Плохая дочь

Алекс Мильштейн
«Натуля, подойди, пожалуйста!» – Наташа едва уловила зов матери сквозь громкое  шварканье подсолнечного масла. 
– Сейчас! – крикнула она, одной рукой вываливая нарезанную картошку на сковородку, а другой – убавляя температуру в духовке.
– Наташа, ты разве не слышишь меня? – вновь раздался на этот раз требовательный голос матери.

Переход с «Натули» на «Наташа» означал, что Клавдия Андреевна начала проявлять нетерпение. Дочь прекрасно знала все оттенки своего имени в зависимости от настроения матери. Далее могло последовать «Наталия» – явный признак раздражения  и, наконец, безликое «Ты», свидетельствующее о злости. Хотя на кухне дел было по горло, Наташа убавила огонь в кухонном мартене (так она называла газовую плиту) и вытерла пот со лба – если протянуть до  «Наталии», мать может заявить, что подскочило давление, и, чего доброго, придется вызывать скорую.

Никто бы не рискнул назвать 82-летнюю Клавдию Андреевну старухой. На редкость стройная пожилая дама в нарядном платье с чуть заметными морщинами на хорошо припудренном еще сохранившем следы былой красоты лице сидела в кресле у торшера и сосредоточено смотрела в журнал.

– Чем ты  там занимаешься, Наташа? – спросила она, глядя на дочь поверх очков.
– Ужин готовлю.
– Ну, хорошо. Назови-ка, пожалуйста, горную систему в Северной и Южной Америке.
– Я не помню, мама.
– О, Господи! Взгляни тогда в интернете. Это ключевое слово в последнем блоке кроссворда. Если его отгадать, станут известны начальные буквы еще трех слов.

Наташа включила компьютер. Клавдия Андреевна регулярно разгадывала кроссворды, но отнюдь не из-за пристрастия к этому занятию, а для тренировки памяти, и любила, когда дочь составляла ей компанию.

– Кордильеры, – наконец отыскала Наташа нужные горы в Америке.
– Да, подходит, – удовлетворенно кивнула головой Клавдия Андреевна. – Спасибо, Натуля.

Сели ужинать.
– Ты разве не отваривала картошку, перед тем как жарить? – недовольно спросила Клавдия Андреевна.
– Нет, – виновато созналась дочь.
 
– Неужели забыла, что мне нравится картошка, приготовленная  именно таким способом.
– Извини мама,  я готовила ужин в спешке.

– По гостям, наверное, после работы разгуливала – вот и спешка, – проворчала мать, очень болезненно относившаяся к задержкам и отлучкам дочери.
– Не по гостям, а по магазинам – продукты закупала.

– Продукты – можно подумать я ничего не покупаю!
– Ты ходишь только за хлебом, иногда за молоком, все остальное  на целую неделю вперед, не утруждая тебя, покупаю я.  Вот и сегодня еле приволокла две неподъемные сумки.

– Как ты можешь такое говорить – ведь врач запретил мне носить более пяти килограмм зараз! – обиженно воскликнула  мать, и Наташа замолкла.
 
После ужина Клавдия Андреевна принялась добивать кроссворд. Наташа включила телевизор. На спортивном канале показывали чемпионат Европы по художественной гимнастике, которой она занималась в юности. Но посмотреть соревнование не удалось. Через десять минут Клавдия Андреевна отложила журнал и сказала:

– Что ты смотришь? Переключай на 1-ю программу – там уже началось мое любимое ток-шоу.

Наташа безропотно отдала пульт и отправилась на кухню мыть посуду.

Жизнь потеряла для Наташи интерес и превратилась в сплошную череду обязанностей, не когда  умер  муж, а одиннадцатью годами раньше – когда она взяла к себе мать. Детство Наташа провела в Приднестровье, в Бендерах, где отец служил по хозяйственной части в окружном госпитале. Она рано окунулась в  самостоятельную жизнь – в третьем классе. Именно тогда Клавдия Андреевна вздумала получить второе высшее образование и поступила на заочное отделение одного из одесских институтов. Пошли контрольные, курсовые, зачеты, экзамены – времени на ребенка катастрофически не хватало. Скоро Наташа волей-неволей в ущерб детским играм выучилась следить за домом и неплохо готовить.
 
Эмоциональная Клавдия Андреевна относилась к дочери неровно. Находясь в приподнятом настроении, зацеловывала и задаривала подарками, но будучи не в духе – отчитывала и попрекала. Главный упрек состоял в том, что роды были очень тяжелыми, с кесаревым сечением, что врачи с трудом спасли ее висевшую на волоске жизнь и что теперь ей больше нельзя рожать, а она так хотела второго ребенка – сына. Слабовольный отец при подобных разговорах помалкивал, но, оставаясь с дочерью вдвоем, говорил «Ты не обращай внимания – это у мамы все от нервов». Как бы там ни было, постоянные упреки подспудно привили у Наташи чувство вины пред матерью, а та, ощущая внутреннее смирение дочери, продолжала давить – дескать, ты всем, включая жизнь, обязана мне. 
 
Клавдия Андреевна получила второй диплом экономиста, но работать по новой специальности не стала, более того – вообще бросила работу. Причина? – состояние здоровья. Каких только болезней у нее сразу не обнаружилось: гипертония, стенокардия, артроз, глаукома и, конечно, по линии гинекологии.  Чем они вызваны? – тяжелыми родами. Кто виноват? – разумеется, дочь.  Больная стала регулярно посещать врачей и строго выполнять их предписания. Нельзя наклоняться и поднимать более пяти килограмм – ни за что не наклонится и не поднимет! Окончательно погрузившись в собственные болезни, Клавдия Андреевна сдавала анализы, делала ЭКГ, ходила на физиопроцедуры, ездила в санатории – но хвори не отпускали.
 
