Дни и ночи подсолнечного поля

Лариса Бесчастная
                Б а л л а д а 
         

            Солнечный ветер листает время: день-ночь, день-ночь, день-ночь…
            Свет и Тьма окутывают поле, чередуя явь и сны.
            Дни и ночи, наполненные событиями, отмеряют пульс его. Зной и вьюги меняют дыхание и покровы, низовые ветры сдувают пух снегов и одуванчиков, сквозные вихри гуляют по временам, как им вздумается, перенося в настоящее, что было и что будет, вывязывая голосами и эхом судьбу подсолнечного поля, его беды и радости.
            Слушай! Слууушаай и услыыышь!
            Это Поле-Полюшко былины сказывает, ветры-струи раскладывают их на строки, и оживают строки звуками и нотами…


            …Давно это было или вчера только – неведомо то. Как неведомо сон это или явь. Пушистыми васильками смотрелось в небо я, днём солнцу радовалось, ночью звёздами любовалось, да шёпотом любовным тешилось.
            «Любимая, коханая моя, – эхом вторили травы мои голосу из неведомых времён, –  когда солнце ясное скатится по облаку, скатится горячее на тропу степную – приходи во' поле…».
            Она пришла, точно помню, но не сладилось у них что-то. Почему? Чу! Ветер что-то сказать хочет. Слышишь?
            
            – Не заря ли, вечерняя зорюшка,
            заря спотухала, потухала вечерняя заря… – плачется девичий голос.
            – Не звезда ли, звезда полуночная,
            звезда высоко, высоко звезда взошла…
            
            «Взошла, взошла…» – сонно кивают пушистые васильки мои.
            
            – Не пора ли моему любезному, пора
            съ поля ехать, съ поля ехать ему ко двору? – не унимается певунья.
            – Что со всеми-то ли онъ, добрый молодецъ,
            со всеми простился, распростился милый мой,
            что со мною онъ, со мной, красной девицей,
            со мной не простился…
            
            Как и что случилось – ничего не скажу тебе – я всего лишь Поле-Полюшко. Что помню, о том и сказываю. А только вечер потемнел, ночью разлился и до утра печалью всё дышало…
            
            
            …Ах! Почему роса блестит как слёзы девичьи? Зачем солнышко за тучки спряталось? Песня! Песня росой выпала! Росой выпала, солнце высокими нотами затучила и пала на грудь мою плачем:
            
            – Ой, полечко, поле, туманом укрыто,
            а на том, на поле воины убиты.
            Разного достатку воины-детины,
            один жизни сладкой, другой – сиротина…
            
            – Аааа! – рвёт тучи ветер и роняет вниз подголосок:
            
            – Ой, полечко, поле, туманом повите,
            а на тому полі два козаки вбито.
            Вбитий козаченько – багата родина,
            другий козак вбитий – бідна сиротина.
            Над багатим сином плаче вся родина,
            а над сиротою – молода дівчина…
            
            Холодно…
            
            
            Дни и ночи чередой бегут, время множат, не успеваю покровы менять, ветры слушать, под ласками Солнца-суженого млеть, да в тишине купаться. Но что это? Снова песня: слова грустные, а голоса весёлые:
            
            – Ты полынушка, полынка, полынь, травка горькая!
            Не я травку сеяла, то не я тебя садила,
            не сама-ли ты, злодейка, травка уродилася…
            
            Рассыпались рядками бабоньки и де'вицы: в хустках белых, в лентах алых, полынь-траву рвут, пучками вяжут, а рядом трактор гудит, тракторист посмеивается…
            И вот что-то каплет в меня мягкую, зарёй согретую – и так сладко от подсказки Небушка: то семя в лоно гнездится, детки будут скоро…
            
            
            Вот они! Вот они пробиваются на волюшку, клювики открыли, к Солнышку повернулись, шейки вытянули, ладошки раскинули…
            Улыбнулся батюшка, тучку притянул, тряхнул её, дождём на нас брызнул – и  напились крохи мои, и заиграли во мне материнские соки, и открылись бутоны, и потянулись к свету и теплу…
            Быстро время летит: день-ночь, день-ночь, день-ночь…
            Растут мои подсолнушки, тянутся к Солнцу, пушистыми ресничками с ветерком забавляются – и так на батюшку своего становятся похожими! А от меня им достались цвет глаз и любопытство, да ещё слух острый. Теперь мы вместе одни сны смотрим и степь нашу слушаем, новые песни её:
            
            – Спят курганы тёмные, солнцем опалённые,
            и туманы белые ходят чередой.
            Через рощи шумные и поля зелёные
            вышел в степь донецкую парень молодой.
            Там на шахте угольной паренька приветили,
            руку дружбы подали, повели с собой,
            девушки пригожие тихой песней встретили,
            и в забой отправился парень молодой…

            День-ночь, день-ночь… растёт семья моя…
            И степь обустраивается, городами и весями прирастает, насельниками полнится, ветрами и песнями травы колышет, Солнцу кланяется. Подсолнушки мои птиц в небе разглядывают…
            День-ночь, день-ночь…
            И вдруг…
            
            
            Небо раскололось грома'ми! Осколки его ранят. Горю… Детушки моииииии! Гусеницы! Гусеницы ползут, стальными ножами режут! Ох! Больно… больно… Всё изрыто… перевёрнуто… и визг, и вой, и оглушение. И выстрелы градом…
            Кто-то распластался на мне… гладит… нет! Цепляется, чтобы подняться, ногтями царапает…
            
            «Будет дождь холодный… будет дождь холодный…
            будет дождь холодный мои кости обмывать…».
            
