- Да ты, Енька, олух недоученный! Мамкой об пол шарахнутый! – смачный подзатыльник, звонко отскочив от пустоватой головы, прокатился по сверкающим колбам и пузатым банкам.
- Дак чево же ж, ежели…
Договорить Еньке не дали, пинком попытавшись вогнать в него мудрости и понимания своей неправоты.
Рассыпанные по полу мелкие гематитовые шарики метко угодили Учителю под каблук. Бирюзовая праздничная мантия взмахнула крыльями дивной птицы, оголила тощие белесые ноги перевернувшегося в воздухе алхимика и плотно укутала голову, насмерть перепутавшись с длинной седой бородой. Сверху на него посыпались склянки, расцвечивая и без того потерявшую лоск мантию, разноцветными пятнами.
- Ой же ж бе-да-а… - горестно протянул Енька, глядя на завалившегося Учителя и перебирая в уме запас нехитрых знаний, набранных за два года обучения. Но ничего, что помогло бы ему немедленно рассеяться в прах, не обнаружилось.
Утробное рычание и сопение, рождавшееся из недр спутанной мантии алхимика, явили вначале огромную блестящую лысину с короткими, торчащими во все стороны жиденькими волосами, потом появились густые лохматые брови, и наконец на Еньку уставились два сверкающих бешенством глаза.
Великий Учитель, известный на весь Город алхимик, консультирующий самого Короля, который пользовался его снадобьями по любому поводу и без, имел несчастье взять недоумка-ученика к себе в услуженье, поклявшись его матери сделать из него образованного ученого.
Однако ничего, кроме разорения и убытков, сие благое дело ему не принесло. Енькины руки не в состоянии были удержать ни ложки, ни колбы. Сколько бы ни повторял Учитель одно и то же, в голове его протеже все равно гулял свежий ветерок.
Рыжая Енькина физиономия выражала то ли смесь отчаяния со страхом, то ли врожденного дебилизма и никчемности, но сил и времени объяснять нерадивому, что он в очередной раз сделал не так, не было – приглашение на аудиенцию к его величеству грело правый карман и поторапливало занять место в ожидающей у крыльца карете.
Учитель щелкнул пальцами, оправил мгновенно заштопанную и вычищенную мантию и из-под бровей глянул на ученика.
- Должен пожаловать господин Никольский. Отдашь ему вот это снадобье, - Учитель указал на чудом уцелевшую колбу, стоявшую на заляпанной поверхности рабочего стола. – Отдаст золото – сохрани, стервец. И ничего – ты слышишь? – ни-че-го! здесь больше не тронь! Ежели чего – собственноручно в лягушонка обращу и на болото выпущу, а матери скажу, что так и было. Понял?!
Енька меленько закивал, боясь даже смотреть в сторону злополучной колбы, и виновато опустил глаза на грязный пол.
Учитель хотел еще что-то сказать, но так как слов, способных внушить нерадивому отроку ума, не нашел, зло пожевал язык, нахлобучил остроконечную шляпу и, зыркнув на последок на парня, выскочил за порог, так шандарахнув дверью, что пара цветных стекол полетела на пол.
Енька задумчиво почесал рыжую лохматую шевелюру, оглядел бедлам в лаборатории и пошел за веником. Местный домовой, прислуживавший Учителю не одну сотню лет, после Енькиного появления в этом доме наотрез отказался за ним убирать, и никакие доводы мудрого алхимика не могли поколебать его мнения, что коли быть в этом доме беде, так никто кроме Еньки в этом повинен не будет.
- Подумаешь, уронил склянку, - пробубнил Енька, выметая из-под дубового стола стеклянные осколки, - велика беда, их тут еще тышша осталась. Тоже мне, премудрость – реторты соединять, - чем больше он говорил, тем больше верил, что ничего-то плохого он и не сделал, а неприятности случаются с кем угодно, даже с Учителем.
- Пожалует господин Никольский, - проговорил Енька и взял в руки колбу со снадобьем для важного господина – внутри перекатывался перламутровый красный туман. Этикетка, подписанная мелким бисерным почерком Учителя, гласила: «Эликсир храбрости, эмульсия непобедимости. Средство для борьбы с драконами. Срок годности – пять дней».
- Поду-умаешь, с драконами драться собрался, - подбоченился Енька, уже поверивший в свою правоту и незаслуженные наказания, - да я бы и без снадобий справился! Одной левой!
В колокол двери резко ударили. Енька подскочил и горестно взвизгнул – склянка выскользнула из рук и звонко расплескала содержимое по только что выметенному полу.
Енька врос в пол, не зная, то ли кинуться открывать дверь, то ли удариться в бега. Ежели Учитель прознает и об этой его оплошности – точно в лягуха обратит и слушать ничего не станет!
