Война рассыпает людей по окопам как горох. В твои окопы попадают люди, которых в довоенное время чурался. В чужие - с которыми дружил. Отрицательный персонаж, сидящий рядом, становится положительным, а положительный напротив - отрицательным. Даже женская красота по-другому видится из окопов.
Психолог Сидорова была рубахой-парнем. Количество видимых и осязаемых в ней женских прелестей стремилось к нулю. Но она ненавидела Украину и говорила об укропах не литературно. Возможно, у неё, как и у меня, цензурных слов для них не осталось, возможно, она подстраивалась под собеседника. Это, хоть и не заменяло ей талию, но делало её отсутствие, в военное время, простительным. С началом обстрелов мы стали чаще общаться. Дня два назад она рассказала, что Света, исчезнувшая из больницы пару месяцев назад, снова появилась. Она жива и здорова, но выглядит не очень: она вчера вырвалась из Авдеевки, где два месяца прожила в оккупации. Квартиру её разбомбили и обчистили. Утащили компьютер и ценные вещи. Свету избили и забрали телефон. Нет, не изнасиловали. Я ей скажу, что вы хотели её видеть.
Чтобы не сообщали СМИ, но я в Донецке не голодал и не голодаю. Ни в июле, ни в августе, ни в сентябре. И голодающих не видел. И похудевших. Ассортимент продуктов, конечно, уменьшился, пищевые привычки изменились, но, если еда не главное в жизни, то всё нормально. Пива не тридцать сортов, а пять. Молоко и сметана есть. Фруктов и овощей навалом. Бродячие собаки хлеб, как и в мирное время, не едят.
Мы сидим на работе и голодаем под звуки отдалённых артельных выстрелов. Картошка, сало, яйца под майонезом, три вида колбасы, селёдка под шубой, бутики из чёрного хлеба с маслом, кружком огурца и шпротиной, салат из помидоров с огурцами и ещё кое-что. В общем, голод и гуманитарная катастрофа. Живём в разных районах, и кто вчера был именинник, узнаём за обедом. После ночных обстрелов (именин с салютом) самогон с персиковым соком душа и тело принимают за лекарство. Кушаем, болтаем, проводим коллективную антистрессовую терапию. Сталинские сто грамм в войну не зря давали. Мы уже поняли, что плывём в одной лодке, что собственная жизнь и донецкая квартира для нас дороже Украины, с которой Янукович сбежал. Украина же, оставшаяся после ухода Крыма, этот огрызок слетевшего с катушек государства - даром нам не нужна.
Я пересказываю, со слов Сидоровой, Светин рассказ о жизни в Авдеевке.
- И что украинская армия ограбила её квартиру и отобрала у неё телефон? – не верит Оксана. Она в мае ставила на Порошенко. К августу под обстрелами ставку поменяла, но нет-нет да и скажет, что мы «сами себя» или что-то в этом роде.
- А какая ещё?
- Может дэнээровцы телефон забрали?
- И она им отомстила, оболгав украинскую армию?
- Ну, мало ли…
Мама учила в толоконные лбы, особенно за едой, не стучать и потому я миролюбиво сказал:
- Ладно. Нарисуется Света, расскажет. Ты с ней поспоришь, а мы послушаем, покушаем и выпьем - за нас и за Донбасс.
Света нарисовалась через день. С чемоданом и забинтованным запястьем правой руки. В лице её появилось что-то новое, серьёзное и неподвижное. Живость молодости и весёлость ушли. Прямой, с вызовом взгляд, который говорил мужчинам: «Ты мне ничего не сделаешь, а я с тобой что захочу, то и сделаю», - исчез. Веки стали нервно подёргиваться. Она словно вжалась в угол и молча, искоса наблюдала за происходящим. Я отвёл её на пятый этаж, показал палаты и отдал ключи. Вид молодой женщины, сбежавшей из своего дома с чемоданом, в котором сложены все пожитки, требовал героя, который наказал бы её обидчиков. Но на Украине герои скачут и красят туалеты в жёлто-голубой цвет, а женщин, не скачущих с ними, избивают. Мы договорились встретиться через полчаса.
