рассказ из книги "Вокализ"
"Не витайте в облаках, живите среди них," - прочитала я на одном из рекламных щитов на МКАД, где на голубом фоне была только эта надпись и больше ничего. Что рекламируют, кто, зачем, не поняла. Наш автобус с двадцатью паломниками - девятнадцать женщин среднего возраста и один мужчина, ехал как раз к небожителям, мы ехали в Свято-Введенский мужской монастырь Оптина пустынь.
Раннее, сентябрьское утро, серенький денёк, прохладно, суббота, дачники, пробки почти до Калуги. Перед городом Козельск посветлело, выглянуло солнце, наш небольшой автобус сильно трясло из-за ремонта дороги, но вырвались из старинного городка, и за окном потянулись бесконечные, грустные, осенние поля. Из зелёной листвы берёз вдоль дороги уже выбивались первые пожелтевшие ветви, как первые, седые пряди осени.
Перед монастырём раскинулась речка Жиздра, неширокая, извилистая, с живописной поймой вдоль берегов.
- По легенде название реки получилось, когда на одном берегу кричали "жив", то на другом отвечали "здрав", - рассказывала экскурсовод.
Сразу за рекой начинался прозрачный, сосновый бор и торжественная аллея вековых, высоких сосен, похожих на колоннаду, идущую до монастыря.
Устроились в доме паломника, потом пошли в Иоанно-Предтеченский скит, расположенный в парке за воротами монастыря. Именно здесь жили известные Оптинские старцы, отсюда исходила та благодатная сила, освещающая монастырь.
В скиту по сей день живут схимонахи - монахи, принявшие великую схиму - совершеннейшее отчуждение от мира для соединения с Богом, иначе - великий ангельский образ. Беспокоить отшельников и заходить в скит нельзя, мы погуляли вокруг, казалось и воздух здесь особый.
В четыре часа пошли на обед.
В трапезной на длинных столах стояли три кастрюли: "щи да каша - пища наша" и компот.
- Братья и сестры, помолимся перед едой, - призвал монах. - Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя...
Вместо щей ели наваристый, грибной суп - белые, подберёзовики, картошка, зелень и рыжий хлеб, то ли черный, то ли белый, словом, рыжий.
- Кашу кому? - спрашивала женщина, сидящая с краю, ей приходилось раскладывать всем еду в тарелки.
Я не могла вспомнить, когда ела перловую кашу.
- А вкусно то как, - соседка по столу попросила добавки.
- Вкусно, - повторила я.
Запивали кашу компотом из брусники.
Вечером, в пять часов началась Литургия, пел хор монахов монастыря.
Народа столько, что в Храм не войти, много молодежи, стояли, слушали на улице.
Служба продолжалась до девяти, потом было елепомазание, после чего часть прихожан ушла.
Перед амвоном собрались пять-шесть монахов и запели акафист Богородице.
Постепенно к ним подошли с виду обычные, современные, молодые парни, одетые в джинсы, ветровки, их становилось всё больше, вот уже собрался хор, и дивное многоголосие полетело и вознеслось к небесам.
Вдоль стен Храма расставили аналои, накрыли их ризой, положили Евангелие и Крест. Пришли иеромонахи, началась исповедь. К каждому священнику, их больше десяти, длинная очередь.
Стоящая передо мной молодая женщина обернулась, внимательно посмотрела на меня и, помедлив немного, спросила смущённо:
- Знаете, я первый раз исповедаюсь, подскажите что-нибудь.
Задумавшись, не сразу я ответила:
- Не называйте ни одного имени.
- Ни одного?
- Ни одного. Только "я" не смогла, не сберегла, разрушила, обидела, не простила, не повинилась, нагрубила, обидела, обидела, обидела я, я, я... я самая, самая...
- Грешная? - удивилась девушка.
- Да.
- Только так?
- Только так. Не бойтесь, Он всё знает, - улыбнулась я.
Полумрак, запах ладана, трепет свечей, лики икон, святые мощи Оптинских старцев и исповедь, исповедь, исповедь перед Евангелием и Крестом.
Вышли из Храма в полночь. Диск луны и бесконечно далёкие, яркие звёзды на ясном небе. И радость. Радость и тишина. А в воскресенье Святое Причастие.
Утром увидела стайку женщин, бегущих куда-то, пригляделась, а они помчались к идущему на Литургию схимонаху. Он был одет в рясу, куколь - остроконечную шапочку с крестами, мантию и особый параман - небольшой четырёхугольный плат из материи с изображением православного креста, а по краям надпись на церковнославянском языке: «Азъ язвы Господа моего Иисуса Христа на теле моемъ ношу».
Схимонах - невысокий, худой, лучики-морщинки разбежались во все стороны на бледном лице, седые волосы до плеч, седая борода, и не поймёшь то ли ему сорок, то ли шестьдесят лет, но голубые глаза ясные, сияющие, прозорливые, и по-детски наивные - остановился со смущённой улыбкой.
- Батюшка, батюшка, - затрещали, как сороки, паломницы, - батюшка, скажите нам что-нибудь, хоть два слова.
Взгляд схимонаха стал серьёзным:
- Читайте Псалтирь, псалом номер... и псалом номер...
- А пятидесятый?
- Пятидесятый положено наизусть знать, - схимонах опустил голову и убежал поскорее.
Возвращались в Москву поздним, воскресным вечером.
В домах уютным светом зажглись окна, по опавшим листьям шли редкие прохожие, свет фонарей стекал на мокрый асфальт и отражался в осенних лужах.
13-14 сентября 2014 Москва - Оптина пустынь - Москва