- Ий! – он обреченно махнул рукой и кинулся открывать.
За дверью обнаружился самовар на ножках, гордо представившийся господином Никольским, с которым у господина алхимика назначена была встреча.
Енька неуклюже поклонился, сообщил, что Учителя нет дома и проводил рыцаря в гостиную, предложив тому присесть в кресло, пока он принесет снадобье.
Самовар повернулся всем телом в сторону кресла, обитого ситцем в яркий цветочек, попытался согнуться и сесть, но гордо предпочел остаться на ногах.
Енька, кланяясь, задом прошаркал к выходу из комнаты и заполошно кинулся обратно в лабораторию. Надеяться на то, что он сможет смострячить что-то хоть отдаленно напоминающее то, что делал Учитель, он не мог. Но остаться в человеческом обличье хотелось непреодолимо. Потому Енька решился на единственное, что мог в этот момент сделать – сжульничать.
Он сто раз наблюдал, как Учитель делает все эти снадобья – главное взять котел покрасивше, начертить пентаграмму позаковыристее, вид на себя важный напустить, побормотать чего, понасыпать всего, что под руку попадется, да и перелить все в красивую склянку. Делов-то!
Пентаграмма лишь отдаленно напоминала восьмилучевую звезду, котел никак не хотел устанавливаться прямо. Енька пробежал вдоль полок, стараясь не вглядываться в нутро зеленоватых банок с плавающими в них жуткими образинами. Не особо вчитываясь в этикетки, он собрал с десяток колб, и остановился над котлом.
Собрав пальцы, как это делал Учитель, он повторил движение, и под котлом весело полыхнул огонек.
Челюсть у Еньки отвисла, но времени осознать происшедшее не было.
Ингредиенты сыпались в раскалившийся котел один за другим. Котел плевался то искрами, то копотью, не успевая заглатывать Енькино творчество.
Содержимое колб закончилось, по Енькиному мнению, слишком быстро и он решил добавить последний мазок: смачно поплевал в котел, зажмурившись от валившего из него вонючего дыма.
Самовар, едва не заржавевший в ожидании снадобья, которое поможет одолеть зеленого гада, пожравшего всех овец в округе, скрипуче повернул шлем в сторону Еньки, когда он ввалился в комнату.
Забрало медленно поползло вверх, приоткрыв округлившиеся глаза и удивленно открытый рот.
Незакопченными у Еньки остались только зубы, белесо выделявшиеся на черной физиономии. Он победно сжимал в руке горлышко пузатой колбы, заткнутой фирменной пробкой Учителя.
- Во! – он протянул рыцарю склянку и кивнул.
Тот, приподняв одну бровь, кинул парню золотую монету, взял зелье, и, тяжело впечатывая ковер стальными башмаками, вышел за дверь.
Енька поклонился в пол, сжимая грязными руками монету и, с шумом выдохнув, привалился спиной к закрытой двери.
Ежели Учитель узнает, что он тут натворил – ему не жить. Ни лягухом, ни червем. Да и рыцарь вряд ли дракона победит – от тех ингредиентов ему только что несварение желудка грозило, а уж никак не победа.
Чем больше времени проходило, тем больше Енька горюнился. Учитель подозрительно поглядывал на него из-под лохматых бровей. Ученик в кои-то веки начисто прибрал лабораторию, вымыл и расставил по местам все инструменты, ничего при этом не расколотив и не разгромив.
Енька посматривал в окно на заходящее малиновое солнце, ожидая вестей о горе-рыцаре, которому не суждено было победить дракона. Дай боги, еще живым остаться. Пойдет ведь слушок, что снадобье великого алхимика помогать перестало – и все. И ко всему этому он, Енька, приложил руку.
Очистки смачно плюхнулись в сточную канаву, когда он услышал как звякнул колокол на входной двери. Живот у Еньки подвело. Сейчас вот откроется все с липовым зельем – и поминай как звали.
Порося вопросительно хрюкнул, подняв на парня рыжее перепачканное рыло. Енька застыл, не зная в какую сторону кинуться – то ли через огороды куда подальше, то ли Учителю в ноги.
Собрав последние остатки храбрости, Енька прижал к себе грязное ведро и браво шагнул в дом, едва не потеряв от ужаса сознание. Посреди комнаты лежала драконья башка с высунутым малиновым раздвоенным языком. Давешний рыцарь, захлебываясь, рассказывал, как изворотливо и удачно победил зеленого гада, когда тот закусывал очередной овечкой; какую храбрость испытывал, отведав его, великого алхимика, снадобья.
- А то ж! – Енька гордо выпятил грудь, поставив ногу на ведро, как на голову поверженного дракона. – А то ж! – повторил он и рыжая его физиономия расплылась в широкой улыбке.