Русские люди

Русские люди
 «Всё пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
(Михаил Булгаков, «Белая гвардия»)
I
Гулявшие с обеда по небу куцые тучи разошлись, и над городом показалась угасающая Луна, обрамлённая звездами, из которых отчётливее всего отстранённо пульсировала красная и пятиконечная – Марс. Если бы кто-то вдруг по случайности и поднял голову к небу, он бы и не нашёл его. А нашёл бы, подумал, что тот ему лишь чудится.
Зима подходила к концу, но пятимиллионный город этого не замечал. Отбурлив, он спал. Из тех немногих его обитателей, кто ещё бодрствовал, мало кто думал о таких мелочам, чтобы смотреть на небо, предпочитая, например, оглядываться по сторонам, будучи абсолютно уверенными, что там – в непроглядной мерцающей холодной тьме у них над головами – нет ничего интересного.
Несмотря на предписания закона, в пабе было накурено. На правила в последнее время вообще мало кто обращал внимание. Жизнь, несмотря на временные, как всем казалось, трудности, вдруг заиграла новыми красками, так что даже отдельное беззаконие не казалось чем-то противоестественным. Напротив – вместе с сигаретным дымом и густым кислым пивом, каждому чудилось, что в воздухе витает ещё что-то. Это было какое-то грандиозное предчувствие чего-то сверхъестественно выдающегося – аномальное в XXI веке, но, вопреки законам эволюции, овладевшее миллионами сердец. Даже тех, кто делал вид, что ровным счётом ничего не происходит, предпочитая просто курить и пить пиво в перерывах между работой и сном.
Алексею принесли счёт. Паб закрывался. Его развезло всего после четырёх бокалов.
Пил он в гордом одиночестве: Олег, с которым они договаривались на сегодняшний вечер, не пришел, сославшись на какие-то проблемы со своей девушкой. Они снова из-за чего-то поругались, или что-то типа того.
Wi-Fi глючил, и его то и дело выбивало из «ВКонтакте». Впрочем, никого из тех, с кем можно было сейчас встретиться, там всё равно не было. Несмотря на несколько сотен виртуальных друзей, с которыми они иногда о чём-то говорили, но так никогда не виделись, находя для этого множество оправданий, а чаще – попросту не требуя их от других. Да и звонить Алексею тоже было некому.
Разве что, бывшей девушке – Оле. Они прожили вместе всего три года – не так уж и много. До неё Алексей жил с девушками и подольше. Да и чувства были посильнее, особенно в молодости. Они устраивали друг друга в постели и неплохо проводили совместный досуг.
«Сейчас все так живут», – считал Алексей, не задумываясь о чём-то высоком.
О детях они тоже не думали. Вернее, не думал он. На счёт неё он не был уверен. Они с Олей об этом как-то не говорили. Да и причиной их расставания были вовсе не дети. Разногласий по этому поводу не было. Они вообще практически никогда не ругались. Серьёзно – так точно. Причиной всему была скука. Чувство, постепенно заполнившее вакуум в их отношениях. Им было о чём поговорить, но это тоже было скучно. К тому же, об этом писали в журналах. И женских, и мужских, убеждая в необходимости эффекта новизны. Оля сама предложила разойтись – Алексей не сопротивлялся.
«Хорошо», – подумал он, решив, что ничего такого не произойдёт.
И не произошло. Только вот, когда тебе уже хорошо за тридцать, заниматься обустройством личной жизни – штука трудоёмкая. И проще жить, как живётся. Трудно, разве что, было вот в такие минуты. Или засыпать одиноко в тишине. Если он, конечно, не был пьян – тогда душевные терзания быстро проваливались в спасительный сон, освобождающий его.
«День не ел, вот и захмелел. Хорошо, хоть коньяк не пил», - размышлял он.
Алексей вспомнил вчерашний вечер и сегодняшнее утро, когда он снова зарёкся пить. Но всё повторилось вновь. Он уже даже не считал, в который раз, так как вспомнить, когда в последний раз не пил, Алексей категорически не мог. Да и не особо старался, считая подобные копания в глубинах памяти делом бессмысленным.
«Нужно купить активированного угля и минеральной воды», - подумал Алексей.
Он расплатился и вышел. Подъём по крутой лесенке из подвала, где располагался паб, дался ему с трудом. Его прошиб пот. Несвежая футболка, в которой, как прикинул Алексей, он не только ходил на работу, но и спал не менее трёх последних ночей, прилипла к спине.
На улице стояла тишина. Не были ни людей, ни машин. Окна не горели. Только небо над городом, да редкие фонари в сотне метров на другой стороне улицы. Казалось, даже тут в воздухе витал густой запах жженых шин - несмотря на то, что отсюда до эпицентра боёв было два километра, если не больше.
Поёжившись от холода, он закурил. Мимо прогрохотал последний трамвай. Алексей вызвал такси, набрав самого дешёвого оператора. Деньги у него были, но платить лишнее не хотелось, несмотря на пьяную усталость. Приятный женский голос пообещал, что машина будет через десять минут. С чувством удовлетворения он втоптал в грязный снег окурок, и достал ещё одну сигарету.
«Это раньше никто за такие деньги не поехал бы, а сейчас кризис, извольте – спрос формирует предложение, а его как раз и нет. Так что, будут ездить, куда они денутся», - рассуждал он вполголоса, пытаясь хоть как-то поднять себе настроение.
Дела в последнее время не клеились – покупатели молчали, инфляция била всё больнее, а цены на материалы росли.
Впрочем, Алексей не впадал в уныние, находясь, скорее, в состоянии меланхолии, злясь на тех, кому нечего было терять - бюджетников или безработных, например. Им было плохо и так - куда ещё хуже?
Впрочем, мысль о том, что как минимум сегодня ему всё же намного лучше, чем большинству вокруг, как-никак согревала его сердце.
«В крайнем случае, уеду в Польшу», - подумал Алексей.
Гремя по трамвайным рельсам, подъехало такси. Он бросил недокуренную сигарету в сторону.
«Давно нужно было уехать», - решительно определил для себя он, садясь на заднее сидение серенького, сливающегося со снежным полумраком спящего старого города, автомобиля.
За рулём был нерусский.
«Не кавказец. Ливанец? Сириец?» - Алексей с вялым интересом перебирал в памяти ТВ-картинки и фотографии из Интернета.
Водитель на повышенных тонах говорил по телефону на незнакомом Алексею языке. Он с сожалением понял, что уровень его эрудиции и ассоциативный ряд к ливанцам и сирийцам не позволял ему определить, кто же он на самом деле.
«Как он вообще ездит?» - подумал Алексей.
В стареньком такси не было даже навигатора. Представить, что гость из далёкой, не суть важно какой страны, знает город, да ещё и в нынешних условиях, когда на всех центральных улицах было перекрыто движение, Алексей совершенно не мог, порадовавшись лишь, что живёт достаточно недалеко, чтобы таксист мог запутаться.
«Если что, подскажу», - подумал он, почувствовав, что вновь начинает злиться на ленивых малограмотных водителей независимо от их национальности.
Наконец, то ли ливанец, то ли сириец, то ли ещё Бог весть кто, кончил говорить по телефону и принялся коситься на Алексея в зеркальце, отчего тот стал нервничать ещё больше. Воздух в машине был тяжелым и пустым, ничем не пахнущим, будто мёртвым. У него закружилась голова. Алексей попробовал открыть окно, но ручка для опускания стекла была предусмотрительно (почему-то, он автоматически подумал именно так) отвинчена.
«Воюют», - неожиданно для Алексея сказал водитель многозначительно.
Он думал промолчать, но таксисту явно хотелось поговорить. Причём отнюдь не из праздного любопытства – в глазах его из полумрака багровела тревога, отражаясь огнём в зеркальном стекле.
«Я в Интернете читал. Иностранцам советуют завтра не выходить в город», - продолжал водитель, становившийся при молчаливом одобрении Алексея всё более словоохотливым.
Сначала непонравившийся ему водитель вдруг стал Алексею даже симпатичен. Он испытал к нему какую-то покровительственную жалость, и, выпятив грудь, Алексей с вдохновением начал черпать болезненное наслаждение из собственного сострадания, в один из моментов едва не пустив пьяную слезу.
«Пишут, что националисты, фашисты будут по городу ходить», - продолжал жаловаться таксист, говорящий, как отметил Алексей с растущей радостью, практически без акцента.
«Да всё нормально, не бойтесь. Только страх нагнетают», - принялся успокаивать его Алексей.
«Да я не боюсь», - неожиданно храбро сказал водитель.
Ему снова позвонили, и он вновь заговорил на быстром загадочном языке. Алексей задумчиво уставился в окно – в темноте проносилась промзона, прореженная невысокими сутулыми домишками из навсегда забытого прошлого, сохранившимися, как ему казалось, лишь по нелепому стечению обстоятельств – обветшалые, нередко заброшенные и заколоченные, они медленно угасали, дожидаясь своего часа уйти под снос.
Падающий сверху жидкий свет сжимался – небо готовилось вот-вот сомкнуться. Алексей с трудом открыл слипающиеся глаза. 
«Праздность порождает праздность, вот и лезет в голову всякая чепуха», - думал он, глядя на иностранца, продолжающего трудиться, словно муравей, несмотря на все невзгоды, угрозы и усталость.
Настоящую усталость. Алексею стало немного стыдно. Особенно, от терзающего его желания бросить всё и удрать отсюда.
«Родители постоянно звонят – волнуются. А я им ничего объяснить не могу. Они такого в Интернете начитаются, что всё равно – нет смысла переубеждать. Думают, что тут страх и ужас. Война», - услышал он голос водителя.
Алексей сочувственно кивнул.
Они выехали на сверкающий проспект. Весёлый неоновый свет привел Алексея в чувство. Он выпрямился и достал из кармана пальто несколько скомканных в бумажные розы купюр, принявшись поспешно их разглаживать.
«Я тут пять лет уже – мне возвращаться нельзя. Там работы нет», - пожаловался таксист.
«Должно быть, в его стране идёт война, вот он и уехал, чтобы прокормить семью», - подумал Алексей, продолжая упиваться чужим горем, считая свою учтивость и готовность слушать истинным благодеянием.
Он попросил водителя затормозить на остановке, посчитав, что напрягать несчастного ехать во двор и петлять между домами – это уже излишества, коих в его жизни и без того было презрительно много. Поэтому, решив быть благородным до конца и не взяв в охватившем его мелодраматическом порыве сдачу, Алексей вышел из такси.
«Держитесь и ничего не бойтесь. Всё скоро закончится и снова будет хорошо», - сказал Алексей, с тревогой ловя себя на мысли, что у этого парня вряд ли когда-то было именно хорошо, и последняя фраза может быть воспринята им как некая издёвка.
«Мне стыдно, и в этом моё спасение», - тут же подумал он с придыханием.
Таксист лишь благодарно улыбнулся, так что Алексей так и не узнал, что было у него на душе.
«Да и можно ли вообще постичь чужую душу, если зачастую мы не понимаем сами себя?» - подумал он, провожая такси взглядом.
Машина растворилась в ночи. Алексей пошел к круглосуточной аптеке, однако на его звонок никто не вышел. Он позвонил ещё и ещё раз - его не слышали.
Время перевалило за полночь. Алексей тяжело подумал, что утром нужно рано вставать. На воздухе ему сделалось только хуже. Он не чувствовал себя пьяным, однако желудок гадко сводило, отчего приподнятое настроение стремительно улетучилось, оставив его.
«Мне бы хоть воды купить», - подумал он, злясь, что у него дома никогда нет самого необходимого, хотя он сто раз обещал себе основательно запастись активированным углем и минеральной водой – тем обязательным минимумом, который требовался при его ритме жизни едва ли не ежедневно.
О том, чтобы просто бросить пить, речь уже не шла. Для себя Алексей навсегда разобрался с этой дилеммой, мучавшей не один год, а, фактически, всю его сознательную жизнь. Когда-то у него был один такой знакомый – сотрудник по работе, принципиально не пьющий. Друзей у того не было, поэтому он всячески пытался сблизиться с Алексеем, который, наверное, просто был чуть терпимее, чем все остальные. И всё бы было ничего, они бы даже могли, наверное, подружиться – пить пиво и смотреть футбол - только вот парень убеждённо не пил. Это само по себе напрягало, потому что, как считал Алексей, непьющий человек – слишком правильный, без червоточинки - действовал на окружающих угнетающе, напоминая им о собственных слабостях. Тот же, ко всему прочему, принялся читать Алексею нотации, дескать, алкоголь – это яд, и не суть важно, сколько ты выпил – рюмку или бутылку.
«Ты только посмотри на себя – у тебя нездоровый цвет лица, мешки под глазами, а ведь тебе едва за тридцать», - сказал он однажды, взяв себе зелёный чай, будто специально дождавшись, когда Алексей поднесёт к губам стакан виски, отчего тот поперхнулся и закашлялся - горло перехватило, а из глаз потекли слёзы.
Первым желанием Алексея было ударить его, но он сумел сдержаться и, переведя дыхание, улыбнулся.
«Знаешь, лучше вовремя сняться, выпустить пар, расслабиться, чем жить в постоянном напряжении, будто ты струна, боясь вот-вот лопнуть», - сказал Алексей, надеясь, что его слова звучат максимально дружелюбно.
«А я и не живу в напряжении. Тем более что лучшая разрядка – это спорт», - ухмыльнулся его коллега, отчего Алексей, ещё сильнее почувствовав собственную неполноценность и убогость, окончательно сжался и отдал себя на растерзание его проповедей о здоровом образе жизни.
Друзьями они так и не стали. После того разговора, когда в его душу внесли смятение, Алексей твёрдо решил для себя, что корень зла – это сомнения, поэтому нужно проявить твёрдость и отбросить их раз и навсегда.
На остановке рядом с ларьком сидели местные пропойцы.
Ходить среди ночи он не боялся. Страху вообще давно уже не было. Было какое-то пугающее равнодушие.
«Милицию бы вызвать», - подумал Алексей, зная, что никакая милиция не приедет – нет уже никакой милиции, да никогда и не было.
