Кто не любит цветы - декоративные, садовые, оранжерейные, полевые? Это такое живое чудо, такие оттенки, аромат, нежность, хрупкость, ранимость, россыпь чудес на земле. Как дорого, что они трепетные, настоящие. А еще мне по душе злаки. Букетик злаков в какой-нибудь из моих глиняных вазочек просто вдохновляет. Находясь на зеленых просторах лугов и в лесу, я всегда обращаю внимание и на злаки. О! Это полянка зубровки. А это мятлик. Какая сочная бекмания. А это султанчики тимофеевки. Как я радуюсь тому, что вспоминаю названия, иногда и по-латыни.
На третьем курсе биофака меня прикрепили к преподавательнице, которая изучала злаки. Я получила тему для курсовой, а затем и дипломной работы. Тема моих работ звучала для уральской девчонки непривычно: «Цветение и опыление дикорастущих злаков Украины». Это означало, что лето я проведу в экспедиции, увижу новые для меня края, узнаю много интересного и прикоснусь к тайнам природы. Это взволновало и обрадовало меня чрезвычайно.
Помимо личных вещей, пришлось взять с собой и необходимое для исследовательской работы: приборы, кое-какие реактивы, книги. И путешествие началось. Поезд домчал меня до Москвы, а оттуда я отправилась на Украину. Заповедник «Хомутовская степь» в Донецкой области должен был стать местом летней практики.
Ах, как здесь все отличалось от Урала. Белые хатки, подсолнухи и кукуруза, абрикосы, растущие на улице, как у нас тополя. Сады с вишнями и яблонями. Пасущиеся на гусиной мелкой травке куры и утки. Синее небо, тепло, яркая зелень. А степь? Стелющийся ковыль, яркие пятна пионов, нежные вкрапления льна, гнездовья птиц на земле, одиночные деревья шелковицы, множество других чудес.
Поселилась я у бабушки белоруски. В отдельной второй ее хатке, с пышной кроватью, застланной тканями кружевными, с вышивкой и множеством подушек. Платила ей за жилье и питание какие-то символические деньги. Кормила она так, что я потом всю жизнь вспоминала ее борщи из только что принесенных с огорода овощей. Вареники с вишнями и домашней сметаной, что-то ароматное с картофелем и тыквой. А про меня она часто говорила, всплескивая руками: «Яка ж ты гладкая»!
Объектом изучения оказался очень неказистый на вид злак под названием: змеевка. Невысокий, не отличающийся декоративной красотой, злак произрастал среди каменистых выступов, где любили обитать и змейки. Я обнаружила его популяцию на склоне увала возле балки. Момент цветения этого растения надо было описать по часам и минутам. В подробностях. Но…о! горе мне!!! Начинал зацветать он ночью и ближе к утру. Так что, вооружившись лупой, фонариком, будильником, блокнотом с ручкой и тулупом, я проводила свои научные изыскания.
Описание делалось примерно так: «В 3.30- начали раскрываться колосковые чешуйки. В 3.45 – цветковые. В 4.00 – удлинились тычиночные нити. Показались пыльники. В 4.30 – начало пыления». И так далее. Режим суток, поэтому, был ломаным.
В заповедник «Хомутовская степь» приезжали многие студенты-биологи и научные сотрудники из Донецка, Киева. Это были орнитологи, изучающие птиц, энтомологи, занимающиеся насекомыми, ботаники и др. Все мы знакомились, общались, собираясь вечерами в домике, живущего на территории заповедника, штатного орнитолога.
Однажды приключился такой казус. Степь есть степь. Простор до горизонта, редко когда деревце или кустик. А так – море из трав, ковыльные волны на ветру. Девушка-ботаник неважно себя чувствовала, но пошла в степь собирать гербарий. И вот посреди этого волнующегося «поля-моря» у нее прихватило живот. Оглядевшись, она заметила вдалеке приближающуюся группу научных сотрудников из Киева. А рядом ни кустика, все – как на ладони. Разве что скифская баба, покрытая ржавым лишайником. Они не редкость в степи. Там она и присела. Выхода не было – потому что.
Вечером в домике орнитолога переполох. Киевляне успокаивали впечатлительного молодого научного сотрудника, который носил очки, был рассеянным чудаком и очень чувствительным. Он писал стихи, «витал в облаках». Вот что он рассказал: «Я шел по степи, легкий ветерок, синее небо, ковыль. И вдруг передо мной – в далекой дымке – видение. Хрупкая девушка. Она, как бы плыла, потом остановилась, а потом так грациозно присела возле скифской бабы». Он был покорен, безоговорочно влюбился. Пытался ее разыскать.
А вот случай со мной. Я не только записывала хронологически моменты зацветания змеевки, а еще делала кое-какие измерения приборами. Так, был у меня психрометр Ассмана, который надо было держать на уровне соцветий, и записывать показания относительной влажности воздуха. Приборчик был эффектным, жужжал, привлекая любопытство тех, кто его видел. А тут в заповедник прибыла съемочная группа из Киева снимать фильм про степь. Они поселились в гостевом домике. У них был полный штат: директор фильма, режиссер, оператор, помощник режиссера и водитель. Конечно, мы познакомились, здоровались и общались. Наснимав достаточно видов степи, они попросили меня побыть «моделью». Я должны была спокойно стоять в своем ярком, летнем сарафане на фоне зеленой травы и, включив психрометр, внимательно всматриваться в его показания. Я согласилась. Но я не знала, что будет несколько дублей. Мне надоело стоять истуканом, и был добавлен всплеск руками, изображение изумление от показателей прибора, импровизирование «на всю катушку».
