Легкий весенний ветерок шевелил занавеску на кухонном окошке. Валентина с наслаждением вдыхала свежий прохладный воздух. Вот и весна. Оживает природа, появляются надежды на лучшее, строятся новые планы. Она повернула на сковороде зарумянившиеся оладьи из кабачков.
Замок тихо щелкнул. Валя выключила газ, и вышла в коридор.
— Ты сегодня рано.
— Фабрику закрыли. — Николай снял куртку, повесил на вешалку. — Не тревожься. Грузчиком пойду. — обнял жену за плечи. — Пахнет очень вкусно. Мои любимые оладьи.
— А я их уже видеть не могу. — отстранила мужа Валя.
Последние шесть месяцев жили впроголодь, зарплату вовремя не платили, а то и вовсе не давали.
— Сашка, отец пришел. — крикнула женщина, расставляя на столе тарелки.
Восьмилетняя девочка, лицом, копия мужчины, налетела сзади, обняла отца.
— Папочка, пришел! — поцеловала в щеку, потерлась носом о нос, и села на противоположной стороне стола.
— Я не ела, тебя ждала, а мамка ругает.
— Уже нажаловалась. — Валя выложила на тарелку оладьи, поставила миску с горячим картофельным пюре. Она немного ревновала дочку к мужу. Вот ведь егоза. Никуда от папки.
— А ты, разве не хочешь? — удивился Коля.
— Уже поела. — присев на табурет, наблюдала за дочкой и мужем, уплетающих за обе щеки. После ужина, сложила посуду в раковину.
— Теперь накормим главного члена семьи. Неси Вовку. — счастливо рассмеялась, увидев, как дочка выпорхнула из-за стола.
— А кто это у нас такой хороший. — протянула руки к улыбающемуся беззубой улыбкой, восьмимесячному сыну, Валентина. Ощутив тепло маленького тельца, забыла обо всех неурядицах. — Счастье ты, мое! — засюсюкала, наслаждаясь, близостью ребенка.
Малыш охотно, не капризничая, поглощал кашу.
— Мам, а он всегда ест без капризов. — тихо произнесла девочка.
— А зачем нам капризничать? — мать вытерла салфеткой ротик малыша. — Мы есть хотим, Мы маленький мужичок, нам расти надо, силы забирать.
Наевшись, Вовка почмокал губами.
— Ну вот, поели, и на бочок. Спать нам пора.
— Мам, ты иди, я помою посуду. — девочка, улыбаясь, не скрывая восторга, смотрела на брата.
Опустив мальчика в кроватку, Валя нагнулась, всматриваясь в маленькое личико. Почувствовав на плечах руки Николая, положила ладонь на его руку, прошептала.
— Спит, как ангелочек.
Мужчина прижал губы к виску жены. — Сашка поначалу ревновала, а сейчас полюбила. Помнишь, как куксилась?
— Повзрослела и поняла. — Валентина тяжело вздохнула.
— Денег осталось на три дня. Могла бы хоть уборщицей работать, если бы не было Вовки. Ты все, рожай, рожай.
— Не говори так. Он наше счастье. Мы так долго его ждали. Найду работу, и заживем.
— Сегодня опять приходили из ЖЕКа. За квартиру давно не платили. Говорили, выселят. А у нас и продать нечего. У Сашки пальто обносилось, руки торчат из рукавов. Скоро на бомжей станем похожи.
— Немного потерпим, и все наладится.
Они умолкли, любуясь спящим малышом.
Дверь тихонько скрипнула.
— Мам, я посуду помыла, ты уроки будешь проверять, а то я спать хочу.
— Ложись, доченька. — Валя вытерла ладонью прослезившиеся глаза.
Ночью Валентине не спалось. Вспомнила вечер танцев, Первого Мая, на мебельной фабрике, где девчонки второкурсницы техникума, проходили практику.
В беленьком платьице, стояла у стенки, теребя в руках батистовый платочек, надушенный Красной Москвой. На глаза уже не раз набегали слезы. Стою, как дура, ругала себя, и никому не приглянулась. Терпение кончилось, и круто повернувшись на каблучках, побежала к выходу, но кто-то взял за локоть.
— Девушка, вы танцуете?
— Нет! — ответила, не глядя.
Крепкие, горячие пальцы не отпускали. Валя обернулась. Черные густые волосы, открывали широкий лоб, тонкий нос, правильно очерченные губы, с легкой улыбкой, и глаза, карие, словно огоньки, так и жгли взглядом. Сердце замерло, и нырнуло в пятки.
Танцевали, потом гуляли по ночному городу, о чем-то говорили, смеялись. Родителей ни у кого не было. Он вырос в детском доме. Она недавно похоронила отца и мать. Отец работал шофером, попал в аварию. У матери не выдержало сердце такого горя. Зато у нее была квартира. И через месяц поженились. Николай, работал инженером. Валя, после окончания техникума технологом. Жили, как все небогато, но на питание хватало. Родилась Сашка, и все заботы переключились на дочку. Коля никогда не ворчал, не придирался. Вот и нынче, когда их одолело безденежье, оставался таким же оптимистом, как и прежде. Может быть, он и прав. Все наладится. Повернулась на бок, подложила под щеку ладонь, как в детстве, и заснула.
Утром скудный завтрак напомнил о бедах. Чай на вчерашней заварке, оставшееся от ужина, пюре, куски черного хлеба с маргарином.
— Мам, я побежала. — дочка поцеловала мать в щеку, и схватив, портфель, громко хлопнула дверью.
— А ты куда? — удивилась Валентина, увидев в коридоре мужа в куртке.
— Работу поищу. — он положил ладонь на плечо жены. — Ни о чем не думай. Все переживем.
Застыв у кухонного окна, женщина, смотрела на удаляющегося мужа. Мелкий холодный дождь усиливал тревожное настроение. Куда пошел? Где будет искать эту проклятую работу. И что ж, это за время такое наступило, когда люди в своей стране никому не нужны. Перестроились, только куда?
Вот уже второй месяц, каждое утро Николай уходил на поиски работы, но безрезультатно. В городе, похоже, все вымерло. Остановились заводы и фабрики. Вечером, если удавалось подработать на погрузке и разгрузке в гастрономе, или в каком другом магазине, приносил немного денег. Валя, тянула, как могла. Ведь, не известно, повезет завтра, или нет. Ее уже тошнило от кабачковых оладий. Чувствовала себя виноватой перед сладкоежкой дочкой и мужем. Сижу дома, нянчусь с ребенком, а могла бы работать, хоть подъезды убирать. Словно угадывая ее мысли, каждый вечер, у кроватки, заснувшего сына, муж нежно шептал на ухо: «Я найду работу, не волнуйся. Все будет хорошо».
Помешивая на сковороде макароны, женщина тяжело вздыхала. Раньше добавляла фарш, а теперь постное масло с луком. О мясе остались воспоминания. Экономия на всем. Только для Вовки молоко, и каша, иногда детские смеси. Услышала, как хлопнула входная дверь, и вздрогнула, словно ожидая удара. Заработал что-нибудь, или нет? Сегодня последние сбережения истратила.
— Вот. — Коля положил на стол несколько смятых купюр. — Помог мебель разгружать. А на ужин макароны. — скопировал известного героя из фильма.
— Ты еще и шутишь? — улыбнулась Валя. — У нас срок кончается на выплату долга за квартиру. Выселят.
— Не выселят! Двое детей, мальчик совсем маленький. Что у них сердца нет?
— У них ничего нет. Я удивляюсь, откуда взялись такие. Вроде выросли в одном обществе. А тут, словно, подменили всех.
— Где Сашка?
— К подружке ушла. Учебник один на двоих.
— Значит, ужинать придется одному?
— Я тебе составлю компанию.
Ели молча, опустив глаза. Говорить стало не о чем. Осталась одна забота и тревога. Как выжить?
И снова бессонная ночь. Завтра воскресенье. Валентина, поворачивалась с боку на бок. Чем накормить? На сколько дней растянуть деньги, принесенные Колей. Заснула только под утро, тяжело, вздыхая во сне.
Разбудил звонок.
Кто бы это с утра. Валя путалась в тесемках халата. А за дверью звонили, не переставая.
— Сейчас, сейчас. — дрожащей рукой отодвинула щеколду.
Мужчина в милицейской форме отстранил хозяйку от порога.
— Я ваш новый участковый. Иван Иванович ушел на заслуженный отдых. А вот и представители власти. Галина Георгиевна и судоисполнитель, Мариночка.
Полная женщина с модной стрижкой крашеных под блондинку волос, брезгливо оглядела Валентину. Высокая девушка, постукивая модными шпильками черных лаковых туфель, бесцеремонно прошла в комнату. Серые глаза, с густо накрашенными ресницами, оглядели жилье.
Кажется, началось. Теперь и заступиться некому. Промелькнуло в голове Валентины.
— Покажите квитанции за уплату жилья. — Галина Георгиевна, подвинув ногой стул, села, раскрыла кожаную коричневую папку, разложила на столе бланки с государственным штампом.
— У нас нет сейчас денег. — Валя провела ладонью по растрепавшимся волосам. — Муж устроится на работу, и уплатим. Фабрику закрыли. А я в декретном, с малышом.
