Часть 1 Деталь в произведениях Гоголя

 
Главный герой поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души» Павел Иванович Чичиков повсюду возит с собой шкатулку. Заветный ящичек появляется уже на первых страницах книги: «Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладками из карельской березы…»

Казалось бы, мелкая, ничего не значащая деталь… Но, как известно,  в работе над  произведениями Н.В.Гоголь уделял мелочам особое внимание. Прекрасный знаток творчества писателя А.Белый в одной из статей писал, что Гоголь, «как никто, употреблял много усилий на отделку каждой детали, каждой мелочи". По мнению литературоведа, в гоголевском тексте "нет ... ни одной случайной подробности».

Да и сам Н.В.Гоголь в «Авторской исповеди» признавался: «Ныне избранные характеры и лица моего сочинения крупней прежних. Чем выше достоинство взятого лица, тем ощутительней, тем осязательней нужно выставить его перед читателем. Для этого нужны все те бесчисленные мелочи и подробности, которые говорят, что взятое лицо действительно жило на свете… Это полное воплощение в плоть…совершалось у меня только тогда, когда я заберу в уме своем весь этот прозаический существенный дрязг жизни, когда, содержа в голове все крупные черты характера, соберу в то же время вокруг его все тряпье до малейшей булавки, которое кружится ежедневно вокруг человека, словом – когда соображу все от мала до велика, ничего не пропустивши».

В структуре произведения, в его художественной ткани роль даже незначительных на первый взгляд  компонентов повествования для Н.В.Гоголя не исчерпывается чисто номинативной функцией, не ограничивается назначением проходной мелочи. Деталь интересует писателя и сама по себе, как объект изображения, и как проявление образа жизни героев, их привычек, характеров, сути мировоззрения, душевного состояния, переживания.

Безусловно, как и у других писателей, деталь у Н.В.Гоголя прежде всего – это выразительная подробность, средство изображения, создания художественного образа. Но гоголевская деталь имеет и ряд особенностей, среди которых в первую очередь необходимо отметить её невероятную емкость.

С одной стороны, писатель  значительно расширяет содержательную сторону детали, избыточно семантизирует её, вследствие чего она начинает тяготеть к полнокровному художественному образу. Тем самым снимается естественное противоречие природы детали, заключающееся в «частном положении её  в системе многочисленных компонентов произведения", которое противостоит устремлению художественной подробности "сказать больше, чем она – как реалия – представляет собой, неявной претензией на целостный захват образа».

Превращение детали в образ, этот мистический процесс преображения, происходящий в сознании или подсознании читателя, Н.В.Гоголь метафорически изображает в произведении с символическим названием "Портрет", поскольку деталь всегда в какой-то степени является портретом явления. Бедный художник Чартков покупает в  лавке портрет старика в азиатском платье. Портрет - один из элементов повествования, неодушевленный предмет, плоскостное изображение ростовщика. Ночью старик оживает, выходит из рам  и начинает пересчитывать свои деньги, которые тонко и глухо звякают в тон сердцебиению художника. Происходит это то ли во сне, то ли в фантазиях Чарткова, то ли наяву. Зыбкость, неясность, неопределенность происходящего, игра лунного света, химеры сознания, предчувствия подсознания рождают живой образ загадочного старика - образ яркий, живой, осязаемый. 

Так же, как портрет (бесстрастная деталь повествования) оживает и превращается в колоритную живую фигуру ростовщика, деталь у Н.В.Гоголя   перерастает предназначенные ей тесные рамки и  перевоплощается  в полноценный  образ, становится концептом, своего рода смыслообразующим, фокусирующим центром, разворачивающимся в сознании и воображении читателя в художественное  изображение явления. Так, с помощью детали Н.В.Гоголь создает объемный образ одного из персонажей «Мертвых душ": "… и какой-то Семен Иванович, никогда не называвшийся по фамилии, носивший на указательном пальце перстень, который давал рассматривать дамам, даже и тот похудел».

Перстень как элемент повествования  исчерпывающе характеризует мелкого помещика, человека пошлого и посредственного, но с самомнением, страстно желающего добиться успеха у дам, с претензией на оригинальность и значительность и даже  таинственность, намекающую на некие романтические обстоятельства жизни.

 Полновесность образа достигается  и за счет аллюзивных свойств детали, так как персонаж оказывается включенным в последовательный ряд литературных героев – романтических, драматических, пародийных (Владимир Берестов, Павел Петрович Кирсанов, Грушницкий и др.), каждый из которых «дорисовывает» облик Семена Ивановича, придает ему  какой-то отблеск, тон, нюанс.

В «Невском проспекте»: «Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка». Весь образ состоит из одного элемента, так же как чиновник состоит из своего сюртучка.

Но, с другой стороны, деталь может быть у Н.В.Гоголя и минимально семантизированной – автор как будто специально отсекает смысловое наполнение, оставляя только лексическую составляющую слова. В этом случае деталь уходит не в образ, а целиком в слово – в лексему.
 
Например, в «Мертвых душах»:
 -  Вошедши на двор, увидели там всяких собак, и густопсовых, и чистопсовых, всех возможных  и мастей: муругих, черных с подпалинами, полво-пегих, муруго-пегих, красно-пегих, черноухих, сероухих... Тут были все клички, все повелительные наклонения: стреляй, обругай, порхай, пожар, скосырь, черкай, допекай, припекай, северга, касатка, награда, попечительница.

Странное и даже в какой-то степени  мистическое превращение живых, подвижных охотничьих собак в отвлеченные грамматические понятия - глаголы повелительного наклонения, прилагательные и существительные - проделано Н.В.Гоголем не столько с писательским мастерством, сколько с писательским колдовством, в основе которого, несомненно, лежит всепоглощающая страсть  к слову.
 
