После жаркого и сонного августа пришло писмьо о срочном выезде в столицу. Нила дочерна загорела на своих грядках. Но тут вошла в другой режим, сделала свеженькую стрижку и выгладила коричневый костюмчик, самый нарядный из летних одежд. Короткие волосы открыли не загоревшую полосу лба и шейки – увидев это, смутилась Нила. Но самоедством было заниматься уже некогда, пора было большую сумку на колесах купить, потому что в этих срочных выездах надо было набирать пачку альманахов и везти домой. В руках такое не унесешь!
Около рынка, где она взяла сумку на колесах, ей вдруг загородили дорогу, вырвали из рук сумку и дальше поехали.
-А! - вскрикнула Нила и побежала за вором.
Вор обернулся и улыбнулся ей печально. Это был Силок, полностью Силантий из компании бард-фестиваля.
- Ты зачем мою сумку крадешь? – весело засмеялась Нила. - Она же дешевая!
- А зачем ты идешь, не здороваешься.
- Так я не вижу сослепу.
- Своих надо видеть, - погрози ей Силок, отдавая сумку.- Уху нашу ела у костра?
- Ела. Тогда еще девушка подошла, в шали? Понравилась тебе.
-Дааа. – протянул Силок, скребя затылок. – Она и посейчас мне нравится. Только она уехала.
-Куда?
- В Турцию. Нашему сыну уже три года.
-Так вы поженились? Класс.
-Тихо ты. Она же меня бросила.
-Ой, Слантий…Это ужасно. Ка же ты будешь целый месяц?
-Она…- Силок оглянулся, одернул клетчатую просторную рубаху, которая на худом теле пузырем надувалась. Сощурил синие глаза. – Она не вернется, осталась там. Уже год как. Она знает турецкий язык...
- Силантий, - она задохнулась от сочувствия, не знала даже, что сказать. – Как будешь жить-то? У тебя пуговки неправильно.
И стала торопливо перестегивать пуговки на чужой рубахе, забыв, что это неприлично, и люди могут подумать.
- Не знаю…. – Силок погладил Нилу по плечу и ушел, ведя за собой старенький велосипед. И велосипед дрожал и подпрыгивал на кочках, поэтому Силка было жаль вдвойне. Нила широко раскрыла глаза.
Еще шире она их раскрыла, когда вышла в шесть утра на столичный перрон под бисерной сетью холоднеющего дождя. Наглаживалась она, прическу делала.
Нила твердым шагом, гремя новой сумкой на колесах, двинулась в зал ожидания, потому что надо было ждать открытия метро. А заодно прочитать работы лауреатов, Должна же она как член общественного совета высказать мнение по текстам участников. Она села читать…
А сквозь печатные листы проступало лицо Отрады, которая начала этот конкурс десять лет назад.
Сыну Отрады Ивену было пятнадцать, когда он написал письмо Солженицыну. У них завязалась переписка, ка к у равных друг другу собеседников. Ивен отослал эссе о русском характере – и получил в ответ откровение настоящего писателя: ««Если в нации иссякли духовные силы – никакое наилучшее государственное устройство не спасёт её от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всевозможных свобод – на первое место всё равно выйдет свобода бессовесности... Но я никогда не сомневался, что правда вернётся к моему народу. Я верю в наше раскаяние, в наше душевное очищение, в национальное возрождение России».
В девятнадцать мальчик уже написал гору статей и еще больше стихов. Уход из жизни его любимого поэта Бродского обжег сердце и как вопль души написалась поэма-посвящение. Тогда же пошел работать санитаром и мечтал о своей рок-группе. Что за человек ненасытный. Потом вдруг бросил писать! Когда все так явно разгоралось. Загадка.
В ясный августовсий день он утонул на озере. Никто не понял, - как, почему. Он отлично плавал! Говорили – это ответ на стремление оборвать свой голос. И тогда Отрада, оглушенная болью потери, поняла - не может просто сидеть и рыдать. Она создала конкурс, запустила все машину сбора участников, издала книгу, которая рассказывала людям про Ивена. А Нила, конечно, же, все бросила и стал ей помогать! За десять лет конкурса открыли столько новых талантов, что ух. Нила боготворила эту женщину. А вот ее мужа, известного журналиста, как-то побивалась. Это был молчаливый мрачный человек, он ни на кого не смотрел и ни с кем не разговаривал. Лысый, краснолицый, он гордо сидел в кожаном углу в своей светлой дорогой одежде. Медийная фигура. Нила пыталась с ним заговорить, а он стал язвить.
Когда Отрада Олеговна повезла участников на могилу Пастернака, медийный журналист был уже пьян. Отрада Олеговна сердилась. «Радик, мы же с тобой договорились. – Отстань, не нужно было все это затевать». Что это? Конкурс? Но это же прекрасно, думала Нила, сидя с ними рядом в электричке. Она тогда еще не знала, какой ценой им все это далось! Искать участников, деньги на альманах, снимать залы для награждения… На могиле Пастернака новые поэты торжественно читали стихи о мертвых. И только один не читал, стоял как чужой. «А ты что же? – Я играл с ним в рок-группе. Могу прочесть только Ивена. – Давай.