Мужики громко угрожающе засмеялись, замахав будто бы в его сторону кривыми огромными ручищами. Тучи над ними окончательно сомкнулись, пряча и наливающийся рубин Марса, и звёзды с Луной, и весь мир.
II
Алексей уснул, наглухо закрыв все окна, отгородив себя от остального города. Тёплый пьяный воздух окутывал слегка тошнотворным дурманом, отчего сон его был глубок и бесчувственен.
Город тихо ворочался. Но вот, на тонкой грани ночи и столь же тёмного, кажущегося беспросветным утра, когда город, казалось, вот-вот остановится, и даже в эпицентре боёв припорошенные снегом солдаты вдруг стихнут в вагнеровской гармонии, и на какое-то мгновение всё окунётся в густую тишину и замрёт, вдруг взорвалось – выстрелами, залпами, огнём и металлом, размазывая чёрную кровь на истоптанный снег, отчего тот тоже становился чёрным, покрываясь кляксами. Люди продолжали умирать до позднего рассвета, когда вокруг было настолько светло, что кровь снова была красной даже в отсутствии Солнца, вместо которого над головами простиралась торжественная серая бесконечность.
И с каждым новым куском свтеа, превращающего тьму в тени света, среди людей креп страх, с каждым новым пробуждением разрастающийся по городу стремительной волной. Люди включали телевизоры и заходили в Интернет. Принимая различные формы и разрастаясь в масштабах, страх в итоге стал тотальным, заполнив собой всё вокруг, поселившись в каждом маленьком мозгу. А потом волна ударила о берег, разлетевшись на миллионы невидимых капель, жадно ушедших в песок.
Алексей всё это пропустил, проснувшись в половину десятого от предусмотрительно включенного будильника на привычно отключенном во время сна мобильном телефоне. Включив его, он с лёгким похмельным равнодушием увидел несколько пропущенных звонков и сообщений, прочитав первое из которых Алексей был вынужден резко встать и даже забыть о своём лёгком недомогании. И даже о работе. Вся обыденность на несколько минут отошла на второй план, уступив место тревожному и высокому импульсу от осознания чего-то ещё неведомого, но безусловно страшного и большого.
Алексей бросился на балкон и открыл окно. Машина, брошенная им во дворе из-за непрекращающегося пьянства и невозможности сесть за руль ещё несколько дней назад, была на месте. Он вздохнул с облегчением.
Вернувшись в комнату, он включил телевизор, но по всем каналам шла реклама, или кино. Даже на круглосуточном новостном крутили спорт. Тихо выругавшись, и вновь ощутив всю полноту утреннего недомогания, Алексей зашел в Интернет: френд-ленты и лезущие отовсюду новости кричали красным, сматываясь на его глазах в клубок, не давая никакой возможности в царившем хаосе разобрать, что к чему. Алексею скармливали трупы: пять, десять, сто – сотни. Отовсюду ему предлагали фото и видео обезображенной человеческой плоти, или просто ровные, словно оловянные солдатики фигуры, прикрытые прапорами. Их стреляли, резали и взрывали. «Снайперы! Мародёры! Теракты!» - выдавали барабанную дробь новости. Кто и зачем – не сообщалось. Это было не важно, когда страх и ненависть охватили их сердца, вбивая в них стальные колья, отторгая самообладание и разум.   
Умывшись и посмотрев на себя в зеркало, Алексей подумал, что было бы неплохо побриться. Но, не было сил.
Он попытался вызвать такси, но три оператора, даже самый дорогой в его телефонной книжке, соврали, что свободных машин в его районе нет.  Алексей оделся и вышел на улицу. Людей было немного, но те, кто был, не шли, а буквально бежали короткими и длинными перебежками, юркая между дворами, домами и малыми архитектурными формами.
Алексей попытался поймать машину с руки, но первый же водитель, услышав, что ему нужно в центр, назвал двойной тариф.
Раздосадованный, он закурил и отправился на остановку общественного транспорта, когда вдруг позвонил Олег.
«Я никогда ему этого не прощу», - прорычал он, будто с личной обидой.
«Подожди, ещё ничего не понятно», - попытался возразить Алексей, чувствуя, как накатывает тошнота, и спорить ему уже совершенно не хочется, однако Олег продолжает напирать.
«Тварь! Это же бандит! Повесим его!» - кричал он.
«Я скоро буду», - попытался сменить тему разговора Алексей.
«Можешь не спешить, таможня всё равно стоит. Могли бы вообще дома остаться», - ответил Олег.
«Ну, встретимся уже. А завтра - отоспимся», - сказал Алексей.
«Моя бедная печень», - рассмеялся его товарищ.
Мимо снова побежали люди, буквально на ходу запрыгнув в полупустой троллейбус. На остановке было с десяток человек. Охваченный внезапной паникой, Алексей отошёл от дороги, вдруг подумав, что кому-то может прийти в голову идея толкнуть его под колёса.
«Просто так – за здорово живёшь», - подумал он в страхе.
Наконец, подъехала его маршрутка. В салоне даже были свободные места. Алексей сел. Вокруг молчали. Хмурые, не успевшие проснуться и прийти в себя, люди старались не смотреть друг другу в глаза, будто участвуя в чём-то постыдном, пряча от окружающих свой страх. Только тревожно вещало радио. Водитель выглядел неуместно торжественно. Все делали вид, что не слушают, будто их это и не касается вовсе, глядя или в окно, или просто перед собой – не моргая, на самом деле, ловя каждое слово сбивающегося через раз диктора. Всем почему-то было не только страшно, но и стыдно.
Мысли Алексея сбивались, прыгая друг через друга, мелькая быстро и мелко. Особого страха не было. Не говоря уже об ужасе, охватившем, судя по всему, всех вокруг. Если только они не слишком драматизировали, переигрывая в своих чувствах, занимаясь трагическим позёрством или самоупоением. Как он накануне, например. Поэтому, Алексей понимал, что не имеет никакого права винить их в чём-то. Он даже не собирался делать этого, к тому же не будучи на сто процентов уверенным, что эти чувства – неискренние.
«Может, это просто я бесчувственен?» - думал Алексей, чувствуя в такие неудобные моменты всю глубину своей хронической усталости, давно переросшей в смертную тоску.
Мелкие проблемки – что-то с работой или личной жизнью, будто скрипели песком на зубах, не давая расслабиться ни на секунду.
Проблемки. Алексей не был самокритичным. У него было предостаточно минусов, на которые он просто-напросто закрывал глаза. Отмахивался, осознавая бесцельность существования и нездоровый образ жизни вообще. Это его не волновало. Но и выдавать проблемки за проблемы он точно не мог. Помня, что такое – проблемы. Вся его жизнь, не считая последних десяти лет, была одной сплошной проблемой. И детство без отца в небольшом провинциальном городке в степях Юго-Востока. И студенческая жизнь впроголодь. Когда умерла мать, он впопыхах наскрёб среди соседей по этажу денег на билет и едва успел на день похорон. Потом он часто думал, что зря приехал. Да, его бы не поняли, прокляли бы всем городом. Ну и пусть! Плевать он на них хотел. Всё их презрение стоило того, чтобы мать осталась в его памяти живой, а не фарфоровой куклой в дешевеньком гробу.
Он научился прогибаться и уступать, потому что отступать ему было некуда. Сначала было неприятно, но потом, когда Алексей начал зарабатывать и был вознаграждён за терпение материально, всё это перетёрлось в пыль, и он стал абсолютно равнодушен к подобным нравственно-этическим вопросам.
Волновать его могли только цифры, которые в последнее время неумолимо падали, и дальнейшие прогнозы были только очень негативные. Из-за происходящего в городе и стране никто уже ничего не знал. И не делал никаких прогнозов. Но, это были всего лишь проблемки.
Алексея вновь начала одолевать паранойя.
«Кажется, где-то писали, что в общественном транспорте возможны теракты? Или это говорили по радио?» - пытался вспомнить он, украдкой оглядывая попадающую в поле обзора территорию на предмет подозрительных личностей или же багажа.
Не обнаружив ничего такого, Алексей нисколько не успокоился.
«В конце концов, разве я когда-нибудь занимался чем-либо подобным?» - думал Алексей, будучи уже почти уверенным, что его взгляд просто не способен увидеть опасность.
Несмотря на ранний час, пробок на дорогах не было. Машин было немного. Доехали они быстро. Алексей вышел на своей остановке. На воздухе ему стало лучше.
На застроенной ларьками и палатками площадью перед спуском в метро, несмотря на то, что подземка была закрыта, даже ещё встревоженнее, чем обычно, гудели люди всех мастей – от спешащих белых воротничков и студентов, до пьянчужек и бездомных, облепивших парапеты, лавочки и часть лестницы, копошась под ногами. Два молодых милиционера со страхом разглядывали протекающий мимо человечески поток.
Вся эта чернь действовала ему на нервы. Ещё больше Алексея нервировало то, что в обществе себе подобных – интеллигентных, порядочных, как он считал, людей, он не мог в открытую называть этих жалких людишек чернью, хотя все вокруг – он был уверен в этому – думали так, или почти так. И хотя категории интеллигентности и порядочности, равно как разумность вообще, зачастую шли врознь, Алексей считал, что имеет полное право судить их. Даже не людей, а отребье. Он не был сторонником наказания за тунеядства, считая его пережитком советского прошлого, ограничивающим права и свободы человека. Даже если тот пал так низко, каждый был волен распоряжаться своей жизнью, как считал нужным. Давая, в то же время, таким как Алексей свободу и право относиться к ним соответствующе. И хотя работа на кого-то – на дядю или, упаси Господи, государство, вряд ли была пределом мечтаний, Алексей мог гордиться тем, что давным-давно работает на себя и ни от кого не зависит, даже просиживание штанов в офисе или простаивание смены за прилавком было всё равно лучше, чем смешивать себя с грязью.
«Я же смог, почему не могут другие?» - думал он, поднимаясь над остальными.
Однако, глядя на окутавшую его зловонную биомассу, чувствуя её, Алексея тут же охватило уныние. В голове снова загудело.
«От вас одни проблемы, ничтожества, тормозящие прогресс», - зло подумал он.
В его голове внезапно проскользнула мысль, что сам-то он, по большому счёту, не делает для прогресса ровным счетом ничего. Да и в его бизнесе, деле всё тоже зависело далеко не только от него. Скорее, от Алексея, как показывали последние дни, тут вообще ничего не зависело. Процесс стал неуправляемым, и это было неприятнее всего.
Противное чувство собственной неполноценности овладело Алексеем, пронзив с головы до пят, и он едва не налетел на закутанного в ворох бесформенной грязной одежды мужика, с трудом сохранив равновесие и удержавшись на ногах.
«Ты кто?» - воскликнул Алексей тонко, невольно выдавая весь свой ужас.
«Я - алкоголик, а вот ты - кто?» - ответил тот презрительно.
Посрамлённый, Алексей бросился вниз через подземный переход.
Перейдя через дорогу и пройдя квартал до офиса, он наткнулся на очередь к банкомату, вьющуюся хвостом через всю улицу. Люди снимали деньги и ругались.
Олега в офисе ещё не было. Их младший менеджер Володя встал с привычным энтузиазмом и, массивно нависнув над огромным овальным столом, за которым друг напротив друга они работали втроём, энергично пожал Алексею руку.
Крупный добродушный парень, приехавший в столицу на пять лет позже Алексея с Запада страны, опоздал и упустил возможность стать самостоятельным, хоть и крошечным игроком на рынке. Он был навсегда обречён выполнять чьи-то задачи, а не строить собственный планы. Впрочем, будучи, во-первых, по своей природе хоть и инициативным, он не обладал должными организаторскими способностями, которые негласно приписывали себе Алексей и Олег. Во-вторых, само право на труд и достойная заработная плата уже были огромным благом, за которое в нынешнее непростое время стоило было быть благодарным. О чём они намекали Володе, подстёгивая его к собранности. Вспоминая, например, что в их годы им такой работы никто не давал, и всё, что они имеют сейчас, им стоило крови и пота. А он пришёл на всё готовенькое.
К счастью для Алексея с Олегом, Володя был хоть человеком простоватым, но без крестьянской хитринки. Он умел быть благодарным, отдаваясь их делу, словно оно было его собственным.
«Кофе?» - спросил Володя, ставя чайник.
За окном вдруг потемнело: небо враз заволокло тучами. Алексей ничего не ответил, лишь подумав, что сейчас, должно быть, снова пойдёт снег. Он включил мягкий свет торшера. В офисе будто стало теплее. Алексей приоткрыл окно и глубоко вдохнул прохладный воздух, продолжая витать в похмельном тумане.
«Раньше в это время я уже был в порядке», - грустно подумал он, тревожась, как бы его нездоровое состояние не растянулось до самого вечера, понимая, что рабочий день, скорее всего, уже потерян.
Володя поставил перед ним кружку. Кофе ему не хотелось. Алексея воротило от одного его запаха. Ему хотелось спать.
Зато Володе, судя по его возбужденным горящим глазам и всё время подающемуся вперёд телу, было невтерпёж что-то рассказать.
«Я вчера вечером в центре был – под обстрел попал», - наконец, не выдержал он.
Алексей вежливо улыбнулся, позволяя Володе продолжить. На самом деле, никакого интереса в нём не было. И не только из-за неутихающего похмелья. Глядя на сытого мирного Володю, Алексей не мог представить его в эпицентре обстрела. Или чьей-либо целью вообще. Кому он был нужен? Вруном или сказочником он его не считал, однако сам вырос и жил среди ему подобных, будучи таким же, как они. Как все, подавляющей массой класса в иерархической лестнице, к которой каждый из них себя негласно причислял. Несколько приукрасить и развить сюжет, если это не нарушало чьи-либо интересы, не считалось у них чем-то зазорным.
Получив одобрение, Володя начал рассказывать взахлёб: и как они подносили брусчатку, и выносили раненных. Он с наслаждением ставил ударение на Мы.
«А они, сволочи, стреляли отовсюду, а потом солдаты как пошли всех разгонять – мясо было», - он перевёл дух.
«И в тебя стреляли?» - спросил Алексей, рискуя пригубить кофе.
«И в меня», - кивнул Володя.
«Не попали?» - равнодушно спросил он.