  - Чичиков оглянулся и увидел, что на  стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.

  - …белеет всякое дерево – шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны, жбаны с рыльцами и без рылец, побратимы, лукошки, мыкольники, куда бабы кладут свои мочки и прочий дрязг, коробья из тонкой гнутой осины, бураки из плетеной берестки и много всего, что идет на потребу богатой и бедной Руси.

 - Герой, однако же, совсем этого не замечал, рассказывая множество приятных  вещей,  которые уже случалось ему произносить в подобных случаях в разных местах:  именно  в Симбирской губернии у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь  его Аделаида Софроновна  с  тремя  золовками:  Марьей  Гавриловной,  Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной;  у  Федора  Федоровича  Перекроева  в Рязанской губернии; у Фрола Васильевича Победоносного в Пензенской  губернии и у брата его Петра Васильевича, где были свояченица его Катерина Михайловна и внучатные сестры ее  Федоровна и Эмилия Федоровна; в Вятской  губернии у Петра Варсонофьевича, где была сестра  невестки  его  Пелагея  Егоровна  с племянницей  Софьей  Ростиславной  и  двумя  сводными  сестрами   -   Софией Александровной и Маклатурой Александровной.*

Деталь в данном случае переходит в иной способ существования, из филологического бытия она перемещается в лингвистическое бытование: из выразительной подробности, живого образа  превращается в бесстрастное слово из глоссария. Это не частный случай, а определенная закономерность творчества писателя. Все эти подробные перечисления, казалось бы, являются избыточными с эстетической, стилистической точки зрения, привычной для нас, но логика художественного мира Н.В.Гоголя подсказывает, что предназначение этих тезаурусов имеет более глубокий смысл. Н.В.Гоголь прекрасно осознавал, как велико значение слова в художественном произведении: «Поправки, по-видимому, самые ничтожные: там одно слово убавлено, здесь прибавлено, а тут переставлено – и все выходит другое».

Гоголь любуется и восхищается словом, полностью погружается в музыку его звучания,благоговеет перед ним и даже как будто растворяется в словесном пространстве. Он может мастерски обыграть любое, заставив грамматику стать истинной поэзией, выявляющей не только самую суть слова, но и его способность к преображению, протеистичность: "Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: "А! была не была, не с чего, так с бубен!", или же просто восклицания: "черви! червоточина! пикенция!", или "пикендрас! пичурущух! пичура!" и даже просто: "пичук!" -- названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе".

 Писатель  ощущает не только значение и силу каждого отдельного слова, но и его мистическую сердцевину, его «самость». Слово становится для него не просто составной частью текста, а абсолютно самостоятельной сущностью, реалией бытия и многозначным  символом. Это связано с одним из основных принципов Н.В.Гоголя, для которого творчество, писательство – это, в первую очередь, «феномен языка» (В.Набоков). Структура произведения уподобляется структуре языка, а деталь становится тропом – гиперболой, метонимией, метафорой, литотой, сравнением, символом и т.д.

Гипербола
...другой имеет рот величиною в арку главного штаба, но, увы! должен довольствоваться каким-нибудь немецким обедом из картофеля. ("Невский проспект")


Олицетворение
Скоро старый мундир с изношенными обшлагами  протянул на воздух рукава и обнимал парчовую кофту. ("Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем)

Литота
Тот имеет отличного повара, но, к сожалению, такой маленький рот, что больше двух кусочков никак не может пропустить...

Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки. ("Невский проспект")

 Метонимия (синекдоха)
Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и удивительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии.
Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые…("Невский проспект")

Сравнение
Шум от перьев был большой и походил на то, как будто  бы несколько телег с хворостом проезжали лес, заваленный на четверть аршина иссохшими листьями. ("Мертвые души")

Существо, субстанция детали Н.В.Гоголя имеет двойственную, амбивалентную природу: она обладает способностью одновременно являться и компонентом целого, и самим целым (шинель, нос, портрет, ларчик). Это её свойство в сочетании с аллюзивностью включает её в перекличку смыслов, создает взаимосвязи, выходящие  за пределы и рамки одного текста и составляющие некое поле культурных характеристик, в котором может конденсироваться одна из авторских идей, творческих концепций, сквозной мотив целого ряда произведений.

Ещё одна функция детали – сюжетосоставляющая или даже сюжетообразующая. В книге «Мастерство Гоголя» Андрей Белый пишет: «Анализируя сюжет «Мертвых душ»  –значит: минуя фикцию фабулы, ощупывать мелочи, в себя вобравшие: и фабулу, и сюжет; подойдите к наполненному водой блюдцу, в которое положена губка: где влага? В губке, а не в пустом блюдце. Выжмите губку – блюдце наполнится. Сюжета вне подробностей в «Мертвых душах» нет: его надо выжать из них; необходимо исследование контрапункта всех штрихов, слагающих картину первого тома».

Такая многофункциональность детали у Н.В.Гоголя приводит к её особой роли в тексте произведения.



Примечания

*  Возможно, здесь не только глоссарный вариант списка имен. Не исключено, что в перечислении заключаются некие намеки, например, на российский правителей. По крайней мере, фамилии   заставляют задуматься: Беспечный (Петр III?), Перекроев (Павел I?), Победоносный (Александр?)

Кроме того, в этом перечислении ощущается сниженной вариант библейского текста, в котором часто встречаем перечисление имен, например:
Сыны Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, Фувал, Мешех и Фирас. Сыны Гомера: Аскеназ, Рифат и Фогарма. Сыны Иавана: Елиса, Фарсис, Киттим и Доданим.
От сих населились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих. Сыны Хама: Хуш, Мицраим, Фут и Ханаан.