-Что это было? – спросил режиссер строго, - я же попросил стоять спокойно???
Я потупилась. Они не поняли и не оценили мое «актерское мастерство», порыв вдохновения.
Как-то вечером к моей хозяйке прибежала заполошная соседка, еще не старая, и запричитала, как «Трындычиха». Смысл ее слов, протараторенных на украинском языке, в переводе означал: «Люди добрые!!! Да что же это такое??? Был парень, как парень. А тут прибегает разгоряченный: «Мамо! Где утюг? Надо рубашку погладить! Что это за дивчина тут у вас поселилась, что сын на себя стал не похож»?!!
После ее ухода пожаловал и сам герой. Это был уже не мальчик, но еще и не юноша. А мне было 20 лет. Эдик облачился в рубаху «с петухами», в качестве подарка он нес подсолнух. Я получила приглашение на прогулку. Мы дошли до мостков местной речки, похожей на ручей. Эдик сначала держался степенно, а потом маска скованности у него прошла. У нас установились хорошие, дружеские отношения. Он подрабатывал егерем, а когда был свободен – помогал мне. Именно ему, этому мальчику, я обязана восторгом знакомства с лошадьми. Он привел для меня более смирную «Галку», сам же он ездил на быстром коне. И первые уроки верховой езды я получила от него. Сначала шагом, потом рысью, а там уж и галопом неслась я по бескрайней степи, испытывая небывалое счастье, свободу, и степь открывалась мне по-особому.
Все вместе: студенты из Донецка, научные сотрудники из Киева, киношники, работники заповедника и я, одной дружной семьей, ездили пару раз на море на служебном автобусе киношников. Азовское море было не похожим на другие, виденные мной моря. Было оно не глубоким, не ярким, спокойным, без скалистых берегов. Просто желтоватый песок переходил в бледноватую воду. Но после степи без речек, окунуться в свежие волны было приятно. Правда, Эдик водил меня на «ставок», и очень удивлялся, как это я не знаю, что это такое? Я не знала. Мы долго и извилисто шли, а потом я увидела прямоугольный, явно рукотворного происхождения водоем с глинистой мутной водой. Воспользоваться таким «бассейном» я отказалась наотрез.
Запомнила я на всю жизнь запахи летней Украины. Зонтики укропа в огороде на плодородной земле были крупными, пахучими. Цветы тоже дурманили ароматами. Вишни и абрикосы в каждом саду возле хаток. А заброшенные сады? А воздух, напоенный степными травами? А черные ночи с россыпью звезд?
Приезжали и новые изыскатели. Так, появился ученый из Киева, создатель музея, который засушивал растения в песке, благодаря чему они сохраняли свои оттенки. Петр Емельянович был уже не так молод на взгляд двадцатилетних: интеллигентный, сдержанный, учтивый. В моем рабочем блокноте, среди сплошных научных записей, сохранился лирический отрывок, посвященный ему: «Жалко мне Петю сегодня. В степь вынесли стол. Киношники хотят снять его «музей». Сутуловатый, милый, в белоснежной рубашке, он оживлен, бегает, приносит все новые и новые экспонаты.
-Хочу, чтоб поярче было, - смущаясь, говорит он.
Помощник режиссера Наташа о чем-то спросила его, и тут же отвернулась, переключившись на другие дела. А он продолжал говорить, воодушевился, он так любил то, чем занимался. Ну не могу я на это смотреть! Петя. Бегает, как мальчик; бегом, бегом, а равнодушные киношники делают любезные и заинтересованные лица»…
Мне он подарил красочную книжечку о своей работе, которую надписал так: «Мечтательнице Ирине от одного из создателей музея».
Побывала я и в Донецке. Не имея никакого представления, полагая, что шахтерский город должен быть пыльным и невыразительным, я была просто обескуражена и потрясена открывшейся мне красотой. Так много роз я не видела никогда. Фонтаны. Много зелени. Чистота. Красивые здания. Парки. Пруды. Современный, любовно ухоженный город.
Сказочное лето закончилось, и я вернулась в Пермь, чтобы осенью продолжить учебу в университете. Была написана курсовая работа по итогам украинских исследований. Я переписывалась с вновь обретенными друзьями обычными почтовыми письмами, ведь это были семидесятые годы. После защиты диплома, пропустив выпускной вечер, перед поездкой во Владивосток, куда я получила направление на работу по распределению, я предприняла самостоятельную, новую поездку на Украину. Побывав в Киеве и Донецке, посетив вновь заповедник «Хомутовская степь», я поняла очень простую истину: «Ничего в жизни не повторяется. В одну реку дважды не войти». Все изменилось. Ох, как прав поэт, сказавший: «И сам, покорный общему закону, переменился я»…
(Публикация в журнале "Зарубежные задворки").
Фото из интернета.