизм со стороны как летчиков, так и и штабов при анализе полученных воздушной разведкой сведений. Генерал Э. фон Гёпнер отмечает:
«Успехи, достигнутые аэрофотосъемкой зимой 1914–1915 годов, особенно наглядно проявились в Шампани осенью 1915 года. Тщательная подготовка французов к грандиозному наступлению — устройство длинных ходов сообщения, сильно разветвленных траншей для резервов, постановка батарей, размещение складов — была за несколько недель обнаружена по аэрофотоснимкам, которые позволяли следить за ее постепенным развитием. Можно было с уверенностью сказать, где и когда начнется атака, что имело громадное значение для высшего командования.
Такие результаты были достигнуты благодаря применению длиннофокусных камер и вертикальной их установке, а также улучшению обработки и использования аэрофотоснимков. Последние стали теперь исследоваться методично и целеустремленно. Взаимный обмен полученными данными между армиями и авиацией позволил открыть много нового. Сравнение новых снимков со старыми, с картами позиций и показаниями пленных давало возможность безошибочно обнаруживать перемены в неприятельском расположении.
Изготовление карт по использованным аэрофотоснимкам, которым прежде были заняты особые типографии при авиаотрядах, постепенно перешло к вновь созданным топографическим отделениям, главной задачей которых стало составлять и непрерывно дополнять карты позиций согласно данным аэрофотосъемки. Авиачасти не без сожаления передали дело составления карт топографическим отделениям, опасаясь, что данные фотосъемки, добытые летчиками с риском для жизни, могут устареть за время их пути к отделениям, а оттуда к войсковым начальникам.
Чтобы без промедления, независимо от топографических отделений, знакомить войска с результатами фотографической воздушной разведки, авиаотряды стали посылать штабам и частям копии снимков, снабженные текстом и пояснениями. Эти снимки, или так называемые «фотографические донесения», быстро вошли в широкое употребление. Изготовление этих отпечатков стоило, однако, отрядам немалого труда. Уже в сентябре 1915 года один из отрядов 7-й армии изготовил 3120 отпечатков. Аэрофотосъемка получила дальнейшее распространение благодаря изготовлению «аэрофотографических карт». Такие карты составлялись из многих отдельных вертикальных снимков. Для их размножения начальник полевого воздушного флота открыл в Шарлевиле собственную типографию».
Разумеется, ничего подобного царская авиация не имела и грандиозную подготовку того же Горлицкого прорыва Макензена наша воздушная и наземная разведки вскрыть не сумели, что привело к тяжелейшим поражениям русских войск и серьезно осложнило всю стратегическую обстановку на Восточном фронте.
Тот же генерал Э. фон Гёпнер дает интересную оценку особенностям действий немецкой авиации на Восточном фронте в 1915 году и вновь достаточно презрительно отзывается о действиях нашей авиации:
«В середине 1915 года и на восточном фронте войска закрепились на позициях. Условия работы авиации стали аналогичными таковым на западном фронте. Неприятельские пехотные и артиллерийские позиции определялись при помощи аэрофотосъемки; по воздушным снимкам исправлялись старые, чрезвычайно плохие карты; все возводимые противником сооружения находились под строгим наблюдением.
Особо важную роль играло наблюдение за неприятельским железнодорожным сообщением. В противоположность западному фронту, здесь при незначительном количестве железнодорожных линий и слабом движении сосредоточение воинских поездов было нетрудно заметить. Нередко показания пленных дополняли картину, полученную летчиками; иногда они оказывались также ценными при установлении деталей на воздушных снимках.
В чисто техническом отношении обширные пространства и суровый климат на восточном фронте требовали от летчиков особой выносливости, воздушные же бои, благодаря бездеятельности русской авиации, происходили редко; не было также необходимости защищать сражающиеся на земле войска от нападений неприятельских самолетов. Можно было все силы бросить на воздушную разведку и сократить число авиаотрядов на восточном фронте в пользу западного.
Что касается истребительных частей, то на восточном фронте действовала максимум одна истребительная эскадрилья. Кроме того, более легкие условия воздушной войны на востоке позволяли заменять свежий летный состав восточного фронта уставшим от боев составом с запада.
В отношении снабжения самолетами восточный фронт также стоял на втором плане и нередко довольствовался теми аппаратами, которые для западного фронта были уже непригодны. Все наши силы поглощались западным фронтом».
Существуют следующие статистические данные о результатах работы нашей авиации в 1915 году:
« Всего на конец года на фронтах находилось 322 исправных аэроплана.
За 1915 г. летчики русской армии произвели 9993 боевых полета, проведя в воздухе 14647 часов. Значительными проблемами воздушного флота стали недопоставки техники, что особенно остро ощущалось летом, и нехватка подготовленных летных кадров. В какой-то мере это компенсировалось интенсивной и мужественной работой авиаторов, однако становилось причиной излишних потерь, о чем свидетельствует их процентное соотношение: 43% летного состава погибло или получило тяжелые ранения в результате отказов матчасти, еще 22% - из-за ошибок в пилотировании; 33% было сбито зенитной артиллерией и 2% погибло в воздушных боях».
Иллюстрация: германская карта Горлицкого прорыва. Восточный фронт 1915 г.
Продолжение:http://www.proza.ru/2014/10/17/350