«Зато под раздачу попал – вот», - тот закатал рукав джемпера, демонстрируя свежий синяк.
Алексей только и подумал, дескать – синяк как синяк.
«Так, вроде, это сегодня с утра снайперы работали», - спросил Алексей, желая намекнуть ему на некие несоответствия, щегольнув к тому же в отношении снайперов профессиональным термином «работали», демонстрируя Володе, что он тоже в теме.
Володя насупился и уставился в ноутбук.
От кофе Алексей немного взбодрился, и ему даже стало немного стыдно за свою бестактность, ведь Володя действительно бывал на баррикадах, пускай и просто так, в качестве зеваки. Тем не менее. Сам ведь Алексей там за все три месяца и вовсе ни разу не был. Дело было не в том, что он боялся, хотя и страху тут тоже было место. Перспектива попасть под милицейские дубинки или обстрел отталкивали его своей деструктивностью. Это было также глупо и нелепо, как лишиться бизнеса и сесть в тюрьму за неуплату налогов, или подхватить венерическую болезнь из-за случайного пьяного секса, например. Когда он слышал о людях, подставляющихся на линии огня, или хотя бы мало-мальски играющих с законом, он испытывал глубокое непонимание. Да, романтика здесь тоже имела место, как и зависть, где-то глубоко внутри. Но у здравомыслящего человека в критический момент, убеждал себя Алексей, романтика обязательно разбивалась о прагматизм, вырастающий перед её порывами неприступной стеной.
«Зря ты так ко всему этому относишься», - прервал молчание Володя, будто прочтя его мысли.
Он ничего не ответил. В офис зашел Олег.
«В городе дурдом – повсюду пробки, такси не вызвать», - сказал он, снимая пальто.
Алексей попытался проверить поступление сегодняшних платежей, но Интернет-банкинг не работал.
«В банкоматах денег нет, в магазинах очереди, будто все с ума сошли – гребут с полок всё, даже соль. Будто есть её будут», - сказал Олег, садясь в своё кресло.
III
Они ужинали в пивной, недалеко от эпицентра. Сначала Алексей пытался переубедить Олега снять столик где-нибудь подальше от всего этого. Ближе к офису.
«Ерундой ты занимаешься, честное слово», - сказал он ещё до того как появились снайперы, а имевшиеся трупы и продолжающиеся столкновения не воспринимались как нечто из ряда вон выходящее, списываясь некоторыми и вовсе на ошибку, возможно, допущенную журналистами – у страха ведь глаза велики.
Восприятие ситуации резко изменилось, когда начали стрелять. И хотя ещё не было установлено кто, все и так всё прекрасно понимали. Были убеждены и знали.
Недалеко же от паба, где они собирались провести вечер, как писали в Интернете, накануне ночью зарезали нескольких человек. Произошедшее, конечно же, назвали провокацией с очевидными мотивами и целями. Хотя для напуганных людей всё было отнюдь не так очевидно. Снайперов они ещё были готовы принять за попытку зачистки, особо не вникая в детали, лишь сопереживая случившемуся, на самом деле мало веря, что стрелки объявятся где-то за пределами центра, чтобы убивать в своём большинстве аполитичных обывателей. Орудующие же банды – тоже весьма далёкие от политического момента, мародёры, которые, по слухам, вот-вот должны были начать грабить город, в первую очередь – магазины, публичные питейные заведения и офисы, вселяли чувство другого порядка – это был страх перед неизвестным, способным коснуться каждого из них.
Блоггеры писали о горах тел, вывозимых скорыми и частными автомобилями в городские больницы. Всё это прятали от журналистов. Скрывали. Но, всё равно, по Интернету уже ходили фотографии, холодящие кровь. Одна ужаснее другой. И видео. Общее число жертв перевалило за сотню. 
«Морги переполнены сотнями трупов!» - пугали социальные сети, публикуя страшные кадры обёрнутых в прапоры окровавленных тел.
Где-то даже проскочила цифра – тысяча. Но эксперты тут же успокоили, заявив, что столько трупов – это уже чересчур, а погибших – около сотни, может быть, даже немного меньше, после чего пар всё же вышел, и город устоял от соблазна взорваться во всеобщей истерии.
Люди просто опустошали банковские счета и супермаркеты с твёрдым намерением отсидеться дома. Что будет дальше – было не суть важно. Главным было переждать.
«Можно было бы вообще собраться у меня», - говорил Алексей, запирая офис.
«Да ты не бойся, проскочим!» - принялся бравировать перед Володей Олег, с трудом скрывая своё беспокойство, затягиваясь чаще, чем обычно.
На улице было темно. Фонари горели через один. Тёмные тени людей сновали туда-сюда.
«Уроды», - выругался Олег, получив от такси смс с отказом.
«Я же говорил, лучше бы в офисе подождали», - продолжал ворчать Алексей.
Тот не ответил, принявшись звонить в другую службу.
«Не звони в самые дешёвые, они точно не приедут», - сказал Алексей.
Олег отмахнулся.
Прошло несколько минут, телефон молчал. Олег снова начал набирать такси. Володя невозмутимо предложил пройтись немного пешком.
«Я на метро ехать не хочу», - сказал Алексей, чувствуя уже даже не столько страх, сколько просто усталость.
«А его уже открыли?» - спросил Володя.
Никто не ответил. Алексей даже начал подумывать, чтобы вернуться домой и хорошенько отдохнуть. Почитать книжку, например. Он вспомнил, что уже месяц пытается взяться за «Хаджи-Мурат», да всё никак не получается.
В данном плане, Алексей выделялся из их компании. Стоял выше других. Пускай он и читал немного, но читал. У других и вовсе не было даже стремления.
Впрочем, Алексея всё равно давило неудовлетворение. Если раньше, в студенческие годы, несмотря на учёбу и бурный досуг ему удавалось читать книгу за неделю-две, то сейчас на такой же объём текста уходили месяцы. И каждый раз он не был полностью уверен, что дочитает выбранную книгу до конца.
В последнее время он вообще ничего не читал, кроме туалетных глянцевых журналов и ленты Facebook, где каждый на всякий лад пытался изгаляться в собственной пафосности и оригинальности, не брезгуя перепечатывать чужие статусы, не присваивая, но приобщаясь к чьим-то мыслям. Из-за всего этого Алексей лишь впадал в серую тоску, чувствуя себя на фоне фонтанирующей вокруг него иллюзии такой же серой безвольной биомассой.
Наконец, приехала машина – маленькая и грязная.
Алексей с Олегом с трудом поместились на заднем сидении. Володя – самый крупный из них – уселся спереди.
Добродушный молодой водитель с энтузиазмом говорил о грядущих переменах. Он верил, что скоро жизнь станет лучше. Веселее.
«За честь и достоинство нужно бороться», - многозначительно изрёк он.
«Вы так верите в победу», - искренне позавидовал ему Олег.
«Пэрэмига нэвидворотня», - кивнул тот.
Таксист говорил быстро, часто путая слова с диалектическими интерпретациями.
«Я вот даже на курсы английского языка пошёл», - похвастался он.
«Лучше бы русский выучил», - подумал Алексей неожиданно зло.
Он продолжал говорить всё убедительнее и позитивнее. Они молчали.
Через полчаса, выпив два пива, Алексей почувствовал, что ни к чему не обязывающая и, в общем-то, абсолютно бессмысленная болтовня начинает его напрягать.
Происходящее с первых же минут начало действовать ему на нервы. Впрочем, он и не ожидал ничего другого.
Олег с самодовольным видом заказал себе стейк из сёмги.
«Да, красная рыба стоит сегодня недёшево, но я хорошо работаю и могу себе это позволить», - будто говорил он окружающим.
Кто-то начал изучать карту виски, сетуя на отсутствие любимого сорта. Другие – уговаривать всех остальных взять блюдо на большую компанию, чтобы не переплачивать. На что некоторые отвечали, что хотят именно стейк рибай, а не какие-то там сосиски.
За длинным столом было человек десять-двенадцать. Алексею лень было считать. То, что говорилось на одном конце, не было слышно на другом. Откровенно говоря, он с трудом разбирал даже то, что говорил ему парень напротив. Алексей даже не помнил, как его зовут, хотя они уже неоднократно виделись.
«Сколько мы знакомы? Год? Или два?» - чтобы отвлечься, он попытался вспомнить о собеседнике хоть что-то, но тщетно.
Тем временем, тот продолжал что-то с жаром рассказывать Алексею. За неимением других слушателей, которые отсеялись после первых реплик, парень смотрел ему прямо в глаза – жадно, как будто боясь потерять и его. До Алексея доносились лишь отдельные слова – «Доллар!» «Очереди!» «Дефолт!» Ему даже сделалось немного стыдно – настолько жарко говорил его сосед. А он его не слышал. Ему приходилось только сочувственно улыбаться и кивать, соглашаясь с очевидными вещами.
Однако сейчас происходящее вокруг окончательно отошло для Алексея на второй план. Он с трудом силился проявлять сочувствие, делая вид, что осознаёт всю глубину ужаса, который может поглотить их. Оглянувшись вокруг, Алексей увидел, что всё равно было всем. Как минимум сейчас – люди вокруг пили и веселились. У сцены на другой половине зала копошились, настраивая аппаратуру, музыканты, готовясь дать ежевечерний концерт для пьющей и жующей публики. Официантка улыбнулась ему, но лицо его осталось каменной маской. Алексей увидел, как мелькнул в её глазах страх перед ним. Отвращение к нему. И девушка, демонстративно отвернувшись, быстро прошла мимо. От всего этого ему вдруг стало до того скучно и одиноко – хоть кричи. Алексей с трудом сдержался.
Он снова подумал о доме и «Хаджи-Мурате».
Алексей с трудом представлял себе, что это такое.
«Местность, водопад или имя собственное?» - гадал он.
У него были сомнения.
«Да, это определённо связано с войной», - думал Алексей, представляя себе автора при обороне Севастополя.
Он точно там был. Алексей знал наверняка. Тут уже ошибки быть не могло – в этом он был уверен на все сто. Однако гарантировать, что Хаджи-Мурат – это в Крыму, Алексей не мог. К тому же, он вдруг поймал себя на мысли, что думает о нём, как о горе.
«То есть, о ней», - растерянно подумал Алексей, чувствуя, что ошибается, не находя своим сомнениям фактурного подтверждения.
Судя по всему, как ему казалось, речь шла о войне, а то, что Лев Толстой писал о войне, ему нравилось. Как и само толстовство в принципе. Вспомнив о нём, Алексей вдруг улыбнулся, почувствовав, как давившая его печаль-тоска вдруг становится тёплой и мягкой, обволакивая его и наполняя сладкой грустью.
Ему захотелось рассказать о прочитанном всем вокруг, настолько сейчас, допивая третий бокал, оно показалось Алексею важным и прекрасным. Он даже был уверен, что все они, услышав его рассказ, вдруг изменятся, и станут лучше. И всё вокруг станет лучше, потому что рвущийся из него порыв казался Алексею истиной, без которой они погибнут.
Однако, мысль о том, чтобы рассказать о толстовстве и вообще - поговорить тут о литературе, ввела его в лёгкое замешательство.
Приглушённый свет давил на глаза. Длинные, путающиеся между собой, тени тревожно качались в пустых бокалах. Так же путались его мысли. Алексей чувствовал себя собакой, которая знает, что хочется донести им – людям, но не может сделать этого по ряду объективных причин.
Его охватило злое чувство – раздражение на самого себя. Что может быть ужаснее?
«****ь», - выругался он.
Алексей, будто огромный и тёплый, пропитанный за день Солнцем, травяной ком, ощущал, что должен был сказать им – по-настоящему доброе, грандиозное, отдать своё тепло. Однако, как только он пытался воспроизвести свои мысли вслух, всё срывалось на корявые реплики.
Он уже понимал, что ещё немного, вот-вот, и его жаркое желание высказаться перед ними угаснет. Стремительно – минута, и оно сойдёт на нет. Алексей уже даже физически предчувствовал неприятный металлический вкус на кончике языка, понемногу растворяемый в пивной кислоте.
В разговор встрял сидящий по правую от него руку Володя.
Всё это, конечно же, было весьма условно, но каждый из собравшихся за столом обязан был сохранять в разговоре паритет, давая возможность высказаться другим. Идеально, когда это происходило по часовой стрелке. Тогда их общение приобретало всех устраивающую лёгкость и изысканность. Каждый мог за пару-тройку минут рассказать собравшимся, по большому счёту, никому не интересную историю, выплеснуть на них никому ненужную информацию, будучи уверенным, что его не перебьют, выслушают, как минимум, с выражением учтивости и, возможно, даже удостоят ничем не обязывающими уточняющими вопросами, имитируя дискуссию.
К тому же, несмотря на то, что все они держались на равных, как наёмный сотрудник, Володя изначально находился тут на правах несколько иного толка, чем все остальные. Ему не затыкали рот, но спокойно могли перебить. Над ним не насмехались, но в глазах и их тоне могли быть сарказм и высокомерие. И уж тем более, ему никогда не давали слово просто так. Володя не обижался, понимая всё без ненужного переваривания.
Каждый ритуал был хорош, пока все соблюдали правила. В противном случае, это вызывало в каждом собравшемся несоизмеримо тягостнее случившемуся отклонению раздражение.
Собственно, в том числе и по этой причине Алексей сомневался, стоит ли ему заводить свой разговор на тему, в которой он и сам плавал. Мысли его были сбивчивы и не до конца ясны ему самому. Он путался и запинался. Его легко могли подловить на несоответствиях и ситуативных домыслах. Последнее, конечно, было маловероятно. Но, всё же.
«Нужно обязательно прочитать этот чёртов «Хаджи-Мурат», - думал он, слушая, как и все, Володю краем уха, лишь делая вид, что уделяет внимание его словам.
Володя рассказывал много и явно перебирал отведённое время. Ребята вокруг уже начали переговариваться, демонстрируя ему своё неуважение, но он продолжал говорить даже не думая умолкать.
Он снова рассказывал о своих вчерашних похождениях – как попал под обстрел, под раздачу. Как страшно и мучительно умирали люди. Какого-то молодого парня расстреляли на одной из соседних улиц. Володя уверял, что тот даже не был митингующим, и вдруг бац – и погиб. Стреляли в него несколько раз: в ногу, ещё раз, в грудь, в живот.