            – Russisches Schwein! Du bist keine Kugel wert. Krepierst so wie so... Ferfaulst im Humus!  Jetzt ist das unser Land. Ein neues Land des Deutschen Reichs!*
            
            «Будет ворон чёрный… будет ворон чёрный…
            будет ворон чёрный мои волосы клевать…».
            
            Свет меркнет. Затишье. Душно. Тревожно. Оооо! Снег! Мокрый… почернел, кровью налился… какие-то стоны слышны из деревни…
            Нет! Это смех. Будто…
            Шумят.
            –  Яйки, млеко! Komm schon! Herbringen! Halt, ich schiesse! – хохот, сытое хрюканье… чмоканье. Тошно… – Oh, eine russische Dirne...  Komm zu mir! Schnell, schnell... Halt! Kurt, Hans! Packt sie! Wir teilen uns das leckere Bisschen...**
            Топот, хохот. Похабная ругань.
            – Марииия! Аааа! Дед! Немцы Маню сильничать потащили!
            Крики. Брань. Выстрелы…
            Холмы… холмики… ямы-рытвины… бои…
            

            Солнечный ветер листает время: день-ночь, день-ночь, день-ночь…
            Ушло лихо, мир и благодать вокруг. Много крепких сыночков-подсолнухов у меня народилось, на радость мне и сеятелям. Тонут в знойном мареве терриконы, люд трудится и строится, сады цветут, дети подрастают – свободные, весёлые и дружные насельники донецких степей. Летний ветер песню мне дарует:
            
            Спят поля и сёла в ночной дали,
            только ты не спишь, мой Донбасс,
            Золотые пчёлы, огни твои,
            трудятся огни в этот час.
            Донбасс, ты ночью так красив,
            рабочий мой Донбасс,
            огни насколько хватит глаз.
            Донбасс, шахтёрская земля,
            ты чёрный от угля,
            но светлый от людей, Донбасс.
            
            Светло, благостно. Синее небо, жёлтые подсолнушки – тянутся к солнцу детки мои черноглазые, лепестками золотыми ласку батюшки ловят, головками по сторонам вертят. А кто это к нам пришёл? Это же Маша и Маричка, погодки от родных братьев рождённые. Бегут вдоль рядков васильки собирают, жизни радуются, мамы за ними едва поспевают. А девчонки на подсолнухи загляделись, ладошками удивлённо плещут:
            – Ой, які гарні! Соняшники-сонечка, веселі оченята в золотих віях! Діточки малі!
            – Красивые, пушистые! Подсолнушки-солнышки…
            – Мамо, мамо! Заспівай мені про Марічку!
            Мать смеётся, но дочке охотно повожает:
            – Ой, дивчінко, чарівнице, вона ростом невеличка, у косі у неї стрічка, очі чорні, мов той тёрен, а зовуть її Марічка.
            А Машина мама шутливо отмахивается и перебивает невестку:
            –  Никого нет краше моей дочки Маши, сама невеличка, глазки – василёчки, чёрные реснички, румяные щёчки, длинные косички, сарафан в цветочек – никого нет краше синеглазой Маши…
            –  Неа, мамочка, –  не соглашается дочка, – никого нет краше Маши и Марички. Мы ведь две сестрички!
            Радостные возгласы, шутки, смех…
            Счастье.

            «Донбасс, шахтерская земля, ты черный от угля,
            но светлый от людей, Донбасс…».


            Солнечный ветер листает время: день-ночь, день-ночь, день… ночь… ночь… ночь…
            Тьма!
            Вихрь столичный вороньё наслал, беду вещает, про дикие пляски насвистывает. Смрад от горящих покрышек, истерические крики, ненависть и злоба донеслись до убелённой снегами степи и посеяли страх, и недоумение…
            Зимний зной. Знобь, зыбь, зарево, зло и... безумие толп…
            Почему? Зачем?!
            Холодная весна. Смрадные хмари. Гаснущее в чаду солнце. Хмурые лики. Довольные физиономии противостоят растерянным лицам. Издевки, хохот победителей, безнаказанность, ор: «Москаляку на гиляку!». И сбиваются дикие орды…
            И рождаются ярость, и протест:
            
            – Я не хочу жить в стране, с людьми, которых купили,
            я не хочу войны, я лишь хочу жить в мире,
            мы не хотим в Европу, нам не стать рабами.
            Юго-Восток не победить, все в оборону станем!
            