Марина скривила губы. — Будем описывать.
— То есть, как это? — удивилась Валя. — У нас нет ничего лишнего. Бытовые вещи описи не подлежат.
— Смотри, какая ученая! — возмутилась Галина Георгиевна, — Это тебе не советские времена. Сейчас все опишем и вывезем. Хотя весь долг за квартиру все равно не погасить. Через две недели, не уплатите, выселим.
Застегивая на ходу рубашку, Николай, вбежал в комнату.
— Не имеете права. У нас дети.
— Вот именно, дети. — тряхнула прической Галина. — Дети в таких условиях жить не должны. Детей оформим в детский дом.
Сдерживая крик, Валя прижала ладони к губам.
Мужчина стал у шкафа.
— Будете препятствовать, оформим как сопротивление властям. — голос участкового прозвучал как набат. Николай отошел в сторону, сел на стул, сжал голову руками.
Словно в страшном сне, Валя смотрела на происходящее. Девушка писала протокол, милиционер вынимал вещи из шкафа, бросал на пол одежду, обувь. Сашка прижалась к матери, дрожа как в лихорадке.
— Что теперь будет, мамочка?
Мать погладила руку дочки.
Вошли двое мужчин, в спецовках, и стали выносить вещи. Холодильник, телевизор, кровати, шкаф, стол, стулья. Удивительно быстро выполнили работу. Хлопнула дверь в прихожей, и хозяева остались в опустошенной квартире. По полу валялись разбросанные вещи. Бежевая детская кофточка, у стены раскинула рукава, словно просила о помощи. Саша подняла, ладонью стряхнула пыль.
— Словно, Мамай прошел.
— Оставь, я сейчас, сложу. — Валя, не узнала своего голоса. Хриплый, с придыханием. Встала, но резкая боль в сердце заставила сесть. Николай подбежал к жене.
— Валечка, не переживай. Это доски. Было бы здоровье. Все наживем. Все наладится. Вот увидишь.
Держась за руку мужа, Валя поднялась. Складывая в развернутую простынь, разбросанное по полу белье, одежду, кусала губы, сдерживая слезы. Кто написал такие законы, чтобы отбирать самые необходимые вещи? Разве раньше такое было? Людей перестали уважать.
Поджав ноги, Николай сидел на табурете.
Из соседней комнаты раздался детский плач. Валентина, бросилась к сыну.
— Маленький мой! Забыли про тебя. А мы кушать хотим. — она вспомнила, в банке, на столе в кухне осталось немного молока.
— Сейчас мама сварит кашку, и покормит сыночка. — целовала розовые щечки, и заливалась слезами. Господи, за что? Шептали губы. За что на нас все это свалилось? Маленькие ручки обнимали шею, нежная щечка прижималась к щеке. И выплакавшись, почувствовала облегчение. Вот, для кого надо жить. Я должна быть сильной. Я нужна своим детям. Мне надо их вырастить. Остальное, ерунда. Прав Николай. Доски дело наживное. Она передала Вовку, вошедшей в комнату дочери.
— Посмотри за ним, я пойду кашу сварю, и нам что-нибудь приготовлю. Словно ощутив прилив сил, или как говорят, открылось второе дыхание, Валя вышла на кухню, и занялась привычными делами. Вскоре, семья была накормлена, и, сложив в раковину посуду, привычно водила мочалкой по тарелкам и чашкам.
Коля обнял жену за плечи, поцеловал в щеку. — Пойду к магазину. В воскресенье, может быть, мебель станут покупать, помогу.
Спускаясь по лестнице, ругал себя. Мужик, а семью не могу содержать. Женщина должна сидеть с детьми. Конечно, хорошо бы, если и она могла, хоть немного работать. Но с кем Вовку оставить? И как на грех, соседи перестали заходить, друзья отвернулись. Правильно говорят, если нечего с тебя взять, никому ты не нужен.
Дни тянулись ужасно медленно. Часы словно остановились. Месяц прошел, но в их семье ничего не изменилось. Николай уходил утром, возвращался вечером, принося немного денег. Работал, где придется, в основном на разгрузке, в гастрономе, или мебельном. Валя экономила, как могла. Конца месяца ждали с тревогой. Денег для уплаты за квартиру так и не удалось собрать. Продать было нечего. Все сувениры, бижутерию, часть посуды, уже продали. В кухонном шкафу, небольшая дешевенькая, ваза, оставшаяся от бабушки. Но расстаться с нею, Валя не решалась. Дадут копейки, а «Это наш талисман». Вспоминались слова матери. «Бабушка ее всю жизнь хранила».
В ночь с субботы на воскресенье, Валентина не спала, прислушиваясь, к шагам на лестнице. Неужели, выселят? Что ж, они звери, выкинуть живых людей с маленькими детьми на улицу? Ей вспоминались пухлые щеки женщины в черном костюме. Кажется, ее зовут Галина Георгиевна. У такой, похоже, ничего человеческого нет.
Едва стало светать, надела халат, и стала у окна на кухне, словно стражник. Глаза, не отрываясь, глядели на улицу. Конечно, они не придут. Припугнули, вывезли вещи. Успокоившись, занялась приготовлением нехитрого завтрака. Сварила кашу Вовке, макароны, заварила чай. С улыбкой вошла в спальню, хлопнула в ладоши.
— Хватит спать! Пора вставать, завтрак на столе.
Дочка уже возилась в кровати под одеялом, играя с отцом.
— А мы давно проснулись. — рассмеялся Николай, отодвинув одеяло с головы.— Вставай Александра, хватит баловаться. Сейчас позавтракаем, и пойдем в Зоопарк, как договаривались.
После завтрака, семья собиралась на прогулку. Прозвенел звонок. Валя побледнела, и взялась рукой за сердце, ощутив сильную боль.
— Ну, что, ты, ничего страшного. — Коля отодвинул щеколду. На пороге, стояли знакомые женщины и участковый.
— Платить будете? — Галина Георгиевна вошла в комнату, разложила на кухонном столе, бумаги, — Выписывать квитанцию?
— Подождите еще немного. Мы уплатим, обязательно уплатим. — мужчина оробел перед представительницей власти, словно побитая собака. Валентина застыла у двери, прислонившись к косяку. Ноги дрожали. Еще немного, и рухнет на пол. Сашка за ее спиной, прижимала к груди Вовку.
— Не можете уплатить, освобождайте жилплощадь. И побыстрее. У нас еще две квартиры таких неплательщиков.
— Вы не имеете права! Куда мы пойдем, с детьми?
— Я не знаю, куда вы пойдете, но прав у меня больше, чем достаточно. — пропела тонким голоском Галина. — А за сопротивление властям, есть уголовная ответственность. Лучше спокойно, без сопротивления, покиньте квартиру.
— У нас нет родственников. Вы не можете выгнать нас на улицу.
— Меня не касается. У меня распоряжение. — листом бумаги, она помахала перед носом Николая. — Это ваши проблемы, где будете жить.
— Вы тоже люди. Как можете? Разве мы виноваты? Фабрику закрыли, нет работы, нечем платить за квартиру. — Николай посмотрел на жену. Она кивнула головой. Мол, не проси, они не поймут, не унижайся, и вышла. Он вышел следом.
— Что делать?
— Собираться. — Валя сняла с гвоздика детское пальто. — Пойду детей одевать.
Выноси узлы с вещами.
Спускаясь по лестнице, женщина слышала, как хлопали двери у соседей. Но никто не подошел, и не предложил, остаться, переговариваясь шепотом.
— Тоже верно. Не могут заплатить, уже год. А что ж, властям делать, смотреть на них что ли?
Вещи сложили на лавочку у подъезда. Николай переступил с ноги на ногу. Он чувствовал себя виноватым.
— Пока, посиди, здесь. Я что-нибудь придумаю.
Валя села на лавку, посадила на колени Вовку, прижала Сашку, и смотрела застывшим взглядом, за быстро шагающим мужем, по дорожке. Вот и он скрылся за углом.
— Мамочка, а мы теперь на улице ночевать будем, как бомжи? — Сашка прижалась к матери.
— Папа найдет жилье.
Уже начало смеркаться, а Валентина так и сидела, глядя на угол, за которым скрылся муж. И никто не позвал, не предложил горячего чаю. Но она отгоняла злые мысли. Жить стало трудно. Каждый думает о себе. Ни у кого нет лишнего. Это раньше делились последним, а теперь наступили другие времена. Человек человеку волк, а не друг.
Наконец, она увидела мужа, быстро идущего по тротуару.
— Переночуем пока в подвале, в соседнем дворе, в девятиэтажке. Там тепло. Отопление еще не отключили. Вставай, бери Вовку, вещи я сам донесу.
Женщина с трудом встала на онемевшие от долгого сидения, ноги. Прижав сына к груди, шла вслед за мужем, как привязанная, не сводя взгляда с его спины. Только бы, присесть, согреться, попить горячего чаю. Пригнувшись, нетвердо наступая по ступенькам, спустилась в их новое жилье.
— Видишь, даже лампочка горит. — подбадривал жену Николай. Вот и розетка, можно плитку включить. У нас есть старенькая. Завтра, поищу что-нибудь получше. Он поставил у трубы старый стул, валявшийся здесь же, сдул пыль.