«И контрольный – в голову», - рассказывал он с видом очевидца.
«Все это подробности – это так ужасно», - закатила глаза одна из девушек, гадко скривив милое молодое личико, едва отпивая коктейль.
Её парень сдержанно откашлялся и демонстративно отвернулся в другую сторону, принявшись сосредоточенно разглядывать рябь картинок, мелькающих на экране плазмы в другом конце паба.
Однако, невыслушанный в офисе и раззадоренный алкоголем, Володя желал излить всё до последней капли. И хотя его личный героизм, в общем-то, сводился лишь к пассивному участию, о котором с равным правом могли тщеславно заявить тысячи других людей, оказавшихся там в минуты бойни, и, должно быть, рассказывающих подобные истории во всех уголках города, общий трагизм произошедшего создавал пафос, затмевающий всё. Всё это можно было услышать в новостях или прочесть в Интернете, но Володя с особым жаром преподносил общедоступные факты, домыслы и откровенную ложь, так спутавшиеся в клубок, что заявлять об абсолютной достоверности чего-либо не могли даже непосредственные участники тех событий.
«Ещё одному парню перерезали горло прямо при выходе из кабака», - продолжал он.
Его глаза сверкали гневом и какой-то неуместной весёлостью.
Одна из девушек охнула. Кто-то из парней пробормотал что-то неразборчивое, но явно недовольное.
О происходящем в городе и в их компании говорили редко – эпизодически. Говорить особо не хотелось. По большому счёту, у них у всех были две весомые причины для такой немногословности. Первое, и главное – каждый из них переживал за собственное благосостояние – бизнес, квартиру, машину и зону личного комфорта, к которым все они стремились столько лет. И вот, сейчас, за считанные дни, когда все нынешние ужасы казались не более чем выдумками журналистов, всё это могло исчезнуть, раствориться, словно вода в песке. Конечно, каждый из них понимал, что глобальный апокалипсис такого рода вряд ли случится, однако, каждый предпочитал готовиться к худшему, глядя на мир встревоженным взглядом и принимая сочувствие. Во-вторых же, за всё время противостояния никто из них не принял в происходящем маломальского непосредственного участия, так что даже рассказ Володи выглядел в их глазах лихим героизмом, отчего они ненавидели его и себя, чувствуя зависть, гложущую всё сильнее.
Хотя, возможно, был ещё и страх. Володя говорил с небольшим акцентом. В отличие от многих других ребят, приехавших в город пять, десять и даже пятнадцать лет назад, когда люди ещё были несколько другими, он говорил достаточно грамотно, и отвратительный убивающий язык суржик, стремительно поразивший и распространившийся уже не только по стране, но и по столице, был на его устах скорее исключением из правил. Однако, это не мешало ему сейчас выглядеть в глазах собравшихся немножко тем парнем с баррикад, которого они уважали, побаивались и оттого завидовали ему. Они понимали, что когда всё закончится, эти люди не уйдут. Они останутся. Даже, если победят. Но это казалось невозможным. К тому же, стремительно приближалась весна – кровь сойдёт вместе со снегом и на баррикады потянутся новые люди, которым не будет конца-края. Но, тем не менее, они бессознательно желали им победы, отождествляя серую государственную смуту с мраком, накрывающим их беззащитные сознания.
Кто-то попытался его остановить, буркнув из тёмного угла, из-за чего Алексей не сумел рассмотреть даже его лицо, что всё это уже слишком, и пора бы остановиться
Но, Володя продолжал.
«А несколько ребят вообще положили, словно в тире. Перекрёстным огнем – из отеля, и того театра – на горе», - многозначительно сказал он.
«Из окон или с крыши?» - спросили его с едва уловимым сарказмом.
«Из окон последнего этажа», - сказал Володя твёрдо, будучи уверенным, что именно так писали в Интернете.
«Так его, вроде, самооборона контролировала», - раздраженно возразил кто-то.
«Всё это враньё, и так уже ясно – этот маньяк сошел с ума, почувствовал вкус крови», - отмахнулась одна из девушек.
«Вот-вот, перестреляли всех, как одного», - подтвердил Володя с воодушевлением.
«Какой ужас», - томно выдохнула девушка, равнодушно ища взглядом официантку, желая повторить коктейль.
«После этого наши сцепились с ментами из оцепления, так одного вообще чуть не убили – выбили ему глаза и бросили подыхать. Так ему, собаке, и надо», - сказал Володя, недобро улыбаясь.
«Всё это показывали по телевизору», - вновь раздался раздраженный голос.
«Вы у себя дома на диванах смотрели, а я видел всё это своими глазами. Я там был!» - бросил в пылу Володя.
Все замолчали. Короткая тишина была неприятной и натянутой.
IV
Решив, что лучшего момента, чтобы вклиниться в разговор, у него уже не будет, и в следующий момент, когда до него, может быть, дойдёт очередь, все уже будут настолько пьяны, что никто не станет его слушать, Алексей решительно перехватил разговор.
«Всё это так, да не так», - сказал он внушительно, не вникая в смысл сказанного.
Володя, похоже, и сам немного устал, поэтому даже не стал спорить со своим работодателем. Он испытывал перед ним даже не какую-то субординацию наёмного сотрудника, а изначально – с первых дней совместной работы – уяснив себе, что тот всегда прав. И если сейчас Алексей в чём-то не соглашался с ним, то это никак не било по его шкурным интересам, ему не было никакого толка вступать в малоперспективную и вообще глупую дискуссию.
К тому же, он осознавал всю тягостность повисшего молчания. Музыканты продолжали вальяжно крутиться у сцены, не спеша начинать своё выступление. Смолкла даже игравшая из колонок бодрая и негромкая музыка, позволяющая разговаривать, не перекрикивая.
«Должно быть, меняют диск», - подумал Володя грустно.
Его бравая спесь сошла вместе с отпустившим голову алкоголем. Теперь Володя понимал, что его героическое выступление наверняка не только не вызвало ожидаемого участия у сидящих за столом, но и было неприятно, унизительно для них. Причём, каждого по отдельности. И если с первым Володя ещё мог смириться, отдавая себе отчёт в том, что некоторая, едва ли не большая, часть  сказанного им была изрядно приукрашена, а он хоть и был свидетелем событий, но лично всей этой крови не видел. Подпорченная же репутация вдруг смутила и озадачила его. Портить отношения он совершенно не хотел. Вся его жизнь держалась на этих отношениях.
Поэтому, Володя одобрительно кивнул, давая возможность Алексею продолжить. Однако тот молчал, никак не определив, с какой фразы ему начать, лихорадочно собирая в голове рассыпающиеся в песок мысли.
«Люди уже стали не те», - сказал он первое, что подвернулось на язык, понимая, что ещё несколько мгновений и о нём окончательно забудут, а разговор перехватит кто-то следующий, по левую руку от него.
Их ряды теряли стройность, и Алексею было уже проблематично определить, кто должен был говорить следующим.
«Это почему же? Люди всегда были теми, кто они есть сейчас. Только мы, в отличие от тех, кого ты пытаешься поставить нам в пример, научились ежедневно принимать душ и следить за маникюром», - неожиданно возразил ему парень напротив.
Алексей встретился с ним взглядом. По его спине пробежал холодок. Ему вдруг стало тревожно. Он смотрел на него в упор, причём выглядел абсолютно трезвым. В его взгляде не было злости – он взирал на Алексея спокойно и даже равнодушно, плотно сжав тонкие губы, давая понять, что он уже всё сказал, и дело за Алексеем – возражать или расписаться в собственной неправоте.
И хотя их короткий диспут остался фактически незамеченным для окончательно расслабившейся компании, Алексей почувствовал, как всё чёрное небо над городом и сам город вместе с сумрачным потолком навалились на него неподъёмным грузом, буквально вдавливающим всё тело в мягкое кресло без ручек.
В голове стремительно щёлкали секунды, каждая из которых приближала его крах в глубоких глазах этого неизвестного и уже страшного ему человека.
Во рту пересохло. Он с трудом ворочал языком. Горло сдавило. Поддавшись приступу паники, Алексей быстро взял бокал и допил уже тёплое неприятное пиво.
«Не нужно ставить себя выше других», - деморализуя,  сказал опонент.
Пропустив очередной удар, Алексей будто очнулся, с ужасом понимая, что его унижение вышло за рамки их двоих, и уже носит публичный характер, обратив на себя внимание большей части собравшихся за столом, которые, едва ли не впервые за нынешний вечер, вдруг предательски замолчали, затаив дыхание и внимая каждому их слову.
«Действительно, чем это мы хуже?» - подмигнул ему Володя, решивший, что можно слегка поддеть начальника и, тем самым, отыграться перед абсолютно не поддерживавшей его компанией.
«Они всё время меня слушали», - подумал Алексей в отчаянии.
Уже все взоры были обращены на него.
«То были правильные, хорошие люди», - сказал он сипло.
Собравшиеся начали переглядываться и даже перемигиваться. Кто-то усмехнулся, фыркнул, неслышно прокомментировал.
«Правильный и хороший человек – вещи разные. Вот живёт кто-то – не пьёт, не курит, занимается йогой – это человек правильный. Но, при этом, он жене изменяет, ни одной юбки не пропустит, да ещё и детишкам время не уделяет – так какой же он после этого хороший? У тебя хоть детей нет, и на том спасибо», - сально пошутил незнакомый парень.
За столом началось весёлое оживление: «Всем нам пора завязывать!» «Жить вообще вредно!» «А выпьем-ка пивка – для рывка!»
Воспользовавшись паузой, Алексей налил себе из графина полстакана виски и, страстно желая побыстрее напиться, глотнул его залпом.
И вдруг всё прошло. Страх ушёл. Ему вдруг стало тепло, а леденящий холод спал противной мокрой пеленой и растворился.
«А что хорошего лично в тебе?» - спросил Алексей своего визави, не сводя с него взгляд, стараясь, чтобы его голос не дрожал от нарастающего негодования.
«Это ты вдруг возомнил себя лучше других», - собеседник всё так же не проявлял никаких эмоций.
«Ты принимаешь моё презрение за пафос?», - ответил Алексей, наслаждаясь тем, как восторженно и громко бьётся его сердце.
Он будто видел себя со стороны, чувствуя гордость – пьянящую и жаркую.
«Я тебя понял», - пожал плечами незнакомец.
Алексею показалось, что тот желает завершить разговор, но он хотел продолжить – бродившее в нём недовольство начало выходить наружу, и оттого ему было хорошо.
Официантка принесла пиво и какую-то еду, но никто не отвлёкся. Все ждали. Это было необычно.
«Вам повторить?» - спросила она, но Алексей ничего не ответил, даже не заметив её.
Ему всё больше хотелось говорить. Он с каким-то садистским предвкушением расправы всем на потеху желал размазать этого зануду, вздумавшего делать из него дурака. Алексею захотелось вскрыть всех их – словно дурную карту, чёртов перебор после двух тузов – напыщенных петухов, за агрессивной окраской которых не было ничего. Ни грамма совести. И они ещё смели издеваться над ним, подтрунивая самим фактом втягивания в эту низкую пошлую дискуссию. Алексей аж вспыхнул от негодования, чувствуя, как алкоголь и праведное возмущение бьют в голову, лишая шарма хладнокровия.
«Так чем ты хорош? Чем вы все хороши?» - спросил он, рьяно чеканя слова металлом пуль, обводя компанию – откровенно презираемую - долгим выразительным взглядом.
Он шёл в наступление, уже готовясь жечь мосты, уничтожая кропотливо выстраиваемые годами отношения. С попытками создать даже что-то типа дружбы. Вместе они проводили большую часть жизни – не только в трудах, но и на отдыхе. В свободное время. Вместо того чтобы быть с теми, кто их действительно любил. С родителями, например.
Они не расставались даже в далёких странах – какой-нибудь Камбодже или Вьетнаме, где много диких обезьян, экзотических фруктов и не менее фантастических видов. Обо всём многим сегодня оставалось только мечтать. Подавляющее большинство населения, десятки миллионов людей, никогда не покидали не только пределов страны, но даже своей области. Они были и без того замкнуты в этом тухлом, осточертевшем всем до нервных расстройств и срывов мирке. И даже вырываясь из него, улетая за полсвета, они всё так же сидели в какой-нибудь дыре и пили, пили, пили. Без конца и края.
Ещё в детстве он мечтал посмотреть мир. Просто выбраться, хоть куда-то. Но родители упорно не желали вывозить его дальше черноморского побережья. А он грезил дальними странами, которые манили его с телевизионного экрана. Гласность наступала всё агрессивнее.
А ещё он растерял друзей. Так вышло. Жизнь ведь не стоит на месте. Возможно, иногда Алексей признавался себе в этом, он просто не хотел возвращаться к старой жизни, в которой, как ему казалось, не было ничего хорошего – одна серость, сырость и убогость. Он всегда хотел большего. Намного большего. Новая компания, разрастающаяся с каждым годом благодаря общим интересам и профессиональной склонности к коммуникации, должна была заменить ему их.
Сначала Алексею всё это нравилось. Он не мог надышаться новыми впечатлениями, поездками, местами и мечтами. Ему было весело и легко. А потом, как-то совершенно незаметно, эта лёгкость бытия стала для него невыносимой.
«Всё это зрело во мне давно», - подумал он, уже ненавидя их самих, их беспричинную радость, мелочность и злость, пожирающую каждого  изнутри.
Алексей почувствовал себя глубоко несчастным. И причиной его несчастий были они. Все и каждый.
«Сгубили мою жизнь, сволочи», - подумал он.
Алексея повело, и он крепко схватился за край стола. Официантка поставила перед ним бокал пива, хотя он, кажется, и не просил. 
«Я много путешествую, занимаюсь саморазвитием и неплохо зарабатываю – это уже немало. За что же меня презирать?» - добродушно спросил оппонент, будто не замечая всего того, что кипело в Алексее.
Его бесило их напускное спокойствие. Равнодушие. Он просто не верил, что людям может быть настолько на всё наплевать.