Тогда он не прочел, а выдавил из себя несколько строк, фрагмент.
«Я осквернитель жен,
Полей и сел, всего.
Как только звук рожден -
Я умертвил его.
Мне это крови знак,
И надписать над ним
Плиту - скорей никак,
Чем именем моим».
При этом мальчик, состоявший в переписке с Солженицыным в свои пятнадцать, продолжал болеть в сердце матери, несмотря ни на какие речи. Это Нила поняла из переписки с Отрадой. И чем больше он болел, тем упорнее Отрада боролась за этот конкурс. Сама того не ведая, она выращивала не только память и но и сопутствующую муку. Казалось ей - Ивен жив, он где-то здесь, в городе. Нила однажды прочитала в альманахе дневники редактора.. . Как в общем проходил конкурс и как бросали Отраду сторонники, как иные работали в горячке днями и ночами, а иные просто требовали денег.
Нила это прочла и замерла. "Отрада Олеговна, бросьте этот конкурс, вы сляжете в больницу. - Как? - удивилась Отрада. - И ты тоже меня бросишь? Ты тоже хочешь отнять у меня память о моей радости, о ребенке? Ведь каждый тур для меня праздник со слезами на глазах. Но праздник, понимаешь? Не отнимай».
Нет, Нила этого не хотела. Нила вообще была такой простодушной и так быстро ловилась на человеческий фактор.
В Центр культуры, где собирались под знаком конкурса, Нила прибрела по щиколотку в воде. Столица свирепо заливала ее дождем с ветром. Переходить любую дорогу пришлось вброд. Хорошо хоть сумка на колесах была пустая, а то ведь набралось бы в нее воды. В Нилиных лодочках хлюпали лужи, костюмчик промок, как мятая листва, да и сама мерзла. А когда появилась в том центре Отрада, они обнялись.
-Ты здесь! - в голос молвили.
И наверно, это было все ради чего пришлось ехать эту длинную дорогу. Нет Нила с свой доклад честно оттарабанила и вызвала как всегда, большое оживление в публике.
Потому что все говорили прилично, а Нила Волина о приличиях просто забывала. «Ребята,а ведь вы поддались на провокаию имени! Пушкин – полная провокация. Он взят за основу как пример из классики и вы давай его хвались. И очень даже академически. А маза была гораздо шире – «Возможна ли классика сейчас?» Да конечно, речь не о Пшкине, а о новых всходах. А я как раз знаю такие примеры! Среди работ мне попался озорной текст про Зелибабу на фоне классики. Полная дурь! Н классика проиграла рядом с ней. Самостоятельность мышления. Понимаете?»
Зал радостно засмеялся. Засмеялась даже Отрада, держа в руке диплом для девочки-озорницы.
В обшем,они друг друга не бросили. Должен же быть кто-то, кто держит за руку, не дает пададать. И раз уж для Отрады это был конкурс, ничего не поделаешь. Народу было много, на экране шли фотографии юного поэта, фрагменты его рукописей. На выставке - его изданные книги, диски, афиши его пьесы... Господи, до чего б ы он дописался, если б не ушел так рано!
Речь Отрады Зориной, краткая, но драматичная....
"Дорогие гости, участники и победители конкурса, представители СМИ, члены жюри и рбщественного совета. Все кто дошел с нами до сегодняшнего дня все десять лет. Однажлы на на Григорьевском затоне оборвалась жизнь удивительного поэта.Он был абсолюно здоров и полон планов. Ничто не предвещало... (она мучильно глотала слезы, не давая им пролиться). И мы, его родители, отдавая себе отчет в том, что этот ужас необратим, создали фонд и конкурс издали его сборники, чтобы донести до всех стихи человека, который превратился в имя. за десять лет конкурс не потерял ориентиров, не утонул в коммерции. Но открыл миру не один десяток талантливых имен. Сначала конкурс был чисто поэтическим, потом стал более эссейным. Но осталось главное - ориентир на чистоту помыслов.... Ведь участники конурса тоже читали его. Сегодня мы назовем имена победителей нового тура, которые сядут на эти великолепные иносказательные кресла, как на главный поэтический трон года. С нами нет сына, но семья наша выросла. Ведь именно сн его началась эта новая плеяда сочинителей.
По традиции мы побываем на могиле Пастернака,которого любил наш мальчик, но сегодня - ура победителям. Их работы вы найдете в этом альманахе. После торжественной части - 6спекткль Музыка, прошу".