— Садись, а я сбегаю, заберу Сашку и вещи. Потом вскипячу чай.
От большой трубы центрального отопления, шло приятное тепло. Валя села и оглядела помещение. Здесь можно поставить железную кровать, стоящую в кладовке. Вот и пригодилась. Поместится маленький столик, табуретки. Дожила! Как бомжи, вынуждены жить в подвале. Кто сказал, не поверила бы, что такое случится.
— А вот, и мы. — Коля вошел, таща узлы, следом за ним, Саша.
— Мамочка, мы теперь здесь будем жить?
— Временно, доченька. — отец погладил девочку по голове. — Главное, тепло. Вы устраивайтесь, а я принесу стол и табуретки.
Валентина сидела, не шевелясь, наблюдая, как хлопочет Николай. Он включил плитку, налил воду в чайник. Здесь оказался вделанный в трубу кран. Мужчина говорил, без умолку.
— Вот, чайник вскипел, сейчас напьемся чаю. А то вы у меня совсем замерзли. Он сварил кашу, и Валя, развернув, одеяло с ребенка, занялась кормлением. Как всегда, Вовка не капризничал. Детскую кроватку, поставили возле трубы, положили малыша, и, подняв ручки кверху, он вскоре заснул, посапывая.
— Жить можно! — улыбался мужчина, разливая по чашкам горячий напиток, и нарезая хлеб, и колбасу.
— Где ты денег на колбасу взял? — удивилась Валя.
— Утром, мебель разгружал в магазине. Вот решил немного побаловать. Ничего, будет еще и на нашей улице праздник.
Встретившись взглядом с мужем, женщина поняла. Меня подбадривает, а у самого темные круги и мешки под глазами. От такой жизни волком выть хочется.
Мужчина установил кровать, смастерил из досок, лежанку для Сашки, развязал узлы, занялся приготовлением постелей. У Валентины не было сил заниматься хозяйством. Она легла, не раздеваясь, на постель, удобно устроенную, мужем, протянула ноги. И поймала себя не мысли, что вот бы сейчас умереть, и не надо мучиться. А дети? По спине пробежали холодные мурашки. Что станет с ними? Коля прав. Надо жить ради них. Нельзя впадать в панику. Все пройдет. Это временные трудности. Закрыла глаза и представила, как они в юности с подружкой Ленкой, собирали ромашки на огромном поле. Цветы высокие, с широкими шляпками, почти в их рост. Нарвали букет, а потом на берегу речки, сплели венки, и пустили на воду. Ленкин потонул, а ее поплыл по воде, скрывшись за поворотом. Пока добежали, венка не было. Так и не узнали, потонул венок, или уплыл. Но в тот год она познакомилась с Колей.
Заснула быстро, видимо, усталость, и стресс вконец уморили. Проснулась и долго смотрела на горевшую лампочку, свисающую на длинном проводе, на причудливые тени между бетонными балками, и не могла понять, где находится. Ах, мы в подвале. Нас вчера выселили, вспомнила женщина. потеряли работу, квартиру, будто и не было ничего. А ведь, Сашке в школу пора. Испугавшись, Валя соскочила с постели, стрелки на будильнике, стоявшем на столе, показывали шесть часов. Вскипятила чай, нарезала хлеб, и колбасу, оставшиеся с вечера.
— Саша, вставай!
Поливая над тазом из кружки воду на руки дочери, тяжело вздыхала.
Проводив дочь, подошла к сыну.
— Пойдем кушать, мой маленький. — прижав к груди, теплое тельце, на миг забыла обо всех неурядицах. Подносила к маленькому ротику, ложки с кашей, и улыбалась.
Николай проснулся и залюбовался женой.
— Все будет хорошо!
Оставшись одна, Валя занялась благоустройством жилья, если можно так назвать, подвальное помещение. Натянула над трубой веревку для сушки белья. Разобрала необходимую посуду из коробки. Застелила постели. Можно потерпеть. Какая никакая, а все-таки крыша над головой. Не на улице. Пока еще прохладно. А скоро лето, и конечно, Коля найдет жилье, а может быть, и с работой повезет.
Шли дни. Николай каждое утро уходил на поиски работы. Но приходилось довольствоваться только случайными заработками, в основном, на разгрузке и погрузке, то мебели, то продуктов и овощей. Валя уже привыкла, и не заводила разговор с мужем ни о работе, ни о деньгах. Вот и сегодня, оставшись одна, занялась стиркой детских вещей. Поставила на табурет тазик, рядом ведро с водой, нагретой на плитке. Намыливая, пеленку, тихонько мурлыкала под нос. « А ты такой холодный…». И не сразу услышала шаги по ступенькам.
— Ты, смотри, Лень, как устроились. На трубах белье сушат. Из крана воду воруют.
Валентина отскочила к стене, больно ударившись головой о выступ, от страха не могла вымолвить ни слова. Двое мужчин в рабочих спецовках, прошли вокруг стола, один толкнул ногой стул.
— У нас работы в подвале начнутся через неделю. Отопление отключать надо, систему проверять, а вы обосновались. Живо, испаряйтесь. Высокий, черноволосый парень потянул ее за локоть.
Женщина облизнула пересохшие губы.
— Подождите! Нам некуда идти. Муж придет с работы, мы уйдем. Только не сейчас.
— Гляди, тут еще и малыш! — мужчина бесцеремонно ткнул грязной рукой в одеяло.
— Не троньте! — коршуном кинулась Валя к кроватке.
Второй слесарь, брезгливо сплюнул.
— Надо сообщить в ЖЕК. Они разберутся. Детей нельзя содержать в таких условиях.
Слесаря ушли, Валя бессильно опустилась на табурет, и зашлась в кашле. Уже месяц, как ее донимала болезнь. Она похудела, осунулась, глаза провалились. Изредка, на платке, появлялись розовые пятна. Пройдет, уговаривала себя женщина, не решаясь сказать мужу. Вот начнутся теплые дни, стану чаще гулять и, пройдет. А на улицу стеснялась выходить. Оставит коляску у входа, и уйдет в подвал.
— Мама, мама, — вбежала Сашка. — Я больше не пойду в школу. Меня подвальной крысой дразнят. — по щекам девочки, текли слезы.
— Сашенька, доченька. — Валя обняла, прильнувшую к ней девочку. — Не обращай внимания. Потерпи немного. А в школу ходить надо. Как же без учебы.
Услышав шаги по ступеньках, Валя вздрогнула. Николай подошел к столу, положил свертки.
— Коля, слесаря приходили. Подвальные работы начнутся, отопление будут отключать. Куда мы пойдем? — она приложила ладонь ко рту, сдерживая, готовые прорваться, рыдания. — Здесь нельзя оставаться. Они сказали, сообщат о детях. Их заберут у нас. Надо их где-то спрятать. — Валя вцепилась в рукав мужа. — Коленька, дорогой, придумай что-нибудь. У меня предчувствия нехорошие.
Николай сжал похолодевшие и дрожащие руки жены, в ладонях. — Ну, что, в самом деле, панику развела. Сказали, это еще когда будет. Завтра поищу новое жилье.
В завтра уже не верилось. Валя понимала, ничего не будет. В груди сдавило. Она не могла вздохнуть.
— Что с тобой, родная? — Николай обнял жену за плечи, поднял с табуретки, посадил на постель. — Ты приляг.
— Наверное, простудилась немного. Сделай подушку повыше. Дышать тяжко. — тяжелый приступ кашля сдавил грудь.
— Я вызову врача. — Николай метнулся от кровати.
— Не надо, Коля. Чем меньше людей знает о нашем убежище, тем лучше. А то детей уведут.
— Никто не уведет. Что ты придумала?
— Завтра никуда не уходи, боюсь оставаться одна.
Всю ночь Валя не спала. Прислушивалась к дыханию мужа, детей. И молила, чтобы не начались приступы кашля.
После скудного завтрака, Сашка убежала в школу.
Рука Николая накрыла руку жены, вытирающую кленку на столе.
— Ты мне что-то хотела сказать?
Она уже готова была рассказать о своей болезни, как громкий голос раздался за ее спиной.
— Гляди, Марина, мужики не обманули, тут правда кто-то живет.
Две женщины спустились по ступенькам.
Валя подбежала к детской кроватке.
— Здесь и маленькие есть. — уже знакомая Галина Георгиевна отодвинула Валентину, склонилась над кроваткой. — Марина, немедленно готовь документы на изъятие ребенка. За такое содержание малолетнего, родительских прав надо лишать.
— Вы не смеете. — Николай заслонил жену, словно ожидая, что ее могут ударить.
— Я все смею! Мне государство поручило следить за условиями проживания маленьких детей. — женщина подошла к столу, брезгливо отодвинула чистые тарелки, стоящие стопкой, раскрыла папку, достала бланк, и стала писать.
— Подпишите.
— Я ничего не стану подписывать. — тихо произнесла Валя, и громкий кашель заглушил слова.
— Еще и больная. — Галина внимательно вгляделась в лицо согнувшейся в кашле, женщины. — Туберкулез? А впрочем, нам и не нужна ваша подпись. — она собрала со стола бумаги, положила в портфель.