«За то, что толку от тебя – ноль», - сказал Алексей, чувствуя, что каждое слово откровений придаёт ему сил.
Правду было говорить легко и приятно. Вопреки предубеждениям, это не выглядело неподъёмной ношей. Если не задумываться о последствиях, конечно. Но последствия сейчас волновали Алексея в последнюю очередь. Собравшиеся были уже настолько ему отвратительны, что у Алексея даже не было сомнений в своём смелом решение – высказать им всё и освободиться, наконец-то, от этих липких уз лжи и подхалимства, которым они занимались все эти годы, ломая друг перед другом комедии.
«Бизнес? К чёрту его. Выплыву как-то и один. Перетерплю», - убеждал он себя, с ненавистью глядя в улыбающееся лицо Олега.
«А чем хорош ты?» - зло спросил незнакомец, впервые проявляя эмоции и обнажая слабые нервы.
«Я то?» - спросил Алексей.
От возмущения у него перехватило дыхание. Ему снова стало страшно. Страх налетал волнами, отступая и снова возвращаясь. Лица за столом смотрели насмешливо и зло.
«Каждый из нас идёт на сделку с совестью. Но мне, хотя бы, бывает стыдно!» - выпалил он.
Алексей встал, рассчитался с лихвой и вышел. Конечно, он бы мог остаться, но так было правильнее. Пускай он и был пьян, но Алексей был в этом полностью уверен. Уверен, как никогда прежде. Едва ли не впервые в жизни. Он чувствовал гордость. В нём вдруг снова забурлила жизнь.
V
На улице было тихо и темно. Даже машины не ездили. Всё замерло. То, что пугало его ещё днём, теперь притягивало. Алексею хотелось быть там – под пулями, под залпами, среди дыма и огня. Зачем? Он не знал. Просто хотелось. Думая об этом, он испытывал трепет и гордость. Хотя Алексей и не мог для себя до конца понять, чем конкретно он гордится. Скорее всего – представленной им грандиозностью момента. Алексей страстно желал соприкоснуться с ним.
Ему стало жарко. Невыносимо хотелось надышаться. Он жадно втянул холодный воздух – раз, другой. Алексей быстро пошел вперёд. В голове его пульсировал ребяческий восторг, пьянящий его ещё сильнее.
Он остановился перед тонкой полоской асфальта, уходящей серпантином вверх. Алексей поднял голову: там, наверху, всё буквально горело красным заревом, пыхало жаром. Он оглянулся. Слева в абсолютной темноте беззвучно текла огромная река, представляющаяся ему сейчас великой и страшной. Её не было видно. Её будто не было. Но Алексей знал – она там. Он буквально чувствовал её чёрную воду и такие же льдины. За непроглядной стеной ночи, изрезанной косыми мазками электричества, ничего не было. Там будто начиналась её ледяная пустота. Вздрогнув, Алексей быстро пошел вверх.
Подъём давался тяжело. Алкоголь начал отпускать, снова хотелось курить, и затея идти самый центр происходящего уже не казалась Алексею такой прекрасной, когда ещё несколько минут назад, когда его буквально переполняло от смелости и восторга по этому поводу. Сомнения разозлили Алексея, и он начал мысленно, иногда шевеля губами, произнося отдельные фразы и выкрикивая редкие ругательства, будучи уверенным, что его срыв никто не услышит, заниматься самобичеванием, ругая себя за проявления слабости. Именно слабостью объяснил свои сомнения Алексей, и оттого злился всё сильнее и сильнее, потому что нет ничего ужаснее, чем быть слабым и понимать это. Ему стало мучительно стыдно. Продолжая ругаться, он махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху, и двинулся вверх ещё сосредоточеннее.
На высоте порывы ветра намели мусор. Идти становилось всё сложнее. Алексей чувствовал усталость, оттого становился одержимее, действуя с высоким надрывом. Перед последним рывком он остановился на минуту и вновь глянул туда, где текла река – среди голых веток деревьев на него смотрела тьма.
Он вышел на заметенную площадь. Стало ослепительно ярко. Отовсюду вырывался свет, отражаясь в грязном снеге – били прожекторы, светились рекламные плакаты, горели редкие окна.
В едва морозном воздухе висел густой запах дыма. С одной стороны стояли солдаты, с другой было видно зарево баррикад. Про себя Алексей отметил то крошечное расстояние, которое разделяло солдат и людей. Но, они ждали приказа, хотя, казалось, что можно было бы напасть внезапно.
Он подошел к солдатам ближе. Ему было страшно. Алексей помнил о снайперах. И вообще, как ему казалось, сейчас могло произойти всё, что угодно. Солдаты не шевелились. Он делал шаг за шагом, ступая неуверенно и осторожно, но всячески подбадривая себя. Гордясь своей храбростью.
На секунду в его голове даже мелькнула мысль, что вот сейчас во всём этом огненном блеске в его сердце ворвётся пуля – обжигающая и смертельная. Алексей представил, как все будут плакать, как о нём скажут по телевизору, как будут жалеть о нём в социальных сетях абсолютно незнакомые люди. Некоторые, наверное, даже поставят его фотографию на аватарку.
Всё это было очень приятно. Из невидимых колонок играла «Лунная соната». Алексей представил, что редко падавшие с неба крошечные снежные хлопья танцуют именно под неё и улыбнулся. Он принялся жалеть себя, думая о себе не как о трусе или обыкновенном офисном планктоне, а как о личности героической, неравнодушной и возвышенной.
«Если мне будет суждено умереть, это будет лучшее из всего возможного», - принялся мысленно философствовать Алексей, на самом деле не желая быть убитым и боясь этого.
Но пьяный восторг его был настолько силён, что бессильным перед ним оказалось даже чувство страха.
От солдат отделился человек и двинулся в его сторону, подняв руку.
«Стой, нельзя», - сухо сказал он с десяти метров.
«Мне только посмотреть», - сказал Алексей.
«По какому вопросу?» - спросил солдат.
Алексей принялся рассматривать его: немолодой, лет пятидесяти.
Взгляд его был уставшим, но непреклонным.
«Сюда нельзя», - повторил он.
Алексей захотел угостить его сигаретой, пытаясь разобраться, что он чувствует – уважение ли пред оружием? Нет, скорее это было простой человеческой симпатией. Пьяненькой, но искренней.
«К врагу», - подумал Алексей, не желая разбираться, почему он именно враг, а не друг, или ещё кто-то – пусть и обычный посторонний.
Никакой вражды к нему Алексей не чувствовал. Он подумал, что у солдат приказ, но они не могут сложить оружие. Не той закалки. Их героическая смерть в бою с революционерами показалась ему не менее героической. И, уже позабыв о жалости к себе, он принялся жалеть их.
Солдаты, перекрывшие улицы, в отличие от подошедшего к нему, видимо, их командира, не казались столь спокойными. Бойцы в первом ряду выглядели слишком уставшими и растерянными, чтобы оставаться на передовой. Они, как и все вокруг, не понимали в творящемся ровным счётом ничего. Один из них нервно, подолгу затягиваясь, курил. Солдат секло снегом. Они сонно переминались на чугунных ногах.
Ещё несколько человек собрались вверх по укрытой ночной тенью улице. Спрятавшись за сгоревшим автобусом, кажущимся Алексею огромной бесформенной кляксой, они стояли возле гигантского мусорного бака на колёсиках, спасаясь от сырой февральской ночи у огня, как и люди по другую сторону баррикад.
Алексею вдруг захотелось помирить их всех – это было так просто. Он почувствовал, как тяжелеют под двумя крупными каплями слёз его глаза. Мир вокруг исказился и на пару секунд он увидел лишь пылающий разноцветный калейдоскоп. Сердце его затрепетало от умиления.
«Лунная соната» стихла. Заиграло что-то ему незнакомое – торжественное и немного грозное.
«Может, вам сигарет купить? Бутербродов принести – тут рядом?» - неожиданно сам для себя спросил Алексей, подумав, в первую секунду, что ляпнул несусветную глупость, но тут же вновь ухватившись за благодетельское начало.
«Уходи», - повторил солдат спокойно, развернулся и пошёл к своим.
Алексей даже не обиделся. Он утёр слёзы.
«Так надо», - сказал он тихо и побрёл к баррикадам.
В воздухе грозно гремел голос очередного вещающего со сцены перед толпой оратора. Людей призывали стоять до конца. Или умереть. Те гудели и гремели металлом. Их было меньше, чем вчера, но больше, чем днём. С каждым шагом Алексея голос и гул становились всё громче. По периметру горели шины и мусорные баки. Вокруг было светло, словно на рассвете. Блики огня били в глаза.
Алексей почувствовал прилив сил и пошел быстрее. Рядом туда-сюда ходили разномастные люди. Больше – туда.
У сваленных из мешков со снегом и песком вперемешку с подручными материалами баррикад, возле палаточного городка, стоял патруль самообороны, не пускавший на территорию двух парней его возраста.
Алексей подошел ближе.
«Я тоби кажу – ты пьяный», - говорил им рослый крепкий парень в маске.
Алексей отметил, что оружия у него в руках не было, зато ребята за его спиной держали в руках арматуру.
«Мы выпили всего по два бокала пива. И вообще, мы не обязаны перед вами в чём-то отчитываться. Мы пришли сюда как граждане. Это наше право», - принялся читать ему нотации один из парней.
«Нэ надо мени тут на свойий москальскый мови базарыть, усьок?» - бросил ему самооборонец.
«Знаете, я с вами абсолютно согласен. В том плане, что лучше бы немцы тогда победили. Жили бы сейчас в Австро-Венгрии, а не с дикарями. Как был совок, так и остался», - высокомерно сказал парень, глядя в прорези маски, откуда на него хмуро блестели чёрные глаза.
«Да хоть американским штатом – лишь бы не с москалями», - кивнул другой.
«Да вы провокаторы!» - зарычал боец, нависая над непрошенными гостями, но те, видимо не веря, что он решится применить силу, были буквально озарены пьяной храбростью, не двигаясь с места.
Он слегка толкнул пытавшегося дискутировать с ним парня.
«Ручки, ручки!» - тот сделал шаг назад, но удержался на ногах.
«Вы дискредитируете всю революцию», - раздраженно бросил самооборонцу его товарищ.
Алексей наблюдал за всем этим, подойдя к вооруженной охране. Он тоже был пьян, но чувствовал себя достаточно бодро, почти трезво, однако не решался подходить ближе, чтобы те не учуяли всё ещё окутывающие его алкогольные пары.
«Интересно, они тут совсем не пьют?» - подумал он, сожалея, что сейчас уже не сможет определить это наверняка.
Хотя ему было ужасно интересно. Нет, это было не праздное любопытство. Ему просто вдруг захотелось угостить этих ребят. Чем-то хорошим. Он бы купил дорогую водку, закуску. Ведь на войне всегда пили. Алексей подумал о ста фронтовых граммах. Лишь бы во благо.
Представлять себя на фронте было приятно. Алексей достал сигарету и закурил. Самооборонцы вежливо попросили угостить, и он с радостью отдал им полупустую пачку, сказав, что купит себе ещё, испытывая прилив энтузиазма оттого, что, как ему казалось, немного втёрся к ним в доверие. Он даже подумал, что мог бы говорить с ними на их языке, знакомом ему с детства, на котором говорили многие, почти все – лишь с разным уровнем вкрапления русских слов и местных наречий. Впрочем, когда же он говорил на языке детства в последний раз? Алексей попытался вспомнить. Ну, если не считать бабушек на рынке и редких фраз или даже отдельных слов в общении с Володей, выходило, что уже много-много лет. В их кругу это было не принято. С другими – тем более. Они не скрывали и не стыдились, просто не афишировали. А зачем? У них была новая жизнь, и тот язык казался им чем-то вроде тянущего на дно якоря. Они не хотели возвращаться к другой, худшей жизни. Всех всё устраивало.
При этом, стоя сейчас рядом с говорящими на языке его детства самооборонцами, Алексей чувствовал некое торжество, гордость. Свою причастность. Однако, заговорить с ними на одном языке так и не решился. Хотя, в информационном пространстве: по телевизору, в Интернете и на рекламных плакатах вдоль улиц, - он окружал его постоянно, в условиях отсутствия реальной среды общения Алексей начал забывать его. И сейчас, если бы он захотел заговорить с ними, в его речи было бы слишком много русских и просто непонятных, придуманных на ходу от безысходности, слов. Он бы вызвал у них презрение.
Именно презрения с их стороны он боялся больше всего, хотя и взирал на них свысока, жалея. Его страх был подобен натянутой струне, отделяющий от него груз прошлого.
Самооборонцы же не обращали на него никакого внимания. Так как болтать попусту особого желания не было и у Алексея, то всё, чего он хотел, это чтобы его никто лишний раз не дёргал и не стрелял, он был рад и тому, что ему позволяют стоять и смотреть, дыша воздухом революции.
«Я його зараз вдарю», - сказал боец, сжимая от ярости кулаки, но всё ещё сдерживаясь.
«Стий», - сказал куривший рядом с Алексеем коренастый усатый мужик лет сорока, не думающий, как и большинство тут о том, чтобы прятать своё лицо за маской, чем отличалась преимущественно молодёжь.
Он подошел к парням.
«Сьогодня знов стрылялы, останього пивгодыны тому вбылы, прямо там», - он показал рукой на высотку справа от него.
Помолчав, парни развернулись и ушли. Самооборонцы уставились на Алексея.
«А тоби чого не спыться?» - спросил он, идя в его сторону.
«Мне бы к сцене поближе, к людям», - сказал Алексей, натянуто улыбаясь, переживая и за свой перегар и за то, что начал говорить по-русски.
«Ну так йди, чого чэкаешь?» - спросил его боец.
Не дожидаясь, пока тот подойдёт, Алексей прыгнул в узкий проход между баррикадами.
Внутри людей было ещё больше. От близкого огня было душно и бросало в пот. От жары Алексея окончательно развезло, и на некоторое время он даже впал в какую-то сонливую прострацию, принявшись бродить среди палаток, снующих туда-сюда политиков, рядовых революционеров, журналистов и зевак, чудом не натыкаясь на горящие покрышки и ржавые дырявые баки, из которых поднимались языки пламени и пепел. У него снова начала болеть голова. Потом пришла тошнота. Алексей с грустью подумал, что если его вырвет прямо здесь – его побьют, а то и хуже.