            Всё вижу, в небеса, как в зеркало, глядючи.
            
            Весна, жарко, но знобит покровы мои, жмутся ко мне едва проклюнувшиеся детушки. Отвернулось от них небушко, не лелеет их батюшка.
            Война. Дикая, нелепая. Брат на брата пошёл…
            
            День-ночь, день-ночь, день-ночь… ночь… ночь…
            Лето знойное.
            Воют снаряды, ночь режут огнями, зарю жрут, врезаются в меня тупыми рылами. Сохнут травы,  летят оземь головы моих детушек!
            Утро выжженное, топот. Победители идут разрушенный городок брать…
            Брань. Стрельба. Вопли: «Колорадо! Ватники! Русские свиньи!» – так знакомо всё… как тогда… при фашистах…
            Весь день бесчинствуют. Плач детей, крики женщин, проклятия. Автоматные очереди. Пьяные песни…
            Ночь придавила тьмой и мёртвой тишиной…
            Шаги. Идут. Двое. Садятся у воронки…
            Жар от них идёт страхом дроблёный…
            Слушаю…
            
            – Миколо, ти чого плачеш? Боїшся здатися в полон? Ти ж з цих країв.  И не треба бояться сепаратистів. Вони з полоненими по-людськи... не б'ють, годують…
            – Ні, Гнате, я по мамці плачу. Мені вчора дід знайомий сказав, що вона в Донецьку загинула. А якщо це я її вбив?
            – Погано, брате. Погано, що ми за гроші воювати пішли. З ким? З селянами? Де тут терористи? Обманули нас. І тищу гривень пообіцяли… копійки – і ті не дали. Тридцять срібняків. Плач, Миколо, плач. І я з тобою… Може врятуємо каяттям дітей своїх...
            
            «За тысячу гривен, за тридцать серебренников мать убил... Плачь, Микола, плачь. Может, спасёшь раскаянием детей своих. Жизнь мы тебе оставим. Расскажешь, как воевал, как командиры вас живым щитом перед западными наёмниками ставили. А не вас, так местных жителей. Как раненых на поле боя добивали. Как мародёрствовали, как девчонок насиловали в разрушенных сёлах, потом расстреливали. Как у молодых парней органы на продажу вынимали – и казнили и землёй донецкой присыпали... Всё расскажешь там, на обезумевшей Киевщине, куда наши проклятия улетели… и в других «городах шоколадных», которые предпочитают ничего не знать про эти злодеяния и за все свои беды винить Россию, по подсказке хунты. Плачь, Микола, плачь… тебе теперь с этим жить…».
            Кто это сказал?! Чей голос слышу? Или это из завтрашнего дня сквозит?
            Знобко…
            
            
            День-ночь, день-ночь, день-ночь… ночь…
            Ушли архаровцы, отступили. Но ещё злее стали. По ночам издалека ракетами стреляют, белым огнём степь жгут.
            Терриконы вязнут в дыму – чёрное в чёрном, на чёрном горизонте. Небо сыплет раскалённый пепел. Жжёт меня сталь калёная. Больно, страшно…
            
            День-ночь, день-ночь, день-ночь… день…
            Осень. Перемирие. Затишье.
            Ясный полдень, дыхание степи стелется слоями над тропою.
            Девичьи шаги. Две совсем юные девушки идут, чтобы налущить семечек из сбитых подсолнухов: голодно в городке. Они радуются:
            – Смотри, они ещё не завяли! Жёлтенькие…
            – Ага. Тепло. И небо такое синее! Как раньше, когда было счастье…
            – И все были живы…
            – И мы в это время в школе ещё были.
            Шаги лёгкие, голоса чистые.
            Тревожно.
            
            
            – Девчонки, назад! Вернитесь! Там опасно!
            – Марічка, Маша, не ходіть туди! Там міни!
            
            
            ***
            Донбасс, шахтерская земля, ты чёрный от угля, огня и горя…

            Война и кровь… и слёзы… и разруха…
            Огонь… горит подсолнечное поле…
            А Небо глухо…

            





            Примечания:
I. Использованы песни на стихи советских и современных авторов, а также народные песни с сайтов:
1. 2. http://ololo.fm/search/+ («Донбасс» 42 027 песен)
3. WebKind.Ru

II. * Русская свинья… Не буду пулю тратить. И так подохнешь... Гнить тебе в земле! Теперь это наша земля. Новая земля Великого Рейха! (нем.)
     **Давай! Неси сюда! Стоять, стрелять буду! О, русская девочка… Иди ко мне! Быстро, быстро… Стой! Курт, Ганс! Ловите её! Поделимся лакомым кусочком…(нем.)
Иллюстрация: коллаж автора из 3-х фото Интернета. Спасибо авторам!