— Мы никуда не уйдем. Сейчас дочка придет со школы. — Николай сжал кулаки. Ему так и хотелось надавать по морде этим наглым представителям власти, бесцеремонно вторгающимся в их жизнь.
— Еще один ребенок? Сколько лет?
— Восемь. — Николай потер ладонью лоб. У него заболела голова.
— Марина выписывай заявку на дом малютки, и на детский дом. Детей заберем. Может быть через неделю, а то и раньше. В таких условиях жить нельзя. Да и вам советую поискать другое жилье.
Женщины ушли. Валентина, обессилив от кашля, присела на край постели. Плечи затряслись от беззвучных рыданий. Николай склонился над женой.
— Валечка, ты серьезно больна и ничего не говорила.
— Коля, не давай увозить детей. Я не переживу. Еще прошу, не говори Сашке о моей болезни.
— Что не говорить? — девочка вбежала в подвал, кинулась к матери. — Мамочка, что не говорить? — опустилась перед матерью на колени.
— Доченька, не оставляй Вову. Он еще такой маленький. Как вы будете без меня.
— Я его не оставлю. Но, что случилось?
— Ничего страшного. Просто маме нездоровится, вот и лезут в голову всякие мрачные мысли. — мужчина неловко провел ладонью по волосам дочери.
Неделя прошла на нервах. Николай уходил утром в поисках работы, возвращался вечером, раздобыв немного денег. Валентина уже не интересовалась, нашел он работу, или нет. Она понимала, дни ее сочтены. Если на ее глазах заберут детей, она не вынесет.
Проводив дочь в школу, присела на табуретку.
— Сегодня неделя, как приходили эти женщины. Они придут и заберут детей. Не уходи никуда. Одной мне с ними не справиться.
Они сидели как на угольях, прислушиваясь к каждому шороху. Даже кормежка сына не доставила удовольствия. Подносила к маленькому ротику ложку с кашей, Вовка глотал и улыбался, а она глотала слезы.
Сашка пришла из школы, и села за уроки.
Мрачные мысли не покидали Валентину. Может быть, не придут, может быть, просто угрожали. Ведь они тоже женщины, как же можно от живой матери увести детей.
— Ну, как, собрались? — Галина Георгиевна простучала высокими шпильками по ступенькам.
— А вот и девочка. Значит, все в сборе. Людмила Алексеевна готова взять еще одну воспитанницу в детский дом.
— Я никуда не поеду! — Сашка схватила книги и тетради, разложенные на столе, затолкала в ранец. Накинув пальто, бросилась к лестнице.
— Марина, задержите ее.
Фигура в модной вязаной кофте загородила девочке дорогу, а на верху, у выхода, встал мужчина в милицейской форме.
— Всем оставаться на своих местах! — грозно произнес милиционер. — Не беспокойтесь, Галина Георгиевна.
Сашка подбежала к отцу.
— Папочка, не отдавай меня. И Вовку тоже. Давай убежим.
Впервые Николай чувствовал себя ничтожным, и беспомощным, не могущим найти выход из сложившейся ситуации, не в силах защитить жену и детей. А может, быть и к лучшему, мелькало в его голове. Детей заберут в детский дом. Конечно, там им будет лучше, чем здесь в подвале, из которого, их скоро выгонят. Вдвоем, с Валей, они еще, куда-нибудь пристроятся, а дети? Он взглянул на жену, увидев ее налившиеся слезами, глаза, и не решился произнести вслух, что ему надумалось.
Отстранив Валентину, Марина подошла к кроватке, протянула руки к малышу.
— Нет, нет, — прохрипела Валя. Она увидела, как женщина взяла малыша на руки, и рванулась к сыну. Но в груди, словно что-то оторвалось, от боли потемнело в глазах, и присев на постель, зажала одной рукой рот, из которого вырывались глухие звуки кашля, а другую приложила к груди, пытаясь сдержать сильные удары сердца, от которого сотрясалось тело.
Малыш улыбнулся и протянул руки к матери. Валентина поняла, видит сына в последний раз, но сил встать у нее не было. Она закрыла ладонями глаза и зарыдала, смешивая всхлипы с кашлем.
Николай подбежал к Марине.
— Отдайте ребенка!
— Не мешайте, я при исполнении. — Галина Георгиевна встала на пути у Николая. Ребенка понесли на улицу. Сашка выскочила следом.
Милиционер больно взял девочку за руку и втолкнул в машину.
Не увидев брата, Сашка поняла, его увозят на другой машине и в другом направлении.
— Где Вовка? Куда вы его дели? — девочка нажала на ручку двери, но крепкие руки удержали.
Осознав весь ужас происходящего, Николай подбежал к милиционеру.
— Не увозите детей. Жена не вынесет, у нее и так плохо со здоровьем.
Майор грубо отстранил мужчину.
— Не мешайте. Мы на службе.
Внутри у Николая закипело. Будто все зло воплотилось в этом человеке, и, сжав кулаки, он набросился на майора. Наносил удары, не видя и не понимая, куда бьет и как. В голове будто, стучали молотки, шумело в ушах.
— Ах, ты сопротивляться? — будто издалека услышал Николай голос участкового. И почувствовал, как двое мужчин скрутили руки, и потащили к милицейскому газику, стоящему у обочины.
— Папочка! — голос дочери отоззвался эхом. Шофер нажал на газ, и машина выехала со двора.
Силы покинули Валентину, она упала на постель, и не слышала, как вошли люди, остановились возле кровати.
— А с нею, похоже, все кончено. Надо сообщить, чтобы забрали труп. — Марина накрыла женщину одеялом.
Прижимаясь лбом к холодному стеклу, Сашка смотрела на улицу. Сквозь набегающие, на глаза слезы, здания, магазины, все сливалось в одно яркое пятно. Почему не вышла мама? Почему позволила увезти меня и Вовку? Папу забрали в милицию. Он ведь ничего не сделал. Она пыталась успокоиться, тихо повторяя снова и снова: «Папу отпустят, и он заберет меня, и Вовку найдет».
Машина остановилась у четырехэтажного здания.
— Выходи, это интернат, теперь ты будешь жить здесь. — подтолкнула девочку Галина Георгиевна, и больно сжав ее локоть повела по ступенькам.
Саша потянула руку.
— Больно! Не убегу, не бойтесь.
В чисто убранном помещении, на окнах стояли цветы в глиняных горшках. Фикус в бочке, обернутой цветной бумагой, упирался верхушкой в потолок. Высокая, миловидная женщина в черном платье приветливо улыбнулась.
— Меня зовут Людмила Алексеевна. Я директор интерната. — она взяла Сашу за руку. — Ты, наверное, голодная, у нас сейчас обед.
Добрый взгляд, и мягкая теплая ладонь, покорили Александру. В столовой, запах горячего горохового супа одурманил, и, склонившись над тарелкой, Сашка принялась за еду. Гречневая каша, с котлетой, компот. Впервые за многие месяцы она полностью насытилась.
— Меня зовут Александра, Саша. — улыбнулась она соседкам по столу.
— Зина. — зеленые глаза маленькой, полненькой, рыжеволосой девочки светились добротой.
— А это Катя. — прошептала в ухо Сашке, новая подружка. — У нее мама умерла, она ни с кем не разговаривает.
После обеда, в просторной комнате, девочки за широким столом делали уроки, а Саша, устроившись у окна, глядела на улицу. Крупные капли дождя сердито стучали по железному подоконнику. Сегодняшнее утро, резко изменившее ее жизнь, вспоминалось как страшный сон.
— Скучаешь? — приятный голос вернул в действительность. Темноволосая женщина приветливо улыбалась. — Меня зовут Ирина Семеновна, я воспитательница и классный руководитель. — Чем любишь заниматься? Рисовать, петь?
Девочка поморгала ресницами, чтобы не заплакать.
— Я не знаю, где мама, папа и брат?
— Мы их обязательно найдем. Займись чем-нибудь, ну хоть рисуй. На этажерке много чистых альбомов, и цветные карандаши.
Учительница вернулась к воспитанницам, склонилась над тетрадями, проверяя задания.
Саша долго стояла у шкафа, рассматривая альбомы для рисования, и выбрав самый большой, с красной обложкой, снова устроилась у окна. Она любила рисовать. Раскрыла альбом, приладив на коленях, бережно погладила ладонью чистую страницу, покусала кончик карандаша. Потом провела карандашом по бумаге. Круглое, лицо, с модной стрижкой, курносый нос, торчит из-под огромных очков. Из-под ее руки вырисовалась знакомое лицо.
— Какая отвратительная тетка? — наклонилась худенькая девочка над Сашкиной головой.
Захлопнув альбом, Саша подняла глаза.
— Меня Таней зовут. Ты новенькая? А можно, я тебя буду Шурой называть? Мою тетю так звали. Она умерла, и меня привезли сюда.
— Называй. — Александра вгляделась в бледное личико. Не только у меня горе. Здесь, видимо все не от радости живут.
Таня прищурила один глаз. — Сейчас кино будут показывать. Пойдешь?