Не срослось. Встретились через два дня. За это время Донецк не раз обстреляли, но уже мирно, по-братски, «в рамках минских договорённостей». 20-го сентября утром без пятнадцати десять три раза бахнуло так, что стёкла в моей квартире чуть не вылетели. Потом прочитал, что Донецкий казённый завод химических изделий подвергся артиллерийскому удару, от которого сдетонировало и взорвалось 12 тонн гексогена. Рядом разрушились здания, а в радиусе 3-4 километров дома остались без стёкол и жители без глаз.
Стоит человеку на день завернуть мозги в липкую паутину украинских СМИ, как он начинает верить, что Донбасс – это край самоубийц. Мужья, прежде, чем покончить жизнь самоубийством, убивают своих жён и детей, а жёны и дети - своих мужей и отцов. Все вместе взрывают дома, школы, больницы, шахты и заводы. То есть, совершают коллективное расширенное самоубийство. Украинская армия пытается надеть смирительную рубашку на жителей Донбасса, но тщетно. Геройские парни со Львова и Винницы гибнут, не всегда успевая получить зарплату на карточку или в виде, так и не отправленного домой, имущества самоубийц. Матери и жёны героев, не получив обещанной мзды, перекрывают дороги или идут, расцарапав лицо, за воздаянием в Киев. Создатели этой медиолжи настолько уверены в глупости украинского народа, что не боятся закономерного вопроса о том, кто и как довёл трудолюбивых жителей Донбасса до расширенного суицида.
В одиннадцать ночи звонок: обстреляли и нашу больницу.
- От террористов покоя нет. – Спросонья думаю я и вспоминаю, что вчера пять минут из любопытства смотрел украинские новости.
Стёкла в палатах выбило взрывной волной. Нескольких сотрудников и пациентов легко ранило осколками. Утром я впервые в жизни держал в руках тяжеленые, килограмм на десять, обломки «града» и любовался дырой в стене и крыше прачечной. Узнал, что из соседнего отделения увезли в реанимацию больную, которая отреагировала на обстрел инсультом. Как доказать народу Украины, что это не я шарахнул по своей больнице? Твёрдого алиби у меня нет: жена и дети в отъезде, а кошка в свидетели не годится. Впрочем, если народ Украины верит, что мы стреляем сами по себе, то почему бы ему не поверить моей кошке?
Света жила в больнице и тоже попала под обстрел. Это был первый обстрел нашей больницы. Она же улыбалась спокойной улыбкой фронтовика, успокаивающего обстрелянных новобранцев.
- У нас в Авдеевку они зашли 27-го июля, а 28-го вошли танки. Выехать из города уже 27-го было нельзя. Телефоны вывоза из зоны АТО не работали. 54 дня в оккупации! Без света, без воды! 18-го сентября сбежала. Брат подруги в ополчении. Он сказал мне, что лучше уехать. Созвонилась с ним, и они меня встретили на блокпосту. Укропы выпустили спокойно. Я им, наверно, надоела.
Я слушал.
- В дом наш попали. Прям над моей квартирой. Двери и окна повылетали. Я три дня жила у папы в старой Авдеевке. За это время меня дважды обворовали. Соседи, скорее всего. Потому, что дверь открыли аккуратно, ножом или отвёрткой. Укропы выбивают двери ногами или стреляют в замок. Могут подогнать БТР и тросом сорвать дверь или решётку с окна. Они так магазины и квартиры открывают. У меня сначала взяли золото и мех, а потом всё остальное. Комп оставили. Грабят откровенно. Так и говорят: «Это плата за освобождение». Я им говорю: «А я не просила меня освобождать». «Другие просили». Подгоняют «Урал», выносят холодильники, плазму, ковры, одежду. Потом отправляют награбленное домой «Новой почтой» из Красноармейска. Даже туалетной бумагой и шампунями не брезгуют.
- Кто-то радовался их приходу?
- Одна дура вышла со «славой-украине» и получила в зубы прикладом. Она им: «Я своя, украинская», - а они ей: «Ты подстилка дэнээровская!» Как бабка пошептала. Больше щэнэвмэрлых у нас не было.