Наташа окончила школу и поступила в московский вуз. Вдали от родительского дома она словно расправила крылья – никто не давил и не попрекал. На четвертом курсе вышла замуж и перед самой защитой дипломной работы родила дочку. Вскоре муж получил двухкомнатную квартиру. Казалось бы, живи и радуйся, но вдруг развалился Советский Союз, и в Приднестровье вспыхнул военный конфликт. Наиболее ожесточенные бои разгорелись в Бендерах. Наташа, бросив все дела, поехала в родной город и забрала мать в Москву – отца к тому времени уже не было в живых.

Клавдия Андреевна не спешила возвращаться в нестабильную и разоренную войной самопровозглашенную Приднестровскую республику, хотя у нее там оставалась  квартира. Наташа не возражала – если маме нравится, пусть живет с ними. И мама стала жить. Разместилась в комнате внучки Гали, которой пришлось спать на кухне.  Девчонка от такой житухи выскочила замуж в неполные восемнадцать лет – лишь бы уйти из дома.

И вообще с переездом Клавдии Андреевны отношения Наташи с дочкой ухудшились – особенно когда она стала бабушкой. Галя обижалась, что та мало внимания уделяет внуку. Наташа была бы рада брать Андрейку к себе, но у матери от детского крика и беготни начиналась головная боль. Нельзя сказать, что Клавдия Андреевна не любила правнука, но любила на расстоянии. При коротких встречах обожала сюсюкать «Ах, ты мой миленький, ах, ты мой ненаглядный!». Иногда покупала малышу всякую вкуснятину, но много не давала, пугая «Хватит,  Андрейка,  больше нельзя, не то животик заболит», – и сама с аппетитом доедала оставшееся. Зятя Клавдия Андреевна не жаловала и старалась не контактировать, да он скоро и погиб в автокатастрофе.

Как ни странно, в Москве Клавдия Андреевна, по-прежнему жалуясь на болезни,  практически перестала ходить по врачам. Это обстоятельство объясняла тем, что органически не переносит  битком набитый столичный транспорт – в Бендерах поликлиника была в двух шагах от дома.
 
Покинув родные места, Клавдия Андреевна так и не завела  новых знакомых и жила спокойной размеренной жизнью: завтрак, утренний моцион в ближайшем сквере с заходом в магазин за хлебом, обед, послеобеденный сон, чтение, кроссворды, телевизор, ужин и вечернее общение с дочерью, выливающееся в сплошные нравоучения. Абсолютно убежденная в собственной правоте, она больше всего любила учить и кокетничать возрастом.
 
– Вот доживешь до моих лет – узнаешь, что такое старость и какого быть больной, – обычно заводила она заезженную пластинку.
– Мама, – отвечала Наташа, –  между прочим, почти все твои болезни  у меня появились на 5-6 лет раньше.
– Это потому, что ты наплевательски относишься к здоровью! Зачем перенапрягаешься и берешь на дом сверхурочную работу?
– Жизнь дорожает с каждым днем, а у меня не такой уж большой оклад.
– А деньги, которые приходят из Бендер за  квартиру – ведь я их целиком отдаю тебе.
 
Небольшие деньги из Приднестровья действительно приходили. Правда, когда очередные квартиранты съезжали, наступал перерыв – пока единственная оставшаяся в Бендерах родственница, внучатая племянница Клавдии Андреевны  Вера, не находила новых постояльцев.
 
Наташа потеряла сознание прямо на работе. Сослуживцы вызвали скорую, и ее отвезли в больницу. Придя в себя, она первым делом позвонила домой:
– Мама, я угодила в больницу, но ты не переживай – все обойдется.
Клавдия Андреевна долго сопела в трубку и, наконец, задала вопрос, который чуть было вновь не поверг в обморок:
– А кто будет стирать? Накопилась куча белья!

Наташа провалялась в больнице три недели. Мать ни разу не навестила ее, более того: однажды в телефонном разговоре неожиданно выдала: а ты точно в клинике – не на курорт ли случайно укатила? Наташа расплакалась.

Возвращаясь домой после выписки из больницы, Наташа в дверях столкнулась с матерью, собравшейся на утренний моцион. Клавдия Андреевна сухо поздоровалась и направилась к лифту – явно обижалась.

– Как ты справлялась без меня, мама? – спросила Наташа, когда Клавдия Андреевна вернулась с прогулки.
– Чужие люди помогали, – язвительно ответила мать.
– Кто?
– Вера приезжала – я ей позвонила.

Клавдия Андреевна умерла, как и жила, легко – ночью во сне. Сильнее горечи утраты Наташа испытывала щемящую грусть – грусть, что закончился очередной этап жизни, и кто знает, сколько еще их осталось. Через полгода перестали приходить деньги за сдаваемую квартиру. Наташа позвонила в Бендеры.
   
– Денег больше не будет – квартира теперь моя, – заявила Вера.
– Как это твоя!? – изумилась Наташа.
– Клавдия Андреевна отписала ее мне по завещанию.
– Почему!?
– Сказала, что ты плохая дочь, потому что бросила больную мать, а сама умотала на курорт.

– Ах, мама-мама, Бог тебе судья, – кладя телефонную трубку, вздохнула Наташа и на следующий день отправилась в церковь ставить свечку за упокой души…