Как давно они семьей устраивали походы на новый кинофильм. Смотрела на Татьяну, раздумывая пойти в зал, или нет. Но так хотелось забыть кошмар последних месяцев, окунуться в надуманный мир, и, положив альбом под книги на столе, пошла вслед за новой подружкой.
На экране мелькали кадры любимого фильма «Полосатый рейс», и Сашка смеялась, вместе с детьми, забыв тревожные события минувшего утра. Заснула в эту ночь быстро. На чистой постели, в теплой комнате, и без сновидений. Утром, проснувшись, долго смотрела в потолок. Это не подвал, я в интернате. Вспомнила девочка. Радоваться, или горевать, она еще не осознала, но возвращаться в подвал, точно не хотелось.
Занятия в школе, домашние задания, любимое рисование в свободное время, отвлекали от мрачных воспоминаний. И только ночью, поворачиваясь в постели, часто вытирала слезы, и тяжело вздыхала. После подвала, Сашке новые условия казались раем. Однако, она скучала. Не знала, где мама, папа, а главное Вовка. Представляла брата плачущим, и сердце сжималось.
На летние каникулы интернат уехал за город. Небольшие деревянные домики на берегу речки. Высокие деревья, с созревающими яблоками, все просилось на бумагу. И устроившись на берегу, под раскидистым кленом, Сашка рисовала. Изредка, поглядывая на одноклассников, с визгом барахтающихся в воде, только улыбалась, не решаясь присоединиться к общему веселью. Но потом, скинула платье, и побежала по горячему песку, щедро нагретому летним солнцем, нырнула в прохладную воду. Отец ее рано научил плавать. Широко взмахивая руками, быстро удаляясь от берега, впервые после всех перенесенных невзгод, испытывала удовольствие прикосновения с водой, и просто детское счастье от купания, солнца и свободы.
— Ты молодец! — Ирина Семеновна полотенцем вытерла девочке спину. — Только не надо далеко заплывать. — подняв, лежащий на песке альбом, пролистала страницы. — Это ты рисовала? У тебя талант. Природа словно живая. Речка, дети. И портретные зарисовки не хуже. Тебе надо серьезно заниматься. Вернемся в интернат, поговорю с учителем рисования.
Лето пролетело быстро. Учеба увлекала девочку. Ответы у доски, ее не смущали. Радовали пятерки в дневнике, похвала учителей. Но в глубине души, она верила, и надеялась, скоро придет мама и заберет из детского дома. И они снова счастливо заживут всей семьей. Но мама не приходила.
Приготовив уроки, Сашка рисовала. Изредка поглядывала в окно на улицу, где шел холодный осенний дождь.
— Шурка, директриса зовет. — крикнула Зина. Сашка, вскочив со стула, помчалась по коридору. Мама приехала, обрадовалась девочка, и уже представляла, как бросится к ней, а мать обнимет, прижмет к груди, погладит по волосам, влетела в кабинет. Увидев расширенные Сашкины глаза, Людмила Алексеевна ощутила боль в сердце. Женщина вышла из-за стола, подошла к воспитаннице.
— Крепись, девочка.
Вглядевшись в лицо директрисы, Шура вздрогнула, у нее перехватило дыхание, и без звука, одними губами, произнесла.
— Мама?
— Твои родители умерли. О братике пока ничего не известно.
Злость охватила Сашку. Они меня все ненавидят, я здесь чужая. Пронеслось в ее голове. Оттолкнув учительницу обеими руками, побежала к двери. Ударившись лбом, о косяк, обернулась и крикнула.
— Это неправда! Вы врете! Мама не могла умереть. И папа тоже. Рыдая, не вытирая катящихся по лицу, слез, бежала по коридору, не понимая куда. Распахнув дверь пустого класса, села на последнюю парту, и закрыла руками лицо. Что теперь со мной будет? В голове гудело, на щеке у глаза ощущалась боль. Провела ладонью, и увидела кровь. Вот, разбилась, и никому не нужна. Обняв себя руками, стоная, качалась из стороны в сторону. Сколько времени так просидела, не знала. В классе стало темно, за окном стучал дождь. Она уже не плакала, и только изредка тяжело вздыхала. Перед глазами, калейдоскопом пробегали картины прошлой жизни. Мама в ярком нарядном платье, папа с букетом цветов. Голубой конверт на руках нянечки. В прошлом году, они встречали маму в роддоме. Вспомнилось, как ревновала мать к брату. А потом, роднее теплого маленького комочка, для нее не было ничего на свете.
Яркий свет нарушил грезы.
— Иди спать. Все уже спят. — Людмила Алексеевна обняла девочку за плечи. — У тебя есть крыша над головой, братика твоего мы обязательно разыщем.
Ночью, Сашка поворачивалась с боку на бок, не в силах уснуть. Ей вспоминались дни, когда они все вместе садились за стол по воскресеньям. Потом подвал. И она вздрагивала. Права Людмила Алексеевна. Надо жить.
Теперь, она все чаще уединялась. После занятий, сделав уроки, доставала альбом, и погружалась с головой в мир фантазий. Федор Иванович, учитель рисования, разглядывая рисунки, восхищенно качал головой.
— Учиться тебе, девочка, надо. Рука у тебя правильная, чуткая, сердце доброе. В прежние времена, давно бы на тебя обратили внимание. А нынче, только деньги у всех на уме. Были бы у тебя родители богатенькие, вмиг пристроили.
Осень затянулась. Деревья давно сбросили листву, и замерли, ожидая зиму. Но вместо снега, каждый день начинался и заканчивался дождем, то мелким и ленивым, то проливным, но всегда холодным, пробирающим, до дрожи, до ломоты костей. Постояв у окна, Сашка поняла, о прогулке сегодня не стоит думать, и, раскрыв альбом, устроилась у стола. Людмила Алексеевна подарила ей цветные фломастеры, и, затаив дыхание, девочка рисовала. Речку, где отдыхали летом, маленькую, покосившуюся церквушку на противоположном берегу, утопающую в густых зарослях кустарника, с давно потерянной тропинкой. Никто из жителей маленького поселка, туда не ходил. И макушка, с золоченым крестом, одиноко сияла в лучах восходящего утреннего солнца.
Погрузившись в мечты, не сразу услышала голос Людмилы Алексеевны.
— Сашенька, к тебе пришли.
Сашка подняла голову.
— Мама? — но, тут, же умолкла, быстро моргая ресницами, с повисшими на них крупными горошинами, слезинок. Закрыв альбом, покорно пошла за директрисой. Войдя в кабинет, узнала женщину, разрушившую ее жизнь.
— Галина Георгиевна пришла поговорить с тобой. — Людмила Алексеевна подтолкнула девочку вперед.
— Нашлась моя мама? Она не умерла? — Сашка с надеждой следила за движениями женщины. Сейчас она кивнет головой.
Но Галина Георгиевна произнесла совсем другие слова, от которых сердце девочки безнадежно сжалось.
— К сожалению, это правда. Твои родители умерли. Но тебе повезло. Одна богатая семья желает тебя удочерить. В Америке у них хороший дом. Я видела твои рисунки. — Галина Георгиевна улыбнулась. — Новые родители наймут учителя. Тебе будет там хорошо.
— Где мой брат? Я без него никуда не поеду.
— Братика твоего обязательно найдем. Завтра с тобой придут знакомиться. И ты, как воспитанная девочка, должна вести себя достойно, чтобы нам за тебя не пришлось краснеть. Понимаешь, о чем я говорю?
Проглотив комок, подступивший к горлу, Сашка кивнула головой.
Вечером, сидя перед раскрытым альбомом, бессмысленно водя рукой по бумаге, и ночью, в постели, представляла соблазнительные картины, новой, ожидающей ее жизни. Красивый, большой дом, с колоннами, и широким круговым балконом. Сад, с яблонями, кустами малины, и роз под окнами. Бассейн, увиденный в телевизионном кино. Все это будет теперь у нее. Она станет богатой, у нее будет все, о чем прежде только мечталось и снилось. Потом, закрывая глаза, впадала в сон, и видела мрачный подвал, макароны, помазанные растительным маслом. В ужасе просыпалась, садилась на постели, вытирая ладошками, катящийся по щекам, и плечам, холодный пот. А если американцы обещают рай, а на деле, окажется иначе? Зачем я им? Почему не хотят усыновить своих, американских детей? Неужели, там нет детских домов, и несчастных малышей? А потом вспоминала. Я обещала Галине Георгиевне, вести себя хорошо, уговаривала себя Саша. Утром она успокоилась, и была готова встретиться с будущими родителями.
Взгляд серых, бесцветных, женских глаз, из-под широких полей черной шляпы, брезгливо остановился на вошедшей девочке. Мужчина, закинув ногу на ногу, стучал косточками сжатых в кулак пальцев по столу.
— Ты здорова! Бледненькая очень. — писклявый голос, с сильным акцентом, дополнили в детской голове неприятное впечатление от знакомства.
— Она совершенно здорова. — Людмила Алексеевна погладила Сашкино плечо.
— Ты согласна поехать в Америку? — женщина достала носовой платок, вытерла крупный нос.
Неприязнь, по отношению к незнакомцам возрастала.
— Не знаю. — облизнула Сашка пересохшие, от волнения, губы. — Брата моего найдете?