Заиграл струнный квартет, победители были осыпаны аплодисментами и несмело опустились в роскошные позолоченные кресла. Это было так возвышенно, что Нила заплакала. И пусть ей никогда не сидеть на таком троне, зато она тоже помогала, она причастна... Отрада держалась. Глаза ее сияли нервным блеском, голос чуть дрожал, но она была такой четкой, такой улыбчивой. Сильная, сильная женщина.
После окончания церемонии Нила набила сумку на колесах альманахами, где печатались ее питомцы, участники конкурса. Только она не увидела многих милых знакомых лиц, никого из гостей она не знала. Подошла робко к медийному журналисту Радомиру Зорину.
-Здравствуйте, как вы?
-Как обычно. Спасибо, что приехала. Очень озябла?
-Да везде ливень...
-Останешься на концерт? Концерт памяти сына завтра, в парке.
- Вы видите, я вся в летнем.
-Ничего, найдем что-нибудь. – Голос Родомира был мягким, едва слышным. Надо же, он благодарил ее.
-Мне кажется, Отрада Олеговна не очень хорошо выглядит.
- Наоборот. Для человека, накануне выписанному из кардиологии - очень даже ничего.
- Знаете, я так убеждала ее завершить конкурс. Она на себя уже не похожа.
-Убедишь ее, как же. Радка ушла в тризну.
Радомир, улыбнувшись, взял ее за руку. Он был элегнтен, трезв и доброжелателен.
- Руки как лед. Поехали к нам сейчас. Чаем напоим.
Нила тоже заулыбалась в ответ. Они помогли Отраде Олеговне разобрать выставку, унести лишнее из залпа заседаний.
Перед квартирой, в который жил юный поэт, перед высокой дубовой дверью они замешкались. Там включили оглушительный собачий лай. Радомир первым вошел и запер семейного любимца. Но тот не успокоился, он бросался телом на дверь, чуть ли не стуча в нее головой.
Нила боялась. Отрада и посовещалась с мужем, потом они все выпустили пса. Обмирая от страха, Нила трусливо поджала хвост, пока чернущий громадный пес ее обнюхивал, капая слюной на пол.
-Только на грудь не надо лапами, - проблеяла она.
- Принц, фу!
Ее провели в комнату Ивена. Немного темновато, но много ламп и и мягких кресел.Широкое окно выходило на Яузу. Вид, способный навеять высокое.
На теплой уютной кухне Нилу посадили отогреваться с толстой глиняной кружкой душистой заварки. Отрада прияла таблетку и ушла в ванную, а Радомир неторопливо, со вкусом стал обжаривать на сковороде кусочки куриное филе. Такой домашний он был намного интереснее, крупнее себя официального, будто даже не умещаясь в маленьком пространстве. И все бы хорошо, если бы Принц не укладывал ей на колеги свою чудовищную голову и не лизал колени мокрым языком.
-Принц, фу.
- Скаживте, Радомир, как вы вообще выдерживаете все это? Вам, наверно, приходится давать интервью, это все душу надрывает...
-Приходится, да. Но я не Отрада Олеговна, у меня нет иллюзий. Он не вернется.
-Но вы ее все равно поддерживаете...
-А как иначе? Если бы я ее не поддерживал, кто б я был после этого? Первый начал.
-В смысле?
- Ну, в смысле, что первый к ней пристал в редакции. Мы вместе раюботали. Представь, такая пришла - студенточка, лозиночка.И я на нее засмотрелся... Она… Сходи и ты в гостиную, посмотри.
Нила с кружкой прокралась в гостиную - там в углу видела большая картина в резной раме .Там юная Отрада, одетая в темный шелк, нежно улыбалась ярким ртом. Вот от кого у сына пухлые губы. Волосы клубилась точно от ветра, глаза как камень агат, подернуты влагою.
-Да, - сказала, вернувшись на кухню. - Перед такой устоять нельзя.
- Вот и я. А газета была столичная, партийная. А я женат, отступать было некуда.
-Отступать? Но прочему?
- Да потому. Радку не таскали на проработку, а меня таскали. Партбилет хотели отобрать. Или кончай аморалку, или вон из редакции. Чтобы никакой Отрады.
-Господи, кошмар. И вы?
- Да я был пополам разодран. Оставил семью, женился. Это легко сказать, а в жизни... Не дай тебе бог. До сих пор этот роман тянулся б, но... Когда случилось с сыном... Говорю, она ушла в тризну сильней чем в любовь. А мне остается быть рядом.
«Он ее любит до сих пор, и ему обидно», - Нилу охватило чувство восхищения и зависти.
- А вот и я, - появилась Отрада из ванной в пушистом красном халате.
-С легким паром, - смущенно проговорила Нила.
- Радик, у вас все в порядке? Нила, оживаешь? А теперь мы с вами выпьем по крошечке. Может, мы с Радомиром и встретились только для того чтобы он был.... Да он и есть! - Отрада оперлась на плечо мужа и подняла рюмку.