- Они, видимо, для грабежа на Донбасс едут, а она у них «славой» хотела военные трофеи отжать. А чего им не грабить, когда государство их крышует?
- У меня телефон забрали со словами: «Мэни потрибнишэ». Вывернул, придурок, руку и пошёл. Что я сделаю пьяному мужику с автоматом?
- К командиру его, может, надо было обратиться.
- Чтоб он потом меня застрелил как дэнээровскую наводчицу? Я всё-таки пошла и пожаловалась днепропетровскому Беркуту. Меня выслушали и сказали: «Будэмо зъясовывать». По сей день выясняют.
- Из квартир выгоняют?
- Редко. Пустых квартир много. В них они заходят, как к себе домой. Говорят: «Нам приказано занять выгодную позицию». Моя знакомая вернулась в квартиру, а там три укропа. Уходить отказались. Дали ей тысячу за аренду и, смеясь, выставили. Она живёт у подруги и ждёт, когда ДНР освободит Авдеевку. Их там человек триста. Нацгвардия, Правый сектор, срочники, контрактники. Я больше всего ненавижу контрактников. Срочников иногда жалко. Пацаны из сёл, из полтавской глухомани. Тёмные, забитые, тюрьмой запуганные. Пишут им в документах, что они на учениях в Харькове. Карты у них восьмидесятых годов. На них даже Авдеевки нет. Один мужик из Запорожья рассказывал, ему дома сказали: «Или в тюрьму или на Донбасс». Пригрозили, что жену уволят с работы, а дочерей отчислят из института.
- Не верю я этому. Мой знакомый из Днепра год назад демобилизовался. Весной понял к чему идёт Украина и смылся в Крым. В августе вернулся домой, вклеил за день фото в паспорт и снова в Крым. Боялся, что на границе задержат. Пронесло. Кто не хочет воевать, тот не воюет. А эти хотят и рыбку съесть и на кол не сесть. По-моему: взял в руки оружие, пошёл на брата - лежи в кустах, корми червей.
- Я рассказываю то, что видела. Многие из сёл. Им сказали: «Россия напала на Украину», - и послали защищать Родину. Они законопослушны до идиотизма. Здесь поняли, что к чему и теперь не знают, что делать: сдаваться или убегать. Дома посадят как дезертира, а здесь непонятно что. Они видят, как украинские Грады стреляют по направлению Донецка и Ясиноватой. Видят, как танк с украинским флагом стреляет в сторону блокпоста ДНР, разворачивает башню и лупит по коксохиму, а потом танкисты говорят, что террористы обстреляли коксохим. Я им говорю, что с балкона видела, как они по коксохиму стреляли.
- И что танкисты?
- Улыбаются. Им плевать на моё мнение. Они меня за человека не считают. Нацики и правосеки на русском принципиально отказываются говорить. Твердят одно и то же: «Вы нашу зэмлю захопылы. Мы вас будэмо за цэ ризаты и рваты». Я говорю: «Я здесь родилась, выросла и работаю». А они: «Вы нашу зэмлю захопылы». Я спрашиваю: «Ты где родился?» «Во Львове». «Если я захватила твою землю в Авдеевке, то ты захватил мою землю во Львове?» «Нет», - говорит. «Если во Львове твоя земля и в Авдеевке твоя, то моя где?» «Вали в Рашу», - говорит. «Но я здесь родилась». «Значит, делай то, что тебе говорят». «Я не рабыня». «Вы тупые ватники. Не понимаете своего счастья и мешаете нам получить его для себя и для вас». «Если я буду делать то, что вы мне скажите, я буду умной?» «Мы вам нашу зэмлю не виддамо».
- М-да. Для укропа, выращенного без солнца в бендеровских схронах, логика железная.
- Там много интересных кадров. Ваши пациенты точно среди них есть.
- Они что медкомиссию не проходят?