«Сочтут провокатором, никто и разбираться не будет», - мелькнуло у него в голове.
Эта смерть, в отличие от пули, не казалась ему героической и была неприемлема.
Пуля вообще была идеальным вариантом. Или сразу же – наверняка, или, как показывали в кино, просто истекаешь кровью, что тоже не больно. Конечно, обидно было бы отключиться от болевого шока и пропустить всё самое важное. Но это всё равно лучше, чем если тебя начнут резать или ломать кости.
Алексей печально обвёл взглядом бурлящую в копоти площадь. Все краски смешались в одно расползающееся пятно, пожирающее пространство и время. Он бессильно побрёл вперёд, стараясь не думать о своих страданиях, сосредоточенно пытаясь никого не задеть, ничего не перевернуть и попросту не упасть.
Очередная туча ушла прочь за город, и на небе вновь, как-то по-особенному, по-летнему жизнерадостно, засветила Луна. Алексей подумал о сладкой дольке дыни-колхозницы и слабо улыбнулся, представив у себя во рту её сочную мякоть.
Его немного отпустило, а Господь услышал молитвы, хотя он и не обращался к нему. Из-за очередной спины перед ним появился бело-голубой, кажущийся пенопластовым, прямоугольник биотуалета, исписанный патриотическими и антиправительственными лозунгами.
Перед ним курили два парня: грудь и спину им прикрывали самодельные бронежилеты из двух металлических пластин, на головах были каски с какими-то номерами. В руках они держали куски арматуры.
«Занято?» - спросил Алексей.
Они не ответили. Он дёрнул дверь – было заперто. Мысль о брезгливости была следующей, но мимолётной.
«Чэрга», - бросил ему один из парней.
Алексей ничего не ответил и уставился на бочку с огнём в двух десятках метров от них, слушая, о чём те говорят, чтобы отвлечься от мути, переполнявшей его.
«Ты там скажы, щоб хлопцям гроши виддалы щэ за мынулый тыждэнь», - сказал один из парней.
«Всэ знають. Сказалы – чэкай», - ответил другой.
«Хай цэ отым дитям скажуть», - буркнул его товарищ.
Они умолкли. Алексей повернул голову – они смотрели на него, продолжая молчать. Неловкую паузу разрядил третий – вышедший из кабинки – боец, после чего, они молча ушли.
Облегчившись, Алексею стало легче и захотелось пива. В голове посветлело. Ему даже стало немного радостно. Только во рту было неприятно. Он зачерпнул пригоршню снега и откусил. Снег скрипел на зубах песком и был несвежим на вкус.
В поисках полевой кухни, где можно было бы выпить чаю, Алексей попытался пройти по улице вверх, но был грубо остановлен самообороной.
«Стий!» - дёрнул его за локоть толстый мужик лет сорока.
Алексей остановился.
«Туды нэможна – там стрыляють», - объяснил он.
Чаю Алексею уже не хотелось. После того, как он облегчился, весь настрой вместе с трагизмом растворились. Ему просто было скучно. Тяжелый воздух давил. Несмотря на десятки и сотни костров, ему вдруг стало зябко. Ноги снова потяжелели. Алексей протёр глаза, растирая лицо, чтобы отогнать наваливающую дремоту. Ему снова захотелось выпить. Он вообще подумал, что пару бокалов пива – желательно тёмного и крепкого – приведут его в чувство.
Сверху, из-за стен домов, зазвонил колоколами собор. Люди, не сговариваясь, начали креститься. Одни – быстро, привычными движениями, оробев буквально на секунду. Другие – коряво, ловя далёкие звуки с тяжелыми лицами. Алексей потупил взор – креститься он не умел, а позориться и путаться он боялся и стеснялся.
Потом всё смолкло. И снова побежали туда-сюда люди. Снова задрожал сырой февральский воздух. Алексей пошёл сквозь площадь прочь.
И, вместо того, чтобы выбираться отсюда прочь, ехать домой и спать, Алексей побрёл через баррикады и огни площади, толкаясь между усталыми и кажущимися ему обречёнными людьми. Он достаточно долго бродил среди этого революционного хаоса, чувствуя, как открытое пространство – весь этот город, нависающий над ним, уходя в бездну неба, возвращают страх. Алексею захотелось укрыться – спрятаться где-нибудь в четырёх стенах под крышей над головой, чтобы было уютненько и тепло. Это было жизненно необходимым.
Но куда бы они ни шел, не работал ни один из многочисленных пабов и кафе, где едва ли не круглосуточно, семь дней в неделю, круглый год расслаблялись горожане и многочисленные иностранцы. Двери и окна их были забаррикадированы. Забиты листами фанеры и металла.
Алексей свернул на одну из улиц. Тут было непривычно темно. Беспрепятственно перейдя на другую сторону баррикад, мимо равнодушных крепких ребят в масках, он пошел разбитой мостовой вверх по улице.
Шел Алексей долго. Он протрезвел, и ему стало скучно. Вокруг не было ни души. Пустынность улицы вносила в его душу всё больше смятения, он уже думал окончательно сдаться и пасть духом, когда в одном из цокольных окон он увидел тусклый лимонный свет, из которого лилась тихая музыка.
Спустившись вниз по лестнице и толкнув массивную дверь, он оказался в узком,  бесконечно длинном, но уютном помещении, бывшем когда-то подвалом, куда лазали самые отчаянные мальчишки.
Алексей улыбнулся, чувствуя, что оказался там, где мечтал. Несмотря на поздний час, посетители ещё были. На него никто не обратил внимания. Даже официант, сосредоточенно протирающий салфеткой пивной бокал.
Внимания, собственно, Алексею и не хотелось, поэтому он был даже благодарен такому равнодушию и, взяв меню, сел максимально далеко ото всех, но всё равно оказался по соседству с компанией молодых ребят, которые, впрочем, выглядели достаточно дружелюбно, чтобы ожидать от них каких-либо неприятностей.
Сев в удобное деревянное кресло, Алексей удовлетворённо вздохнул, с новой силой почувствовав всю накопившуюся усталость.
Есть не хотелось. Подошла официантка. Пиво осталось одно, самое плохое – фирменное. Он взял себе бокал, отметив, что голый живот обслуживающей его молодой, должно быть ещё студентки, девушки смотрится на фоне происходящего вокруг необычно.
«Или просто потому, что ещё зима», - подумал Алексей, жадно отхлёбывая из бокала.
Пиво было неплотным, несвежим и невкусным, но оно было холодным, а это было определяющим. Впрочем, Алексею уже было абсолютно всё равно. Он не собирался перебирать. Его мучала жажда. Пиво смывало неприятный вкус во рту. Запах уходил. Алексей почувствовал, как в голове у него слегка посветлело.
Он с интересом оглянулся, ища глазами официантку, чтобы заказать ещё, думая о ней уже как о девушке. Она была молода, и с ней, должно быть, будет весьма просто и комфортно – думал Алексей.
Компания за соседним столиком начала говорить громче.
«Мы уже со всего потока подписи собрали и идём сначала к ректору, а если не захочет - защищать начнём, сольём всё в сеть», - сказал один из парней.
«Лучше сразу – в сеть», - предложил другой.
«Пороть горячку тут не нужно – попробуем сначала по-хорошему», - рассудил третий.
«Нечего с ним церемониться, его вообще нужно на цепь посадить, как собаку», - сказал первый парень нервно.
«Или пристрелить к чертовой матери», - буркнул его товарищ.
Заслушавшись, Алексей не заметил, что уже откровенно пялился на парней, которые тут же это заметили и дружно уставились на него в ответ. Не выдержав игры в гляделки, Алексей отвёл взгляд. В глазах же ребят была злость. Как ему казалось, они выглядели чересчур положительными, чтобы вести себя неадекватно. Но, с другой стороны, как понимал Алексей, его оценочное суждение в их отношении очень даже могло быть ошибочным, а их опрятность он мог перепутать с чем-нибудь типа холодного гедонизма, с которым он хоть и не сталкивался напрямую в жизни, но частенько читал о нём, представляя гедонистов законченным отморозками. За ним, как ему казалось, стояла необоснованная, маниакальная жестокость. Такие милые мальчики могли спокойно быть догхантерами или любителями сжигать по ночам животных. Да и говорили они на чистом русском языке без акцента. Значит, наверняка были местными. Не обязательно мажорами, но всё равно – молодыми и наглыми. Обо всём этом Алексей думал с тревогой, понимая, что их, во-первых, трое, и тут никаких вариантов быть не может. Во-вторых, они были лет на десять моложе его. Несмотря на то, что Алексей никогда прежде не считал себя старым всерьёз, в данный момент он почувствовал себя старой рухлядью, которая вот-вот рассыплется, стоит по ней только хорошенько врезать.
Парни продолжали глядеть на него, ничего не говоря. Спасла ситуацию официантка, вовремя подошедшая, чтобы Алексей заказал себе ещё пива.
«Вас никто не обижает?» - спросил он девушку, вежливо улыбаясь, стараясь говорить тихо, но убедительно, чтобы это звучало одинаково интимно и осталось неуслышанным парнями по соседству.
«Кто ж нас обидит?», - сказала официантка.
Судя по всему, её это действительно нисколько не беспокоило. Она смотрела на Алексея спокойно и равнодушно. Он же, наоборот, чувствовал, как его тревога перерастает в страх. Ему снова стало неприятно.
«Ну, мало ли, заходят тут всякие», - боковым зрением, не поворачивая головы, Алексей взглянул на соседний столик, парни забыли о нём и продолжали свой разговор, снизив тон.
«Да всё у нас спокойно», - ответила официантка.
Алексей снова посмотрел на её голый живот. В полумраке зала он выглядел особенно притягательным. Пива ему уже не хотелось, но он заказал ещё бокал.
«И счёт», - попросил он.
Стараясь не смотреть в сторону парней, Алексей вновь попытался услышать, о чём они говорят, но было бесполезно.
Девушка принесла ему пиво и счёт. Он быстро сунул в картонную книжечку крупную купюру без сдачи. Она улыбнулась, и к нему вновь вернулась уверенность.
Парни из-за соседнего столика попросили их рассчитать.
«Когда у вас смена заканчивается?» - Алексей тронул официантку за тонкую холодную кисть за секунду до того, как она собиралась уйти.
«Раньше круглосуточно работали, а сейчас – до последнего клиента», - ответила девушка без каких-либо эмоций с милым южным акцентом.
«Я тебя подожду», - сказал он уверенно, глядя через длинный пустой зал на входную дверь.
«Ладно», - пожала она плечами.
VI
Официантка ему понравилась. Девушка, должно быть, думал Алексей, жила в общежитии. С удобствами на этаже и прочими прелестями совместного проживания весёлой и не всегда чистоплотной приезжей молодёжи. Он отлично это помнил. В лучшем случае, она снимала квартиру. Маленькую, тесную, но чистую. Девочки любили чистоту. Ютиться на двух десятках квадратах жилплощади с двумя милыми, но чужими соседками, было не тем, о чём она мечтала.
Алексей вновь начал пробуждать в себе чувство жалости, наслаждаясь его свежестью среди всего этого хаоса. Конечно же, она была униженной и оскорблённой. Не кем-то конкретно. Возможно, её даже любили. Ну, или, по крайней мере, относились с симпатией, что среди тотального равнодушия тоже было немало. Нет, несправедливой к ней была сама жизнь. Несправедливо было то, что она родилась здесь, а не там.
«В цивилизованном мире», - думал Алексей, упиваясь своим потенциальным благодетельством по отношению к ней.
Ему повезло, он смог выкарабкаться, а она погрязла в этом маленьком мирке, где от пошлости до убожества - один шаг. Алексей представлял, как зарплаты девушки и крошечных чаевых жадных клиентов, у многих из которых только и есть денег, что на пиво и сухарики, едва хватает, чтобы заплатить за квартиру. Ещё хорошо, что тут кормили и развозили по домам. Раньше, до того, как всё началось, он представлял её обречённой, замкнутой в порочном круге, из которого, казалось, не было выхода. Разве что – просто найти кого-то, кто был бы готов платить за всё – за её новую жизнь.
Но, что было поразительно, она вовсе не пыталась нравиться, наоборот – казалась абсолютно равнодушной. И в этом не было никакого страдания, девушка не была похожа на ту, чья жизнь сломана. Она не опускала руки. Ей просто действительно было всё равно. Алексей был уверен в этом, несмотря на краткость их знакомства.
Он ещё сильнее принялся жалеть её, представляя молодую официантку невинной жертвой страшного времени. Алексей горделиво подумал, что умеет отличать людей с полувзгляда, даже не беседуя с ними, а просто так – только посмотрев, почувствовав их энергетику. И он чувствовал. Она казалась ему необычной, увлекая за собой.
Парни за соседним столом расплатились и начали шумно собираться.
«Вообще, давно пора очистить университет от этой старой сволочи», - сказал один из них, продолжая так и не законченную тему, слушателем которой невольно стал Алексей.
«Это точно, сидят как грибы, задолбали», - ответил его товарищ.
«Я бы им кровь пустил», - мрачно добавил самый радикальный из троицы и вновь уставился на Алексея.
Тот не смотрел на компанию, демонстративно читая анекдоты на потёртом картонном меню, но почувствовал взгляд его больших, красивых, злых глаз, жгущий правую половину лица. Алексей обернулся и старательно посмотрел в них максимально печально и смиренно, укоряя себя за трусость и давая всем своим видом понять, что ему не нужны проблемы. Он просто хочет допить своё отвратительное пиво и, захватив официантку, уехать домой. Вот и всё. Ничего личного – просто уже слишком поздно и все устали. И он, откровенно говоря, не слышал ничего такого, из-за чего ребята могли бы нервничать. Поэтому просто не стоило заниматься эскалацией конфликта.
Алексей быстро прокрутил всё это у себя в голове, готовясь произнести наспех составленную речь вслух, если эти парни вдруг попытаются сделать что-то.
«Что?» - подумал Алексей.