— Найдем и заберем. — улыбка женщины показалась Сашке неестественной, и недоброй.
Американцы девочке не понравились. Она понимала, они от нее тоже не в восторге. Но, взрослые решили, значит надо подчиняться.
Обнимая подружек, Александра плакала. Зина прошептала ей в ухо. — Счастливая! Шура встретилась взглядом с Катей, одиноко стоявшей у стены, сквозь слезы улыбнулась Тане. Они мне завидуют, а я плачу. Надо радоваться, ведь у меня теперь есть семья.
Прижавшись лбом к холодному иллюминатору, Сашка еле сдерживала себя. Ей хотелось разбить стекло, выпрыгнуть, и убежать. Самолет вздрогнул и помчался по полосе, набирая скорость. И слезы хлынули рекой. Зачем? Куда? Чужая страна, чужие люди, чужой язык. Только сейчас поняла, как ужасно осознавать случившиеся.
— Ну, что ты? Не надо отчаиваться. Тебе понравится. — Елена Александровна, так звали новую маму, неловко поправила растрепавшуюся прядь надо лбом девочки. От ее ласки, Сашка разрыдалась еще больше.
— Оставь ее! — произнес по-английски, мужчина. — Все плачут. Привыкнет. — уловила Шурка из его речи. Озноб сотрясал тело. То ли от прохлады, наполнившей салон после взлета, то ли от неприязни к благодетелям. Имена у них противные, Павел Федорович, Елена Александровна и сами гадкие. Но теперь уже ничего не изменить.
Летели долго. Плакать Сашка перестала, и смотрела в окно. Но мысли возвращались в прошлое. Как хорошо мы жили. Мама, папа, Вовка. Почему все изменилось? Почему папа потерял работу, почему нас выселили из квартиры? Почему все кончилось так печально, и она вынуждена уехать в другую страну. Детское воображение не находило ответа.
— Ну, вот мы и приехали. — вздохнул мужчина и подмигнул девочке.
Они сошли по трапу, и пошли к площадке, уставленной машинами.
— Ты любишь кататься на машине? — Елена Александровна распахнула дверцу зеленого авто, незнакомой иностранной марки.
Из окна машины, быстро несущейся по дороге, Шурка смотрела на поля, перепаханные под зиму. Как у нас. Значит, здесь тоже можно жить. Дорога бесконечно тянулась между серых полей. Однообразный пейзаж утомил девочку, и она задремала.
— Вот мы и дома. — услышала сквозь дремоту, открыла глаза. Машина остановилась у железной, решетчатой ограды.
Елена Александровна помогла девочке выйти из машины. Узкая дорожка, уложенная красной плиткой, вела к дому. Двухэтажный, не такой шикарный, как представлялось, дом Сашке понравился. На веранде полная женщина, в черном платье, и накинутом на плечи, теплом сером платке, держала за спинку кресло коляску, в которой сидел десятилетний мальчик.
— Познакомься, это Колин, наш сын, и Настя, домработница. — Елена подтолкнула девочку вперед.
— Он инвалид? — удивилась Сашка, и увидела, как загорелись злобой глаза ребенка.
— Немного болен, но скоро будет здоровым. — хозяйка больно сжала плечо девочки.
— Пойдем, я покажу твое жилье.
Поднимаясь по деревянной лестнице Александра, глядела в спину новой родственницы, а перед глазами стоял мальчик в кресле. Я обязательно должна с ним подружиться. И тогда все будет хорошо. Успокаивала себя. Она перешагнула порог небольшой комнаты. Высокое окно, занавешенное плотными синими гардинами, широкая кровать, шкаф с зеркальной дверцей, письменный стол.
Женщина раскрыла дверцы шкафа. — Твои вещи. Умойся, и переоденься, Настя тебе поможет. И, пожалуйста, старайся говорить по-английски. Теперь ты живешь в другой стране. — последние слова, Елена выговорила особенно четко, словно вколачивая молотком в сознание приемного ребенка.
Настя, приветливо улыбнулась.
— Не бойся, они добрые. Я здесь уже второй год живу.
— Вы говорите по-русски? — удивилась Щура.
— Да, я из России. У меня тоже сын болен, ему нужна операция, муж работу потерял, за квартиру платить нечем. Приехала, денег заработать.
— Вы тоже в подвале жили? — Саша присела на стул.
— Нет, Слава Богу, до этого еще не дошло.
Разглядывая себя в зеркале, в новом, красно-черном, клетчатом платье, Шурка улыбнулась. Как они угадали мой размер, и любимый цвет. А в столовой уже стоял большой накрытый, разными блюдами, стол.
— Сегодня у нас праздник. Ты стала нашим членом семьи. — встретила девочку Елена Александровна. И сердце девочки растаяло. Она уже была готова полюбить новых родителей. С удовольствием съела суп с курятиной, жареного гуся с гречкой, сладкий пирог. Изредка поднимала глаза, и встречала ненавистный взгляд Колина. Он меня возненавидел. Это и понятно. Ведь он несчастный. Не может ходить. Сердце девочки сжималось от жалости. Обязательно подружусь с ним.
После ужина, в своей комнате, села за письменный стол, и раскрыла учебник английского языка. Незнакомые слова повторяла вслух.
Постепенно Александра привыкала к новому жилью и вновь обретенной семье. Красивые платья, вкусная еда. Легко складывала слова в предложения, хотя некоторые фразы давались с трудом. Поглядывая в окошко, где уже неделю непрерывно шел дождь, думала, если бы Вовку сюда привезти, тогда бы совсем стало хорошо. Вечерами, раскрыв альбом, ловила себя на мысли, что не может сосредоточиться на рисунке, да и фантазия будто оскудела. Сюжеты не вырисовывались, а только отдельные наброски. Она скучала, по детскому дому, учителям. Почему меня не отправляют на учебу, в колледж, или как тут у них называется. Эта мысль не давала покоя.
После завтрака, отодвинув тарелку, девочка встретилась взглядом с Еленой Александровной.
— Почему я не хожу в школу?
— Тебе надо подучить язык. Пойдешь после Рождественских каникул. — ответила Елена, не глядя на девочку.
Наверное, она права, согласилась Саша. Как я буду сидеть за партой, если еще плохо знаю язык. Она часто после обеда заходила в библиотеку. Вот и сегодня, остановилась у высокого стеллажа, заставленного книгами, выбрала одну, и столкнулась на пороге, с Колином.
— Что ты здесь хозяйничаешь? — глаза Колина сверкали гневом.
Прижавшись к притолоке, Саша, широко раскрытыми глазами, смотрела на мальчика. За время, прошедшее со дня ее приезда, ей так и не удалось с ним подружиться. Едва она начинала что-то говорить, он уезжал на своей коляске. Или звал Настю, чтобы помогла уехать.
— Книгу взяла почитать. — Саша улыбнулась.
— Ты много не воображай. Тебя взяли, чтобы почку мне пересадить, и костный мозг. — Колин, высоко поднял руку, с битой от гольфа, намереваясь ударить девочку.
Подбежала Настя, и увезла коляску. А Сашка не могла сойти с места. У нее онемели ноги. Что он сказал? Может быть, неправильно поняла?
— Что случилось? — Елена наклонилась к ее лицу.
Саша вздрогнула, отшатнулась от женщины. — Это правда? — глаза ребенка, наполнились слезами. Губы дрожали.
— Колин сказал, вы меня привезли, чтобы взять для него почку и костный мозг?
Женщина побледнела, потом скривила рот в улыбке.
— Ты его не так поняла. Он пошутил, чтобы надерзить тебе. Сама пойми, мальчик немного завидует твоему здоровью.
— Нет, это правда? Я ведь могу умереть?
— Забудь? Не стоит обращать внимание на больного ребенка. Иди к себе, и отдохни. А книги бери, какие хочешь. — она погладила Сашку по плечу. И девочка ощутила, как дрожит рука хозяйки.
Закрывшись в комнате, Саша, не переставала думать об услышанном. Колин сказал правду. У Елены лицо побледнело, и руки дрожат. Она ясно представила ужас ожидающей опасности. Возьмут почку. Как стану жить? А если еще покопаются в позвоночнике, могу умереть, или сяду в инвалидное кресло. Что делать? Отчаяние охватило девочку. Она металась по комнате, от стены к стене, ударяясь в сумерках об углы мебели, не чувствуя боли.
Скрипнула дверь. Настя щелкнула включателем.
— Сидишь в темноте. Пойдем ужинать.
— Не хочу. Скажите, спать легла. — она села на кровать, сжала ладони между коленей. Мысли снова и снова возвращались к страшной новости. Вот почему не хожу в школу. А может быть, действительно не так поняла? Пыталась успокоиться девочка.
Утром, спускаясь по лестнице, Саша услышала, как Елена Александровна, провожая мужа, тихо сказала.
— Поговори с врачом. Надо ускорить операцию. Она все знает.
Ноги девочки онемели, она вцепилась в перила, чтобы не скатиться со ступенек. Колин не соврал. Надо сделать вид, что я спокойна, и ни о чем не догадываюсь. За завтраком молча, ела омлет, запивая кофе.
— Ты сегодня бледненькая. Хорошо спала? — хозяйка положила руку на лоб девочки.
