Иван Cтремяков, CПб

Александр Раков
В ХЛЕБНОМ ПОЛЕ
Грохотал за лесом гром,
Громко пели птицы.
Жала матушка серпом
Спелую пшеницу.

На меже, где золотел
Луч полдневный алый,
Под берёзкой я сидел,
Полугодовалый.

То ромашку обрывал,
То жука тиранил —
Не канючил, понимал:
Некогда мамане.

Вот дожнёт она постать,
Серп на землю бросит,
Будет Ваню целовать
В темечко и носик.

А пока терпи, казак,
Облетает жито,
Ты же, парень, сибиряк,
Деревенский житель.

Видишь, в поле зреет злак,
Лютик золотится?
Повезло тебе, чудак,
На селе родиться.

ПЕТУХ
В пылу потасовки недавней
Слегка поистративший пух,
Пощипанный, но не безславный,
По дому гуляет петух.

Он радостью полон мирскою,
Не знает, дурило, того,
Что я с потаённой тоскою
Смотрю и смотрю на него.

За утренним чаем с опаской
Сказала мне мама, тиха:
«Сегодня, по случаю Пасхи,
Зарубим, сынок, петуха».

Ах, есть ещё горе на свете!
Я людям помедлить велю,
Разглажу я пёрышки Пете,
Крупицей его накормлю.

Увижу, как птица забьётся,
Запляшет вокруг чурбака,
И что-то во мне оборвётся,
А что — я не знаю пока.

НАСТАВНИКИ
Повсюду вы рядышком были,
Наставники-други мои,
Жалели меня и любили,
От бед и невзгод берегли.

А если ругали и били
За дело, так что за вопрос:
В прекрасном и яростном мире
Я тоже не паинькой рос.

Спасибо, детсадовский дворник,
За то, что мне уши надрал,
Когда, шалопай и негодник,
Я розы в саду воровал!

Спасибо, работница парка,
За то, что у клубных перил
Крапивой ожгла меня жарко,
Когда я махорку курил!

Родители и педагоги,
Свидетели буйной поры,
Вы были суровы и строги,
О, как же вы были добры!

Сюсюканье — дело пустое,
Небитый всегда обречён,
И если я что-нибудь стою,
Так то потому, что учён.

НА ПАСЕКЕ
На поваленные сосны
Сев под липы в холодок,
Мы на пасеке колхозной
Ели липовый медок.

И, облизывая ложку,
Я сказал, сияя весь:
«Мёд, ребята, не картошка —
Никогда не надоест».

Старый пасечник Никита
Хмыкнул, пчёл сдувая с дынь:
«Мёд, понятно, не мякина,
Только мне он — что полынь.

Не высказывай, Ванюша,
Слов нелепых на бегу:
Я его не то что кушать,
Даже видеть не могу».

Странно было нам немножко
Наблюдать в тени ветвей,
Как он, пасечник, картошку
Ел с горчицею своей.

Осерчала мать-природа
И не сжалится вовек:
Кто объелся в жизни мёда,
Тот несчастный человек.

ЛЕБЕДИ
Я замер, позабыв про греблю,
И обернулся дед Матвей:
В вечернем сумеречном небе
Висела стая лебедей.

Покачивалась вереница,
Красиво вёл её вожак.
У деда дрогнула ресница,
Слеза упала на пиджак…

Спросил я шёпотом Матвея:
«А это правда, что она,
Царь-птица, зяблика слабее
И потому обречена?»

И перед лебедями стоя,
Как перед музыкой полка,
Старик ответствовал: «Пустое!
Она переживёт века!

Она мороза не боится,
Простая на еду-питьё.
Была бы неженкою птица,
Не почитали бы её!»

В НОЧНОМ
Вот и взяли в ночное меня,
Улыбнулись, как лучшему другу!
Застучали копыта коня,
Покатилась телега по лугу!

И попал я в диковинный сад,
Где сияли костры золотисто
И высокие небеса
Полыхали тревожно и мглисто,

Ржали кони, стонала ветла,
По-особому выла волчица
И какая-то птица звала
К тайне жизни меня приобщиться.

Выезжал я на белом коне,
Чтобы встретить все радости мира,
И казалась русалкою мне
Тётя Таня — жена бригадира.

СЛАДКАЯ ЯГОДА
Встанут над землёю зори ярые,
Белые туманы поплывут,
Соберутся девушки по ягоды,
А меня, мальчонку, не возьмут.

Скажут, что в лесу трава колючая.
Пусть они, красавицы, не лгут:
Есть у них, я знаю, тайна жгучая,
Та, что пуще глаза берегут.

Тайна эта бабками завещана,
Сказана в овраге на ушко,
Ходят по лесам дремучим женщины,
Груди подпоясав ремешком.

Всё у них особенное, статное,
Сунешься — крапивой обожгут.
Солнышко лесное, перекатное,
Облака их тайну берегут.

БУКЕТ
Вздыхая про себя, что не Есенин,
А рядовой, непризнанный поэт,
Я собирал цветы в лесу весеннем,
Насобирал порядочный букет.

А на поляне тешились другие:
Роняя и позоря женский пол,
Прокуренные, пьяные, нагие
Девчонки танцевали рок-н-ролл.

О том, что все мы дурни и балбесы,
Они кричали в пять горластых ртов,
Но испарились вмиг, когда из леса
Я показался с кипою цветов.

Куда ж они? Цветы мои не веник,
И я не циник, нет, наоборот,
Кто красоту их женскую оценит,
Когда не я, районный стихоплёт?

Они умчались быстро, словно лани,
Им никого теперь не удивить,
А я стоял и думал на поляне:
«Кому бы эту радость подарить?»

МЕДУНИЦА
Паучок натянет лесу —
Поднырну и улыбнусь,
Целый день брожу по лесу
И никак не наброжусь.

Нянчат бабушки-берёзы
Несмышлёнышей-галчат,
И жуки, как паровозы,
Перегруженно гудят.

Ну а главная страница,
Ну а главная глава —
Медуница, медуница,
Отворотная трава.

И кислит она, и сладит,
И немножечко горчит,
И любовь она отвадит,
И печали утолит.

Медуница, медуница,
Цвет небесно-голубой,
Я не буду больше биться
О ворота головой.

На затылок сдвину шапку,
Чтобы темя не пекло,
Принесу цветов охапку
В наше славное село

И в окно к тебе с разбега
Кину, девица-краса,
Пропадай моя телега,
Все четыре колеса!

СОЛОВЕЙ
Потакая своей ненаглядной,
Погибая от первой любви,
Пел соловушка в роще нарядной,
И молчали вокруг соловьи.

Он, бедняга, мотив сокровенный,
Точно тонкую вязь, выводил,
А любимая в роще соседней
У другого спала на груди.

Но, не веря в кощунство такое,
Доверяя лишь песне своей,
Ни минуты не зная покоя,
До рассвета гремел соловей.

О потерянном счастье печалясь,
Изливался всю ночь напролёт,
А прохожие думали: «Счастлив,
Оттого так чудесно поёт».