Ему всё ещё не верилось, что эти милые аккуратные ребята, розовощёкие – будто сошедшие только что с оптимистических рекламных буклетов для среднего класса, способны на что-то серьёзное. Например, на насилие. Ведь только его и стоило бояться, так как всё остальное было обыкновенной фикцией, словами.
Ничто ничего не значило кроме насилия.
«А не мусор ли ты?» - вдруг спросил парень.
Лишь через секунду до Алексея дошло, что обращаются к нему. Вопрос ввёл его в ступор. Не потому, что его как-то оскорбило это подозрение. Наоборот, он даже почувствовал какую-то гордость, силу. Но, вместе с тем, Алексею не верилось, что этот парень может произносить такие слова, настолько антагонистичны они были на его устах.
Парень сделал шаг в его сторону. От него резко понесло пивом. Вблизи Алексей понял, насколько тот пьян.
Его страх возвращался, неприятно пульсируя в животе.
Он оглянулся, в надежде найти что-то подходящее для самозащиты. Под рукой оказался только ещё наполовину полный бокал. И кресло – массивное, деревянное и слишком тяжелое, чтобы он смог поднять его и нанести удар. Всё это показалось Алексею смешным и нереалистичным.
Он попытался вспомнить, когда дрался в последний раз. Как вспомнилось – ещё в дошкольном возрасте, с пацанами на заднем дворе. Из-за чего и за что – не было известно даже тогда, но его вроде одолели. Сейчас ситуация вряд ли могла пойти по другому сценарию. Даже наоборот. Какими бы пьяными и милыми не казались эти ребята.
Больше всего он боялся, что выбьют зубы. Стоматологи были ему неприятны с детства. Представив вкус и звук крошащихся зубов, он вздрогнул от омерзения.
«Пошли», - дёрнул своего товарища за рукав куртки другой парень, уже собираясь выходить и, приобняв, повёл к выходу.
«Слава нации!» - крикнул Алексею тот.
Он не ответил. Всё стихло.
Чтобы не заснуть, Алексей взял кофе. Чтобы лишний раз не дёргать практически снятую им официантку, он сам подошел за барную стойку. Выходить на улицу не хотелось. Он принялся ждать, втайне надеясь, что сюда заглянет ещё кто-то из клиентов, чтобы оттянуть его уход. Но буквально минут через двадцать неприветливый бармен бросил ему, что они закрываются, а ещё минут через десять подошла официантка – в желто-голубой спортивной куртке и сапогах на высоких каблуках.
«Ну, пойдём?» - спросила она.
«Пойдём», - он устало улыбнулся и встал.
Алексей, было уже, начал немного жалеть, что затеял всю эту историю. Он задумался, не спровадить ли её на ближайшем перекрёстке, чтобы поехать домой и спокойно выспаться. Но, почувствовав её запах – не очень дорогих духов и шампуня, в нём вновь проснулось желание, и он подмигнул ей с энтузиазмом, делая вид, что вовсе не устал. Он бодр и полон сил.
Они вышли и синхронно закурили. Молчание затягивалось. Говорить им было не о чём. Алексей впервые чётко осознал их разницу в возрасте и ту культурно-мировоззренческую пропасть, что их разделяла. Ему стало грустно. Он чувствовал себя старым и отставшим от жизни. Не зная наверняка, что конкретно он упустил, Алексей понимал, что им вряд ли будет интересно.
Она докурила и бросила бычок в снег. Ещё один.
Алексей захотел спросить, как её зовут, но почему-то осёкся. Будто постеснялся. На него накатила очередная волна меланхолии, и он даже попытался сосчитать, сколько лет назад знакомился с девушками вот так, как сейчас, и о чём тогда говорил. В памяти был словно провал.
Поэтому, они просто пошли вверх по улице. Улица была длинной, идти им было долго, и Алексей надеялся, что за это время всё образумится само собой. Он предложил ей взять его под локоть, жутко боясь, что она сейчас откажется, и нанесёт, сама того не понимая, удар по его мужскому самолюбию. Но она не отказалась, взяла и даже будто бы прижалась к нему слишком быстро – Алексею хотелось так думать, и он улыбнулся счастливо, тихонько, чувствуя себя увереннее и бодрее.
«Сильно устала?» - спросил он, будто они были знакомы не час, а целую вечность, а он, таким образом, волновался о ней, проявляя заботу, неравнодушие.
Девушка хмыкнула что-то неопределённое. Алексей снова подумал, что даже не знает её имени. У неё на груди, вроде, болталась какая-то табличка, но было до того темно, и вообще, он настолько устал, что вряд ли смог бы разглядеть, что на ней написано, даже если бы тогда додумался обратить на это внимание.
«Не важно», - подумал он.
Для него действительно всё это не имело никакого значения.
«Какая разница?» - думал Алексей, не желая, чтобы она вообще что-то говорила.
Только и нужно было – взять машину и поехать домой. Но ненавистные, отвратительные ему правила заставляли его не молчать, а болтать что-либо. Лишь бы болтать. Потому что ей могло стать скучно. Или страшно. Молодое поколение хоть и было развязанным до безобразия, но не настолько же, чтобы вот так брать и ехать к нему среди ночи.
«Или настолько?» - думал Алексей, пытаясь придумать, что бы ещё такого сказать, чтобы прервать эту тишину, за которой фоном гудели оставшиеся внизу баррикады, огонь и страшные бедные люди, беснующиеся и умирающие среди этого февральского пекла.
Говорить девушка явно не любила. Вытащить же из неё что-то уже казалось Алексею делом утомительным и абсолютно ненужным. Сейчас, среди глухой ночи, когда она была закутана в куртку, он уже не видел в ней ничего такого, отчего её можно было бы желать и видеть, как там – в поэтическом пьяном полумраке, всю её исключительность из общего ряда недалёких девушек. Молоденьких и неумных, прыгающих в кровать к первому более-менее обеспеченному встречному, надеясь враз разрешить все свои проблемы, отравляющие их молодые годы.
Алексей подумал, что это она, пускай, хочет, старается, демонстрирует всем своим видом. Она даже не набивала себе цену. Тут нечему было набиваться. Всё было более чем очевидно. Даже её одежда была ужасна. На работе её ещё заставляли одеваться по форме, и смотрелась она очень даже неплохо. Но эти курточка с какой-то благотворительной акции, высокие сапоги из кожзаменителя, бесформенная тёмная сумка с блестящим значком-подделкой неизвестного известного бренда – она казалась ему провинциалкой.
Отвращая только тем, что в голову лезли неприятные воспоминания из прошлой жизни. До переезда в город. Вся разница между ними заключалась лишь в том, что ему удалось преодолеть свой главный в жизни Рубикон и вырваться, а она лишь стояла в начале большого пути. И её шансы на его успешное преодоление казались Алексею минимальными. Стремящимися к нулю.
Он скривился, представляя, что девушка не так чистоплотна, как ему хотелось бы думать. Как ему показалось тогда – в темноте, на контрасте после страшной ночи, в тепле и уюте, захмелев после очередного пива. Например, не бреется. От представленной картины к горлу Алексея подступила тошнота. Он отогнал отвратительный мысли прочь и быстро глянул на неё – она была похожа на куклу. Холодную и неживую.
Алексей понимал, что всё изменится, как только они приедут к нему домой – в его красивую квартиру со свежим современным ремонтом. Она вряд ли бывала в таких. Конечно, ничего сверхъестественного, но всё же. Алексею было приятно думать об этом. И он знал, что там она снова будет привлекательной и желанной. Но не сейчас. Сейчас девушка казалась ему скорее отталкивающей, и ему стоило огромных усилий, чтобы заставить себя не распрощаться с ней.
Это желание накрывало его сильнее и сильнее. И сдерживаться ему было всё труднее.
Он уже ненавидел её, но не собирался просто так сдаваться. Это уже было делом принципа. Алексей зло думал, что она у него просто так не отделается, тяжело придумывая, о чём бы её ещё спросить из того, что нисколько не было ему интересно, но следовало говорить в таких случаях.
«Чем планируешь заниматься?» - спросил он.
«В смысле?» - ответила она.
Желание уйти от неё, возможно даже грубо оттолкнув и нагрубив, уже буквально захлёстывало Алексея, но он снова сдержался.
«По жизни. Не работать же всю жизнь так – официанткой», - процедил он не без ярости, прозвучавшей в ночи особенно резко.
Девушка продолжала молчать. Её высокие тонкие пошлые каблуки царапали тонкий слой снега, впиваясь в него и, кажется, даже помогая ей удержаться на давно нечищеном тротуаре. Сначала Алексей думал повторить вопрос, но она продолжала так выразительно безмолвствовать, что ему даже захотелось ударить её от бессилия. Он понимал это.
«Скоро всё это закончится. Я так думаю», - сказал он, наконец, переборов себя.
«Я всё равно уеду», - ответила девушка.
«Надолго?» - спросил Алексей, надеясь развить разговор.
«Надеюсь, навсегда», - ответила она.
Они снова помолчали. Каждое слово из неё приходилось буквально выдергивать. Алексей сокрушенно подумал, что новая молодёжь – совсем не та.
«Куда уезжаешь?» - продолжил он.
«В США», - ответила она.
«Круто, а куда?» - искренне позавидовал Алексей.
«Не помню, где-то под Лос-Анжелесом», - сказала девушка.
Они помолчали.
«Хоть язык выучу», - добавила она.
«Дело нужное», - ляпнул он.
Алексей подумал, что сам он уже слишком стар, чтобы просто так срываться и бежать.
Хотя бегства ужасно хотелось. Жизнь становилась слишком монотонной и бесцельной.
Семья и дети тоже не были выходом. Алексей понял это давно, наблюдая за теми, кто уже обзавёлся семьей. Конечно, все они пытались выпятить свою идиллию и любовь, показать, как они исключительно счастливы. Но всё это мало походило на правду. В их глазах Алексей видел разочарование. Потому что семейная жизнь оказывалась не такой уж тихой и спокойной. Хлопоты и заботы росли ворохом хлама, который угрожал вот-вот обрушиться на голову и похоронить под собой каждого, кто позволил бы себе расслабиться. Снизить производительность, вкалывать не так, как требуется, зарабатывать не столько денег, сколько нужно.
А нужно было всё больше и больше. Алексей подумал, что, должно быть, зарабатывал раз в пять больше едва сводящей концы с концами девушки. Жил в собственной квартире, недавно поменял машину и ездил за границу два-три раза в год. Причём, каждый раз в новую страну. Но, при всей буйности и сытости своего существования, он вряд ли был намного счастливее её. Уж не пропорционально доходам – это точно. К тому же, вспомнилось ему, в студенческие годы, в её возрасте, у него не было и этого. Но была ли его жизнь хуже? Вовсе нет.
Вот и сейчас, в голову снова полезли тревоги об оставленной во дворе машине. Алексей уже представил, как местные отморозки, воспользовавшись фактическим отсутствием милиции, уже обчистили её – выбили стёкла, сняли колёса. К тому же, он не был уверен, что в нынешних условиях ему вернут деньги по страховке. Они вполне могли сослаться на форс-мажор. Это было бы в духе времени, думал он злобно.
Пьяные воспоминания терзали ему душу. Алексей прикинул, что тогда, много лет назад, он бы тоже с радостью сорвался и уехал за океан. В далёкую манящую страну. Жил бы невесть где, работал бы на кухне в каком-нибудь ресторане, приобрёл бы новых друзей и знакомых. Обязательно бы выучил язык. И жизнь его пошла бы совсем иначе.
«И не было бы ничего, что есть», - подумал Алексей, хватаясь за эту мысль, словно за спасительную соломинку, но с тяжелой грустью понимая, что ему хоть и есть что терять, счастливее от этого он себя не чувствует.
А вот тогда, может быть, он был бы другим. Может быть. Он уже ничего не знал и ни в чём не был уверен.
Да и он не мог представить себя не превращающим товар в деньги и деньги в товар, а убирающим за кем-то или вкалывающим на кого-то.
«Я – человек! Это какой-то чёртов феодальный строй. В компьютерный век люди не должны работать руками», - думал Алексей, злясь оттого, что рассуждает как ребёнок.
Жизнь его тяготила. Она была ему противна. И поздно было что-то менять. Алексей не чувствовал для этого сил. У него не было веры. Он был чёрствый, словно сухарь, и это пугало его. Вся жизнь превратилась в непрекращающееся бегство от этого ужаса. И куда ему было бежать, в Америку, что ли? У него опускались руки от одной только мысли об этом. У него уже не было сил.
Улица кончилась. Он оглянулся. Снизу из темноты поднимался ещё более чёрный дым. Небо освещали зарево и тепло. Алексей вспомнил, что где-то в этих краях тоже кого-то убили. Кажется. Он поёжился и достал мобильный телефон, принявшись вызывать такси, сразу вызвав самую дорогую службу. Девушка продолжала молчать.
Когда через пару минут ему пришло сообщение с номером и маркой машины, Алексей впервые почувствовал облегчение, решив, что в складывающейся ситуации хорошего больше, чем плохого, а абсолютная отрешённость девушки – это даже хорошо. Во всяком случае, намного лучше, чем очередная болтливая дура.
«Дура, как и все они», - думал он.
Они действовали ему на нервы. Снова приближалась головная боль и наваливалась усталость.
«У тебя есть таблетка?» - спросил Алексей.
Девушка неопределённо скривилась. У него не было сил, чтобы изучать её мимику.
«От головы», - обречённо уточнил он.
Она ничего не ответила.
Наконец, блеснуло фарами выехавшее из-за собора такси.
«Дотянуть бы», - подумал Алексей.
Они сели сзади.
«Я сразу понял, что нормальные люди», - подмигнул им в зеркало заднего вида молодой приветливый водитель.
В автомобиле было чисто и ничем не пахло. Алексей прикрыл глаза и попытался расслабиться, утопая в мягком кожаном сидении, когда в разговор неожиданно решила вмешаться его новая подруга.
«Это в каком смысле?» - спросила она с вызовом и лёгким надрывом.
«По речи понял. Местных обитателей сразу слышно», - ухмыльнулся таксист.
«Что, боитесь ездить?» - спросил Алексей вежливо, пытаясь сгладить впечатление от поведения своей подружки.