Сашка стерпела ласку, хотя очень хотелось укусить благодетельницу.
После завтрака, девочка сидела в комнате, на постели, обняв себя руками. Обида не давала покоя. Впервые со злостью и неприязнью, думала о родителях. Они виноваты. Из-за них, вещи увезли, квартиру отобрали. И умерли. Им все равно, как мы теперь будем жить с Вовкой. Вот, Настя нашла работу, деньги зарабатывает, пусть и в чужой стране. Зато содержит семью. Но мысли снова возвращались к страшной, услышанной правде. Надо сбежать отсюда, но как? Она подошла к окну. Крупные снежинки, обгоняя друг друга, кружились в воздухе. Густой снег успел запорошить дорожки, и деревья. Как быстро забелело. А ведь с утра еще было сухо. Совсем как у нас. На глаза девочки выступили слезы. Скоро Новый год. А я должна умереть, спасая этого противного Колина. Ей хотелось кричать от отчаяния, и она зажала рот ладонью.
Дверь тихо скрипнула.
— Сашенька, пойдем елку наряжать. — Настя щелкнула выключателем. — Почему свет не зажгла. Елена Александровна зовет.
Сашке идти не хотелось. Она села на кровать.
— Настя, а ты знаешь, для чего они меня привезли?
Домработница присела рядом.
— Они хотят забрать у меня почку и позвоночный мозг. Я умру, да? — глаза ребенка с надеждой смотрели на женщину, ожидая ответа.
Настя побледнела.
— Как же можно? Я ничего не слышала. Кто тебе сказал?
— Колин. А Елена Александровна говорит, пошутил.
— Ой, господи, конечно, пошутил. Как ты меня напугала. — Настя трижды перекрестилась.
— А вчера, я спускалась по лестнице и слышала, они говорили, надо ускорить операцию. Что мне делать? Я не хочу умирать.
Женщина погладила девочку по плечу.
— Пойдем, а я подумаю, как тебе помочь.
В центре зала, на подставке красовалась лесная красавица, упираясь макушкой в потолок.
— Повесить игрушки, и будет как в сказке. — Саша стояла завороженная. Такой елки дома никогда не было.
Елена Александровна улыбнулась.
— Игрушки мы повесим и без тебя, а ты возьми тряпку, и сотри пыль на стеллажах.
Вытирая книги, Александра, не переставала думать о своей проблеме. Протерла стеллажи в библиотеке, и открыла дверь в комнату мальчика. Небольшая вазочка на книжной полке на стене привлекла взгляд. Совсем как наша, вспомнила недорогую безделушку, тщательно оберегаемую матерью. Она взяла вазу.
— Дрянь, почему берешь мои вещи? — как гром прозвучал за спиной грозный голос.
Саша вздрогнула и выронила вазочку. Та жалобно звякнула, и разбилась на мелкие осколки.
— Что ты сделала, тварь! — Колин закричал, перемежая речь русскими и английскими словами, добавляя ругательства, которые Сашка не понимала. Вдруг она почувствовала удар по ноге, и закричала от дикой боли. Колин наносил удары палкой снова и снова.
На крики прибежала Елена Александровна.
— Мама, эта дрянь разбила вазу.
— Я только посмотреть хотела. Колин крикнул, я испугалась и выронила. У нас дома была похожая. Я не хотела. Простите!
Хозяйка ударила девочку по лицу. Сашка отлетела в сторону, больно стукнулась об угол головой. Тонкая струйка крови обожгла щеку. Елена подошла и ударила ногой в бок. Давно накопившееся раздражение прорвалось в женщине. Противная девчонка, мерзавка, называет нас русскими именами, плохо учит язык, здорова и бодра, а мой бедный мальчик прикован к инвалидной коляске. Удары не прекращались. Сашка застонала от дикой боли. Сквозь черный туман, перед глазами, она увидела над головой палку, и потеряла сознание.
— Что вы делаете? Убьете ребенка. — Настя оттолкнула хозяйку, наклонилась над девочкой.
— Она без сознания, надо вызвать врача.
— Никого вызывать не надо, сами разберемся. — Елена Александровна развернула кресло сына и вывезла из комнаты.
Женщина налила воды из графина в стакан, брызнула на побледневшее лицо девочки.
Сашка застонала, попыталась открыть глаза, но один залепленный сгустком крови, не открывался.
— Господи, что они с тобой сделали? За что?
— Я разбила вазу.
Приподняв Сашу, Настя увидела осколки, на которых та лежала.
— Из-за вазы человека убивать? Вот звери. Ты идти можешь?
— Не знаю. — Саша, вцепившись двумя руками в Настино плечо, встала на ноги.
— Я тебя к себе отведу. Вот так, еще шаг, еще, крепись, милая. — приговаривала женщина, ведя девочку по коридору.
— Ложись на мою кровать, а я себе раскладушку из кладовки принесу. Одну тебя не оставлю. Она сняла с ребенка платье.
— Ой, на тебе места живого нет. Все тело в синяках. Ты лежи, не вставай. Я сейчас приду.
В голове гудело, к горлу подкатывала тошнота. Саша коснулась подушки, и словно провалилась в сон, или бред. Перед глазами прыгали большие черные тени. Склонившееся над ней лицо мужчины напугало, и она закричала, боясь, новых ударов.
— Что с нами случилось?
— Упала с лестницы. — донесся до слуха девочки, голос Елены Александровны.
Она вздрогнула, откинула одеяло, приподнялась на постели. Рассказать правду седому человеку в очках с толстыми стеклами, но язык не слушался, и вместо слов, из ее рта, вырвался стон. А ведь если расскажу, не поверят, поняла Сашка, и откинулась на подушку, из глаз полились слезы.
— Все будет хорошо. — доктор ласково погладил ее руку. — Надо быть осторожной.
Впервые, за свои восемь лет жизни, Саша была прикована к постели болезнью. Правая рука, синяя от побоев, не слушалась хозяйку. Подниматься могла только на постели, прислонившись к подушкам. Настя заботилась, кормила с ложки.
Иногда, утром заходила Елена Александровна, присаживалась на стул возле кровати.
— Как ты себя чувствуешь? — задавала один и тот же вопрос.
Говорить не хотелось, и Александра отворачивалась лицом к стене.
— Ну, поправляйся, не буду тебе мешать. — завершался визит благодетельницы.
Однако, молодой организм быстро набирал силу. Сегодня, проснувшись, девочка впервые пошевелила рукой. Свесила ноги с кровати, надела тапочки, подошла к окну. Густой снег уже успел намести сугробы во дворе и на крышах соседних домов. Вот и зима. Улыбнулась Сашка. Как дома? Но здесь, все чужое. Нет, не как дома. Там по-другому. Там мама и папа. И вспомнив, что их уже нет, не смогла удержать слез, покатившихся по щекам. А Вовка, что делает Вовка? Неужели и его жизнь превратилась в ад, как моя? Вытирая жгучую влагу, ладонями беззвучно плакала.
— Ой, как хорошо, ты уже встала. — Настя, вошла с подносом, где аппетитно пахли сырники, и стоял большой бокал кофе с молоком.
— Думала, не оживешь. А дело молодое, вот и зажило. — наблюдая, с каким аппетитом, девочка ест, обрадованная выздоровлением ребенка, Настя не умолкала.
— Хозяева очень испугались. Федор Николаевич ругал жену. А еще я подслушала, папка твой живой, в тюрьме сидит. Они оформили, будто ты сирота, чтобы увезти, и про операцию, правда.
Наклонившись, над ухом девочки, она прошептала. — Сосед летчик, отвезет тебя в Москву, найдешь, детский дом. Только не говори никому.
— Правда! — Сашка поцеловала женщину в щеку. — Спасибо!
Дверь распахнулась. Елена Александровна, с улыбкой накрашенных губ, вошла в комнату.
— Ну, вот и поправилась, Слава Богу! Послезавтра Рождество, Великий Праздник.
Ощутив комок в горле, девочка не могла произнести ни слова, и только кивнула головой.
Едва захлопнулась за хозяйкой, дверь, Настя подмигнула Сашке.
— Завтра и улетишь. У него смена. Никто сразу и не хватится.
В небольшую спортивную сумку, подаренную Настей, Саша сложила старые платья. Обновки, купленные благодетелями, повесила на вешалку в шкаф. Ночью не могла заснуть. А если Настя обманула, или летчик не согласится? Заснула под утро. Снились мама, отец и Вовка. Мама жарила на кухне картошку с салом. Малыш играл в кроватке. Отец стоял у двери и улыбался. Она протянула руки и пошла к матери. Но мама, как облако, стала быстро отодвигаться и растворилась в воздухе. Сашка вскрикнула и проснулась.
Утром, отрезая, маленькие кусочки омлета, с трудом проглатывала. От волнения в горле стоял комок. Отводила глаза, боясь, вдруг догадаются о побеге. День тянулся ужасно долго. После ужина, Саша закрылась в комнате. Накинув теплый платок, стояла у окна, высматривая Настю, ушедшею к соседу. Наконец, знакомая фигура появилась на дорожке. Сашка приложила ладонь к груди. Казалось, удары сердца отдавались эхом. Но в доме стояла тишина. Все давно разошлись по своим комнатам.