- Не знаю. Саша, например, снайпер, был контуженный. У них было десять снайперов. Они не пили. Остальные не просыхали. Менялись военные каждые 10-12 дней. Снайпера по очереди дежурили на крыше десятиэтажки. Особо не скрывались. Курили открыто на крыше и окурки бросали вниз. Саша был из Сум. Ему 24 года. Дежурил только один. В глаза никогда не смотрел. Стрелял по всем. Он подходил к нам вечером и говорил, что заступает на дежурство, и чтоб на улице никого не было в комендантский час. «У меня тепловизор и мне в падлу разбираться, кто свой, а кто чужой», - говорил он. Однажды ранил в ногу своего же. Тот пьяный лазил ночью, водку искал. Саша со скуки и для тренировки собак отстреливал. Он что, по-вашему, нормальный?
- Странновастенький.
- Был ещё один дёрганный. Его в первом же бою под «Царской охотой» контузило. Там ополченцы укропов здорово покромсали. По сей день их трупы в бассейне и по посадкам лежат. Они оттуда кто куда разбегались. По зелёнке и к нам. Один говорил: «Я вас ненавижу. Когда демобилизуюсь, то приеду и всех перережу». Сейчас ему, якобы, запрещают это делать.
- Расскажи что-нибудь весёленькое.
- Там всё весёленькое до слёз. Выхожу я как-то утром из своего дома, а у меня посредине двора надпись на украинском: «Вхид заборонэно». Я так и не поняла, куда вхид и кому заборонэно. Подошла, ноги о надпись вытерла и пошла дальше.
- И никто ничего?
- Нет. Ещё мама одна бегала вечером и кричала, что её тринадцатилетнюю дочь изнасиловали. Девочка после девяти вечера постоянно ходила к ним мобильник заряжать, сгущёнку с ними ела, домой носила, а потом вдруг её изнасиловали.
- Может, у них сгущёнка кончилась, и они не расплатились?
- Может. Мама из неблагополучных.
- А что ещё?
- Они каждый вечер к нам во двор приходили с автоматами и стреляли вверх или нам под ноги. Это у них называлось «ватников кошмарить».
- Зачем?
- Не знаю. Может спьяну, может, силу и власть показать, а может, хотели прогнать нас и вещи спакойненько, без слёз и крика, забрать. Я уверена, что они обстреливают города для того, чтобы жителей прогнать и ограбить их дома и квартиры.
- Мне Свистюк говорил, а он родом из Черновицкой области, что его родственница из Тернополя уже приезжала в Донецк, чтоб себе и родственникам квартиры в центре, недалеко друг от друга, присмотреть. Им сказали, что в Донецке много брошенных квартир и кто хочет, тот может уже переезжать.
- Очень может быть. Они считают, что прививают нам любовь к Украине. Один пьяный придурок поймал у нас во дворе шестилетнего пацана и выпытывал: «Ты за нас или за ДНР?» Одной рукой пацана держит, а другой - в воздух из автомата стреляет. Мне под ноги стреляли. Один раз пьяный укроп автомат к моему виску приставил и спрашивает: «А ты что, не боишься?» «Нет». «А если пристрелю?» «Стреляй». Однажды так довели, что я пошла к ним на блокпост (возле моего дома) и стала требовать, чтобы меня застрелили. Они смеялись. Стакан водки налили мне и дали. Я его об БТР разбила. Кричу: «Стреляйте, сволочи!»
- Смелая вы женщина.
- Истерика это, а не смелость. Меня снайпер от них еле увёл. Я не хотела уходить, пока меня не пристрелят. Он меня тащит, а я его по ногам каблуком стараюсь ударить. Сидел со мной на лавочке перед домом, успокаивал. Снайпера не пьют. Вам, кстати, патроны к автомату нужны?
- Нет.
- Я бы подарила. У меня много. Они бывает целый день водку пьют и в карты играют, а в отчёте пишут, что отразили пять атак террористов. Проигравший расстреливает БП, то есть, боеприпасы, в воздух или по зелёнке, чтоб расход показать. Однажды так женщину в ногу ранили. Когда же стрелять лень, разбрасывают патроны. Я насобирала во дворе.
Она достаёт из чемодана коричневый, бумажный прямоугольный параллелепипед с цифрой «12» на боку, сколотый с торцов скрепками. Тяжёлый для своего размера. Сквозь бумагу легко прощупываются 35 патронов, компактно, пулями навстречу, упакованных. Любопытство пересиливает, и я беру на память об АТО сувенир.