На краю села - дом пятистенок. Крыша коньком под железом и окна в резных узорах-наличниках. Широкий двор с постройками. От угла дома забор повален. Тесовые ворота с выкопанными из земли столбами лежат на траве поодаль. На них с сожалением смотрит Дмитрий Петрович, чешет облысевший затылок и, как будто с просьбой-мольбой в глазах, поднимает лицо к озарённой утренним солнцем синеве неба.
- К вечеру приеду! - послышался из сеней громкий голос зятя. Длинный и суетливый он выскочил на ступеньки, с размаху хлопнул дверью, побежал на дорогу, где стояла его красная «Нива».
- Как они тебя колотят, - Дмитрий Петрович погладил ладно сбитую из толстых досок входную дверь. В доме он, в большой комнате, уселся рядом с женой на диване.
- Он когда железные ворота привезёт? Калитку как снял, две недели прошло!
- Хвалился, через недельку, - вздохнула супруга. Раздались шаги, и в комнату вбежал, лёгок на помине, зять:
- Сигареты, блин, забыл, - схватив со стола пачку, скрылся за дверью, сильно хлопнув ею.
- Что же они так двери колотят! - возмутился Дмитрий Петрович.
- Ты чего, дед, бубнишь с утра? Не с той ноги встал? - Карие глаза на морщинистом лице супруги потеплели. - Сегодня праздник ведь большой церковный. Может, тебе стопочку налить. Давно уж ты не выпивал.
- Стопочку, это, можно, - Дмитрий Петрович потёр руки перед собой.
Закусив, он вернулся в комнату, подсел к жене на тот же диван. Охотно заговорил бодрым голосом:
- Дверь, её ведь тоже беречь надо!
В комнату, легко ступая, вошла дочь с растрёпанными волосами, в халате, - только из постели.
- Я же просила разбудить пораньше, мама! - она недовольно скривила молодое румяное лицо и сердито захлопнула за собой дверь.
- Вот! - отец ткнул пальцем ей в след. - Они спят без задних ног, а дверь виновата! А ведь она прикрывает наше жилище, нас оберегает. Одеялом-то мы прикрываемся, когда спим. Пальто застёгиваем, чтобы одеться. Так же и дверь нас прикрывает.
Вбежала дочь, причёсанная, в нарядном платье. Схватила сумочку и исчезла, как будто со злостью, прихлопнув дверь.
- Колоти её, колоти, - ухмыльнулся Дмитрий Петрович. - Сколько я дверей переделал? Всяких разных! По молодости ещё в конторе двери делал. Кожей обивал их. Директор совхозный, увидел, - за мной послал.
Деда перебил появившийся в майке и трусах восьмилетний внук Валерка. Протирая глаза, он визгливым голосом попросил:
- Баба, чего поесть?
- Каша на столе с молоком, - бабушка, надвинув на нос очки, уставилась на внука.
- Не буду кашу, - заголосил Валерка и убежал, захлопнув дверь.
- И этот туда же - дверью стучит, - с досадой стукнул по коленке дед. - Так вот директор этот говорит мне, чтоб сделал я дверь в его кабинет. Материал дал, помощников, - всё как полагается. Потрудились на славу. Ну и дверь получилась! Взад-вперёд директор возле неё ходил. Больно понравилась!
- Баб, чего поесть? - В проёме двери, всё так же протирая глаза, стоял внук.
- Каша с молоком, тебе сказали, - прикрикнул на него дед.
- Не буду кашу, - заголосил внук и, разозлившись, ещё сильней хлопнул дверью.
- Я тебе по заднице надаю, - пообещал дед и продолжал рассказывать, придвинувшись к супруге, которая, с сожалением качая головой, давала понять, что много раз слышала эту историю.
- Корреспондент из газеты приезжал. Возле кабинета у двери меня сфотографировал. Статейку в газету написал. «Столяр» - называлась. С моей фоткой. Мужики в посёлке прочитали и магарыч затребовали. Долго потом знаменитостью называли. А погуляли мы тогда на славу!
- Погуляли! - согласно кивнула жена, - на весь посёлок разговоров было.
- Баба, чего поесть? - разозлившийся Валерка стоял насупившись.
- Пойдём, накормлю, - добродушно улыбаясь, бабушка поднялась с дивана.
- Кашу не буду, - твердил, направляясь за ней Валерка, и привычно захлопнул дверь.
Что-то подтолкнуло Дмитрия Петровича и взбунтовало сознание. Вызвало желание настоять на своём, не мириться с привычным для всех. Прихватив в кладовке увесистый гвоздодёр, он поддел им дверь и снял с петель. Удерживая её за дверные ручки, потащил к выходу.
- Ты что, старый, надумал? - окликнула из кухни жена.
- А-а, - отмахнулся Дмитрий Петрович. Он выволок дверь из дома. Нетерпеливо огляделся, в праведном, как ему показалось, порыве, крепче вцепился в свою ношу и направился со двора.
- Тебе, Петрович, калитка, поди, не нужна, - смотрю у забора валяется, - на дорогу вышла соседка Антонина, невысокая старушка с седыми волосами и в жёлтом ситцевом платье, - а то я бы забрала, у меня ворота никудышные совсем.
- Забирай, - не раздумывая, обрадовал её Дмитрий Петрович.
- Так я счас на колышке и увезу, а ты кудай-то дверь тащишь? Тяжело, поди!
На перекрёстке знакомый мужик - Архипыч, лысый и пузатый, и как всегда в расстёгнутой до штанов рубахе, потряс авоськой в руке и моргнул зелёными навыкате глазами:
- Похмеляться будешь?
Выпив, Дмитрий Петрович волоком потащил дверь в проулок, вдоль заборов. Тяжело дыша, остановился за огородами, где начинался спуск к реке. Жаркое солнце взбиралось в небо. Внизу травяное раздолье стелилось по берегам неширокой реки. Дмитрий Петрович вгляделся вдаль, где, петляя в зелёных берегах, исчезала река и как будто в эту даль унеслись и негодование, и справедливая злость его. Упрямства и сил, словно поубавилось. Он улёгся на дверь, что лежала в траве, забываясь во сне, погружаясь в тишину и покой.
Проснулся он дома в своей кровати. Непонятная тяжесть сковала тело.
- Температура, у тебя высокая, - подсела к кровати жена, - догулялся!
- А как я домой пришёл?
- На той колышке, на которой Антонина ворота уволокла, на ней тебя и привезли.
- А дверь где?
- Это которую ты упёр? - ехидно усмехнулась супруга. - Кто ж её знает. Ты на траве лежал - вот и простудился. Хоть и лето, а земля, она, тепло забирает. Сейчас чайку тебе с мёдом принесу.
Не прошла и неделя, а Дмитрий Петрович на ногах. Отступила простуда. Из-под навеса у сарая достал он давно приготовленные доски. Смахивая пот со лба, строгал и подгонял их. Взмокла рубашка на спине. Желанная работа, любимое дело! Удовлетворение и радостная усталость! Он взялся сделать дверь и навесить её в доме, взамен потерянной.
- Пусть только попробуют ей хлопать, - ворчал Дмитрий Петрович. Он выходил из мастерской на воздух и задирал голову к верху. В синеве небесной, словно ему одному, улыбалось лучезарное солнце.