С тех пор, как я осчастливил своим присутствием один небольшой городишко в Германии, одна напасть не дает мне покоя. Местные старушки, все как одна, пригожие, опрятные, прямо хоть под венец, не дают мне прохода, обожая беседовать со мной. Хотя внешность у меня самая заурядная, как, скажем, у Наполеона.
Я живое подтверждение тому, что роскошь человеческого общения ничем не заменишь: ни комфортом, ни богатством, ни общением с животными.
Разве домашняя собака в состоянии заменить меня? Даже если она будет сидеть на «социале», читать газеты и вести изнурительные бои с домочадцами из-за телевизионных программ?!
Здешние старушки, пресыщенные всеми благами, вылавливают меня всюду: стою ли я в очереди, еду ли в автобусе или, расслабившись, отдыхаю в парке. В момент, если они что-то изрекают, синхронно двигая вставными челюстями, я похож на австралийского аборигена, который впервые увидел унитаз. Хотя не удивлюсь, если полностью понимают себя только они сами.
В этих случаях я прибегаю к испытанному методу Эллочки-людоедки, арсенал которой насчитывал целых тридцать слов. Она бы умерла от зависти, если бы узнала, что я общаюсь с помощью пяти простых немецких слов: да, нет, пожалуй, вы правы. Надо только правильно угадать тему разговора.
Сижу, однажды, на лавочке у городского фонтана, любуюсь видом города.
- Сегодня прекрасная погода, не правда ли? – присаживается рядом старушонка с серебристым пушком на голове. Точно таким же как на её пуделе. У её колен блаженно замирает элегантная трость красного дерева.
- Вы правы, - киваю я головой.
- Вы знаете, позавчера умерла ваша соседка, фрау Мюллер! -печально вздыхает она.
- Пожалуй, - скорбно отвечаю я, удивляясь откуда она меня знает.
Вероятно, живёт в моём доме. Но припомнить её я не мог. Все мои соседи, как на подбор, какие-то тихие, невзрачные и незаметные. Ни кулачных боёв на лестничных площадках, ни пьяных скандалов, ни визга пилорамы на балконах! И не запомнишь толком, кто есть кто.
Немудрено, что я даже не подозревал о существовании фрау Мюллер. Я знал, что происходит в Ираке, но не ведал, что творится в соседней квартире.
Это у нас, там, к почившему приходили толпы родственников и наследников со скрытым блеском в глазах, а усопшего хоронили по главной улице и непременно с оркестром. Чем солиднее был покойник, тем больше траурных кругов совершала похоронная процессия. А тут всё делалось шито-крыто и по сокращённой программе.
- А эта ужасная пенсионная реформа! – сокрушённо качает головой старушка.
- Да, - сочуственно киваю я.
- Вы не видели моего пуделя? – спохватывается она.
- Нет, - пожимаю я плечами.
Я его хорошо понимаю. Разговорчивость старушки раздражает не только меня.
После этого следует душераздирающий монолог со слезами и заламыванием рук. Разумеется, не мне. Он длился ровно полчаса. Я специально засекал. Хотя ничего не понимал, но седьмым чувством угадал, какой пудель неблагодарный.
- Вы правы, - говорю я, понимающе разводя руками.
Сразу понятно, мол, сколько волка ни корми, а он всё-равно в лес смотрит. А пудель его ближайший родственник, только изрядно измельчал и стал кучерявым из-за постоянных стрессов. Вот к чему приводит общение с человеком!
Дальше следует гневная тирада, из которой я делаю вывод, что старушка этого пуделя из под земли достанет, даже если ей придётся пробурить тростью скважину.
- Да, - соглашаюсь я робко, - пожалуй, вы правы.
Она прощается и решительно направляется к зарослям, за которыми скрылся вероломный пудель. Ясно, что сейчас она готова завалить даже тигра, если бы он осмелился ей помешать.
А я подумал, что пуделю, конечно, до меня далеко, но у него есть известное преимущество: на вопросы он может не отвечать.