— Давай быстрей. — Настя накинула на плечи девочки пальто. Сумка у тебя больно легкая.
— Я ничего не брала. Только, в чем приехала. Они не успели выкинуть.
— Ну, и правильно! Выйдем через черный ход.
Высокий, средних лет, мужчина, застегивал пуговицы на шинели.
— Машина уже разогревается. Прощайтесь.
Настя поцеловала девочку в щеку.
— Дай, Бог, тебе добраться до дома. Буду за тебя молиться.
Сдерживая слезы, Сашка прижалась к женщине.
— Никогда не забуду, что вы для меня сделали.
Летчик пошел к машине, Александра побежала следом. Только бы никто не увидел, и не погнался, молила девочка. Машина вырулила к воротам, выехала на шоссе, и понеслась по заснеженному асфальту.
На заднем сиденье, беглянка сжалась в комочек. На улице шел мокрый снег, мелькали заснеженные деревья вдоль дороги. В голове, словно молотки стучали. Только бы самолет улетел, а вдруг нелетная погода. А если хозяйка уже едет вслед. Догонят, вернут. И от сильного озноба, тело немело, стучали зубы то ли от холода, то ли от страха.
В аэропорту, мужчина усадил ее на лавочку.
— Никуда не уходи.
Поставив у ног сумку, Сашка не отводила взгляда от больших часов на противоположной стене. Тревога не покидала. А вдруг летчик забудет про меня, начальник не разрешит? И с ужасом осознала, лица летчика, не помнит. Если и он меня не запомнил? Обняв себя руками за плечи, она замерла. Глаза стали слипаться.
— Заснула? — летчик положил руку на ее плечо.
Длинный коридор, казалось, никогда не кончится. Мужчина остановился у широкой резиновой трубы, подтолкнул девочку вперед. Сашка шагнула и оказалась на борту просторного самолета.
— Садись! — подвел ее к креслу. — И никуда не вставай без моего разрешения.
Пристегнув ремень, она глубоко вздохнула. Убежала, убежала. Стучало в мозгу. Неужели, вырвалась из ада? Скорее бы взлететь. А вдруг они уже послали за мной. И сейчас войдут в самолет и заберут. Холодные мурашки пробегали по спине.
Но страхи сказались напрасными. Самолет заполнился пассажирами, никто не обращал на нее внимание. Машина затряслась, загудела, побежала по полосе, и через несколько минут взмыла в воздух.
Теперь не догонят, Не догонят. И дальше, все происходящее, словно во сне. Гул самолета, еда на подносе, поход в туалет. Разморенная теплом, свободой, заснула, поджав под себя ноги, накрывшись мягким пледом. Снилась, наполненная солнечным светом, квартира. Вовка, улыбающийся в кроватке. А потом, налитые злобой глаза женщины. Вздрогнув, очнулась. Мысли одна за другой менялись в уставшей голове. Какие злые американцы. А летчик? Он не злой. Значит и среди них есть добрые люди.
Самолет толкнулся шасси о бетонную полосу, и побежал по дорожке.
— Ну, вот ты и дома! — мужчина обнял девочку за плечи.
— Это Москва? — удивилась Саша, сойдя с трапа, и увидев надпись.
— Москва!
— Мне еще долго добираться.
Американец проводил до двери, с надписью «Милиция». Улыбнулся, махнул рукой, и пошел к зданию аэропорта.
С трудом толкнув тяжелую дверь, Сашка переступила порог.
Дежурный за стеклянной стойкой, не поднимая головы, перевернул страницу журнала.
— Тебе чего, девочка?
Никогда Сашка не думала, что звуки родной речи, доставят огромную радость. Крупные капли потекли по щекам.
— Что случилось? Ты откуда? — испугался парень.
Она плакала, вытирая ладошкой мокрые щеки.
— По-русски понимаешь?
Сашка кивнула.
В небольшом кабинете, седой майор распорядился принести горячего чаю и бутербродов.
— Поешь, потом расскажешь.
Девочка глотала куски хлеба с колбасой, не прожевывая, вместе со слезами.
Слушая рассказ путешественницы, начальник кусал губы, и сжимал кулаки. Наши дети, терпят в чужой стране побои, издевательства, а мы молчим. Нет, надо категорически запретить усыновление иностранцам.
— Как фамилия директора детского дома вашего городка?
— Нефедова.
После еды, Александра уронила голову на стол. Сквозь сон, слышала, как ее взяли на руки.
— Переночуешь у нас. Пока за тобой не приедут. Только не сбеги, а то ты, видать, бедовая девочка.
Постелили в пустой комнате, на маленьком диванчике, накрыли одеялом, и она почти тотчас уснула. Не слышала, как заходили люди, шепотом рассказывая о ее приключениях.
У Людмилы Алексеевны сжалось сердце, увидев на узком диване, свернувшуюся под пледом, несчастную путешественницу. Она коснулась плеча девочки.
— Людмила Алексеевна! — слезы хлынули из Сашкиных глаз.
— Все, все, успокойся. — обняла ее женщина. — Кончились твои невзгоды.
За окном вагона поезда, мелькали заснеженные деревья, белые, побеленные маленькие домики стрелочников. Сердце гулко стучало, в такт постукивания колес на стыках. Я дома, я дома. И все казалось лучше, чем там, в противной Америке. Деревья выше, снег белее. Не сразу до нее дошли слова директрисы.
— Твой папа жив. Его скоро выпустят из тюрьмы. И братика нашли. На Галину Георгиевну завели уголовное дело. Она многих детей, как и тебя, незаконно помогала усыновлять иностранцам.
— А мама? — надежда все еще жила в сердце ребенка.
— Мама, умерла в тот же день, когда вас увезли в детский дом. И папу и братика ты скоро увидишь.
В детском доме в зале стояла наряженная елка. Девочки окружили подружку, но Сашке не хотелось рассказывать, и она, молча, улыбалась. Ее сразу втянули в подготовку утренника. Показали нарядное платье.
— Ты споешь, или прочтешь стих. А где твой альбом? Там есть новые рисунки?
Саша охотно показала альбом, и зарисовки.
— Мне там и рисовать не хотелось. Чужое все.
Она радовалась, наступившим каникулам. После пережитого, не смогла бы учить уроки, сидеть за партой. И очень ждала встречи с отцом и Вовкой.
Долгожданный день настал.
— Сегодня пойдем в детский дом. — объявила после завтрака Людмила Алексеевна.
Перешагнув порог дома малютки, уже в коридоре, Александра увидела девушку, ведущую за ручку мальчика.
— Вовка, ты уже ходишь? Какой ты хороший. — взяв малыша на руки, целовала пухлые розовые щечки, не сдерживая, катящихся рекой слез.
— Ты его сможешь часто навещать. — улыбалась Людмила Алексеевна.
Свидания с отцом Сашка ждала и боялась. В автобусе, от волнения сводило ноги, и она терла под коленками, расстегнула замки на сапогах. Рисовала в мыслях встречу. Входит папа, красивый, с густой шевелюрой темных волос и улыбается. И она, прижавшись к нему, все расскажет. Как попала в Америку, как сбежала. Сидящая рядом Людмила Алексеевна изредка поглядывала на девочку и молчала.
И вот, наконец, приехали. Низкое помещение, с тусклой лампочкой, деревянные, затертые скамейки возле стен.
— Подождите. — милиционер хлопнул дверью. Она села на лавку, сжала ладони между колен. Скрипнула дверь, пахнуло холодом с улицы. Вошел мужчина в черной куртке. Серое лицо, с обвисшими щеками, заострившимся носом. Это папка? Сашка растерялась. Подойти, обнять? Но вдруг это чужой дядька.
— Доченька, Сашенька? — мужчина шагнул к скамейке, и Сашка узнала голос отца.
— Папочка! — прижалась к его груди, ощутив запах незнакомого табака.
— Я скоро выйду. — отец обнял дочку.
Она поняла, как ему тяжело, и рассказывать расхотелось.
— Я Вовку видела, он уже ходит, а про маму ты знаешь?
— Знаю, дочка. Моей вины в этом нет. — Николай тяжело вздохнул. Порадовать дочку он не мог. Свобода принесет новые испытания. Они сидели рядом и молчали. Прощаясь, обняла отца.
— Я тебя очень люблю, папочка!
Отец расцеловал щеки дочери.— Спасибо, дочка!
В автобусе, прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Людмила Алексеевна, сидящая рядом ничего не расспрашивала, и Сашка была рада, что можно молчать. Уже виднелись черные проталины на заснеженной земле. Воздух стал свежее, хотя еще и холодный. Снова шла весна. Прошел год, и сколько же изменилось, пронеслось, пробежало в ее детской жизни. Вспоминались страшные весенние дни, разрушившие их семью. Люди, безжалостно распорядившиеся судьбой матери, отца, да и ее детством. Она ощущала себя повзрослевшей лет на двадцать. Как раньше уже не будет, сознавала девочка. Не будет воскресных завтраков, походов в зоопарк, ничего не будет из прежней детской жизни. Предугадать развитие дальнейших событий, не могла, и даже боялась представить. Но, так хотелось верить и надеяться на лучшее.