«Люди разные бывают. Я не говорю, что все они тут одинаковые, но под это дело, сами понимаете, разные ребята появляются, и работают по-всякому. Заказывают машину куда-нибудь на другой берег, и всё – поминай как звали», - сказал тот.
«Неужели убивали?» - не без любопытства уточнил Алексей, чувствуя, что тема чужой смерти будоражит и бодрит.
«Убивать – не убивали. А так – избили двух парней, и машины забрали», - ответил водитель.
Они выехали из центральной части города.
«Вы киевляне?» - спросил таксист.
«Да», - соврал Алексей.
Он помолчал, но ему хотелось говорить.
«А как же ваше братство, я слышал, что таксисты друг за друга - горой», - Алексей попытался продемонстрировать своё участие, желая, на самом деле, услышать ещё что-нибудь этакое.
Просто переключиться. От ощущения того, что кому-то было ещё хуже, чем ему сейчас, были приятны. Совесть в нём снова попыталась заговорить, однако Алексей категорично закрыл ей рот, решив для себя, что имеет право побыть немного плохим, отступить от выдуманных канонов. Делать и чувствовать то, что хотелось ему. И он был уверен, что хочет именно этого – упиваться чужим горем. В компенсацию за какие такие страдания, Алексей тоже сказать не мог, но он чувствовал себя раздавленным.
И если в обществе существовала коллективная ответственность, то оно было ему обязано.
«Я не сделал ничего плохого, чтобы отвечать сейчас вместе со всеми. Я просто жил. Во всём виноваты они», - думал он, злясь на всех – солдат, людей на баррикадах, официантку и даже таксиста - слишком уж дружелюбным тот выглядел.
Водитель уже хотел было рассказать о братстве таксистов, и о том, как они приезжают друг другу на выручку по тревожному сигналу, бьют монтировками обидчика, но в разговор вновь вмешалась девушка, молчавшая всё это время только потому, что собиралась мыслями перед тем, как обдать его гневной тирадой.
«Это что же получается, что мы, приезжие, чем-то хуже местных? Вы сами, кстати, откуда?» - гневно спросила она.
Её злость не была напускной. В её словах не было позёрства. В ней бурлило настоящее чувство – недалёкая, но искренняя обида, и ярость как защитная реакция. Если бы таксист не годился ей в отцы, она бы наверняка вставила в свою речь несколько матерных словечек. Она бы оскорбила его и даже расцарапала ему лицо.
Алексей смотрел на неё. Он отметил, что девушка вовсе не стеснялась своей провинциальности. Она даже выпячивала её. Гордилась. В отличие от него тогда, много лет назад, понимал Алексей. Да и сегодня.
Сейчас, вблизи, равнодушная, неуклюжая и ещё по-детски несуразная, официантка преобразилась в маленького, но яростного зверька. Не обязательно хищника. Просто плотоядного. Девушка казалась ему необычайно сильной. В эти секунды, опьянённый её яростью, Алексей считал официантку намного сильнее себя тогдашнего. Да и теперешнего. Он мучительно завидовал ей и болезненно восхищался.
Его даже не волновало, что водитель уличил его во лжи. Он бы и сам с радостью закричал, что – да, он не киевлянин, он приехал сюда и всего добился сам. Он был лучше и сильнее всех их, местных доморощенных маменькиных сынков. Чего они добились? Да ничего! А они пришли и победили – думал Алексей.
«Мы пришли, и мы победили», - сказал он сам себе и улыбнулся.
«Я вовсе не то имел ввиду», - смутился таксист.
«Нет то! Если бы не мы, ничего бы не было!» - выпалила она.
Водитель совсем сжался и не отвечал. Пар вышел. Алексей посмотрел на таксиста – тот сжал руль и смотрел перед собой, почти не моргая. Его тонкое интеллигентное лицо выражало обиду. Забыв о разрешенной себе вседозволенности, Алексей покраснел от стыда. Девушка рядом молчала. Она снова была ему отвратительна. Он впервые осознал её – отвратительность – в полной мере.
Более же всего, ему был омерзителен собственный порыв. Это мимолётное наваждение. Скатывание до уровня толпы.
Алексей надулся, чувствуя, что самобичевание даёт ему индульгенцию за проявленную слабость.
«Чего бы не было, если бы не мы?» - думал он, укоряя себя.
VII
Во дворе не горел ни один фонарь.
«Как-то стрёмно тут у тебя», - подала голос девушка, когда они остановились у его подъезда.
Алексей принялся шарить по карманам и извлёк несколько мятых купюр. У водителя не было сдачи. Почувствовав себя обманутым, Алексей, всё же, сдержался и ничего не ответил.
Они вышли. Такси уехало.
Его машина была на месте. Алексей с тревогой подошёл ближе и, подсвечивая телефоном, быстро осмотрел автомобиль. Вроде бы, всё было на месте. Алексей проверил – колёса, зеркала. Он почувствовал облегчение.
«Твоя?» - спросила его подружка.
В её голосе появились алчные расчётливые нотки. Она начинала возбуждаться от его достатка. Неожиданно, Алексею полегчало. Лёд тронулся, и девушка начала понемногу оттаивать. Если она хотела немного денег или развлечений – почему бы и нет? Алексей с радостью даст ей всё, что она захочет. В пределах разумного, само собой. И существующих расценок по городу. Но, он не будет скупиться. Алексей почувствовал прилив благодушия.
Он отворил парадную дверь. На первом этаже снова перегорела лампочка. Под лестницей кто-то копошился. Девушка благоразумно отошла в сторону, давая Алексею возможность разобраться в ситуации. Почувствовав её взгляд у себя за спиной, он окликнул незнакомца. Из темноты выплыла некрупная мужская фигура. Прикинув соотношение сил, Алексей понял, что с лёгкостью справится с ним, в случае чего, поэтому почувствовал себя увереннее и даже возбуждённо. В нём просыпалась животная злость, и он понял, что сейчас с радостью побил бы его, хоть тот и был старше лет на десять. Сострадания перед возрастом он не чувствовал.
«Вы самооборона?» - спросил мужчина виновато.
Алексею с трудом удавалось разглядеть его лицо. Но, судя по одежде и отсутствию соответствующего запаха, он не был бомжем или каким-то пропойцей, которые приходили к ним с наступлением холодов, едва ли не каждую ночь, ложась на этажах или под лестницей, откуда тот вылез. Незнакомец выглядел вполне прилично, не вызывая чувства брезгливости.
То же, что Алексея отнесли к самообороне, ему льстило. Да, он ходил в спортзал и даже иногда в бассейн. Впрочем, по утрам он не бегал – времени не было. На бокс, хоть и любил его, так и не записался. А ещё, давно, он мечтал стать футболистом. Сегодня играть в футбол уже не удавалось – все были слишком заняты. Матчи он только смотрел. Преимущественно у телевизора. Если успевал.
Не самый здоровый образ жизни в придачу: всё это сказывалось на здоровье и активности. Так что, сравнение с парнями, сражающимися на баррикадах, Алексею было приятно. Он даже подумал, что ещё не так плох, как могло показаться – вот и мужик подтвердил. И не ему ли удалось так легко и непринуждённо снять девушку, едва ли не вдвое младше его? Алексей выпятил грудь и возгордился. Ко всему прочему он ещё вспомнил, как разделал под орех всех своих друзей-товарищей. Он не сказал им всего, как хотелось бы, но даже то, что было сказано, стало для них полной неожиданностью. Они не ожидали, что Алексей – тихий и спокойный, вдруг сможет вот так – вырваться из их круга, разорвав его. А ещё, думал Алексей, он с достоинством противостоял трём отморозкам. И вообще.
Воспользовавшись его паузой, незнакомец продолжал быстро говорить.
«Меня жена из дому выгнала. Что ж мне – замерзать тут? Вот я взял лекарства для согрева и присел тут у вас. Тихонечко. Я же никому не мешаю», - сказал он жалобно.
Алексей посветил ему телефоном прямо в лицо – тот зажмурился и заморгал. Лицо хоть и несвежее, но приятное.
«Я и бабу Машу знаю со второго этажа», - сказал он.
Последний аргумент звучал годно.
«Ладно, извини, братишка», - по-деловому сказал Алексей, назидательно похлопав мужика по плечу.
Они пожали друг другу руки. Позёрство доставляло Алексею удовольствие. Он представил, как героически выглядит в глазах девушки.
«Может, выпьем?» - спросил его мужик, подавая бутылку.
Оттуда пахло перцовкой.
«Нет, спасибо», - категорически отверг Алексей.
Он взял девушку под руку.
«Пошли. Осторожно, тут ступеньки», - сказал он ей.
«Так я тут ещё немного посижу?» - спросил незнакомец с надеждой.
«Хоть до утра. Только, веди себя прилично, пожалуйста», - ответил Алексей благодушно.
В квартире было натоплено и душно. В воздухе стоял тяжелый запах позавчерашних объедков. Хмуро подумав, что мусор следовало выбросить ещё с утра, Алексей открыл окна и распылил химию из освежителя воздуха.
Девушка, впрочем, сделала вид, что ничего не заметила. Или ей действительно было всё равно.
«У тебя есть тапочки?» - спросила она.
Алексей отдал ей свои, решив, что поступил благоразумно, избавившись от остатка вещей Оли, за которыми она так и не приехала. Он зашел в комнату и остановился перед распахнутым шкафом-купе, выискивая свежую футболку, обмозговывая, будет ли уместно идти сейчас в ванную комнату даже на пару минут, чтобы просто переодеться, оставляя девушку одну. Дело было даже не в каких-то рамках приличия. За годы, проведённые с Олей, он просто забыл, как вести себя в таких ситуациях. Одно дело – склеить девушку под парами алкоголя, другое – проявлять такую деликатность.
«Что, если она очистит мои карманы и стащит что-то ценное?» - подумал Алексей, робея перед её молодостью, считая современную молодёжь тёмным лесом, который было трудно постичь здравой логикой.
Он подумал, что даже тот факт, что она поехала с ним просто так – даже имени не спросив, свидетельствовал о многом. Да, и в его молодости девушки вытворяли разное, но чтобы такое…
Едва шевеля губами, Алексей поймал себя на тихом ворчании.
«Дай мне полотенце – я в душ», - сказала из прихожей девушка, прерывая его самокопание.
Порадовавшись такому повороту, он достал с верхней полки толстое банное полотенце. Подумав секунду, Алексей взял ещё одну свою чистую футболку.
«Спасибо», - всё так же индифферентно ответила она.
«Что-нибудь выпьешь?» - спросил он через дверь, прежде чем оттуда зажурчала вода.
«Можно», - сказала она едва слышно.
Алексей поставил кофе и достал из холодильника початую бутылку десятилетнего коньяка. В последнее время он перешёл на него.
Говорили, что это вредно для сердца.
«Да мало ли, что говорили и говорят», - думал Алексей, утверждая, что пьёт всего по сто грамм, выпивая по сто пятьдесят и даже двести, не считая другого алкоголя, например – пива.
Он чувствовал себя хуже, но ещё нормально. Да и анализы были неплохими. Может быть, благодаря хорошему коньяку. Почему бы и нет?
Алексей поставил турку с кофе. Включил радио – играло что-то из 1990-х. Он вышел на балкон. Закурил последнюю сигарету, скомкал пустую пачку и достал новую.
«Нужно бы узнать, как её имя», - подумал он, открывая пачку.
Когда она вышла из душа, он налил ей коньяка и как-то забыл об этом. Сам он не пил. Алексей почувствовал, что ему хватит.
Разговор, всё так же, не клеился. Он вежливо что-то спрашивал – она однообразно отвечала. Девушка пила, а он смотрел на неё и подливал, чтобы она быстрее опьянела. Алексей глянул на часы – было поздно. Он устал. Ещё немного и у него могло ничего не получиться.
«Уже поздно, я устал», - сказал он, доливая ей коньяка.
Она выпила. Он взял её.
После секса девушка сказала, что хочет принять ванну.
«Пошли со мной», - предложила она.
«Не хочу», - отказался Алексей, засыпая.
«Как хочешь», - ответила девушка и ушла.
Он заснул. Сон его был тревожным и тяжелым. Алексей слышал, как она пришла и легла рядом. Он хотел, чтобы она немедленно уехала, но не мог сказать этого.
Впрочем, с рассветом она собралась сама.
«Закрой дверь», - шепнула она и ушла.
Он защёлкнул за ней замок и провалился в чёрную дыру.
Спал он долго, проснувшись лишь к обеду.
Алексей зашёл в ванную комнату. Вода давно остыла. Он посмотрел на одноразовое лезвие бритвы, припоминая из кино, как правильно вскрывать себе вены. Алексей поёжился от мысли о погружении тела в холодную воду. Он виновато улыбнулся, вспоминая, как читал недавно в каком-то журнале, что многие великие люди прошлого – и Пифагор, и Сенека – заканчивали жизнь самоубийством. Разными способами и по разным причинам. Доказывая собственную невиновность, смывая позор, или же просто – от старости. Наверное, им просто становилось скучно и совестно оттого, что они обременяют мир своим бесцельным присутствием в нём. Когда жизнь была прожита, и дальнейшее существование было бессмысленным. Его-то, смысла, у Алексея и не было. Не глобального, а вообще - никакого.
«Невозможно воспитать человека без презрения к смерти, поэтому-то мы так и перевелись», - подумал он.
По сравнению с предками, кажущимися сегодня сверхлюдьми,  все они были бесцельным мусором, презирая не смерть, а саму жизнь, которая для них и была смертью – долгой, мучительной. Они были жалки и слабы настолько, что даже были лишены права оборвать весь этот ужас. Правом на смерть обладал только сильный, а им оставалось лишь ожидать своей участи – быть застреленным, зарезанным, сбитым автомобилем, если повезёт, или, что было вероятнее – умереть в старости, плача от радости, что это  момент настал.
Алексей помочился и вышел на балкон. Он закурил, устало посмотрев на укрытый тонкой плёнкой снега двор, переведя взгляд на голую берёзу под своим окном, пытаясь увидеть в её изломанных ветвях хоть какое-то предвестие весны. Берёза молчала, едва заметно покачиваясь на холодном ветру. Заканчивался февраль.
Киев, май-сентябрь 2014 года